1

Видеокамеры наружного наблюдения отслеживают обстановку на улицах, затем они посылают данные на местные сервера. Данные обрабатываются и их выжимка — кто куда идёт, едет или просто стоит, глядя в небо, отправляется наверх. Система распознавания лиц, номерных знаков, графики и надписей, привязывает объекты наблюдения к определённым цифровым данным, так что в итоге получается карта с идентифицированными субъектами в реальном времени. Оцифрованный мир уже пригоден для дальнейшей обработки, для выявления общих тенденций, для какого-то объяснения; так постепенно накапливается семантика цифровой Вселенной. Ещё с времён Гёделя известно, что формализовать реальность невозможно, но остаток неописанного в формулах и столбцах цифр настолько мал, что им можно пренебречь.

Зелёные символы выстраиваются в строки данных на чёрном фоне. Затем программы компилируют эти данные в другие символы, графики и трёхмерные карты. Мощные процессоры включаются в анализ и дальнейшую обработку данных, а в конце мыслящие улитки ощупывают созданный компьютерами мир своими сверхчувствительными рожками, пробуя его на вкус и запах. И всегда получают величину, отличную от нуля на десятки и сотни величин, делящих единицу на немыслимо малую по размерности цифру. Сухой остаток от Вселенной меньше, чем вдох бабочки по сравнению с ураганом на Юпитере, длящемся десятки миллионов земных лет. Но он всё-таки есть, и он вполне себе реален.

Пифагор утверждал, что в основе Вселенной лежат числа. Что может быть проще чисел? Однако один его ученик пришёл к неопровержимому доказательству, что число пи — отношение диаметра круга к длине окружности — иррационально. Что это, как не вызов осмысленности бытия? Ученика убили, и правильно сделали. Ведь он, догадавшись о бессмысленности самих основ Вселенной, забыл озаботиться оружием для самообороны.

Одних чисел явно мало, чтобы эволюция, пройдя через многочисленных монстров, соорудила отблеск заката в глазах любимой девушки, ту щемящую нотку в слове «прощай» и радостный отзвук счастья в детском смехе. Есть что-то ещё в воздухе, не скажу, иррациональное, но явно невписывающиеся в уравнения, лежащие в основании Вселенной. Баланс правды и трусости — как кто-то сказал, может быть, я, а, может, и нет, но тот голос — он до сих пор звучит у меня в ушах.

 

2

Профессор был одет в лёгкий плащ, на голове у него была шляпа, классический стетсон. Для мая погода была достаточно прохладная — пасмурно, но дождя не было. Фидель встретил его на автобусной остановке, он был с детской коляской и предложил прогуляться в сквере. Профессор охотно согласился.

Асфальтированная дорожка вела вокруг искусственного пруда, в это время в сквере было пустынно, только пара молодых мам с колясками гуляли поодаль, да гаст с граблями убирал с газонов прошлогоднюю сухую листву и складывал её в чёрные пластиковые мешки.

— Поздравляю вас, Фидель! Какая красавица, — профессор посмотрел на спящую девочку. — Как назвали?

— Маша.

— Ну, это дело надо отметить, — профессор достал из портфеля бутылку коньяка и отвинтил пробку. — У меня и стаканчики есть. Давайте на скамейку сядем вон там.

Он достал металлические стаканчики и разлил благородный напиток. Они чокнулись и выпили.

— Что ж, рассказывайте, Фидель. Что у вас нового? Как поживают ваши товарищи? Что-то я давно не слышал о вас.

— Да, собственно, рассказывать особо нечего. Мы с Ксюшей поженились. Даша с Иваном тоже расписались осенью. Николай, вы его знали как Утёнка, скоро защищает диплом и собирается поступать в аспирантуру. Моя вторая дочка, Настя, руководит лабораторией, занимается псевдоморфами.

— Ну, а вы сами? Политикой занимаетесь?

— Нет. В политике другие люди нужны. Вся эта организационная работа не по мне.

Профессор внимательно посмотрел на Фиделя. Одет тот был, прямо скажем, небогато. Скромная курточка, разлохмаченные внизу джинсы, разношенные кроссовки.

— А где вы сейчас работаете, Фидель? Или вас лучше звать Олегом?

— Да, зовите, как вам удобнее, профессор. Я работаю инструктором по оружию. Масса людей понакупила себе оружия, а я учу с ним обращаться.

— Понятно. Странно, что человек, организовавший революцию, не нашёл себе места в новой действительности. Потому что он, якобы, не годится для политической работы.

Фидель пожал плечами:

— Думаю, это как раз закономерно. Кто же из властей будет держать под боком революционеров?

— Тоже верно, — профессор разлил коньяк по стаканчикам.

— Да всё нормально, Сергей Сергеич, — Фидель взял в руки свой и чокнулся. — Я вот книжку пишу, надеюсь, скоро закончу.

Они выпили.

— Это интересно, — сказал профессор. — О чём книга?

— Ну, что-то вроде мемуаров.

— О, я думаю, вам есть что рассказать.

— Собственно, я поэтому вас и позвал. Некоторые вещи для меня остались совершенно непонятными.

— Хм, Фидель, если бы вы знали, сколько непонятного для меня. Но постараюсь, как смогу, объяснить, а вы, я уверен, можете многое прояснить для меня.

Они допили коньяк и пошли прогуляться по скверу.

— Итак, с чего начнём? — спросил профессор.

— Прежде всего меня волнует, куда подевалось моё прошлое. Наше прошлое. Это же была не коллективная амнезия, профессор?

— Нет, конечно. И как всегда, Фидель, вы смотрите прямо в корень проблемы. У меня есть примерно такое объяснение. Допустим, Вселенная рассчитана на строго определённое количество разумных организмов. А что такое разум, как не осмысленное отношение к прошлому? То есть, человечество может осмыслить только некоторый объём своего прошлого. Повторяю, это просто допущение. Что будет, если сюда, в наш мир, одномоментно вбросить миллионы достаточно разумных организмов, у которых нет своего прошлого? Или в лучшем случае, у них ложные воспоминания? Правильно, они будут потреблять — осмысливать — реальное прошлое людей.

— Человек есть мера всех вещей.

— Именно! Мозг достаточно развитый, чтобы поддерживать достоверные воспоминания, а гасты достаточно развиты, не может существовать во временном вакууме. В этом была основная ошибка экспериментаторов с реальностью. Ну, и плюс сверхактивная и сверхмощная энергия вещества Первотворения тоже сыграла свою роль, послужив катализатором перестройки Вселенной по новой хронологической схеме.

Фидель задумался. Потом, помедлив, спросил:

— Профессор, а где гарантия, что прошлое нашей Вселенной восстановилось правильно?

— Хм, а разве эти два солнца в зелёном родном небе не доказывают, что наш мир вполне реален?

— Хм, это да. Кстати, одно время у меня была безумная мысль, будто все мы персонажи компьютерной игры по сетке.

— Не такая уж и безумная. Вопрос ведь не в том, играем мы роли или играемся в игры. Вопрос, знаем ли мы хотя бы основные правила игры. Что-то мне подсказывает, что в этом вопросе у нас огромные пробелы.

— То есть, наука не всесильна?

— Это ещё мягко сказано. Кстати, на днях мне попался на глаза один интересный отчёт этнографической экспедиции. Сейчас модно исследовать верования гастов, их мифологию, всё такое. Экспедиция работала в Гастограде, город, специально построенный для депортируемых гастов, ну, вы это знаете лучше меня.

— Так…

— Согласно их верованиям божество на Земле представляет его ипостась, человек по имени…

— О, нет!

— По имени Фитей. Он явится народу гастов со своей женой — ангелом-смерти — и дочерью — ангелом-огня, чтобы сделать их людьми. Продолжать?

— Нет, не надо.

Гаст, убиравший газон, остановился, смахнул пот со лба и снова принялся за работу.

— Я буду быть человек, — повторял он древнюю молитву всех гастов.