1

ФИДЕЛЬ:

Сергей Сергеич, «Че», как он звался в Сети, пропустил нас с Утенком вовнутрь, а потом привел в действие сложный механизм дверного замка. Замок явно имел гидравлический привод, судя по резиновым шлангам. Толстые штыри из закаленной стали вошли в отверстия в стене. Ничего не скажешь, надежно.

Хозяин квартиры предложил нам вместо стульев какие-то ящики, явно использовавшиеся раньше в качестве тары для неких высокотехнологичных агрегатов. Ящики были изрисованы трафаретами на куче языков.

Оглядевшись, я понял, что стойки с непонятной аппаратурой скорее всего были забиты этими самыми агрегатами. Они гудели, мигали диодами и были соединены между собой кабелями, толщиной с девичью руку.

— Откуда вы знаете про таксеров? — спросил я его.

— А в новостях передавали, — живо откликнулся он. — Вот, смотрите.

Он включил плазму. И действительно, в новостях крутили сюжет о перестрелках на улицах. Потом показали пару десятков подожженных в разных концах города броне-тачек с шашечками. Диктор нес какую-то чушь о возобновлении войны за сферы влияния среди таксерских кланов.

Это было довольно странно, учитывая, что вся эта заварушка началась минут =двадцать назад. Когда они успели снять и смонтировать сюжет, длившийся минут 15?

— Я вижу, вы немного удивлены? — мягко поинтересовался хозяин.

— Ну, да.

— Вы удивитесь еще больше, если я скажу вам, что этот выпуск новостей крутят с самого утра…

— Этого не может быть.

— И тем не менее, это так.

Он достал откуда-то бутылку «Столичной» и разлил по каким-то непонятного происхождения сосудам:

— Не спрашиваю, будете ли… Ответ известен заранее!

— Это да… Но как они могут передавать новости, которые еще не произошли?

— Вы задаете одновременно два разных вопроса, — ответил он, ненадолго задумавшись. — Когда именно происходят события? И когда они становятся известны? Если додумать мысль до конца, то получается, что реальные события должны быть реальными, независимо от нашей осведомленности о них. Тогда вопрос стоит так — как они утром узнали о том, что лично вам стало известно только недавно, не правда ли?

— Типа того.

— Я спрошу вас вот о чем… Но вначале давайте выпьем!

Мы чокнулись и выпили.

— Вы не ощущаете, что мы все живем с каким-то неправильным временем?

На секунду мне показалось, что со мной говорит шизофреник. Я уже разглядел нездоровый блеск у него в глазах. Да, практически несомненно — он шизик!

— Не торопитесь с ответом, — снова мягким тоном как бы предупредил он мои выводы о себе. Я знаю, кто такая Офелия.

— Все знают, кто такая Офелия, — ответил я. — Все, кроме меня. И вот еще Утенок не в курсе!

— Вы довольно близки к истине, сами того не подозревая. Вы ведь действительно нихуя не знаете!

Выражение «нихуя» в его исполнении прозвучало не просто нарочито — это было бы понятно и объяснимо, — нет, он нарочито подчеркнул нарочитость этого выражения в своем исполнении.

— Не верите мне? Тогда ответьте на несколько простых вопросов.

Я не понимал, к чему он клонит, и снова мысль о шизофрении дала о себе знать.

— Спрашивайте, — сказал я.

— Вы ведь сегодня ездили домой, чтобы проведать дочек, не правда ли?

Я внутренне напрягся: «Откуда он знает об этом?»

— Да, — ответил я, решив не скрывать правду, если в этом все равно не много смысла.

— И как, проведали?

— Да, все нормально.

— Точно все нормально?

— Естественно.

— Что они делали конкретно, когда вы пришли?

— Ну, старшая… Старшая ничего не делала, а младшая училась.

— А как их зовут?

— Кого, дочек?

— Да, их как зовут.

У меня как-то странно разболелась голова.

— Их зовут… Старшую зовут…

— Маша?

— Да, Маша!

Боль не проходила, но и не становилась сильнее. Как будто ныл перед дождем простреленный сустав.

— А младшую Катя?

— Ну, конечно!

Как я мог сомневаться в этом. Я прекрасно знал своих дочек. Я жизнь бы отдал за них.

И тут он задал непонятный вопрос:

— А на что живут ваши дочки?

— То есть?

— Ну, они же должны что-то есть, одеваться во что-то… Откуда они берут деньги?

Я облегченно вздохнул:

— Деньги я им подбрасываю!

— И сколько вы сегодня им подбросили?

— Да сколько было! Мне для них ничего не жалко.

— Это понятно, что вам для них ничего не жалко, но ответьте на мой вопрос — сколько у вас было денег?

— Я не помню.

— А вы откуда деньги берете сами?

В комнате стало тихо. Только непонятные агрегаты продолжали гудеть и мигать своими светодиодами. Если честно, я понятия не имел, откуда у меня берутся деньги. И были ли у меня когда вообще какие-нибудь деньги. И я понятия не имел, как вообще выглядят эти «деньги».

2

Папа положил трубку на рычаги телефона. Он ничего не понимал. Поэтому надо было с кем-нибудь посоветоваться. Он нажал кнопку вызова. Никто не пришел. Тогда он вышел в приемную. Секретарши не было. Он открыл дверь и выглянул в коридор. В коридоре было пусто и тихо.

— Эй, — негромко окликнул он неизвестно кого.

Никто не отозвался. На секунду он задумался, а потом пошел шаркающей своей походкой по коридору, неловко по-стариковски отмахивая тонкой правой рукой, а другую прижимая к боку.

«Я еще могу», — думал он. — «Есть еще порох. Борцовская закалка дает о себе знать».

Ему представлялись стены кремлевского дворца, все в позолоченной лепнине, уходящие куда-то вверх, на недосягаемую высоту. Все залито ярким торжественным светом. Караул стоит не шелохнувшись, с каменным выражением лиц. А он идет сквозь ряды аплодирующих ему людей знаменитой своей походкой, с едва заметной раскачкой и широкой отмашкой одной рукой. Их лица сливаются для него в одну заискивающую, самодовольную, презрительную, раболепную, хитрую, ликующую и ужасающуюся морду. Эта морда правит им при помощи своей трусости и тупости. Она командует им своей лестью и презрительно-усмешливым, показным и нарочитым, почитанием, втайне глумясь над ним, завидуя и ненавидя. Но сегодня его день, и морда настоящих правителей восторгается его успеху, его победе, его сиюминутной славе, и его пожизненному рабству у них, рабству мальчика на побегушках, обоссанного бомжа на кирпичном заводе, халдея в дешевом пивняке. Его день, его инаугурация, восхождение и час расплаты. Он идет через толпу один, маленький и беззащитный властелин, чтобы принести им свою клятву верности. Он ощущает себя девственной жертвой, восходящей на алтарь для жертвоприношения во имя власти, богатства и могущества всех этих лоснящихся рож, морд и рыл.

Внезапно он спотыкается и едва не падает, с трудом сохранив равновесие. Оглядевшись, он понимает, что находится в незнакомом ему месте. Стены коридора покрыты какими-то склизкими наплывами, пыльной паутиной, потеками маслянистой на вид жидкости.

«Кое-кто ответит за это безобразие», — подумал он. — «Здесь срочно требуется ремонт! Бездельники, только бы деньги им пиздить, а работать один я должен».

Он посмотрел под ноги и при свете грязных запыленных ламп увидел, обо что он споткнулся. Это был давно мумифицировавшийся труп с детским паровозиком в ссохшихся руках.

3

Иван дважды перепроверил глазные сенсоры у Ночного Кота — все было в полном порядке. Все, за единственным исключением — эти сенсоры видели вовсе не то, что было на самом деле!

Вместо сверкающего и переливающего красками ночного Москва-Сити его детище упорно видело радиоактивные развалины мегаполиса, среди которых ветер носил хлопья пепла и всякий обугленный мусор.

Иван, наконец, полностью активизировал все системы псевдо-морфа, запустил блок мотивации и открыл ему дверь на улицу. Ночной Кот зашипел и скрежеща когтями по полу рванул под кровать. Там он и сидел, воя дурным басом, пока Иван не закрыл входную дверь. И ни за что не желал вылезать оттуда, как Иван ни игрался с настройками блока мотивации. Только шипел и сверкал из-под кровати зеленоватым светом никоновских сенсоров.

Иван решил, что это глюк программы, а, может, полетел центральный процессор. Или у его кота органическое поражение головного мозга. Или он наглотался галлюциногенов, что вообще-то было бы странно, но в качестве возможного объяснения вполне годилось.

На сегодня он решил покончить со всеми делами и потянулся было к пульту дистанционного управления псевдоморфного своего котика, но потом передумал и оставил того сидеть под кроватью и сверкать глазищами. Где-то в глубине души у Ивана теплилась вера в то, что они, его псевдоморфы, живые.

Внезапно, поддавшись импульсу, Иван взял телефон и набрал номер, стараясь не думать, что уже слишком поздно звонить малознакомой девушке, которой он ни каким боком не нужен. Правда, она сама дала ему свой номер, но предполагалось, что ей можно будет звонить по-дружески, а не так поздно, да еще и через пару-тройку часов после того, как он ушел из ее квартиры. Все эти мысли пронеслись в его голове, пока он слушал долгие гудки в телефоне, и он едва удерживался от желания отключиться, как в его телефоне раздался щелчок соединения:

— Алло, — услышал он ее голос и поразился его нежности и сексуальности.

— Это Иван, я…

— Привет, любимый!

4

ФИДЕЛЬ:

Сергей Сергеич едва уловимо улыбнулся, без насмешки, с пониманием. Потом указал на свою непонятную по назначению аппаратуру:

— Если бы не эта установка, наш разговор не мог бы состояться. Это супермощный компьютер, стабилизирующий время лично для меня. Он работает на псевдоморфных процессорных улитках. На данный момент это самая производительная и пластичная элементная база для супер-компов.

Он разлил остатки «Столичной»:

— Итак, в основе реальности лежит знание. Примем это за постулат. То, что мы знаем, — это наше прошлое. То, что мы знаем, но доказать не можем, есть наше настоящее. Будущее не знает никто. Такова структура реальности, иначе время. А что будет, если мы встретимся с тем, что было до знания? Не в смысле по времени до, а в смысле, ведь было же нечто реальное, когда знание еще не структурировало реальность. Иначе нечего было и структурировать, не правда ли?

— Это чистая философия, — пробормотал Утенок. Я не мог с ним не согласиться. С философией у меня вообще напряги.

— Да, — сказал я. — У меня с философией вообще напряги!

— Да ну? — деланно удивился Сергей Сергеич. — Это у вас-то с философией напряги? У вас?

Что-то в его тоне заставило меня внутренне подобраться. Как если кролик учуял запах удава.

— Да, у меня, — ответил я. — Именно у меня.

— Это почему же у вас напряги с философией? — Сергей Сергеич, казалось, наслаждается ситуацией. — С чего это вы взяли?

— Наверно, мозгов не хватает, — буркнул я.

— Где же вы свои мозги оставили? Неужели, в прошлом?

— Наверно.

— А что у вас было в прошлом? Кем вы вообще были в прошлом?

Я задумался. Нечто неясное шевелилось у меня в голове. Какая-то мысль или воспоминание. Или ощущение. Или предчувствие.

— Я всегда был бойцом, — сказал я. — Подполье. Политическая борьба. Все такое.

— Что вы говорите! — воскликнул хозяин, встал и откуда-то из глубин стенного шкафа достал запыленную книжку. — Тогда позвольте мне подарить вам вот это.

Я взял книгу и прочел название «Структура реальности. Философские исследование времени и бытия». Имя автора мне ничего не говорило. Я перевернул книжку. На задней обложке была аннотация и фотография автора. Моя фотография.

5

ФИДЕЛЬ:

— Вы нашли меня в гугле по запросу о челябинском метеорите… Не стоит так удивляться, мои улитки могут очень многое! Собственно, они-то и подсунули вам ту ссылку. Я расскажу вам одну давнюю уже историю. Тот метеорит… Он был вовсе не метеоритом.

— А чем же он был? — поинтересовался Утенок. — Там нашли обломки…

— Никаких обломков не было. Спецоперация по дезинформации населения.

— Ну, это была комета из льда. Какая разница?

— И не комета.

Я не выдержал:

— Что же это было на самом деле?

— Частица вещества Творения.

— Бозон? Черная дыра? — я не понимал к чему он клонит.

— Нет. То, что было до всяких бозонов и черных дыр. То самое Ничто, из которого Господь сотворил небо и землю. То, что было до всякого времени и знания.

— Первичная неопределенность? — поинтересовался я, сам удивившись этим словам.

— Да, — ответил Сергей Сергеич, внимательно посмотрев на меня. — Это была первичная неопределенность, о который вы писали в первой главе вашей книги.

— Надо ли понимать… — сказал Утенок. — Надо ли понимать, что никаких инопланетян не было? И иноземных существ тоже?

— Ну, почему же? — удивился Че. — Инопланетяне как раз есть! Гасты — инопланетяне. Офелия инопланетянка. Не в том смысле, в каком вы думаете. Эти… Эти существа возникли, когда первичная неопределенность воздействовала на человеческое днк.

— Каким это образом? О жертвах, вроде бы, ничего не сообщалось, — спросил Утенок.

— А жертв и не было. Были объекты секретных экспериментов. А потом произошла катастрофа.

— В Печатниках? — спросил я, заранее зная ответ.

— В Печатниках, — согласился Сергей Сергеич. — Там был научно-исследовательский центр. Из всего персонала выжила одна лаборантка. А потом появились гасты.

6

Геринг очнулся на диване в своем кабинете. Рядом с ним похрапывала голая Марина.

«Блядь, что за сны мне снятся в последнее время?» — подумал он, рукой теребя восстающую плоть. Потом пристроил свой аппарат куда-то внутрь девичьей попы, явно знающей о сексе все и даже больше. Марина даже не проснулась или сделала вид, что не проснулась. Его это, впрочем, не ебало. Ебал как раз он, ебал секретаршу своего шефа. Ебал не торопясь, но и не мешкая. Марина начала постанывать, ритмично подмахивая ему свой благодарной попой. А потом протянула руку и схватила все его хозяйство неожиданно сильной рукой. Чтобы он не вырвался в последний момент. Чтобы все его семя до капли досталось ей одной, самке, откусывающей голову самцу перед коитусом.

Он застонал и кончил, но она продолжала двигать тазом, не выпуская его детородный орган из хозяйских пальчиков. Ей было мало. Ей нужен был самец уже без головы, но с гордо задранной в небо залупой, на которой она могла бы прыгать, танцевать, смеяться над дешевыми шутками из телесериалов, дрочить свое стыдливое сокровище и ощущать липкую горячую сперму на внутренней стороне идеальных бедер.

Он уже ничего не хотел, а Марина стонала все громче и все размашистее становились ее движения, а ее пальцы все крепче сжимались вокруг его ствола, уже выпустившего весь свой заряд. Она сгребла с корнем его яйца, бесцеремонно, бесчувственно, без оглядки, без нежности. Она как бы говорила ему:

— Ты хотел ебаться, да? Ты хотел меня выебать? Ты хотел меня изнасиловать? А вот я теперь изнасилую и выебу тебя! Тебя, кусок чужого мужского тела. Ты просто мясо, которое я съем. Это я поимею тебя. Я выебу тебя и выжму из тебя все твои соки, потому что я — самка, я — пизда живородящая, я — хищница, а ты овощ, ты — корнеплод. Ты уебок и обсос, случайно засунувший свой хуй в святая святых, в меня, в поисках развлечения. Ты идиот. Ты никто и зовут тебя никак. А я — царица уёбков и обсосов, во главе с твоим Папочкой — первым уёбком и обсосом в стране уёбков и обсосов.

Геринг оцепенел от этого сексуального напора и энергии. Он привык быть манипулятором и привык владеть ситуацией, а тут ситуация явно вышла из-под его контроля. И еще что-то ему мешало, даже если не брать во внимание общую абсурдность происходящего. Что-то кололо ему ягодицы. Он нащупал этот предмет и машинально поднес его к лицу. Это был зуб. Его зуб.

7

Иван шел по ночным улицам, его кот-псевдоморф шастал где-то рядом, лишь изредка показываясь ему на глаза. «Полевые испытания», — усмехнулся Иван. Ночной Кот выпущен в реальный мир, пробует его на вкус и запах. А также на цвет, поскольку его Кот видел цвета даже в темноте. И еще на вшивость, хотя для этого пришлось дописывать большой кусок программы, кусок, отвечающий за проявление безрассудства в ситуации неопределенности.

Изредка Иван поглядывал на экран своего телефона, где специальная программка транслировала ему поле зрение его маленького кибер-хищника. Хорошо было уже, что его котик не видел больше ни обугленные трупы, скорчившиеся в позе боксера, ни перекрученных адским огнем металлических конструкций среди дымящихся развалин, ни серого радиоактивного пепла, сыплющегося из пирокластических облаков. Однако эта картинка стояла у Ивана перед глазами, так, что он невольно держал экран телефона на некотором отдалении, как бы опасаясь вновь пережить тот шок, который он испытал недавно. Он грешил на графический процессор своего псевдоморфа, но смутные предчувствия некоторой неуловимой угрозы заставляли его держать себя в напряжении. Тут явно крылся какой-то подвох, причем подвох глобальный, неустранимый и неизбежный. Что-то вроде всемирного пиздеца, причиной которого станет неправильно поставленная запятая в расчетах физиков-ядерщиков.

Он постарался выбросить все эти мысли из головы и сосредоточиться на цели своей ночной прогулки. А цель была на все сто процентов удивительна, загадочна и таинственна. Эта цель была Даша. Их разговор по телефону заставлял его руки дрожать, а ноги его делались непослушными и слабыми, как будто его парализовывал животный страх или видение божественной славы.

Даша признавалась ему в любви, ему, кто в присутствии красивой девушки мог вообще потерять дар речи. Но самое поразительное для него было то, как он ей ответил, не задумываясь и не размышляя, на полном автомате. Он сказал ей:

— Родная, я по тебе соскучился.

И тут же понял, какую глупость он сморозил, но отчего-то не стал ни извиняться, ни превращать все в шутку или розыгрыш. А дальше все происходило в каком-то замедленном ритме, будто под водой. Он услышал:

— Давай бери там свои кости в охапку и пиздуй ко мне!

— Уже иду! — ответил будто и не он, а кто другой, из другой жизни, из другого времени и пространства. — Вот только кота своего захвачу. Ты не против?

— Вечно ты со своим котом возишься! — усмехнулась она. — Ладно, иди уж скорее.

— Это не простой кот, — сказал он.

— Я знаю, — ответила она. — Это же Ночной Кот!

И отключилась. И теперь он шел к ней, не понимая ровным счетом ничего. А его кот стремительной тенью носился вокруг него, своим безрассудством побеждая глобальную неопределенность.

8

Улицы были плохо освещены, пятничный вечер закончился, и город снова жестко экономил электроэнергию. Редко попадавшиеся прохожие выглядели угрюмыми и подавленными, что не удивительно, учитывая градус веселья накануне вечером. К тому же многие из них шли на свою мерзкую работу ночных клерков и менагеров, работу, которую они выполняли в неосвещенных своих офисах и конторах.

Иван уже почти добрался до дома, в котором его ждала загадочная и непредсказуемая девушка, когда на его телефон пришла смска. Он посмотрел на экран, там было написано с неизвестного номера:

НЕ ХОДИ К НЕЙ ОНА ТЕБЯ ПРЕДАСТ

«Что за чертовщина», — удивился Иван. — «Никто не может знать, куда я иду. Да и неинтересно никому это». Он решил, что кто-то ошибся номером, но смутное беспокойство неясной тенью проскользнуло через его сознание. И тут же вторая смска заставила его руки задрожать:

И ОТКЛЮЧИ КОТА ЕЩЕ НЕ ВРЕМЯ

Иван поискал глазами кота, но нигде его не увидел. Тогда он переключил телефон в режим поля зрения своего трудного детища и увидел на экране свой силуэт. Ночной Кот сидел на тротуаре в десятке метров от него, сидел неподвижно и, казалось, пристально вглядывался в лицо Ивану. А потом кот жалобно мяукнул и повалился набок.

Иван подошел к нему и взял его на руки. Псевдоморф был неподвижен, но не полностью дезактивирован. Он дышал и электромеханическое его сердечко, любовно сконструированное Иваном и составлявшее предмет его профессиональной гордости, часто билось. Никоновские сенсоры излучали зеленовато-лунное свечение. Так со своим котом на руках он и поднялся к своей таинственной возлюбленной, если, конечно, верить ее словам.

Даша открыла ему дверь и едва успел он войти, и положить своего оцепеневшего кота на крохотный то ли диванчик, то ли кресло возле двери, бросилась ему на шею и поцеловала в губы. Иван опешил, но не сопротивляться же ему красивой девушке, решившей сократить весь этот период ухаживаний, звонков и свиданий?

После поцелуя Даша, не выпуская его из своих объятий, посмотрела ему в глаза долгим взглядом и сказала, просто и буднично:

— Я тебя люблю!

В это самое мгновение раздался сигнал пришедшей смски. Иван знал, что там будет написано, но посмотрел на экран своего телефона:

НЕ ВЕРЬ НИ ОДНОМУ ЕЕ СЛОВУ

9

ФИДЕЛЬ:

Назад к себе мы возвращались с Утенком в полном молчании. Я позвонил в штаб и за нами выслали импровизированный броневик — древний бьюик, снаружи обваренный стальными листами с пропиленными в них явно болгаркой прорезями-бойницами. Внутри было тесно, пахло порохом и горелым машинным маслом, но нам было не до удобств — задание надо было выполнить во что бы то ни стало, хотя бы для того, чтобы не сойти с ума от всей этой бессмыслицы, что навалилась на нас… А когда она навалилась? Я уже не знал ответа на этот вопрос.

Утенок листал книжку с моей рожей на обложке, я курил и смотрел в щель бойницы. События последних суток все не могли уложиться у меня в голове. Слишком много фактов, слишком много противоречивых данных, слишком много нестыковок и несуразностей. После разговора с Сергей Сергеичем я уже по-новому смотрел на тот мир, который считал своим, привычным и незыблемым.

Он рассказал нам с Утенком, что вещество Творения, найденное на месте падения челябинского метеорита, обладало немыслимыми свойствами, начать с того, что формула Эйнштейна E=mc(2) в отношении него была неприменима. Я сильно удивился этому утверждению, а потом удивился еще раз своему удивлению — откуда мне, простому бойцу национального сопротивления, было знать о формулах Общей Теории Относительности? Далее, вещество Творения создавало особое энерго-информационное поле, само существование которого опровергало эйнштейновский постулат одновременности событий. Пространственно-временной континуум под воздействием Первовещества приобретал свойства хаотичной сингулярности и стохастически проявляющихся псевдо-релятивистских эффектов. Самое смешное, что я почему-то прекрасно понимал, о чем идет речь.

— Они что, это вещество лопаточкой под Челябинском собирали? — усмехнулся Утенок. Все-таки университетское образование давало о себе знать!

— Это отдельная история, — на полном серьезе отвечал ему Сергей Сергеич. — Местные жители вскоре после падения метеорита стали жаловаться на… Как бы сказать это помягче… Они жаловались, что их умершие родственники приходили к ним в гости. Некоторые получали письма от своих внуков, которые должны были родиться через двадцать лет. Все такое.

— Зомби и путешествия во времени? — спросил я, стараясь, чтобы у меня не дрожал голос.

— Зомби и путешествия во времени, — охотно подтвердил Сергей Сергеич. — Вот как с вами, примерно.

— А что со мной? — не понял я. — Что со мной не так?

— А все с вами не так! — обрадовал меня наш безумный профессор.

— Вы попали в одну из сингулярностей и не можете выйти за горизонт событий. Только тут, у меня в квартире, вы можете получить шанс на выход за пределы той цепи событий, которая закольцована на саму себя. Что-нибудь слышали о рекурсии?

— У вас, естественно, есть волшебная палочка, которая расколдует меня? — усмехнулся я.

— У меня есть мои волшебные улитки, — сказал Сергей Сергеич с нездоровым, как мне казалось, блеском в глазах. И добавил:

— Именно сейчас они подходят к решению последнего уравнения.

10

Иван проснулся, когда рассвет еле-еле брезжил в окне на фоне пасмурного неба. Он лежал голый в постели Даши. Их одежда была разбросана там и тут по комнате, как останки павших воинов на поле битвы. Битвы за продолжение человеческого рода во имя сокрушения главы змия из преисподней — змия бессилия, одиночества, вырождения. Иван смотрел на их вещи на полу, и на губах у него застыла невольная улыбка. Он не мог поверить в такую простоту и доступность своего счастья, ему всегда казалось, что он недостоин по-настоящему глубокой любви, по-настоящему простых и ясных отношений. И в то же время он всегда в глубине души знал, что это с ним рано или поздно произойдет — любовь, глубокие чувства, прочные отношения, простота и ясность, заставляющие невольно улыбаться по утрам.

Даша спала, отвернувшись от него, подставив его умиротворенному взгляду тонко вылепленную шею и изгиб своего обнаженного плеча, напоминающего силуэт крыла большой птицы. Иван встал с постели, со всей осторожностью, нежностью и любовью стараясь не потревожить сон своей возлюбленной. «Возлюбленной?» — поймал он себя на мысли. — «Как это вообще могло случиться?» Он не знал ответа на этот вопрос, а сейчас к тому же и не хотел ничего знать. Знание — очень опасная штука. Знание может рассеять чары и лишить последних иллюзий. Ему вспомнились слова, которые он когда-то и где-то прочитал: «Как страшно знать, когда от знанья нет счастья нам». И сейчас, на цыпочках выходя из комнаты, где спала его девушка, после ночи самого потрясающего секса с самой прекрасной женщиной на свете, он не хотел ничего знать. Его устраивала Вселенная, как она есть. Его полностью устраивал ход событий в его жизни, даже если этот ход событий был полностью вне его контроля. О, он будет осторожен и хладнокровен, как хирург, оперирующий на сердце, или как сапер, разминирующий пятитонную бомбу.

Рассвет уже перешел в хмурое утро, а Иван сидел на кухне и смотрел в окно. Его кот лежал там же, где он его оставил вчера, только переступив порог Дашиной квартиры. Ивану не хотелось ковыряться с ним, времени у него будет предостаточно, чтобы устранить все глюки программы Ночного Кота и все косяки по его железу. Псевдоморфная модель котика вполне оправдывала свою репутацию в узких кругах специалистов по био-виртуальной реальности — она была немыслимо сложна, капризна, непредсказуема, и тем самым полностью удовлетворяла его любопытство и стремление во всем добиваться совершенства.

Внезапно Иван вспомнил, что у Даши ведь тоже есть псевдоморф-собачка. Он сам его «кормил» своим бутербродом вчера. Но теперь этой комнатной псины нигде не было видно. «Наверно, опять не покормила игрушку», — подумал Иван, внутреннее усмехаясь. — «Эти женщины…» Он решил, что ее псевдоморфом надо будет заняться как-нибудь, откалибровать блок физиологических потребностей, чтобы бедная кибер-зверушка хотя бы лаяла, когда приходит время ее «кормить».

Он поискал псинку на кухне, посмотрел в прихожей, стараясь не шуметь, заглянул в ванную. Псевдоморфа нигде не было видно. Это было немного странно, но Иван решил, что их бурный ночной секс напугал собачку, и та могла забиться куда-нибудь под диван в комнате, где мирно спала Даша.

Экран его телефона засветился и на нем появился текст смс:

ЗАГЛЯНИ В ШКАФ В ПРИХОЖЕЙ

Иван машинально подошел к шкафу и открыл дверцу. Растерзанное тельце псевдоморфа лежало там грудкой окровавленной плоти, клубка проводов, мешаниной датчиков и микросхем. Его глазные сенсоры, казалось, застыли в недоумении. Руки Ивана тряслись крупной дрожью, усилием воли он заставлял себя думать, что псевдоморфы не живые и не способны чувствовать боль. Наконец, он вышел из оцепенения и кинулся к Даше, не зная, что и думать и как ей сообщить о случившемся.

— Даша, там… — сказал он, подойдя к кровати.

Даша уже проснулась и смотрела прямо на него. Глаза ее расширились, она будто что-то хотела ему сказать, но не могла. Наконец, она совладала с собой и произнесла свистящим шепотом:

— Кто вы? Что вам от меня надо?

11

Папа проснулся, сидя скорчившись за столом в кабинете. Спина и шея затекли от неудобной позы. Он с трудом разогнулся и пошевелил плечами, разгоняя густую старческую кровь по телу.

«Сны такие странные снятся», — подумал он с досадой. — «А все старость. Раньше бегал, как мальчик, и спал, как младенец, и хоть бы хуй было, а теперь…» Его мысль завязла, как завязла его венозная кровь в дряблых мышцах.

А теперь он сидел за своим огромным столом, на котором ничего, кроме телефона старинной конструкции не было. То есть, обычно не было. Сейчас на нем лежал клочок бумаги, что было явным и очевидным непорядком. Папа терпеть не мог никаких бумаг и много лет ничего не подписывал и не читал. Ему было достаточно редких разговоров с несколькими людьми из своего ближайшего круга, чтобы управлять и властвовать над тем, что еще оставалось от его страны, что еще не откололось и не суверенизировалось, что пока что контролировалось его аппаратом, его знаменитыми ухмылками и редкими словечками, которые каждый понимал по-своему, но его это полностью устраивало. Серая незаметная власть, которая, однако, может ударить в самый неожиданный момент, ударить исподтишка, но безжалостно и неумолимо. Абсолютная власть над теми, кто еще признавал его власть, или делал вид, что признает, или вообще не догадывался о его существовании.

Его власть ограничивал только этот телефон у него на столе. Само существование этой линии связи было самой тщательно охраняемой государственной тайной. Даже его секретарша не догадывалась об истинном значении старинного аппарата, считая его присутствие на столе проявлением стариковского чудачества Папы, точно таким же, как его паровозики, подводную лодку в Москва-реке или слюняво-бессильный роман с пятнадцатилетней баскетболисткой. Каждому свое, ей и не положено разбираться и понимать, как управляется его Государство, его личное любимое детище, плод его много-многолетних подтасовок, откровенной и наглой лжи, тайных убийств и громких похищений, шантажа детьми и оголтелой нахрапистой пропаганды, заговоров против заговорщиков и политических процессов над случайными людьми, взятыми прямо с улицы. Его личное Государство принадлежало целиком и полностью ему, да, но только до тех пор, пока не зазвонит вот этот телефон у него на столе. Можно сколько-угодно развлекаться своей неограниченной властью, но все, что говорится из этой черной трубки, надо исполнять немедленно и буквально, Папа зарубил это себе на носу раз и навсегда.

Самое смешное, что он понятия не имел, с кем он разговаривает по этой сверхсекретной линии. У него были только догадки и предположения, и только. Обычно он называл своих неизвестных собеседников «пидарасами»: «Эти пидарасы совсем охуели!» Мировая закулиса иногда доводила его до бешенства, и тогда он бегал по кабинету, брызгая слюной и размахивая руками. Правда, тщательно запирать изнутри дверь он при этом не забывал. Кто они? Чего им надо? Он не понимал и считал это своей высшей и неоцененной никем жертвой во имя Родины, во имя своего Государства, во имя всех этих мандавошек и гандонов, которыми ему приходилось руководить, над которыми ему назначено судьбой властвовать и которыми ему приходится править.

Однажды этот телефонный аппарат сломался и его тайная охрана еле-еле смогла найти старого электрика, который бы смог его починить. Не потому, что телефон был сложен, но, напротив, он был слишком прост и неказист внутри, чтобы эти нынешние умники могли разобраться в его устройстве. А старик-ремонтник соединил два проводочка на скрутку, и все заработало. Правда, за это время успел разориться Госбанк… Так что Папа всегда с опаской и настороженно поглядывал на этот символ своего бессилия.

А сегодня между ним и телефоном лежал клочок бумаги. Он взял его в руки и по-стариковски отодвинув от себя как можно дальше — очков он не носил и терпеть не мог — прочитал:

«Фидель не должен встретиться с Офелией».

И эти слова были написали им самим.