1

В квартире Офелии было чисто и уютно. Минимум мебели: на полу ковер и журнальный (кофейный?) столик, низкая кровать, полки с книгами, компьютерный стол в углу. Серьезная девушка, подумал Фидель, книги в наше время редкость в доме, тем более в таких количествах.

— Проходите в комнату, — пригласила их она. — И можете… Разоружиться. Я не настолько опасна, как кажусь на первый взгляд. И разувайтесь, господа, у меня ковер, чистая шерсть, можете садиться на него.

Она достала из стенного шкафа подушки и разложила их на ковре вокруг столика:

— Чай, кофе?

— А покрепче ничего не найдется? — спросила Ведьмочка с видом пай-девочки.

Офелия кивнула и скрылась на кухне. Утенок выглядел так, будто хотел о чем-то спросить, но никак не мог подобрать слова. Фидель сидел с отсутствующим видом, а Ведьмочка невинно хлопала глазками. Во всей этой ситуации было что-то неправильное, ну, как будто вы бежите от грабителей, и когда они вас загоняют в тупик, и вам уже некуда деваться, они вместо того, чтобы избить вас, вручают торт и поздравляют с днем рождения.

Офелия вернулась с бутылкой коньяка и рюмками, такими крохотными, что казались не больше наперстка; по верхнему обрезу была нанесена позолота, а стекло на вид было если и не хрусталем, то, несомненно, дорогим.

Хозяйка заметила интерес к посуде и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:

— От бабушки достались. Сейчас такие вещи не делают.

Фидель распечатал бутылку — армянский коньяк, пять звездочек, откуда такая роскошь, после того, как Армения проиграла войну Азербайджану и Турции, армянский коньяк исчез навсегда — и разлил по рюмкам.

— За знакомство, Офелия, — сказал тост Фидель, поднимая рюмку. — Меня зовут Фидель, это Ведьмочка, и наш Резиновый Утенок, прошу любить и жаловать.

— Резиновый Утенок? — переспросила Офелия.

Утенок казался смущенным:

— Ну, это был мой ник. Прикололся так когда-то, и прилипло.

Они чокнулись и выпили. Золотой напиток заструился в крови солнечным светом и летним теплом. Прекрасный коньяк, подумал Фидель, он несет радость и какой-то внутренний свет, так что чувствуешь себя мальчишкой, бегающим по полю с мячом, а скоро мама позовет тебя обедать, и ты поймешь, как же ты голоден, но игра тебя не отпускает, ее азарт, вложенный в игру интерес быть мужчиной, воином, победителем. Ведьмочка вдруг осознала, что без памяти влюблена, и слезы невольно полились у нее из глаз, безостановочно, неудержимо, сладкими каплями счастья и горькими струйками боли, да, она любила, она потеряла голову, что было бы недопустимо, если бы любовь сама не была оправданием, она будет верной женой для своего мужа, она пройдет через все и достигнет своего, она знала это. Утенок вспомнил, как он сидел на лекции и конспектировал слова профессора, слова, содержащие в себе тайну познания, тайну жизни, неохотно приоткрывавшуюся в деталях, в данных, добываемых скрупулезным трудом тысяч и тысяч умных и образованных людей по всему миру, и он знал, что его место в лаборатории, среди книг и разговоров с коллегами, и он обязательно когда-нибудь вернется к науке, чтобы из безбашеного штурмовика снова стать тем, кто он есть на самом деле, — ботаном, яйцеголовым, лаборантишкой, у которого потеют ладони при одной только мысли о свидании с девушкой.

Да что с нами такое, подумал Фидель, глядя на счастливые лица своих соратников, Ведьмочка рыдает, Утенок расплылся в улыбке, будто ему достался джек-пот на сто лимонов, да и сам он предательски шмыгает носом, не в силах унять бушующий в нем огонь.

— Хороший у вас коньячок, Офелия, — наконец собрался с мыслями Фидель. — Хорошо так вставляет.

Девушка кивнула ему, а потом спросила будничным голосом:

— Господа, чем обязана вашему визиту?

— Мы пробились к вам, чтобы вас спасти, — ответил Фидель, чувствуя, что его слова звучат нелепо в этих мирных стенах, в чистом и уютном гнездышке молодой интеллектуалки, под этот восхитительный коньяк из исчезнувшей страны. Но вороненная сталь, оставленная ими в прихожей, еще не до конца остыла от смертоносной работы, а трупы ребят из клана «Мертвецов», если их удастся найти, еще не погребены с воинскими почестями.

— Спасти? — ее удивление выглядело искренним. — Но от кого?

Это был хороший вопрос, особенно для бойцов из отряда гражданской самообороны, дни и ночи проводивших за отражением одной атаки гастов за другой, с потерями и риском для жизни проложившими себе дорогу по трупам, мясу, крови и костям монстров в эту комнату, где красивая девочка с тонкими чертами лица и умными глазами буквально двумя-тремя словами ставит их в тупик.

— Ладно, — почти соглашается Фидель с явным абсурдом ситуации. — Но я не понимаю одного — как вы сумели тут выжить?

— Я не выживала, я тут живу. А что не так здесь?

Да уж, вот и ответь, что тут не так, если не так буквально все, задумался Фидель в поисках подходящих доводов. Ему на помощь пришел Утенок:

— Скажите, Офелия, а люди здесь еще живут или одни только гасты?

— Что такое «гасты»?

— Организмы, которые производит ваша лаборатория.

— Никогда не слышала, чтобы их так называли. Мы назвали их «помощники», но чаще — «альтеры», от слова «альтернативные».

— Ну, так, кроме ваших альтеров, есть тут кто-нибудь еще?

— Да, сейчас некоторые проблемы с персоналом, но я уверена, что скоро все наладится.

— Как давно начались эти проблемы? — поинтересовался Фидель.

— Не скажу точно, но примерно с реконструкции биореактора.

Утенок переглянулся с Фиделем, а потом спросил, как бы между прочим:

— Вы называете тот взрыв реконструкцией?

Офелия замолчала, потом потерла виски. Потом она сказала с видом маленькой девочки, потерявшей родителей на вокзале:

— Да, был взрыв, но скоро все отремонтируют. Мне страшно.

— Не бойтесь, — сказал Фидель с явным облегчением. — Мы вас спасем.

В тот момент он и не подозревал, насколько он заблуждается.

2

Боевая бронированная машина не спеша двигалась в общем потоке ширпотребовских легковушек, купленных по большей части в кредит. Обстановка вокруг хорошо просматривалась с бортовых мониторов, и Иван не сильно напрягался вождением, одновременно тщательно изучая конструкцию броневика и систему управления. И заодно он просматривал последние новости из сети. Даша тоже не теряла времени даром, отрабатывая навыки владения своим стрелковым арсеналом.

Мониторы показывали Москва-Сити во всем его блеске и убожестве. В небе висели рекламные дирижабли, на которые софт броневика реагировал недвусмысленным предложением немедленного запуска зенитных ракет. Это было неслучайно, поскольку дирижабли облучали людей направленными импульсами непреодолимого желания купить какого-нибудь говна по цене самородков золота, а система безопасности воспринимала подобное излучение как непосредственную угрозу. И, вообще-то, правильно делала.

— Так, наводим пушку, — пробормотал Иван, нажимая кнопки на сенсорном экране и двигая джойстиком. — Захват цели. И можно открывать огонь.

Сервоприводы вооружения броневой машины визжали, как детеныши чужих из старого фильма.

— Переключаем управление на пулемет. Режим автоматического поиска цели. Захват. Вот они голубчики, как на ладони. Та-та-та!

Боевая машина штурмовой пехоты взвыла турбиной и сдвинулась еще на пару-тройку метров к перекрестку в небольшой пробке на две-три сотни машин, вздрогнув всем десятитонным бронированным корпусом.

— Полегче! — воскликнула Даша, едва не выронив плазменно-лучевой пистолет-пулемет из рук. — Не дрова везешь.

— Извини, любимая, — слюбезничал Иван. — И — я везу свое сокровище!

— То-то же! Запомни, Иван, раз и навсегда, — Даша навела автомат на воображаемую цель.

— Да, любимая.

— Ты мой раб!

— Это само собой, — Иван нажал на газ и выехал на полосу встречного движения. — Заебали уже. Пусть штрафуют, если смогут. А вот и подходящая цель, кстати.

Регулировщик с отвисшей челюстью смотрел на бронемашину, выехавшую на перекресток по встречке, ствол пушки которой намертво нацелился ему в лоб. Помявшись, он взмахнул жезлом, пропуская броню без очереди, а потом неловким движением руки отдал им честь.

3

ФИДЕЛЬ:

Пока мы потягивали этот восхитительный коньяк, не побоюсь сказать, божественный напиток, Офелия рассказала нам, как она жила в последние месяцы. Бедная девочка, ей пришлось справляться практически одной. Когда случилась авария, она оказалась возле самого реактора, но взрывная волна ушла вверх, и она почти не пострадала. Если не считать того, что неконтролируемый процесс превращения питательного субстрата в биологическую матричную ткань выплеснулся из реактора, и она «заболела»:

— Но я вылечилась и поразительно скоро. Реакцию удалось замедлить, и сейчас она практически стабильна.

— Что значит «практически»? — тут же заинтересовался Утенок. — Вы ее контролируете или нет?

Девушка замялась, а потом ответила, как на духу:

— Нет. Но я справляюсь с побочными эффектами.

— Офелия, — сказал я, как можно мягче. — По дороге сюда мы встретили летающих гастов с собачьими головами. Эти существа убили наших товарищей.

— Нет! — воскликнула она. — Это неправда.

Я дал знак Утенку:

— Покажи ей записи с наших регистраторов.

Утенок открыл ноутбук и нашел файл с записью атаки крылатых гастов. Офелия смотрела на экран не отрываясь. Костяшки ее пальцев побелели. Казалось, она шептала про себя, что этого просто не может быть, однако факты были налицо, факты упрямая вещь, с ними не поспоришь, и она, как ученый, не могла этого не понимать.

— Мне очень жаль, — наконец, когда запись закончилась, сказала она. — Я и не подозревала, что процесс зашел так далеко.

— Какой процесс, Офелия? — спросил я. — О чем вы говорите?

Она отвернулась к окну и задумалась. Я не стал ее торопить, хотя времени у нас оставалось не так уж много. Если быть точным, время давно уже вышло. Если мы вообще выберемся из этой передряги, нам крупно повезет, а я давно уже не верю в везение.

Еще один момент не давал мне покоя, и я попытался сформулировать свои подозрения:

— Скажите, Офелия, когда произошла авария? Когда все это случилось?

— Точно не помню, но где-то сразу после майских праздников. То есть, месяца три назад.

— Вы ошибаетесь, — сказал я. — Утенок, найди информацию про катастрофу в Печатниках.

Утенок порылся в сети, потом протянул ноутбук Офелии. Девушка стала читать, на лице у нее было недоумение.

— Это какая-то ошибка, — сказала она. — Или явный фейк.

— Боюсь, вы правы, — я подумал, что глупо спорить с очевидным. — В некотором смысле сама Вселенная стала фейком. Люди, или гасты, не могут летать, даже если отрастят крылья, а они летают, как мы видим. А еще десятки и сотни гастов живут в подвалах и под землей, где им нечем питаться. А еще мы видели сотню гастов, выглядящих, как дети, только у них не было ртов. И у их мамаш тоже не было ртов, но они нам улыбались. А еще мы охраняем периметр города, пока еще свободного от засилья гастов, но не от самих гастов, заметьте, ежедневно выкашиваем пулеметным огнем сотни и тысячи, но они почему-то не убывают. Это ведь тоже фейк, не правда ли? А еще у меня команда блистательных бойцов, практически сверхчеловеков, но никто из нас не помнит, когда он срал в последний раз. И вообще мало кто из нас что-либо помнит. А еще мы сегодня своими глазами видели, как крылатых гастов, которые физически не смогли бы взлететь, но почему-то спокойненько так себе летали и явно собирались нами пообедать, так вот, их пожирали прямо в небе огромные птеродактили. Это фейк, не правда ли?

Офелия молчала. Ведьмочка смотрела на меня, как будто впервые увидела, или же подумала, что у меня поехала крыша. Утенок, скорее, соглашался со мной. Трудно спорить с очевидным, что и говорить.

— Что вы хотите сказать? — спросила Офелия, глядя мне прямо в глаза.

— Разве не понятно? — ответил я ей. — У вас тут прошло три месяца, или, возможно, три года, которые вы вспоминаете, как три месяца. Или вы три года были в летаргическом сне, а потом только очнулись. Масса вариантов может быть. Я не удивился бы даже, если бы вы оказались моей дочерью или женой Утенка, или сестрой Ведьмочки.

— Меня зовут Ксения, — вдруг сказала Ведьмочка. Мне показалось, что ее слова прозвучали вызовом.

— Да, Ксения, — согласился я с неизбежным и добавил:

— Да, Ксюша.

Но она не согласилась на ничью:

— А тебя? Как зовут тебя, Фидель?

— Зови меня Фидель, — сказал я мягко.

— Ты не знаешь? Ты не знаешь, как тебя зовут? — Ведьмочка могла быть неумолимой. — Ты нашел свою родную дочку, хотя понятия о ней не имел.

Ну, что ж, она была права. Я действительно не знал своего имени. На месте моего имени у меня в уме зияла черная дыра. Я поступил, как настоящий лицемер и манипулятор, то есть перевел тему разговора:

— Хорошо, Офелия, пусть будет так, как вы рассказываете. Три месяца назад случилась авария, вы пострадали… Кстати, что с вами конкретно произошло?

— Я попыталась спасти активный элемент реактора.

— Вещество Первотворения?

— Мы называли его активным элементом.

— Понятно. Ксю, не дуйся, сейчас не время заниматься моей биографией.

— У тебя всегда не время, — сказала она тоном капризной девочки.

Я реально начал в нее влюбляться, но долг прежде всего.

— И что было дальше? — спросил я Офелию. — Вы сохранили этот элемент?

— Я не знаю, — буднично отозвалась она.

— Хорошо. Но сейчас реактор работает?

— Более-менее.

— Что это значит «более-менее»?

— Он работает, если я его запускаю.

Утенок посмотрел в свой ультрабук и неуверенно так спросил ее:

— Вы хотите сказать, что это вы сейчас активный элемент био-реактора?

Офелия выглядела немного потерянной, но собралась с духом и утвердительно кивнула.

— То есть, вы можете из неживого вещества производить живую материю? — Утенок выглядел немного обескураженным.

— Да, — просто, как констатацию факта, выдала девушка. — Я могу оживлять мертвых и залечивать любые раны. Но вот только…

Она сидела с несчастным видом.

— Что — «только»? — спросил я, боясь услышать ответ.

— Мне кажется, я умерла тогда, три месяца назад.

4

Офелия была красивая девушка: высокая, стройная зеленоглазая блондинка. Наверняка она потрясающе смотрелась на фотографиях и видео. Наверняка при одном взгляде на нее мужчины теряли дар речи, а их сердца издавали звук лопнувшей струны. Однако сейчас Фидель видел перед собой маленькую испуганную девочку, по прихоти судьбы попавшую в самую гущу сражения и оставшуюся в живых среди мин и взрывов снарядов только благодаря случайному стечению обстоятельств.

Она рассказывала им свою историю, как будто читала книгу из жанра фантастики, а не описывала события собственной жизни — немного отстраненно, с легкой долей иронии и без всякого любования своими несчастьями:

— Я работала тогда над типовым проектом под условным названием «альтер-дворник». Были определенные трудности: оказалось, что стандартный набор базовых навыков недостаточен для выполнения ими необходимых функций. Нужны были новые идеи, какой-то прорыв, свежий взгляд на проблему. Дело тут в чем: нетрудно запрограммировать альтера на определенную схему действий, и это прекрасно работает в модели «альтер-сборщик-на-конвейере». Однако уже в проекте «альтер-дворник» выяснилось, что эффективность его работы напрямую зависит от правильного понимания такой абстрактной категории, как чистота. С этого все и началось.

С одной стороны, жесткое закрепление системы ценностей, например, стремление к абсолютной чистоте, делало альтеров обычными биороботами и резко снижало эффективность их работы. С другой, размывание ценностной шкалы приводило к саботажу ими своих обязанностей.

— По пути сюда мы видели гаста-дворника, — заметил Утенок. — Он мел одно и то же место.

— Одна из ранних моделей с жестко закрепленными ценностями, — пояснила Офелия. — Характеризуется перфекционизмом в крайних формах.

— А те гасты, что нападают на людей, наверно, лишены ценностей? — предположил Фидель.

— Не лишены, а освобождены, — поправила Офелия. — Если просто исключить систему ценностей, альтер потеряет способность к обучению и познанию, не сможет принять никакого разумного решения в нестандартной ситуации, что сделает его бесполезным работником. В ходе экспериментов мы пытались найти баланс между этими крайностями. Одним из вариантов был альтер-нигилист — он обладает способностью принимать решения, но руководствуется не базовыми ценностями, а инстинктами — самосохранения, завоевания жизненного пространства, устранение конкурентов и тому подобное. Наиболее продвинутые модели вышли на новый уровень и создали свою ложную систему ценностей, поверх базовой, чтобы замаскировать истинные свои цели, — очень полезный навык, как оказалось. Мы не сразу их раскусили, некоторые из них долго морочили нам голову своими идеями.

— Это как когда мужик хочет поебаться, но морочит голову разговорами о музыке? — Ведьмочка, то есть, Ксения, всегда умела смотреть в корень.

— Ну, да, — согласилась Офелия. — Вы встретили эту модель — крылатые альтеры. Или гасты, как вы их называете. Они решили, что возможность летать делает их сверх-существами, а все остальные, в том числе и люди, должны им подчиняться. Чтобы решить эту проблему, мы спроектировали модель с предельно низкой самооценкой, в основном они предназначались для выполнения грязной и тяжелой работы под землей — ремонт и чистка канализации, работа в шахтах и все такое.

— Ага, — сказал Фидель. — Мы их тоже встретили — подземные гасты. И они не менее злобны, чем ваши летающие крокодилы.

— К сожалению, это так, — согласилась она. — И вряд ли вас успокоит тот факт, что их агрессия исходит не из идеи сверх-человечества, но, напротив, из ложного осознания своей ничтожности. Те же ложные ценности, только перевернутые с ног на голову.

— Да, — согласился Фидель. — Это слабое утешение. И как же вы решили ваши философские проблемы?

Офелия выглядела смущенной, но после некоторого колебания справилась с эмоциями:

— Мы решили дать им бога, — сказала она.

— Хм. Получилось? — Фидель не мог понять, шутит она или нет. Что-то непохоже на юмор, но кто поймет этих ученых?

— Почти. А, может, и получилось. Я точно не знаю.

Вот так вот всегда, подумал Фидель, вначале они создают атомную бомбу, а потом начинают бороться за ее запрет. И в обоих случаях абсолютно убеждены в своей правоте:

— То есть, вы не уверены? Есть ли у вас бог, нет ли…

Офелия заметно покраснела:

— Я думаю… Я думаю, бог умер, и теперь я вместо него, — сказала она грустно.

Веселая все-таки наука — биология, между делом создает и убивает богов в ходе рутинных экспериментов. Интересно, что именно они записывают в свои рабочие журналы?

5

Боевая бронированная машина остановилась перед самым блок-постом на выезде из Москва-Сити. Иван включил громкую связь и просканировал на всякий случай полицейских и их опорный пункт на предмет тяжелого вооружения. Все было чисто.

— Водитель, покиньте… э-э-э… Транспортное средство и предъявите документы, — дородный полицейский с заботливо отращенным брюшком небрежно помахивал жезлом регулировщика.

— С какой стати я должен вам что-то предъявлять? — спокойно поинтересовался Иван через громкоговоритель.

— Любой гражданин Эрефии должен предъявлять документы при первом требовании лица, наделенного властью, — безапелляционно заявил полицейский.

Иван взялся за джойстик управления оружием и повернул башню на полный оборот. Взвизгнули сервоприводы и через семь десятых секунды башня вернулась в исходное положение. От неожиданности полицейский присел и едва не выронил из рук свою палку.

— И сейчас еще должен, нет? — спросил Иван.

Полицейский посмотрел по сторонам, потом поправил фуражку и махнул палкой в сторону выезда:

— Поезжай.

Иван вдавил газ и сорвался с места под вой турбины. Не боевая бронированная машина, а ласточка, подумал он. И никаких прав на ее вождение не требуется, если сразу же правильно расставлять приоритеты.

Они выехали на Садовое и двинулись к штабу отрядов гражданской самообороны. Надо было записаться для получения официального статуса штатских головорезов и солдат русской удачи.

6

Со слов Офелии стала складываться такая картина. Исследовательский коллектив, в котором она работала ассистенткой после аспирантуры, получил грант на разработку дешевой, но эффективной модели продвинутого псевдоморфа-андроида, который мог бы заменить нелегального эмигранта на рынке рабочей силы в развитых странах. Посудомойка, дворник, дорожный рабочий, продавец овощей и фруктов на базаре, уборщица в офисе, нянька для младенцев, водитель маршрутных такси, домработница, официант в предприятиях быстрого питания, кассир в супермаркете, охранник платной автостоянки, билетер в мультиплексоре, продавец воздушных шариков в парках культуры и отдыха и так далее — рынок сбыта продукции представлялся не просто огромным, но поистине неистощимым.

Коллектив был охвачен энтузиазмом — мало того, что под этот проект выделялись огромные средства, причем не только из бюджета РФ, но и с самого верха современной империалистической геополитики, но и стала достижимой извечная мечта человечества об избавлении от рутинной, тяжелой и грязной в физическом и моральном планах работы. Как тогда казалось, игра не просто стоила свеч, но свечи могли быть на вес золота. Перед человечеством открывались новые горизонты, а элита государства понимала, что при правильной постановке вопроса обеспечение «новых граждан» паспортами и гражданством есть только вопрос времени, а уж добиться от них правильных результатов голосования — вообще чисто технический вопрос. Поэтому денег на исследования не жалели и даже толком не считали.

Проблема была в софте. С одной стороны альтеры должны были признавать общепринятую систему ценностей, чтобы их деятельность приносила общественно полезный результат, грубо говоря, чтобы дворник мог поддерживать на своей территории относительный — но не идеальный, это недостижимо! — порядок, а, с другой, их надо было обеспечить максимально возможной автономией, чтобы они могли самообучаться и самостоятельно принимать решения в границах своей компетенции. Последнее здорово удешевляло эксплуатацию альтеров и упрощало систему их управления.

В идеале же альтеры должны были обучать друг друга в массе, что выводило исследования за пределы биологии. Иными словами, альтеры создавались с перспективой развития особой цивилизации, альтернативной существующей — человеческой, с ее нерешаемыми в принципе проблемами, недостижимыми идеалами и нереализуемыми ценностями. От таких возможностей просто захватывало дух и леденели кончики пальцев. А еще волосы вставали дыбом.

А в то утро, перед началом эксперимента, который должен был заложить основы практического религиоведения, Офелию вызвал к себе ее научный руководитель и заведующий научной частью лаборатории Петр Ильич — «не Чайковский», как он любил говорить при знакомстве, — импозантный мужчина, карьерист и бабник в хорошем смысле, и, как обычно пялясь на ее грудь, поручил ей управлять экспериментальной установкой. Она молча кивнула и, выходя из его кабинета, почти физически чувствовала его маслянистый взгляд на своей попе. Она привыкла к его сальным шуточкам и нескромным намеком, хладнокровно пресекая все попытки затащить ее в постель. Более того, как биолог и зоопсихолог она не видела в его поведении ничего ненормального и предосудительного. Просто он был не в ее вкусе.

По плану эксперимента они должны были непосредственно воздействовать на человеческий мозг активным излучением первовещества. Опыты на животных показывали, что эффект от этого зачастую непредсказуем, однако непосредственной угрозы жизни или здоровью быть, в принципе, не должно. Излучение, правда, не совсем точно слово, поскольку никаких физических лучей или потоков частиц зарегистрировано не было. Ученые-физики говорили что-то о некоем неизученном поле, вызывающем квантовые эффекты на макроуровне, но для нее эти объяснения были тарабарщиной, поэтому они относились к первовеществу, как будто это радиоактивный изотоп или что-то подобное.

Опасности, скорее всего, не было, если не считать опасным внезапное и необъяснимое ускорение эволюционных процессов в отдельных организмах. Она помнит, каким шоком для нее стали левитирующие лабораторные мыши или те мухи, которые своим жужжанием подражали музыке, звучащей по радио. А однажды они облучили белку, и после этого та стала раскладывать из орешков сначала геометрические фигуры, а потом и буквы, правда, дальше этого дело не пошло, и ничего разумнее, чем «привет, как дела?», белка так и не написала своими скорлупками.

Технология направленного воздействия на живой организм к тому времени была достаточно отработана и широко применялась для создания псевдоморфов. Тем не менее, исследования на людях были заморожены по закону, и им пришлось пойти на хитрость, описав объект эксперимента, как обычную биологическую ткань, и «забыв» упомянуть, что ткань эта все еще находится по черепной коробкой Петр Ильича. Наука иногда не только требовала жертв, но заодно побуждала жертв охотно приносить себя на свой алтарь.

Давно уже эмпирически была выведена закономерность, по которой скорость и глубина эволюционного прогресса напрямую зависит от времени экспозиции. Поэтому в этом эксперименте было решено ограничиться минимальным облучением. Правда, Петр Ильич настаивал не на минимуме, но на оптимуме, и Офелия догадывалась, почему. Не так давно они закончили серию опытов с бабочками в брачный период, и выяснилось, что эволюционировавшие самцы становились настолько привлекательны для самок и продуктивны, что те находили их не как обычно на расстоянии до километра, но до десятка километров, если позволяла роза ветров, а иногда и вопреки ей. Научного объяснения этому феномену не было, поскольку на таких дистанциях ни одна молекула феромона самца не могла достигнуть усиков возбужденных самок, но факт оставался фактом: подопытные самки летали в окружении десятков бабочек-самок, слетевшихся со всей округи.

Экспериментальная установка была готова к работе, и Офелия заняла свое место за пультом. Производственный процесс никто не отменял, и поэтому вместе с Петр Ильичом должны были заодно облучаться виноградные улитки, по спецзаказу, которые должны были стать процессорами супер-компьютера, как поговаривали, конструируемого одним безумным профессором для непонятных целей, но, как известно, клиент всегда прав, не так ли. Петр Ильич слегка опоздал, что было характерно для него, зато он явился в белоснежном накрахмаленном халате и с тщательно уложенными волосами. Он всегда придавал большое значение внешнему виду и парфюму, тем более, что ход эксперимента должен был фиксироваться на видео.

Помахав рукой и белоснежно улыбаясь в лучших традициях Голливуда, Петр Ильич вошел в экспериментальную камеру и закрыл за собой массивную металлическую дверь с окном из бронированного стекла. Офелия запустила программу и посмотрела на электронное табло часов. Эксперимент начался.

7

Иван припарковался перед зданием штаба отрядов гражданской самообороны. Проще говоря, он затормозил посреди проезжей части на Садовом кольце, для очистки совести приняв немного вправо, чтобы не так сильно мешать уличному движению. Турбина посвистела еще, а потом, воя все более низким тоном, остановилась.

— Десантируемся, боец? — спросил Иван Дашу.

— Да, мой полковник. Вот только…

— Что — только?

— Неважно. Только и только. Так говорят: вот только, — она облизала губки и стала перед ним на колени. А потом расстегнула молнию его камуфляжных штанов. — Вы же не против, полковник? Кто знает, когда нам доведется остаться наедине.

— Меньше слов, боец.

— Есть!

Она вытащила его член и немного подрочила своими длинными пальчиками. Иван ответил ей отличной для такой необычной обстановки эрекцией.

— О, какой он у нас большой, — сказала она и поласкала головку языком. А потом принялась за дело и скоро выпила его до дна.

— На этот раз обойдемся без полиции, полковник? — Даша облизала губки и посмотрела ему в глаза с затаенной усмешкой. Иван только хмыкнул. — Вид оружия так возбуждает.

Сзади, сквозь броню, слышались гудки недовольных водителей, вынужденных с огромным трудом в пробке объезжать боевую машину, но кого это, собственно, волновало?

8

Тимофей Иванович, майор госбезопасности и приятель по воскресным шахматишкам Георгия Степанцева, вышел на след начальника совершенно случайно, в очередной раз просматривая хронику происшествий, он наткнулся на фото с места вчерашней автокатастрофы и узнал в искореженной груде металла машину своего шефа. Как и Степанцев, его шеф, он не афишировал свою принадлежность к органам, в худшем случае пользуясь прикрытием полицейского из управления «Э», когда требовалось показать корочки. Ему нравилась такая система, тайное могущество всегда казалось ему предпочтительнее дешевых понтов.

Он запросил информацию по дорожному инциденту и убедился, что номер машины числился за Жорой, как за глаза все звали Степанцева, то ли за молодость, то ли потому, что его карьера держалась на волосатой лапе его старшего брата, а он, соответственно, воспринимался младшеньким в тени близкородственного сановника. Однако ничего обидного никто в такую фамильярность не вкладывал, потому что Жора был нормальным пацаном и пальцев не гнул. Он был редким исключением, и народ это ценил.

А теперь Жора попал в беду, лежит в реанимации, но Тимофей Иванович покажет всем, что органы своих не бросают, но, напротив, держатся одной бандой, одной командой и одной семьей. Но сначала надо было проконтролировать ход дела по расследованию аварии, чтобы прийти к Жоре с результатом, а не с пустыми разглагольствованиями за жизнь и пакетом синтетических апельсинов. Майор сел в машину и поехал в то отделение, которое занималось этой аварией. Он прекрасно знал, что без соответствующих пинков, или пряников, никто особо копать в органах не будет.

Дело вел молодой лейтенантик, по всему видно, только что получивший погоны. Это уже было хорошо. По своему опыту Тимофей знал, что с годами на оперативной и следовательской работе приобретаешь не столько опыт, сколько лень и цинизм. Хотя и опыт, конечно, куда же без него, хочешь не хочешь, а опыт, как надоедливая супруга, даст о себе знать по-любому.

— Тебя как зовут, лейтенант? — спросил Тимофей, просматривая дело на казенном компьютере.

— Федор, товарищ…

— Майор.

— Товарищ майор.

— Так вот, Федя, что-то у меня картинка не складывается. Джип трогается на перекрестке на зеленый, и грузовик хуячит на зеленый. Парадокс, — он внимательно посмотрел на полицейского, надеясь, что долгий взгляд сойдет за пристальный.

На самом деле ему вовсе не хотелось наезжать на этого пацана, более того, он испытывал к нему определенную симпатию, поскольку, не имея детей, в свои за сорок мог представить его своим сыном. Два неудачных брака и тайный, как он думал, алкоголизм делали надежды на крепкую семью в будущем слишком призрачными, чтобы он сам мог бы в них поверить. Но вот если бы его жизнь сложилась бы более удачно, он хотел бы, чтобы его дети были примерно такими — целеустремленными, немного неуверенными в себе, когда разговаривают с родным отцом, но четкими в своих действиях с посторонними.

— Я послал запрос в центр управления дорожным движением, — почти отрапортовал Федор. И замолчал.

— И? — прервал подзатянувшуюся паузу майор. — Они сказали, что был компьютерный сбой, да?

— Нет.

— То есть? Не понял.

— Они официально ответили, что никакого сбоя не было.

Тимофей Иванович еще раз просмотрел видео с камер наружного наблюдения:

— А это вот что, интересно? Тут — зеленый, и тут — зеленый.

Лейтенант нахмурился:

— Они сказали, что это не сбой, а диверсия. Кто-то помешал переключить сигнал светофора, хотя команда была отдана вовремя.

— Интересно девки пляшут…

Тимофей Иванович прокрутил в голове информацию: да тут заговор с целью покушения на генерала госбезопасности! В его руки плыло дело государственной важности, и только от него одного зависело, чтобы оно стало его личной ступенькой к карьерному прорыву:

— Вот что, лейтенант… Федор, — сказал он внушительно и достал свои основные корочки майора госбезопасности. — Это дело я изымаю у вас и засекречиваю по высшему уровню.

Лейтенант посмотрел на его ксиву и просто кивнул головой. Да, жаль, что у него нет такого сына, подумал майор, и ему стало немного тоскливо.

9

ФИДЕЛЬ:

— Вы говорили, что цель эксперимента была сделать из вашего начальника сверхчеловека, не правда ли? — спросил я Офелию.

— Ну, да, — она задумалась.

— Получилось?

— Я не знаю. Эксперимент провалился.

Конечно, не мое это дело — проводить расследование деятельности безумных ученых, но, с другой стороны, на кон поставлены жизни моих людей, моей девочки, я теперь знаю, что ее зовут Ксения, и мне дико нравится это имя, и мне надо добиться хоть какой-то ясности во всем происходящем.

Я смотрю на ребят: Утенок внимательно слушает, одновременно сёрфя интернет, Ведьмочка задремала прямо на ковре, подложив подушку под голову и свернувшись калачиком, да, пусть отдохнет, пока есть такая возможность, нам понадобятся все наши силы, чтобы остаться в живых. Я достаю фляжку и разливаю по рюмкам, конечно, это не тот божественный нектар, который мы пили, но, может быть, дело вовсе не в напитке, а в той, кто им нас угостил?

— Что же там случилось? — задаю я вопрос. Я стараюсь быть мягким, но вряд ли мне это удается.

— С самого начала все пошло не так. Уровень излучения был нестабилен, и я приняла решение прекратить эксперимент.

— Но?

— Но установка не отключалась. И тогда я запаниковала.

Хрупкая девушка нажимает кнопки трясущимися руками, включается сирена тревоги, мигают красные лампы аварийного предупреждения, спасательная команда в защитных скафандрах серебристого цвета пытается открыть дверь экспериментальной камеры, но дверь заклинило, а за толстым бронестеклом глупо улыбается импозантный карьерист от науки, все еще надеющийся на удачные кадры в телевизионных новостях; что-то пошло не так, и замки не желают отпираться, и подопытный кролик с хорошо уложенными волосами и профессиональной улыбкой администратора становится полупрозрачным, а потом начинает светиться мягким неоновым светом; мониторы показывают выход на экспоненту, но это невозможно! откуда берется энергия? спасатели уже практически вскрыли камеру, когда внутри нее возникает огненный смерч, и раздался голос из тернового куста: Моисей! Моисей! вот я; новый мессия покупает фисташковое мороженое смазливым лаборанткам, кто сейчас думает о каких-то виноградных улитках? торнадо в микромасштабе холодильной камеры подхватывает куриные окорочка и заставляет их исполнять канкан; приидите, поклонимся; свет вырывается наружу и вверх, что напишете вы в своих научных журналах?

Офелия пришла в сознание в реанимации и узнала, что из всех, находившихся возле установки спаслась только она одна, если не считать еще виноградных улиток; биореактор остановлен, потому что активный элемент исчез, а сама она получила неизвестную дозу облучения. У нее дико болела голова, но в остальном она почти не пострадала — от взрывной волны и элементов конструкции ее спас лабораторный стол с металлической столешницей, он сыграл роль защитного экрана.

Через неделю, примерно, ее выписали из больницы, но уже там она стала замечать, что людей становится все меньше. В принципе, это было понятно, поскольку производство остановили, но все происходило как-то слишком быстро, глухо и странно.

Люди исчезали, а на их месте стали появляться гасты, и во все больших количествах. То есть, ходишь в магазин, привыкаешь к продавщицам, а потом уже смотришь, а там все альтеры-гасты. Они практически ничем не отличаются от людей, Офелия сама участвовала в их проектировании, но они все-таки не люди, чтобы сделать из них людей, надо еще работать и работать. Может быть, не одно поколение. А люди, напротив, куда-то девались, точно они растворялись среди толп псевдоморфов и гастов.

Офелия вышла на работу, но все, чем ей приходилось заниматься, было составлять отчеты по проделанной работе и приводить в порядок документацию. Научная работа в лаборатории прекратилась, персонал ждал назначения нового начальника, и однажды начальник появился. И он был альтером. И очень плохо говорил по-русски.

10

Тимофей Иванович отпустил лацканы халата хирурга и даже поправил их, как смог:

— Так-то лучше, доктор, майору госбезопасности при исполнении вы отвечать обязаны. В буквальном смысле, — зачем-то добавил он. — И где сейчас тот пациент?

Хирург хмыкнул и не удержался, чтобы не подколоть Тимофея:

— Это сложный философский вопрос!

— Не пизди мне, — по-доброму посоветовал майор. — Знаешь, сколько шутников, как ты у нас, чалятся по зонам?

Доктор взял со стола папку из картона — судя по всему историю болезни — и протянул Тимофею Ивановичу:

— Вот разрешение на операцию от Высшего Совета. Там рекомендации на операцию и пересадку.

Тимофей Иванович углубился в чтение документов. Для этого ему пришлось надеть очки с линзами без оправы — старомодные, как и он сам, среднего роста, с проплешинами в полголовы и заметным животом, в свои года всего лишь майор, хоть и госбезопасности.

— Тут написано, что Иван Ивановичу рекомендуется пересадка органов от Петра Петровича… — майор наморщил лоб, глядя на доктора. — Кто эти люди?

— «Иван Ивановичем» в документах называют пациента, а «Петр Петровичем» — донора органов. Реальные данные кодируются через базы данных компьютером.

Тимофей Иванович снова принялся за чтение истории болезни. Иногда он хмурился, барабанил пальцами по столу, наконец, отложил папку.

— А вы знаете, как зовут вашего «Петра Петровича»? — спросил он задумчиво.

— Нет. И знать не хочу.

— Он генерал госбезопасности.

— Мне все равно. Достаточно того, что я знаю, кто такой «Иван Иванович».

— И кто же он? Не зашифрован разве?

Хирург отпер ящик стола и протянул майору фотографию. Тот взглянул на нее, снял очки и уложил их в очечник. Он был твердо намерен узнать, кто именно отдал приказ на пересадку органов. Во всем этом деле было что-то неправильное. Если не сказать больше.

11

Новый начальник Офелии оказался из экспериментальной партии продвинутых гастов, им даже вживляли ложные воспоминания о трудном детстве в одной из южных республик и нелегких годах учебы в чужом северном городе. Едва зайдя в свой новый кабинет, он тут же вызвал Офелию. Первые несколько минут она вообще не могла разобрать ни одного звука и начала уже подозревать, что ребята из лингвистического отдела накосячили с речевым блоком, но потом постепенно отдельные звуки стали складываться в некое подобие русской речи.

— Керим-джя-салла… Пустить-ай-реактор! Оканбай-джамматах… Пачиму? Керриа-ваххалла!

Офелия догадалась, что он спрашивает, почему не работает биореактор.

— Он сломался, — ответила она. Она прекрасно знала, что словарный запас даже этой модели очень ограничен, и поэтому не стоит пускаться в подробные объяснения.

— Пачинить! — заявил ей гаст. — Надо.

— Надо, вот и чините, — твердо сказала она, осознавая абсурдность ситуации — она спорит с своим собственным изделием. — Вызовите ремонтную бригаду, пусть чинят.

К несчастью, ремонтники оказались такими же гастами, как и ее начальник. Что они там делали с оборудованием, осталось неизвестным. Реактор не запускался, что было естественным при таком «ремонте». Правда, ровно до тех пор, пока у Офелии не разболелась голова — последствия аварии давали о себе знать, и она не выпила таблетку аспирина.

В тот же самый момент биореактор заработал, и началась неконтролируемая реакция, а испорченная в процессе ковыряния в ней бригады гастов система управления пошла вразнос и стала печатать гастов с энтузиазмом взбесившегося принтера.

Так началась гаст-революция в Печатниках, откуда хлынули толпы, стаи и косяки экспериментальных моделей, по воле случая запущенных в массовое производство.