Мифы удмуртов (или вотяков) — народа, родственного коми, — в меньшей степени затронуты христианской мифологией. Зато на них отразились представления соседних тюркоязычных народов и ислам (особенно это относится к южным удмуртам). Так, наименование священной рощи и имя злого духа, противника доброго бога у удмуртов — Керемет — восходит к наименованию духов у татар и чувашей, которое, в свою очередь, заимствовано из мусульманской лексики; другое его имя — Шайтан — прямо заимствовано из мусульманской мифологии, где так именуется сатана.

 

Как Инмар и Керемет творили мир

Инмар в удмуртской мифологии — верховный бог, творец всего хорошего и доброго в мире. Имя Инмар родственно именам других демиургов финно-угорской мифологии — Ен и, возможно, Ильма (Ильмаринен и т. п.). Небесный бог заботится об облаках: он черпает воду золотым ковшом и поливает их, чтобы они не высохли от солнечных лучей.

Этот добрый бог противостоит своему брату Керемету (Луду, или Шайтану, иногда — «хозяину воды» Вукузё), создателю зла. Первоначально оба бога были добрыми. По велению Инмара Керемет достал со дна Мирового океана землю, принесши ее во рту. Часть земли он выплюнул, часть — утаил. Когда земля по воле Инмара стала разрастаться, Керемет вынужден был выплюнуть остальное, отчего на ровной поверхности суши возникли горы. Инмар сотворил также растения и животных.

У удмуртов нет мифа о птице, ныряющей на дно. Сохранился, однако, обряд, свидетельствующий о почитании двух лебедей: их откармливали и приручали, а летом при них совершалось торжественное жертвоприношение в культовой роще керемети. Жертвами были кони, овцы, гуси и т. п. По окончании жертвоприношения лебедям привязывали по серебряной монете на шею, кланялись им и на паре лошадей отвозили к реке Вятке. Следили за тем, как поплывут лебеди: если вверх по течению, на юг, — значит, они доставят просьбы молящихся Инмар; если вниз, на север, — их мольбы пропадут в преисподней. Лебеди считались воплощениями божеств, и удмурты специально предупреждали живущих по берегам Вятки соседей, чтобы они не стреляли в священных лебедей.

В другом мифе говорится о том, как Инмар плавает на лодке по Мировому океану. Вдруг, откуда ни возьмись, появляется Шайтан. По велению Инмара он ныряет на дно океана за землей: под водой Шайтан встречает рака, и тот уверяет ныряльщика, что не видел никакой земли. Шайтан ныряет еще глубже и достает, наконец, немного песку. Часть его он утаивает во рту и создает на земле горы, которые своими вершинами рвут облака. Пришлось Инмару поднять небо повыше — оно стало недостижимым. Первым существом, которое создал Инмар, стала собака, но на ней не было шкуры. Шайтан делает ей шкуру.

Одним из древнейших образов звериного стиля на Урале оказываются странные существа, для отливки которых из бронзы изготавливались литейные формы (VII–IV вв. до н. э.) наподобие тех, что были обнаружены археологами. Эти существа напоминают нечто среднее между человеком и некоей амфибией — скорее всего, раком. Рак, обитатель водной стихии и естественный противник небесного демиурга, удостоился быть включенным в систему тотемических и космологических образов.

Христианские и мусульманские апокрифы повлияли на мифологическую картину мира удмуртов. По их поверьям, под землей обитает большой черный (или красный) бык — музъем утись ош («землю охраняющий бык»). Он стоит на спине гигантской рыбы, плавающей в Мировом океане, а на своих рогах держит Землю. Когда он двигает рогами, происходит землетрясение.

 

Сотворение великанов и людей

На земле Инмар создает из скал двух людей-великанов — мужчину и женщину, но спохватывается, что забыл захватить для них разум, который остался в берестяной коробке на небе. Он отправляется на небо, велев собаке стеречь людей; и тут Шайтан напоминает ей о долге — подаренной шубе, после чего оплевывает творение. Вернувшийся Инмар вывернул оплеванных людей наизнанку — поэтому внутри у людей болезни, — а разума вкладывать вовсе не стал. Неразумные великаны убрели прочь (сходные мифы о менквах сохранились у обских угров).

Творение продолжалось: Инмар создал всякую живность, а Шайтан из своей бороды — козу. Из коряг хозяин воды творит вумуртов — «водяных людей». Наконец, Шайтан добирается до берестяной коробки с разумом и разбрасывает его по всей земле.

На земле в то мифическое время творения обитали великаны алангасары. Лишенные разума, они сразу покинули творца и скитались по земле, питаясь сырой рыбой и греясь только во время лесных пожаров. Они не умели строить дома и жили в пещерах, в лесу. Лесные овраги, или логи, — следы ног первобытных великанов, низины — их лежбища (вспомним эстонского Калевипоэга). Стрелы алангасаров — целые сосны. Развлекались же они тем, что метали чугунные шары и плели веревки из сосен. Младший из великанов — не самый высокий, но зато удачливый охотник — нашел частичку разума. Охотясь с собакой, он встретил девушку-мастерицу, которая лепила горшки из глины и сумела приручить лосиху. От них и пошли настоящие люди. Алангасары же ушли на север, оставляя по дороге свои следы — реки и озера, и там окаменели, превратившись в горные утесы северного Урала.

Как и в других мифологиях (вспомним сынов Калевы), великаны — первое поколение людей, которое не в состоянии было освоить главных культурных навыков — земледелия (пахоты), скотоводства и ремесла. Они еще не отделены от первозданной природы и принимают непосредственное участие в создании природных объектов — озер, скал, — а с приходом настоящих людей сами превращаются в камни или скалы. Название «алангасары» напоминает имена двух древних народов — аланов и хазар, которые некогда — в конце 1-го тыс. н. э. — господствовали в Восточной Европе и брали дань с народов Поволжья. Память о них сохранилась в фольклоре тюркских народов, и, видимо, от татар попала к удмуртам. Имя древних завоевателей часто становилось обозначением доисторических великанов: у славян таких великанов называли именем аваров-обров. Напротив, древние автохтоны в фольклорной традиции превращались иногда в карликов — такова чудь славянского и финского фольклора.

В другом удмуртском мифе о сотворении человека очевидно влияние библейской мифологии. Инмар сотворил первого человека Урома (буквально «друг») из красной глины и поселил его в прекрасном саду, плодами которого человек должен был питаться. Довершив творение, Инмар послал Керемета проверить, все ли хорошо на сотворенной земле. Керемет увидел, что Уром скучает. Узнав об этом, Инмар велел Керемету научить Урома делать кумышку — алкогольный напиток, разгоняющий скуку, но и это не развеселило человека. Когда Керемет рассказал, что человек по-прежнему тоскует, Инмар обвинил брата во лжи. В ответ Керемет плюнул богу в лицо, и это послужило началом их вечной вражды. По народным поверьям, Инмар преследует своего противника, метая в него молнии, а тот прячется в деревьях и т. п., издеваясь над богом. Наконец Инмар сам удостоверился, что Уром скучает; последний поведал богу, что ему нужна жена. Инмар сотворил женщину и наказал Урому в течение года не пить кумышки, уже оскверненной Кереметом. Керемет, однако, вселил любопытство в женщину (за что был проклят Инмаром), и та отпила напитка, угостив и мужа: в кумышку Керемет поместил смерть и грехи. Падшие люди были изгнаны из рая, и первоначальный род человеческий сгинул, потому что Инмар запретил им размножаться.

По другим вариантам мифа, Инмар устроил потоп после грехопадения: затем он сотворил еще несколько пар людей из красной глины, приставив к каждой паре собаку, чтобы она оберегала людей от Керемета. Существует миф, где во вторичном акте творения участвуют уже не бог и его противник, а два человека, уцелевших после потопа; Инмар велел им сеять землю: один сеял днем, хорошо и ровно, другой — ночью, плохо; отсюда на земле горы и неровности. Человек попросил для житья половину созданной земли; Инмар исполнил просьбу, но в отместку за жадность выпустил из отверстия от воткнутого в землю кола вредных тварей (по другим вариантам, это сделал Керемет: вспомним такое же деяние Омоля). Когда люди стали самостоятельно жить на земле, Инмар поселился на небе (по другим вариантам — на солнце).

Рассказывают, что в мифические времена всеобщего изобилия небо было совсем близко от земли: люди клали свои дары прямо на облака (по удмуртской присказке, раньше на небо лазили, как на полати). Однажды женщина забросила сушить на небо мокрые пеленки (или человек измазал испражнениями кусок хлеба и положил его на небо), и разгневанный Инмар удалил небо от людей (вспомним сходный миф у коми).

С тех пор в молениях удмурты просят Инмара, чтобы он вернул Золотой век: чтобы из одного зерна вырастало 77 колосьев, чтобы солома была толщиной с камыш, а зерна размером с куриное яйцо.

Удмурты верили, что на небе и в преисподней живут такие же люди: только на небе они — великанского роста, а под землей — карлики. Петух преисподней своим криком будит земных петухов.

 

Удмуртская троица

Инмара молят о хорошей погоде и урожае, на которые влияет также Му-Кылчин, божество земли и плодородия; от этих богов зависит и рождение детей. Образ Инмара сливался в представлениях удмуртов с образом другого благодетельного божества — Кылдысина, откуда пошло двойное наименование Инмара в молитвах — Инмар-Кылчин. Иногда в верховную триаду богов наряду с Инмаром и Кылдысином включается бог погоды и «атмосферы» — воздуха Квазь (Куазь): он считался и покровителем пчел. Его в молениях иногда заменял родовой покровитель — воршуд.

В услужении у Инмара находятся божества судьбы Каба-инмар и Аляк-инмар, заступник людей, приносящий известия о земных делах.

Триада богов воплощала три сферы мироздания — небо, «атмосферу» и землю (о чем еще пойдет речь ниже). А вот помощники Инмара обнаруживают уже влияние ислама: имя Каба связывается с мусульманской святыней — камнем Каабой, а слово «Аляк» означало писаря, записывающего поступки людей (такой персонаж известен и марийцам).

 

Земной бог Кылдысин

Кылдысин, Кылдысин-му, или Кылчин в древние времена жил на земле среди людей, любил появляться на полях земледельцев в образе старика в белой одежде, ходить по межам и поправлять колоски хлеба, упавшие на межи. Но люди, снедаемые жадностью, настолько расширили свои поля, что Кылдысину негде стало ходить; они перестали одеваться, как Кылдысин, покрасив свои одежды в синий цвет. После этого оскорбленный бог удалился на небо (по другим версиям, под землю; известен миф о двух Кылдысинах — небесном и подземном, шайтане). Тогда прекратились времена изобилия — Золотой век. Люди долго молили бога у священной березы спуститься к ним вновь. Наконец они умолили его хотя бы показаться им в каком-либо обличье. Кылдысин появился на вершине березы в образе красной белки. Удмурты-охотники, намереваясь вынудить бога остаться на земле, подстрелили белку, но та, падая, превратилась в рябчика, когда же подстрелили рябчика, тот превратился в тетерева, затем — в рыбу и скрылся в воде (как шаман, путешествующий по всем мирам).

Среди священных предметов — фетишей, хранящихся у каждого рода удмуртов в специальном культовом коробе воршуда (покровителя рода) — беличья шкурка, щепа или ветка березы, крыло рябчика, перья тетерева и челюсть щуки — память о последнем возвращении Кылдысина.

Бляха из Чердынского музея, выполненная в пермском зверином стиле, изображает подбоченившегося человека, стоящего на ящере; над ним — свод из двух голов лося, к его ногам склоняются два колоса. Местные жители прозвали ее «ячменным богом». «Ячменный бог» как и Кылдысин, включен в космологический контекст: он попирает ногами существо, воплощающее преисподнюю, лоси символизируют земной мир, которому должен покровительствовать бог растительности.

Земной бог Кылдысин, чье имя означает «Творец», сближался по своему значению с представлениями о Матери-Земле и богине плодородия вообще. Когда удмурты шли навещать новорожденного, они говорили, что идут «к дороге Кылдысина». Если «дорога Кылдысина» связана с рождением, его можно считать хозяином душ, которые обитали на Мировом древе. Имя этого бога-творца родственно имени обско-угорской земной богини Калтащ-эквы, покровительницы новорожденных, души которых обитали на священной березе: береза была священным деревом Кылдысина. Можно предполагать, что одна из его ипостасей — Му-Кылчин — была двуполым (андрогинным) хтоническим божеством. Во время жертвоприношений Му-Кылчину кости жертвенных животных складывались в шкуру и зарывались в землю. При рытье могилы положено было выкупать землю у Му-Кылчина — бросать ему монеты.

 

«Матери» явлений природы

Как и в мифах других финно-угорских народов, у удмуртов существовали представления о божественных матерях: Ин-мумы почиталась матерью неба (или самого Инмара), Шунды-мумы — солнца, Гудыри-мумы — грома, Музъем-мумы — земли, Ву-мумы — воды и т. д.

Музъем-мумы (иногда отождествляемая с Му-Кылчин) — богиня земли, которая гневается, если землю обрабатывают не вовремя, когда она еще спит. Ей также не нравится, когда копают ямы. Этой богине приносят в жертву быков и овец темной масти — цвета земли: их кости, кровь и потроха зарывают в землю, мясо съедают на пиршестве.

Следы представлений о небесной свадьбе сохранились в образах не только матери солнца, но и «зятя солнца» — Шунды-эмеспи и матери месяца — Толэзь-анай. Мать солнца должна была следить, чтобы солнце вовремя всходило и заходило, не сбивалось с пути. Врагом солнца считался паук: по поверью, он мог заткать солнце паутиной и лишить людей света. Ветер препятствовал этому, разрывая паутину. С тюркскими верованиями связаны представления о том, что чудовище Убыр (у марийцев — Вувер) может поглотить солнце: от этого происходят затмения.

Особым почитанием пользовались Гудыри-мумы и Инву-мумы («Мать небесной воды»). Ее имя постоянно поминалось при молениях, а на больших молениях гуслярша исполняла священную мелодию поисков небесной воды. При этом молящиеся поднимали ритуальный плач: слезы должны были породить небесную воду. Инву-мумы обеспечивала также благополучие рода и семьи.

 

Водяные и их чудесные животные

Вукузё считался хозяином вод и источников. Ему особо кланялись молодухи после свадьбы: ведь им предстояло носить воду и стирать, а это занятие, как мы видели, считалось опасным у финно-угорских народов: мог утащить водяной. Поэтому молодая бросала в реку или прорубь кусок хлеба, масло, монету, произнося при этом заклинание, чтобы вода ее не пугала, обмывала, и не схватил бы вумурт, а Вукузё не посылал бы болезней. С моления нужно было принести полные ведра воды — тогда и жизнь будет счастливой.

В водоемах обитали вумурты («водяные люди») с длинными черными бородами и волосами, иногда принимавшие вид щуки. Чертовы пальцы (белемниты) — это пальцы вумуртов. Вумурты любили появляться в ручьях и мельничных прудах, вредили людям, могли утопить или наслать болезнь, смыть плотину, истребить рыбу, но иногда помогали человеку. Переплывая через реку, нужно было бросить вумурту горсть травы со словами: «Не держи меня!» В воде у вумурта свой дом, большие богатства, много скота; жена и дочь — обе красавицы; веселые свадьбы вумуртов сопровождаются наводнениями. Случалось, что вумурт приходил к людям, чтобы позвать повитуху: когда он появлялся на земле, одна пола его одежды непременно оставалась мокрой, выдавая в нем нечистую силу.

Вумурту и реке («матушке-реке») молились рыбаки, чтобы они посылали рыбу, а вумурт не портил снастей. Рассказывают, что однажды музыкант, которого никто не звал играть, сказал в сердцах: «Хоть бы вумурт позвал!» Тут неизвестные люди и пригласили музыканта на пир. Там его стали угощать, но, принимая чарку, музыкант произнес: «Господи, благослови!». После этих слов музыкант очнулся и увидел, что сидит, свесив ноги в прорубь. Не помяни он Божьего имени, вумурт утянул бы его на дно.

Рассказывают, что в озерах могут водиться водяные кони и быки. Однажды цыганка постирала в озере пеленки, и оскорбленный бык перетащил озеро на другое место. Видели даже, как быки переволакивают озеро в сопровождении солдат, а реки расступаются от бычьего рева, давая быкам дорогу (при этом воды рек и озер не смешивались). Сходные мифологические рассказы есть у эстонцев и марийцев — там озеро уносит в мешке оскорбленный водяной.

Мифы о чудесных животных, обитающих в морях и озерах (от финно-угорских сказаний о мамонтах до историй о Лохнесском чудовище), восходят, видимо, к распространенному космогоническому мифу о быке, который держит землю (а сам стоит на рыбе и т. п.). Такой миф, видимо, заимствованный у соседних тюркских народов (он известен татарам), есть и у удмуртов; вспомним, однако, о гигантском быке, выходящем из моря в карело-финских рунах.

 

Лешие и «половинники»

Помимо многочисленных водяных землю населяли духи леса, также жившие целыми семьями: в свиту одноглазого лешего нюлэсмурта («лесного человека», или тэлькузё — лесного хозяина) входили палэсмурты. То были одноногие духи в виде половины человека (в «половинного» духа леса верили вепсы и многие тюркские народы: у них этот дух именовался шурале). Нюлэсмурт мог, как всякий леший, менять свой рост — вровень с деревьями или травой. У нюлэсмурта в лесу запрятаны сокровища — золото и серебро: воспоминания о древних лесных святилищах, видимо, отразились на этих представлениях о богатстве лесных духов. Есть у нюлэсмурта и семья: когда он празднует свадьбу, по лесу мчится вихрь, ломающий деревья. Звери подчиняются нюлэсмурту — он собирает медведей и объявляет, когда им нужно залечь в берлоги на зимнюю спячку. Убить нюлэсмурта можно было, выстрелив сосновой щепкой. Под елью ему оставляли мелкие приношения. Известны рассказы о сражениях, которые происходили между вумуртами и нюлэсмуртами: оружием леших были целые деревья. Лудмурт — хозяин поля (луд) в свите нюлэсмурта; его рост также менялся в зависимости от пребывания духа в траве или в колосьях.

В русской сказке, записанной в Удмуртии, рассказывается о том, как водяной вышел драться с лешим и победил его, повесив на дереве. Проходивший мимо мужик снял лешего, и тот в благодарность пошел служить за него в солдаты. Мужик успел пожить у лешего в деревне, а на прощанье леший отнес его домой и подарил 100 рублей денег да полведра водки; но в избу к мужику леший зайти не решился — побоялся домового, «суседки». Сходную сказку о лешем, который пошел на войну за своего побратима, рассказывали саамы.

 

Домовые-ревнивцы

Домовые — коркамурты или коркакузё — отличались в удмуртской традиции ревнивым нравом. Они могли помогать по хозяйству, прясть по ночам; невидимыми они обитали в подполье, где им накрывали стол — на щепку вешали лоскут-«скатерть». С виду домовые напоминали хозяина дома; считалось, что увидеть коркамурта — к смерти хозяина. При этом они не любили чужих, даже появившихся в доме новорожденных. Хотя младенца и знакомили с домовым, поднося его к подполью, тот все равно мог беспокоить ребенка по ночам, от чего он плакал и «спадал с тела». Считалось, что коркакузё может подменить младенца — приходилось знахарке просить домового вернуть подмену, передавать ребенка матери через хомут, что символизировало его новое рождение. Особенно опасен был чужой домовой, поэтому с младенцем нельзя было ходить в гости. Явление домового — предвестие несчастья, даже смерти хозяина. От домового лучше было откупиться — пожертвовать черную овцу.

Дворовые или хлевники — гидмурты («мужичок-с-локоток») — могли мучить по ночам коней, заплетая им гривы, выдаивали молоко у коров. Гидмурта можно поймать и бросить в печь — тогда он сгорит как полено. Одноглазые банники мунчокузё были опасны для парящихся. Они, к примеру, могли вывернуть наизнанку одежду моющихся — это одна из самых невинных проделок. Не следовало оставлять ребенка одного в бане — банник мог его подменить. Банникам и другим духам необходимо было оставлять еду и мелкие приношения. Духом ветра считался толмурт (тол-пери) — он похищал девушек.

 

Воршуд — покровитель рода

Воршуд или шуд вордысь — дух-покровитель рода и семьи у удмуртов: слово шуд в переводе означает «счастье, доля». Изображение воршуда хранилось в специальном коробе в молельне — куале (куа), срубной постройке без окон, где располагался также священный родовой очаг.

Л.С. Грибова считает, что изображения воршуда были схожи с упоминавшимися бляхами, выполненными в пермском зверином стиле.

Каждая из 70 родовых группировок удмуртов имела своего воршуда со своим именем, иногда восходящим к именам священных — тотемных — животных: имя рода Юс значило «лебедь», Докъя — «глухарь», Чабья — «щука» и т. д. В качестве воршуда могли почитать и быка; его фетиш — рога — хранились в воршудном коробе. Удмуртские фамилии восходят к этим родовым обозначениям: Ошев — от «ош» («медведь»), Мошев — от «мош» («пчела») и т. д. В первобытные времена, когда действовали правила экзогамии и нельзя было брать невест из своего рода, знание этих тотемных символов было необходимо.

Воршуду молились вместе с Инмаром, так что их имена иногда сливались — Инворшуд. В куале приносили в жертву животных и птиц, хлеб и блины — угощение воршуда. Обзаводящийся новым домом хозяин приглашал воршуда к себе в новую куалу и устраивал по этому поводу пир; горсть золы из старого очага — воплощение воршуда — переносили в новую куалу; переезд воршуда в новое жилище сопровождался свадебными обрядами и песнями — ведь дух-покровитель должен был заботиться о продолжении рода. Воршуда молили о покровительстве во всех делах и несчастьях, особенно во время болезни, переездов и т. п. Особо ему поклонялась молодуха: ведь нужно было, чтобы ее приняли в род. Оскорбившего или недостаточно почитавшего воршуда дух мог преследовать, душить по ночам, насылать болезни, как и славянский домовой.

Ежегодным ритуалом в честь воршуда руководил жрец (восясь). На жертвенный стол под старой елью или сосной выносили воршудный короб, в жертву приносили белого бычка, шкура которого вывешивалась на ветвях. После каждого моления в короб складывали помимо фетишей, связанных с культом Кылдысина, серебряные монеты, которые собирал жрец. Эти деньги шли только на нужды культа — считалось, что вор, покусившийся на богатство воршуда, умрет или ослепнет. Рассказывают и об изображениях воршуда — гуся с серебряным клювом, быка с золотыми рогами (оба персонажа характерны для мифов финно-угорских народов).

Чудесный орел переносит богиню на небо: этот мотив повторяется на иранском блюде и пермской подвеске.

Фигурка летящей птицы. XI в. Бронза.

Раннесредневековое искусство Прикамья — Пермской земли очень своеобразно. В современной науке за этими фантастическими, шаманскими, полузооморфными фигурами закрепилось наименование «пермский звериный стиль». Распространенный образ пермского звериного стиля — человек с головным убором в виде головы лося или просто с головой лося, стоящий на ящере. Среди бронзовых литых фигурок и бляшек встречаются изображении семейства — взрослая пара и ребенок, которые стоят на ящере.

Прорезная бляха. VII–VIII вв. Троицко-Печорский р-н. Бронза.

Прорезная бляха. VIII–IX вв. Чердынский р-н Пермской обл. Бронза.

Полая пронизка в виде крылатого пса. VI–VII вв. Похожие отливки обнаружены во многих местах Прикамья. Пронизки надевали на нить и украшали ими костюм. Бронза.

Прорезная бляха. VII–VIII вв. Пос. Курган Чердынского р-на Пермской обл. Бронза.

Полая подвеска с объемными фигурами двух людей, сидящих на ящере. VIII–IX вв. (р. Ухта). Бронза.

Бляха. VIII–IX вв. Местные жители прозвали эту бляху «ячменным богом». «Ячменный бог» попирает ногами существо, воплощающее преисподнюю; лоси символизируют земной мир, которому покровительствует бог растительности. Чердынский музей.

Бляха, представляющая близнечные мотивы. VIII–IX вв. Найдена под корнями старой ели в 1947 г. Село Кольчуг Чердынского р-на Пермской обл. Бронза.

Композиции на ажурных бляхах раскрывают нам устройство шаманской «Вселенной», состоящей из нескольких зон, и изображают странствие шамана в подземный либо небесный мир. Помимо трех зооморфных символов, воплощающих основные зоны космоса, на бляхах помещены, как правило, изображения семи лосиных и птичьих голов, процессии из семи следующих друг за другом людей-лосей. Узор в виде вьющихся полосок, возможно, изображает реки, соединяющие Верхний и Нижний миры.

С помощью подобных литейных форм (VII–IV вв. до н. э.) изготавливались странные фигурки — нечто среднее между человеком и некоей амфибией; древнейшие образы звериного стиля на Урале.

В культовом амбарчике, посвященном родовому духу-предку манси Ворсик-ойке, этнографы обнаружили литые свинцовые фигурки. Одна из них напоминает ящерицу или рыбу (к спине которой присоединена медная монета), другая — странное пресмыкающееся существо, третья — бобра.

 

Вожо — сезонные духи, предки и нечистая сила

Самые темные дни в году — дни зимнего солнцеворота (русские святки) — считались самыми опасными, ибо силы иного мира вторгались в эти дни в мир живых. Водяной вумурт, духи предков и сезонные духи инвожо, или вожо, появлялись на святки и жили в банях; в это время страшно было в одиночку и без огня выходить на улицу. В бане духи могли морочить людей: подсунуть им «невесту» и сундук с приданым — наутро вместо невесты оказывался чурбан. Когда святки кончались, молодежь ходила от дома к дому с факелами и выпроваживала вожо. В реку бросали кусочки пищи и приговаривали: «Река, будь милостива. В нужное время мы приняли у себя вожо, храни нас от всяких болезней и несчастий!»

Здесь очевидно уже влияние христианских (русских) обрядов — нечистая сила должна была скрыться под водой до водосвятия — освящения воды на Крещение. У русских сходными с вожо духами были шуликуны: видимо, с ними связано и сходное название таких духов у коми — шулейкин; русским по происхождению было и другое название подобных духов — чуды.

Другим опасным периодом считалось время на Страстной неделе. По удмуртскому преданию, во время битвы с марийцами много врагов погибло, и в ночь на Великий четверг души непогребенных являются в удмуртское селение. Хозяева защищают свои дома, развешивая повсюду ветви колючего можжевельника и окуривая жилье дымом этого растения. Если снять с белой лошади хомут, можно увидеть души убитых марийцев, бегущих прочь от растения-оберега.

Наконец, в дни летнего солнцеворота также опасными считались духи инвожо. Тогда соблюдались многочисленные запреты: нельзя было полоскать белье в реке и, тем более, копать и обрабатывать землю острыми предметами. Земля считалась беременной новым урожаем — ее нельзя было тревожить. Опасно было показывать пальцем на радугу, пьющую воду: могла начаться засуха. Даже Гудыри-мумы не решалась греметь в эти дни, а лишь полыхала зарницами. В дни летнего солнцеворота устраивали именины трех стихий — земли, воды и огня. Повсюду в домах гасили огонь и на молении древним способом разжигали новый — от трения двух кусков дерева.

Считалось, что предки обитают на кладбище — в селении мертвых; старейшиной мертвых становился тот, кто был первым похоронен на кладбище. Как и прочие финно-угры, удмурты сохраняли свои представления о загробном мире, который располагался где-то на севере, в темных полночных землях. Когда думали, что причина болезни — гнев предков, то обращались к ним с молением, повернувшись на север, и спускали вниз по течению реки жертвоприношения — ломоть с хлебом, чашку с кашей.

В жертву предкам в специальных урочищах приносили коня (сын поминал так отца) и корову (дочь жертвовала ее матери), вывешивая на деревьях или складывая у ворот кладбища голову и кости ног после священной трапезы — животное после такого ритуала становилось «целым», оживало. Во время поминок приглашали предков на поминальную трапезу, отщипывая от еды и отливая от напитков в специально приготовленную посуду. При этом приговаривали: «Прадедушки, прабабушки, пусть будет это вам! Для вас мы наварили и напекли. Дайте нам удачу в посеянном хлебе и сохраните его. Дайте детям нашим удачу и сберегите их!» Считалось, что предки наделяли душой новорожденных; если ребенок рождался мертвым, также призывали предков. Воршуда, предков и Инмара поминали во время обрядового пиршества сразу после рождения младенца. Когда умирал неженатый парень или девушка, просили предков женить их на том свете.

Опасными считались и духи болезней — кутысь или мыж, эпидемий — чер и т. п. Кутысь (буквально — «тот, кто хватает, держит») — духи умерших не своей смертью, утопленников, самоубийц, погубленных незаконнорожденных младенцев — обитали в оврагах, у истоков ручьев и рек. Они не получали поминальной пищи, поэтому голодали и наводили ужас на людей и скот своими страшными криками (так что те не могли двигаться дальше, будто их кто-то держит), но оставались невидимыми или появлялись в виде огромного чудовища. Эти духи насылали порчу — в основном, кожные болезни: услышавший плач младенца-кутысь покрывался язвами, потерпевшему следовало бросить крупы или хлеба на то место, откуда был слышен плач. Чтобы откупиться от этой нечисти, нужно было бросить в речку кусочки пищи, петушиные перья, монеты, соль и уйти, не оглядываясь.

 

Две души человека

Как и у других финно-угров, у удмуртов сохранились представления о двух душах, которыми наделен каждый человек: лул и урт. Лул — невидимая душа, находящаяся в груди человека; она может покидать тело во время сна, а навсегда оставляет тело только после смерти. Ее все же можно увидеть — она появляется либо в виде пара при дыхании, либо в виде летучей мыши или бабочки при возвращении с того света: поэтому бабочек нельзя трогать, когда они залетают в дом, — ведь это души умерших предков. К ним могли даже обращаться с вопросами о жизни покойников на том свете.

Урт — дух-двойник человека, воплощение его душевного и физического здоровья и счастья — доли. Урт могла покинуть тело при испуге (особенно опасны были детские страхи) и болезни, и тогда человек лишался душевного здоровья. С уходом урт весь дом мог лишиться счастья — доли (корка шуд): можно было лишиться доли после смерти хозяина, поэтому после выноса его тела сразу выходили на улицу с белой скатертью, хлебом и одеждой покойного, просили урт вернуться в дом и «заводили» ее обратно в избу.

Как и у карел, у удмуртов принято было класть нитки в гроб: с их помощью умерший должен был добраться на тот свет по дороге, прямой как натянутая нить. Нитей было семь — путь в иной мир проходил по всем семи сферам мироздания.

 

Туно — удмуртские шаманы

Целая иерархия кудесников была связана с миром сверхъестественного у удмуртов. Главным посредником между людьми и богами был туно (сходное название жреца-колдуна известно и у коми). Он лечил болезни, отыскивал пропавшее имущество, без него не могли определить место для нового поселения: туно должен был помогать во всех затруднениях. Он заговаривал диких зверей и змей, передавал волю богов и указывал, какие жертвы угодны божеству, объяснял, почему предки (вожо) гневаются на потомков.

Туно мог предсказывать будущее и даже вступать в борьбу с божествами. Рассказывают, как в одной деревне кудесник сразился с самим Кереметом и заставил его отказаться от непомерных жертв. Покровителем туно считался Инмар, или Инмар-Кылчин — воплощение и неба, и земли. Рассказывают, что верховный бог является ночью к тому, кого он назначает быть туно, в сопровождении старого, уже просвещенного им кудесника. Он выводит ученика, играя на гуслях, в поле или к огромному оврагу, к широким рекам, через которые натянуты струны. Там посвящаемый видит 77 елей: тот знахарь, который сможет сосчитать хвою этих елей, получает силу насылать порчу и лечить людей. У оврага глубиной 77 саженей, наполненного слюной колдунов-туно, чародеи получают вредоносную силу. Туно должен проплясать на натянутых струнах и не упасть — только тогда его можно считать прошедшим испытание.

Струны гуслей в рассказах о туно соединяют тот и этот свет: танец туно на струнах означает способность проникать в иной мир. Гусли Инмара, как и кантеле Вяйнямёйнена, оказываются шаманским инструментом, подобно саамскому бубну открывающим путь во все уголки мифологической Вселенной. Здесь нельзя не вспомнить вещего певца Бояна, в «Слове о полку Игореве» названного Велесовым (Волосовым) внуком: он рыскал серым волком по земле и сизым соколом в небесах — как шаман в своих животных ипостасях; сама же игра на гуслях воспринималась в «Слове» как волшебная охота: десять пальцев — это десять лебедей, спущенных под облака.

Волю богов туно также узнавали под игру на гуслях в святилище-керемет или в селении. Сам туно обретался вдали от селения (как и русские колдуны, часто жившие особняком). При избрании жрецов туно является для отправления культа в деревню, и его ведут в баню; тем временем в избе вокруг гусляра и стола с тремя обрядовыми хлебами и кумышкой собирается народ. Туно одевают во все белое, опоясывают белым полотенцем, в чашу с кумышкой кладут серебряную монету, и тот начинает ворожить под игру гуслей. Под священную мелодию Инву он начинает пляску с мечом в руках и нагайкой, чтобы изгнать злых духов. Во время пляски туно впадает в исступление, призывает Инмара и в беспамятстве произносит имена тех, которые должны стать жрецами. По серебру гадали и о здоровье: если серебро потускнело, человек подвержен порче. Серебряную монету вбивали в дерево; новобранцы делали это для того, чтобы родители знали их судьбу (сравните обычаи оставлять священный предмет — гребень или оселок — у других финно-угорских народов).

Заговоры против порчи включают знакомые нам мотивы 77 сакральных объектов: сглазить человека может только тот, кто сможет вырастить листья на упавшем гнилом дереве, перецеловать птенцов 77 птиц, а также муравьев из 77 муравейников, наконец, выбить золотой шар — солнце — из рук Кылчин-Инмара. В другом заговоре порчу сможет наслать лишь тот, кто сумеет прорастить 77 сросшихся рябин через муравейник, слить в одну воду 77 бань и т. п.

Низшими категориями кудесников были пелля-скыс — знахари-«шептуны», лечащие от болезней и произносящие заклинания, но не имеющие сверхъестественной силы для общения с богами. Ведин, ведынь (от русского ведун), пучкос или убыр (тюркское слово, означающее чудовищного людоеда, готового пожрать и светила) — колдун, по преимуществу злой, который получает силу от злых духов, насылает болезни на людей по ветру и может превращать их в животных. Как шаман, он умеет летать по воздуху и даже способен устраивать солнечные и лунные затмения. У марийцев сходный персонаж именуется вувер.

Но лишь туно мог руководить молениями Керемету в священных рощах: при этом он, как правило, не мог приносить жертвы воршуду в куале — этим занимался специально избираемый при помощи камлания туно жрец.

 

Мировое древо и Керемет — святилище и злой дух

Керемет, Кереметь (или Луд — по-удмуртски) — общее наименование для злого духа, противника верховного бога у удмуртов (а также коми и марийцев), и одновременно — обозначение священной рощи (у удмуртов, мордвы, марийцев и других — тюркских — народов Поволжья). Само слово имеет арабское (мусульманское) происхождение и означает «чудо», «духовную щедрость», но у народов Поволжья оно скоро стало означать старые домусульманские священные урочища и ассоциировалось со всем «языческим» и злым (хотя при жертвоприношении в керемете, в соответствии с мусульманским обычаем, жрецы не должны были есть свинину).

Рощи располагались возле каждого селения и состояли из священных деревьев — берез, липы, дуба, ели, которые любил Керемет, — да и Кылдысин вернулся к людям, появившись на березе, Мировом древе. Инмару молились под березой или сосной, обратившись на восток, Кылдысину — под березой, Квазю — под елью. Под хвойным деревом приносили жертвы и Керемету, обратившись на запад или на север. Каждый удмурт имел собственное священное дерево, возле которого он и молился, пока туно приносил жертву. Иногда это был огороженный участок в лесу, где выделялся специальный сакральный угол для жертвоприношения.

Представление о Мировом древе, известное едва ли не всем народам мира, у удмуртов было связано с поверьем об ин юбо — небесном столпе и мудоре — неком центре Земли, совмещавшимся с деревом в Великом лесу. Вокруг него также возводили священные стены — мудор куа. На вершине дерева устраивали жертву верхнему миру — помещали каравай с маслом: это был солнечный символ. С верхним миром был связан Инмар, который получал жертвы, сжигаемые на священном костре: с дымом костра они возносились на небо. На ветвях развешивались шкуры жертвенных животных, куклы-фетиши, полотенца и т. п.: это были жертвы среднему — земному миру, который воплощал бог Квазь. Кости жертвенного животного закапывали у корней дерева, там же закапывали серебряные монеты, корни поливали кумышкой, пивом. То были жертвы Кылдысину. Соответственно, Инмару приносили в жертву животных белого цвета, Квазю — рыжей («красной») масти, Кылдысину — черного цвета.

В священной роще луде нельзя было ломать ветки и собирать хворост (следовало украшать себя ветвями лишь во время жертвоприношений): дух Луд мог появиться в облике медведя и растерзать нарушителя табу. Чаще Керемет или Шайтан оказывался злым духом, вездесущим на земле: он мог обитать в лесу, в воде, в заброшенных жилищах (поэтому их нужно было сжигать), но проникал и в жилые избы, откуда его следовало изгонять. Он наводил порчу на людей, скот и поля.

Моления Керемету совершались по случаю повальных болезней, падежа скота и неурожая. Туно считался хранителем рощи Керемета: во время жертвоприношений иногда ему ассистировал ведынь и представители удмуртских родов — карты (от тюркского «старик» — сходные наименования было известно марийцам и чувашам). Все они считались жрецами — восясь («тот, кто молится») и утись («тот, кто содержит святилище»): специальные жрецы (парчась) занимались также жертвоприношениями животных, разведением жертвенного костра (тылась). Накануне моления туно отправлялся в керемет, чтобы узнать, какие жертвы угодны Керемету. Тот, как правило, требовал черных быков или коней: чтобы узнать, угодна ли жертва Керемету, круп животного поливали водой — если животное вздрагивало, его приносили в жертву. Часть внутренностей бросали в огонь, часть — отдавали собакам: если дым от костра поднимался ввысь, а собаки дрались из-за еды, значит, жертва принята. Мясо жертвы варили в котле, и пока блюдо готовилось, удмурты молились Керемету. Затем они приступали к пиршеству. Считалось, что жертва, принесенная в керемете, не умирает, а, наоборот, возрождается.

На удмуртском святилище Булда раз в три года в течение трех дней приносили в жертву коня, телку, быка и двух гусей. Освящали кумышку (ее плескали в огонь), хлеб (его раздавали старикам и бросали в огонь), мясо, кашу, устраивали совместную трапезу и сбор денег для последующих молений. Приносили в жертву предкам овцу, мясо которой вместе с кумышкой и др. выставляли в поле (это приношение ели собаки). Первые два дня молились Инмару, поэтому кости жертв сжигали на костре, третий — Му-Кылчину (Кылдысину), и кости зарывали в землю для покровителя земли, в яму сливали кровь, кумышку и др. У этого святилища был специальный покровитель Булдамурт — культурный герой и предок одного из удмуртских родовых объединений, помощник Инмара. Ему в жертву приносили белых животных — овец или жеребят, во время моления играли на «великих гуслях». При других жертвоприношениях, совершавшихся ради урожая, нужен был бык черного цвета для божества земли и хлебов Му Кылчина (Кылдысина), красная нетель для Инмара или бык для Квазя, чтобы не было холодов, рыжий жеребенок для громовника (или матери грома Гудыри-мумы), чтобы не было града и проливных дождей. Жертв требовали и духи: нюлэсмурт получал птицу (гуся, утку, тетерева), вумурт — утку, а иногда — жеребенка, чер — черных кур.

В целом сакральное пространство у удмуртов имело два полюса: священное жилище куалу, воплощение Дома, освоенной людьми части пространства, и священную рощу Луд, мир вне дома, находящийся в полной власти сверхъестественных сил.

 

Моление богам

В 1885 г. венгерский академик Б. Мункачи записал моление удмуртов. В приводимых ниже строках запечатлен весь традиционный мир удмуртского крестьянина:

«Остэ, Инмар, Воршуд, великий Мудор, Кылчин-Инмар! Полными чашами и новыми хлебами тебя вспоминаем!

Лучшая часть пусть тебе будет, остальной части пусть великому (русскому — В.П.) царю на подаяние достанет… Мои посеянные хлеба, как твоя земляника и клубника, пусть поспевают-уродятся: если корней, так пусть будет 30, стеблей пусть будет 12, зерен пусть будет 1000, с камышовой соломой, с серебряным колосом, с золотым зерном! Чтоб это хлебное поле не обскакать белке, не обежать кунице, не проскакать хорьку!

Теплые дожди принеси, южные ветры нагони, добрые годы-времена дай! От ночной и от всякой напасти железной, медной, серебряной оградой огради, от облаков, кровавых, как костяника, сам убереги!»

Дальше следуют просьбы, чтобы удачно сложились скирды, прошла молотьба хлеба, чтобы на охоте зверь сам попадал в зубы собаке и в охотничьи ловушки. Конечно, не забывали о здоровье и защите от порчи и сглаза. Чтобы у людей было много детей, а у лошадей — жеребят, у коров — телят и т. д.

В молении сливаются образы не только небесного Инмара и земного Кылдысина (Кылчин-Инмар) — они ассоциируются с родовым покровителем Воршудом и пупом Земли — Мудором. Просьба сделать хлеб колосистым напоминает мифы о золотом веке, когда на одном стебле было несколько колосьев.

У христианизированных удмуртов Инмар стал восприниматься как Бог-творец: ему молились перед каждой трапезой с кумышкой и хлебом о даровании насущного хлеба и здоровья семье. Инмар, Квазь и Кылдысин стали ассоциироваться с христианской Троицей, воршуд — с ангелом-хранителем, мудор — с иконами. В Ильин день также продолжали приносить христианскому громовнику Илье-пророку (как Гудыри-мумы) в жертву хлеб, кумышку, а иногда быка, жеребенка, барана или гуся. В Великий же четверг (на Пасху) до восхода солнца шли в лес и поле и громко кричали («гагайкали»), чтобы отогнать на все лето хищных зверей от стад.

Голос считался у финно-угров важным оберегом: криком охватывали освоенное человеком пространство — отвоеванное у природы, пространство культуры. Вспомним богатырский крик сыновей Калевы: там, где он был слышен, вповалку валились деревья и расчищалось поле для пахоты.