Где я?

Тёмные балки. Окна с перекладинами. Боль? Нет. Только воспоминание о боли. В тот же момент Ример понял, что лучше бы ему не просыпаться, но никак не мог вспомнить почему. Просто ощущение.

Он бывал здесь раньше. Или же он просто не в первый раз открывает глаза? В Блиндболе нет застеклённых окон. Он не в лагере. Не у Колкагг. Он парит над полом. Нет. Кровать. Он лежит в кровати. Он точно не у Колкагг.

Рядом с кроватью что-то зашевелилось. Собака? Рыжие волосы. Хирка. Хирка спит на коврике на полу. Он почувствовал, как грудь наполняется теплом. Чего бы он только не отдал, чтобы узнать правду о гнили. За окном шелестели деревья. Раздался крик ворона. Другой ответил ему. Больше никаких звуков не было.

Нет никакого Всевидящего.

Реальность обретала форму букв, как будто он читал книгу. Ример переворачивал страницы, одну за другой, и вспоминал. Он должен был умереть. Ример поднял руку и посмотрел туда, где ожидал увидеть открытую рану на своём теле. Дыру до самого сердца. Она была перевязана. Грудь стягивала тугая повязка. Он сел, не обращая внимания на головокружение, и опустил ноги на пол. Прохлада успокаивала. Вроде бы у него долго был жар. С тех пор как пошёл снег.

Шёл снег. Шёл снег? Во сне?

Он встал, ему пришлось ухватиться за спинку кровати и постоять некоторое время. Кому принадлежит эта кровать? Она большая. Простая деревянная кровать. На стене за её изголовьем с потолка свисала шпалера с изображением золотой короны на синем фоне. Старые короли севера.

Он в Равнхове. Ример улыбнулся. Видели бы это в Эйсвальдре. Корона считалась про́клятым символом. Её называли иконой злых времён до пришествия Всевидящего. Она приносила несчастья.

Они сами навлекли на себя все несчастья.

Горе крутило его живот и выло волком. Вой на луну, которого никто не слышал и никто не мог ответить. Пустота, которой Ример никогда раньше не испытывал. У него ничего не было. Он никто.

Илюме умерла у него на глазах. Она подтвердила всё то, чего он боялся. Что ещё она могла сделать, чтобы навредить ему? Умереть. Только умереть. Так она и поступила. За что она умерла? За ложь. За фальшивого бога, за представление о власти. Он привёл её к краю пропасти своими решениями. Но убил её не он.

Урд…

Ример сжал кулаки. Бок раздирала боль. Значит, он жив. Он сражался и выжил. Не все выжили.

Лаунхуг. Во имя Всеви…

Его накрыла небольшая лавина мыслей о последствиях. Ненастоящий Всевидящий. Что будет со всеми поговорками, такими как «во имя Всевидящего»? Они улетят вместе с воронами? Что со священными днями? С чертогами Всевидящего? С авгурами? Книгами? Как насчёт законов? На краткий миг Ример стал единым целым с Илюме. Она говорила именно об этом. Внезапно он осознал, почему тысячелетняя ложь была важна для неё. А что ещё оставалось имлингам? Разрушить каменные столпы и построить новые из песка? Из ничего?

Лучше это, чем ложь!

Ример на цыпочках обошёл спящую девочку и стал искать свои мечи. Их не было. Конечно. Но аккуратно сложенная одежда лежала на деревянной табуретке, обитой овечьей шкурой. И чёрный костюм, и светлая одежда стража. Они распотрошили его мешок. Метательные ножи и отравленные стрелы тоже исчезли.

Он оделся как тот, кем он был. Колкагга. Ример Ан-Эльдерин – телохранитель и наследник кресла – перестал существовать.

Ример выглянул в окно. На подоконнике стоял подсвечник, огарок сальной свечи торчал из него как каменная трубка. На улице виднелись поросшие соснами горы. Дома, стоявшие на крутых склонах, опирались друг на друга. Дикий пейзаж, который имлинги попытались укротить. У него появились смутные воспоминания о том, как кто-то рассказывает ему об этом месте.

Хирка.

Приглушённые разговоры и тени на холме свидетельствовали о том, что дом находится под охраной. Иное удивило бы его. Ример не стал надевать капюшон и направился к двери. Каждый шаг отдавался болью в боку. Ему нужно зеркало. Он должен увидеть, что от него осталось. Но были и более срочные дела.

Он беззвучно приоткрыл дверь, чтобы не разбудить Хирку. Она лежала на боку, как скомканная половая тряпка. Одежда задралась, голова повёрнута в сторону. Одной рукой она прикрывала глаза, другой сжимала мешок. Ример закрыл за собой дверь. Он стоял на верхней площадке лестницы, ведущей во двор, где вокруг громадной ели располагались различные постройки.

Он был не один – дом охраняли семеро имлингов. Один из них сидел с закрытыми глазами на нижней ступеньке лестницы, прислонившись к стене. Его шлем был повреждён, и поэтому казалось, что у него сломан нос. Вокруг охранника по земле скакал воробей и подбирал крошки от его еды. Меч лежал у него на коленях. Другой страж стоял у стены и рассеянно ковырял перочинным ножом глину между камнями фундамента. Ещё двое сидели на земле и играли в камешки. Некоторые вполголоса разговаривали о том, что на них криво смотрят, потому что они стоят здесь каждый день. Это не удивило Римера. Он в стане врага. Но семь стражей для охраны полумёртвого имлинга? Судя по всему, в Равнхове тоже серьёзно относились ко всеобщим предрассудкам. И, очевидно, его личность ни для кого здесь не секрет. Он олицетворял всё, что они презирали.

Ример кашлянул.

Стражи, спотыкаясь, заняли позицию так быстро, что один из них чуть было не упал, но умудрился устоять на ногах. Они вынули мечи и выставили их вперёд. Когда они замерли, то стали выглядеть вполне солидно. Каждый из них мог неплохо защищаться. Не слишком хорошо, но нормально.

– Отведите меня к Эйрику Вильярсону, Эйрику Громадному. К тому, кого вы называете хёвдингом, – Ример говорил громко, чтобы голос не подвёл его после неизвестного числа дней в постели. Один из стражей кивнул и пошёл вперёд. Другой схватил несчастного за руку и потянул обратно, как собаку, не отводя взгляда от Римера.

– Что тебе от него надо?

Хорошо. Померимся силой.

Они что, не поняли, откуда он явился? Ример знал абсолютно всё о том, как надо мериться силой. Он мог давным-давно покончить с ними, к тому же он всего лишь раза в два моложе темноволосого воина, стоявшего перед ним. Ример не ответил. Он спустился вниз и остановился пред смельчаком. Взгляд противника метался между Римером и остальными, как будто искал поддержки, которая никак не появлялась.

О, Всевидящий, я же не вооружён…

Но Ример ничего не сказал. Он ждал, когда стражи примут решение.

– Может, его нет у себя!

В обычный день Ример рассмеялся бы. Другой страж сжалился над товарищем и не позволил неловкой ситуации затянуться.

– Мы должны проверить. Пошли.

Они тронулись в путь – Ример в окружении нервных мужчин. Кто-то нарисовал углём на стене круг со стрелами, указывающими в центр. Старинный оберег от слепых и нежити.

От меня.

Дом хёвдинга Равнхова только что пробудился. Значит, сейчас утро. До сих пор Ример не был в этом уверен. Всякая деятельность прекращалась, когда они проходили мимо. Девочки и мальчики в синей одежде с корзинами или стопками льняного белья в руках останавливались. Кто-то замирал, наполовину вытянув руку, чтобы покормить кур или собрать яйца, и провожал взглядом Римера и воинов. Точильный камень прекратил работу. Лошади остановились. Он был мёртв, но стоял на двух ногах. Он из Маннфаллы. Враг среди них.

– Жди здесь, – самый смелый из стражей зашёл в высокий зал – центральную деревянную постройку, о которой Ример уже знал из рассказов Хирки. Он знал, что ничто больше не имеет значения, но поймал себя на том, что с интересом ожидает встречи с Эйриком. По словам Хирки, он был добродушным медвежонком, который боится лекарственных трав. По мнению Эйсвальдра – кровожадным безбожником.

Эйрик вышел на улицу. В нём было понемногу из каждого описания. Он открыто смерил Римера взглядом от волос до сапог, почесал плечо, которое было ниже другого, как будто его оттягивали мировые проблемы, требующие внимания. При этом Эйрик совершенно не казался обременённым проблемами или беспокойным.

Он попросил своих имлингов отойти назад и оставить его наедине с «тенью». Ример криво улыбнулся. Эйрик не знал, насколько он прав. Он имел в виду «тень» – Колкаггу, чёрную тень. Но только это выбранное им слово могло описать нынешнее состояние Римера.

Один из имлингов запротестовал. Эйрик поднял лохматую бровь, и стало тихо. Эйрик повернулся спиной к воинам и зашагал вперёд.

– Пошли. Ты должен кое-что увидеть, – произнёс он голосом, похожим на грохот мельничных жерновов. Ример направился вслед за ним. Воины смотрели им вслед долгими взглядами. Эйрик и Ример поднимались в гору по тропинке позади домов. Ример вспомнил острые торфяные крыши из рассказов Хирки. Город находился прямо под ними, как и мост через ущелье, где жили вороны. Здесь красиво. Надолго и вне времени, как лагеря в Блиндболе. Он хотел сказать это Эйрику, но не стал.

– Мои имлинги думают, что я лишился рассудка, потому что оставил тебя в живых. Потому что укрываю убийцу, который служит Маннфалле. Одного из тех, благодаря кому я проделал полпути в Шлокну, кто напал на меня самым трусливым способом. Нож в спину. Он прятался, как зверь. Как слепой. Если бы решали мои имлинги, то к настоящему времени тебя уже скормили бы воронам. Я действительно лишился рассудка, Ример Ан-Эльдерин?

Ример моментально понял, почему Совет желал смерти этому мужчине. Он был имлингом с убеждениями, тем, кто принимает решения, и тем, кто готов отвечать за их последствия. Он шёл по тропинке перед Римером, спиной к нему. Спиной, в которую один из соратников Римера метнул нож. Тем не менее Эйрик не оглядывался. Конечно, у Римера не было оружия, но на бедре у Эйрика висел кинжал, завладеть которым не представляло никакого труда. Но Эйрик только что заявил, что принял решение не убивать его. Ример почувствовал желание подчеркнуть, что уже отплатил за услугу.

– Я бы сказал, ты лишился рассудка, если решил, что твои имлинги смогут помешать мне убить тебя.

Эйрик остановился и повернулся к нему:

– Они здесь не для того, чтобы помешать тебе, Колкагга. Они здесь, чтобы ты оставался в живых.

Ример изучил бородатое лицо в поисках признаков лжи или скрытых мотивов, но не нашёл ничего подобного. Эйрик сказал то, что думал и имел в виду. И в ответ хотел получить только честность.

– Я никому не желаю смерти, хёвдинг. Никому к северу от Маннфаллы. Я понимаю, что Равнхов хотел бы изрубить меня на кусочки, но я также понимаю, что существует причина, по которой я до сих пор жив.

Они продолжили путь вверх по тропинке. Становилось прохладнее.

– Я думал, что девчонка – наша надежда, – сказал Эйрик. – Голубая кровь из Ульвхейма, да. Древняя кровь. Столько презрения к Совету. Сильная связь с Потоком, достаточная для того, чтобы раскрыть пропасть под ногами армии Маннфаллы. Мне рассказывали, что она взорвала камень, когда имлинги пытались разбить ей башку. Что она выходила живой из таких переделок, в которых здоровенные мужики потеряли бы связь с Потоком. Говорят, к ней прибился ворон. Дикий и нетренированный.

Ример провёл рукой по лицу и удручённо улыбнулся. Пёрышко превратилось в курятник. Недопонимание, способное вызвать войну между государствами. Но он не перебивал Эйрика, чтобы пояснить что-то, ведь тот уже давно понял, что Хирка не то, на что он рассчитывал.

– Мы знаем, кто она. Дитя Одина. Слепая к земле. Но она не лишена способности к слиянию. Хирка обещала помочь и сдержала своё слово. Она привела к нам того, о ком мы и мечтать не могли. Наследника кресла! Внука Илюме! Равнхов силён, Ример Ан-Эльдерин, и исход этой войны не предрешён. Но ты – наша страховка. Поэтому ты до сих пор жив.

Ример улыбнулся. Это честные слова. Не стратегические. Эрик сказал то, что думал. Ример решил сделать то же самое.

– Я – никакая не страховка. Я – гарантия нападения. Урд Ванфаринн желает заполучить Равнхов, и того факта, что мы с Хиркой находимся здесь, более чем достаточно для нападения. Мы вне закона.

– Ты считаешь нас слепыми и глухими? Мы знаем, что вы сделали. Мы знаем, что сделал Урд. Я скорблю о твоей утрате, но мы горевать по Илюме не станем. Равнхов будет праздновать каждое освобождение кресла. Я знаю, что ты предал своих, но это не меняет того, кто ты.

Ример понял, что Хирка ничего не скрыла от Эйрика, пока сам он сражался со Шлокной. Она рассказала всё, что могла. Вероятно, вороны от Рамойи прилетали в Равнхов каждый день с той ночи в Эйсвальдре. А Хирка рассказала им о Всевидящем? Знала ли Рамойя? А наставники воронов? Как можно поведать о таком в маленьком свитке? Что башня пуста. Что нет никакого спасения. Что они одиноки.

Все одиноки.

Они дошли до места, которое располагалось в тени двух покрытых снегом горных вершин. Казалось, они входят в зиму. Перед ними возвышалась стена изо льда.

– Всё в порядке? – Эйрик задал свой вопрос, не поворачиваясь и не останавливаясь. Ример мог бы назвать множество вещей, которые были не в порядке, поэтому трудно было понять, что имел в виду Эйрик.

– С чем?

– Тебе бок пропороли пару дней назад.

– Всё лучше, чем должно быть. Спасибо.

Эйрик тихо посмеялся.

– Я думал, что у девчонки с головой не всё в порядке, когда она явилась сюда в первый раз. Мешок набит какими-то бабскими штучками, местешипом и бог знает чем ещё. Я бы ни грамма этого безобразия на себя не намазал, даже если бы был в двух шагах от Шлокны. Но ты-то жив, да. И я. Это говорит в её пользу, как мне думается. Ты сутками лежал без сознания, так что, если бы всё шло как обычно, ты бы ещё не мог стоять на ногах. Говорят, это Поток держит тебя. Самые нервные из парней говорят: это потому, что Колкагги не могут умереть. Их благословил Всевидящий. Теперь им, видимо, придётся искать другую причину.

Они знают. Равнхов знает.

Голос Эйрика не изменился. Он говорил о несуществующем Всевидящем, словно о погоде.

– Вы не собираетесь ответить? – спросил Ример.

– На что?

– На всё! Эйсвальдр тысячелетиями был несправедлив к вам! На вас давили, вас притесняли. Вам врали! После войны из северных земель выкачали все кроны, у вас отбирали королевства. На вас повесили долг Маннфалле. Вам приходилось преклоняться перед нашими великими именами. Перед моими предками! А теперь они собирают войска под предлогом того, что вы укрываете предателей. Предавших Всевидящего, которого не существует! Почему ты не отвечаешь, Эйрик! Ты мог забрать мою жизнь!

Эйрик остановился и вновь повернулся:

– Сделано много ошибок. Утрачены жизни. Имлинги страдали ни за что и многого лишились из-за этих ошибок.

Ример кивнул. Он чувствовал, как напряглись челюсти. Ради этого он и пришёл. Он должен заплатить цену. Эйрик подошёл ближе и заполнил собой всё поле зрения.

– Большинство из этих ошибок было совершено ещё до твоего рождения, мальчик.

Ример заморгал, как будто только что очнулся ото сна, и посмотрел на хёвдинга. У него закружилась голова. Он должен ответить, но что он может сказать? Ример вырос в Эйсвальдре. Он был частью проблемы. Он не ссорился, а просто ушёл от них – сбежал к Колкаггам, и всё стало ещё хуже, потому что он превратился в оружие системы, которую презирал. Ример совершил ошибку. Много ошибок.

Но Эйрик продолжал говорить, как будто ничто из этого не имело значения.

– Одна знакомая мудрая женщина сказала как-то, что опасно собирать чужие ошибки. Очень скоро их становится слишком много. А хуже всего, если ты начнёшь относиться к ним, как к своим собственным.

– Ты сам совершаешь ошибку, если думаешь, что моя единственная вина в том, что я родился в Эйсвальдре.

– Пошли, – ответил Эйрик.

Он направлялся к ледяной стене между горными вершинами. Она была высотой в несколько имлингских ростов и сияла сине-белым над их головами. Эйрик свернул в трещину во льду, достаточно широкую, чтобы вместить его. Ример шёл следом. Казалось, они идут по дну моря. От ледника доносился приглушённый треск. Здесь всё зависит от настроения льда. Если он решит сдвинуться, их обоих сомнёт насмерть. Ример увидел своё волнистое отражение на поверхности. Оно было похоже на призрак. Трещина расширилась и превратилась в пещеру. На возвышении изо льда в глубине пещеры лежало какое-то существо. Оно спало. Или было мёртвым?

Ример подошёл ближе. Что-то не так – он чувствовал это низом живота. Нарастающее беспокойство. Он знал, на что смотрит. Он никогда их не видел и никогда не слышал ни о ком, кто видел их. Но он уверенно узнал того, на кого смотрел, как будто это обычная собака.

Перед ним был один из слепых.

Рука Римера непроизвольно рванулась к бедру, но он не мог выхватить меч, которого у него не было. Слепой не шевелился. Он – а сомнений в том, что это был мужчина, не было никаких – лежал на спине, руки вдоль тела. Кожа – белая, как кость. На животе – лиловая рана. Казалось, все краски болезненно искажены светом, который отбрасывал ледник. Или нет?

Ример шёл к существу, словно пребывая в трансе. Строение его тела было таким же, как у Римера. Руки. Грудь. Те же мышцы выступали на тех же местах, что и у него, и, казалось, были созданы для той же работы. Он не знал почему, но он ожидал увидеть нечто совершенно иное. Но имелись небольшие отличия, от которых кровь стыла у Римера в венах.

Пальцы существа заканчивались когтями, но они не были похожи на когти какого-либо из известных ему зверей. Они не росли из тела. Они были частью пальцев, как будто кто-то заточил их ножом, задубил кожу, которая сужалась ближе к концу пальца и превращалась в острый шип.

Голова была чуточку у́же, чем следовало. Чёрные растрёпанные волосы лежали на льду под его головой. Голова склонилась набок. Лицо исказилось в гримасе, возможно, он кричал. Глаза закрыты. Рот полуоткрыт. Синий язык свернулся в трубочку за двумя острыми клыками. Оснащён как хищник.

У Римера появилось ощущение, что он стоит на краю пропасти. Он смотрел на то, что не предназначалось для его глаз. На то, что не принадлежит этому миру. Он подошёл почти вплотную к телу и приподнял веко большим пальцем.

Белизна.

Только белизна. Никакой радужной оболочки, никаких зрачков. Даже нет вертикальной прорези, как у кошек. Он не знал почему, но это он тоже ожидал увидеть. Значит, слепые действительно слепы. Во всяком случае, хоть какие-то из слышанных им рассказов были правдой. Но облегчения она не принесла. Ример отнял руку от существа. Холод остался в большом пальце. Другой холод, отличный от того, что замораживал его дыхание. Он повернулся к Эйрику.

Эйрик стоял, сложив на груди руки, и ждал. Ждал, пока Ример переварит увиденное.

– Я… я не знал… Я не верил…

Он чувствовал, что его слова честны. В глубине души он никогда не верил. Слепые вернулись. Он слышал об этом. Совет открыто обсуждал это, но в такое невозможно поверить, пока не увидишь собственными глазами. А что он думал? На что надеялся? Что слепой окажется чем-то другим? Диким зверем? Или что Совет был прав и всё это выдумки Равнхова? Совет был совершенно не способен действовать… Так что же ему делать со всем этим? Ример пристально разглядывал слепого.

Проснувшийся ужас начал отравлять его. Ример задышал медленнее, чтобы сохранить контроль. Ужас не опасен. Он узнавал его. Ример испытывал его, когда был ребёнком. Ребёнком, столкнувшимся с превосходящими силами. С напором снега. С ощущением, что вот-вот задохнётся.

Ничто не может повредить тому, кто уже мёртв.

Ничто знакомое. Но это ему не знакомо. Кто они? Как с ними сражаться?

Голос Эйрика напомнил Римеру, что он в пещере не один.

– Ты думал, что это стратегические слухи. Ты думал, это ложь с севера. Предлог для того, чтобы начать вооружаться и обвинить Маннфаллу в том, что она никого не может защитить.

Ример почувствовал, что, стоя среди льдов, объят жаром.

– Те двенадцать так думали. Маннфалла так думала. Лично я никогда не понимал, какая вам от этого польза. Слепые заставили бы весь мир объединиться вокруг Ритуала, того самого Ритуала, от которого вы хотите избавиться. А это в лучшем случае тактически неумно.

Эйрик изучал его, склонив голову. Борода приподнялась с одного бока, как будто он улыбался. Но Эйрик не комментировал предположения Римера. Он кивнул в сторону слепого.

– Их было двое. Может, больше. Никто не может быть уверен, да. Мы охотились на них, когда нашли вас. Они тоже вас нашли. Может, учуяли Поток, когда ты убивал своих.

В груди Римера кольнуло. Своих. Которые сражались и пожертвовали жизнями ради лжи. Может быть, он мог их спасти. Если бы только он нашёл другие слова до первого удара… Ример сглотнул.

– Я бы заметил их. Там никого не было. Никого, кроме нас.

– Их никто не видит, мальчик. Имя говорит за них. Они делают других слепыми. Но они держались на расстоянии, и это из-за воронов.

Внезапно Ример вспомнил небо, на которое смотрел в тумане боли. Вороны. Много воронов. Чёрные пятна, кричащие среди белого снега. Хирка, волокущая его.

– Поэтому они не нападают на Равнхов?

Эйрик кивнул.

– Они опустошили достаточно в этих местах. Поверь мне, ты бы не захотел увидеть имлинга, из которого выкачали всю силу Потока. Он становится похожим на слепого, как две капли воды. Бледный. Обескровленный. Глаза закатываются. Слепые вытягивают из тебя жизненную силу. Бабы говорят, они пожирают твою душу. И они проделывают это с мужчинами, женщинами, детьми и медведями. Они охотятся за жизнью, какую бы форму она ни имела. Чтобы сражаться с ними, надо быть готовым к потерям. Они умирают, как обычные имлинги, но…

Ример закончил за него:

– Но за это приходится платить?

Эйрик провёл большой ладонью по лицу.

– Тебе кажется, что ты поймал их, но они растворяются. Вплавляются в скалы.

Ример почувствовал, как у него по телу пробежал холодок. С чего начать? Единственный известный ему способ остановить их – это отправить Хирку… Куда? Домой? А где находится дом детей Одина? Не здесь. Здесь не её дом.

– Врата… Они являются из каменных кругов.

– Да, мы знаем. У нас рассказывают те же сказки. И мы хотели уничтожить круг на горе Бромфьелль, прямо над нами, но тут появился этот умалишённый камнерез.

У Эйрика крыша поехала?

– Кто?

– За пару дней до того, как мы нашли вас, сюда пришёл сумасшедший камнерез из Эльверуа.

– Хлосниан!

Эйрик приподнял кустистую бровь.

– Вы знакомы?

Ример помотал головой, но не чтобы отрицательно ответить на вопрос Эйрика. Он просто не мог поверить. Хирка была права. Если кто и знал, как работают древние круги, так это Хлосниан.

– Он вырубил портрет Всевидящего в Эльверуа. Что он сказал?

– Боюсь, он не такой, каким ты его помнишь. Если, конечно, он не всегда нёс чушь. Он сказал, древа больше нет. Старик бушевал, как малое дитя, когда мы захотели уничтожить круг на Бромфьелле. В таком случае мы никогда не сможем сдержать их, сказал он. Сорванную дверь невозможно запереть, да. Мы проголосовали, и большинство решило послушать его.

– Голосование? Что ты имеешь в виду?

– Весь Равнхов. Путём поднятия рук. Вопрос ведь заключался в том, следует ли принести жертвы сегодня, чтобы спасти всех завтра.

Ример не мог поверить в услышанное. Что они сделали? Собрали каждую живую душу в городе и задали ей вопрос? Эйрик не заметил его удивления, он продолжал говорить:

– Камнерез думает, что есть только один способ остановить их. Необходимо вернуть девочку домой. Туда, откуда она явилась.

– Нет! – Ример не желал слушать. Это неправильное решение. Это малодушное решение. Решение, которое нанесёт вред невинному. – Существует иной способ, Эйрик. Смерть Урда Ванфаринна. Это его слеповство. Это он привёл их сюда. Без него они не смогут найти дорогу.

– Ты уверен?

Ример закрыл глаза.

– Нет. Нет, я не уверен. Но мы должны действовать так, будто я уверен. Мы не можем требовать от Хирки, чтобы она убралась из Имланда. Даже если Хлосниан знает, как это сделать, – это не выход. Никто не знает, откуда она явилась и куда идёт! Это по другую сторону! В прямом смысле! Вы с тем же успехом можете сжечь её заживо.

Эйрик снова почесал плечо.

– Это решение принимать не нам. Ей.

Ример ещё раз взглянул на слепого. Урод. Не потому, что он настолько отличается от него самого, а потому, что до ужаса похож на него. Никто не знает, откуда они приходят или сколько их.

– Как они убивают?

– Мы не знаем.

– Как часто?

– Этого мы тоже не знаем. Мы думаем, они прибывают партиями и снова уходят спустя несколько поворотов песочных часов. В двух местах мы не обнаружили ничего кроме пепла, но это потому, что имлинги сожгли и дома, и трупы, когда обнаружили убитых. Если бы ты видел убитых, ты бы не стал осуждать их. Мы слышали похожие истории из других мест. Так что мы думаем, что эти двое отстали от… стада.

– Изгои?

– Либо изгои, либо чересчур ретивые. Забежали слишком далеко и пропустили повозку, идущую домой, – Эйрик рассмеялся, но смех его был нервным. Довольно неприятно слышать подобный звук от такого крупного мужчины.

– Идём, Ример. Ты ещё не завтракал, а ведь ты долгие дни жил, питаясь каплями слепосусла, которыми тебя поила девчонка.

Ример различил тепло в его голосе, хотя Эйрик и обидел сусло, поддержавшее жизнь в том, у кого не хватило ума прикрыть свою спину. И только сейчас Ример понял, что сосущее ощущение в животе – это голод, а не отголоски сна и болезни.

Они вышли из трещины в леднике и направились ко двору хёвдинга. Оставлять слепого на леднике казалось неестественным. Ненормальным. И небезопасным.

– Разве можно просто держать его там? – спросил Ример.

– А что с ним ещё делать? Сжечь слепца?

Слово пробежало по спине Римера. Слепец… Будто он говорит о какой-то будничной неприятности. О крысах. Или насекомых. Ример остановился.

– Они могут быть источником болезней. Или ещё хуже: что, если кто-то из города забредёт сюда и увидит его? Начнётся паника!

– Ты действительно вырос в Маннфалле, тень. Ты хочешь сказать, нам надо спрятать его от имлингов?

– Я бы сказал…

Эйрик повернулся к Римеру:

– Вряд ли в Равнхове найдётся хоть один имлинг, который уже не побывал здесь. Они видели его. Все.