Шани пришел в Белые покои после обеда: Мари, которая теперь всегда трапезничала с Нессой, как раз нарезала тонкими ломтиками восточную халву. Несса, уже успевшая привыкнуть к тому, что государь проявляет полное отсутствие интереса к ней, почувствовала, как бледнеют щеки — словно ее застали на месте преступления. Повинуясь быстрому взгляду Шани, Мари отложила десертный нож и покинула комнату. Когда за ней закрылась дверь, то Шани сел за стол и несколько томительно долгих мгновений всматривался в Нессу, а потом сунул руку во внутренний карман сюртука и вынул распечатанное письмо.

— Что это? — испуганно спросила Несса.

— А ты почитай.

Это были новости с севера. Куратор заключенных Виль с прискорбием извещал владыку о том, что во время бури государевы преступники Парфен Супесок и Андерс погибли. Несса ахнула и выронила листок и конверт, думая о том, не переигрывает ли. Впрочем, умение владеть лицом никогда не значилось среди ее достоинств; Шани поднял письмо и положил на стол.

— Ну, дорогая? Где они?

Несса слышала биение крови в висках и чувствовала, как ее подавляет чужая властная воля.

— На дне морском, скорее всего, — проронила она с максимальной горечью. Надо было заплакать — как-никак, известие о смерти отца — но Несса не могла выдавить ни слезинки. Шани удовлетворено кивнул.

— Вместе с ними пропал местный уголовник и лодка. Служба безопасности при тамошних рудниках прошерстила окрестности и нашла очень интересные вещи. Тебе как больше нравится, дорогая? Слушать или рассказывать?

Несса молчала.

— Есть там неподалеку такое местечко, Совиный угол. Хуторок на три души. Прости за каламбур, но душу из них вытрясли — и они показали, что в самом начале сезона дождей сюда прибыл некий эфенди из сулифатов, богатый тип. Ну сама подумай, откуда там взяться сулифатскому принцу? Неужели ты не могла выбрать кого-то менее приметного, чем Кембери?

Сердце Нессы стучало так, что казалось, его биение разносится по всему дворцу. Слезы бессилия набухли в уголках глаз и медленно заструились по щекам. Шани достал из кармана кружевной платок и с неожиданной заботой протянул Нессе.

— Не плачь, не надо. Мне продолжать?

Несса всхлипнула.

— Что ты хочешь от меня услышать? — процедила она. В книгах по истории она читала, что в древние времена дамы носили кинжалы в корсажах — что-что, а кинжал бы ей сейчас не помешал.

— Я хочу, чтобы ты понимала ситуацию, — совершенно спокойно произнес Шани. — И знала, что стоит на карте, как для тебя, так и для всех остальных, — он отпил вина и продолжал: — На допросе свидетели показали, что беглецы получили изрядные суммы денег и документы на дом. Надо думать, что все это им передала ты, но откуда у тебя такие финансы? У меня есть лишь один вариант — Кембери, пытаясь оправдаться перед своими хозяевами за провальную работу в Аальхарне, завербовал тебя. За человека твоего уровня владыка Хилери будет платить щедро, — Шани сладко прищурился, словно кот возле свежей рыбины. — А ты, как достойная дочь, пустила весь первый платеж на помощь отцу. Я прав?

Скрывать что-то дальше уже не имело смысла. Несса провела платком по глазам и коротко ответила:

— Да. Ты прав.

— Ну вот и умница, — ласково произнес Шани. — Что конкретно от тебя требуется? Способствовать в принятии про-амьенских законов? Поставлять сведения о внутренней и внешней политике?

— Да, — выдохнула Несса. Шани опустил руку ей на плечо — вроде бы легко и небрежно, но в случае надобности нажатие на одну из болевых точек привело бы к временному параличу руки.

— Ну я не настолько глуп, чтобы посвящать женщину в такие вопросы. Даже тебя, дорогая. Даже тебя…, - он вздохнул и спросил: — И как этот хитрец выбрался с того света?

Несса вспомнила рассказ Кембери о том, как он пришел в себя в гробу, как выбирался из могилы и как сидел на кладбище самоубийц, не в силах сделать и шагу после пережитого ужаса. Волна дрожи пробежала по спине, словно это ее похоронили заживо.

— Доза фумта оказалась мала, и он быстро пришел в себя, — прошептала Несса, стараясь взять себя в руки. Император понимающе кивнул.

— Так я и думал. Ладно, что теперь метаться… Что ж, государыня моя, делай дальше вид, словно этого разговора не было. Сотрудничай с Кембери. Бери у него деньги, чем больше, тем лучше. Все, о чем вы будете говорить, немедленно сообщай мне. Обещай, что все мы будем владыку в задницу целовать и на руках носить. Что же касается Андрея, то пусть он сидит там, где ты его посадила. А в письме передай от меня привет и добавь, что если он сделает хоть шаг в сторону столицы, то я убью тебя.

Он сказал об этом с такой простотой и легкостью, словно речь шла о заваривании чая. Впервые за все это время Нессе стало по-настоящему жутко — настолько, что в глазах потемнело, а внутри словно зазвенели туго натянутые струны. Она поймала себя на мысли о том, что никогда прежде не испытывала такого страха за свою жизнь — даже стоя на костре и готовясь сгореть заживо.

Казалось, смерть ради шутки надела белый сюртук императора и небрежно присела рядом с ней.

— Я сегодня была у лейб-лекарника, — сказала Несса и почти не расслышала своих слов за буханьем пульса в ушах. — Знаешь…, - она сделала было испуганную паузу, но почти тотчас же выпалила: — У меня будет ребенок.

Шани даже в лице не изменился. Несса ожидала, чего угодно — радости, брани, даже заушений — только не этого непробиваемого спокойствия.

— Что ж, дети цветы жизни, — произнес он в конце концов довольно скучным тоном. — А ты не сиди. Сходи вот, его отца обрадуй.

В ту же секунду он получил пощечину: Несса и сама изумилась тому, что ее рука отреагировала самостоятельно и раньше, чем разум смог бы вмешаться. Шани потер щеку, и в его глазах наконец-то появилось что-то живое — старое и горькое чувство, которое он сам от себя скрывал.

— Заслуженно, — сказал он и добавил: — Прости.

Тем же вечером все аальхарнские газеты выпустили экстренные номера с известием о том, что у престола будет-таки законный наследник.

* * *

Шани любил принимать особенных гостей в Янтарном зале. Все убранство здесь действительно было сделано из разноцветного янтаря, им были облицованы стены и потолок, и в таинственном мерцании свечей огромный зал казался волшебным гротом, пещерой с сокровищами. Как правило, гости с раскрытым ртом замирали на пороге, не в силах оторвать глаз от этого великолепия — так маленький Саша Торнвальд однажды застыл в Янтарной комнате Екатерининского дворца, кажется, даже позабыв дышать, но в сравнении с его залом она была маленьким закутком, кладовкой.

Уильям Стивенсон знал толк в искусстве и в сокровищах. Когда за ним закрылись двери, то он некоторое время озирался по сторонам и восторженно ахал, глядя то на колонны, сделанные в виде тропических деревьев, что взметали рыже-золотые метелки листвы под потолком, то на обрамление бесчисленных зеркал, что, отражаясь сами в себе, увеличивали зал до бескрайних просторов, то на картины, собранные, опять же, из янтаря. Потолок украшало огромное батальное полотно — богиня Победы, окруженная небесными духами, сбрасывала в грозовую бездну знамена побежденной амьенской армии. Разумеется, картина также была сделана из янтаря. Шани терпеливо ждал, когда Виль налюбуется; наконец, тот опустил голову и восторженно выдохнул:

— It's amazing, Your Majesty.

— Я практически забыл английский, — произнес Шани. — Так что предлагаю нам побеседовать на аальхарнском.

Виль почтительно ему поклонился, прекрасно понимая, какую дистанцию следует держать со своим земляком, если он хочет чего-то добиться от этой аудиенции, которая сама по себе далась нелегко. Кто он был, в конце концов, низший чин на северных рудниках. Пришлось изрядно опустошить кубышку и смазать лапы, кому надо, чтобы хотя бы подойти к порогу дворца — а лап было ой как много.

— Разумеется, сир, — произнес куратор ссыльных. — Как вам будет угодно.

— Тогда, как говорят у вас на севере, не будем тянуть рыбу за нос, — улыбнувшись, произнес Шани. — Что привело вас ко мне?

Виль склонил голову и медоточиво произнес:

— Желание отправиться домой, ваше величество. На Землю.

Шани хмыкнул.

— Друг мой, что вам там делать? Бегать от властей? Пробегаете недолго, уверяю вас. А если вам все-таки угодно бегать, то такую забаву я вам учиню хоть сейчас.

Виль помолчал, а затем промолвил:

— Ваше величество, вам знакомо такое слово — Джоконда?

— Разумеется. Великое полотно Леонардо, и прочая, и прочая. Насколько помню, Французский халифат ее где-то совершенно бездарно потерял.

Виль кивнул.

— Совершенно верно, сир. Халифат потерял. А я нашел. И сейчас эта картина стоит столько же, сколько вся Южная федеральная земля.

Шани прикинул по памяти размеры Южной федеральной земли и даже присвистнул. Сумма получалась в самом деле колоссальная.

— Хорошо, — кивнул он. — Каков мой интерес в этом деле?

— Вы отдаете мне ключ от корабля, сир, а я сообщаю вам, где находится тайник Айванта.

Тут Шани задумался уже серьезно. Секретное подразделенье амьенской армии Айвант в свое время вывезло из столицы практически всю сокровищницу аальхарнских государей. Были там и произведения искусства, и слитки, и дорогие украшения — да чего там только не было! После войны малая часть награбленного вернулась-таки на родину, а все остальное руководитель Айванта милорд Файринт спрятал и не выдал местонахождение клада даже под пытками. Шеф-мастер инквизиции Коваш работал с ним неделю, но так ничего и не выведал, и Файринт умер, не открыв, где спрятал похищенное.

— Как же вы обнаружили этот тайник? — глухо промолвил Шани. Виль снова ему поклонился.

— Сир, ну я же как-никак профессионал своего ремесла. Впрочем, шифровка Файринта попала ко мне случайно, не скрою, однако прочее — заслуга исключительно моего дешифровального умения и навыков поиска спрятанного. Когда наша армия подступала к столице, и разгром Амье был уже неизбежен и неотвратим, то Файринт решил припрятать большую часть сокровищ уже не для владыки Хилери, а для собственных нужд. Поэтому часть его обоза осталась в столице, ее мы и вернули, а другая, с ним во главе, совершенно секретно двинулась в Заюжье. Когда клад был спрятан, то Файринт перерезал сообщников и вернулся в столицу, где попал как раз в нужные руки.

Некоторое время Шани молчал, размышляя и прикидывая варианты, а затем рассмеялся от души и хлопнул Виля по плечу.

— Знаете, друг мой, однажды в кабаке мне алкаш предлагал карту пиратского клада за бутылку. Потом за стакан. Потом за полстакана. Ситуация похожа, не правда ли?

Виль даже обиделся — причем действительно обиделся.

— Я не алкаш, ваше величество, — он полез за пазуху, извлек тщательно запечатанный пакет и протянул Шани. — Вот, возьмите. Если клад в самом деле там — а я готов поставить голову против дырявого медяка, что он там — забирайте его. Если вы достаточно честны, чтобы потом отдать мне ключ, то я отправлюсь домой. Если нет — что ж, you are welcome.

Шани думал еще несколько минут, а затем протянул руку и взял у Виля пакет. Тот отдал его с легкостью.

— Что ж, дорогой сэр, — сказал Шани. — Это в самом деле трудное решение… Но если вы готовы отправиться в путешествие, то пойдемте.

— Джоконда этого стоит, — совершенно серьезно сказал Виль и подался за Шани к выходу.

Шани не был уверен, что у него получится активировать ключ и открыть Туннель из дворца на корабль Андрея, который дрейфовал на орбите. По большом счету, маленькая пластиковая капля нисколько не напоминала ключ — ее требовалось положить на ладонь, кончиком пальца нажать на острый край и ждать. Все было слишком просто, и, когда сиреневый луч с гулом и грохотом вобрал в себя императора и земного авантюриста, Шани даже не успел удивиться.

В маленькой камере перехода пахло озоном. С тихим шелестом раздвинулись полупрозрачные двери, и Шани вышел в коридор. Ошарашенный Виль потянулся за ним: он явно не ожидал когда-либо вновь увидеть космический корабль, услышать тонкое дыхание приборов и вдохнуть свежий кондиционированный воздух. Коридор вел в рубку; шагая по теплому, чуть пружинистому полу, Шани думал, что ему это снится. Всего этого просто не могло быть.

В конце концов, я слишком давно расстался с технологической реальностью, чтобы воспринимать ее иначе, подумал Шани и вошел в рубку. На огромном экране, занимавшем почти всю стену, неспешно проплывала сине-зеленая Дея, похожая на Землю из памяти Шани и в то же время совсем другая — зрелище было настолько завораживающим, что Шани и Виль на несколько минут замерли перед пультом управления, погрузившись в благоговейное созерцание.

Шани опомнился первым.

— Что ж, вот рубка, вот пульт управления. Каюту для себя выберете сами. В любом случае, вы разбираетесь в этом гораздо лучше меня. Надеюсь, что клад находится на том месте, которое вы указали в бумагах.

— Разумеется, сир, — кивнул Виль и вдруг содрогнулся всем телом. Опустив глаза, он посмотрел на свой правый бок и увидел рукоять широкого амьенского кинжала. Шани ласково улыбнулся и дернул кинжал влево и вверх.

— Счастливого пути, мой друг, — сказал император и оттолкнул Виля в сторону. Тот рухнул на пол и застыл. Шани постоял над ним несколько минут, а потом отступил и почти рухнул в кресло пилота — ноги не держали.

Несколько мгновений он был в странном полубессознательном состоянии — видимо нервная система не выдержала нагрузки: он все видел, слышал и понимал, но не мог пошевелиться. Корабль был для него чужим — не сходя до прямой агрессии, он словно выталкивал незваного гостя прочь, в открытый космос. Шани даже не почувствовал прикосновения сканирующей системы к глазам и вырвался из оцепенения только тогда, когда мелодичный голос над ухом пропел на чистом русском языке:

— Здравствуйте, господин Торнвальд. Добро пожаловать на борт.

— Откуда вы знаете..? — спросил Шани и осекся. — А, понял… База данных Министерства Юстиции?

— Совершенно верно. Ваши отпечатки пальцев и сетчатка были отсканированы сорок лет назад при первом открытии Туннеля. Вы готовы задать координаты маршрута?

— Нет, — прошептал Шани. — Нет. Я скоро вернусь домой… На борту есть оружие?

— Есть. Переносной МПи-218а, ручной ТТ-17 и два Алфа-Си5551.

Дея на экране сменилась на изображение корабельной системы вооружения. Разглядывая продукцию Тульского оружейного, которая крутилась перед ним в абсолютно реальном виде — казалось, протянешь руку и возьмешь, Шани думал, что Андрей отправился на Дею с голыми руками. Нет, от этих машинок толку не будет — с такими еще дедушка Торнвальд на охоту ходил.

— Ладно, оставьте их здесь. Есть что-нибудь из медицинского?

— Оборудование? Препараты? — живо предложил голос. На экране появился белый планшет размером с полмизинца и красным крестом на верхней панели. — Портативный сканер всех систем организма, выявляет заболевания и оказывает медицинскую помощь на любом этапе заболевания.

— Пробитую сонную артерию залечит? — осведомился Шани.

— Разумеется, господин Торнвальд, — сканер на экране исчез и с легким треском упал на колени императора. Шани провел по нему мизинцем и подумал, насколько странно и нелепо они сейчас выглядят — человек в камзоле и со шпагой и сверхтехнологичное устройство. Эх, эту бы козявочку да на высоты Гвельда, где кругом была смерть и ничего, кроме смерти.

— А от отравлений помогает?

— Да, господин Торнвальд. Также есть программа для синтеза всех типов отравляющих веществ.

— Я забираю все лекарства, — приказал Шани, убирая сканер в потайной карман камзола и протягивая ладонь в пустоту. На ней тотчас же возник полупрозрачный планшет — устаревшая версия такого прибора сейчас лежала в ящике стола во дворце. — А читалки есть?

— Читалки? — голос замялся. — Вы имеете в виду е-книги?

— Ну да.

Копия медицинского планшета повисла в воздухе. Вместо красного креста ее украшал бело-золотой славянский «Аз».

— Спасибо, — сказал Шани и поднялся. — Что ж, всего доброго. Как задать координаты, чтобы меня высадили в той же точке, из которой я сюда попал?

— Просто пройдите в камеру перехода. Когда закроются двери, Туннель будет активирован. Всего доброго, господин Торнвальд.

Разложив планшеты по карманам, Шани побрел в сторону коридора. Покидая рубку, он оглянулся — на экране снова плыла Дея, а труп Виля уже начали оплетать сети уборщиков: тело куратора заключенных стало для них простым мусором, и серые нити, выраставшие из пола, готовились растворить его.

— Всего доброго, — повторил Шани и направился к камере перехода.

* * *

Бабье лето в Загорье — изумительная пора. Оторвавшись на время от газет и переведя взгляд в окно библиотеки, Супесок долго еще не мог вернуться к своим занятиям, засмотревшись на полупрозрачное золото тонких белоствольных берез, напитанное солнечным светом, листву, трепетавшую в насыщенной синеве неба, и длинные нити птичьих стай, что тянулись к югу. Природа жила своей жизнью, в чистоте и правильности которой не было места ни смерти, ни боли — был лишь круговорот живого в живом и вечное возвращение, к коему человек добавил все свои мерзости. С сожалением отведя взгляд от окна, Супесок неторопливо прочитал последнюю страницу «Вестника» и, свернув газету, передал ее на стол. Женщина за стойкой рассматривала его с нескрываемым интересом.

— Может быть, что-то еще, мой господин? — сладко пропела она и повела плечами, ненавязчиво демонстрируя достоинства своей ладной фигурки. В былые дни Супесок не отказал бы себе в удовольствии познакомиться с дамой поближе, но сейчас ему меньше всего хотелось с кем-то общаться. Он отрицательно помотал головой и покинул библиотеку.

Андерс сидел на скамье возле дома, и его остекленевшие глаза смотрели сквозь Супеска, словно доктора хватил удар. Распечатанное письмо в его руках трепетало уголками на ветру, словно становилось на крыло, желая улететь отсюда.

— Что с вами, доктор? — Супесок присел рядом с Андерсом на корточки, вспоминая давние курсы первой помощи на тот случай, если это действительно удар.

— Нас нашли, — едва слышно промолвил Андерс и протянул Супеску письмо. Тот всмотрелся и от удивления едва не шлепнулся на землю — он узнал почерк императора. Эти аккуратные, почти каллиграфические буквы с резким подчеркиванием гласных, Супесок не перепутал бы ни с какими другими.

«Дорогой мой тесть, уважаемый господин Супесок, здравствуйте!

Я искренне рад приветствовать вас в Загорье и смею надеяться, что целебный климат этого места выгонит прочь все ваши еретические измышления. Предлагаю вам там и оставаться. Я рассчитываю на то, что природа Загорья настолько вас очарует, что вы не пожелаете покидать эти благословенные края. Впрочем, если обаяния натуры окажется мало, то на месте вас — в особенности, Доброго Лекарника — удержит судьба ее величества, которая непременно расстанется с жизнью в тот же миг, когда вы покинете Загорье. Дорогой доктор Андерс, я даю вам клятву в том, что Инна будет жива и здорова — разумеется, пока вы остаетесь там, где находитесь сейчас. Она захотела сделать ваше изгнание максимально комфортным, а я слишком люблю свою супругу, чтобы отказать ей в подобной мелочи.

Искренне надеюсь, что у вас все благополучно. Если возникнут те или иные вопросы, или надобность в чем-то, то вы всегда сможете обращаться ко мне напрямую. Остаюсь вашим искренним и преданным другом, Ш.Т.»

— Да провались ты в Гремучую Бездну! — выругался Супесок и швырнул листок на землю, в пыль. — Трижды и три раза провались! Друзей таких пусть свиньи за овином дерут!

Очередной провал и веселый цинизм императора ввели его в невероятный гнев. Больше всего Супеску сейчас хотелось выломать из забора доску потолще и всю ее обломать — неважно, о землю ли, о скамейку или о голову его величества. Андерс осторожно потянул его за руку, и Супесок вдруг увидел, насколько несчастным и постаревшим выглядит доктор.

— Как вы думаете, Парфен, — сказал он с невероятной надеждой и какой-то жалкой обреченностью, — она еще жива?

— Да конечно жива, доктор, ну что вы! — сев на скамью, Супесок ободряюще сжал руку Андерса — словно ладонь ребенка, который боится темноты. — Все газеты только о ней и говорят. И красавица, какой свет не видывал, и умница, и родословная у нее от языческих государей идет. Он мерзавец, конечно, отъявленный, но клятвопреступником не был никогда. Не бойтесь.

— Хорошо, — кивнул Андерс, проводя ладонями по щекам. Да он же плачет! — с удивлением и сочувствием подумал Супесок, и в груди у него что-то сжалось. — Знаете, Парфен, я и шагу отсюда не сделаю. И вас… прошу. Ради нее.

— Конечно, доктор, — искренне произнес Супесок. — Конечно.

Все равно идти им было некуда.

Некоторое время они сидели молча. По улице неспешно прошла молодуха с коромыслом, важно поклонилась сидящим. Андерс и Супесок пользовались в поселке репутацией солидных господ, а анонимность придавала им романтически-загадочный ореол. Потом Супесок поднял с земли письмо императора и спросил:

— Послушайте, доктор, а зачем, интересно, он особо подчеркнул «Доброго Лекарника»? Так ведь Заступника называют. Может тут есть какой-то намек?

Андерс печально усмехнулся и несколько минут молчал, словно размышлял о чем-то или решался на какой-то поступок. Затем он спросил:

— А вы не испугаетесь?

— Послушайте, друг мой, — моментально вспыхнул Супесок. — Такие намеки вообще-то оскорбительны. Я мужчина, в конце концов, и…

— Ну ладно, — Андерс пожал плечами и поднял руки к лицу. А потом он протянул Супеску открытые ладони, и тот с трудом удержал вскрик: на ладонях лежали глаза доктора.

Впрочем, это было всего лишь первое впечатление — всмотревшись, Супесок понял, что это не глаза, а искусно созданные цветные подобия глаз. Глаза же самого доктора оказались ярко-сиреневыми — и тогда Супесок понял, кого ему всегда напоминал Андерс. Понял — и упал на колени.

* * *

За окнами моросил дождь. Спустившийся на поселок легкой серебристой завесой, он разрастался и креп: становилось ясно, что лето завершилось окончательно, осень вступает в свои права и тепла уже не будет. Супесок поворошил кочергой в камине и подбросил в огонь пару ароматных поленцев.

Фальшивые глаза доктора Андерса лежали на каминной полке, и Супесок чувствовал их взгляд.

— Не верится, — пробормотал он. — Просто не верится.

— Правильно, — откликнулся доктор. Он сидел чуть поодаль, возле окна и слушал, как стучат по подоконнику капли. — Вспомните Писание. «Придет множество лжепророков именем Заступника, но все они будут хищные звери в шкурах агнцев, и все слова их суть ложь и отрава».

— Я вспомнил ваше лицо, доктор, — сказал Супесок и выпрямился. От резкого движения в колене что-то хрупнуло. — Мне было четырнадцать, сопляк совсем. Но я помню, как вас судили, хотя на процесс и не попал. И на площади казни не был, хотя зарево тогда по всему городу полыхало. Знаете, это странно, что вас никто не узнал теперь.

Андрей пожал плечами.

— Все-таки двадцать лет прошло, Парфен. Много всего случилось.

— Я так понимаю, что ее величество — это святая мученица Несса?

Андерс кивнул, и Супесок ухмыльнулся.

— Хитрый ублюдок неплохо устроился, — тут он осекся и поинтересовался: — Доктор, а он-то сам, простите, не небесного ли рода? Глаза-то, считай, как ваши…

— Нет, — ответил Андерс. — Он такой же, как вы все.

Супесок покачал головой: подобное сравнение ему явно не понравилось. Дождь усиливался, и соседнего дома уже не было видно за струями воды, шумно срывавшимися с крыши. Некоторое время Супесок смотрел в окно, вспоминая про три вещи бесконечного созерцания: воду, огонь и звездное небо — а затем его словно кто-то толкнул в спину, и он произнес:

— Знаете, доктор, я теперь понял, почему он нас сослал. Зачем ему повторение судьбы прежнего государя на глазах у всех? Гораздо проще вас фумтом отравить. Или здесь объявится кто-нибудь вроде ежегодных сборщиков налогов с неуставной пистолью. И он получается молодцом, и вас нет на свете…

Скорбное лицо Андерса в полумраке наступившего вечера и отблесках пламени в камине казалось застывшей маской. Супесок подумал, что его спутник и друг несет на спине такую невероятную тяжесть, что каждый шаг дается с болью — но он все-таки идет дальше. Непривычная жалость кольнула Супеска — и в какой-то степени она же заставила его подняться и сделать то, что он сделал. Супесок сгреб с каминной полки фальшивые глаза доктора и швырнул их в огонь.

— Что вы делаете? — вскочил Андерс. Глаза растаяли в пламени, и в комнате резко запахло чем-то медицинским. — Парфен, Змеедушец вас побери, ну зачем?

— Затем, — Супесок опустился на колени в рыцарскую позицию присяги на верность владыке и взял доктора за руки, — что мы отправляемся в путь, мой господин.

* * *

Казалось, что она просто спит. Устала от дневных трудов и забот и прилегла отдохнуть — а то, что она лежит в хрустальном гробу, кажется простым женским капризом. На щеках играл румянец, а губы улыбались — и не было той обычной бледности и заостренности черт, которая отличает мертвецов от живых людей. Андрей шагнул вперед и увидел тонкую алую полосу с едва различимыми поперечными стежками на шее Нессы — отрубленную голову аальхарнской государыни аккуратно пришили к телу, и это было единственным, что говорило о ее смерти.

— Дочка…, - промолвил Андрей и подошел к гробу вплотную. В пышном платье, расшитом самоцветами и жемчугом, с тонкой короной в волосах и маленьким скипетром в правой руке, она выглядела искусно сделанной куклой. У Андрея словно опора выскользнула из-под ног, и невероятное одиночество накрыло его тяжелой волной, сбило и повлекло на дно. Мертвая дочь в наряде государыни всеаальхарнской лежала перед ним; Андрей с ужасом подумал, что ей, должно быть, очень неудобно лежать в этом хрустальном ящике, а в склепе холодно — тогда он закричал от невыносимой раздирающей боли и упал на колени рядом с гробом, желая отдать всего себя до последней клетки — лишь бы Несса сейчас была жива.

Но она не просыпалась. Бледное лицо и маленькие руки оставались неподвижными.

Андрей открыл глаза и некоторое время смотрел в темноту комнаты, с облегчением понимая, что это был всего лишь страшный сон и в то же время всей душой предчувствуя великую беду. Императору наверняка уже успели донести о возвращении Заступника, и что тогда защитит Нессу?

Чем он, черт побери, думал, когда согласился на эту авантюру Супеска? Тот-то, понятное дело, хочет вернуться домой в чести и в славе, и терять ему нечего, а он, Андрей, на что надеется? На доброту государя? Ну-ну.

Вчера его пришли слушать жители трех окрестных поселков — женщины в праздничных платьях и с нарядными детьми на руках, мужчины в традиционных загорянских сюртуках с золотым шитьем на груди, даже старики. Один из них, настолько дряхлый, что видел, наверно все войны и радости родины, взял Андрея за руку и опустился на колени.

— Ты, господин над господами, единый милостивый владыка души моей и жизни, — прошамкал он. — Я и не чаял уже тебя дождаться…

Андрей вкратце рассказал им о себе и своем возвращении, а затем спросил, кому и какая помощь нужна. Было двое хворых, помочь которым не составляло особенного труда; остальные, как тот старик, пришли просто посмотреть на живого Заступника и попросить об избавлении от грехов. Андрей слушал рассказы об их радостях и невзгодах и обещал, что все наладится, а он готов помочь всем и каждому. Ни о ссылке, ни об императоре у Андрея не спрашивали — и правда, кому бы тут знать об этом? — однако Супесок потом сказал, что один из паломников отделился на своем кауром коне от односельчан и двинул в сторону столицы. Понятное дело, что он туда пока не добрался — однако наверняка отправил телеграмму по нужному адресу с ближайшего почтового пункта.

Похоже, его сон был вещим.

Андрей выбрался из-под одеяла и засветил лампу на столе. На улице снова моросил дождь, и до утра было еще далеко. Приютивший их с Супеском дом тихо спал, и Андрею чудилось, что он слышит, как его товарищ похрапывает за стенкой.

План Супеска был прост и конкретен — двигаться в столицу, набирая по пути сторонников из влиятельных людей и очаровывая селюков, которые, несмотря на всю политику Просвещения, только и ждут, чтобы бухнуться в ноги вернувшемуся божеству. В столице же программа действий заканчивалась с очаровательной небрежностью: «За задницу и к ответу!». И пусть только попробует не ответить Заступнику!

Будет ли это иметь значение, если Несса к тому моменту упокоится в склепе аальхарнских государей?

Скрипнула дверь, и в комнату заглянул сонный Супесок.

— Не спится, доктор? — поинтересовался он. — Шел мимо, смотрю, у вас свет горит.

— Тревожусь за дочь, — сказал Андрей. — Думаю, не свернуть ли нам все это.

Супесок прикрыл за собой дверь, тихо прошел по комнате и сел на кровать рядом с Андреем.

— Я понимаю, — сказал он. — Но все же знаете… именно сейчас он ничего и не сделает. Убьет ее величество — и окончательно развяжет вам руки. Вам уже нечего будет терять, а у него финал будет один. Костер под аплодисменты благодарного народа, которого спасли от тирана. Заступника в ссылку отправить и святую загубить — это вам не шутки.

— Какие уж тут шутки, — вздохнул Андрей. — Парфен, вы в это в самом деле верите, или просто успокаиваете меня?

— Я не просто верю, я знаю, как есть, — серьезно сказал Супесок и вдруг вскинул руку в тревожном жесте. Андрей проследил направление его взгляда и посмотрел в окно — никого. Тихая дождливая ночь, свет уличного фонаря разбрызгивает золото по лужам. Однако Супесок выглядел весьма встревоженным.

— Шарится там кто-то под окном, — пояснил он. — Пойду-ка я гляну, что к чему.

— Нет, — прошептал Андрей. — Нет, Парфен, не ходите туда.

Дурное предчувствие смерти обволакивало его, словно болотная жижа — живой и здоровый Супесок смотрел на Андрея мертвыми белыми глазами вываренной старой рыбины. Видимо, Супесок тоже почувствовал что-то нехорошее, потому что задумчиво провел ладонью по затылку и спросил:

— А что же нам делать? Сидеть тут до утра? Чшшшш! Слышите?

За окном и впрямь послышались осторожные тихие шаги, и чьи-то быстрые пальцы прикоснулись к оконному стеклу и отпрянули. Супесок отошел в сторону и вытащил из-за пояса маленькую шестизарядную пистоль. До поры до времени ее прикрывала рубаха, и Андрей даже не догадывался, что там есть оружие.

— Что бы ни случилось, доктор, — промолвил Супесок, — не двигайтесь. Если это та, о ком я думаю, то нам, скорее всего, конец.

И он абсолютно бесшумно отступил к двери и вышел в коридор.

Некоторое время абсолютно ничего не происходило. На улице все так же моросил дождь, и было очень тихо, так что Андрей в конце концов решил, что им все померещилось. Мало ли, пьяница возвращался из кабака и перепутал дома… И именно в тот момент, когда Андрей сумел себя окончательно убедить в том, что им ничего не угрожает, с улицы донесся негромкий хлопок — пистоль Супеска выстрелила.

Андрей вскочил и бросился к двери. Далеко идти не пришлось — в коридоре он увидел живого и здорового Супеска, который легко нес кого-то, перекинув через плечо.

— Наша взяла, доктор, — радостно сообщил он, оттесняя Андрея обратно в комнату. — Идемте, идемте, только тише. А то вся деревня сюда сбежится.

Пленницей Супеска оказалась девушка в запыленном мужском костюме. Бывший глава охранного отделения небрежно сбросил ее на пол, и та застонала от боли. Заметив тонкую дорожку капель крови, что тянулась по полу, Андрей склонился над девушкой и изумленно воскликнул:

— Мари? Это вы?

— Доктор… — прошептала дзендари императора. — Доброй ночи.

Пуля из пистоли Супеска попала ей чуть ниже ключицы — с такими ранениями выживают, конечно, только медлить не стоит. Вдобавок, Супесок успел полоснуть ее и по животу — причем, похоже, собственным клинком дзендари, и хорошо, что рана там неглубокая. Андрей принялся стягивать с девушки жилет и рубашку — следовало осмотреть раны и готовиться к операции. Черт побери, все приходится делать практически голыми руками! Но Супесок подхватил его под локоть и оттащил в сторону.

— Подождите, мой господин. Что, Мари, теряем квалификацию? В былые времена ты меня с этими царапинками давно бы завалила, правда?

— Парфен, ее нужно срочно оперировать, — произнес Андрей. — Иначе она умрет.

— Невелика беда, доктор, — сказал Супесок холодно, и в его голосе мелькнуло нечто, напомнившее Андрею Шани. — Мы сейчас поговорим по душам, а там уж как получится. Ответит быстро и правдиво — будет жить. А если нет — ну на нет и суда нет.

— Да как вы можете! — воскликнул Андрей, пытаясь оттолкнуть Супеска и подойти к девушке, но безрезультатно: с тем же успехом можно было стараться столкнуть паровоз с рельсов. — Парфен, она же умирает!

— Ничего страшного, — прошептала Мари. — Доктор… Скажите мне… Вы правда — Царь Небесный, или все это выдумки?

Андрей хотел было ответить, но Супесок перебил его:

— Тут я вопросы задаю. Что тебе приказал хозяин? Прирезать нас, как свиней?

— Нет, — Мари прижала руки к животу и закашлялась: по ее посеревшему лицу скатывались крупные капли пота. — Нет, он просил передать…

— Что? — Супесок отступил от Андрея и пнул девушку в бок. — Что, падаль?

— Что если доктор Андерс Заступник Истинный…, - вымолвила Мари, — то страна ждет его в чести и славе. А если самозванец… то еще есть время прекратить фарс… Потому что иначе…

Она умолкла и закрыла глаза. Супесок пнул ее еще раз, но никакой реакции не последовало. Тогда бывший глава охранного отделения отступил в сторону и произнес:

— Что ж, доктор. Она ваша.

* * *

— Он привез ее из Амье после войны. Тогда она была замухрышка неумытая, шагнуть в сторону боялась и по-нашему ни бельмеса не понимала. Глянуть не на что, уж на что он там позарился, не знаю. Но слухи об этой девке ходили те еще. Говорили, будто однажды она в одиночку перерезала два отборных отряда, которые отправили специально для ее поимки. Причем жестоко перерезала. Отъявленно. Напоказ, чтоб наука была. Крови на ней… уйма.

Супесок и Андрей сидели в саду в маленькой беседке, увитой темно-красными листьями плюща. Дождь перестал, и в прорехи облаков весело выглядывало солнце, однако Андрей чувствовал только бесконечную усталость и какое-то омерзение, словно полез голыми руками в кишащую червями навозную кучу. Операция прошла успешно, и Мари сейчас спала, а Андрей никак не мог перестать злиться на Супеска и его немотивированную жестокость. Посланница императора и так бы сказала все, что нужно — зачем было ее бить и не позволять оказать помощь?

— А потом ее все-таки поймали, ну и отвели душеньку. До состояния мясного фарша. И тут как в сказке получается: ехал мимо государь, пожалел и приручил. Если бы не он, давно бы эта дрянь сгнила. А вот ведь живет, бегает, — Супесок всмотрелся в лицо Андрея и проговорил: — Вы ее не жалейте, доктор. Она убийца. Подлая, изощренная убийца. Врет и не краснеет, даже при смерти. Наклонитесь вы над ней — прирежет.

— Не прирежет, — вздохнул Андрей, — вы ей руки связали.

— Я бы эту веревку ей на шею накинул, — мрачно сообщил Супесок. — Доктор, ну неужели вы верите в то, что она в самом деле посланец?

— Верю, — кивнул Андрей. — Да, я верю, несмотря на то, что она пришла тайно и ночью, как… ну как дзендари. А еще я вижу в ней не злостную маньячку, а несчастную девчонку, которая ничего хорошего в жизни не видела, и которую никто никогда не любил и не жалел. И то, что она, как вы говорите, лжива, жестока и цинична, это не порок ее, а большая беда, от которой она сама бесконечно страдает.

Супесок вздохнул.

— Вот слушаю вас и понимаю, что вы действительно Заступник, — сказал он. — И говорить нечего.

Мари пришла в себя через час после этого разговора. Лежа на койке, она безучастно смотрела в потолок и думала, что ей снились странные и яркие сны, а еще — что связанные руки затекли, и вряд ли она что-то сможет ими сделать в ближайшее время. Грудь и живот жгло, но Мари знала, что ее раны заживают.

— Как ты себя чувствуешь? — услышала Мари голос доктора Андерса и, повернув голову, обнаружила, что тот стоит возле кровати и пристально рассматривает свою пациентку. Заступник или нет, но лекарник он хороший.

— Терпимо, — ответила Мари. — Пить очень хочется.

Андерс взял со стола стакан воды и присел на кровать рядом с Мари.

— Немного и маленькими глотками, — предупредил он. Когда Мари напилась, то доктор отставил стакан и сказал:

— Я хочу развязать тебе руки, но опасаюсь, что ты сделаешь что-нибудь со мной или с собой.

Мари криво усмехнулась.

— Это было бы здорово, доктор. А то даже не почесаться. Не волнуйтесь, я обещаю, что ничего не сделаю.

— Вот и хорошо, — с облегчением произнес Андерс и принялся развязывать узлы: затягивая их, Супесок потрудился на совесть. Мари пошевелила освобожденными пальцами и негромко сказала:

— Спасибо.

— Да не за что. Мари, а ты и правда принесла послание императора?

Она посмотрела доктору в глаза: нет, не шутит и спрашивает совершенно серьезно.

— Ну что вы, конечно, нет, — сказала она. — Император послал меня убить вас и Супеска.

В лице Андерса что-то дрогнуло, и доктор на миг сделался очень несчастным, словно родитель, обнаруживший ложь любимого ребенка.

— И ты выполнишь приказание? — спросил он. Мари подумала, что любой другой на его месте уже бы удирал без оглядки и ответила абсолютно правдиво:

— Я не знаю.

Андерс облегченно улыбнулся, и Мари вдруг поняла, что он волновался вовсе не за себя — за нее. Ей вдруг стало очень стыдно и неловко.

— Тебе сейчас нужно поправиться, — сказал Андерс и поднялся. — Поспи, не буду тебе мешать.

— Супесок меня сегодня зарежет, — выпалила Мари. — Скажите напоследок, доктор, вы действительно Заступник? Это все, что я хотела бы узнать.

Андерс как-то беспечно пожал плечами и ответил ей в такт:

— Я не знаю.

Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, и Мари не в силах была отвести взгляд, словно доктор читал что-то в ее сердце.

В ее жизни никогда не было бога. Ни в раннем детстве, когда от легочного жабса умерли родители, ни на войне, ни под пытками, ни даже тогда, когда она сняла с руки мертвого брата веревочный браслет и прочла его последнее послание сестре. Но теперь бог вдруг неожиданно сел на койку и обнял Мари — так, как мог бы обнять отец давно потерянную дочь. И Мари расплакалась: громко и искренне, как пропавший и найденный ребенок.

Спустя два часа Супесок увидел, как Андрей осторожно выводит дзендари из дома. Было видно сразу, что каждый шаг дается ей с трудом, но Супесок знал, что дрянь настолько упряма, что из гордости сейчас даже сплясать может — лишь бы не падать. Видывал, случалось.

— Вы куда? — спросил он, на всякий случай вынимая пистоль. Девка посмотрела на него, и Супесок увидел, что ее глаза красны от слез.

— Мари уходит, — пояснил Андрей. — Ей уже лучше, она отправляется домой. Не знаете, во сколько от почты отходит дилижанс?

— Не знаю, — ошарашено ответил Супесок. — Доктор, вы что? Да она нас сегодня же ночью передушит, как цыплят!

— Не передушит, — уверенно сказал Андрей и обратился к Мари. — Тебя довести до почты?

— Не надо, — ответила она. — Я сама.

— Ну смотри.

Уж Супесок-то смотрел во все глаза — он никак не мог понять, какой святой простотой нужно быть, чтобы вот так запросто отпускать на все четыре стороны того, кто заявился отправить тебя на тот свет. Неужто рассчитывает, что император оценит такой жест доброй воли?

— Прощайте, — сказала Мари, вышла за калитку и поплелась по дороге в сторону почты. Соседская собака брехнула было на нее, но тотчас же осеклась. Андрей смотрел ей вслед с неподдельной тревогой и сочувствием.

— Доктор, вы никак с ума свернули, — сокрушенно покачал головой Супесок. — Я не понимаю.

Мари остановилась на перекрестке — теперь ей нужно было свернуть направо, чтобы добраться до почты, но она замерла и некоторое время стояла, покачиваясь и глядя в землю. Супесок подумал, что дзендари умерла и вот-вот упадет — но она в конце концов повернулась и пошла обратно.

И Андрей вышел ей навстречу.

* * *

Рубины были впечатляющими. Оправленные в золотое кружево изящного колье, они казались застывшими каплями крови, что стекали по шее — золота в оправе было немного, и Несса, глядя в зеркало, думала, что эффект очень уж разительный.

— Мне словно отрубили голову, — сказала она, отворачиваясь от зеркала и снимая колье. — Страшно.

— Иногда красота может быть и страшной, — сказал поставщик драгоценностей двора и ведущий представитель всех ювелирных домов столицы, высокий сулифатец, укутанный с ног до головы в полосатое одеяние. — Но с алым платьем на Праздник Осени это будет не страшно, а восхитительно, ваше величество.

Несса взвесила колье на ладони и протянула поставщику.

— Странно, Вивид, — сказала она, — почему владыка Хилери решил мне сделать такой подарок.

Кембери, который сегодня действительно заменял преподобного Аль-Афхани, усмехнулся под тканью, закрывавшей лицо.

— Информация, которую вы подарили ему, моя госпожа, просто бесценна. А это колье хранилось в сокровищнице Амье еще со времен языческих государей, и в свое время его носила сама прекрасная Альджурна. Владыка надеется, что вы, как и она, всегда будете очаровательны и обретете счастье в любви.

Он держал ее за руку слишком долго — гораздо дольше, чем положено по дворцовому протоколу. Рубиновые капли колье стекали из их сжатых ладоней, и само время, казалось, прекратило свой бег. Наконец, Несса встрепенулась, освободила свою ладонь и промолвила:

— Это очень мило с его стороны, однако я полагаю, что настоящие, — она очень выразительно выделила последнее слово, — чертежи дирижабля стоят намного больше, чем драгоценности, которые меня скомпрометируют в глазах моего мужа и моей страны, — Несса посмотрела на Кембери со всем доступным ей кокетством. — И я ведь никогда их не надену, к сожалению. Так что в моем случае деньги гораздо предпочтительнее.

Кембери понимающе кивнул.

— Ваш особый счет, моя госпожа, уже пополнен на триста тысяч. Владыка прекрасно понимает, что имеет дело с в высшей мере благоразумной женщиной.

Несса кивнула и принялась убирать колье в темный мягкий мешочек. Кембери развернул перед ней бархатный кофр — теперь уже с настоящими драгоценностями Аль-Афхани — и поинтересовался:

— Вы что-нибудь знаете о небесном знамении, моя госпожа? В столице ходят самые невероятные слухи.

Несса пожала плечами. Не рассказывать же ему о том, как она обнаружила Шани, который сидел в кресле у камина в Красной комнате и с упоением читал «Сагу о Форсайтах» в электронной книжке, добытой с корабля.

«У тебя на рукаве кровь», — растерянно сказала тогда Несса просто ради того, чтобы что-то сказать. Император посмотрел на нее со странной смесью охотничьего азарта и определенного недоумения и ответил:

«Не моя».

— Природа иногда преподносит нам странные сюрпризы, мой друг, — сказала Несса, пристально рассматривая ожерелье из северного жемчуга идеальной формы. — Скорее всего, это была зарница.

— Говорят, — Кембери посмотрел на нее очень пристально, — Заступник вернулся на землю.

Несса опустила голову и пару минут молча рассматривала драгоценности, пытаясь собраться с духом, а затем промолвила максимально беспечно:

— Друг мой, не ищите божественного вмешательства там, где его нет. Это пахнет ересью.

Знал бы он всю правду…

Когда они расстались, и поддельный Аль-Афхани на прощание прижал правую руку дамы ко лбу и губам, Несса отправилась к себе — надо было написать письмо Андрею и распорядиться о переводе отцу новой суммы. Фрейлины возле дверей покоев Нессы дружно встали при ее появлении, однако она коротким жестом дала понять, что сейчас не нуждается в компании. Пожалуй, это еще один плюс ее нового положения — махнешь рукой, и все от тебя отстанут.

Закрыв за собой дверь, Несса небрежно бросила мешочек с колье на трюмо и направилась было к письменному столу, однако чуть насмешливый голос императора остановил ее:

— Смотрю, ты вошла во вкус. Нравится шпионская деятельность?

Несса обернулась — Шани стоял возле стены и изучал супругу с таким холодным любопытством, что Нессу в самом деле пробрало морозом.

— Я делаю только то, что ты мне велел, — сказала она как можно спокойнее. — Кстати, Хилери благодарит за чертежи. Ведь амьенский дирижабль опять не взлетит, не так ли?

— Конечно, — кивнул Шани, и насмешка в его голосе сменилась плохо скрываемой яростью. — А твой приятель, похоже, потерял сцепление с реальностью. Понятно, он уже ничего не боится, но ты…

Несса почувствовала, что у нее ноги подкашиваются от страха. В животе противно похолодело; стараясь не показывать паники, она отвернулась и села за стол, получив хоть какую-то опору.

— Какая разница, что я? — спросила она устало. — Я всего лишь экземпляр из твоей коллекции девок, относись к этому проще.

«Что я говорю, боже мой…», — осмотревшись, Несса подумала, что в случае чего защищаться ей придется костяным ножом для разрезания писем. Да, пожалуй, с этим много навоюешь.

На стол перед ней лег мешочек с рубиновым колье.

— «Экземпляр из коллекции», — брезгливо повторил Шани. — Надень, я хочу посмотреть.

Дрожащими пальцами Несса развязала шнурок, и колье вытекло на ее ладонь. Сходство рубинов с кровавыми каплями стало еще явственней; Несса послушно застегнула замочек на шее и опустила руки.

— Вот, пожалуйста.

В тот же миг Шани перехватил колье и принялся ее душить.

Несса попробовала вскрикнуть, но не смогла. Камни в оправе впились ей в горло; задыхаясь от боли, Несса забилась в руках мужа, пытаясь освободиться, но у нее ничего не вышло — Шани держал ее крепко, издевательски затягивая импровизированную петлю все туже и туже. В глазах темнело, и Несса подумала напоследок: неужели это все? Почему это все?

Потом захват ослаб и исчез совсем. Жадно глотая воздух и плача от счастья и боли, Несса соскользнула с кресла и попробовала отползти в сторону — но силы окончательно оставили ее, и она распласталась на ковре. Мир перед глазами дробился и дрожал, и Несса видела то витую ножку кресла, то собственные скрюченные пальцы, то разорванную змейку колье: одно из креплений не выдержало и разогнулось, дав своей новой хозяйке еще один шанс. Один из рубинов кроваво ей подмигнул: не сегодня.

— Не стоило тебе миловаться со своим эфенди настолько открыто, — голос Шани звучал откуда-то издалека, хотя Несса теперь прекрасно видела его самого: император присел рядом с ней и, приподняв Нессу, устроил ее голову у себя на коленях — совершенно семейно, по-домашнему, и именно от этого страх перетек в подлинный парализующий ужас.

— Я не…, - только и смогла прошептать Несса.

— Ладно, ладно. Молчи, — Шани провел пальцами по ее шее, и Несса сжалась в ожидании того, что он сейчас возьмет и доведет начатое дело до конца. — Держи милорда Кембери на расстоянии. И помни о дистанции сама. Но это все ерунда, по большому счету. А знаешь, что на самом деле важно?

— Что? — промолвила Несса, уже не зная, к какой муке готовиться.

— Мне сообщили о Третьем пришествии. Твой отец покинул дом и начал проповеди в Загорье.

Несса вскочила — откуда только силы взялись. Сказанное звучало настолько шокирующе, что не могло быть ничем, кроме правды.

— Он открыто и лично объявил себя Заступником, — сказал Шани, тоже поднимаясь на ноги. — Деревенщина сличает его с фресками в храме и слушает, раскрыв рты. Пока он плетет им сказки о мире, добре и согласии, но кое-кто под эти сладкие песни уже задается вопросом, почему это владыка Небесный решил спровадить на тот свет владыку земного, и как это надежа-государь едва не отправил Заступника на костер. И слухи ползут из Загорья дальше.

— Быть не может…, - проговорила Несса. — Андрей никогда бы не стал, нет… Шани, это неправда!

— Это правда, — устало проронил император и отошел к окну. На столицу наползал циклон, неся осенние дожди на несколько месяцев: глядя на темно-серые тучи, непроницаемые для света, Несса видела в них грозное знамение. — Он забыл про наш договор, и знала бы ты, как я хотел, — Шани сделал паузу и поправился: — как я хочу отправить к нему курьера с твоей головой в коробке. А я обычно делаю то, что хочу. Особенно в критических случаях.

Несса не удержала возгласа боли — так стонет раненое животное, в котором засел смертоносный арбалетный болт. Шани оценивающе посмотрел на нее, словно прикидывал, как именно будет отделять голову от тела; Несса зажмурилась, словно в ожидании удара.

Мягкие шаги. Запах дорогого одеколона и обреченной ярости.

— Береги наследника, — негромко произнес Шани. — Он единственный, кто сейчас может тебя спасти.

* * *

Влад Дичок по прозвищу Пират, корреспондент «Столичного Вестника», уже битый час отирался возле решетки дворцового сада, ожидая, когда раскроются узорные ворота, и их величества отправятся в собор Заступника Милостивого на мессу. Тонкий клетчатый сюртук — традиционная одежда представителей его профессии — нимало не защищал от осеннего ветра, а маленькая круглая шляпа с пером намокла после недавнего дождя и сконфуженно опустила поля. Влад, впрочем, игнорировал эти мелкие неприятности: возможность опубликовать в завтрашнем выпуске «Вестника» интервью с самим государем грела его получше солнышка в вешний день.

По столице ползли самые противоречивые слухи. Все началось с небесного знамения: сиреневое зарево вспыхнуло над городом и полыхало больше часа. Изумленные люди собирались на улицах и смотрели в небо, пытаясь понять, что происходит и чего ожидать. На следующий день министр Химии Аксл выступил с заявлением о том, что в лабораториях его министерства произошел взрыв, и таинственное зарево — именно его следствие, однако министру мало кто поверил, и народ по старой привычке подался в храмы. Вспомнились, разумеется, и события двадцатилетней давности, когда в таком же зареве неправедно обвиненный Заступник вознесся с костра на небеса. А потом по стране поползли слухи о том, что Заступник пришел снова.

Влад поежился, поднимая воротник повыше. Вряд ли, конечно, человек, что проповедует по всему Загорью, и есть Заступник, но говорят об этом очень уверенно. И ладно бы какая-то деревенщина! Годы Просвещения, конечно, облагородили селюков, но обезьяна в жилетке — все равно обезьяна. Послушать же проповедника собирались и образованные люди, и бывшие дворяне, и даже управитель загорский — тот нашел слова якобы Заступника проникающими до глубины души. Узнать бы мнение государя по этому поводу да незамедлительно тиснуть в газете: «Столичный вестник» читает вся страна, и публикация интервью такого уровня вполне может вывести афериста — если это аферист — на чистую воду.

Со стороны парка послышался цокот копыт, и Влад встрепенулся. Дворцовая охрана принялась открывать ворота перед государевым открытым экипажем; Влад ловко поднырнул между охранниками в приоткрытые створки и, подпрыгнув, повис на ступеньке экипажа и вцепился в дверцу.

— Влад Дичок, «Столичный Вестник», — воскликнул он. Запоздавшие руки охранников схватили его за сюртук и потащили в сторону, но Влад закричал во все горло: — Ваше Величество! Позвольте интервью!

Видимо, его приняли за террориста, и охрана, пытаясь реабилитироваться и наверстать упущенное, принялась его мутузить, не обращая внимания ни на форменную одежду, ни на значок корреспондента на лацкане. Впрочем, все кончилось довольно быстро, и Влада поставили на ноги.

— Слушаю вас, господин Дичок, — услышал он. — Что вам угодно?

Государь вышел из экипажа и приблизился к корреспонденту. Влад отряхнул сюртук, пытаясь придать себе относительно приличный вид, и попросил:

— Ваше Величество, пару слов для «Столичного Вестника».

— Извольте, — кивнул император. Со стороны площади донесся мелодичный перезвон часов — значит, месса уже начинается, и нужно спешить.

— Сир, как вы, как глава государства и бывший шеф-инквизитор, можете прокомментировать новость о появлении Заступника в Загорье? — выпалил Влад. Государь на некоторое время задумался, а потом ответил вопросом на вопрос:

— Не припомню, чтобы я об этом слышал, а откуда такая информация?

— Так докладывает Загорское подразделение «Вестника», — ответил Влад. — Некто Андерс объявил себя Заступником всемилостивым и проповедует народу о добре и мире.

Император усмехнулся.

— Пока он проповедует о добре и мире, я не имею ничего против. Пусть. А вообще, господин Дичок, появление этого человека — значительный показатель того, насколько сильно изменилось наше общество за сравнительно небольшое время. Несколько лет назад этого несчастного забрала бы инквизиция по обвинению в ереси и отправила на костер после минимального расследования — а теперь он спокойно ходит по стране и проповедует.

— Так-таки и на костер? — недоверчиво поинтересовался Дичок. По молодости лет он не застал основных инквизиционных процессов и считал все истории о казни еретиков изрядным преувеличением.

— Поверьте, друг мой, я знаю, о чем говорю.

— А как вы думаете, может ли быть, что это и правда Заступник?

Император даже рассмеялся, причем легко и совершенно искренне.

— Ну что вы, конечно, нет. Это либо религиозный фанатик, либо бедный умалишенный, причем скорее умалишенный, чем фанатик. Повторюсь: пока его проповеди не нарушают Конституцию, и он не призывает к насилию в любой форме — пусть говорит, я не вижу в этом ничего дурного. Мирная проповедь еще никому не причинила вреда. Если будет зарываться и оскорблять законную власть и веру или призывать к войне… что ж, отдохнет в новом госпитале для душевнобольных.

— Спасибо, сир! — Влад поклонился, дважды махнув в воздухе шляпой, и побежал за ворота. Охрана провожала его неприязненными взглядами, словно размышляла, не догнать ли и не поучить ли еще уму-разуму, а Шани усмехнулся чему-то своему и направился к экипажу.

— Значит, мой отец сумасшедший, — сказала Несса по-русски, когда экипаж поехал по проспекту Мира в сторону храма. Выглядела она усталой и больной. Синяки и ссадины на шее закрывал высокий и надежно зашнурованный ворот платья.

— Что тебя не устраивает? — устало спросил Шани, глядя, как на виске Нессы пульсирует тугая темно-синяя жилка. — Мне обвинить его в ереси и послать в Загорье отряд для ликвидации?

— Ты уже отправил туда Мари.

Шани отвернулся. Несколько часов назад он получил от Мари прощальную телеграмму — дзендари благодарила его за доброту и заботу и извещала, что уверовала в Заступника Истинного и останется с ним до последнего часа. Отличные новости!

Едва ли не в первый раз в жизни он чувствовал, как под ногами горит земля.

— У меня только ты и осталась, — с искренней горечью промолвил Шани. — Не топи, а?

Несса провела рукой по шее и ответила:

— Я бы тебя и правда утопила, да вот сил, боюсь, не хватит.

Шани вздохнул и отвернулся. Воистину, у королевской четы Аальхарна были высокие отношения. Не поспоришь.

Когда он думал о том, что несколько часов назад едва не задушил Нессу голыми руками, то его начинало знобить.

— Что ж, — сказал Шани, пытаясь говорить с максимально возможным спокойствием, — тогда после мессы пойдем гулять к фонтанам. Попробуешь. Обещаю не сопротивляться.

Несса пробормотала что-то негромкое, но явно нецензурное и больше не сказала ни слова.

Мессу служили во славу Первого исхода Заступника из языческих земель и обращения в истинную веру — малозначительное событие, которое раздулось потом до крайности. Стоя на коленях в императорском ряду и опустив голову на руки, Шани думал одновременно обо всем и ни о чем. Несса рядом пылко и проникновенно повторяла за священником слова молитвы; покосившись в ее сторону, Шани подумал, что не выдержит, плюнет на политику и разведку и прирежет этого амьенского хлыща. Собственноручно, чтоб не поднялся. Впрочем, все это истерика. Надо взять себя в руки.

— Встаньте для принятия святых даров, — произнес священник. — Заступник, сущий на небесах, освяти нас знамением твоим.

Люди поднялись с колен, и в это время в храме раздался громкий голос:

— Заступник уже не на небесах. Он на земле.

Шани обернулся и увидел, что по проходу храма шествует Коваш. Гордо вскинув седую патлатую голову и глядя перед собой, на огромный витраж, изображавший второе пришествие, шеф-мастер инквизиции шел к алтарю. Вглядевшись в его лицо, Шани заметил, что давняя слепота Коваша, который лишился зрения лет пять назад, бесследно исчезла — его взгляд теперь был чистым, ясным и разумным. Ясно было, что без земных технологий Андрея тут не обошлось. И когда он только умудрился встретиться со старым приятелем, вроде всегда был на виду…

— Не забывайся, старик, — священник сразу же попробовал взять ситуацию в свои руки. — Ты в храме, а не в кабаке. Лучше встань и молись Заступнику, чтобы он отпустил тебе грехи. Пора об этом задуматься, ты уже в дряхлых летах.

Несса смотрела на Коваша с холодным торжеством. Грозный, высокий, громогласный, он сейчас походил на древнего пророка.

— Я был слеп, — пророкотал Коваш, — но Заступник пришел ко мне, и я снова обрел зрение. Я клянусь перед лицом своего народа, что это был он. Двадцать лет назад он взошел на костер за наши грехи и теперь вернулся!

Люди в храме зашумели — казалось, зарокотало и забурлило огромное море. Коваш вскинул руку, и тишина воцарилась снова.

— Он вернулся, — горячо и проникновенно изрек Коваш и развернулся к императорскому ряду: — Государь, зачем ты предал его? Зачем изгнал прочь от истинно верующих?

По собравшимся протекла волна шепота и стихла. Шани физически ощутил на себе взгляд всех людей в соборе. Мраморные плиты пола вздрогнули под ногами и потекли куда-то в сторону.

— Сказано в Писании, что Змеедушец принимает любой облик, — тяжело и веско проронил Шани. В богословских диспутах вряд ли кто-то мог бы одержать над ним верх, особенно новоявленный фанатик с начинающимся старческим маразмом. — Сказано, что придут лжепророки именем Заступника, и будут учить, и увлекут за собой толпу глупцов к вечной погибели. Как я, слуга своего народа, могу это допустить?

— Я зряч, — парировал Коваш. — Я уверовал в Заступника, Бога истинного, и он вернул мне зрение.

— И Змеедушец способен творить чудеса, если ему это выгодно, — отрезал Шани. — Молись, мой друг, чтобы простился тебе грех заблуждения и малодушия. По твоей старости земное правосудие тебя пощадит, надейся на милость правосудия небесного.

— Еретик и маловер, — отрезал Коваш. — Вижу твой скорый конец, на том же костре, который ты готовил Заступнику.

Шани обожгло, словно он получил пощечину. Люди в храме молчали и смотрели на него — и он вдруг ощутил их молчаливую поддержку.

— Если мой народ решит, что я этого достоин, — промолвил Шани, — то пусть будет так.

Потом Коваша окружила и оттеснила в сторону охрана храма, которая наконец-то вспомнила о своих прямых обязанностях, священник долго призывал собравшихся успокоиться и принять, наконец, святые дары, а люди все не могли угомониться и прийти в себя, и Шани чувствовал, что победил, но это только временная победа. Он обернулся к Нессе: та стояла, сцепив пальцы в замок, и выражения ее лица Шани не понял.

— Ну что, промолвил он. — Пойдем к фонтанам?

* * *

Вечер выдался на удивление теплым и свежим, словно лето решило вернуться и задержаться в столице еще немного — хотя бы на одну ночь, на несколько часов до рассвета, когда снова соберутся тучи, и пойдет дождь — теперь уже до самой зимы. Стоя на открытой веранде оранжереи, Несса с удовольствием вдыхала чистый воздух, наполненный ароматом пушистых осенних цветов. Ей хотелось побыть одной, и оранжерея, из которой давно ушли садовники, была для этого самым лучшим местом.

Шея почти не болела, но дотрагиваться до нее было неприятно. Вечером Несса решила не прятать синяков — все равно никто ее не увидит, так от кого скрываться? В прорехи высоко плывущих туч выглядывала луна: крупная, оранжевая, совсем не похожая на земную. Несса подумала, что, возможно, Андрей сейчас тоже смотрит на луну — и от этой мысли ей стало спокойно и немного грустно.

Со стороны парка послышались шаги, и Несса невольно пожалела о том, что ее одиночество было настолько недолгим. Хорошо бы это был кто-то из дворцовой челяди или охраны: увидев императрицу, они бы и не приблизились к ней. Впрочем, всмотревшись в вечерние сумерки, Несса разглядела в идущем Кембери и не удержала улыбки. Он был единственным, кого сейчас ей бы действительно хотелось увидеть. А Кембери увидел ее — прямую, стройную, стоящую как белая свеча, как изваяние — и едва не сорвался на бег.

— Моя госпожа…

— Вивид, — выдохнула Несса. — Что вы тут делаете?

— Я хотел вас увидеть, — произнес Кембери и поднес к губам руку Нессы. — Я просто понял, что без вас не переживу этот вечер.

— Нас могут заметить, — испуганно промолвила Несса. Во дворце у всех стен были и бдительные глаза, и ушки на макушке, и не хватало еще, чтобы слишком ретивый слуга побежал докладывать о том, что у ее величества свидание в оранжерее.

— Мы одни, — Кембери выпустил ее руку и приблизился вплотную. Несса впервые ощутила его запах и как-то вдруг поняла, что видит Кембери в последний раз. Это открытие было настолько внезапным и бесконечно ясным, что она отступила в сторону и прошептала:

— Вам лучше уйти, мой друг. Я счастлива видеть вас и хочу увидеть еще, но не сегодня.

Кембери подхватил ее запястье и решительно привлек Нессу к себе. Несколько мгновений они стояли вплотную и смотрели друг другу в глаза, а затем Кембери выпалил:

— Хорошо, я уйду, если вы просите. Но перед этим знайте, что я люблю вас. Люблю страстно и бесконечно. С тех пор, как увидел в первый раз. Я ни о чем не смею просить вас, но знайте еще, что моя жизнь в ваших руках. Распоряжайтесь ею, как пожелаете.

— Уходите, — взмолилась Несса. — Умоляю вас, уходите. Вивид, мне страшно за вас.

— Страшно только одно, — сказал Кембери. — Утратить вас навсегда.

И приник к ее губам в поцелуе.

Время, казалось, остановилось, и Нессе чудилось, что так будет всегда: оранжерея, аромат цветов, лунный свет, скользящий по траве и двое, что не в силах оторваться друг от друга. Но потом поодаль очень деликатно кашлянули, и голос императора невероятно сладко осведомился:

— Простите, господа, я не помешаю?

И это было, словно удар плетью; Несса тотчас же подалась в сторону и увидела Шани. Тот держал в одной руке фонарь, а в другой — свою военную саблю, и выглядел одновременно яростным, гневным и очень несчастным. Судя по одежде, сообщение бдительного наблюдателя подняло его из кровати, где государь уже десятый сон видел.

— Шани, я… — начала было Несса, думая, что же тут можно сказать, кроме пошлых банальностей, но он коротко оборвал ее:

— Вон.

Несса не шевельнулась, и Шани повторил:

— Вон отсюда, шлюха. Потом поговорим, — и уже к Кембери. — Защищайтесь, сударь. Посмотрим, так ли вы хороши в бою, как в охоте на чужих жен.

— Я к вашим услугам, сударь, — с очаровательно куртуазным хамством промолвил Кембери и, расстегнув камзол, небрежно швырнул его в кадку с пышными тропическими цветами. — Посмотрим, умеете ли вы драться с мужчинами или предпочитаете женщин.

И клинки зазвенели.

Короткая восточная рапира Кембери явно не была рассчитана на поединок с аальхарнской боевой саблей — все-таки он шел не на дуэль, а на свидание и взял с собой чисто символическое оружие, хулиганов на улице отпугивать — однако бывший амьенский посол искупал недостатки рапиры агрессивностью и достойным уровнем фехтовальщика, и Несса видела, что Шани, в общем, очень неплохой боец, отхватил кусок не по зубам. Впрочем, тот явно не собирался сдаваться без боя, и вскоре батистовую рубашку Кембери раскроила первая кровавая полоса на груди. Больше всего Нессе хотелось закрыть глаза, ослепнуть, оказаться в десятке миль отсюда — лишь бы не видеть этого поединка и не знать, что он вообще возможен. Наконец Кембери обманным маневром заставил Шани раскрыться и нанес сильный удар в левую ключицу, а затем практически неуловимым движением подсек по ногам, и император рухнул на газон.

Несса вскрикнула так горько, словно ранили ее.

Кембери выдохнул с облегчением и подхватил саблю противника. Шани попробовал было встать, но Кембери ткнул его острым концом сабли в грудь:

— Лежи, мерзавец. Ну, как я и говорил: достойно сражаешься только с женщинами.

— Вивид, не надо! — взмолилась Несса, пытаясь оттащить бывшего посла от поверженного мужа, но Кембери было не сдвинуть с места. Темная кровь заливала рубашку Шани; тот дотронулся до раны, скривился и процедил:

— Сказал же тебе: уйди…, - и оттянул воротник рубашки, подставляя шею под удар милосердия: — Ну давай.

— Нет! — закричала Несса во всю мощь легких, но Кембери уже перехватывал саблю для нанесения удара, и Шани закрыл глаза, не желая уже ничего видеть. А потом негромко хлопнула пистоль.

Кембери растерянно посмотрел на Нессу, и сабля выскользнула из его ослабевших пальцев. Из пулевого отверстия в животе пульсирующими толчками выливалась кровь. Шани перевел пистоль выше и улыбнулся:

— Всего доброго, мой друг.

Вторая пуля вошла бывшему амьенскому послу в левый глаз, и он умер, как говорится, не успев понять, что умирает. Тело Кембери грузно рухнуло в траву и застыло там неопрятной кучей, и Нессе почудилось вдруг, что это она умерла, это ее застрелили из припрятанного оружия — именно тогда, когда она меньше всего это ожидала. Ей хотелось заплакать, закричать, любым образом избавиться от нахлынувшей пустоты с привкусом крови — но, застыв соляным столпом, она не могла и пошевелиться. Шани отбросил пистоль и осторожно поднялся на ноги. В свете луны его лицо теперь не выглядело зловещим — просто бесконечно усталым. Он провел ладонью по окровавленной рубашке и произнес:

— Собирайся. Ты уезжаешь.

* * *

Иногда мертвые говорят с нами, но мы их не слышим. Их негромкая сбивчивая речь растворяется в шепоте листвы, в шорохе ночного дождя, в человеческих шагах — и просыпаясь среди ночи, вряд ли можно сказать с гарантией, приснился ли этот невнятный лепет или давно отлетевшая душа покинула свою страну и в самом деле пришла, чтобы присесть на край ложа и сказать несказанное при жизни.

Шани осторожно опустился на скамью возле скромного надгробия и некоторое время молчал, а потом произнес:

— Привет.

В пышных кустах заливалась щелканьем ночная птичка. Шани подумал, что не за горами первые дожди, непроницаемый туман и долгая-долгая осень. Бабье лето почти покинуло столицу. Буквы на надгробии были неразличимы в темноте.

В последний раз Шани приходил сюда сразу после войны. Десять лет назад — когда восторженная столица встречала и чествовала победителей, он в точности так же сел на эту скамью и долго молчал, ни о чем не думая и вслушиваясь в голоса мертвых. Теперь же здесь царила тишина. Та, что давным-давно стала землей и травой, хранила молчание.

В конце концов, чего он ждет? Пусть мертвые и говорят, но это не имеет отношения к нему нынешнему. Судьба множество раз проходилась по нему асфальтовым катком, он в отместку перекроил и свою жизнь, и чужие — да чего мелочиться, всю историю планеты перекромсал под свой вкус, чтобы теперь никак не соотноситься с собственным прошлым.

Протянув руку, Шани дотронулся до выбитых на надгробии букв. Случись все иначе, их с Хельгой дети сейчас были бы совсем взрослыми. Да что дети — внуки были бы. И войны бы не случилось.

Сейчас он словно находился вне времени. В его личной стране Никогде не было ничего, кроме одиночества и тяжелых мыслей. Шани очень редко вспоминал свою юношескую любовь — но если память оживала, то вот так, до почти физической боли. Ленты тумана скользили среди надгробий, тьма казалась почти ощутимой, а пригоршня городских огней, видимая отсюда, рассыпалась редкими искрами и медленно гасла. Все жители Аальхарна от мала до велика были свято уверены в том, что ночью на кладбище страшно до одури — Шани отлично знал, что бояться надо живых. Самого себя — в первую очередь.

Мертвые молчали. Шани провел ладонями по лицу и негромко произнес:

— Хельга, прости меня.

Никто не ответил: мертвые редко говорят вслух.