– Вставай!

Удар в область печени вырвал Андрея из недолгого сна. Он открыл глаза – над ним возвышался охранец инквизиционной тюрьмы. После дерзкого и успешного побега Шани (из этой же, кстати, камеры) тюремный караул был изрядно усилен: еще двое мордоворотов стояли за решеткой, небрежно поигрывая дубинками и ожидая сопротивления, которого, впрочем, Андрей не собирался оказывать – после пыток и голода он был слишком слаб.

– Вставай, еретик! Ишь, развалился.

Андрей со вздохом поднялся с лежака, ежась от холода. Если не костер, то пневмония, подумалось ему, но от пневмонии хотя бы есть средства… Из соседней камеры уже выводили Нессу, кутавшуюся в рваный платок.

– Давай-давай, падаль, двигай ногами. Его бдительность ждать не будет.

Поднимаясь вслед за охранцами по волглой лестнице, Андрей думал о том, что, какие бы повороты ни делала его судьба, итог все равно был один – зал суда и приговор. И вся его жизнь, по большому счету, умещается в дорогу от тюремной камеры до места казни. Конечно, это все банальная философия, но когда еще ей предаваться? Лучше времени и места, чем дорога в зал пыток, не придумаешь…

Конечно, поначалу Андрей не верил. Обвинения в ереси, в злостном колдовстве, насылании мора на страну – все это выглядело бредом и попросту не могло иметь отношения к реальности. Это было сном. В конце концов, он же лечил всех этих людей, он по сути схватил столицу за шкирку и выволок из отверстой могилы. Но потом его приволокли в допросную и растянули на дыбе, Андрей увидел избитую здоровенными охранцами Нессу, подвешенную к крюкам за большие пальцы рук, а затем в допросную вошел Шани: не земляк, которого Андрей спас от смерти в заснеженном поле и вытаскивал из глубин отчаяния потом, нет – местный шеф-инквизитор, непробиваемо спокойный, циничный и не верящий ни единому слову.

– Я буду задавать тебе вопросы, еретик, – с усталым равнодушием произнес шеф-инквизитор, – и жду самых подробных ответов на них. Твою душу очень трудно спасти, но я постараюсь.

И Андрей понял, что это не сон.

– Гремучая Бездна, Коваш! Да не крутите вы так!

Андрею казалось, что он сходит с ума от боли. Глаза застилало красным, и помещение допросной расплывалось и дробилось на части, Андрей орал во все горло от боли и готов был немедленно сознаться абсолютно во всем – в продаже души Змеедушцу, в ереси, шпионаже в пользу Амье и заморских сулифатов – да хоть в чем, лишь бы боль прекратилась.

– Слабый еретик нынче пошел, – посетовал откуда-то издали Коваш. – Я и болтов завернуть не успел, а он уже скуксился…

– Знаю я, как ты закручиваешь, – из пелены боли выплыла рука с инквизиторским перстнем, державшая флакон нюхательной соли – резкая вонь прояснила сознание, но боль только усилилась. – Он нужен живым, понимаешь?

– Еще бы не понимать, ваша бдительность, – угрюмо прогудел Коваш. – Я уж стараюсь.

– Старайся, – холодно промолвил Шани и обратился уже к Андрею: – Что, еретик, готов?

– Не надо… – прошептал Андрей. Разбитые губы едва слушались. – Я все скажу…

Но Шани сделал вид, что не услышал, и, повинуясь небрежному жесту его руки, пыточные механизмы снова пришли в движение.

Когда еще размышлять о превратностях судьбы, кроме как по пути на очередной допрос… Несса брела рядом, едва переставляя ноги, в силу ее возраста, к ней нельзя применять пытки, но обвинение в наведении мора было достаточно серьезным – и теперь Несса отлично знает, что такое дыба. Андрею стало стыдно и горько.

– Шагай давай, – очередной пинок втолкнул Андрея в допросную. Несса зацепилась за порог и растянулась на полу, Андрей нагнулся было поднять ее, но получил очередной удар. Видно, охранцам просто доставляло удовольствие раздавать на орехи бывшему спасителю.

Вопреки его опасениям, Коваша в допросной не оказалось, и орудия пыток были зачехлены. Шани сидел за столом с довольно угрюмым видом и быстро что-то писал на листе бумаги. Бросив на вошедших взгляд исподлобья, он кивнул в сторону лавки и продолжал писать. Андрей осторожно усадил Нессу на лавку и опустился рядом.

– Завтра начнется открытый процесс, – сообщил Шани, не поднимая головы от своих бумаг. – Он будет проходить в течение трех дней, за это время судьи заслушают показания свидетелей, ознакомятся с протоколами допросов и вынесут приговор вам обоим. Вы оба проявили завидное упорство и не дали признательных показаний во время расследования: на процессе это будет свидетельствовать о вашей невиновности.

«Вот почему он притворялся, что не слышит меня», – подумал Андрей. Несса всхлипнула – от суда она не ожидала ничего хорошего.

– У вас есть ко мне вопросы? – спросил Шани. Перо в его руке скрипело, покрывая бумагу строчками.

– Да, – ответил Андрей по-русски и осекся: банальное «Как ты мог!» сейчас не имело никакого значения, Андрей помолчал и поправился: – Нет. Вопросов к Вашей бдительности не имею.

Несса отрицательно помотала головой. Андрей с жалостью посмотрел на нее – пока что она с невероятной стойкостью держала себя в руках, но было ясно, что надолго ее не хватит: тогда начнутся истерики и те самые признательные показания, которые упомянул Шани. Господи, устало подумал Андрей, хоть бы выстоять.

Ему было тоскливо и стыдно. Невероятно тоскливо и невероятно стыдно.

– Хорошо, – Шани наконец отложил перо и откинулся на спинку стула. – Государственный защитник вам не положен. Можете ли вы перечислить поименно тех, кто может засвидетельствовать вашу невиновность либо является вашим смертным врагом и способен оклеветать?

Несса открыла было рот, но Андрей ее перебил:

– Да, могу. Нашу невиновность могут засвидетельствовать шеф-инквизитор Шани Торн и государь Луш.

Шани посмотрел на него как на скорбного разумом. Усмехнулся. Андрей подумал, что еще совсем недавно этот незнакомый человек называл себя его другом.

– Хорошо, – кивнул Шани и что-то записал на отдельном листке. – Я не могу вам гарантировать защиту со стороны государя, но сам дам наиболее полные свидетельские показания на процессе. Пожелания, жалобы на дурное обращение есть?

– Сами-то как думаете, Ваша бдительность? – с максимально доступной язвительностью произнес Андрей и потыкал пальцем в левую скулу, которая вместе со всей щекой составляла сплошной кровоподтек.

Шани пожал плечами и черкнул еще несколько слов на листке.

– Значит, жалоб нет, – промолвил он. Гобелен за его спиной, изображавший Страсти Заступниковы, дрогнул, словно кто-то за ним скрывался, Шани покосился в сторону, некоторое время помолчал, а затем торопливо произнес по-русски:

– Андрей Петрович, сейчас я вам ничем не могу помочь. Ваша казнь нужна лично Лушу, если бы процесс вел Вальчик, то вы с Нессой были бы уже мертвы.

– То есть, пытая и допрашивая нас, вы в какой-то мере спасали нам жизнь? – усмехнулся Андрей. Сейчас он уже не верил ничему и пытался просто реагировать на события, не видя в них какой-то подоплеки.

– В какой-то мере да, – кивнул Шани. – Повторюсь, сейчас я ничем не могу помочь вам. Процесс займет три дня, и вы будете признаны виновными по всем предъявленным обвинениям. Однако в ночь перед казнью вам устроят побег из тюрьмы, насколько мне известно, потом вас и Нессу переправят на юг.

Андрей вздрогнул и пристально взглянул в лицо шеф-инквизитора. Побег казался ему чем-то совершенно невероятным, очередной изощренной ловушкой. Однако Шани выглядел абсолютно искренним.

– Побег? – переспросил Андрей. – Кто же тут настолько смел… или глуп?

Шани улыбнулся.

– В столице у вас очень много друзей, Андрей Петрович, гораздо больше, чем вы могли предполагать. Некоторые из них хотят видеть вас на престоле Аальхарна. Ну или по крайней мере живым и здоровым.

Трон Аальхарна, вот оно что. Чего-то в этом роде Андрей и ожидал: государь не стал бы просто так обвинять в государственных преступлениях спасителя страны, не зашатайся под ним трон…

Шани прислушался и продолжал уже на аальхарнском:

– Поэтому советую вам прибегнуть к церковному покаянию еще до суда.

Андрей понял, что за гобеленом было потайное помещение, в котором кто-то скрывался. В самом деле, вряд ли Луш, при всем своем знании людей, оставил бы Шани без присмотра.

– Спасибо, ваша бдительность, – сказал Андрей.

Шани безразлично пожал плечами.

– Не за что, собственно говоря, – и, протянув руку, он несколько раз звякнул в колокольчик вызова охраны.

Когда мордастые ухмыляющиеся охранцы вывели Андрея и Нессу в коридор, Шани какое-то время сидел молча, а затем встал и подошел к гобелену. Отдернув его, он увидел Чистильщика, сидевшего на низенькой скамеечке в обнимку с арбалетом. За спиной государева человека была небольшая дверь, что вела в один из коридоров инквизиции, – недавно Чистильщик отошел по какой-то собственной надобности, невольно дав шеф-инквизитору возможность сказать Андрею все, что нужно.

– Ваша бдительность, доброе утро, – произнес Чистильщик, склонив голову в вежливом поклоне.

Шани холодно ему кивнул и протянул несколько исписанных листков.

– Протоколы допросов и мой отчет для государя.

– Немедленно передам, господин, – произнес Чистильщик, аккуратно складывая листки и убирая их во внутренний карман камзола. – Будут ли еще распоряжения?

Шани хотел было распорядиться, чтобы арбалетный болт Чистильщика не смотрел постоянно ему в затылок, но промолчал, отпустив государева слугу с миром. Тот еще раз вежливо поклонился, открыл дверь и выскользнул в коридор. Шани сделал шаг назад, расправил гобелен и, глядя на вышитого Заступника на круге казни, задумался о чем-то своем.

Утро первого судебного заседания выдалось морозным и солнечным. Свет падал сквозь проемы высоких стрельчатых окон, озаряя набившийся в зал суда народ: дворяне и горожане полублагородного происхождения заняли места в первых рядах, прочая же публика мещанского и бедного сословия толпилась на галерке и в проходах, а площадь перед зданием суда была запружена народом так, что даже государева карета не сразу смогла пробиться к парадному входу. В толпе собрались как верные апологеты Андрея, так и те, кто вовсю честил его проклятым колдуном и еретиком: пару раз даже начинались драки за убеждения, впрочем, быстро и жестко пресеченные охранцами. Сегодня глупая баба даст по голове соседу, обозвавшему Андрея колдуном, а завтра может дойти и до резни, поэтому охранцев на площади было не меньше зевак.

Когда Андрея и Нессу ввели в зал суда, народ и в здании, и на площади разразился воплями, в которых смешались и приветствия, и благословения, и проклятия. Судья звякнул колокольчиком, призывая народ к порядку, но, прежде чем установилась тишина, прошло около десяти минут. Бледный, с разбитым в допросной лицом, одетый в грязные лохмотья, Андрей выглядел обреченным и опустошенным, будто желал лишь одного – чтобы суд как можно скорее закончился, все равно даже чем. Несса казалась не живым человеком, а призраком, тенью себя самой.

– Не бойся, – произнес Андрей и сжал ее руку. – Все будет хорошо.

Несса посмотрела на него с надеждой.

– Правда?

Судья еще раз тряхнул колокольчик, и в зале воцарилась тишина.

– Правда, – сказал Андрей. – Поверь мне.

На трибуну поднялся шеф-инквизитор, в черной с серебром мантии он выглядел невероятно мрачным и зловещим: казалось, огромная птица-падальщик влетела в зал суда, чтобы выклевать глаза подсудимым. Андрей невольно поежился: несмотря на последние слова Шани, сказанные в допросной, ему было очень и очень не по себе.

– Говорит шеф-инквизитор всеаальхарнский Торн, – произнес судья.

Шани довольно небрежно ему кивнул.

– Благодарю, ваша истинность. Инквизиция Аальхарна в моем лице выносит обвинения в колдовстве и ереси присутствующим здесь Андрею и Нессе Сатх. Инквизиция имеет все основания утверждать, что они виновны в появлении эпидемии в стране, повлекшей за собой смерть десяти тысяч человек, и богохульстве. Я передаю суду все документы по расследованию и протоколы допросов и от лица инквизиции всеаальхарнской требую отлучения сих двоих от церкви и применения к ним высшей меры наказания.

По залу прокатился вздох. Шани положил перед судьей кожаную папку с золотой розой на крышке и, спустившись с трибуны, занял свое место. Папка была толстой – инквизиция потрудилась на славу. Андрей поймал его взгляд – сиреневый, пустой, абсолютно безумный – и уловил тонкий запах эклента, легкого наркотика растительного происхождения. Да, именно такой человек и нужен был государю на роль обвинителя: пораженный отчаянием, опустившийся, безразличный ко всему…

Судья некоторое время рассматривал документы в папке, а потом спросил:

– Признают ли подсудимые себя виновными?

– Не признаю, – жестко ответил Андрей, и Несса откликнулась тихим эхом:

– Не признаю…

– …Значит, вы утверждаете, что создали лекарство от мора?

Шел второй день судебного заседания. Зевак на площади и зрителей в здании стало еще больше, Луш в своей отдельной ложе откровенно зевал, а Андрея и Нессу соизволили, наконец, нормально покормить и дали одежду – пусть старую, но зато без прорех. Судья ознакомился с протоколами, выслушал речь шеф-инквизитора, который подробно рассказал о возникновении и развитии эпидемии, и теперь наступил час допроса главного обвиняемого.

– Да, ваша истинность, – сказал Андрей. – Я создал такое лекарство. Затем вылечил больных деревни Кучки, а после этого встретил шеф-иквизитора Торна и отправился с ним в столицу – лечить людей уже здесь.

– У вас есть соответствующее образование? Лекарское или алхимическое? – подал голос Шани, до этого задумчиво пытавшийся извлечь занозу из указательного пальца.

Андрей подумал, что вряд ли его степень доктора наук имеет здесь какое-то значение и твердо ответил:

– Нет, ваша бдительность. У меня нет ни лекарского, ни алхимического образования.

По залу прокатился шепот, но судья тотчас же брякнул в колокольчик, прерывая посторонние разговоры.

– Тогда как же вы сумели создать лекарство? – поинтересовался судья, а Шани добавил:

– Которое, кстати, не смогли создать лучшие столичные медики.

О судьбе лекарского совета, отправленного приказом шеф-инквизитора к очагу эпидемии, деликатно умолчали.

– Я не имею образования, но прочитал много лекарских книг и травников, – произнес Андрей. Не рассказывать же им о том, как синтезируется биоблокада… Он чувствовал, как отчаяние, охватившее его во время ареста, становится все глубже и беспросветнее. – Мои знания помогли создать лекарство, которое спасло всех вас.

– Известно, кто дает такие знания, – поучительно промолвил судья. – Враг Заступника и рода человеческого. А для истинного и верного раба Заступникова лучше погубить бренное тело, чем утратить бессмертную душу. Так когда вы вступили в сговор с силами Зла для истребления преданной Заступнику паствы?

Андрей едва не выругался.

– …Когда вы встретились с обвиняемым, ваша бдительность?

Шани, занявший скамью свидетелей, мысленно что-то прикинул и ответил:

– Вечером в день своего побега. Точных деталей нашей встречи не помню, ибо был при смерти. Но подсудимый дал мне лекарство, которое меня спасло от неизбежной гибели.

С площади доносились крики: кажется, там началась еще одна драка. За время суда сторонников у Андрея поубавилось – кто-то был арестован охранцами за подстрекательство к бунту, кому-то проломили голову, зато оставшиеся оказались самыми драчливыми и горластыми: с ними никому не хотелось связываться, даже стражам порядка, которые предпочитали держаться в стороне и встревать в ситуацию только в крайнем случае.

– Произносил ли подсудимый хулу на Заступника или любые слова, могущие быть признанными ересью?

– Нет, не произносил, – ответил Шани. – Он выразил желание отправиться со мной в столицу и дать людям лекарство от болезни.

– Как вы думаете, почему?

Луш в своей ложе очень выразительно скривился.

– Наверное, для того, чтобы люди выздоровели, – предположил Шани с самым невинным видом. В зале захихикали, даже государь ухмыльнулся. Однако судья остался невозмутим.

– Скажите, ваша бдительность, когда и при каких обстоятельствах подсудимый впервые поименовал себя Заступником и начал прикрываться его славой?

– Так его стали называть в столице после того, как закончился мор, – раздумчиво промолвил Шани. – Насколько я знаю, подсудимый это не опровергал. Я сам неоднократно был свидетелем того, как подсудимого называли Заступником, Исцелителем и Спасителем рода человеческого, и он спокойно выслушивал эти обращения, ни разу не сказав, что является простым человеком.

В зале воцарилась гробовая тишина. Наверное, всякий, находившийся тут, вспомнил, как называл Андрея богом. Даже Луш призадумался – когда Андрей сделал ему укол, и он пришел в себя, то немедля кинулся своему спасителю в ноги и начал рассыпаться в благодарностях. И по государеву приказу, кстати, Андрею выделили роскошный дом и денежное довольствие – негоже Заступнику ночевать где придется и есть что ни попадя… Собственно говоря, теперь у инквизиции появился роскошный повод для обвинения в ереси любого: называл колдуна и ведьмака Заступником? Виновен. На костер таскали и за меньшие провинности.

– Как вы думаете, ваша бдительность, – нарушил молчание судья, – является ли этот человек Заступником на земле? Вы имеете достаточно знаний и опыта, чтобы исчерпывающе судить об этом…

– Нет, это не Заступник, – произнес Шани, не раздумывая. – Если бы было иначе, инквизиция не посмела бы выдвигать против него обвинения. Но Андрей – самый обычный человек.

В зале заговорили, зашумели, задвигались – колокольчик судьи не в силах был установить тишину и порядок. С площади донеслись вопли и грохот, брошенный из толпы камень ударил в тяжелую раму одного из окон, и послышались предупредительные выстрелы охранцев. В ложе государя тотчас же появилось трое из личной охраны, до этого никак не выдававшие своего присутствия. Охранцы, стоявшие возле скамьи подсудимых, вскинули пистоли на караул, готовые отбить любое нападение извне.

Шани невозмутимо откинулся на спинку стула и снова принялся изучать занозу в пальце. Вскоре караульные сумели вытолкнуть особенно шумных зрителей из проходов и заперли двери в зал суда. Постепенно в помещении установилась тишина, хотя с площади по-прежнему доносились вопли и редкие выстрелы охранцев. Судья с нескрываемым удивлением рассматривал свой колокольчик, лишившийся язычка.

– У вас есть ко мне вопросы, ваша истинность? – поинтересовался Шани.

Судья наконец совладал с растерянностью и произнес:

– Да. Как вы полагаете, откуда у подсудимого знания и умения, необходимые для создания лекарства против смертельной болезни?

Некоторое время Андрей и Шани рассматривали друг друга, словно дуэлянты, готовые сделать выстрелы. Теперь в шеф-инквизиторе не было ни вальяжной расслабленности, ни наркотического безразличия: на Андрея смотрел самый настоящий хищник, стремительный и безжалостный.

– Возможны два варианта, – произнес Шани. – Обвиняемый после долгого изучения упомянутых им лекарских книг и травников получил невероятные врачебные и алхимические знания, благодаря которым смог создать лекарство. В конце концов, случаются научные озарения после долгой работы, и каждому ученому они известны. Однако я глубоко сомневаюсь в том, что в деревне Кучки, где жил подсудимый, есть какие-то книги вообще. Поэтому остается второй вариант: обвиняемый получил необходимые знания от Архиврага Змеедушца и сил тьмы. Я утверждаю это равно как слуга Заступника и государя и как частное лицо.

Андрей выругался и закрыл лицо ладонями. Дальше надеяться ему было не на что.

Никто не заметил, что притаившийся за занавесью в одной из лож Чистильщик наконец опустил направленный на Шани арбалет. Шеф-инквизитор сыграл порученную ему роль превосходно.

В столицу снова вводили войска. Если раньше армия обеспечивала порядок во время эпидемии, то теперь государь имел все основания опасаться бунта. Обвинительный приговор, вынесенный Андрею и его пособнице Нессе, ни для кого не стал неожиданностью, однако мало кого он смог убедить в виновности того, кто по-прежнему, несмотря на показания шеф-инквизитора, считался людьми Заступником на земле. К месту казни уже были подтянуты отборные армейские части, чтобы не допустить насильственного освобождения приговоренных. Инквизиционная тюрьма была плотно оцеплена охранцами – в городе ходили упорные разговоры о том, что группа молодых дворян планирует организовать побег для своего кумира.

Андрей об этом ничего не знал. Он лежал в камере, слушал, как сочится по стене вода, и в голове у него было удивительно пусто. Наверно, он просто устал ждать и надеяться на людей и обстоятельства – теперь оставалось только взойти на костер и все закончить. Пусть так и будет; во всяком случае, эти люди, которые завтра поведут его с Нессой на казнь и будут смотреть, как огонь как языки пламени лижут их тела, – все они живы. И у них все еще будет: дети, любовь, ненависть, история, своя судьба – в общем, жизнь, которая никогда не перестает, но ему, Андрею, места в ней уже не будет.

Пускай, думал Андрей, слушая шаги бродящего по коридору караульного. Доведись мне все переиграть, я бы все равно кинулся их лечить, все равно… В конце концов, я должен был умереть еще в Туннеле, но у меня все-таки были эти десять лет. Он услышал, как охранец остановился у камеры в конце коридора и спросил заключенную Нессу:

– Что? Плачешь?

И она ответила ему так тихо, что Андрей едва разобрал:

– Умирать не хочется.

Охранец какое-то время молча постоял возле камеры Нессы, а потом вдруг резко развернулся и щелкнул каблуками по уставу: Андрей услышал уверенные шаги и шелест одежды.

– Желаю здравствовать, ваша бдительность! – подобострастно рявкнул охранец. – Докладываю: происшествий не было. Заключенные на своих местах.

– Я пришел исповедать их, – голос Шани звучал ровно, почти безжизненно. – Покиньте коридор, но оставайтесь неподалеку.

– Слушаюсь, Ваша бдительность!

Анрей поднялся с лежака и увидел, как Шани входит в камеру Нессы. Некоторое время до Андрея доносилось какое-то невнятное бормотание, а потом Несса заплакала и залепетала что-то жалобно-обвиняющее. Как вы могли так с нами поступить – конечно, что еще можно услышать от женщины… Шани заговорил с ней ровным успокаивающим голосом, словно с совсем еще маленьким ребенком, боящимся темноты, и в конце Андрей услышал:

– Все будет хорошо. Поверь мне.

Вряд ли Несса поверила ему, но вскоре ее всхлипывания прекратились. До Андрея донеслась молитва к Заступнику, которую девушка читала вместе с шеф-инквизитором. Затем Шани произнес благословение, отпустил грехи и вышел в коридор. Раздался щелчок запирающего камеру замка, Андрей отступил от решетки и, опустившись на свой лежак, устало закрыл глаза.

– Привет, – услышал он русскую речь. – Как дела?

– Плохи мои дела, – также по-русски ответил Андрей. – Совсем плохи.

Охранец, возясь с замком в камеру Андрея, смотрел на Шани с удивлением, близким к потрясению: будучи родом из аальхарнской глухомани, он и не предполагал, что люди умеют говорить еще на каких-то языках, кроме его родного.

– Ничего страшного, – сказал Шани, проходя в камеру и осторожно усаживаясь на край лежака. Парадную мантию он уже сменил на штатский камзол, из кармана которого высовывался потертый край Послания Заступника. – Кстати, из этой самой камеры я тогда и сбежал…

Да уж, подумал Андрей, пожалуй, этой стране нужна как раз такая личность. Безрассудный авантюрист невероятной отваги, который сражается за себя до последнего. Я бы, например, никуда не побежал – сидел бы, как приготовленное на убой животное, и ждал смерти. Впрочем, я так и сижу. Это не мое место и не мое время.

– Молодец, – безразлично ответил Андрей. – Знаешь, пожалуй, не надо отпускать мои грехи. Я не слишком верующий.

– Я тоже, – заметил Шани и повторил: – Я тоже.

С пару минут они просидели молча, а потом Шани словно бы набрался решимости и проговорил:

– Побега не будет, Андрей. Прости.

До этого момента Андрей полагал, что уже ничто не способно его удивить или задеть – настолько всеобъемлющей и глубокой была пустота в нем и вокруг него, но тем не менее ощутил странное движение в душе: словно в глубине темного океана проплыла незримая рыба, махнула сильным хвостом и сгинула во мраке.

– Заговорщики арестованы? – предположил он равнодушно.

Шани кивнул и повторил:

– Прости.

Андрей хотел было спросить, положен ли им с Нессой яд до костра, но не стал. И так ясно. Вместо этого он поинтересовался:

– Гореть больно?

– Мне не приходилось, – сказал Шани, – но наверняка больно.

– Что будешь делать потом?

Шеф-инквизитор пожал плечами.

– Уеду в Шаавхази, – ответил он. – Здесь мне больше нечего делать.

…Чтобы они не могли колдовать, стоя на костре, и загасить пламя, им связали руки. Государь настаивал на том, чтобы перед сожжением еретикам еще и языки отрезали – мало ли что прокричат, однако шеф-инквизитор решительно воспротивился, заявив, что служит правосудию, а не мстительной кровожадности. Поэтому Андрея и Нессу прикрутили спиной к спине, стянули запястья веревками и надежно закрепили у позорного столба.

Хворосту и дров было много. Казалось, их собрали со всей столицы, чтобы еретики сгорели наверняка.

Неужели это все, думал Андрей, глядя на запруженную народом площадь; совсем недавно спасенные им люди стояли за кольцом армейского оцепления: кричали, плакали, молились, сжимали в руках цветы, а за ними простирался красивый заснеженный город, озаренный бледными лучами зимнего солнца: дома, окна, башни, мосты, замерзшая река, рассекавшая улицы, словно серебряное лезвие. Неужели это действительно все? За плечом всхлипывала Несса, Андрей чувствовал, что ее буквально трясет от ужаса.

– Не плачь, родная, – произнес он. – Не плачь, держись.

– Мы ведь к Заступнику попадем, да? – спросила Несса. – Там мама…

Карету государя Луша встретили презрительным свистом из толпы. Свистуны немедленно получили удары от охранцев, но шум не прекращался, и государь въехал на площадь, окруженный всеобщим презрением. Владыка тем не менее проигнорировал подобные мелочи – в сопровождении охраны он величественным шагом проследовал на почетные места на помосте, где уже стоял шеф-инквизитор Торн с иконой Заступника в руке. Удобно устроившись в кресле, государь запахнул плащ поплотнее и махнул рукой глашатаю, разрешая зачитать приговор.

– Именем правосудия земного и небесного! – звонко разнеслось над площадью. – По приговору святой инквизиции предаются огненному очищению Андрей и Несса Сатх – за еретическое присвоение славы и имени Небесного Заступника, за насланный мор на государство наше и введение во искушение и погибель духовную верных Заступнику душ. После огненного очищения пепел сих неправедных будет развеян на все четыре стороны, а имущество отдано в казну государеву.

Грянули трубы. Палач принялся старательно обливать хворост и дрова у подножия позорного столба особой горючей жидкостью. Андрей подумал, что так страшно ему не было еще ни разу в жизни, даже на пороге Туннеля, – там у него хотя бы был шанс, а теперь – все: долгая-долгая мука и пустота, и, наверно, именно этой пустоты, бесконечного и непостижимого ничто он боится больше физической боли. Солнце спряталось за облака, и мир сразу стал не радостным и взывающим к жизни, а серым и унылым. В толпе кто-то громко молился, перемежая призывы к Заступнику всхлипываниями; Луш нетерпеливо ерзал в кресле: никак не мог дождаться начала казни.

Шеф-инквизитор спустился с помоста и неторопливо подошел к столбу. Палач отставил бочонок с горючим и подтащил к столбу специальную лесенку, Шани поднялся к Андрею и Нессе и произнес:

– Инквизиция будет молиться за ваши души, дабы получили вы прощение всемилостивого и всевеличайшего Заступника нашего, – его голос был тих, но собравшиеся тем не менее не упустили ни слова. – Умрите же Его верными детьми, а не еретиками, и пусть пребудет с вами надежда на Его милость.

С этими словами он протянул икону сперва Нессе, а затем Андрею и, после того как они поцеловали святой образ, просунул ее под веревки, что связывали приговоренных. Затем Шани обвел их кругом Заступника и сказал по-русски:

– Всего доброго, Андрей Петрович. Я был рад с тобой встретиться.

С этими словами он лихо подмигнул Андрею и, спустившись вниз, встал в отдалении на колени и принялся молиться. Снова грянули трубы, и палач зажег факел.

Несса взвизгнула. Андрей стиснул зубы до хруста.

Зрители на площади замерли. Сначала дрова неторопливо затянуло сизым дымком, а потом они затрещали и вспыхнули ровным рыжим пламенем, сильным, высоким и жарким. Толпа, как один человек, вздохнула и подалась вперед. Андрей зажмурился, и по щекам его покатились слезы, а в висках неприятно зазвенело. Впрочем, нет… это был писк электронного устройства, тихий, назойливый и абсолютно невозможный, и шел он как раз из иконы, оставленной Шани.

Андрей открыл глаза. Шани смотрел прямо на него и улыбался – спокойно и радостно, словно с плеч его свалился невероятный по тяжести груз. Передатчик, подумал Андрей, он засунул в оклад иконы свой передатчик и включил его.

В это время корабль Максима Торнвальда на орбите Деи уловил сигнал с поверхности и вычислил его координаты, чтобы открыть Туннель.

Низкие серые облака внезапно прошил широкий сиреневый луч и ударил в основание прямо в приговоренных. Площадь заполнил вибрирующий тяжелый гул и залил невероятно яркий свет, в котором на глазах десятков перепуганных зрителей растворились и исчезли Андрей и Несса. Затем луч медленно втянулся за облака, и свет постепенно погас, оставив пустой позорный столб и разметанные обгорелые дрова. На площади резко пахло озоном, словно здесь только что прошла гроза.

Город накрыла мертвая тишина. Люди на площади, свидетели невероятного, непостижимого чуда, ошеломленно молчали и озирались, не понимая, что же все-таки произошло. Шани среагировал первым – он поднялся с колен и, развернувшись к толпе, вскинул руку к тучам, туда, где исчез сиреневый луч, и с исступлением истинно верующего прокричал:

– Заступник истинный вознесся на небеса во искупление грехов наших! Молитесь Заступнику! Верьте Ему!

В это время Максим Торнвальд, дрожащими от нетерпения руками открывший камеру перехода и обнаруживший там совсем не того, кого ожидал увидеть, гневно тряс Андрея за грудки и орал:

– Кольцов! Кольцов, черт тебя побери! Где мой сын?! Где Сашка?! Да отвечай же ты, сволочь!

Несса смотрела то на него, то на Андрея испуганными сиреневыми глазами и не могла понять, жива ли она или уже умерла. Если жива, то почему так болят руки? Если умерла, то где они? Не очень-то корабль Максима Торнвальда походил на чертоги Заступника.

– Сын мой где? Куда ты его дел, урод?

Шани стоял на площади и слезящимися сиреневыми глазами смотрел в небо – туда, где растворялось дымное пятно от закрывшегося Туннеля. Позади кричали и бесновались люди, но шеф-инквизитор всеаальхарнский их не слышал.

А Андрей, пытаясь отцепить от себя взбешенного особиста, хохотал и приговаривал на двух языках:

– Дома… Вот я и дома!