День, когда они прибыли к большой стоянке керхов, Арлинг запомнил хорошо. И хотя он ничем не отличался от предыдущих — такой же жаркий, ясный и пыльный — Регарди всем телом чувствовал его непохожесть на остальные. Наконец, что-то изменится в монотонной череде кочевых будней.

Благодаря стараниям Цибеллы рана на ноге затянулась, но чувствовать себя лучше Арлинг не стал. При движении ногу пронзала боль, не замечать которую было трудно. Он по-прежнему ехал в повозке, хотя иногда заставлял себя идти, держась за узду верблюда Аршака. Регарди давно понял, что нравился молодому керху. Сын вождя даже выбирал для него самые сочные куски из котла и старался перевязать ему ногу, опередив Цибеллу. Арлинг не знал, чем заслужил такую симпатию, но чувствовал себя неловко. Он не привык, чтобы за ним ухаживали. Годы юности, когда сын Канцлера пользовался чужими услугами, даже не думая об этом, остались в прошлом. То был совсем другой человек.

За те дни, что халруджи провел с керхами в пустыне, он узнал о них больше, чем на уроках в Школе Белого Петуха. Аршак рассказывал ему все — от мифов до обычаев, словно старался пробудить в нем память керха-героя, который по неизвестной причине решил вселиться в драгана.

Дети пустыни разделялись на бесчисленные мелкие роды во главе с вождем, власть которого была наследственной. Иногда они объединялись, выбирая одного главаря, однако такие образования были недолгими — все зависело от личных достоинств и доверия к вожаку. Аршак гордился тем, что его отец, вождь Мосанна, возглавил двадцать мелких племен, которые сейчас собрались на большой стоянке.

— Мы любим простую пищу, — с любовью рассказывал керх, придерживая верблюда, чтобы хромающий Арлинг мог успевать за ним. — Молоко — вот еда настоящего кочевника. Конечно, в праздники и мы любим животы набивать. Финиковая водка, бараний суп, крокс — это лакомства не на каждый день. Кстати, запомни. После еды полагается передавать по кругу курильницу и обкуривать лицо и углы платка. Это делается в знак уважения к тем, кто разделил с тобой трапезу. А вот еще обычай. Если тебе плюнули в лицо соком чингиля, значит, тебя вызвали на бой. В хорошей драке решается большинство споров. Допустим, тебе кто-то не верит. Вызови его на бой, одолей в честной битве, и правда твоя.

— У каждого племени есть своя звезда-покровитель, — говорил Аршак в другой раз. — К примеру, мое племя, «Идущие Под Солнцем», почитают Северную Звезду. Я бы тебе ее показал, но ты же слепой. Она самая яркая на небосклоне в Час Петуха. Считается, что Северная Звезда поможет любому члену нашей семьи, если он попал в беду. Например, укажет путь к колодцу. С ней же связан Обряд Поедания Грехов. Когда звезда светит наиболее ярко, а это бывает где-то раз в три месяца, нужно съесть хлеб, обваленный в соли, тогда ты примешь на себя грехи другого человека.

— Зачем это? — не понял Арлинг.

— К примеру, твоя женщина совершила преступление — убила собаку соседа, приревновав тебя к его жене. Такое бывает, женщины они по природе не очень умны. Сначала делают, потом думают, — Аршак понизил голос, чтобы его не услышала Цибелла. — Так вот, ты можешь совершить обряд поедания грехов, и спасти ее от суда.

— Но тогда судить будут того, кто съел хлеб?

— При жизни нет. Но его похоронят отдельно от могильника племени, чтобы пайрики, которые после смерти придут за ним, не потревожили дух предков.

— Странно.

— Ничего не странно. Главное — верить. Вера важнее истины. Например, если враг верит, что ты грозен и могуч, он потерпит поражение, хоть будь ты трижды слабее его.

Аршак менял темы со скоростью ветра.

— Мы верим, что жизнь человека должна быть тяжелой. Тогда после смерти тебя ожидают богатство и успех. Поэтому каждого керха с детства учат терпеть страдания. Кто не умеет терпеть, тот ничего не достигнет.

Под конец их совместного путешествия голова Арлинга была распухшей от обычаев и примет кочевников. Когда один из кочевников закричал, что видит стоянку, Регарди искренне обрадовался.

Им и раньше встречались керхи со стадами, но сейчас все пространство справа и слева было занято движущимся скотом. Обширные отары, стада и табуны выбивали из сухого такыра тучи пыли, оглашая мир тяжелым дыханием и ревом. Рядом с животными чувствовались и люди. Арлинг слышал голоса мальчишек, подгонявших козлят и ягнят, смех женщин, играющих с детьми, крики всадников на верблюдах.

Каждое племя керхов имело свою символику и цвет. Длинные ряды палаток с красно-черными полосками — цвета «Идущих Под Солнцем» — тянулись до горизонта. Их откинутые завесы, приподнятые палками, отбрасывали длинные тени — единственные на всем пространстве, испепеленном солнцем.

Арлинг незаметно коснулся полога одной из палаток, убедившись, что он действительно был выкрашен в черные и красные цвета. Эта информация не имела значения, но порадовала тем, что к нему возвращались прежние способности. В самом начале пути боль в ноге отвлекала настолько, что ему было трудно определить не то что цвет, но и материал окружавших его вещей.

Перед каждой палаткой была вырыта яма, служившая очагом для приготовления пищи, а вокруг были вперемешку навалены кухонная утварь и разный домашний скарб хозяев шатра: военное снаряжение, жернова для размола зерен, ступки для растирания перца, деревянные блюда, дорожные мешки, вьючные седла верблюдов, ковры и квадратные сундуки с коваными углами. Сами палатки были слишком маленькими, чтобы вместить в себя все хозяйство кочевого керха. В них только спали. Кругом были навалены кучи кизяка и сухого кустарника для растопки костров, рядом же паслись верблюды, которых не погнали на пастбище.

Это был самый большой лагерь керхов, в котором ему приходилось бывать. Халруджи насчитал до ста палаток и бросил это занятие, переключив внимание на людей.

Основную работу по хозяйству у керхов выполняли женщины. Они пекли лепешки и варили суп, занимались детьми и скотом, чинили одежду, ткали ковры и плели циновки из сухих стеблей чингиля, сновали повсюду без видимой причины, кричали и ругались друг на друга, громко смеялись и даже рыдали, создавая ощущение гигантского водоворота, возникнувшего посреди такыра. Керхов-мужчин почти не было слышно. Они сидели группами у костров, ведя неспешные беседы и играя в кам-кам — знаменитую керхскую игру в камни, о которой Арлинг слышал еще от Сахара, но которую не понял даже после объяснений Аршака.

Как только они вошли в лагерь, на Регарди стали бросать любопытные и не всегда дружелюбные взгляды. Некоторые керхи бросали свои дела и следовали за ними на расстоянии, ничего не говоря, но и не выказывая открытой враждебности. Иногда Аршак и другие кочевники из его группы здоровались со знакомыми, но большую часть пути они шли молча.

По настоянию Цибеллы Арлинг снял плащ и рубашку, чтобы было видно татуировку на спине. Прежде чем керхи расскажут ему о Сейфуллахе, они должны были поверить в то, что он был навьялом.

По мере того, как они приближались к палатке вождя, людей становилось больше. Арлинг оказался не единственным чужаком в лагере. Он и раньше чувствовал сладкий цветочный аромат, которым обычно пахли нарзиды, а когда они приблизились к группе оседланных верблюдов боевой породы махари, сомнений в том, кто еще навестил в тот день «Идущих Под Солнцем», не осталось. Такие же верблюды были у восточных нарзидов-чужаков, которые прибыли с Маргаджаном в Сикелию. Прошлое следовало за ним по пятам.

— Кровь еще не высохла на ваших губах! — кричал кто-то на ломаном керхар-нараге. — Как вы можете даже думать о том, чтобы нарушить клятву, данную предками? Кинжал был брошен, а значит, настало время исполнить долг.

— Договор был нарушен, — отвечал другой голос. Регарди предположил, что это был вождь Мосанна, отец Аршака. — И вы это знаете. «Идущие Под Солнцем» не станут собирать палатки и подставлять свои животы ради того, кто не держит слово. Передай господину, Ларан, что мы не пойдем за Маргаджаном.

Керхи поддержали вождя громкими криками и топаньем ног, но нарзид Ларан уже взял себя в руки и продолжил спокойней.

— Не делай ошибки, Мосанна. Птицы не могут летать назад. Нет пути назад и у керхов. Я здесь не для того, чтобы тебя пугать. Ты мудрый человек и сам знаешь, что грозит племени, если оно откажется от клятвы. Ты слышал о Балидете, который исчез с лица земли, словно тысячелетиями не стоял на берегах могучей Мианэ? То был город, а вы всего лишь горстка людей в палатках. Самумы заглядывают в Восточный Такыр уже не первый день. Глупцы те, кто думают, что природа сошла с ума. «Смотрящий Вперед» был брошен, и твой долг отдать свою саблю Некрабаю.

В толпе керхов оживленно заговорили, но Аршак перекричал их всех. За время речи Ларана он активно проталкивался вперед, волоча за собой Арлинга, пока не оказался на площадке перед вождем Мосанной и группой из четырех нарзидов.

— Отец! — воскликнул Аршак, приложив ладони ко лбу в знак уважения к родителю. — Я только что вернулся с Могильного Кургана и привез хорошие новости. Услышав слова этого человека, я не мог ждать. Позволь говорить!

Ларан хотел возразить, но Мосанна поднял руку и кивнул сыну. Вдохновленный, Аршак вытолкал вперед Арлинга и пламенно произнес:

— Братья и сестры! Нам угрожают, но не стоит бояться. Предки послали нам добрый знак. Когда-то они заключили договор, который обязал нас служить чужакам, но они же освободили нас от него. Теперь нам не страшны песчаные бури. Также как и эти люди, которые явились вопреки запрету Великого Судьи.

— Кто этот драган рядом с тобой? — крикнули из толпы.

— Этот человек, — терпеливо продолжил Аршак, — не кто иной, как Сих-Гаран во плоти креса. Самумы, о которых предупреждали южные братья, не выдумки. За время пути нам не раз угрожали бури страшной силы, которые наверняка убили бы нас, если бы не навьял, который сейчас стоит перед вами. Он спас нас. Кто не верит мне, пусть спросит Цибеллу и остальных. Они все видели, как самум, словно испуганный пес, уползал, едва коснувшись этого креса. Мы нашли его на Большом Могильном Кургане. Дух Сих-Гарана вселился в мертвого драгана, став навьялом. Он не помнит, кем был в прошлой жизни, но сказал, что его послала великая Рарлапут, чтобы помогать нам, ее детям. Отец, позволь прогнать этого нарзида. Мы, живущие в пустыне, сильны, горды и свободны. Никто не смеет указывать, куда нам идти и что делать. Хчапаран!

При первых словах Аршака Арлинг шагнул назад, решив затеряться в толпе, но за спиной стояла Цибелла.

— Навьял, навьял, — пронеслось по рядам кочевников. И хотя Регарди был готов к плевкам, камням и насмешкам, реакция керхов была неожиданной. Прошла секунда, вторая, и над большой стоянкой раздался дружный крик:

— С нами Сих-Гаран! Навьял нас спасет!

Вот уже и вождь Мосанна поднялся со своего места и, протянув руки к сыну, заключил его в объятия. Тем самым, доказав, что его не зря называли мудрым. Это была простая истина — скажи то, что хочет услышать толпа, и она тебя полюбит.

Арлинг уже не слышал, что кричали керхи. Чудо случилось — ему поверили без малейших усилий с его стороны.

Они с Лараном узнали друг друга одновременно. Нарзид вспомнил татуировку и попытки Регарди помешать Септории Второго Исхода, а халруджи — помощника Маргаджана, который присутствовал на ритуале во Дворце Гильдии.

Нарзид не сдвинулся с места и почти не разомкнул губ, но Арлинг хорошо различил слова, которые предназначались только ему:

— Он ищет тебя. Вернешься с нами, и ошибок будет меньше.

Регарди сглотнул и, подняв руку, повернул ладонь к земле. Этот старый, как мир, нарзидский жест, который он выучил от школьного садовника Пятнистого Камня, означал «нет».

Арлинг надеялся, что на его лице не отразилась буря эмоций, которая бушевала в его душе. Значит, Маргаджан искал его. Зачем? Ради мести? Или былой дружбы, от которой не осталось и горстки пепла? Это была война не Арлинга и Даррена, а Маргаджана и Сикелии. Халруджи участвовал в ней лишь потому, что его господин желал этого. По крайней мере, Арлингу хотелось в это верить.

Ларан кивнул и прошел к своему махари.

— Прощай, вождь, — бросил он Мосанне. — Уже не увидимся. Впрочем, у тебя еще есть время на раздумья. Я буду ждать пять дней на северной стороне Каньона. Дам тебе совет. Твой сын привез опасный подарок. Избавься от него. Дары Некрабая простым смертным счастья не приносят.

Арлинг до последнего ждал, что нарзидов задержат или расстреляют из луков, но они спокойно достигли границы лагеря и исчезли за холмом. На какой-то миг он даже испытал разочарование, что нарзидов не убили. Теперь Маргаджан знал, где он.

— Эх, Аршак, Аршак, — со вздохом повернулся к сыну Мосанна. Услышав в голосе вождя разочарование, Регарди понял, что на встрече с человеком Даррена неприятности не закончились.

— Я позволил тебе говорить, но про себя подумал: «И почему мой сын не родился немым?». Зачем ты привел сюда драгана?

— Это навьял, отец! — обиженно воскликнул Аршак, еще не поняв, что ветер уже поменялся. — Он поможет нам.

— Я слышал. Теперь Каратель еще и посмеется над нами. Сих-Гаран во плоти креса. Да ты посмотри на него! Разве могла Рарлапут послать нам слепого, хромого, белого навьяла?

— Это правда, мой вождь, — вмешалась Цибелла, но в ее голосе слышалась неуверенность.

— Чей шепот я слышу? — повернулся Мосанна к женщине. — Теперь понятно, почему мой младший сын глупеет с каждым днем. Не следовало отправлять вас вместе. Я уже говорил тебе — он станет воином, а не знахарем. Знай свое место, женщина. Ты лечишь моих людей и за это ешь мой хлеб. В отличие от договора Карателя условия нашей с тобой сделки в силе. Пока.

— Разве я плохо лечила твоих людей, вождь? — с вызовом бросила Цибелла. — Да если бы не я, у тебя не было бы ни одного сына! Или мне напомнить, как твои жены выкидывали детей из чрева? А может, ты вспомнишь, как…

— Молчать! — прервал ее Мосанна. — Хватит. Керхи не забывают твои заслуги, Ци. Но вот ты, кажется, кое-что начала забывать. Придешь ко мне вечером, я освежу тебе память. А ты, Аршак, избавься от этого драгана. Помни о Пятнадцатой Клятве. Что там у тебя в сундуках? Подарки? С них бы и начинал.

В палатке, куда временно поместили Арлинга, было тесно и душно. Для высоких драганов она не годилась. Регарди не помещался в ней целиком, и ему пришлось сильно согнуться, что порадовало пайрика, поселившегося в его ноге. Веревки, которыми его связали, были баловством. Иман учил его освобождаться и не из таких пут. Охрана, которая сторожила его палатку, тоже была несерьезной. Три молодых керха не считали, что слепой, хромой, белый драган может представлять угрозу. Арлинг действительно был хромым и слепым, но их убийство не заняло бы больше минуты. Однако Регарди ждал. Не за тем он пришел в лагерь керхов.

— Что такое Пятнадцатая Клятва? — спросил он у Аршака, который сидел напротив, виновато повесив голову.

Керх пришел к нему, как только стемнело. Он принес воды и честно признался, что не знает, как быть. Отпустить его он не мог, потому что верил, что без него племя погибнет от бури, обещанной Лараном, а на убийство навьяла, которое требовал от него отец, у него не поднималась рука. Арлинг нравился ему, и это было еще одним доказательством того, что он был воплощением Сих-Гарана. Как истинный сын своего народа, Аршак на дух не переносил драганов. А раз Арлинг не вызывал у него ненависти, значит, раньше был керхом. Это была странная логика, но Регарди она была на руку.

— Пятнадцатая Клятва — это обычай, — вздохнул Аршак. — Каждый керх обязан отомстить за убитого сородича. Так было всегда. Это не касается тех случаев, когда керх гибнет в драке, например, при нападении на караван. В этом только его вина, потому что он был недостаточно хорошим воином, раз позволил себя убить. Пятнадцатая Клятва призывает к мести, когда наших убивают намеренно — устраивают облавы, загоняют в ловушки, уничтожают племена. Такое было во время драганского завоевания. Регулярная армия и сегодня охотится на нас, убивая только потому, что ты — керх. Слышал о резне в Фардосе?

Арлинг уже понял, о чем собирался рассказать Аршак, и пожалел о вопросе. Деревня в Фардосе станет еще одним воспоминанием, от которого он бы отказался.

— Недалеко от Фардоса есть деревня, — тем временем, продолжал керх. — Она находится за горой Мертвец. Там часто останавливаются наши по пути из Холустая в Такыр. Это случилось около месяца назад. Одно племя, «Ловящие Облака», кочевало в Карах-Антар с западных окраин Сикелии. По дороге они разделились. Часть воинов отправилась вперед, чтобы проверить тропу. Они должны были подождать остальных в деревне. Но когда племя достигло Мертвеца, их встретили дурные вести. Из разведчиков выжили немногие. Они рассказали о Жестоких, которые напали на них, истребив всех, кто был в деревне. Спаслись лишь те, кто укрылся в хранилище под горой. Говорят, драганы не очень хорошие воины. Это правда, но только не Жестокие. Когда северяне появились на наших землях, керхи были немногими из тех, кто не побоялся выступить против захватчиков, но все кочевники были убиты. Жестокие — не люди. Это пайрики с севера, потому что керхи — лучшие бойцы в Сикелии. Мы не знаем, почему Жестокие снова появились на наших землях. Возможно, драганы винят керхов в появлении Маргаджана и нападении на Балидет. Как бы там ни было, но Великий Судья уже объявил о Пятнадцатой Клятве. Теперь каждый керх-воин любого племени обязан уничтожить пятнадцать драганов. Кучеяры тоже считаются, потому что они платят драганам дань. Но лучше все-таки драганы. Месть будет длиться пятнадцать дней по пятнадцать, то есть почти год. Поэтому мой отец считает, что я должен тебя убить. На моем счету еще нет ни одного драгана, только кучеяры.

Аршак снова вздохнул и задумчиво провел ногтем по лезвию джамбии, которую вертел в руках.

— Ты должен убедить их, что ты Сих-Гаран, — прошептал он. — Я верю тебе.

«Но никто не верит тебе, керх», — уныло подумал Арлинг, чувствуя, как уходит время. Рассказ Аршака напомнил о Сейфуллахе. В деревне под горой Мертвец не было Жестоких — всего лишь два каргала, один кучеяр и слепой халруджи, который давно не считал себя драганом. Впрочем, и кучеяром тоже. Он по-прежнему топтался между мирами, на перепутье.

— А твой брат, Белый Ящер, он бы поверил? — спросил Арлинг, решив прибегнуть к хитрости.

— Если бы ты не был драганом, то да.

— Позови его, — предложил Регарди. — Из твоих слов я понял, что он великий воин. Если мне удастся убедить его, нам могут поверить остальные.

Он давно ждал этой встречи. Белый Ящер, который купил верблюдицу из отряда Сейфуллаха, мог не знать о судьбе Аджухама, но Арлинг верил в удачу. Ему нужна была всего пара минут наедине с кочевником.

— Плохая идея, — протянул молодой керх. — Мой брат ненавидит драганов. Помнишь белую верблюдицу, которую он подарил мне? Она тебе еще нравилась. Так вот, вместе с ней он купил еще двух драганов. Их вытащили из старой ловушки в Каньоне. Мы давно ею не пользовались, но когда Великий Судья объявил о Пятнадцатой Клятве, о ловушке вспомнили многие. Белый Ящер купил тех драганов у керхов Каньона, чтобы отомстить за убитых у Фардоса. Один замученный пытками драган считается за пятерых. Мой брат уже убил трех драганов, а после смерти этих двух на его счету будет тринадцать. Он хочет первым исполнить Пятнадцатую Клятву и получить награду от Великого Судьи. В этот раз ей станет лук, принадлежащий тебе, Сих-Гарану.

Арлингу показалось, что он разучился дышать.

— Ты их видел? — спросив халруджи, с трудом собравшись с мыслями. Эмоции были сейчас не нужны.

— Краем глаза. Брату повезло. Оба молодые, из регулярной армии. Один офицер, признался сам. Второй хотел выдать себя за купца, но Белый Ящер знает, как отличить воина от торгаша. Убить военного лучше, чем работягу, убить молодого лучше, чем старого — такова Пятнадцатая Клятва. До ее завершения еще семь месяцев, но и мне пора подумать о мести. Думаю отправиться к…

— Они… еще живы? — перебил Арлинг керха, не став тратить время на вежливость. Впрочем, Аршак не обиделся.

— До того, как я уехал к Могильному Кургану, были живы. Прошла неделя, но Белый Ящер знает толк в пытках. Как-то он целый месяц пытал одного шибанца, который продал ему больную лошадь.

— Эти драганы здесь? — спросил Регарди, пряча волнение в голосе.

Надежда была слабой, почти невидимой, крошечной, едва дышащей. Но была. Пятнадцать драганов за одного керха… Молодой лучше старого… И хотя он никогда не строил иллюзий насчет кочевников, еще недавно они казались ему почти людьми. Впрочем, керхи были самыми настоящими людьми — мстительными, жестокими, алчными.

Молодым офицером из регулярной армии мог быть Евгениус, а тот, кто хотел притвориться купцом, скорее всего, был Джавадом. Неделя пыток — такое выдержать под силу не каждому. От мысли о том, что Сейфуллаха могла постичь та же участь, у Арлинга свело скулы.

— Нет, — одним словом убил его надежды Аршак. — Младшая жена отца ждет ребенка, и ее раздражали их крики. Поэтому Мосанна велел брату отвезти их на «Ладонь Мира» к Великому Судье. Впрочем, им там было место с самого начала.

— Я слышал о Великом Судье, но думал, что он живет в Карах-Антаре. Неужели твой брат отправился в столь дальний путь для того, чтобы убить каких-то драганов?

Это был очень осторожный вопрос, но его важность была безграничной.

— Великий Судья повсюду, — усмехнулся Аршак. — На то он и великий. Его дом — везде, где ступает керх. Никто не знает, где он живет, пока Великий Судья сам не объявит об этом. Такое случается, когда в мире неспокойно. Сейчас — неспокойно. Месяц назад, примерно тогда, когда убили наших у Фардоса, он появился в Восточном Такыре. До тех пор пока не будет завершена Пятнадцатая Клятва, Великий Судья останется среди керхов. Когда он приходит к нам, мы строим для него дом, который называется «Ладонь Мира». Пока он живет в нем, любой керх может попросить справедливости или возмездия, там же совершаются казни и проводятся пытки. Думаю, те драганы еще живы. Ведь на их смерть будет смотреть Великий Судья, а значит, мой брат будет стараться продлить их мучения как можно дольше.

— Поэтому Мосанна устроил здесь большую стоянку? Из-за Великого Судьи?

— Ты быстро схватываешь, — кивнул Аршак. — Да, мы будем здесь до завершения клятвы. Потом вернемся в Карах-Антар. Там моя родина. Но сейчас надо думать не об этом. Ты — навьял. И мы должны убедить в этом отца. Но как?

— Ответ уже подсказали боги, — идея родилась быстро и была едва ощутимой, но Арлинг ухватился за нее, как за последнюю надежду. — Если твой отец не верит мне, он должен поверить Великому Судье. Кто, как не вершитель справедливости, сможет различить навьял я или нет? Да я и сам хотел бы это понять.

— Великий Судья непредсказуем, — сурово сказал Аршак. — Тебя убьют, как тех драганов. В лучшем случае, за неделю. С другой стороны, убивать тебя самому мне не хочется. Хчапаран! Ладно, жди. Я поговорю с отцом.

— А что с Цибеллой? — окликнул его Регарди, когда он уже уходил. — Она заступалась за меня, и мне показалось, что…

— За нее не волнуйся, — прервал его керх. — Мой отец ее обожает. Как и она его. На людях они грызут друг другу глотки, а наедине похожи на влюбленных полевок, водой не разольешь.

«Хоть у кого-то все хорошо», — подумал халруджи, когда за Аршаком опустился полог палатки. Терпение испарилось вместе с кочевником. Хотелось бежать из тесной тюрьмы, сломать охранникам шеи, перебить лагерь, отыскать дом Великого Судьи, найти Евгениуса и Джавада…

Регарди медленно вздохнул и еще медленнее выдохнул. Слишком много «но» и «если» было в его желании. Он мог убежать из палатки и расправиться со стражей, но шансы выбраться из лагеря керхов с больной ногой были невелики. Тем более, выжить в незнакомой пустыне. На поиски дома Великого Судьи в бескрайних просторах такыра мог уйти не один месяц. Даже если захватить в плен Мосанну, не было гарантий, что вождь проведет его к «Ладони Мира», а не к ловушке. Если Арлинг хоть что-нибудь знал о керхах, так это то, что они были готовы умереть за святые места. Последним «но» была возможность ошибки. Что если брат Аршака купил не тех драганов?

Арлинг закрыл глаза и заглянул внутрь себя. Он не верил в ошибку, а Евгениус и Джавад не имели права на смерть. Он найдет и спасет их. Спасет ради того, чтобы услышать добрую весть: Аджухам с капитаном Издегердом не попали в плен, а благополучно бежали в Самрию. В теории все было хорошо. Но с каждым годом доверять себе становилось труднее.

* * *

Если бы Арлинга спросили, где находился дом смерти, он бы, не задумываясь, ответил: в Малом Исфахане.

Аршак, возможно, был не самым любимым сыном Мосанны, но уговорить отца сумел. Наверное, в этом была и заслуга Цибеллы, которая вместе с группой керхов и Арлингом отправилась к Великому Судье. Мосанна идти отказался, сославшись на дела, но Регарди подозревал, что керх хотел сохранить лицо в случае поражения. Сам Арлинг думал о неудаче чаще, чем о победе.

Они покинули стоянку еще до рассвета. Процессия была немалой — то ли керхам было нечем заняться, то ли все только и искали повода, чтобы увидеть Великого Судью. О нем говорили больше, чем о навьяле Арлинге, который шел впереди с Аршаком и мечтал о верблюде. К Великому Судье полагалось идти пешком.

Регарди связали руки, а на голову — после некоторых колебаний — накинули мешок. Мир стал тише, но не утратил своих очертаний.

— Обычай, — пожал плечами Аршак. — За справедливостью обвиняемый идет с закрытой головой. Даже слепой.

Арлинг возражать не стал. Ему не терпелось закончить этот спектакль и отправится за Сейфуллахом.

Аршак обещал, что они достигнут «Ладони Мира» к обеду, но уже через два часа пути плохо зажитая рана дала о себе знать. Хромота усилилась, а пайрик, спящий в ноге Арлинга уже много дней, снова проснулся. Когда они достигли подножья Малого Исфахана, и Аршак заявил, что им придется карабкаться по камням, Регарди почувствовал себя деревом — старым, засохшим саксаулом, вырванным с корнем свирепой бурей. Ноги едва сгибались, а каждое неосторожное движение отдавалось болью во всем теле.

Когда равнина закончилась, превратившись в покрытый мелкими камнями склон, Арлинг понял, что его план по спасению Джавада и Евгениуса был слишком самонадеян. Когда они доберутся до места, ему, возможно, придется спасать самого себя. Под мешком дышалось с трудом, и с него градом лил пот, который тут же высыхал в жарком воздухе такыра. Сердце глухо билось в висках, а ноги дрожали даже на ровной поверхности.

По мере того как дорога поднималась выше, становилось жарче. «Наверное, это потому, что мы приближаемся к солнцу», — решил Регарди, но поднять себе настроение шуткой не получилось. В горах Мастаршильда солнце тоже казалось ближе, но в них не было жарко ни в одно время года.

Мечтая о ветре, воде и холоде, Арлинг не сразу заметил, что их путь подошел к концу.

Трупы стали встречаться еще на тропе, а когда начались горные террасы, искателям правды пришлось пробираться через настоящие сады мертвых. Регарди редко радовался своей слепоте, но сейчас был как раз тот случай. Мешок на голове почти не пропускал запахов, однако ему все равно казалось, что мир вокруг смердел высохшей человеческой плотью.

— Раньше здесь был могильник «Бродящих в Каньоне», — объяснил Аршак. — Не знаю, почему Великий Судья выбрал эти места. Когда поднимемся выше, будет чище.

Что имел в виду керх под словом «чище», Арлинг не понял, потому что на вершине Малого Исфахана царство «мертвых трупов» кончалось, и начинались владения «трупов живых». Провинившиеся висели на скалах, корчились на кольях и протягивали к ним руки сквозь прутья тесных клеток, прося пощады и отгоняя птиц, которые норовили выклевать им глаза. Тишина подножья сменилась нестройным хором жаждущих смерти голосов на фоне хриплых криков стервятников. По мере того как их группа приближалась к «Ладони Мира», они становились громче, а мир, оставшийся далеко внизу, глуше.

К дому Великого Судьи пустили не всех. На границе царств «живых» и «мертвых» их встретили закутанные в плащи люди — «братья», которые, как объяснила Цибелла, служили Судье с малых лет. Попасть в их ряды было честью для каждого керхского мальчика. Арлинг слышал, как края тяжелых одеяний «братьев» волочились по камням, собирая мелкую пыль и каменное крошево, а на поясах, скрытых бурнусами, звенели джамбии и сабли.

Малый Исфахан продолжал уходить ввысь, вздымаясь с одной стороны утесами и крутыми пиками, а с другой резко обрываясь в глубокую пропасть, когда их процессия остановилась на обширном карнизе. Почувствовав ветер, Арлинг обрадовался ему, как родному. Потоки воздушных струй беспрепятственно разгонялись вдоль пустого пространства, взметая в небо столбы пыли и охлаждая каменную поверхность, которая была похожа на раскаленную сковородку. Даже сквозь сапоги ощущался жар, идущий от камней.

Повсюду сновали кочевники, охранявшие «Ладонь Мира», и «братья», которых выдавал шелест плащей. Арлинг насчитал шестеро копейщиков и две дюжины лучников. Слухи о меткости и скорости керхских стрелков ходили даже в Согдарии.

Остальные кочевники были без оружия, так же как и керхи, пришедшие с Арлингом. Они оставили свои сабли на границе «царства мертвых», отдав их «братьям». Большинство керхов толпилось вокруг площадки, откуда временами раздавались крики и ослиный рев. За площадкой ветер стихал, ударяясь в каменной бок уходящего ввысь Малого Исфахана, но голоса и шаги людей, которые раздавались у подножья, подсказали Арлингу, что в стене мог находиться вход в подземную пещеру. Вероятно, там и жил Великий Судья. Человек с таким статусом вряд ли стал ночевать в палатках, разбитых длинными рядами вдоль внешнего края террасы. Арлинг даже не пытался представить себе ее размеры. Наверное, на карнизе могло разместиться несколько больших стоянок Мосанны со всеми стадами.

С него, наконец, сняли мешок, и дышать стало легче. Ветер придавал силы, и Регарди почти не хромал, когда они двинулись к людям у центральной площадки. Арлинг догадывался, что за действие могло там происходить, но когда все звуки и запахи сложились в единую картину, ему стало не по себе. Пытки напоминали о Педере Понтусе. Они напоминали о Магде, последние дни которой навсегда остались для него тайной. Каких утешений он не придумывал бы себе, правда была одна — Фадуна заплатила за его любовь мучительной смертью.

Шепнув Арлингу, что им нужно дождаться очереди, Аршак присоединился к другим кочевникам, которые криками и хлопаньем выражали одобрение происходящему на площадке.

Ослиный рев, скрип веревок, стоны растянутого в струну тела…

«Четвертование», — понял Регарди. В Сикелии любили эту казнь, и керхи не были исключением. Судя по запахам бедняге вынули внутренности, но ему не посчастливилось умереть сразу. Не повезло мученику и с ослами. Они послушно тянули его в стороны, но то ли керх был слишком крепким, то ли ослы слабосильными, однако того результата, на который рассчитывала толпа, не получалось. В конце концов, «брат», исполняющий роль палача, «помог» ослам, перерубив суставы человека топором. Конечности легко отделились от еще живого тела.

Останки жертвы бросили к куче мертвецов, которая возвышалась рядом. Судя по ее размерам, керхи не спали всю ночь, верша справедливый суд. Недалеко от убитых сидели уже «наказанные» с разными увечьями. У одного была отрублена рука, у второго отрезаны уши, с третьего частично сняли кожу. Наверное, они должны были оставаться до окончания судебного процесса в назидание остальным. Керхский суд был быстр, кровав и жесток. Он убеждал Арлинга в истине, открытой им еще в молодости. Справедливость и правосудие — те явления, которые придумали люди. В природе их не существовало.

Регарди не без интереса отметил, что на «Ладони Мира» судили не только керхов. Несколько человек пахли, как шибанцы, а один, несомненно, был кучеяром. Что нужно было сделать, чтобы быть не убитым, как все остальные не-керхи, а просто «судимым»?

Только теперь Арлинг серьезно задумался о том, как будет доказывать кочевникам свою правду. И что будет делать, если ему не поверят. Сражаться? Или бежать, забыв о драганах и Сейфуллахе? Бежать, чтобы найти то, что находилось неподалеку — Дорогу Молчания.

Переключив внимание с жертв на палачей, халруджи стал искать среди них Великого Судью. Это оказалось нелегкой задачей. Никто не сидел на троне и не выделялся приметными запахами. «Братья» в плащах-накидках походили друг на друга как близнецы, говорили одинаково и ничем не пахли — разве что попавшей на них кровью виновных. Лица «братьев» скрывали тяжелые капюшоны.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, — раздался рядом насмешливый голос.

На какой-то миг Регарди показалось, что обращались к нему, но Аршак уже отвечал:

— Белый Ящер? Вот это встреча! Я думал, ты уже уехал в Сехский Тракт.

Братья обнялись, а Арлинг подумал, что удача все-таки ему улыбнулась. Он не мог видеть эту улыбку, но чувствовал ее теплоту. Белый Ящер был тем самым керхом, который больше других интересовал его в этом месте.

— Туда позже, — махнул рукой Белый Ящер. — Сначала закончу с драганами. Я поспорил с «братьями», что они еще неделю протянут. Хотя один, наверное, скоро умрет. Может, отдашь мне своего?

— Он для суда, — настороженно ответил Аршак. — Не для мести.

— Да сколько можно тянуть! — возмутился Белый Ящер. — Ты ведь еще не убил ни одного драгана!

— Месть — это скоротечное удовольствие. Даже если его растянуть на годы, вкус пройдет быстро. А в могилу мы унесем только сомнения.

Это были хорошие слова, и Арлинг подумал, что ему стоило пересмотреть свое мнение о молодом керхе.

— А ты смелый, — усмехнулся брат Аршака. — Я не стал бы говорить такое на «Ладони Мира». Ладно, оставим. Кстати, зачем судить драгана? Лучше продай. Тогда мне не придется ехать за последними двумя в Сехские земли.

— Драган не продается, — отрезал Аршак. — Отчего не купил у «Бродящих в Каньоне» всех пленных?

— Так там всего два кучеяра было. Один молодой, другой старый. Кучеяры — это не то. Нужны драганы. К тому же, тех пленников уже продали на рудники в Иштувэга. Они дожидались каравана. Значит, не хочешь помогать брату?

— При всей любви к тебе не хочу, — сурово ответил Аршак. — Лучше расскажи, как поживает дочь Дормаса? Она провела с тобой Ночь Северной Звезды?

Керхи заговорили о своем, а Регарди медленно перевел дух. Он узнал все, что хотел. Причем, без всяких усилий со своей стороны. И почему бы братьям не встретиться и не поговорить днем раньше? Тогда бы он беспрепятственно сбежал с большой стоянки Мосанны и отправился в Иштувэга. Из разговора совершенно очевидно следовало, что двумя кучеярами, проданными в рабство на рудники, были Сейфуллах — молодой, и капитан Издегерд — старый. Арлинг мысленно проделал путь до северного города. Расстояние неблизкое, но пока он его преодолеет, пройдет не меньше недели. Сейфуллах и рудники Иштувэга были несовместимыми понятиями. Молодой купец не привык к работе, а, зная вспыльчивый характер господина, Регарди имел все основания беспокоиться.

Нужно было бежать. Ночью это будет сделать легче, чем днем. Однако до наступления темноты требовалось еще одно чудо. Керхи были скоры на расправу, и если ему не удастся убедить их в том, что он навьял — а в успехе задуманного он сомневался все сильнее — придется импровизировать. С раненной ногой, в окружении двух дюжин лучников и толпы опьяненных смертью керхов это было сложной задачей даже для ученика имана.

На площадке кого-то поливали расплавленной смолой. Он чувствовал кровь и тяжелый запах обожженной плоти. Крики давно стали привычными звуками Малого Исфахана. Предгорье навсегда останется в его памяти домом смерти. Смерти медленной и мучительной. Той, которая ожидала Евгениуса и Джавада. Они были чужими, случайными путниками, которые на время разделили с ним дорогу. Регарди не испытывал симпатии ни к командиру регулярной армии Евгениусу, ни, тем более, к шпиону Джаваду Рому. Но конец, который им грозил, он не пожелал бы никому.

— Это не твое дело, — прошептал Арлинг, однако другой Арлинг, тот, в котором жила Магда, так не думал.

— Цибелла, — окликнул Регарди бывшую Скользящую, которая спокойно глядела на казни, не выказывая омерзения или страха.

— Все будет хорошо, — женщина пожала его руку, решив, что он волновался. Арлинг волновался, как море во время шторма, но о причине Цибелле было не догадаться. Для нее он был серкетом, бежавшим из Пустоши ради свободы. А вот для Сейфуллаха Регарди по-прежнему оставался халруджи.

— Мне нужна твоя помощь, — прошептал он. — Те драганы, о которых говорил Белый Ящер, мои друзья. Они не серкеты, но из Пустоши мы бежали вместе.

Цибелла вздохнула, но ничего не сказала.

— Я должен спасти их, — решительно произнес Арлинг, понимая, что больше убеждает в этом себя, чем знахарку. — Они наверняка в подземелье. Выясни, где точно их держат, а остальное я сделаю сам. Их нужно вытащить этой ночью, другого шанса не будет.

— Кажется, мы пришли сюда, чтобы спасать тебя, а не их, — фыркнула женщина. — Не надо все усложнять. Проникнуть в подземелье невозможно. Откуда ты вообще узнал о нем? Я тебе не рассказывала. Когда я говорю «невозможно», то не преувеличиваю. Вход туда один, и охраняют его серьезно. Такие, как Белый Ящер, допускаются только под стражей, пленников держат в лабиринте, выходы из которого знают лишь «братья». Те, кто строил «Ладонь Мира», себя умертвили, а «братья» никогда не покажут дорогу чужому даже под страхом пыток.

— Но есть другой путь, — помолчав, сказала она. — Если ты докажешь Великому Судье, что ты навьял, можешь потребовать освобождение этих драганов в качестве платы за оскорбление. Например, скажешь, что они часть Сих-Гарана, который живет и в них тоже.

— И кто говорил об «усложнении»? Куда легче проникнуть в пещеру или хотя бы узнать, где держат пленных. Я же не предлагаю тебе лезть в подземелье самой.

— Не будь упрямцем, — отрезала Цибелла. — Никто не знает тайн «Ладони Мира». Дом Великого Судьи каждый раз строится по-новому. Там ловушки начинаются с порога. На твоем месте я бы думала сейчас не о друзьях.

— Ты, конечно, права, — вздохнул Регарди. — Выберем легкий путь. Мне всего лишь нужно убедить этих дикарей в том, что лев ест траву, а солнце состоит из воды. Ты случайно не видишь облака из пыли на горизонте? Хороший самум нам бы сейчас пригодился. Сила моей чудесной татуировки убедила бы керхов куда быстрее слов.

— Слова не понадобятся, — заявила Цибелла. — Твое дело — загадочно молчать. Я знаю Великого Судью. Он не сможет отказаться от Обряда Невиновности. Ты ведь уже проходил Испытание Смертью? Будь спокоен, обряд керхов покажется тебе детской забавой.

«Что ты задумала, женщина? Я не серкет, не навьял и Испытание Смертью не проходил!», — хотелось воскликнуть Регарди, но его позвал Аршак.

— Пошли, — тронул его за руку керх. — Наш черед. И да прибудут с нами боги.

* * *

Иман как-то сказал ему: «Если на дороге встретишь человека, вооруженного мечом, не стоит читать ему стихи. Лучше покажи ему свой меч».

Арлинг с удовольствием показал бы саблю толпе кочевников, которые столпились вокруг площадки, обильно политой кровью жертв справедливого суда керхов. Он чувствовал, как она липла к подошвам сапог, чавкая и всхлипывая под ними. Ей вторили голоса тех, кому не повезло быть убитым. А, может, все было наоборот. Пережить мучительную смерть или мучиться с увечьем всю жизнь — не самый легкий выбор.

Сначала говорил Аршак, подробно описывая переход от Могильного Кургана к стоянке Мосанны, внезапное появление двух самумов и поведение Арлинга, который не сразу узнал себя в описании керха. По его словам, Регарди использовал загадочные жесты и пел песни племени, которые не мог знать обычный драган. Последним доводом Аршака была татуировка. Впрочем, ее демонстрация, как и все выступление молодого керха, прошла в молчании. «Братья» оставались неподвижными, и нельзя было понять, что творилось в их головах.

Потом выступил керх, который представлял обвинение от вождя Мосанны. Он долго и пространно вещал о том, что драганы — чужаки, которым нет места на святых землях, о том, что последний раз навьялы приходили к керхам во время драганского завоевания, когда регулярная армия уничтожала целые племена кочевников, и помощь богов была действительно необходимой, а также о том, что песчаная буря не может появляться и уходить по велению человека или даже навьяла, потому что является воплощением Некрабая. Самумов в такыре никогда не было и не будет, а увиденное Аршаком и его людьми — общий мираж, которым умело воспользовался драган-мошенник.

Наконец, слово взяла Цибелла.

— Приветствую тебя, Рахас, Великий Судья и Вершитель Справедливости, — произнесла она, и Арлинг понял, почему бывшая Скользящая пользовалась уважением среди керхов.

Она была не просто знахаркой и любовницей вождя Мосанны. Цибелла имела право обращаться к Великому Судье по имени, а это говорило о многом. Например, о том, что он мог прислушаться к ее мнению. «Арлинг — навьял, — скажет Цибелла. — Посмотрите на его татуировку. Это же знаки судьбы, начертанные самой Рарлапут. В нем живет дух Сих-Гарана, а вы оскорбили его неверием. В наказание вы должны выполнить его условие. Отдайте ему драганов, которых привез Белый Ящер, и будете прощены».

Но знахарка произнесла совсем другие слова.

— Родители учат нас помнить о том, кто роет колодцы, из которых мы пьем воду, — сказала она. — Принимать помощь богов или отвергать ее — выбор за нами. Этот драган утверждает, что его послала Рарлапут, и у нас нет доказательств того, что он говорит неправду. Возможно, те песчаные бури, которые едва не убили нас, и были миражем, но мне еще ни разу не приходилось чувствовать, как мираж скрипит на зубах и забивается в сапоги. Мы хотим покоя, но ветер не стихает. Ты видел знаки на спине этого драгана, слышал слова Аршака, молодого керха, который ненавидит драганов, как никто другой. Вождь Мосанна мудр, но и великим позволено ошибаться. Ты знаешь все, что на земле и под землей. Мы покоряемся твоей воле и ждем справедливого суда.

Когда один из «братьев» шагнул вперед и тепло пожал руку Цибеллы, Арлинг понял, что он и был главным. Великий Судья все-таки отличался от других «братьев». Он был выше и едва заметно пах какими-то травами (принимал лекарство от болезни?), сталью (носил джамбию на поясе под плащом?), сухой холустайской глиной (использовал маскирующий грим?) и настойкой ясного корня (повышал чувствительность и восприятие организма?). У керха были легкие, отточенные движения, которые говорили о хорошем контроле над телом и, возможно, о боевых навыках. Регарди не сразу уловил запах его пота, но как только выделил его в шлейфе запахов, витающих над площадкой, понял, что Судья волновался. И вряд ли причиной его тревоги был Арлинг. В горе трупов, казненных с утра, чувствовались несколько драганов, а значит, он был не первым северянином на «Ладони Мира». Возможно, дело было в Цибелле. В жесте Судьи ощущалось не просто уважение к женщине, которое было несвойственно кочевникам. Тайная любовь? Скрытая вражда к Мосанне? Как бы там ни было, поведение керха вселяло надежду.

И еще он не мог отделаться от чувства, что встречал Великого Судью раньше.

Регарди заставил себя успокоиться. «Удача и неудача следуют друг за другом по кругу, — говорил иман. — Лучше забыть о них, и тогда тебе не будет дела до каркающих воронов и воющих гиен». Это был хороший совет, потому что ответ керха был похож на сладкий пирог с начинкой из ядовитых трав.

— Твои слова мудры, несравненная Цибелла, а в твоих, Аршак, сын Мосанны, я вижу солнце. Справедливость — это закон неба, дающего жизнь. Ее называют природой человека. Или путем, который виден не всем. Я знаю дорогу и поведу вас по ней. Вы получите справедливый суд. Я люблю каждого керха, и если этот человек спас хоть одного сына пустыни — или дочь, — Великий Судья слегка поклонился знахарке, — то он наш друг. И я верю, что самумы, которые повстречались вам на пути, не были миражем. До меня давно доносятся слухи о песчаных бурях, которые появляются там, где раньше о них не знали. Но в мире мало необъяснимых вещей. У этой, к счастью, есть причина, и она — Подобный, который нарушил договор, заключенный с керхами триста лет назад. Самумы будут появляться в Такыре все чаще. Тому, кто нарушил клятву, мы не должны ничего. Гоните прочь вестников Карателя и не отдавайте ему свои сабли. Не бойтесь. Настоящий керх рождается в буре, в ней же и умирает. Самумы — это воплощение Некрабая, его общение с нами, которое помогает увидеть жизнь такой, какая она есть. Да, бури могут засыпать стоянку и унести с собой стадо, но вы научитесь жить с ними в Такыре так же, как живут наши братья и сестры в Карах-Антаре и Холустае.

Великий Судья сделал паузу и протянул руку к Регарди ладонью вверх. Жест тоже показался Арлингу знакомым.

— Я верю, что он сумел прогнать бурю, — продолжил керх. — Таким, как он, под силу и не такое. Но ответьте, почему вы решили, что он сделал это из любви к керхам, а не из тайного умысла воспользоваться вашим доверием и проникнуть в святые места керхов? Судя по тому, что вы привели его сюда, ему это удалось. Слушайте внимательно. Этот драган — не навьял. Вождь Мосанна прав. Сих-Гаран не мог вселиться в слепого, хромого чужака. Вы удивились его татуировке, послушали его речи, увидели его поступки и сделали неправильные выводы. То, что начертано у него на спине, не послание богини Рарлапут, матери и покровительницы детей пустыни. Это магия Подобного. Нет ничего удивительного, в том, что драган прогнал бурю. Ведь она была послана им самим, чтобы вы поверили и приняли его за навьяла. Перед слугой бога открыты все пути. Он может давать советы вождю, брать золото племени, указывать ему дорогу. Мосанна недаром столько лет ведет вас по тропам пустынь. Верьте ему. В нем — мудрость богов и ваших предков. Этого драгана нужно убить, но мы не можем сделать это сейчас. Колдунов Подобного убивают только в правильное время и правильным способом. Лучшее время для казни — первые минуты нового дня. Поэтому сварим его в котле с утра, а до тех пор прошу вас оставаться моими гостями.

Ответ Великого Судьи разочаровал Арлинга. Где почерпнутая веками мудрость? Где прозорливый ум и логика? Объяснить все происками Подобного было слишком легко, а приговор был чересчур быстр и прямолинеен. С другой стороны, чего он ждал от керхского суда? Доказательств и выслушивания свидетелей?

И все-таки в словах Великого Судьи было что-то не так. В них ощущалась недосказанность, слабина, неуверенность. Они были словно натянутая, но так и не спущенная тетива лука. Керх говорил спокойно и решительно, однако по запаху его пота, Регарди почувствовал, что Рахас нервничал даже больше, чем в первые минуты их встречи.

Недоговоренность ощутила и Цибелла, которая не упустила шанса ей воспользоваться.

— Твоя справедливость бессмертна, о мудрый Рахас, — сказала она, — но ни в чем не ошибаться — свойство богов. Когда навьял приходит к людям, он не знает, какое тело достанется ему — сильное, слабое или уродливое. А если Сих-Гаран вошел в человека, который действительно служил Подобному, но перестал им быть с тех пор, как дух великого воина поселился в его теле? Что если так? Убьем его и навлечем на себя проклятие Рарлапут. Мало нам Подобного? Мертвое тело уже ничего не скажет. Пусть этот драган пройдет Обряд Невиновности. Испытай его. Вряд ли что-то изменится, если он окажется не прав. Солнце, вставшее утром, скроется за Малым Исфаханом вечером, а луна, взошедшая вчера ночью, ознаменует начало следующего дня. Ничто не помешает убить его завтра с утра. Раны на его руках станут лучшим доказательством лжи.

— А ты не подумала, женщина, что он может применить магию, чтобы пройти Испытание?

Но Цибелла предвидела этот вопрос:

— Плохо, когда преданность одному идеалу затмевает глаза у зрячих, — вздохнула она. — Разве можно сомневаться в силе воды? Даже Подобный не смог бы заставить ее лгать.

Женщина управляла ими так же легко, как неделю назад зашивала ногу Арлинга железной иглой. На месте Рахаса он был бы осторожнее. Или вообще не давал ей говорить, потому что керхи одобрительно загалдели.

— Она права… Пусть вода судит… Давайте обряд…

— Прошу, не сердись, — мягко продолжила Цибелла, — мы не сомневаемся в твоей мудрости, но ведь и крошечная муравьиная нора может разрушить плотину. Разреши драгану пройти Обряд. Многие, творящие грех и постыдные поступки, говорят прекрасные речи, которым верят люди. Только вода покажет правду. Она — истина. Так было всегда. И если драган солгал нам, я лично помогу тебе сварить из него суп.

— Я не огорчаюсь, когда люди меня не понимают, — улыбнулся Великий Судья. — Огорчаюсь, если я не понимаю людей. Что ж, решение, принятое с помощью других, похоже на дерево, которое имеет много корней. Да будет так. Приготовьте все для Обряда.

«Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?», — возмутился про себя Арлинг, но тут рядом возник Аршак, который, словно прочитав его мысли, поспешно прошептал ему на ухо:

— Не знаю, какая муха укусила Цибеллу, но Обряд Невиновности не лучший из вариантов. Ты, конечно, навьял, однако тело у тебя человеческое. И Великий Судья об этом знает, поэтому и согласился. Бежать уже поздно. Мужайся.

— Хватит говорить загадками, — не выдержал Арлинг.

— Чувствуешь, как костер разводят?

И действительно, в центре площадки соорудили очаг, на который водрузили большой котел. Нехорошие предчувствия, которые возникли, когда Цибелла упомянула воду, усилились. Вода, огонь, раны на руке… Наконец, все сложилось в единую картину, которая ему не понравилась.

— Мне нужно будет опустить руку в воду? В кипяток?

— Две руки, — поправил его Аршак. — И не просто опустить, а достать со дна камень справедливости. Ну, или что там положит Великий Судья. Всегда бывает по-разному. Потом тебе замотают руки тряпками, а не следующее утро проверят. Если на них появятся ожоги, значит, ты солгал. Если кожа останется невредимой, то правда твоя. Эх, поторопилась Цибелла. Обряд, конечно, справедливый, но обычно на следующий день у всех бывают ожоги. Хотя… ты же навьял. У тебя все должно быть по-другому.

«Да, я просто лишусь своих вторых глаз, и навсегда забуду о том, что когда-то умел различать цвета пальцами», — с досадой подумал Регарди, прислушиваясь к треску костра. Керхи взяли хорошие, сухие дрова. Они будут гореть жарко, и вода закипит скоро. Диалог с собой, как всегда, был коротким.

«Ты мог бы убежать прямо сейчас. Обрыв не так крут, как кажется. Если повезет, можно скатиться до низа и спрятаться в скалах».

«А если не повезет? Ты собираешься пробежать до края карниза сквозь толпу керхов с раненой ногой, а потом спрятаться там, где „братья“ знают каждый камень? А как же драганы? Как же Магда?»

У него не было выбора. Возможно, его не было никогда.

Арлинга вывели в центр площадки, оставив на нем только исподнее. Зловещий подарок Маргаджана на его спине уставился на толпу керхов с вызовом, граничащим с безумием. А они смотрели на него. Он чувствовал их взгляды — любопытные, враждебные, сочувствующие. Великий Судья и Цибелла негромко переговаривались, остальные молчали. Дыхание ветра и сотен тел, жаждущих справедливости, слилось воедино, став музыкой его ошибок и заблуждений.

Атрея как-то сказала: «Если ты действуешь с состраданием, твои действия безупречны». Но Арлинг не испытывал сочувствия к Рому и Евгениусу.

«Тогда зачем ты здесь?»

«Потому что змея все еще ползет по рафии».

Это был неправильный ответ, но другого не было. Регарди услышал, как со дна котла стали подниматься пузырьки. Вода закипала, а он до сих пор не придумал, как исполнить трюк, который ждали от него керхи. Однажды на тренировках иман заставил его достать раскаленный прут из огня. Арлинг достал, но ожоги сходили долго. Подчиняясь учителю, он сделал это во второй, и в третий раз, но желаемого не добился.

— Не могу, — сказал тогда Регарди, признавая поражение. К его удивлению, учитель не стал настаивать.

— Люди часто упускают мгновение, а затем ищут его, словно оно находится далеко, — как всегда загадкой ответил иман. — Когда ты поймешь это, то изменишься навсегда. Запомни, если не сделаешь чего-то сразу, оно останется недоделанным до конца жизни. Если боишься, успокой разум. После этого справишься с любыми трудностями. Только не убегая, можно пройти сквозь железную стену и взять огонь в руки. Но делать это нужно решительно. И никогда не менять намерения. Подумай об этом.

Арлинг подумал, однако урок так и остался невыученным. И сейчас за оставшиеся минуты ему нужно было либо разгадать эту тайну, либо смириться с потерей кожи на обеих руках.

— Начинайте, — велел Великий Судья. — Время пришло.

И действительно вода уже не шептала, а бурлила, выливаясь из котла.

Арлинг не стал дожидаться, когда его толкнут в спину, и шагнул к костру сам.

Рахас подошел к котлу с другой стороны. Регарди едва ощущал его сквозь пар, валивший из чана.

— Твой камень на дне, — произнес керх. — Достань его и покажи мне. Потом тебя отведут в шатер, где ты останешься до утра. Если твои руки будут чистыми и здоровыми, мы все поклонимся тебе. Если нет, готовься к смерти.

И снова голос кочевника показался ему знакомым. Но сейчас это было неважно, потому что он не знал, что случится в следующий миг.

«В любом случае, человек умирает только раз», — подумал Арлинг и внезапно понял, что умирать как раз не хотел. Ему нужно было достать этот проклятый камень. А еще ему нужна была подсказка. Он чувствовал, что она витала где-то рядом, в воздухе. Ему оставалось лишь нащупать ее и победить.

Арлинг подумал об Аршаке, но керх не мог ему помочь, так как неотрывно глядел на воду. В сухом глиняном мире такыра вода была высшей ценностью, а огромный котел, доверху заполненный бурлящей жидкостью, мог заворожить любого керха. Цибелла тоже не могла быть ему помощницей. Она погрузилась в себя и, кажется, молилась Нехебкаю. По мнению Арлинга, она выбрала не того бога, но, наверное, Цибелла знала, что делала.

Подсказка пришла неожиданно — от Великого Судьи.

Арлингу даже показалось, что это ветер шепнул загадочные слова, но сомневаться не приходилось. Их произнес Рахас.

— Если внутри тебя пустота, то тебе нет дела до того, насколько горяча эта вода, — прошептал керх.

И хотя его слова были едва слышны, для Арлинга они прозвучали колокольным звоном. Пустота — вот, что ему было нужно. Такое хорошее слово, такое своевременное, такое необходимое.

Он глубоко вздохнул, ощутил, как пар от котла обжигал лицо, подумал о Магде, с трудом прогнал ее образ, и, наконец, выдохнул.

«Я — роса, которая испарится в переменчивом ветре жизни и смерти.

Вечность — вот буря, что направляет меня».

Строки услышанной где-то песни пронеслись в сознании очищающим самумом, который забрал с собой остатки мыслей. Арлинг понял, что готов.

«Я наполню вены из твоих небес. Могущественнее, чем бог или человек, я пребываю в этом мире».

Это были не его слова. В голове Регарди было легко и пусто — так же как и во всем теле. Их произнес гладкий камень, лежащий у него на ладони. От него валил пар, а с его круглых боков стекали горячие капли. Арлинг узнал курагий — минерал, который керхи считали священным. Кочевники верили, что камень обладал мистическими силами и мог отличить ложь от правды.

Халруджи не помнил, как достал его со дна чана, но отдавать курагий Великому Судье не хотелось. Ему казалось, что если он расстанется с ним, упустит кое-что важное, родившееся в его пустой голове секунду назад. «Главное — не то большое, до чего додумались другие, но то маленькое, к чему пришел ты сам», — сказал однажды иман. И теперь Арлингу нужно было поймать ту маленькую правду — его собственную, которая витала где-то рядом.

Осознав, что Великий Судья уже давно протянул руку и ждет, Регарди, наконец, разжал пальцы. Камень падал целую вечность, но едва он коснулся ладони керха, Арлинг удивился простоте загадки, которую давным-давно загадал иман.

Когда ему заматывали руки тряпками, он с трудом сдерживал улыбку. Кажется, ему что-то говорили, но халруджи не слушал — ему нельзя было отвлекаться. Удерживать с трудом пойманную правду было труднее, чем сражаться с кочевниками в Фардосе. Камень все еще пел в его голове:

«Не бойся ничего. Лишь те, кто боятся, потерпят неудачу. Я буду презирать их. Но тех, кто победил, возьму к себе. Я — свет, жизнь, любовь. В моих руках полнота».

Арлинг не помнил, как оказался в тесной палатке, в которой не смог бы выпрямиться и керх. За пологом остались «братья», Великий Судья, Аршак, Цибелла, весь мир. Магда, иман, Сейфуллах и другие люди, живые и мертвые, которые всегда были рядом, тоже остались снаружи, терпеливо дожидаясь, когда их позовут обратно.

Им не стоило волноваться. Он не собирался умирать от жажды на берегу озера. В его теле кипел и плескался солукрай. Никогда прежде, даже на Боях Салаграна, Арлинг не ощущал его так сильно. Солукрай стал тем самым огнем, который зажег факел в его руках. Искра вспыхнула и превратилась в великое сияние.

Цикл о Семи Сферах, о котором говорила Цибелла, вдруг обрел иное значение, перестав быть «только красивыми словами и сложными упражнениями для ног». Если раньше Арлингу требовалось вся площадка Огненного Круга для его исполнения, то сейчас ему хватило двух салей тюремной палатки керхов.

«Солнечный свет укрепит сердце», — говорил иман в его голове, и Регарди ощущал, как с каждой секундой становится лучше. В мире еще было место надежде. Он победит, не сходя с места. Он будет безупречным.

«Темнота усиливает чувства».

Даже настойка ясного корня, принятая в больших дозах, никогда не давала столь полного восприятия мира, которое почувствовал Арлинг. В его темноте ярко горел факел Солукрая, но свет и тьма не соперничали друг с другом. Они были влюблены и ликовали, соединившись после вечной разлуки.

«Ветер увеличивает силу».

Он мог отломать вершину Малого Исфахана и бросить ее через Гургаран к ногам Подобного. А после поднять на свои крылья всю Сикелию и развеять ее песок по миру. Ветер наполнил его вены, забрав страхи, сомнения и тревоги.

«Холод укрепляет волю и разум».

Власть над самим собой опьяняла. По коже пополз озноб, словно он прыгнул в ледяной омут, но ему было приятно. Ум был гибким и легко вошел в тело, разлившись по всем членам. Это был правильный ум. Арлинг направлял его в любое место и в любом направлении. Ум был водой, а вода была пустотой. Вскоре в пустоту превратилась и боль в обожженных руках и раненой ноге.

«Снег ускорит приход желаемого».

Недостающая строчка Цикла, которую забыла Цибелла. «Почему снег?» — спросил он тогда имана, но ответа не получил. Все было просто. Снег в пустыне — олицетворение чуда, загадка природы, тайное из тайн. Только сам Арлинг мог приблизить то, что желал больше всего на свете.

А когда халруджи понял это, снег превратился в песок, холод уступил место привычной духоте, ветер стих, а свет снова отделился от тьмы.

* * *

Его разбудило знакомое чувство опасности. Оно щекотало кожу, звенело в голове легкими бубенцами, шевелило волосы и отдавалось во рту кислым привкусом. События последних часов стояли в голове тяжелой пеленой тумана, застилая прошлое, настоящее и будущее. Свет и темнота отделились друг от друга, заняв привычные места далеко порознь. Он был прежним Арлингом Регарди, полным сомнений, тревог и вопросов. Пустоты не было. И надежды тоже.

Звук повторился, и халруджи вцепился в него, радуясь, что есть повод не думать о недавних событиях. Он осторожно сел, уткнувшись головой в потолок палатки. Снаружи едва слышно шептал ветер; тяжело сопели трое «братьев», которые, борясь со сном, охраняли его; мерно дышали другие керхи, пришедшие на «Ладонь Мира» за справедливостью. Где-то неподалеку спали Аршак и Цибелла — их запахи выделялись среди остальных. Такие близкие и такие далекие. С неожиданной четкостью он осознал: эти люди были столь же чужие, как и все остальные, спящие на карнизе Малого Исфахана. Ему стоило быть в другом месте. Например, в Иштувэга, где, как он надеялся, был еще жив раб Аджухам Сейфуллах.

К палатке шел человек — двигался осторожно, крадучись, осторожно переступая спящих и ничем не выдавая своего присутствия. Он прошел мимо гревшихся у костра лучников, но те ничего не заподозрили. Какое-то время Арлинг и сам сомневался в том, что это были шаги человека, а не пайрика, но тут ветер стих, и он услышал дыхание, а потом различил запах крадущегося.

Регарди осторожно вытянул раненую ногу. Привычной боли не появилось, но она и раньше замолкала, чтобы потом обрушиться с новой силой в самый неподходящий момент. И этот момент мог настать тогда, когда Великий Судья — а это был именно он — проберется к нему в палатку.

Арлинг не знал ни одной причины, зачем керху понадобилось его навещать до казни. Наверное, Рахас хотел лично убедиться в том, что посланник Подобного не использовал магию, чтобы заживить руки. Вспомнив об ожогах, Регарди коснулся ладоней, все еще обмотанных тряпками. Боли не было, но, возможно, он все еще находился под воздействием шока. Не каждый день приходилось доставать камни из котла с кипятком.

Если бы Великий Судья пришел к нему раньше — тогда, когда Арлинг чувствовал себя богом, — сомнений в том, как поступить, у халруджи бы не было. Впрочем, ему ничто не мешало осуществить дикую мысль, внезапно появившуюся в голове, прямо сейчас. В лучшем случае, он одолеет керха и с его помощью вытащит драганов из плена, в худшем — погибнет немного раньше запланированного времени.

Когда Великий Судья мягко, словно играючи, одним касанием руки усыпил керхов, охранявших его палатку, Арлинг понял, что шансов на удачу мало. «Брат» был отлично подготовлен. Регарди заподозрил в нем серкета еще там, у костра, а сейчас лишь убедился в своей догадке. Сражаться со Скользящим было глупо, но в последнее время он совершал мало разумных поступков. Чем то, что он собирался сделать, отличалось от того, что он уже сделал?

Однако все было не так безнадежно. Существовали сотни способов устранить врага даже без рук и ног. К тому же левая нога Арлинга чувствовала себя превосходно. Он уже приготовился к атаке, когда у полога палатки раздался тихий шепот, заставший его врасплох.

— Я знаю, что ты не спишь, — едва слышно произнес Рахас. — Позволь войти. Я не враг тебе.

Это было очень странное поведение для человека, который собирался сварить из него суп. Однако Великий Судья изменился. Из его речи исчезли глухие звуки, характерные для диалекта керхов Восточного Такыра, а слова стали четче и понятнее. Так разговаривали керхи из долины Жемчужины Мианэ — там, где Арлинг жил последние девятнадцать лет.

— Входи, раз пришел, — прошептал Регарди, пытаясь поймать догадку, которая ускользала, словно песок сквозь пальцы.

В палатке было тесно даже для одного, а когда в нее протиснулся еще и керх, им пришлось прижаться друг к другу почти вплотную. Лицо Великого Судьи оказалось на расстоянии ладони от его собственного, и Арлинг неожиданно почувствовал себя скверно.

Сахар изменился до неузнаваемости, но не признать старого друга было стыдно.

«Наверное, это старость», — горько подумал он, обнимая керха.

— Тсс, — прошептал Сахар. — Наша встреча лишь звук шагов в пустыне.

Помолчали. Сахар, один из «избранных» учеников имана, исчез из жизни Регарди много лет назад. Как он думал — навсегда. Учитель отправил керха в Карах-Антар искать пропавший отряд Белой Мельницы незадолго до того, как Арлинг принял участие в Боях Салаграна. С тех пор жизнь Регарди сильно изменилась. К его согдарийскому прошлому добавился груз предательства, который он собирался нести до конца своих дней. Какой груз нес на плечах Сахар, еще предстояло выяснить.

— Что ты здесь делаешь?

— Как тебя сюда занесло?

Они заговорили разом, и Регарди понял, что керх тоже с трудом сдерживался, чтобы не засыпать его вопросами.

— Твое гостеприимство поражает, — усмехнулся Арлинг. — Похоже, ты нашел для меня самое удобное место в доме.

— Не благодари, — отмахнулся Сахар. — Я чуть с ума не сошел, когда увидел тебя с керхами. После стольких лет молчания, иман, наконец, меня услышал. Как это на него похоже. Отправить в Восточный Такыр даже не кучеяра, а драгана! После резни у Фардоса керхи убивают любого с белой кожей, не разбираясь. Не знаю, как тебе пришла в голову мысль притвориться навьялом, но она была удачной. Хотя и рискованной. Я специально поселился в Восточном Такыре и старался быть на слуху, чтобы человек имана мог меня отыскать. Зачем тебе понадобился этот спектакль с керхами? «Ладонь Мира», конечно, охраняется хорошо, но я оставил сотни лазеек, чтобы меня можно было найти.

— Долго рассказывать, — Регарди не хотелось разочаровывать друга, но выхода не было. — По правде, я искал… не тебя. Ты уверен, что мы не можем поговорить в другом месте?

Несмотря на холод, привычный в это время суток, с Арлинга градом струился пот.

— Я не могу рисковать, — покачал головой керх. — Этот маскарад стоил мне слишком дорого. Как руки?

— Масло пустынной розы не помешало бы, — пробурчал халруджи, надеясь избежать демонстрации, но керх ловко схватил его за ладони, сорвав с них повязки.

— Я надеялся, что иман обучил тебя Циклу Семи Сфер, но сомнения все же были, — присвистнул Сахар. — Великий Некрабай, да ты навьял, Арлинг Регарди. Придется нам тебе поклониться. Мой помощник расстроится. Он собирался съесть тебя на обед.

Это была хорошая шутка, и в другой раз Арлинг обязательно оценил бы юмор друга, но сейчас все его внимание заняли собственные руки. Кожа на них была гладкой, ровной и здоровой. Словно вчера он опускал их в котел с целебной грязью, а не с кипятком. Стараясь дышать ровно, Арлинг осторожно коснулся повязки на ноге, а потом нетерпеливо сдернул и ее тоже. От раны, которая начинала плохо пахнуть, остался лишь шрам. Неровный бугорок присоединился к другим следам на его теле, став еще одним напоминанием об ошибках.

— Солукрай, — выдохнул он, не зная, радоваться или страшиться чудесного исцеления. В последний раз Арлинг заплатил за «помощь» солукрая слишком высокую цену.

— Да, солукрай, — согласился Сахар. — Иман вручил тебе оружие, не научив, как с ним обращаться. Слишком щедрый подарок. И опасный. Я рад, что он выбрал не меня.

Пощечина была неожиданной, обидной, но заслуженной.

— Это за Бои Салаграна, — глухо произнес Сахар, но если он ждал, что Регарди будет защищаться, то ошибался. Керх, как и любой другой ученик Школы Белого Петуха, имел право избить его. Ведь Арлинг предал того, кого они считали святым.

— Значит, учитель не посылал тебя? — уже спокойнее спросил друг. — Это плохо. Я давно жду от него вестей. Когда ты встречался с ним последний раз?

Это был простой вопрос, но он вызвал у Регарди замешательство.

— Пару месяцев назад, — осторожно ответил он. — Я халруджи. Мы с иманом… редко встречались.

— Знаю, — Сахар положил руки ему на плечи, крепко сжав их. — Мне было больно услышать об этом. Но разве иман не освободил тебя после того, как пал Балидет?

— Ни до того как город захватил Маргаджан, ни после того как его уничтожил самум, — Регарди удивился тому, как равнодушно прозвучали его слова.

— И об этом я тоже знаю, — вздохнул керх. — Даже больше, чем хотелось бы. Нет ничего худшего, чем блуждать в чужих краях. Ты стал халруджи, а я — Великим Судьей, но, знает Некрабай, с каким удовольствием я поменялся бы с тобой местами. Впрочем, каждый из нас заслужил эти маски. Я ношу свою уже год, и, кажется, останусь в ней на всю жизнь. Думаю, если я когда-нибудь сниму ее, под ней останется лишь череп с оскалом смерти.

— Ты нашел людей Белой Мельницы? — спросил Арлинг, вспомнив задание, которое иман дал Сахару много лет назад. — Там, в Карах-Антаре?

— Моя первая встреча с Подобным прошла не совсем удачно, — ушел от ответа Сахар. — О некоторых поступках человек жалеет всю жизнь, потому что право на второй шанс дается не каждому. Карах-Антар оказался мне не по зубам. Он выжег меня изнутри и хорошенько поджарил снаружи. Дай руку.

Регарди любил касаться людей, потому что пальцы добавляли то, что не могли рассказать слух и обоняние, но когда он дотронулся до лица Сахара, его руки дрожали. Кожа керха была изрыта шрамами, словно пахотное поле. Арлингу вспомнился Беркут, превратившийся в мумию, которая рассыпалась от прикосновения. На миг ему показалось, что подобное может случиться и с Сахаром. Следы ожогов извивались уродливыми швами по всему лицу керха, шершавыми кольцами покрывали его шею и прятались под одеждой. А Регарди еще думал, что знал о страданиях все. По сравнению с тем, что пришлось пережить Сахару, годы, проведенные им на службе у Сейфуллаха, показались отдыхом.

— Там, у Гургарана я нашел свою смерть, но иман спас мое тело, — продолжил керх, надевая кожаную маску. — Когда я поправился, он разрешил мне исправить ошибку и дал задание. Последнее. «Мы не должны допустить, чтобы Дети Пустыни приняли сторону Подобного, — сказал он. — Ты остановишь их». Так я узнал о том, как проведу остаток своих дней. Я должен был занять место Великого Судьи, человека, могущество которого сравнимо с богами. Учитель продумал все, мне же оставалось лишь исполнить его план без ошибок. На этот раз я его не подвел. Год ушел на то, чтобы найти Великого Судью, еще один — чтобы научиться подражать ему. Я изучил его походку, голос, манеры, настроения. Я был рядом, когда он ел, спал или молился. Когда мне показалось, что я стал думать, как он, то мы перешли ко второй части плана. Иногда мне становится жаль его, ведь он был неплохим человеком. Устроить пожар в его доме на Холустае, там тогда находилась предыдущая «Ладонь Мира», было нетрудно. Я уничтожил в огне его тело, немного обгорел сам, а когда подоспела помощь, выдал себя за него. С тех пор я Рахас. У нас даже имена похожи. Не это ли лучший знак того, что Некрабай на нашей стороне?

Арлинг задумался. Он не знал, на чей стороне был Нехебкай, возможно, на своей собственной. А вот иман оказался неплохим творцом чужих судеб. Он подарил вторую жизнь сыну Канцлера, слепил новую судьбу одному из своих лучших учеников. А может, они сами построили стены тюрем, а учитель научил любить их? Время меняло все: имя, внешность, характер и жизнь.

Арлингу захотелось сказать Сахару что-то хорошее.

— Из тебя вышел отличный судья, — улыбнулся он. — Там, у котла, я решил, что ты законченный мерзавец. Приговор звучал убедительно. Да и керхи тебя боятся.

— Недостаточно боятся, — скривился Сахар. — Что ты знаешь о «Полете Кинжала»?

В последнее время Арлинг часто слышал обрывки фраз о летающих кинжалах, но не придавал им значения. Возможно, ему стоило быть внимательнее. Ведь из-за одного такого кинжала умер его друг — Беркут.

— Немного, — уклончиво ответил он. — В племя, которое привело меня на суд, приезжал человек Маргаджана и говорил о каком-то долге керхов перед Подобным. Он упоминал кинжал, который был брошен. Ты это имеешь в виду?

— «Полет Кинжала» — так называется сделка, которую Подобный заключил с кочевниками Карах-Антара триста лет назад, — кивнул Сахар. — Керхи выжили в Белых Песках не потому, что чем-то отличались от других людей. Им помогала магия Подобного. По условиям договора керхи должны были отдать свои сабли тому, кто бросит кинжал в Родовое Ущелье в предгорьях Гургарана. По легенде, этот кинжал выковал сам Подобный вместе с вождями трех крупнейших племен Карах-Антара, которым подчинялись остальные керхи. Они дали ему имя — «Смотрящий Вперед». Подобный забрал кинжал с собой, за Гургаран. Столетиями от него не было вестей. Поколения керхов сменялись, однако о клятве помнили не только дети пустыни, но и серкеты. Знала о ней и Белая Мельница. Когда Подобный начал септорию Второго Исхода, иман был уверен, что ждать человека с кинжалом осталось недолго. Он оказался прав — им стал Маргаджан. Отряд Белой Мельницы, охранявший границы Гургарана, должен был помешать ему, но справиться с Подобным они не смогли. Кинжал был брошен, а люди имана бесследно исчезли.

— И тогда учитель придумал план с Великим Судьей?

— Да. Не знаю как, но он нашел тот самый договор и отыскал в нем лазейку, которая позволяла кочевникам нарушить клятву. Моя задача — убедить керхов в том, что Подобный первый нарушил договор, а значит, они свободны от обязательств. Пока мне удалось отговорить двадцать племен, но их — сотни, а керхи очень трепетно относятся к клятвам, особенно древним.

— И теперь тебе нужна помощь имана?

— Нет, — покачал головой Сахар. — Боюсь, что помощь может понадобиться ему. Я узнал кое-что и должен предупредить его. Мой человек не застал его в Балидете. Жемчужину Мианэ засыпало песком, а вместе с ней и следы учителя. Я посылал письма во все города, где у него были люди, с просьбой связаться со мной, но до сих пор не получил ответа. Пытаюсь убедить себя, что он занят, ведь идет война, а Белая Мельница на грани распада, но плохое предчувствие растет, словно гнойный пузырь на ране.

— Белая Мельница распадается? — не поверил Арлинг.

— Ее уже нет. Почти все погибли. В живых остались лишь банкиры из Самрии, но и они считают свои последние дни. У Подобного оказались длинные руки. И сейчас опасность грозит иману. Ты знаешь, где он?

— Мы должны были встретиться в столице, но там его не застали. Он уехал в Пустошь, чтобы убедить серкетов принять участие в собрании Белой Мельницы. Это было давно.

— Дьявол! — выругался Сахар. — Ему нельзя в Пустошь! Теперь я вижу, что тебя послал Нехебкай. Возьми моего лучшего верблюда и скачи к Скользящим. Может, ты еще успеешь предупредить его. Бертран, серкет, который сейчас возглавляет Цитадель, предал Нехебкая, заключив сделку с Подобным. Не спрашивай, откуда я это знаю. Великий Судья не только вершит справедливость, но и внимательно слушает. Ко мне стекаются многие слухи, некоторые — неожиданные. Сидя здесь, на вершине Малого Исфахана, я знаю о том, чего не знает наместник Самрии. Бертран — предатель. Оказавшись в Пустоши, иман попадет в ловушку. Скорее всего, он уже угодил в нее, иначе мои письма не остались бы без ответа.

Дыхание взволнованного Сахара обдавало Регарди жаром, а сердце друга стучало так громко, словно выпрыгнуло наружу. Да и самому Арлингу с трудом удавалось усидеть на месте после слов керха. Хотелось вскочить и мчаться в Пустошь немедленно. Бежать день и ночь, преодолевая арку за аркой, не давая отдыха ни себе, ни верблюду. Бежать, зная, что надежды нет. Учитель отправился в Цитадель задолго до того, как Арлинг и Сейфуллах прибыли в Самрию. С тех пор прошло больше месяца. Достаточно, чтобы добраться до Пустоши и вернуться обратно в столицу. Раз Сахар не получил ответа на письма, значит, иман все еще был у серкетов. Кто знает, может быть, даже живой.

В другой раз Регарди, непременно, удивился бы равнодушию, с которым подумал о возможной смерти учителя. В другой раз такая мысль была бы недопустимой. В другой раз.

Он отер пот со лба и прошептал:

— Я халруджи. Мой господин в опасности. Я не могу отправиться в Пустошь.

Какое-то время Арлингу казалось, что Сахар испепелит его взглядом. Он ощущал его столь же отчетливо, как и мысли керха. Драган, которому иман открыл сокровенное знание серкетов, оказался предателем. Дважды.

«Наверное, это моя судьба — предавать людей», — подумал Регарди. Когда-то давно он предал Магду. Что мешало ему предать еще и Сейфуллаха?

— Да ты хоть знаешь, что творится в мире? — Сахара прорвало, и Арлинг был рад его гневу. Он был лучше презрительного молчания.

— Идет война! Не Подобного с серкетами, не Маргаджана с кучеярами, нет! Это твоя и моя война, она касается каждого, даже драганов и арваксов. Если Второй Исход будет завершен, последствия коснутся всех. Мы уже сейчас не можем найти объяснения тому, что творится в мире. Песком может заносить караваны, но чтобы города! Ты знаешь, что Муссаворат постигла участь Балидета? Соляного Города больше нет. Долина Мианэ вымерла, там больше не ходят караваны. Шибанские купцы предпочитают покупать дорогие услуги мореходов, чем рисковать жизнью на тропах Холустая. Население с Юга бежит в северные города. В Самрию всех не пускают, и они бегут дальше — в Иштувэга. А там находят верную смерть, потому что в городе бушует «Бледная Спирохета». Этой болезни не видели в Сикелии уже много веков. Не сомневаюсь, что ее появление — дело рук Подобного.

— Послушай меня, Сахар…

— Нет, это ты послушай, — не дал ему договорить керх. — Маргаджан стоит у Хорасона. Город пока держит осаду, но без помощи регулярной армии у него нет шансов. И где же армия? Большая часть сгинула вместе с Муссаворатом, а последние два полка в Самрии. Наместник не отпускает их, дожидаясь помощи из Согдарии. Однако Канцлер не спешит. Почему он не отправил Жестоких сразу после слухов о гибели Балидета? Почему не прислал помощь, когда пал Муссаворат? Он словно ждет чего-то. Бархатный Человек ведет свою игру, о которой мы пока не знаем. Мир рушится. Былые ценности превращаются в прах, а новые еще не родились. Ты перестал быть халруджи, как только началась война. Твой господин справится без тебя. А вот мы без имана — нет.

Сахар говорил хорошо. Настолько хорошо, насколько вообще можно говорить о войне. В Согдарии воевали всегда — с соседями, с арваксами, между собой. Что касалось Сикелии, то, несмотря на вечные нападения керхов и агрессивный характер кучеяров, Арлинг никогда не думал о южных землях, как о месте, где могла случиться война. Казалось, людям должно было хватать постоянной борьбы с пустыней за воду. Однако пришел Маргаджан, и все изменилось.

Арлинг мог сколько угодно убеждать себя, что встреча с человеком из прошлого не имела значения, но она была тем первым камнем, за которым посыпались осколки крупнее. И ранили они больно.

— Отказавшись сейчас, сможешь ли не испытывать стыда, когда потом твое сердце спросит?

Сахар задал правильный вопрос. Он справился с последним заданием имана, потому что не просто носил маску Великого Судьи. Он стал им на самом деле. Арлингу же еще предстояло разобраться, был ли он настоящим халруджи или только им притворялся.

«Кто ты?» — спросил он себя, но в ответ по-прежнему хотелось пожать плечами.

— Говорят, что если человеку отрубить голову, он еще может что-то делать, — прошептал Регарди, не уверенный, что нашел нужные слова. — У меня много вопросов к себе, на которые нет ответа. Однако моя голова была отрублена слишком давно. Нет времени что-либо менять. Халруджи становятся на всю жизнь. Я приносил клятву Сейфуллаху Аджухаму два раза и сделаю это в третий. Иман как-то сказал: «На пути халруджи не нужны преданность или почитание. Здесь нужна одержимость». Я стал безумцем, потому что выбрал Сейфуллаха.

Он думал, что Сахар не ответит, но керх неожиданно тепло пожал ему руку.

— Мне жаль тебя, Арлинг, но твоей вины здесь нет. Учитель сам сделал это с тобой. Однако предупредить его мы должны. Я не могу бросить керхов сейчас. Ненавижу их, потому что они такие же, как я. Меня боятся многие, но на самом деле, боюсь я. Мне страшно за имана. Страшно, что я потеряю его. Если бы мы знали, где Беркут, возможно, смогли бы предупредить через него. Он хоть и стал серкетом, но предан школе.

— Я знаю, где Беркут.

Прах лучшего друга был зашит у Арлинга в поясе. Он так и не нашел достойного места, где похоронить его.

Сахар воспринял весть о смерти Беркута на удивление спокойно. Словно он уже заранее приготовился ко всем дурным вестям мира. Наверное, это тоже входило в обязанности Великого Судьи.

— Мы остались одни, — прошептал Сахар. — Все «избранные» ушли, должно быть, я буду следующим.

— Как только найду Сейфуллаха, сразу отправлюсь в Пустошь, — добавил Арлинг, но слова прозвучали слабым оправданием.

— Хорошо, — кивнул керх. — Возможно, мне еще удастся уговорить Цибеллу. Я уже пытался, но она отказалась возвращаться к серкетам. Даже из-за имана.

— Цибелла знала его?

— Получше нас, — усмехнулся Сахар. — Она — мать Сохо. И если я не ошибаюсь, единственная женщина, которую иман когда-либо любил. Цибелла ушла от него после того, как он отказался обучать ее солукраю. Жаль, что их чувство не было взаимным. Цибелла любила не его, а то знание, которым он обладал. Тебе повезло, что она на твоей стороне. Эта женщина — опасный противник.

Сахар рассказал ему много тайн, но его последние слова застали Арлинга врасплох. Почему иман не стал учить любимого человека солукраю, но доверил это знание ему? Оттого ли, что Регарди был ему безразличен? Может, иман ожидал возвращения Подобного, поэтому торопился передать знание первому встречному? Или у него не было выбора? Это были плохие вопросы, которые рождали болезненные ответы.

Как поступить с Цибеллой, Арлинг тоже не знал. Она спасла ему жизнь, ему же было нечем с ней расплатиться кроме правды. Истиной старой, как мир, и быстрой, как промелькнувшее мгновение. Регарди не только убил ее сына, но стал обладателем тех знаний, о которых мечтала она сама. Сахар был прав. Цибелла могла стать опасным противником. Сейчас на борьбу с ней у Арлинга не было ни сил, ни времени. Однако он непременно расскажет ей правду, потому что она имела право на месть. Впрочем, это будет не скоро. Очень не скоро.