Ример ел молча, а Хирка рассказывала свою историю и никак не могла остановиться. Она говорила с набитым ртом, потому что не знала, что важнее – поесть или рассказать. Ример никогда не видел её такой.

Она описывала лавину событий, которая по воле случая накрыла её. Хирка считала, что понеслась с этой лавиной, потому что ей пришлось. Но это не так. Ример слышал то, чего сама она не слышала. Он слышал о решениях, которые она принимала. Принимала не потому, что ей пришлось, и не потому, что она медлила до тех пор, пока обстоятельства не вынуждали её действовать. Хирка приняла много решений по той простой причине, что так было правильно. Трудных решений. Опасных решений. Например, отправиться в Равнхов. Или уехать оттуда, чтобы оказаться лицом к лицу со Всевидящим. Или предупредить Эйрика.

А как поступил бы он сам? Почему он принял решение стать Колкаггой? Чтобы служить Всевидящему? Бороться с превосходящими силами? Правда? Или же он принял самое простое решение из всех? Ример ощутил беспокойство в груди. Предупреждение. Такие мысли – тропинка, по которой он предпочёл бы не ходить.

Хирка излагала историю с театральностью и живостью. Дни в шахте, допрос Совета, падение с крыши в Равнхове и ношение хвоста мертвеца. За столом стоял смех. Если бы Ример не замечал болезненных подёргиваний её глаз, он бы подумал, что всё случившееся никак на неё не повлияло. Но ему было известно всё. Он держал её в объятиях, когда у неё едва не кончились силы. А сейчас она говорила так, будто никогда не сможет насытиться приключениями.

Ример вспомнил выражение её глаз, когда девушка поняла, что он – Колкагга. Они потухли. С тех пор она с ним почти не разговаривала, а если и разговаривала, то неохотно и бесстрастно. Как будто он был чудовищем, а она смирилась с тем, что должна идти рядом с ним.

Ример опустошил миску и собрал остатки бульона куском хлеба. Он пытался делать вид, что не замечает, как его разглядывают. Собравшиеся за столом бросали на него плохо скрываемые взгляды. Нервные. Оценивающие. Так же они смотрели на Хирку, хотя и с бо́льшим любопытством. Они откидывались назад якобы для разговора с соседом – жалкий предлог, чтобы взглянуть на её спину. Бесхвостая. Ример считал, что она к этому привыкла. Но его порадовало, что никто не испугался сесть рядом с ней, рядом с гнилью.

Ветле поставил свой стул вплотную к Хирке. Рядом с его миской красовалась каменная фигурка с отломанным хвостом.

– Не знаю, как, – ответила Хирка на вопрос Юара, самого молодого из мужчин. – Понятия не имею. Знаю только, что Урд привёл сле… – Она взглянула на Ветле и решила подобрать другие слова. – Он привёл их сюда. Первых. Я клянусь!

У слепых много имён. Набирны. Трупорождённые. Безымянные. Первые. Беспесенные, такое он тоже слышал.

– Он не одинок, – ответил Кнут. – Совет в курсе! Они делают это все вместе, чтобы у них появился предлог напасть на Равнхов.

Ример понял, что у наставников воронов не было иллюзий относительно власти в Эйсвальдре, но Кнут ошибался. И всё же Ример промолчал.

– Им вообще ничего неизвестно, – сказала Хирка. – У меня на спине раны, потому что они хотели узнать, как я привела их сюда. Вот как мало им известно! А Урд пришёл и забрал меня из шахт. Он больной! И не только на голову. Мне кажется, с ним что-то очень серьёзно не в порядке.

Рамойя встала из-за стола.

– Мы отправили подмогу домой, так что ночью мы защищаем себя сами. Сегодня вечером из города доставят письма. Примешь их, Кнут?

Тот кивнул. Письма должны приходить и уходить, как обычно, особенно сейчас, когда в них говорилось совсем не о воронах и их наставниках. Ример понимал, насколько серьёзным было это маленькое собрание. Имлинги за столом не принадлежали ни к недовольным купцам, которых душат налогами, ни к семьям, детей которых не возьмут в школы Совета после Ритуала и которым придётся вернуться из Маннфаллы домой. Наставники воронов так открыто обсуждают проблемы, что наверняка делают это давно. Они понимают, кто из них чего стоит, и знают друг друга настолько хорошо, что могут разговаривать без слов.

Хирка права. Рамойя предала Совет. И не только она. Здесь собрались те, кто хотел свергнуть его.

Ример ощутил пробуждение злости, на которую у него не было никакого права. Он уставился в узкое окошко в стене. Далеко внизу под ними раскинулась Маннфалла. Через пелену облаков просачивались солнечные лучи, которые падали на Стену и заставляли её сверкать. Стена всегда первой встречала солнце по утрам и последней провожала его по вечерам. Остальной город был благодарен Стене за тот свет, что она соглашалась отбросить на него. Имлинги входили в Эйсвальдр по высоким сводчатым галереям, словно шли от тьмы к свету. Красный купол казался бледным, как будто спал. От иронии происходящего Ример криво ухмыльнулся. Никогда ещё внутри купола не было такой бурной деятельности, как сейчас. Там заседали двенадцать семей, которые правили миром, причём правили им всегда. Но делали они это ради собственной выгоды. Через несколько лет он должен был стать одним из них. Он должен был занять кресло Илюме и, по её словам, стать самым молодым членом Совета. Ример был тем из Ан-Эльдеринов, кто отказался от своего места из чистого презрения, но сейчас, думая о предательстве Рамойи, он испытывал злость. Он чувствовал, как кровь бурлит в нём от того, что кто-то хочет устранить двенадцать членов Совета. Но разве сам он не хотел того же?

Однако, в отличие от собравшихся, Ример всегда уважал тот факт, что внутренний круг был создан по желанию Всевидящего. Совет совершил множество ошибок, но сам он был основан Его решением. И альтернативы ему не существует.

– Ветле, мы поднимемся в нашу комнату, и ты сможешь немного поиграть.

Ветле громко выразил своё неудовольствие, но позволил Хирке уговорить себя, потому что поверил её обещанию поиграть с ним в слова позже вечером. Рамойя попросила всех остальных собраться в помещении, куда оставляли сообщения. Сама она пообещала немедленно вернуться. Все выполнили её просьбу и позвали с собой Хирку. Ример последовал за ними.

В ожидании Рамойи никто ничего не говорил. Все собрались в комнате, которая находилась в самом центре дома. Она имела форму креста, из неё выходили двери на все четыре стороны света. Мощные балки перекрещивались под потолком, как на погребальном костре. В комнате имелось одно окно. Оно было больше других окон в доме, через него просматривался большой район Маннфаллы, но стояло оно как-то криво – стены словно наклонились вперёд, но забыли прихватить стекло. Всё помещение было заставлено полками и ящиками, полными писем и костяных и металлических чехлов. Здесь лежали перчатки, кожаные ремешки, масла и ножницы. Здесь письма принимали, помечали, сортировали и рассылали. Или же получали и раздавали жителям города – тем, у кого были средства заплатить за такую услугу. Бедняки редко пользовалась воронами.

В этой комнате должны были работать имлинги, но этим вечером Рамойя всех отправила по домам. Никто не должен видеть двух её гостей. Малейшие слухи о неизвестных или бесхвостых девушках навредят всем.

Хирка увидела балки и стала карабкаться вверх. Она уселась под потолком и принялась болтать ногами. Двое имлингов устроились за складным столом, крепившимся к стене, остальные стояли со сложенными на груди руками, прислонившись к балкам и стенам. Ример тоже остался стоять. Как только сядешь, твоё положение становится уязвимым. Если что-нибудь случится, то ты потеряешь драгоценное время на то, чтобы подняться на ноги.

Вороны успокоились за закрытой дверью, рядом с которой он стоял. Когда они услышали приближение имлингов, то раскричались. Сейчас, наверное, они учуяли его – хоть их и разделяла дверь, такое не представлялось невозможным. Поток креп в нём с каждым днём. Ример догадывался, что Рамойя выбрала эту комнату из-за воронов, несмотря на то, что в ней имелось всего два сидячих места. Пока в соседнем помещении находятся сотни птиц, никто не сможет услышать, что здесь будет сказано.

Ример всё острее чувствовал, как его разглядывают. В комнате находилось шестеро мужчин и две женщины, не считая Рамойи. Справа от него стоял Юар, широкоплечий парень с каштановыми кудрями, зимы на четыре старше самого Римера. Кнут видел вдвое больше лет, а на его руках виднелись следы от многолетнего общения с воронами.

Ример обратил внимание на их диалекты. Собравшиеся съехались со всех концов Имланда. Закрытая часть всемирной вороньей лиги. Лучшие наставники воронов. Элита своего дела. Мало кто лучше осведомлён о тайнах Совета, чем имлинги, которые имеют дело с письмами. Но каким образом они организованы и что связывает этих девятерых, сказать сложно.

Вернулась Рамойя. Она попросила стоявшую ближе всех к окну Лею закрыть ставни. Ветер усилился. Свисавшая с балки масляная лампа раскачивалась на сквозняке.

– А он тоже будет присутствовать? – спросил Торье, худощавый парень с севера, подстриженный почти наголо. Необходимости уточнять, о ком он говорит, не было.

– Он уже зашёл дальше, чем мы, – ответила Рамойя.

– Если девочка говорит правду, – сказала Лея.

– Я не вру, – проговорила Хирка с верхней балки.

Ример напрягся и забеспокоился. У него не было лишнего времени. Он думал, что оставил мир, когда решил стать Колкаггой. Сейчас его выбросило обратно, и при этом он оказался вне закона. Колкагги всё ещё охотятся за Хиркой, но уже скоро они хватятся самого Римера. Наступит время докладов, а его не окажется на месте. И никто не будет знать, где он. Сколько времени понадобится Совету, чтобы сложить два и два? У него не было времени стоять и ссориться с повстанцами из вороньей лиги.

– Зачем ей врать? Подумайте сами! Плакаты с её лицом расклеены по всему городу. Её приговорили к смерти, и ей некуда пойти. Она – потомок Одина. Эмблинг.

Ример обращался ко всем. К одному за другим.

– Если бы вы проснулись однажды утром и получили такое же известие, узнали бы, что вы – такие же, как она, чтобы вы сделали? Куда бы подались?

Несколько имлингов посмотрели вверх на Хирку. Ример продолжал:

– И зачем мне угрожать вам? Я стал Колкаггой, чтобы убраться из Эйсвальдра. Чтобы не общаться с двенадцатью семьями. Вы думаете, что знаете, кто они, но даже не догадываетесь… – он покачал головой. – В любом случае, мне известно достаточно для того, чтобы сжечь вас на костре, каждого из вас, если бы я того захотел. Я мог бы забрать каждую из жизней в этой комнате, и никто не призвал бы меня к ответу. Так скажите же, зачем нам с Хиркой попусту трепать языком?

Какое-то время ему никто не отвечал. Только Торье по-прежнему выглядел воистину, словно хотел бросить Римеру вызов.

– Потому что ты ещё не знаешь, кто мы такие. Не представляешь, что мы собираемся сделать, когда сколько нас.

Ударение на последних словах должно было подчеркнуть, что их было значительно больше. Но это ложь. Стратегически неверная, брошенная для того, чтобы напугать Римера в том случае, если он по-прежнему собирается хранить верность Совету.

– Какая разница, знаю я или нет? – Ример сделал шаг в сторону Торье. – Ничто из того, что планирует воронья лига, не может ни ухудшить, ни улучшить нашего положения.

– Мы можем вас уничтожить! Это не ухудшит ваше положение?

– Торье! – голос Рамойи прозвучал как удар хлыста. Бритый северянин оскалился и попятился. Его ладонь потянулась к бедру, хотя мечей ни у кого с собой не было. У Римера сработал тот же рефлекс, но он сдержался.

Мы можем вас уничтожить.

Ни для Торье, ни для кого другого в этой комнате не имело значения, почему Ример сделал то, что сделал. Он был и оставался Римером Ан-Эльдерином. Символом. Врагом, носящим имя врага.

– Значит, ты успеешь сделать кое-что полезное до того, как умрёшь, – ответил он и смотрел на северянина до тех пор, пока тот не отвёл взгляда.

– Спать вам в Шлокне, тупицы! – раздалось сверху. Хирка стукнула себя по лбу. – Все мы в одной лодке. Разве вы этого не видите?

В разговор вмешалась Рамойя:

– Хирка права. Надо считать, что у нас одна цель, и если мы потерпим неудачу, это будет стоить жизни всем нам. Ример, мы с тобой сделали свой выбор. Ты служишь Совету как убийца, как оружие. Не знаю, с кем будет твоя верность, когда всё встанет по местам. Но сейчас в любом случае слишком поздно. Совет падёт, – вокруг неё раздалось согласное бормотание. Рамойя продолжала: – Но если ты хочешь почтить память своих родителей, ты не станешь нам мешать.

Это была очевидная приманка, но Ример был слишком любопытен, чтобы её не заглотить.

– Мои родители относились к Совету так же, как и все остальные.

– Сомневаюсь, Ример. Илюме хорошо хранит тайны. У меня не было лучшего друга, чем твоя мать. Твои родители погибли неподалёку от Урмуная, говорят, снег поглотил их, – Ример навострил уши. – Вполне возможно, что так и было. Этого мы никогда не узнаем. А вот что я точно знаю – они не собирались в Урмунай. Геса разбудила меня той ночью, когда вы планировали уехать. Ты спал на руках у отца. Её глаза блестели, как стекло. В них было нечто, чего я раньше никогда не видела. Я спросила её, что случилось, но она не ответила. Она сказала только, что вы уезжаете. Навсегда.

– Куда? – Ример следил за лицом Рамойи в поисках признаков лжи. Он не нашёл их и ощутил беспокойство. Ему хотелось пошевелиться, но он остался стоять с прямой спиной. Он знал ответ.

– В Равнхов.

Ример поднял голову. Рамойя имела множество поводов солгать, но тем не менее он верил, что она говорит правду.

– Какая разница, где они умерли? – Его голос прозвучал резче, чем ему хотелось.

– Возможно, не имеет значения где, но почему – это ведь важно?

– Ты говоришь так, будто кто-то специально обрушил на нас снег. Под чистым небом нет никаких почему.

– Да ладно тебе, Ример! Ты сам призывал нас задуматься! Они приходят ко мне посреди ночи, чтобы попрощаться, перед тем как убежать в единственное свободное место одиннадцати государств.

– Илюме никогда бы такого не допустила!

– Твоя бабка ничего не знала. Я сдержала слово, которое дала Гесе. Я никому не рассказывала, что сначала они зашли ко мне. Не только ради неё, но и ради спасения собственной шкуры. Если бы я в этом призналась, то все поняли бы, что я знаю: поездка в Урмунай – выдумка. Поверь мне, существуют веские причины, по которым я не говорила об этом ни одной живой душе.

– Почему? Почему они захотели уехать из Эйсвальдра?

– А почему ты захотел, Ример? – В глаза Рамойи вернулось тепло, и это подтверждало, что она, наконец, поняла, почему он решил стать Колкаггой. Дело не в жажде крови. Это было необходимостью. Ример с трудом узнавал собственный голос, когда отвечал ей:

– Потому что за то, чтобы остаться, надо было заплатить большую цену.

Торье приблизился к Римеру и взял слово. Молодой воин понял, что внезапно стал новой гирей на весах наставника воронов. Союзником в борьбе. Северянин дрожал от праведного гнева по поводу того, что счёл убийством.

– Совет уже выдал свою последнюю ложь! За кровь платят кровью!

– Подожди! – Ример схватил его за руку. – Не сейчас. Вы ничего не можете сделать, пока идёт Ритуал. Слухи – совсем не слухи. Слепые свирепы, и имлингам нужна вся защита, которую они могут получить.

Ример мог представить себе Маннфаллу под властью слепых. Опустошение. Бессилие. Место без Потока и без жизни. Он никому не мог позволить покинуть Маннфаллу, не получив защиты. Только не теперь, когда ему было известно, что все слухи правдивы. Собравшиеся в комнате неуверенно смотрели друг на друга и на Рамойю. В его словах был смысл.

Хирка спрыгнула с потолочной балки. Девушка склонила голову набок. Её глаза были полны удивления.

– А как они защищают имлингов? В день моего Ритуала я не почувствовала никакой защиты. Но я ощутила Поток.

– Ты можешь чувствовать Поток? – Лея широко раскрыла глаза. Ример спрятал улыбку. Они действительно ничего не знают о Хирке. Если бы он решал, то всё так и осталось бы. Так было бы безопаснее для неё.

– Она чувствует Поток, – подтвердил он.

Торье по-прежнему был настроен более скептично, чем остальные, но охотнее делился своими сомнениями. Возможно, он судил слишком быстро, но говорил то, что думает. Ример почувствовал зачатки уважения к явлению, с которым он так редко встречался в жизни.

– Не так много имлингов, даже с древней кровью способны чувствовать Поток. Ты врешь, девочка!

Хирка фыркнула ему в ответ.

– Я не могу чувствовать его в таких трусах, как ты! Но я ощущаю его, когда он силён. В Римере. В Ворононосице. В Урде, – она содрогнулась. – Когда Ворононосица защищала нас на Ритуале, Поток казался холодным. И так же было, когда Урд убил пленника, который… Ванфвринн убил его. Потоком! Он возложил руку заключённому на голову, и я почувствовала, как Поток наполнил шахту. Наполнил меня. Не так, как Поток Римера. Это было больно, опустошительно. Это было знакомо, но в то же время чуждо. Трудно объяснить. Весь Поток стянулся к телу пленника. Оно тряслось. Его глаза… – Ример увидел, как она сглотнула. – Его глаза вращались. И он упал. Появилась кровь. Изо рта. Он лежал… – Хирка посмотрела на свою руку, как будто это она сотворила всё, о чём рассказывала. – Урд прислонился к стене. Он тяжело дышал. Я хотела…

За спиной Римера раздалось всхлипывание. Рамойя обхватила себя руками и была готова упасть на колени. Воин подхватил женщину до того, как она рухнула. Она втягивала в себя воздух короткими вдохами.

– В-Ветле… Во имя Всевидящего… – она уткнулась головой в плечо Римера. Подошла Лея и демонстративно оторвала от него Рамойю, как будто его близость могла причинить ей вред. Ример едва обращал на них внимание. Он смотрел на Хирку. Она чувствовала Поток одинаково хорошо, когда её защищали и когда Урд убивал. Он вспомнил отзвук разговора, подслушанного в Куполе.

Не следует ли отменить все Ритуалы, когда слепые на свободе?

Почему нет? Почему нет?!

Потому что Ритуал никогда никого не защищал.

Ример почувствовал, как похолодел. На него обрушилась лавина. Знание, безудержно катящееся вниз. Ужасное. Сносящее всё на своём пути. Ледяное.

– Они никогда никого не защищали. Они забирали Поток у имлингов, – слова Римера заставили всех замолчать. Сидевшие встали. Потом раздались выкрики. Но Ример их не слушал. Ему надо подумать. Додумать мысль до конца. Сложить кусочки мозаики. Это знание слишком велико, чтобы уложиться в голове. Слишком велико. – На протяжении многих поколений не рождался имлинг с сильными способностями к слиянию, по крайней мере, за пределами двенадцати семей. Конечно, нет! Они никого не защищают. Никогда не защищали ничего, кроме собственной власти.

Ример упал на стул у окна и схватился за столешницу. Он таращился на неё. Тёмное дерево. Порождение Потока. Состаренное Потоком. Сила в каждой прожилке. В каждой дыре от сучка.

– Мы забирали Поток у имлингов. Чтобы быть сильнейшими. Чтобы никогда не впустить в свой круг другие семьи.

Он посмотрел на остальных. Они были взволнованы, как будто у них на глазах его одолела болезнь. Даже Торье. Казалось, их стало больше. Или же у него двоится в глазах?

– Мы выжгли Поток из всех них, – он посмотрел на Хирку, на опухшие глаза Рамойи. Ветле никогда не был силён в слиянии с Потоком, хотя должен был. Теперь он знал почему.

– Как долго?

Ему никто не ответил. Рамойя опустила руку ему на плечо. Хирка растерянно переводила взгляд с одного на другого. Для наставников это знание тоже было слишком велико и могло свалить их с ног. Юноша не мог позволить им упасть.

Поднимайся, Ример!

Ример огляделся, но голос мастера Свартэльд шёл изнутри. В мире мастера не существовало слабых. Тело не властвовало над мыслью, только мысль над телом.

Это твоё собственное проклятое тело! Поднимайся!

Ример встал.

– Я знаю, что Совет шатается. Если вы хотите увидеть его падение, то сейчас самое подходящее время. Подобного не происходило на протяжении многих поколений, – сказал он. – Но вы должны подождать.

– Даже не пытайся, Ан-Эльдерин, – возмутился Торье. – Возможно, всё это такая же новость для тебя, как и для нас, но от этого наше дело становится значительно сильнее.

– Торье, делайте то, что должны, но мне для начала нужны ответы.

– Никто не даст тебе ответов, Ример, – произнесла Рамойя с облегчением. – Всю свою жизнь я надеялась получить ответы. Всю жизнь Ветле. Никто не даст тебе того, что ты хочешь. И никто не назовёт веские причины для этого.

Хирка сделала шаг вперёд.

– Он может, – сказала она.

– Кто? – спросила Рамойя. Хирке не надо было отвечать, за неё это сделал Ример.

– Всевидящий…

Хирка подошла к Римеру. В её взгляде удивление сменилось уверенностью. Он осторожно улыбнулся. Она поняла. Он видел, что она поняла. Торье фыркнул, и Ример услышал, как остальные натянуто рассмеялись. Ример не отводил взгляда от Хирки, а она – от него. Он должен объяснить всё остальным.

– У Всевидящего есть ответы. Он знает. Он знает почему.

Лея всплеснула руками.

– Никто за пределами Совета никогда с Ним не разговаривал. Очевидно, что даже ты. А ведь ты – ребёнок, которого Он спас от мертворождения. Ребёнок Ан-Эльдеринов.

Торье поддержал её:

– И даже если ты Его разговоришь, что заставляет тебя думать, что Он даст тебе ответы? Совет – это рассадник лжи и жадности! И он ведь тоже создан по Его распоряжению?

Многие собравшиеся сделали знак ворона. Это удивило Римера. Презрение к Совету должно было распространиться и на Него, на Всевидящего, да и на самого Римера, но этого не произошло.

– Вы оба говорите правду. Но я знаю, что они действуют без Его ведома.

– Что это ты такое говоришь? – Кнут отставил пивную кружку на подоконник. От ветра коричневая поверхность жидкости покрылась рябью.

– Я утверждаю, что Совет правит без Него. Как долго они это делают, я не знаю, но точно не позднее смерти Ванфаринна. Всевидящий не принял бы Урда во внутренний круг.

– Но я видела Его, – сказала Хирка. – Я смотрела Ему в глаза во время Ритуала.

– В таком случае, мы знаем, что Он жив. И я получу ответы.

Рамойя вздохнула.

– Ример, какие ответы Он должен дать, чтобы удовлетворить тебя? Никакой ответ не сможет оправдать вечность угнетения и коррупции. Никакой ответ не объяснит, как они уничтожают Поток, если это правда. Никакой ответ, Ример.

– Возможно. Но я всё равно получу их.

– У нас нет ни имлингов, ни времени на получение ответов. Даже тысяча имлингов не заставит Его говорить, – сказал Торье.

– Вам не потребуются ни тысяча имлингов, ни время. Я всё сделаю один, – Ример ощутил силу своих слов. Казалось, он сливается с Потоком. В тот же миг, как он произнёс эти слова, они стали истиной. Он прав. Вот что он должен сделать. Он должен встретиться с Ним. Со Всевидящим, ради которого он жил и убивал. С началом и концом. С тем, у кого имеются ответы на все вопросы. И если Он окажется таким же, как остальные члены Совета, это станет последним деянием Римера. Не имеет значения. Он всё равно уже отдал Ему свою жизнь.

Торье ударил кулаком в стену. Вороны заворчали.

– Он всё испортит! Вы не должны его слушать!

– Вам нечего терять. Я всё сделаю один сегодня ночью. Неужели вы настолько жаждете крови, что не можете потерпеть одну ночь?

Ему никто не ответил. Лишь через некоторое время Лея задала вопрос:

– А что именно ты собираешься сделать?

Ример с благодарностью кивнул ей. Он получил время, о котором просил.

– Я переберусь в Башню Всевидящего, – с этими словами юноша вышел из комнаты. Ему требовалось отдохнуть, побыть в тишине. Он слышал разговоры наставников воронов. Они считают, он лишился рассудка. Сошёл с ума. Или заболел. Возможно, они тоже правы. Проблема заключалась в том, что у него всё может получиться, только если Хирка настолько же безумна, как и он сам. Его Поток превращался в шторм, проходя через неё. Без неё у Римера никогда не хватит сил попасть ко Всевидящему.

Хирка провела худшие сутки своей жизни в Эйсвальдре. Взята в плен. Избита до крови. Подверглась нападкам. Ноги её больше там не будет. А от Всевидящего она отвернулась. Есть ли что-нибудь в этом мире, что он может ей посулить? Есть ли кто-нибудь, способный уговорить её последовать за ним на смерть? Он сомневался.

В многоголосье он различил слова Торье.

– Он что, идиот?

– Самый большой из всех, – ответила Хирка. – Во всяком случае, если думает, что сможет сделать это в одиночку!

В том самом месте и в то самое время Ример знал, что находится в опасности. Потому что внезапно вероятность подцепить гниль показалась малой платой за то, чтобы быть рядом с ней.