Говорят, книги по истории должны давать серьезные ответы на серьезные вопросы. Мы выбрали несколько иной путь: поставили перед собой несерьезный вопрос и постарались отыскать существенные и серьезные на него ответы. Некоторые из наших ответов на вопрос о еврейских корнях Ленина более важные, другие — менее.

К тому времени, когда Мария Александровна Бланк стала Марией Ульяновой, Бланки уже были духовно, религиозно, лингвистически и культурно русскими людьми. Если кому-нибудь вздумается назвать мать Ленина еврейкой, его следует считать психически больным, а не националистом. Всецело занятый вопросами власти и партийного централизма, Ленин вообще мало интересовался евреями. Евреи занимали незначительное место среди его культурных или политических интересов, а скорее всего не занимали никакого места вовсе. Положительное или отрицательное отношение Ленина к евреям зависело исключительно от его сиюминутных партийно-политических задач. Его взаимоотношения с еврейскими марксистами (бундовцами) лишний раз доказывают, что Ленин скорее презирал, чем уважал евреев. Впрочем, его отношение к другим этническим группам было не лучше. Резкие суждения, которые он позволял себе в отношении русских, своей критичностью намного превосходят его суждения о евреях. И это при том, что русские, с его точки зрения, безусловно были нацией и у них было будущее. В то же время два-три филосемитских ленинских высказывания, которые повторяют мемуаристы, решительно перечеркиваются многочисленными и последовательными утверждениями Ленина, что евреи — не нация и будущего у них нет.

Как только большевики обнаружили еврейские корни Ленина, они поступили точно так, как поступил бы с новонайденной документальной информацией сам Ленин: просто отмели этот факт за ненадобностью. Даже классово мыслящим большевикам нужен был русский Ленин. Русское происхождение основателя партии и государства помогало им сформировать новый тип человека — огосударствленную русскоцентричную советскую личность. Еврейский Ленин подрывал их усилия по созданию такой личности и населенного такими людьми государства. Гонения на тех, кто узнал и пытался рассказать о Бланках, свидетельствовало о шовинистическом русскоцентричном характере большевистского государства, а не о его интернационалистской основе. В то же время эти гонения вскрыли глубокие ксенофобские и националистические тенденции, до времени дремавшие в среде русских политических и культурных элит. Иначе невозможно понять, почему и для чего сторонники жесткой линии партии глубоко одобряли концептуализацию русской истории, построенную вокруг постоянной борьбы мирового иудейства против русского государства.

Русские историки, как левые коммунисты, так и правые консерваторы, не сумели выйти за пределы интеллектуально порабощающей дихотомии: класс — нация. Удивительно, что ведущие идеологи партии (за некоторым исключением) и ультраправые (все без исключения) при всей противоположности взглядов пришли к сходным расистски окрашенным выводам. Общим для тех и других стала имперская идея Великой Руси. Шовинизм сформировал их идеологию, юдофобия превратилась в их общую духовную болезнь. Обратное движение от Ленина к Бланку в посткоммунистической России помогло ультраправым отмежеваться от русской революции как от чуждого и кошмарного еврейского дела. Их усилия (ни в коем случае не исчерпанные) блестяще продемонстрировали, что ни русские консерваторы, ни русские коммунисты не смогли ни понять русской истории, ни объяснить ее, ни тем более принять на себя в полной мере ответственность за исторические катаклизмы. Удивительно, что детской болезнью под названием «историческая безответственность» заразились русские мыслители на обоих концах политического спектра, причем далеко не только коммунисты. Неудача, постигшая русских ксенофобов (как на левом, так и на правом флангах), объясняется среди прочего тем, что все они пытались с помощью Ленина ответить на вопросы (классово-марксистские или националистически-русские), а не задать вопрос, ставящий под сомнение их шаблонные ответы.

В конце концов, главный герой нашей книги — еврейский Ленин — несуществующий экспонат, которому место на пыльных полках восточноевропейской лавки древностей — там же, куда следует поместить его исследователей и автора этой книги. Не было в России ни еврейской революции, ни еврейской власти, ни еврейского Ленина. Проблема, конечно, только в том, что уж слишком много любопытных посетителей у этой лавки древностей, жаждущих увидеть, услышать и потрогать этот экспонат.

И все же, что же нам делать с национальностью Ленина, чтобы глубже осмыслить его роль революционного вождя? Что же в итоге поставить в соответствующей графе его партийной анкеты?

Поставьте на этом бланке прочерк.