Эта женщина, Грета, осведомилась, дать ли мне что-нибудь, чтобы я забылась; я согласилась, решив, что она может просто снести мне голову с плеч, если боль не прекратится. К счастью, такое драматическое средство не понадобилось; она сделала мне укол, и через несколько мгновений я погрузилась в благословенное ничто.

Когда я очнулась, в комнате было совершенно темно, но в ней оказались люди. Я быстро поняла, что темнота объясняется повязкой, плотно укутавшей мне голову. А люди… что ж, просто их было много. Но помимо множества человеческих голосов вокруг, мне показалось, я слышу и птичьи — неужели в Серебряной Туфельке есть птичник? — и ощущаю запах двух десятков роз. Я даже узнала сорт роз — «Двойная радость» по топкому аромату каждого лепестка. Зрение, возможно, мне отказало, но обоняние и самой лучшей форме.

— Мы не можем вывести се так же, как привели, — заявил Феликс. — Это убьет ее.

Мысль о повторном проходе через этот большой круглый серебряный палец ноги вызвала у меня учащенное сердцебиение.

— Не может же она оставаться здесь вечно.

— Грета никогда не покидает убежище, — напомнил Майках.

— Грета — медиум, — возразила Чандра, — не супергерой.

Видимо, это продолжается уже какое-то время. Силы зла сегодня ночью могут свободно действовать в Лас-Вегасе, а супергерои из отряда Зодиака 175 спорят друг с другом, как команды на бейсбольном поле. К тому же говорят обо мне так, будто меня здесь нет. Нет, хуже: словно я здесь, но не понимаю ни одного слова.

Я, конечно, понимала. Я супергерой, а супергерои не умирают. Я едва не погибла, и это их всех испугало до смерти.

Я зашевелилась в море подушек, и разговоры прекратились.

— Значит, вы считаете, что я здесь в ловушке? — На меня устремились взгляды пяти пар глаз: я их не увидела, по почувствовала. — В ловушке в Серебряной Туфельке, так?

— Хм, — немного погодя откликнулся Уоррен. — Да.

Я кивнула, словно самой себе, и поджала губы. — Но я в безопасности?

— В безопасности, но совершенно бесполезна, — сказала Чандра справа от меня.

— Дело в том, что мы не можем выпустить ее из убежища, пока не поймем, как Аякс сумел так быстро ее отыскать, — произнес Майках. — После того как Чандра создала новый запах, я сам наложил его на Оливию. Он свежий и полностью забивает ее природный запах. Я даже подчеркнул его, чтобы связать ее с Уорреном.

Этого я не знала.

— Майках прав, — заметил Уоррен. — Я по-прежнему считаю, что ее нужно загипнотизировать и узнать, как…

— Уоррен, мы уже обсуждали это. — Голос Греты звучал резко. Похоже, за этой мягкой внешностью кроется сталь. — Она и так достаточно испытала.

— Но Аякс должен был добраться до нее через меня.

Это утверждение было встречено молчанием. Я вспомнила гневные слова Уоррена в такси. Что ты такого сделала, что он тебя нашел?

— Ну, я не звонила ему и не просила встретиться, если ты об этом думаешь.

Я представила себе этот звонок.

Аякс, дорогой, давай начнем все сначала. Мне нужно заглянуть в фотомастерскую, но мы можем убить там невинную девушку — просто ради прежних времен. Я знаю, тебе это понравится. Прихвати что-нибудь поострее, чтобы можно было поиграть. Может, что-нибудь такое, что вспыхивает при прикосновении?

Прохладные пальцы коснулись моей кожи, повязку осторожно сняли. Я помигала, как новорожденный. На самом деле в комнате было полутемно, но мое зрение все равно с трудом воспринимало этот слабый свет. Но оно работало достаточно хорошо, чтобы я разглядела широкие карие глаза. С ними был связан запах, который я мысленно уже отождествила с Гретой. — Спасибо.

Она ответила тем, что села на кровать рядом со мной: се тяжесть была почти неощутима.

— Может, ты расскажешь нам, что делала, когда Аякс нашел тебя. Начни с того момента, как Уоррен связался с тобой, и вспоминай все до появления Аякса.

Я осмотрела комнату, цветистую, женственную, полную роз, и увидела, что все остальные, кроме Грегора, собрались у моей постели. Чириканье, которое я слышала раньше, доносилось из большой золотой клетки на пьедестале в глубине комнаты; в клетке сидели два попугайчика.

— Ну, я собралась и пешком, как и велел Уоррен, пошла на Бульвар, но у меня была пленка, которую нужно было проявить, и я подумала, что…

— Значит, ты нарушила прямой приказ, прокомментировала Чандра.

— Я не зеленый — будь он проклят — берег. Я бросила на нее раздраженный взгляд. — И нет, приказ я не нарушила. Я была всего в квартале от места встречи, а времени было достаточно. Я не знала, надолго ли отправляюсь — сюда, я имею в виду, — и хотела взять с собой снимки. Вот и все.

— Где они? — негромко осведомился Уоррен. Я впервые внимательно посмотрела на него. Он и так выглядел непрезентабельно в потрепанной одежде и с грязными волосами, а уж моя засохшая кровь на рубашке добавила колорита.

— В сумке. Не представляю, что с ней.

Забытая сумка лежала в углу. Я подумала, не разрешить ли Уоррену порыться в ней, но остановила его, когда он собирался раскрыть замок.

— На твоем месте я бы этого не делала. Внутри комиксы Тени вперемешку с комиксами Света.

Уоррен передал сумку мне.

— Открой.

Я потянула за ручку и раскрыла замок. Все уставились на мои руки, когда я доставала и откладывала комиксы Темп. В глазах присутствующих появилось любопытство, они пытались прочесть заголовки; Я достала и комиксы Света, положив сверху книгу о Страйкере.

— Вот эту я читала у входа в магазин, когда впервые почуяла Аякса.

— Можно? — спросил Уоррен. Я протянула ему комикс, и он принялся листать его.

— Он о парне по имени Страйкер, который попал в засаду во время своей трансформа…

— Мы знаем о Страйкере! — гневно выпалила Чандра. — Не говори о нем так, будто знала его.

— Боже, оставь ее в покое, Чандра.

— Иди ты, Феликс! — крикнула она и обвела всех вызывающим взглядом: кто еще что-нибудь скажет. Когда дошла до меня, скривила губы и недоверчиво покачала головой: — И она первый знак? Что за вздор!

Она развернулась и вышла, захлопнув за собой дверь. Попугайчики в клетке раскричались.

— Иди за ней, Феликс, — негромко попросил Уоррен.

— Да пошла она!

— Феликс.

Феликс вздохнул и покинул комнату, не проронив больше ни слова. Майках неловко поерзал.

— Я тоже пойду. Им может понадобиться рефери. Майках ретировался, а Грета прикоснулась к моей руке.

— Прошло всего шесть месяцев, — объяснила она спокойным добрым голосом. — Раны еще свежи.

Я кивнула, понимая. В конце концов я тоже видела смерть Страйкера. Видела, как рвутся жилы на его шее, как кровь заливает платье его матери, слышала ее душераздирающие крики. Чандра все равно сука, но нельзя винить ее в постигшем горе.

— Мне жаль, — искренне сказала я.

Грета потрепала меня по руке, затем налила в чашку чая из керамического чайника, гревшегося на плите.

— Все в порядке, дорогая. Выпей. Я сама собирала и сушила травы.

— Что это? — Уоррен держал в руках снимок Бена. Должно быть, я сунула его между страницами комикса, когда Аякс нашел меня.

— О боже. — Грета сочувственно глядела на меня. — Ничего удивительного.

— Что? — Я переводила взгляд с нее на Уоррена и назад, забыв о дымящейся чашке с чаем.

— Всякий может это почувствовать. — Она покачала головой.

Я открыла рот, чтобы спросить, что она имеет в виду, и неожиданно поняла. Это так легко, когда тебе покажут. Грета, прочитав мои мысли, тем не менее ответила: — Твою печаль, дорогая. Такая глубокая печаль. Так Аякс понял, где ты. Сильные эмоции: любовь, ненависть, горе, радость, надежда — выдают тебя, если ты не умеешь их контролировать.

— Поэтому мы просили тебя оставаться спокойной, — Уоррен по-прежнему казался раздраженным, но по крайней мере грязное подозрение с меня снято.

Грета наклонилась ко мне.

— А кто это?

Уоррен захлопнул комикс, оставив снимок внутри. Скатал его в трубку и показал на меня.

— Поговорим об этом позже.

И он тоже вышел из комнаты, оставляя за собой волны ярости.

— Ну как, — пошутила я, — умею я всех разогнать?

— Да, отлично сработано, — подыграла Грета, и я, сама того не желая, рассмеялась.

Она маленькая женщина, эта Грета, с тонкими пальцами и запястьями и такими же хрупкими ногами, что видны из-под узкой юбки и лабораторного халата. Разумного размера каблуки, скромные украшения, а волосы, убранные в шиньон, поседели на висках. Я бы дала ей сорок с небольшим, если бы ее глаза не были такими мудрыми. «Грета старше, — решила я, — и, вероятно, гораздо жестче, чем можно подумать, глядя на ее лицо в форме сердца».

— Ты как будто хорошо поправляешься, — объявила Грета, возвращаясь ко мне. — Кроме рапы на бедре, серьезных повреждений нет.

Я коснулась внутренней стороны бедра, где меня задел кондуит Аякса, когда я убегала; рана была зашита и причиняла лишь легкое неудобство.

— Останется шрам — они всегда остаются от сверхъестественного оружия, — но порез был неглубокий. — Грета поправила мои простыни. — Твои глаза были в более тяжелом состоянии.

— Такое с кем-нибудь случалось раньше?

— Что именно? Повреждения, полученные по пути в убежище? — Я кивнула. — Не с агентами Света. Однажды Овен со стороны Тени пытался силой прорваться в убежище. Я слышала, что к тому времени, как он достиг конца спуска, от него осталось достаточно, чтобы покрутить на рашпере. Но это было три года назад, еще до меня.

До нее? Я наклонилась вперед, чтобы ей удобней было разглядывать мои глаза. Вероятно, ей понравилось то, что она увидела, потому что она перестала щуриться и улыбнулась.

— Я считала, что нужно вырасти в Зодиаке, чтобы стать членом отряда…

— О, нот. Я пришла к этому поздно, как ты. — Она снова села на кровать рядом со мной. — Моя мать была смертной — конечно, одаренной, но все же смертной. Отец — звездный знак Близнецы. Если бы родословная строилась по отцовской линии, я сама была бы звездным знаком. А так мне не хватает некоторых… физических данных. Технически, я не вхожу в отряд. — Она сухо усмехнулась, но не казалась обиженной такой судьбой. — Вдвоем они передали мне достаточно, чтобы я могла стать вспомогательным персоналом. Звездные знаки приходят ко мне, когда опасаются, что их эмоции — и соответственно их феромоны — могут их выдать. А иногда они приходят поговорить.

— Значит, ты… как шринк?

Она поморщилась, услышав это слово.

— Лучше звучит «психолог сверхъестественного».

— Не… независимый? — спросила я, вспомнив описанное в комиксе деление на членов отряда и остальных.

Грета рассмеялась, потом слегка присвистнула краем рта.

— Будь осторожна с использованием этого слова. Некоторые могут сильно оскорбиться, если ты причислишь их к бродячим агентам.

— Прости.

— О, я не имела в виду себя. Как я уже сказала, я отношусь к вспомогательному персоналу отряда. Мать ушла, когда я была еще ребенком. Вскоре после этого умер отец… от сверхъестественной причины, разумеется,… и с тех пор я предоставлена сама себе. Тем не менее Телец со стороны Тени наметил меня в качестве своей цели. Кажется, у пего с отцом были давние счеты. Грегор узнал об этом, отыскал меня и счел своим долгом привести меня сюда. И сумел убедить в этом Уоррена.

— Очень достойно с его стороны, — заметила я, думая, почему никто такого не сделал со мной. Или с Оливией.

— Достоинство тут ни при чем. Для тех, кто вырос в Зодиаке, на первом месте всегда долг. Превыше семьи, супруга, превыше всего, что есть в нормальной жизни. То, что не идет на пользу организации, просто игнорируется. Но если уж что-то делается, в этом участвуют все, чтобы достичь успеха. — Она с отсутствующим видом поиграла мелкими бусами на шее. — Поэтому Уоррен так встревожен из-за тебя. Знаешь, он очень на тебя надеется. Он легко никому не доверяется. Не говоря уже о том, что он сильно рисковал.

Это мне в голову не приходило. Слишком была занята своими тревогами и потерями, чтобы подумать, что это могло стоить ему.

— А чем он рисковал? — поинтересовалась я. Грета сделал легкий жест, выпустив бусы.

— Ну, учитывая момент, а что если он ошибся? Тогда он привел волка прямо к нам в середину. Тень среди Света.

— Я не Тень, — раздраженно произнесла я.

— Но ты разве Свет?

Я молчала. Откуда мне знать?

Грета ласково улыбнулась и снова накрыла своей ладонью мою.

— Послушай, я могу только представить себе, каково тебе пришлось, но если Уоррен покажется тебе резковатым, не забывай: его главная забота — обеспечить безопасность отряда. Он пытается понять, почему были убиты его лучшие звездные знаки. Его долг как руководителя — защитить их, а он этого не сумел сделать.

— Текла заявила, что среди нас есть предатель.

Грета вздрогнула, потом расслабилась, поняв, о чем я говорю.

— А, ты о комиксе, который читала перед тем как тебя нашел Аякс?

Я кивнула, и она встала, чтобы подлить мне чая.

— Бедная Текла. — Грета забрала у меня из руки чашку. — Она больше не в составе отряда.

— Неужели?

Грета покачала головой, потом остановилась.

Ну. она, конечно, здесь — если ее выпустить за пределы убежища, она будет опасна для себя самой и для всего отряда, — но Уоррен вскоре после убийства Страйкера приказал ее держать взаперти в лазарете.

Что-то в ее тоне привлекло мое внимание.

— Ты не согласна с его решением?

Грета пожала плечами, но движение было нервное, и она опять взялась за свои бусы.

— Конечно, когда она кого-нибудь видит, она начинает бредить. И говорит ужасные вещи. Обвиняет всех. Но все же… не знаю. Мне кажется, она отчаянно хочет вырваться. И я бы скорее поддержала ее, чем запирала. Может, когда-нибудь я ей и помогу.

Значит, предателя нет. Только потрясенная женщина, видевшая страшную смерть сына.

Грета вернулась ко мне, снова протянула мне чашку, вздохнув про себя, когда я ее взяла.

— Ты кажешься такой хорошей, Оливия. Но должна дать тебе совет: здесь никто не является таким, каким кажется. — Она стояла неподвижно и пристально смотрела на меня: хотела, чтобы я поняла. — Возьми, например, Уоррена. Когда он снаружи, в реальном мире, он и выглядит, и действует, и, к сожалению, пахнет, как бездомный бродяга. Взглянешь на него и увидишь точно того, кого и ожидаешь встретить на углу улиц.

Между тем он днем и ночью работает, чтобы остановить Тени, не дать им причинить вред смертным. Если что-то не удается, он старается скрыть преступление. Прикрывает неудачи слепым случаем, так чтобы никого нельзя было обвинить, не по кому ударить — потому что, знаешь ли, именно этого и хочет Тень. Работа Тени — уничтожение и хаос, которые должны лавинообразно нарастать. Ибо человеческие эмоции искажаются, если питаются отрицательной энергией.

— Но то, что он делает, тоже неправильно, — сказала я, хмурясь, потому что Уоррен учинил со мной точно то же самое — заставил принять на себя смерть Оливии. Он хитростью заманил меня. Играл моей жизнью так же, как Тени играют жизнями других людей.

— Ага. — Она плотнее закуталась в свой платок, — теперь ты начинаешь понимать, что движет Уорреном. Он больше заботится обо всем человечестве, чем об отдельных людях. Для него главное — чтобы оставались в равновесии чаши вселенной. Выбор, наш или смертных, — это вторично.

Я отшатнулась.

— Но это… безжалостно.

— Ну, в прошлом Уоррена было такое, что делает жестокость добродетелью, — заявила Грета и, прежде чем я успела спросить, о чем она, подняла руку и покачала головой. — Но не мне об этом рассказывать. К тому же как можно не стать безжалостным, если имеешь дело с врагами, для которых смертные — всего лишь пешки на шахматной доске?

Она смутилась, осознав, что именно так я себя и чувствую, и виновато улыбнулась мне.

— Но есть и такие, кто мыслит, как ты. Они думают о смертных: «Они всего лишь на одну ступень ниже меня на шкале эволюции». Но отрядом командует Уоррен, а не они.

Теперь, когда я больше знала об Уоррене и о мере его ответственности, его действия казались более разумными. Поставила бы я отряд выше себя? Вероятно, нет. Поэтому у меня и нет такого выбора. Соглашусь ли я с тем, что жестокость может быть добродетелью? Вероятно, нет. Поэтому Грета и не рассказывает мне о прошлом Уоррена.

Я вздохнула.

— И Чандра одна из них, — высказала я догадку.

— А, Чандра. — Грета медленно кивнула. — Она совершенно ясна, верно?

— Когда мы встретились, я приняла ее за мужчину.

Грета поморщилась.

— Ну, ты бы все равно ей не понравилась… даже если бы приняла ее за мисс Америки. Прежде чем стало известно о тебе, она была следующей в очереди на место Стрельца. Твое появление отбросило ее на своего рода ничейную территорию, и теперь ей нужно отыскивать себе новое место в отряде. Но вначале нужно дать ей возможность оплакать утраченное.

Я сделала примирительный жест.

— Послушайте, если ей так нужна эта честь, я могу уступить ей.

— Это невозможно, — произнесла Грета, качая головой, и пристально посмотрела на меня. — Линия твоего происхождения сильнее, и закон совершенно ясен. За пределы кровных линий мы выходим только в том случае, если уничтожен весь род. Твоя мать была одной из нас, — и комиксы предсказали твое появление. Прочти их, увидишь сама. Твой долг теперь — исполнить свое предназначение. Наш — показать тебе, как это сделать.

Мне хотелось ей поверить, но ее слова, их смысл с трудом проникали в мое мятущееся сознание. Падение в Туфельку, теплый чай в желудке, шок от повторного нападения Аякса — этого для меня слишком много. К счастью, Грета почувствовала это.

— Теперь поспи, — сказала она вставая. — Тебе нужно отдохнуть. Завтра осмотришься.

Она взяла у меня из рук чашку, а я откинулась на подушку и глубоко вздохнула. Грета уменьшила огонь лампы. 11тицы негромко чирикали, и запах роз окутал мое сознание. Я услышала негромкий щелчок замка. Но к этому времени моя голова была слишком тяжела, чтобы я смогла ее поднять, и я с радостью уплыла от мыслей о долге, о наследии, о женщинах, похожих на мужчин, уплыла в безопасность собственного сознания.

Эту ночь я спала так крепко и спокойно, как не спала с пробуждения в теле своей сестры, и, вероятно, это произошло из-за мягких слов Греты, ее чая и ощущения, что хотя но пути сюда я едва не поджарилась, здесь я нахожусь в относительной безопасности. Я знала, что видела сны, но в них не было смысла или воспоминаний: только постепенное выздоровление тела в долгие предполуночные часы и подавляющий аромат роз.

А потом я переползла во вторую половину этой ночи.

Я услышала их крики из своей комнаты в противоположном крыле здания; эти крики накладывались один на другой, как это происходило в реальности почти десять лет назад. Необычность того, что мама действительно возражает Ксавье, заставила меня на цыпочках пройти по коридору к их спальне, и особенный интерес я почувствовала, уловив, как они перебрасываются моим именем. Я прижалась к щели между дверью и стеной, стараясь не нажимать на дверь своим растущим животом.

— Я говорю о том, как ты на нее смотришь! — сказала моя мама. Ксавье попытался возразить, но Зоя холодно оборвала его: — Как будто она грязная изнутри! Как будто ей надо чего-то стыдиться!

Ксавье помолчал, прежде чем ответить:: — Она носит ребенка чудовища!

Я рукой закрыла рот, чтобы не вскрикнуть, и отступила в коридор, как — представила я себе — моя мать в спальне. Затем новым тоном Ксавье проронил:

— Что ж, какова мать, такова и дочь, я думаю.

Я услышала треск, с каким открытая ладонь ударяет но плоти, услышала удивленный возглас матери, и наступило долгое невыносимое молчание. Затем медленно, негромко, смертоносно…

— В моей дочери нет ничего плохого.

Она произнесла это так, словно я принадлежу ей одной. И хотя мне снова шестнадцать лет, во сне я знаю, что Ксавье не мой отец. Да и сам он в глубине души это знает.

— Зоя!

Его призыв заставил меня торопливо спрятаться в портике, примыкающем к коридору. Я едва успела это сделать, как появилась моя мать, и я видела, как она идет по коридору. Я видела ее новыми глазами. Словно повязки, которые ранее сняла с моих глаз Грета, на самом деле были шорами. Теперь без них в зачарованности сна я заметила не только слезы на лице матери, но и ее решимость, ее сжатые кулаки.

— Зоя! Ксавье последовал за ней. Он остановился в коридоре, давая мне возможность рассмотреть изумление и гнев на его всегда спокойном, невозмутимом лице. Та моя часть, которая сознавала, что все это сон, хотела рассмеяться. Я совершенно забыла об этом споре. На следующий день мама исчезла, и я всегда была сосредоточена на этом факте. Но теперь все приобретало смысл, и во сне я смеялась над замешательством Ксавье.

Он услышал меня.

Голова Ксавье словно была присоединена к шее на храповике, глаза, подобные двум лазерам, сосредоточенным на цели, отыскивали меня в полутьме. Я застыла, улыбка на моем лице исчезла: он опустил подбородок и приподнял верхнюю губу в усмешке. Этого я совсем не помнила.

— Думаешь, это весело, маленький Стрелец? — спросил он; голос был не его, более низкий, хриплый от возраста и силы. Он медленно повернулся лицом ко мне, и я отступила; мне мешал живот… хотя я все время знала, что это сон, — я больше не беременна. И вообще я в другом месте.

Но эти глаза оставались сосредоточенными на мне, они были холодней и темней, чем раньше, и они безжалостно следовали за моим паническим бегством. Я уползала, а он шел — за мной, каждый шаг становился шире и быстрей предыдущего, но тут я прижалась спиной к люку для белья, больше мне некуда было скрыться.

Я глубоко вдохнула, чтобы проснуться, потому что знала, что это нереально: так, как происходит сейчас во сие, в действительности никогда не было. Но тут жирная ладош, зажала мне рот, и я ощутила вкус крови: это я прикусила верхнюю губу. Я почувствовала себя, как бабочка, приколотая к лоске. Я сопротивлялась, махала руками и ногами, младенец начал биться у меня в животе, но голова моя оставалась неподвижной под его железной хваткой. Но вот рука переместилась, он поднял мне голову, заставляя смотреть ему в лицо.

Я помню в своем детстве одно особенно жаркое лето. Однажды я нашла убежище под гигантским перечным деревом, развела нависающие ветви и оказалась в сумеречном углублении, заполненном острым запахом. Я уже собиралась сесть, прислонившись к толстому стволу, как увидела, что кора покрыта коконами цикад. Их были десятки — пустые мертвые оболочки на месте прежней жизни.

Вот таким было для меня и лицо Ксавье. Из огромной оболочки ушла вся жизнь, и из этих черных глаз на меня смотрела смерть. Я еще успела подумать, не треснет ли и не превратится ли в пыль под моими пальцами его кожа, как пустые коконы цикад, но тут бычьи черты Ксавье начали искажаться.

Словно невидимая гигантская рука смяла пластилин; его рот и нос поменялись местами, они гротескно ворочались на его лице, глаза и брови заскользили по лицу в стороны, уши совершенно исчезли. Пластилин истончился, начал рваться на лбу и щеках, обнажил мышцы и наконец блестящие белые кости.

Глазницы превратились в черные бассейны, мрачные, бушующие и живые, полные того, что можно назвать неутолимым гневом.

— Значит, ты хочешь начать в том месте, где остановилась твоя мать, Стрелец? Ты тоже придешь за мной? Думаешь, справишься?

Свободной рукой он толкнул меня в живот, и я ахнула под ладонью, все еще сжимавшей мне рот. Костлявый палец ткнул еще раз, и на этот раз я ощутила его в своих внутренностях, почувствовала, как он перебирает мои кишки в опасной близости к еще не родившемуся ребенку. Я извивалась под этим навязчивым прикосновением, а челюсти его черепа радостно щелкали.

— Я готов тебя встретить. О да, готов. — Он начал свирепеть, и сквозь отверстие носа пошел дым, от которого у меня заслезились глаза; из его рта начали вылетать горящие угли. — Аякс рассказал мне, что ты сильна так же, как была Зоя, но я чувствую твой запах в зимнем ветре, и знаешь, чем ты для меня пахнешь? — Его палец шевелился во мне, царапая, зажимая, заставляя меня вскрикивать, и когда он наклонился ко мне, его дыхание было полно глубокими огненными недрами. Он раскрыл рот, и меня едва не вырвало от зловония этой прогнившей души. -

Добычей.

Я рывком проснулась, едва не задыхаясь, в комнате Греты, где аромат роз смешивался с могильным запахом.

— Дьявол! — произнесла я, хватая воздух. — Что это было?

Я осознала, что прикрывала руками живот, и посмотрела на него, косясь на глиф, который горел у меня на груди так же горячо, как когда я столкнулась с Аяксом. Но жара спадала, и это успокаивало, как и гладкая плоская кожа живота, без следов насилия или беременности; на ней вообще не было ничего, кроме отпечатка простыней, в которые я закуталась. Но внутри я по-прежнему чувствовала палец. Я закричала и ударилась затылком об изголовье, и в мозгу у меня загремел смех.

Потом в комнате стало тихо — только мое неровное дыхание и уходящие отголоски смеха. Я снова выругалась и прижала одну ладонь к животу, другую — к лицу. Должно быть, во сне я прикусила губу, потому что рука оказалась в крови, но на этот раз никто в моих внутренностях не копался.

Я посмотрела на позолоченные часы у постели Греты — «9:18» — и потерла глаза. Конечно, боль в них вызвана тем, что я спала так долго. И по той же причине спутаны и пропитаны потом простыни. Ведь я же не сумасшедшая.

«И Тульпа, — сказала я себе, продолжая успокаиваться, — не приходил ко мне во сне».