Мифы финно-угров

Петрухин Владимир Яковлевич

СААМСКАЯ МИФОЛОГИЯ

 

 

Саамов соседние финны и скандинавы считали не только умелыми охотниками, но и опасными колдунами-шаманами: к ним даже отправляли учиться колдовству. Недаром в одной из рун о Вяйнямёйнене рассказывается, как искусный стрелок попадает стрелой в финского героя, тот падает в море и его относит в Похьелу — во власть злобной хозяйки Севера. Сама мифическая страна Севера иногда отождествлялась с Лапландией, страной лапландцев, лопарей — саамов.

Слава саамов как колдунов и предсказателей была хорошо известна на Руси. Джером Горсей, представитель английской Московской компании, писал, что перед смертью сам царь Иван Васильевич Грозный велел доставить с Севера — из области между Холмогорами и Лапландией — множество кудесников и колдуний. Шестьдесят этих предсказателей содержались в Москве под стражей, и только любимец царя Богдан Вельский имел к ним доступ, чтобы узнавать у них о ворожбе и предсказаниях, которые так волновали царя.

Вместе с тем саамы — близкие «родственники» прибалтийских финнов — имеют с ними много общего в мифологии. Саамы не только сохранили богатейшую мифологическую и шаманскую традицию, но и сами многому учились у своих соседей — финнов, балтов и скандинавов, заимствовали от них некоторые мифы и имена мифологических персонажей.

Знаменитым собирателем саамского фольклора был русский ученый В.В. Чарнолусский. В его записях и литературной обработке стали известны целые циклы повествований о Лунной деве и витязе Найнасе, о чудесном олене Мяндаше.

 

Как был сотворен мир

Саамский миф о творении начинается странным образом: в начале не было ничего, кроме… головы старика. На темени этой головы имелись колодцы, но голова была покрыта шапкой, поэтому вода была недоступна, пока гром не разорвал шапку. Тогда струи из колодцев поднялись до неба и залили весь мир. Летающая над водой утка находит травинку среди океана: сначала травинка не выдерживает птицу, но потом подрастает и вокруг нее нарастает земля. Птица кладет на травинку пять яиц. Из яиц возникают растения, источники, рыбы и птицы, звери, наконец — мужчина и женщина. У этой первой человеческой пары рождаются сын и дочь: они отправляются в разные стороны на поиски супругов — ведь браки между братьями и сестрами были запрещены. Но первые люди не находят никого — они обходят всю землю и встречаются вновь. От них и произошел человеческий род.

Другой миф рассказывает о двух творцах мира — добром и злом. Верховный бог Юбмел советуется со злым духом Перкелем о будущем творении. Бог хотел, чтобы деревья состояли из одной сердцевины, так, чтобы их не надо было очищать от коры; чтобы в озерах вместо воды было молоко, а на всех травах росли ягоды. Но злой дух воспротивился этому, и мир стал таким, какой он есть. Затем коварный Перкель изобрел цепи и заковал в них бога, но тот осилил своего врага и заковал его самого; правда, Перкель вырвался из оков, и противостояние добра и зла продолжается. Под влиянием христианства у саамов возник миф о всемирном потопе: Юбмел просто перевернул Землю, которая покоилась посреди Мирового океана. Уцелели лишь брат и сестра, которые были перенесены на «Святую гору»: от них произошло человечество.

Юбмел — общефинское имя небесного бога (вспомним финского и эстонского Юмала: иногда он считается предком саамов). Перкель (как и у прибалтийских финнов) — имя, заимствованное у соседних балтов. У балтов, однако, оно обозначало не черта, а громовника (таковы Перкон у латышей, Перкунас у литовцев, которые были преследователями чертей). Подобное «перевертывание» значения чужих мифологических персонажей свойственно архаичному родоплеменному обществу. Оно и понятно, ведь чужак был потенциально враждебным, его добрые боги становились злыми для иноплеменников. Напомним, что сами саамы считались вредными колдунами у соседних народов.

 

Сватовство Солнца и космическая битва

В другом саамском мифе рассказывается о борьбе, охватившей весь мир, после того как Солнце Пейве попытался посватать за своего сына Пейвальке дочь Луны. Солнце в саамской мифологии — существо мужского рода: утром он едет по небу на медведе, в полдень — на олене-быке, вечером — на оленихе-важенке. Но, войдя в свой дом, светило становится человеком.

В доме у Пейве повзрослевший сын сетует, что ему нет подходящей невесты. Ведь земные девушки — очень тяжелые: их не оторвать от земли. Да им и не стать невесткой Солнца — сгорят от солнечного жара. Небесному жениху нужна невеста, которая была бы тоньше лунного луча. Пейве сватается к невесомой лунной дочери, но получает отказ — Луна предпочитает в зятья холодную Зарю, а не сына жаркого Солнца, боится, что невеста сгорит в его жаре. Пейве и так был рассержен, что от него скрывают ребенка — дочь Луны, ведь по саамским обычаям новорожденного нужно было обносить посолонь — вокруг солнца. Когда же Солнце узнало, что ему предпочли бледную Зарю, то пришло в ярость. Луна напомнила гордому светилу, что у него нет силы ночью и во время долгой полярной зимы: Луна же и Заря живут в одном ночном мире. Луна даже не дала Солнцу глянуть на дочку — ведь лунные лучи исчезают при солнечном свете.

Так Солнце поссорилось с Луной. Начинается борьба стихий — на стороне Солнца выступают Земля и горы, домашние животные, олени, птицы. На стороне Луны — вода, тень, духи загробного мира, сполохи (северное сияние), дикие звери. Гром гремит в небе во время космической битвы. Люди в ужасе ждут конца света, не зная, кому молиться. Тут некий Старец в образе моржа опускает на землю ночь, и борьба прекращается. Образумившиеся Солнце и Луна соглашаются на союз своих детей, но когда состоится небесная свадьба, не знает никто.

Рассказ о небесной свадьбе напоминает сходные мифы балтов и прибалтийско-финских народов. Но саамский миф более архаичен: в нем все сущее разделено на две противоположные, вступающие в борьбу части: Солнце и Луна, земля и вода, свет и тень, люди и духи мертвых, домашние (полезные) животные и дикие звери. По саамским поверьям, на время долгой полярной ночи и солнце, и луна опускались в море. Миф о космической битве описывает, таким образом, устройство Вселенной.

 

Морж — морской Старец

Прекративший космическую битву морской Старец, имя которого не называется, имел облик самого крупного животного северных морей — моржа. У саамов этот обитающей за северным морем Старец почитался хозяином рыбных богатств — он посылает косяки рыбы и морских зверей, тюленей и нерпу людям, он выбрасывает на берег даже китов. Когда он ворочается в своей ледяной постели, льды стонут и ломаются — и люди знают, что Старец жив во льдах. Возможно, он и был тем стариком, голова которого стала источником Мировых вод при сотворении мира: миф о том, что мир или земля покоится на животном, обитающем в Мировом океане, широко распространен у самых разных, в том числе финно-угорских народов.

Шведский ученый XVI в. Олаус Магнус в своей «Истории северных народов» рассказывает о гигантском морже, который обитает посреди Ледовитого океана: этот зверь засасывает воду, а с ней — корабли. Подобные представления об ужасном водовороте в самом центре океана мы уже встречали у финнов.

 

Лунная дева Акканийди

Миф о деве, оказавшейся на луне, известен многим финно-угорским народам, но у саамов ему предшествует длинная история. Некий одинокий старик увидел во сне чудесный остров на озере Сейтявр («Святое»). Старик собрал пожитки и отправился искать этот остров. Сначала чудесный остров не давался старику и уплывал от него по озеру, но, наконец, старик настиг его в тихой заводи и поселился там. Озеро неслучайно именовалось Святым — к северу от него высилась гора, где жили прадеды — предки саамов. На востоке у Колоколовой горы пасся солнечный олень: там он когда-то потерял свой колоколец, и с тех пор это место стало любимым пастбищем северных оленей. На западе же находилась лесистая горка — Черная варака — где обитала нечисть. Но и там имелась хорошая береста, из которой можно было сделать и домашнюю утварь, и лодку.

Озеро с чудесным островом напоминает мифологическую картину мира финно-угров: на севере расположена гора предков, на востоке — солнечная страна; запад связан с преисподней и нечистой силой.

Поселившись на острове, старик обнаружил возле источника чудесную деву: на левом боку у нее сияла солнечным светом одежда, правый же бок был обнажен. Дева посетовала, что старик долго искал ее — она устала и проголодалась. Удивленный саам поделился с девой своими припасами, но увидел, что она не прикасается к пище. Тут-то он смекнул, что дева эта неземного происхождения — она сестра или дочь Солнца. Лишь когда он дал ей разные шкурки и кожи, чтобы она сшила себе одежду, дева превратилась в обычную саамку и поела. Старик стал называть ее просто Акка — «женщина, старуха». Акка научила старика строить жилище — вежу — и закляла все берега озера, чтобы чужие не проникали в их обитель. Не смогла она заклясть лишь Черную вараку.

Однажды Акка велела старику сделать люльку; ночью же произошло чудо — вместе с молодым месяцем взошла и луна. Тогда Акка повела старика в лес: там, в лунных лучах, на стволе ольхи они увидели силуэт девочки. Акка завернула ребенка в бобровые шкурки, и девочка стала настоящим человеческим дитятей. Лишь имя, данное ей приемными родителями, — Никийя, «Не есть я», да золотой башмачок, который Акка положила девочке в колыбель, напоминали о ее чудесном происхождении. Но девочку называли и простым именем Акканийди — «дочь старухи». Остров оказался воистину райским местом — он всегда был освещен солнечным или лунным светом; даже в безлунные ночи морской хозяин в образе моржа посылал на остров витязя Найнаса, и тот освещал его северным сиянием.

 

Медведь-жених

Однажды Акканийди отправилась за водой и с полными ведрами уже возвращалась домой, когда из-за камня выскочил медведь. Сначала зверь попросил напиться воды, а потом стал просить Акканийди выйти за него замуж, иначе угрожал ее съесть. Девочка отговаривалась тем, что она еще маленькая, у нее на голове нет перевеське — обруча, что носят девушки на выданье. Но медведь готов был подождать, пока она подрастет: он схватил Акканийди и утащил к себе в лес, чтобы она стала у него маленькой хозяйкой.

Хозяйство же у медведя было большое: в хлевах стояли коровы и овцы, а один амбар был весь опутан цепями. Медведь велел девочке заботиться о скотине, в амбар же не ходить. В этом амбаре зверь держал Гром, которого сумел ухватить за бороду и уволочь к себе во время битвы стихий. Каждый день медведь уходил на охоту и приносил всякого мяса, даже человечину, что особенно пугало Акканийди. Однажды, когда она подошла близко к амбару, Гром попросил ее помочь ему, ведь они оба были пленниками.

Акканийди подпилила цепи и освободила Гром. Он приказал девочке взять мешок сена, ельника и огниво и посадил ее на плечи, сам же полетел по небу так, что все кругом загрохотало. Медведь бросился в погоню, но Гром велел Акканийди сбросить вниз мешок с сеном. Пока зверь рвал мешок, Гром улетел вперед, но скоро медведь опять стал его догонять. Тогда Гром велел Акканийди бросить в преследователя горящую ветку — так возникла молния. Медвежья шерсть загорелась, и пока медведь ее тушил, Гром отнес Акканийди назад к ее ведрам. Ведра успели окаменеть — время в ином мире течет быстро, но Акканийди не изменилась. Теперь уже Гром стал свататься к ней, обещая веселую жизнь на небе, но и ему отказала Акканийди, сославшись на возраст. Гром обещал подождать, когда у нее вырастут косы и она станет девушкой.

Рассказ о волшебных женихах напоминает нам сказки о Морозко или о Бабе-яге, спасаясь от которой, дети бросают позади себя чудесные предметы. Образ медведя-жениха уже не удивляет читателя, который не раз встречался с мотивом медвежьей свадьбы. Неудивительно и то, что медведь оказывается хозяином овец и коров — он повсюду считался «лесным хозяином» скота. Удивительнее история о том, как медведь завладел Громом. В мифах медведь, конечно, может забираться на небо (с утра он везет туда солнце), иногда имеет небесное происхождение, но чаще всего он — земной зверь, хтоническое животное. В древнерусской традиции этот зверь был воплощением скотьего бога Волоса, а Волос был противником громовержца Перуна (так же, как балтский Велс, Велняс был противником Грома Перкунаса). Возможно, саамский миф воспринял этот мотив о вражде медведя и Грома из мифологий соседних народов, как был воспринят и переиначен образ Перкеля.

Сказка о неудачной женитьбе медведя напоминает также чрезвычайно древний миф о родстве медведя и человека.

 

Медведи-оборотни

Представления об этом родстве сохранились в быличках о медведях-оборотнях. Рассказывают, что жили некогда три сестры. Они ушли от людей в лес, обернулись медведицами и жировали там все лето. Зимой же устроились в берлоге. Тут медведиц и обнаружил охотник. Он окружил берлогу своими знаками и позвал на помощь других охотников. Те разбудили «зверей» и двоих медведиц убили. Только они освежевали их туши, как выскочила третья сестра-медведица и бросилась на распластанную шкуру сестры — лишь одна лапа не попала на шкуру. Девушка вернула себе человеческий облик, но одна рука у нее навсегда осталась медвежьей лапой.

У коми-зырян рассказывали о колдуне, отлучки которого заприметила его невестка. Она-то и увидела, как свекор пошел однажды в лес и там, перевернувшись через ствол склонившейся к земле березы, стал медведем. Невестка последовала его примеру, да задела ногой за березу, так что одна нога у нее осталась человеческой. Эта ошибка погубила оборотней: они не смогли снова стать людьми, и когда остались на зиму в берлоге, были убиты охотниками.

На другом краю финно-угорского мира, у хантов, рассказывали быличку о том, как жил одинокий старик, и к нему пришел другой белобородый старец, который и предложил ему сотворить чудо. Они подошли к кривому дереву, перевернулись через него и стали медведями. На зиму сделали берлогу. Но старец-знахарь знал больше, чем девицы из саамской былички. Он предупредил своего собрата-оборотня, когда придут охотники. Медведи приперли дверь берлоги рогатиной, охотники потоптались-потоптались, да и ушли ни с чем. Весной же старики снова превратились в людей, перевернувшись у кривого дерева. И живут до сих пор.

Хантыйская быличка объясняет, почему старики приняли облик медведей: в берлоге легче было пережить голодную зиму. Вспомним средневековые рассказы о людях Лукоморья, что засыпали на зиму.

Саамский и хантыйский рассказы, в свою очередь, поясняют русскую сказку о «мороке». Некий прохожий просится ночью в избушку переночевать. Хозяин пускает гостя, но требует, чтобы тот всю ночь рассказывал ему сказки. Гость («морока») заговаривает хозяина настолько, что внушает ему, будто и рассказчик, и слушатель превратились в медведей. Они убегают в лес, охотятся, а на зиму роют берлогу. Морока объясняет своему хозяину, как себя вести, если придут охотники. Тут пришедшие охотники убивают мороку, а замороченный хозяин, пытаясь спастись, бросается на шкуру убитого, чтобы перекувырнуться на ней и стать человеком, — падает с полатей и приходит в себя.

 

Никийя в мире людей

Однажды страшная жара спустилась на землю, а в дымовое отверстие жилища — вежи — попал луч солнца. Акка радостно распахнула дверь, и в вежу вошел Пейвальке — сын Солнца. В руках он держал золотой башмачок — точно такой же, что положила Акка в колыбель дочери. Но башмачок был еще велик Акканийди, и Пейвальке вернулся на небо — ждать, когда невеста подрастет.

Когда Акканийди подросла и получила перевеське девушки, то стала проситься с чудесного острова на землю — к людям. По ее просьбе свежий ветер отнес остров на север, к людям. Но на земле в то время разразился страшный голод, и люди чуть было не съели девушку. Тут и пригодилось ей имя Никийя — как только она его произносила, то становилась невидимой. Наконец, в ледяной горе с Севера приплыл кит, и люди наелись его мяса. Тогда женихи стали соперничать из-за чудесной невесты, но она тотчас исчезала, как только произносила свое волшебное имя. Отец девушки поведал о том, что ее мать — сестра Солнца, и люди стали нести дары прекрасной гостье. Тогда охота стала удачной, а женщины, приносившие свое рукоделье Акканийди, получали прекрасное шитье, стоило только ей прикоснуться к изделиям. После мать Акканийди стала требовать новых и новых приношений. Тут люди начали возмущаться и вспоминать старых богов, при которых не было поборов. Злобные старухи отправились к Черной вараке и стали призывать старых богов. Делать нечего — старик опять вернулся со своими домочадцами на остров Девы, остров же поплыл дальше к северу, в сторону Черной вараки.

 

Оадзь — ведьма-лягушка

Однажды старик собрался в Черную вараку за берестой, но его старуха Акка, которая была ведуньей — нойтой, — предупредила, чтобы тот не нарушал запрета, не работал при свете луны. Старик не послушал жену и ночью при луне стал драть бересту. Тут к нему и пристала оадзь — мерзкая лягушка (или паук), прицепилась к его загривку, а ее дети — к ногам. Злобная тварь угрожала старику, что изранит его ножницами (колдовской инструмент) и высосет из него кровь, если он не возьмет ее в жены, а прежнюю жену прогонит. Пришлось старику взять эту нечисть домой.

Лягушка — существо, связанное с иным миром, преисподней: она и ее порождения боятся солнечного света. Для лягушки пришлось делать новую вежу, чтобы в ней не было ни щелки; в этом жилище не разводили огня. Старик продолжал рыбачить, но оадзь ездила с ним на рыбалку только ночью. Днем она забиралась в свою вежу под мокрые сети и заманивала к себе старика. От ее ласк тот совсем облысел, оадзь же вслух мечтала, как она сожрет старика и даст полакомиться своим деткам (вспомним сюжет о злобной карельской Сюэтар). Ее сынки разглядели Акканийди, когда та приходила их кормить, и, конечно, захотели получить девушку в жены. Но отпрыски лягушки не могли справиться с лунной девой.

Тем временем сети, которыми накрывалась нечисть в своей веже, сгнили, и все меньше рыбы добывал старик своей единственной сетью. Все это пожирало семейство оадзи. Наконец, нечисть сожрала самого ослабевшего старика и добралась до Акки. Однако старуха успела перед смертью научить дочь, чтобы та собрала все ее кости и закопала в земле, а еще дала Акканийди сонные палочки.

Расправившись с хозяевами, оадзь отправилась рыбачить, оставив одного своего сына сторожить Акканийди. Та предложила сторожу поискать у него в голове, сама же закрыла ему глаза сонными палочками, так что тот уснул крепким сном.

Тут Акканийди отправилась на горку и зарыла кости матери в земле. Из земли поднялся чудесный костяной дом. В доме лежало золотое шитье, а по столу струился мед (вспомним дом Осмо в карело-финском фольклоре). С лучами солнца в гости явился Пейвальке, и Акканийди принялась шить ему пояс и пить с ним мед.

Настало время, когда должна была вернуться оадзь, Акканийди попрощалась с Пейвельке, топнула ножкой — и чудесный дом исчез. То же повторилось на следующий день, когда сторожить девушку остался другой сын оадзи, но на третий день в сторожах осталась дочь злобной лягушки, а у нее было три глаза. Оадзь раскрыла тайну Акканийди, и та бросилась к своему чудесному дому — но уже стемнело, и Пейвальке был далеко на небе. Напрасно девушка крикнула свое заветное имя и исчезла — ведьма-лягушка растянула тюленьи шкуры и поймала в них Акканийди. Оадзь зашила несчастную девушку в шкуру и бросила в воду.

 

Найнас

Волны вынесли деву на берег моря. Та поднялась на гору и попала в пустую избу, залитую кровью. Девушка стала отмывать кровь, устала и решила вздремнуть. Чтобы не попасть в чужие руки, она превратилась в веретено (волшебный предмет у финно-угорских и других народов). Вскоре послышались шаги и в доме появились тени богатырей. Они почувствовали запах живого человека и поняли, что в доме была женщина, но не смогли найти ее.

Витязи принялись за еду, а потом — за удалую потеху: стали биться мечами, так что кровь залила всю избу. Чем больше распалялись молодцы, тем ярче становилась кровь. Наконец, боевая игра прекратилась, и бойцы тенями вышли из избы. Остался лишь их предводитель — Найнас. Он принялся искать невидимую гостью, и наконец та смилостивилась — в лучах утренней зари приняла свой облик. Найнас стал мужем лунной девы.

Невидимая дружина Найнаса — сполохи. Когда они бьются в избе, по небу разливается кровь — северное сияние. Этот миф известен многим финно-угорским народам. Сходный миф о небесной битве существовал у древних скандинавов: в небесном чертоге Одина Вальхалле собирались павшие в битвах воины и герои, пировали и сражались, каждый день воскресая для новой битвы.

Но Акканийди не могла жить в чертоге мертвых героев. Найнас отправил девушку к своей матери, дав ей волшебный клубок, который укажет дорогу, если не оглядываться и не отвечать на зов, кто бы тебя ни звал. Таков необходимый запрет для каждого (начиная с Орфея и Эвридики), кто собирается покинуть царство мертвых. Акканийди миновала все соблазны, прошла через радугу, достигла реки и тут попросила у матери Найнаса лодку, которую делал он сам и поранился: мать поняла, что девушку прислал Найнас.

Мать приготовила постель в амбаре, и Найнас стал навещать жену по ночам. При свете солнца Найнас появляться не мог — днем его не видела даже собственная мать. Две женщины решили задержать его хитростью — соткали звездный пояс и повесили под потолком, чтобы Найнас не отличил дня от ночи. Когда солнце уже ярко грело и Акканийди вышла по воду, Найнас пробудился и в ужасе бросился от света. За ним бросилась и жена Акканийди, чтобы заслонить его от солнца — но было поздно, Найнас растаял в его лучах. Сама же Акканийди тоже нарушила запрет — впопыхах появилась при свете Солнца простоволосой. Солнце схватил бывшую невесту своего сына и забросил ее на луну. С тех пор в лунных пятнах различают силуэт девы с коромыслом, идущей по воду.

 

Рождение человека

Сразу несколько саамских божеств должны были трудиться над тем, чтобы человек появился в мире. По одному из мифов скандинавских саамов, небесный бог-отец Радиен-атче перепоручил творение своему сыну, Радиен-киедце, а тот, в свою очередь, призвал на помощь богиню земли Маддер-акку, супругу небесного бога Мадер-атче (считается, что эта триада богов сформировалась уже под христианским влиянием). Радиен-киедце творит душу человека и передает ее Мадер-атче; тот вкладывает душу к себе в живот и, обойдя вокруг солнца, относит ее Маддер-акке. Богиня земли наделяет душу телом; если рождается мальчик, он препоручается дочери Маддер-акки Укс-акке, если девочка — другой дочери, Сар-акке. Сар-акка покровительствует плодородию: родам у людей и животных, росту растений. Укс-акка и третья дочь Маддер-акки Юкс-акка оберегают детей и жилища людей. Юкс-акка («Лук-женщина») изображается с луком и может переменить пол ребенка, сделав его мальчиком-охотником. Укс-акка обитает под порогом: она заботится о том, чтобы при самом первом своем шаге ребенок не споткнулся. Вот почему в саамском фольклоре человек именуется «небесным».

Три дочери Матери-Земли напоминают о тех же трех мойрах и трех норнах, предопределяющих судьбы людей, которые известны и в прибалтийско-финском фольклоре.

 

Громовник Айеке — небесный лучник

Айеке — в саамской мифологии бог грома. Даже его многочисленные имена напоминают рокотание грома: Горагаллес, Гарангаллес (у западных саамов), Гороюрий, Тиермес, Торатурос, Подне («божественный гром»).

Образ Айеке и прочих ипостасей грома сложился под влиянием представлений об эстонском громовнике Эйке и мифов о скандинавском громовержце Торе. Как и Тор, Горагаллес одновременно был покровителем плодородия и даровал победу в битвах. В голубой одежде он ездит по облакам, и когда сердится или преследует троллей, громом и молнией раскалывает скалы. Чтобы усмирить ярость громовника, ему приносили в жертву оленя-самца, а также молот, смоченный жертвенной кровью. Деревянные идолы саамского громовника Горагаллеса, по свидетельству ученого XVII в. Иоанна Шеффера, изображались с молотом в руках, в голове торчал гвоздь, забитый осколком кремня.

Этот обычай саамов может объяснить загадочный мифологический мотив, известный из «Старшей Эдды», собрания скандинавских мифологических песен (см. «Мифы Древней Скандинавии»). Имя Горагаллес (Хорагаллес) напоминает скандинавское прозвание громовника Тор-карл («муж-Тор»). Скандинавский громовник выехал на битву с великаном Хрунгниром, который был вооружен гигантским точильным камнем. Тор метнул в противника свой молот Мьёлльнир, великан же бросил свое точило. Молот расколол каменный оселок, и части его попадали на землю — из них получились скалы. Но один осколок вонзился Тору в голову, так что бог рухнул на землю. Молот же Тора раскрошил череп Хрунгниру. Тор вернулся в свой чертог Трудвангар, но обломок точила всё еще торчал в его голове. Пришлось вызвать вельву — провидицу — по имени Гроа, жену некоего Аурвандиля. Гроа стала говорить заклинания, чтобы вытащить точило из мощного черепа громовержца. Точило уже стало шататься, и обрадованный Тор решил отблагодарить вещунью, сообщив ей хорошую новость о том, что Аурвандиль, который был с ним в Стране великанов, должен вот-вот вернуться. Гроа настолько обрадовалась, что забыла все заклинания. Точило же так и осталось в голове у громовника. Поэтому существует примета: нельзя бросать оселок поперек пола — точило начинает шевелиться в голове Тора, причиняя беспокойство громовнику. Саамский обычай забивать гвоздь или кремень в голову деревянного идола имеет многочисленные параллели во многих архаичных религиях: гвоздь забивали богу на память, чтобы он не забыл о просьбе, или в наказание — если бог не внял молитвам. Вероятно, та же участь постигла и идола Тора у древних скандинавов.

Кремень — характерный атрибут громовника: ведь он высекает огонь — молнии. По некоторым мифам, злой Перкель насильно овладел матерью громовника, поэтому тот преследует злых духов, бросая в них молнии — стрелы. Гром происходит оттого, что Айеке ходит по тучам; радуга — лук Айеке (Айеке-Донга). Иногда Айеке приписывалась власть над морем, водами, ветрами, над жизнью людей. С образом громовержца связан и саамский бог охоты Арома-Телле: он преследует по небу оленя с золотыми рогами, мечет в него молнии. Громовник считался и покровителем оленей — ему приносили в жертву этих животных.

Имя громовника у восточных саамов (лопарей) — Тиермес — напоминает имя небесного бога обских угров, Торума: может быть, это имя восходит к божеству, которому поклонялись еще общие предки саамов и угров в эпоху прауральской общности.

 

Саамские боги и три яруса Вселенной

Разные группы саамов поклонялись божествам, носившим разные имена. Боги верхнего, небесного мира покровительствовали людям. Солнце Пейве обеспечивало благополучие и хорошую погоду; в его честь устраивали пир в середине зимы, приносили в жертву белых животных. Веральден-ольмай (Веральден-радиэн) — «Муж (господин) мира, Вселенной» — воплощал Мировой столп, поддерживавший небосвод; недаром над его алтарем саамы воздвигали столб или дерево; он считался также покровителем оленей. (Его имя свидетельствует о скандинавском заимствовании: скандинавский бог мира и плодородия Фрейр именовался Веральдар-год, «бог мира».) Саамам восточной Лапландии известен был и верховный бог Укко.

Богом ветра у восточных саамов считался Биегг-ольмай («Ветер-мужчина»), у западных — Ильмарис или Ильмаратче, чей образ восходил к общефинскому божеству воздуха (вспомним Ильмаринена). Снежной лопатой бог ветра создает непогоду и пургу. Рассказывают, что некогда эта лопата была такой большой, что из-за постоянных метелей нельзя было жить на земле; но, к счастью, лопата сломалась, и половиной своей лопаты бог ветра не может покрыть снегами всю землю.

У саамов Терского берега Белого моря главным богом считался Каврай, покровитель шаманов — заклинателей, способных проникать во все ярусы Вселенной. Его брат Рухтнас почитался как бог-воитель, защитник саамов: он был заступником саамов и перед Кавраем. Их сестра и жена Рухтнаса — Разиайке («Трава-женщина»), богиня среднего мира, была покровительницей оленей, травы и пастбищ. Ее атрибут — золотое веретено: когда она раскручивает его в сторону юга, оленьи стада идут к северу; в сторону севера — олени возвращаются на юг. Под покровительством Разиайке олени так размножились, что съели всю траву и стали погибать от голода. Тогда бог Каврай создал волков, чтобы те очистили землю от падали и сократили число оленей, человеку же дал собаку, чтобы та охраняла стада.

Известна была также небесная Рана-нейдца (Рана-дева), покровительница первой травы, которая появлялась на возвышенностях весной; ее молили о том, чтобы олени вовремя получали траву, а на алтарь (сейд) клали пряслице и веретено — символы богини судьбы. Финские саамы почитали Равдну, богиню земли, которой приносили в жертву оленей (ее сравнивают с Рауни, женой Укко).

Покровителем охотников был Лиейб-ольмай («Ольховый человек»), хозяин леса, который наделялся обликом медведя; ольха почиталась многими финно-угорскими народами как священное дерево, похожее на человека, — ведь под корой она была красная. От этого бога зависело плодородие земли, рыбы и оленей; у его жертвенника оставляли рога и кости оленей, обрызганные жертвенной кровью, и устанавливали деревянный фаллический символ. Хозяйкой оленей считалась Луот-хозик, богиня, которая ходит на двух ногах и имеет человеческое лицо, но вся покрыта оленьей шерстью; она заботится об оленьих пастбищах, поросших мхом, и оберегает оленей от диких зверей: но охотникам она тоже покровительствует и посылает к ним оленей. У Луот-хозик есть муж — Поз-хозик.

Луот-хозик, как и олень-первопредок саамов Мяндаш, напоминают нам о мотиве человека-лося на старинных бляхах, выполненных в пермском зверином стиле.

От Аккрувы — богини с рыбьим хвостом — или Инару, хозяина рыб, который сам имел облик огромной рыбы, зависела удача в рыбной ловле. Как и прочие водяные девы, Аккрува любит расчесывать свои длинные волосы. Когда она уходит с подвластной ей рыбой в реки, сразу же начинается удачный лов. Перелетные птицы также имели свою собственную хозяйку — Барбмо-акку.

Нижний мир в саамской мифологии также имел три яруса. В рай — Сайваймо, страну изобилия, расположенную на чудесной горе, — попадали шаманы, воины, погибшие в бою (вспомним скандинавскую Вальхаллу), и матери, умершие при родах. Большая часть умерших попадала в преисподнюю — Ябмеаймо («Дом мертвых»), где правила Ябме-акка («Женщина мертвых»), Рота, или Рута, — бог болезней (может быть, он сам был воплощением чумы и смерти) был повелителем той части преисподней, куда попадали умершие от болезней. Его представляли в виде всадника в синих одеждах; во время эпидемий этому богу в жертву приносили лошадей (их зарывали в землю), собаками Рота были волки (он напоминает обско-угорского Куль-отыра и других хозяев преисподней).

Временем суток также управляли боги неба и преисподней. Небесный бог Радиен-атче воплощал день — от него зависел рассвет; наступление вечерних сумерек саамы обычно связывали с властью бога нижнего мира Рота.

Многочисленные духи населяли землю, воду и преисподнюю. Владельцами диких оленьих стад считались духи-гофитерраки. Гномы (чакли) обитали в горах, под землей и камнями: они считались добродушными, но озорными созданиями, животы их были наполнены серебром. Хозяевами озер назывались чадзйелле, леса — варйелле, домовые именовались кьёдиелле.

Злыми духами были воплощения болезней — пианес-ольмак («черные муки»), обитавшие в преисподней. Известен был и дуннер-мунас — женский дух, который доил (отбирал молоко) олених-важенок, отчего те заболевали.

 

Похищение Разиайке

Каврай, Рухтнас и Разиайке пасли оленей на плодородных пастбищах. Рядом же обитал чужак — Тала. Сам он был богат — держал у себя не только оленей, но и коров, и овец, однако был при этом жаден и похищал оленей со стойбищ Рухтнаса. Он даже крал детей у саамов и заставлял их пасти свои стада. Покровители саамов не могли справиться с Талой, поскольку не знали, где спрятана его душа.

Однажды Рухтнас с братьями поднялся на небо, наказав Разиайке не петь песен. Но без пения богини не плодились олени и не росла трава. Поэтому Разиайке запела в своей веже, и Тала услышал ее песню. Он похитил Разиайке и принес в свой дом. Хотел он жениться на Разиайке, да та задала ему трудную задачу — сломать железную паньгу, которой вожжи пристегивались к оленьей уздечке: похититель силился сломать или разгрызть железо, но только обессилел от этих попыток.

Хитрая Разиайке между тем выведала, где спрятана душа Талы: за тремя озерами, которые надо было пересечь на чудесных лодках, управляемых мышами-гребцами — хтоническими тварями. Душа была заключена в яйце, яйцо — внутри орла, орел жил в серебряном амбаре на верхушке сосны. Разиайке попросилась у Талы пойти по ягоды. Тот отпустил, но привязал пленницу вожжами к дому, навесив на них колокольцы. Разиайке перевесила колокольцы на скалы, сама же поспешила за душой Талы. Она вернулась в дом похитителя и бросила яйцо в кипящий котел. Тогда Тала в мучениях испустил дух, так что крыша его дома опала, а очаг погас. Тут вернулся Рухтнас и изгнал всех талов за море.

Сказка о похищении Разиайке напоминает одновременно мифы о похищении богинь плодородия божеством преисподней и сказку о Кощеевой смерти, спрятанной в яйце.

 

Равк — саамский вампир

Живым угрожали духи мертвых, особенно те, которые были колдунами или шаманами-нойдами при жизни. Рассказывают о том, как в избе жили старик со старухой, у которых было три дочери и сыновья. Старик умер и забрал с собой старуху: он был колдун («еретник», русское название, которое заимствовали саамы и коми), хотел забрать с собой и дочерей, да у тех не вышел жизненный срок — еще все зубы были целы.

Зубы — признак молодого возраста и хорошего здоровья: в поверьях коми-зырян колдун, потерявший зуб, лишался своей силы.

Как-то осталась старшая дочь дома одна и стала плакать от тоски. Тосковать же, особенно по мертвым, опасно. Ночью слышит девица, что кто-то идет, ступая одной ногой. Обрадовалась глупая какому ни есть гостю, а тот потребовал угощения. Съев все, пришелец набросился на саму хозяйку и съел ее, не тронул лишь ножки. То же случилось и со второй дочерью. Третья дочь, оставшись одна, повела себя разумно: она спустила собаку и приготовила кипяток и камни. Вампир-равк явился и к ней, но собака не пускала его к воротам. Тогда он принялся грызть стену. Третья дочь стала лить на него кипяток и бросать камни. Выходца из могилы и это не могло остановить, так он был голоден. Равк уж было пролез в избу, да тут рассвело, и мертвец так и окостенел на месте. Сбежавшиеся соседи вбили ему спицу меж лопаток, а потом сожгли, чтобы он не возвращался больше в мир живых.

Одноногое существо — характерный обитатель преисподней, края Ойкумены (вспомним рассказы об одноногих людях, живущих на краю света) или леса (таков леший палесмурт — полчеловека в удмуртской мифологии).

 

Чакли

К существам иного мира относились и гномы — чакли. Жили они так же, как саамы, но только глубоко под землей, да ростом были гораздо меньше. Рассказывают, что один старик увидел в отверстии под старой елью погост чаклей и подсмотрел, как их дети выбрались ночью на землю поиграть. На следующий день старик отправился в лес и поймал маленького чаклю. Он принес его домой к старухе, так как своих детей у них не было. Мальчуган был веселым, но постоянно подсмеивался над стариками и повторял за ними все, что они говорили. Деду он помогал в работе, но старухе он только портил дело — она чинила сети, а чакля их рвал да еще смеялся. Старуха стала допекать мужа просьбами, чтобы он отвел чаклю назад в лес, но тот дорожил своим приемным сыном. Правда, когда чакля повзрослел, он сам стал тосковать о своей земле и однажды покинул дом приемных родителей.

Но на пути он повстречал незнакомый народ. То была чудь — так русские называли эстонцев и финнов, живших на севере Восточной Европы, и саамы переняли это название. Чудь хотела завоевать саамскую землю — ее воины схватили чаклю и спросили: «Как твое имя?» — «Как твое имя?» — ответил вопросом чакля и засмеялся. На все расспросы он отвечал теми же вопросами. Тут чудь разъярилась, и чаклю бросили в воду. Тогда все увидели, что в воду полетел не гном, а воин-чудин. Военачальник ударил чаклю мечом — и от удара полегли три чудских воина. Начальник понял, что силой с чаклей не справиться, и велел ему вести чудь в саамскую землю. Чакля же завел чудь к порогам, на которых загубил их лодки. Чакля вернулся к старикам, а чудь пропала.

 

Леший-побратим

Лесные духи могли помочь человеку, если тот оказывал им услугу. Рассказывают, как один парень пошел в лес по дрова. Только хотел срубить сухую сосну, как та взмолилась, чтобы он не рубил ей ноги. Парень срубил дерево под корень, а сосна продолжала просить, чтобы он осторожно рубил ей вершину — не срубил бы голову. Лесоруб и тут справился с задачей, и из дерева вышел человек, оказавшийся варйелле — лешим: его заколдовали так, что он не мог выйти из дерева.

На чердаке одного из домов манси наряду с древней бронзовой фигуркой ястреба с человеческим лицом обнаружены фигурки волка и оленя с подогнутыми ногами, отлитые из свинца в первой половине XX в. Хорошо видны впаянные в фигурки советские монеты.

Полая бронзовая пронизка в виде хищной птицы с человеческой личиной. VII–VIII вв. Большевисимский могильник.

В X–XIV вв. финно-угорские мастера изготовляли многочисленные женские украшения-амулеты, сохранявшие традиционные образы водоплавающих птиц, а также коней, иногда — со всадником. К украшениям цепляли «шумящие» привески на цепочках.

Подболотьевский могильник. Бронза.

Поломский могильник. Бронза.

Костромские курганы. Бронза.

Глазовский уезд. Бронза.

Веселовский могильник. Бронза.

Танкеевский могильник. Бронза.

Драгоценная посуда из Ирана и Византии обнаружена на месте святилищ, расположенных в Прикамье и Зауралье и датируемых IX–XII вв. (с. Слудка бывшей Пермской губернии). Последователи местных шаманских культов прочертили на блюдах собственные рисунки.

Этим рисункам есть точное этнографическое соответствие — шаманский ритуал у хантов, совершавшийся после летнего промыслового сезона.

В раннесредневековый период Пермская земля имела связи с Сасанидским Ираном и получала оттуда в обмен на меха драгоценную посуду. Например — серебряное блюдо с изображением орла с собачьими ушами (Сенмурва или Симурга), который несет в когтях женщину. Этот мотив был знаком пермским художникам.

Очень распространенный образ пермского звериного стиля — птица с распростертыми крыльями и человеческой личиной на груди — «шаманский дух», возносящий шамана на небо. Птицевидные привески, по-видимому, украшали шаманский костюм.

Эта рукоять ложки, выточенная из оленьего рога (Усть-Полуй), изображает хищную птицу, терзающую голову лося. В работе чувствуется влияние скифо-сибирского звериного стиля.

В благодарность леший обещал принести парню золото и, действительно, принес целый мешок — так что лесоруб не смог его поднять. Но леший запросто забросил мешок к веже парня, и родители удачливого дровосека зажили припеваючи. Своему же названному брату леший дал свистульку и шапку-невидимку, чтобы тот мог в любой момент позвать лешего на выручку.

Помощь лесного побратима скоро понадобилась, потому что парня забрали на войну. Тот взял шапку-невидимку, дунул в свистульку, и чудесный помощник вызвался воевать вместо него. Парень же оказался далеко на лесном озере, у родителей лешего. Старик-леший переживал за сына, и однажды дал выпить сыновнему побратиму чудесного зелья, чтобы узнать, что происходит в варйелле. Тут гость леших почернел, а глаз у него вытек: понял старик, что и лешему на войне приходится худо. Взял он у сыновнего побратима глаз и отправил сыну. Стало у побратимов два глаза на двоих.

Война закончилась, и леший вернулся в свой дом. Предложил он побратиму жениться — ведь в селении его ждала просватанная невеста. Девушке страшно было идти замуж за одноглазого и почерневшего односельчанина, но он был богат, и отказываться от данного слова было нельзя. Странной была свадьба у побратима лешего — ее устроили в лесу, и собралась на нее всякая нечисть. Несчастной невесте оставалось только кормить связавшегося с нечистью жениха.

Нечистое богатство не приносит счастья. Лишившийся глаза дровосек и сам стал сродни нечистой силе.

 

Щука-оборотень

Однажды два саама охотились в лесах и горах, но никак не могли добыть зверя. На охоте их застал рассвет, и они увидели чудо — над горизонтом взошло два солнца. Саамы тут же загадали желания: один попросил у солнца два века жизни, другой же обратился со странной мольбой. Он просил солнце родить девушку, в утробу которой он вошел бы сам. Товарищи вбили оселки в деревья, чтобы они напоминали об их судьбе (сравните деяние Лемминкяйнена, который оставил гребень в доме, чтобы по нему мать узнавала о судьбе сына).

Второй охотник был знахарем — нойдой. Его товарищ стал проживать свои две жизни, знахарь же ушел в воду и стал там щукой. Два века плавал он огромной щукой в водах, зарос тиной, пока не появилась, наконец, девица, которую он просил у солнца. Отец девушки и выловил огромную щуку. Стали ее варить в котле, щука же высунула из котла свой хвост, куда загнала свою душу. Девица не утерпела и съела щучий хвост. Так нойда оказался в утробе девы.

Знахарь родился вновь, молодцем, наделенным чудесным знанием о жизни всей Вселенной. Он вспомнил о своем товарище и отыскал его — дряхлого, ничего не помнящего старца. Оборотню-щуке осталось лишь похоронить его, сам же он счастливо зажил с девой, которую попросил у солнца.

Щука считалась волшебным животным у финно-угорских народов: Вяйнямёйнен не только сделал кантеле из ее костей, но и сам превратился в щуку, чтобы добыть чудесную невесту (правда, ему не повезло, в отличие от саамского оборотня). Финно-угорские водяные и даже божества принимают облик щуки, а череп щуки, согласно верованиям коми-зырян, приносит удачу в рыбной ловле.

 

Нойды и шаманский спиритизм

Заклинатели-шаманы нойды наделялись способностью проникать во все миры саамской Вселенной — договариваться с небесными покровителями людей и спасать от злых духов преисподней. Самих шаманов избирали являвшиеся в видениях духи — тонто. Распевая заклинания, шаманы неистово били колотушками из оленьего рога в бубны, на которых изображались все ярусы Вселенной и все саамские божества, животные — помощники шаманов, а в центре — солнце Пейве, иногда — с оленем (ведь он везет солнце по дневному небосводу) или человеком. Шаманам подпевали все собравшиеся — этот шум приводил в экстаз шамана и пугал змею по имени Сайва-Гуэлле, которая сажала шамана на спину и переносила в преисподнюю. Враждебные духи преисподней преследовали шамана, и он мог навсегда остаться в загробном мире. Помощниками шаманов были и другие животные (сайво), представлявшие все стихии мироздания и переносившие туда нойд: олени, а также птицы — ласточки, воробьи, куропатки, орлы, лебеди, вороны. Если враждебный шаман насылал порчу на саама, его лекарь отправлял своего чудесного оленя на битву с вражеским: если олень лекаря оказывался сильнее, саам выздоравливал. Порчу насылали и при помощи птиц, которые приносили нойдам вредоносных насекомых: те собирали их в специальные короба и выпускали на людей, которых хотели испортить (сходные представления о шеве — порче в облике гадов, хранившихся в коробах, — известны коми). По саамским поверьям, нойды могли заимствовать друг у друга вредоносных тварей, но всегда честно возвращали долг.

О могуществе древних шаманов рассказывали специальные легенды. Еще до христианской поры жили на Кольском полуострове три брата-силача — нойды. У них было мало оленей и земли, и решили они отправиться в Норвегию, чтобы отрезать там себе земли. Мать долго ждала детей. Наконец она услышала страшный шум — это сыновья везли землю. Женщина с радостными криками побежала встречать сыновей. Но она нарушила запрет — соблюдать полное молчание, когда творится колдовство. Сама женщина окаменела, окаменел и ее погост; олени и нойды утонули, а оторванная ими земля превратилась в Айновы острова.

Во время путешествия шамана на тот свет его тело находилось в оцепенении, пока другой шаман — его помощник, уже вернувшийся из иного мира, не будил его.

Рисунки на бубне использовались при шаманских гаданиях как столик с движущимся блюдцем во время сеанса спиритизма: в центр, на изображение солнца, помещалось кольцо, а шаман, ударяя своей колотушкой по бубну, следил, как кольцо будет двигаться; если кольцо двигалось посолонь, это считалось хорошим предзнаменованием. Так же выбиралась и жертва, которую нужно было принести богам или духам, — движущееся кольцо указывало на одно из животных, изображенных на бубне. Если жертва не помогала, шаману самому приходилось отправляться в преисподнюю — Ябмеаймо, где он должен был заклясть подземных духов не призывать в преисподнюю больного. У кольских шаманов вместо бубна использовался пояс, к которому прикреплялись кольца.

 

Нойда и живой мертвец

После смерти нойды становились опасными мертвецами, так как они не теряли способности посещать иные миры: теперь для них иным миром был мир живых, и нойды могли похитить живого и утащить его на тот свет. Рассказ о таком вампире (равке) уже приведен выше. О другом нойде было известно, что он испортил много людей. После смерти его стали бояться еще больше, чем при жизни: никто не решался его похоронить, даже его сыновья. Наконец, другой нойда согласился отвезти покойника на лесное кладбище за особую плату. Он выехал на оленьей упряжке под вечер, чтобы к утру успеть совершить обряд, но в полночь олени остановились: мертвец сидел в санях. Тут возница-нойда выхватил нож и пригрозил покойнику, что, если он не ляжет, как положено мертвецу, он второй раз убьет его ножом. Здесь шаман совершил страшную ошибку: мертвецу нужно было пригрозить деревянной дубиной, но ни в коем случае не железом: хоть покойник и послушался шамана — лег, но зубы у него стали железными. Нойда понял, что в другой раз ему не спастись от железных зубов, и, бросив упряжь, полез на ель. Мертвец бросился за ним, но не мог карабкаться по дереву: ведь руки у него, по христианскому обычаю, были сложены крест-накрест. Зато он принялся грызть ель железными зубами. Шаман на вершине начал кукарекать по-петушиному, чтобы испугать мертвеца: так он продержался до зари, когда мертвецу пришлось вернуться в свой гроб. Наконец, могильщик смог закопать гроб, но положил его набок — чтобы мертвец не встал опять. Еще несколько лет люди, проходившие мимо могилы, слышали, как оттуда раздается вой…

 

Сейды и шаманские духи

Шаманские и другие обряды проводились возле сейд — культовых камней и скал, воплощений Мирового столпа или горы, соединяющей все миры. Иногда сейды напоминали фигуру животного или человека, и саамы верили, что на этом месте окаменели шаманы-нойды или древние предки. Здесь просили о покровительстве оленьим стадам, шаманскими песнопениями отгоняли волков.

Считалось, что в камнях обитают духи, которые живут так же, как и люди, — имеют оленьи стада, собак, охотятся, женятся, но обладают при этом сверхъестественными способностями — могут летать и превращаться в животных. Как и всякие духи, они могли как вредить человеку, так и помогать ему в промыслах. Общаться с духами могли только шаманы: простые люди поклонялись священным камням, оставляя возле них мелкие приношения и оленьи рога.

Согласно легенде, в жертву водяным сейдам, хозяевам рыбы, некогда приносили в жертву людей (водяные у всех народов жаждут человеческих жертвоприношений). Однажды хитрый саам кинул в пасти сейдов не людей, а двух черных собак и кошку. Конечно, духи распознали обман и пришли в дом к хитрецу, требуя настоящих жертв. Но когда они раскрыли рты, саам залил их кипятком. Духи рассвирепели, на море поднялась ужасная буря, но человеческие жертвоприношения вскоре после этого прекратились.

 

Волшебные звери

Звери были не только помощниками шаманов: им поклонялись как священным животным. Как и большинство народов Севера, саамы почитали медведя. Саамы, которым известны стали христианские легенды, рассказывают, что, когда Бог ходил по земле, олень и волк отказались перенести его через болото, и Богу послужил медведь. С тех пор медведь стал почитаемым животным. Но вместе с тем, как всякий дикий зверь, медведь считался опасным чудовищем (в сказках он иногда ассоциируется с чужаком Талой, Сталло и напоминает глупого черта из сказки) — вспомним, как он похитил Гром и Лунную деву. Но самым почитаемым животным у саамов был олень.

Для народов, живущих охотой, характерны тотемические мифы о браках с животными. Женихами, искавшими невест среди людей, становились не только медведи. Так, в сказке саамов Кольского полуострова рассказывается о старике и старухе, у которых были три дочери. Однажды они услышали воронье карканье у вежи, открыли дверь, и ворон, обернувшись человеком, сосватал у них одну дочь. Следующим женихом оказался тюлень, последнюю дочь взял в жены северный олень — Мяндаш. Через некоторое время старики пошли проведать дочерей: у жены ворона был выклеван глаз, а у супруги тюленя отгрызена рука. Благополучно было лишь в веже у оленя — тот всегда приносил с охоты свежего мяса, а, войдя в вежу, становился человеком. Старики остались жить у Мяндаша, но однажды жадная старуха возмутилась обычаями, которым следовала ее дочь: та каждую ночь выбрасывала оленьи шкуры, которые мочили маленькие дети Мяндаша. Дочь послушала мать и повесила сушить шкуру. Вернувшийся Мяндаш услышал запах человеческой мочи и не смог обернуться человеком. Так он и ушел в тундру, а за ним — его дети; даже грудной ребенок стал олененком-сосунком. Мать пыталась вернуть хотя бы младшего, но малышу дикое раздолье оказалось милей человеческого жилья. Тогда мать закляла его: пусть стережется дурного человека, к хорошему же охотнику пусть выходит сам, чтобы стать ему пищей.

Жена Мяндаша вновь вышла замуж — за обыкновенного человека. Тот не был удачлив в охоте, и жена в своей песне сетовала на голодную долю. Однажды во сне ей привиделся Мяндаш: он пожалел жену и обещал, что в «святом месте» — у сейда — новый муж сможет подстрелить оленя. Пусть только не выносит на улицу его шкуру — постель. Женщина послушалась, и с тех пор охотничья удача не оставляла людей. Лишь однажды хозяйка вынесла шкуру просушиться — и она исчезла…

Сказка-миф о браках с чудесными животными показывает, как представляли себе саамы устройство мира. Животные-обитатели чуждых человеку стихий — воздуха и моря — как правило, оказываются опасными партнерами; их жены, одноглазая и однорукая, сами обретают черты существ иного мира. Олень — обитатель земли — ближе всех к людям.

 

Олень Мяндаш — первопредок саамов

Древний миф повествует о происхождении кольских саамов от чудесного оленя-оборотня Мяндаша, звавшегося Мяндаш-парнь («Мяндаш-парень»), Мяндаш-пырре («Мяндаш-благо»), В некоторых мифах Мяндаш — сын нойды (шаманки) Коддь-акки («дикарьей старухи»), зачавшей Мяндаша в облике важенки от дикого оленя. Коддь-акка обернулась женщиной, но ребенок родился оленем; узнав, кто его отец, Мяндаш уходит от людей в тундру к диким стадам. С тех пор человек получил возможность охотиться на них — ведь дикие олени, став его близкими родичами, сами стали поддаваться охотникам.

Другой вариант мифа повествует о том, что Мяндаш — сын Мяндаш-девы, важенки, способной, как и он, превращаться в человека. Мяндаш ведет образ жизни человека, охотится, заготавливает дрова. Вежа построена Мяндашем из оленьих костей и шкур: ее крыша — ребра, опоры — ноги оленя, даже камни очага напоминают оленью печень. В веже Мяндаш становится человеком, вне вежи он — олень (вспомним о превращениях Солнца Пейве — входя в свою вежу, он становился человеком).

Среди бронзовых литых фигурок упоминавшегося в начале книги пермского звериного стиля есть изображения людей, а иногда и семейства, включающего взрослую пару и ребенка, которые стоят на ящере. Одна такая композиция включает «пермскую мадонну», которая кормит грудью своего младенца (ажурная бляшка с этой сценой хранится в Эрмитаже, среди других мадонн): она напоминает легенду о Золотой бабе с младенцем на руках. Над счастливым семейством — свод из смыкающихся симметричных голов оленя или лося, по сторонам — свешивающиеся шкуры. Очевидно, перед нами жилище тотемических первопредков. Но жилище в архаичных культурах само имеет сложную символику: оно воплощает Вселенную. Недаром обитатели оленьего жилища стоят на ящере: ведь ящер — существо преисподней; в звериных образах воплощен космос, как его представляли создатели пермского звериного стиля.

Самым распространенным образом пермского звериного стиля оказывается человек с головным убором в виде головы лося или просто с головой лося, также стоящий на ящере. В.В. Чарнолусский сравнил эти образы с саамским образом Мяндаша и нашел в пермской пластике много соответствий образам саамских мифов: распластанную бронзовую «шкуру» он сравнил с постелью, которую нельзя было выносить из жилища, женскую личину — с Мяндаш-девой и т. д. Так ли это? Как нам представляется, пермский звериный стиль обладает своим «языком», который рискованно переводить на язык образов саамской мифологии. Ясно лишь, что язык звериного стиля — это язык космогонических мифов, и его центральный образ — космический лось, тотемический первопредок людей: недаром он совмещает черты лося и человека.

Мяндаш просит мать сосватать ему невесту из человеческого рода: мать предупреждает его, что олень не сможет ужиться с человеком, но Мяндаш стоит на своем. Тогда Мяндаш-дева отправляется на поиски невестки: она превращается в важенку и переплывает Мяндаш-йог — реку, отделяющую землю Мяндаша от земли людей: ее кровавые волны текут из легких оленя, а камни — оленья печень (для саамов такая река все равно, что молочная река с кисельными берегами в русской сказке). Обернувшись женщиной, Мяндаш-дева вошла в вежу, где были три дочери на выданье. Первые две дочери не прошли брачных испытаний — не смогли высушить обувь Мяндаш-девы (ведь стельки в этой обуви были из оленьего жира), едва перебрались через реку, и побоялись войти в вежу из оленьих костей. В итоге Мяндаш-дева превратила их в камни. Из трех невест-сестер лишь младшая не нарушает запретов Мяндаш-девы, заклинаниями и ольховой корой она высушивает Мяндаш-йог, ласково обращается с оленями и становится женой Мяндаша.

Чтобы переправиться через кровавую реку, невеста должна была разжевать ольховую кору и сплюнуть ее в воду. Ольха считалась священным — Мировым — древом, ее кора имела красный оттенок, поэтому ее использовали для остановки крови в заговорах и для нанесения рисунков на шаманские бубны.

У оленя и его избранницы рождаются дети, но когда младший сын мочит постель из оленьих шкур, Мяндаш уходит из вежи в тундру с другими оленями. Жена его, обернувшись в намоченную шкуру, в облике важенки — Мяндаш-каб — следует за ним. С тех пор они постоянно предводительствуют стадами диких оленей.

По другим вариантам мифа, в оленей превращаются дети Мяндаша, жена же сохраняет человеческий облик и напутствует детей, чтобы те не давали убивать себя плохим людям. Сама она вновь вышла замуж за человека, но жила впроголодь. Мяндаш, сжалившись над людьми, явился жене во сне и обещал ей, что ее муж сможет подстрелить Мяндаша (одно из его названий — Мяндаш-аннтуг, «дающийся»), С тех пор охота стала для людей удачной. Рог, оброненный Мяндашем (черв-ве-чутл), отмечал места, где водились стада оленей. В жертву Мяндашу приносили обетного оленя на охотничьей трапезе-причастии, укладывали рога возле сейд. Это должно было обеспечить удачную охоту. После трапезы кости оленя накрывали шкурой: охотники верили, что олень (или его душа) вновь живым вернется на землю.

У русских на Севере, равно как у коми и удмуртов, известна легенда о чудесном олене, который на Ильин день сам выходил к церкви из леса, чтобы быть принесенным в жертву. Его убивали, а мясо варили и раздавали нищим. Но однажды олень запоздал, и старики убили вместо него корову. С тех пор лесной зверь перестал появляться. Эта церковная легенда распространена очень широко и имеет византийское происхождение, но за ней скрывается еще более древний миф о смене охотничьего культа на скотоводческий: человек перестал зависеть от милости «хозяев» природы.

Мяндаш был не только предком, но и культурным героем: он научил людей охотиться, надевать на себя оленьи рога и прятаться за камнем; дал людям лук. Он запретил убивать больше одной важенки в осеннем стаде и не велел трогать хирваса — производителя, чтобы не прекратилось потомство оленей. Но вот люди вооружились ружьями, гром которых пугает оленей. Они перестали щадить и важенок, и хирвасов. С тех пор не стало удачи в охоте.

 

Конец света

В саамском мифе о конце света Мяндаш — небесный олень; его тропа — тропа солнца. На златорогого белого оленя Мяндаша охотится громовник Айеке-Тиермес со своим луком-радугой; он видит добычу и смеется — от этого слышится гром. Человеку опасно видеть преследуемого небесного оленя: от сияния его глаз он может ослепнуть, от топота копыт — оглохнуть. Когда в оленя попадет первая стрела, горы извергнут огонь, реки потекут вспять, иссякнут источники и высохнет море. Когда вторая стрела вопьется Мяндашу в лоб, огонь охватит землю, горы сгорят, а на севере лед закипит. Северный ветер станет пламенем, и сам Северный Старец сгорит. Когда же собаки Тиермеса схватят оленя и бог вонзит в его сердце нож, звезды падут с небес, утонет солнце, потухнет луна, на земле останется прах.