1

Иван звонит в дверь.

— Ты уверена, что сюда? — спрашивает он Дашу.

— Да, — отвечает она.

Дверь, щелкнув электрическим замком и погудев гидроприводом, открывается.

— Заходите, — говорит им невидимый пока хозяин.

Они входят в квартиру. Дверь закрывается за ними. Штыри замка из каленой стали входят в гнезда в стене.

— Меня зовут Сергей Сергеевич. Это я вызвал вас. Здесь вы в безопасности, — говорит хозяин. На вид ему лет пятьдесят пять. Очки в самой непритязательной оправе, такие «стариковские» на вид. Глубокие залысины. Старые треники и застиранная майка довершают портрет.

— Семь трупов, — сообщает им Сергей Сергеевич. — Выложены звездой. Почему звездой?

— Дизайнерская задумка, — отвечает Иван. — Красиво смотрелось.

— Девятимиллиметровый стандартный патрон. У меня такие есть, — Сергей Сергеевич берет коробку и протягивает ее Ивану. — Как заряжать знаете?

— Я инженер все-таки. Разберусь.

Они с Дашей проходят на кухню, куда их пригласил Сергей Сергеевич.

— Поешьте, вот тут супчик. Дарья разберется, — говорит Сергей Сергеевич, показывая на плиту. — Да вы садитесь.

Иван садится на стул, Даша возится возле плиты. Найдя защелку, Иван вынимает магазин и снаряжает его патронами из коробки. Поставив магазин на место, он передергивает затвор, как будто делал это тысячи раз. Потом отпускает курок и ставит пистолет на предохранитель.

Сергей Сергеевич достает из шкафчика бутылку водки и разливает ее по рюмкам, не спрашивая никого.

— Ну, давайте выпьем, за встречу, за знакомство, — говорит он с рюмкой в руке.

Они выпивают, Даша при этом морщится, но пьет до дна. На закуску Сергей Сергеевич предлагает шпроты из консервной банки и бородинский хлеб, порезанный аккуратными квадратиками.

Сергей Сергеевич протирает запотевшие стекла своих очков:

— Вы уже поняли, что Вселенная раскололась напополам?

2

ФИДЕЛЬ:

Они пришли, «Мертвецы», клан из Контры. Боже мой! Четыре задрота, двое из которых в очках. Худы, как смерть, угловаты по-подростковому. Дымят, как паровозы, не уверен, что это табак. Во всяком случае, чистый табак. Старший среди них — Владик. Они так и зовут его — Владик.

— Слышь, дядя, — спрашивает меня Владик. — Телки тут есть?

— Телки вон там, — показываю я на вокзал, кишащий гастами.

— Понятно. Сейчас подгоним пару.

Владик со своими задротами мгновенно исчезает.

Я не верю своим глазам. Гасты разбегаются из здания вокзала напротив, как тараканы от электрического света. Вскоре «Мертвецы» возвращаются с двумя девками-гастами. Никогда не думал, что гастов можно использовать еще и вот так. Владик смотрит на меня, потом говорит:

— Да нормально все, дядя, не в первый раз. Завтра твою сучку вытащим, не ссы.

— Она не моя.

— Понял. У тебя вон какая красотка, — он кивает на Ведьмочку.

— Догадливый ты, — говорю. — Правый фланг — ваш.

— Да чего там, правый фланг. Мы на спидах всю ночь по округе шариться будем.

— Мне похуй, но правый фланг держите вы.

— Ладно, заметано.

В это время гасты решили, наверно, освободить своих девок и поперли на нас. В руках у многих были арматурины и нечто, напоминавшее бейсбольные биты. И тут «Мертвецы» показали себя в деле. У меня крепкие нервы, но это было нечто. Четыре задрота реально растерзали толпу. Причем практически без огнестрельного оружия.

Они использовали что-то вроде нано-нитей с грузами на концах. Гасты валились вокруг, многие из них с отрезанными конечностями, а некоторые распиленные в буквальном смысле пополам. Четыре серафима с угольно-черными мечами охраняли мой рай. Или ад, что, при определенной точке зрения, одно и то же.

Гаст, пару секунд не замечающий отсутствия ног. Гаст, бегущий без головы. Гасты, ложащиеся в кирпичную пыль и крошку только потому, что ребята захотели порезвиться.

— Огонь не открывать! — запоздало командую я. Да никто и не стреляет, потому что все сектора перекрыты блистательной четверкой.

— Мы с ними еще хлебнем… — бормочет Утенок.

Я только молча киваю.

3

Капитан полиции из управления Э Георгий, а на самом деле генерал госбезопасности, о чем никто, кроме некоторых посвященных не знал, вертел в руках дурацкий компас, стрелка которого непрерывно и безостановочно вращалась. Он размышлял о странностях в поведении своего братца.

Вот откуда он взял эту херовину и что с ней делать? Он представил лицо эксперта и решил просто замять это дело для ясности. Крутится, и пусть крутится. Рано или поздно заряд батарейки кончится и тогда, возможно, стрелка покажет на север. Или не покажет, а будет болтаться туда-сюда. У него есть дела и поважнее, а уже завтра утром он вполне вероятно сложит свою головушку в Печатниках. И все ради какой-то девки, вокруг которой водят хороводы подозрительные личности вроде Фиделя, а также его родной брат, и еще такие люди, которых Георгий предпочитал вообще не знать. А лучше бы даже не подозревать об их существовании.

Он сел в машину и бросил идиотский компас на центральную консоль, возле селектора коробки передач. Завел мотор и поехал домой, не торопясь и не дергаясь, даже стараясь соблюдать правила дорожного движения, где это было возможно. В конце концов, он служит закону, а не своему брату. Георгий старался думать, что это так и есть, и свои генеральские погоны он получил за дело, за свой профессионализм и опыт.

Подумав об опыте, он недовольно поморщился — сказывалось напряжение всего этого идиотского дня, а еще саднили синяки и ныл разбитый нос. Ребятам тоже досталось, но они хотя бы сидели ровно, а он — вполоборота к ходу движения. Ему еще повезло, заявил один из медиков, что ему не свернуло шею. Вот уж повезло, так повезло, да. Везунчик.

Георгий включил радио. Он предпочитал классическую музыку, если не аудиокниги, причем тоже классику. Остановившись на светофоре он отхлебнул коньяка из плоской бутылки — генералы госбезопасности могут себе позволить небольшие вольности, недоступные простым смертным, например, слегка подлечить расстроенные нервы.

Трансляция камерного концерта для двух скрипок и виолончели внезапно прерывается и возбужденный голос диктора пытается перекричать гитарные запилы и грохот ударных:

— Мы начинаем трансляцию с самого крутого рок-феста в истории, который начинается вот в эту минуту на открытом воздухе, несмотря на дождь и непогоду, впервые, повторюсь впервые в истории отечественного рок-н-ролла он проходит на гостеприимном поле в Печатниках!

Георгий поперхнулся. Голос ведущего потонул в аккордах разухабистой музычки. Какой там еще фестиваль в Печатниках? Это либо чья-то шутка, либо подушки безопасности, срабатывающие сами по себе, были только цветочками. Почему-то Георгий склонялся ко второй версии. Опыт, что поделаешь.

4

Сегодня у Папы трудный день — съемки на телевидении. Обычно за съемочный день заготавливали материал на две недели вперед. Иногда на месяц, если он планировал отдых где-нибудь в Океании. Сменить фон или наложить аудио они могли и без него, но некоторые сцены надо было играть самому, никуда не денешься.

Режиссер со съемочной группой прибыл заранее. Они хозяйничали в съемочном павильоне, как всегда нагло и беспардонно. Папе накладывали грим, пока он читал сценарий. Очередная встреча и разговор с министром чего-то там. Так, вот это поинтереснее — осеменение волчицы… Что за хрень? А, искусственное осеменение, ну, тогда ладно. Он уже столько искусственно наосеменял, что ему можно выдать медаль — почетный осеменитель. Интересно, такая медаль есть? Если нет, надо будет учредить. Рука в резиновой перчатке держит хуй. Ну, пенис. Пенис, из которого брызжет сперма. Что-то такое, только в более метафорической форме.

Почему волчица? Почему не лисица или тигрица? Никто не может ему объяснить, ссылаясь на данные опросов общественного мнения и гороскопы. Пусть будет волчица, главное, накачать ее наркотиками. Это вообще лучший метод осеменения девочек — накачиваешь их наркотиками… Папа мечтательно задумывается. Да, работа иногда может доставлять радость, но вот эти съемки, эти бесконечные придирки режиссера, — они сводят его с ума.

Он выходит в павильон, там ярко светят софиты, какие-то людишки что-то обсуждают между собой, даже не глядя на него, режиссер орет в мегафон матом на развязных девиц, те в ответ показывают ему фак, «пишем, пишем!», актер, изображающий министра строит смешные рожи, Папа изображает Папу, «где текст?», кто-то с лицом хорька сует ему в руки лист с текстом, но без очков он не видит, а контактные линзы он проебал, от грима потеет лицо, он идет, как обычно, немного раскорякой, совсем чуть-чуть, садится в кресло, смотрит на бумагу, по-стариковски отставив руку подальше — старческая дальнозоркость:

«Фидель не должен встретиться с Офелией».

— Кто такой этот Фидель? — спрашивает он их.

Они пожимают плечами, отводят глаза, возятся для вида с аппаратурой. «Министр» неожиданно пердит и тут же ухмыляется. В клетке неподалеку стоит смирная волчица. По ее ласковому взгляду понятно, что наркотики начали свое действие.

5

— Мне приходится взять на себя роль Автора, — говорит Сергей Сергеевич, подцепляя вилкой шпротину. — И объяснить персонажам, чего же от них хотят.

Иван смотрит на него внимательно, пытаясь понять, насколько далеко заходит тот в своих чудачествах.

— Нет, молодой человек, я не сошел с ума, — угадывает хозяин направление мыслей Ивана. — Во всяком случае я не более безумен, чем все, происходящее вокруг. Вы разве не замечаете?

— Ну, со мной… С нами, — поправляется Иван, посмотрев на Дашу. — За последние сутки, действительно, много чего странного случилось.

— Например? — живо интересуется Сергей Сергеевич.

— Вот пусть Даша расскажет сначала, — предлагает Иван в тайной надежде разобраться самому в ситуации, взглянуть на события с ее точки зрения.

Даша разливает суп по мискам. Сергей Сергеевич режет хлеб, колбасу, какой-то сыр.

— Да что говорить? — отнекивается Даша, когда они усаживаются за стол. — Я и сама не понимаю, но иногда вместо меня как будто живет другой человек. Или это я иногда живу чужой жизнью.

— Очень хорошо сказано! — хвалит ее Сергей Сергеевич, разливая водку по рюмкам. — Только это не ваши личные проблемы, это проблемы самой реальности.

Они чокаются и выпивают. За окном раздается автоматная очередь. Потом еще одна.

— Здесь мы в безопасности, — говорит им безумный профессор. — Но скоро безопасно не будет нигде, если не навести порядок в самых основах бытия. Вот вы, Дарья, говорите, что иногда живете чужой жизнью. А вы не задумывались, чьей именно?

— Я не знаю. Сегодня утром я не узнала Ивана, а вчера, наоборот, у меня было чувство, что он мне самый родной и близкий человек, хотя мы с ним не были хорошо знакомы… До вчерашнего вечера.

— А с кем вообще вы знакомы? Кого вы хорошо знаете?

— Ну, коллеги, подруги детства…

— Назовите хоть одну подругу детства, если вам не трудно.

Иван не понимал, куда клонит Сергей Сергеевич, но решил не вмешиваться в разговор, во всяком случае пока. И еще его удивило, что Даша испытывает явное затруднение, пытаясь вспомнить имена своих подруг.

— Света? Таня? Люба? — с явным любопытством спрашивает между тем профессор.

Даша кивает как-то потерянно.

— Так как же зовут ваших подруг? Назовите хотя бы имя вашей лучшей подруги.

— Я не знаю, — тихо отвечает Даша. — Я… Что-то с моей памятью.

— Да нет, Дарья, это не с вашей памятью проблемы, — Сергей Сергеевич разливает водку. — Вы не можете вспомнить того, чего не было. Прошлое Вселенной стремительно сокращается. Скоро никому из нас не будет тут места.

Они доедают суп в полном молчании.

6

ФИДЕЛЬ:

До захода солнца мне надо закончить пару дел, одно из них отлагательства не терпит. Пока «Мертвецы» оттачивают технику боя на нано-волокнах, я оставляю Брэда за старшего, а сам отправляюсь по делам. Таксеров больше нет, так что приходится передвигаться на допотопном троллейбусе. В принципе, ехать недалеко, правда, пару раз пришлось демонстрировать калаш, причем один раз конкретно прикладом в рожу. А потом еще повторять урок ботинком по ребрам, для лучшей запоминаемости. Но кое-как я все-таки доехал до площади Маяковского. Постояв минут десять, покурив, я нашел тех, кого искал. Это были те самые гопнички, что наехали на меня в метро. Они оттачивали тут мастерство крутить сальто на самокатах. Тусовка у них была веселая, что тут скажешь.

Я подошел к самому дохлому среди них, по виду вожаку:

— Узнаешь?

— Да, дядя. Ты еще не в Печатниках?

— Нет, как видишь. Мне нужен ты и твоя банда.

— Нахера я тебе понадобился?

— У меня позиция останется без прикрытия.

— Мы в этих делах не участвуем.

— Участвуете. С этой минуты участвуете.

Наконец, он посмотрел мне в глаза.

— Мы, если что, за мир.

— А мне похуй, — говорю я. — Будете мирно потрошить гастов. В чем твоя проблема?

— У меня нет проблем.

— Бери с собой вот этих, — говорю, показывая на ебанутых на голову акробатов на самокатах. — Им понравится.

— Мы против всей этой хуйни с оружием.

— Мне похуй.

— Согласен. Ты ее приведешь?

— Она мертва. Я ее принесу.

— О-кей.

— К десяти будьте у бывшей «Ленинградской». Получите оружие, брифинг проведу сам.

— Телки там у вас есть?

— Только те, которых приведешь с собой сам. Выпивка не проблема.

— Заметано.

Я отправляюсь дальше. Он и его самокатчики придут, я знаю.

7

Когда Геринг заходит в павильон, съемки уже в разгаре: Папа пытается засунуть в волчицу некое приспособление с волчьей спермой, но у него все никак не получается. Волчица млеет от этих попыток и пытается лизнуть Папу в руку.

— Славик, что у тебя с лицом? — спрашивает Папа и, наконец, заправляет свой инструмент искусственной любви, куда надо. — Вот, еще один вид живых существ спасен! Мною, лично…

Геринг машет рукой, мол, ерунда, не важно, и садится в свободное кресло. Кресло оказывается режиссерским, о чем режиссер тут же сообщает Герингу в самых простонародных выражениях. Геринг обращает этот инцидент в шутку, соль которой видна одному только ему, судя по выражениям лиц съемочной группы, и пересаживается в другое кресло. Режиссер в некотором смысле любимчик Папы, ему нужно простить некоторые вольности. До поры, до времени.

Режиссер шевелит тараканьими усищами и вгоняет Папу в образ:

— Ну, что же ты, родненький, ну, нельзя же так. Ты же президент великой державы! Вот, вот так смотри. Скажи ему: «Ты — пидорас!» Скажи, скажи этому сопляку, что ты о нем думаешь. Эх, Сталина на них нет. Скажи ему «Пошел нахуй, дворовой», скажи. Вот! Вот теперь я вижу Ивана Грозного. Так, так. Доебись до него, народ хочет видеть, как ты доебываешься до министра, а встык пойдет волчица. Осемененная.

Волчица глядит благодарными глазками. Долгоиграющие наркотики не скоро еще ее отпустят.

8

Иван говорит задумчиво:

— Странности начались, когда я сконструировал Ночного Кота. В первый же запуск кот увидел радиоактивную пустыню вместо города. Я понятия не имею, как это могло произойти. Псевдоморфы ведь всего лишь усовершенствованные компьютеры, ну, пусть роботы. А мой кот видел что-то из будущего…

— Не скажите, — отозвался Сергей Сергеевич. — Вы вообще в курсе, откуда взялась технология псевдоморфов?

— Конечно, я же специалист.

— Я знаю, кто вы. Но я спрашиваю о другом — кто изобрел первого псевдоморфа? И вообще, как они работают?

— Ну, имя изобретателя я не назову…

— Что само по себе странно, учитывая, что вы действительно специалист, и выдающийся…

— Я как-то не задумывался над этим… — Иван трет лоб. — А потом стали приходить странные смски.

Сергей Сергеевич удивленно смотрит на него:

— Смски? От кого?

— Я не знаю. За мной кто-то наблюдает. И он знает, что произойдет.

— А можно мне посмотреть? Если там нет ничего личного.

Иван протягивает телефон, открыв переписку с таинственным собеседником. Сергей Сергеевич читает, потом хмыкает:

— Они сделали это!

— Кто это — «они»?

— Улитки, — говорит Сергей Сергеевич. — Мыслящие улитки.

9

ФИДЕЛЬ:

Я ловлю тачку и еду в Тушино. За рулем сидит гаст, из мирных. Или не очень, узнаем. Адреса я не называю и торможу его за пару кварталов от дома Сергей Сергеича.

— Эй, слющай, сюда тысяча рублей ехать, — возбухает водила, я только добродушно бью его прикладом калаша по затылку.

— Эй, я твой мама… — начинает он, но я приставляю клинок к его уху:

— Тссс…

Выродок явно опасен для городских улиц, поэтому выйдя из его раздолбанной тачки я протыкаю ему колеса и разбиваю лобовое стекло прикладом автомата. Потом открываю дверцу и вытаскиваю его за шкирку.

Я ставлю его на колени возле заднего колеса:

— А теперь молись своему аллаху, — говорю, передергивая затвор. — Сейчас ты с ним встретишься.

Скоро все мы с ним встретимся, но пусть они хоть немного побудут людьми. Я сую ему пятьсот рублей за поездку в нагрудный карман и ухожу.

Уже возле самого дома Сергей Сергеича я натыкаюсь на ментов и скорую помощь. Кто-то аккуратно разукрасил дворик трупами нескольких гастов, выложив из них звезду. Менты равнодушно стоят среди этого креатива. Я слышу обрывки их разговоров: «Местная банда… Достали уже всех. Говорят, это они завалили участкового… Типа не было доказательств. Теперь доказательства не нужны.»

Менты начинают паковать трупы в черные полиэтиленовые мешки, я прохожу своей дорогой. Нам с ними нечего делить, кроме этого города. Они делают вид, что не замечают меня — бородатого мужика с автоматом, я делаю вид, что доверяю им — называется законность и правопорядок. Они правоохранители, а я правоприменитель. Баланс сил соблюден, а город умирает прямо на руках. И почти никому нет до этого никакого дела. Люди ходят на работу, лижут жопу начальству ради куска хлеба, проводят лучшие годы жизни в пробках, очередях, в ожидании прибавки к зарплате, невнятно матюкаясь в сторону пришельцев, богачей, власти, телевизора. И никого это особо не волнует

Я поднимаюсь по лестнице и звоню в дверь.

— Я ждал вас, — говорит мне Сергей Сергеич. — И не только я.

10

— Славик, что ты там сидишь? — Папа освободился от ласковой тирании знаменитого режиссера и теперь шаркал по павильону с выражением исполненного перед государством долга. — Как неродной, сел и сидит.

Геринг встал со стула, подошел к Папе и взял его под ручки.

— Что у тебя с лицом, Славик?

Геринг поморщился, но ничего не ответил. Они медленно вышли из съемочного павильона, естественно не попрощавшись ни с кем. Волчица весело машет хвостом, завидев Папу, тот машет ей рукой в ответ.

— Славик, мне надо узнать, что это за хрень, — Папа протянул ему листок бумаги.

— Это сценарий, Папа, — ответил Геринг, ознакомившись с текстом. — «П. входит в кабинет, здоровается с М. за руку, энергично садится в кресло…» Что не так?

— И все? Там ничего больше не написано?

— Все. Обычный сюжет, ты и министр. Немного критикуешь его, но без последствий. Все, как обычно.

Папа задумывается, потом говорит:

— Мне тут в голову пришла… Фраза. Так, подумалось. И ты подумай, будет время.

— Хорошо. Что за фраза?

— «Фидель не должен встретиться с Офелией».

— Не должен?

— Нет, не должен.

— Но он завтра за ней пойдет в Печатники…

— А, ты знаешь, кто такой Фидель?

— Знаю. Это один тип, из оппозиционеров.

— Оппы? Эти гандоны?

— Он поработает на нас. Вслепую.

— Помню я этих оппов. Они устраивали свои смешные демонстрации. Носили гандоны…

— Ну, это были белые ленты. Гандонами ты их назвал.

— Так вот, он не должен с ней встретиться.

— Папа, у меня на завтра запланирована операция. Этот Фидель должен вытащить девку, Офелию эту, оттуда.

— Это хорошо. Лишь бы они не встретились, ты понял?

Геринг пожал плечами. Он давно уже все понимал.

— Я знаю, что ты понял, ты умный, Славик. Что у тебя с лицом?

11

Сергей Сергеевич подходит к компьютерным стойкам, на которых гудят и мигают светодиодами его сервера.

— Этот супер-компьютер, — говорит он. — Построен мною на элементной базе из интеллектуально развитых улиток. До сих пор они только просчитывали вероятности пространственно-временного контунуума, но вот это, — он показывает на экран иваниного телефона с загадочными смсками. — Означает, что они решили действовать напрямую. И нашли для этого возможности. Это поразительно.

В дверь позвонили. Профессор взглянул на экран монитора и пошел открывать дверь:

— Я ждал вас, — сказал он гостю. — И не только я.

В комнату вошел небритый мужчина в камуфляже с автоматом на плече. Он был коротко стрижен, а его зеленые глаза цепко прошлись по всему помещению. Он протянул руку Ивану:

— Фидель.

Потом кивнул Даше:

— Фидель. Это мой ник и заодно имя сейчас.

Даша странно на него посмотрела, потом тряхнула головой, как бы отмахиваясь от нелепых мыслей:

— Дарья.

— Я ненадолго, профессор, — обратился он к Сергей Сергеевичу. — Мы можем с вами поговорить?

— Камрад, — неожиданно ухмыльнулся профессор. — От этих людей у нас с вами секретов нет.

— Простите, — Даша замялась. — Вы сказали, ваш ник — Фидель. А давно он у вас?

— Ну, сколько себя помню. Лет с тридцати, наверно.

— А чем вы занимались до…

— Гражданской самообороны?

— Да.

— Профессор говорит, что я писал книги. Что-то философское…

— Боже мой! Да вы же Фидель, я специалист по вашему творчеству. Я диссертацию защитила по вашим рассказам. Ранним.

Фидель растеряно посмотрел на нее:

— Я писал еще и рассказы?

— Да! Это же классика альтернативной литературы — «Мудак», «Повелитель блядей», «Девочка в джипе», «Белые обезьянки»…

Сергей Сергеевич встал и пошел на кухню:

— Это дело надо отметить, — сказал он возвращаясь с бутылкой «Столичной» и стаканчиками. — Встреча исследователя со своим объектом — это всегда трогательно. Если она происходит не на препарационном столе, конечно.

— Теперь я вас узнала, — сказала Даша, мужественно и самоотверженно одним махом опрокидывая рюмку водки. — Я принесу закуску.

Они выпили и закусили. Сергей Сергеевич постучал вилкой по стопке:

— Друзья, у меня небольшой, но занудный спич. Тем не менее, это вам знать не просто нужно, а жизненно необходимо. Дарья, не беспокойтесь, у меня есть книжки нашего уважаемого Фиделя, и он, я уверен, будет так любезен, что поставит на них автограф для вас. Итак, на чем я остановился? Да, вы разливайте, Ваня, разливайте. Вы читали Платона? Ну, Дарья читала, это понятно. Фидель тоже читал, но он пока этого не помнит. Иван Платона не читал, он поймет и так, по аналогии. Платон считал, что наша Вселенная есть бледное отражение мира идей. Давайте назовем эти идеи как-то попроще, например, теориями, программным обеспечением, инструкциями, наконец. Вопрос вот в чем — где эти инструкции содержатся? Не в смысле пространства «где», а в смысле события. Где в событии содержится инструкция о правильном понимании этого события? Вы ответите, что правильно понимать события может хорошо информированный наблюдатель, и это верно, но отчасти. Заметим, что у нас появилось не только событие, но и некая информация о событии. Более того, информация может быть правильной, а может быть и неправильной. А откуда мы знаем, что информация может быть неправильной? Где это знание — в самом событии? Нет. Так где же?

Сергей Сергеевич постучал себя по голове пальцем:

— Вот здесь это знание. И, следовательно, есть некий Абсолютный Наблюдатель. И есть нечто, наблюдающее абсолютно неправильно. А откуда оно там берется, вы не спрашивали себя?

— Профессор, — говорит Фидель. — Мы же смотрим, слушаем, читаем. Вот оттуда и берется.

— Нет, уважаемый Фидель, чтобы понять смысл прочитанного, надо обладать знанием, а чтобы приобрести знание, надо понимать смысл прочитанного.

— Герменевтический круг, — говорит Даша. Она все-таки училась в университете.

— Да, герменевтика, — соглашается профессор. — Без нее все знание превращается в набор бессвязных знаков. Впрочем, нас сейчас интересует даже не это. Пусть будет мир идей по Платону. Пусть будет Вселенная, как мы ее себе представляем, — склад разных вещей. Что именно их соединяет в одно целое, которое мы видим, ощущаем, понимаем, помним?

— А разве так было не всегда? — недоуменно спрашивает Фидель.

— Нет, — радостно сообщает ему профессор. — Вы это сами доказали в своей книге. Не помните? В главе «Акт Творения есть акт познания».

— Я не помню, чтобы я что-то писал, — Фидель выглядел довольно-таки растерянным.

— Писали, писали, — говорит Даша, раскрасневшаяся от выпивки и, очевидно, пережитых приключений. — Не надо отказываться от своих слов! Я по ним диссертацию защитила.

Иван разливает, что осталось в бутылке, по рюмкам, они чокаются и выпивают.

— Естественно, так было не всегда, — продолжает свою лекцию Сергей Сергеевич. Был акт Первотворения, божественный ключ, соединивший небо и землю. «И создал бог небо и землю»… То есть, разделил? Нет, наоборот, соединил. Небо увидело землю, земля — небо. Так появилась структура, Вселенная. Так появилось время и пространство. И все это возникло из Первовещества, я так условно его называю — Первовещество Творения. То, что Бог непосредственно сотворил словом из ничего. Но оставим теологию. Вы слышали, надеюсь, о челябинском метеорите. Так вот, на самом деле он состоял из этого Первовещества. И образцы божественной, или дьявольской, тут многое зависит от веры и точки зрения, глины Творения попали в руки людей. Вы следите за мыслью?

— Профессор, — Фидель посмотрел как-то напряженно. — Какую роль во всем этом играет Офелия?

Сергей Сергеевич вдруг стал выглядеть немного жалким:

— Я не знаю. Вы выясните это завтра.

12

Георгий уже почти припарковался возле своего дома, когда зазвонил телефон:

— Жора, срочно дуй ко мне, на работу.

Он чертыхнулся про себя, но постарался не выдать голосом своего недовольства:

— Славик, у меня же завтра эта долбанная операция…

— О ней речь и идет. Давай, жду тебя, — Геринг отключился.

Ну, что ж, работа есть работа. Георгий развернулся на крохотном пятачке двора, практически сплошь уставленном машинами, и поехал на Старую площадь.

Было уже поздно. Движения на улицах почти не было. Свет на улицах отключили из-за экономии, и только редкие окна в домах были освещены, что еще сильнее подчеркивало темноту и пустынность города в этот час.

Георгий остановился на красный свет светофора. Его взгляд случайно упал на взбесившийся компас. И тут его флюоресцирующая стрелка, до того сливавшаяся в своем вращении в диск, внезапно остановилась.

Загорелся зеленый, и Георгий, хмыкнув, включил скорость и выехал на перекресток. Боковым зрением он заметил надвигающийся на него справа силуэт огромного грузовика. Скрежет металла — последнее, что он слышал перед тем, как потерять сознание.

13

— Мои улитки, — Сергей Сергеевич кивнул в сторону своих компьютеров. — Собрали и проанализировали огромный массив данных. Если коротко, ситуация выглядит примерно так. Первовещество запускает процесс внутренней эволюции материи, причем даже не непосредственно, а и через вторичные-третичные эффекты. Ну, грубо говоря, берем образец Первовещества, воздействуем им на какой-нибудь объект, и этот объект сам становится активным. Вся трудность состоит в том, чтобы добиться управляемой реакции. Был построен исследовательский центр, в Печатниках. С некоторыми образцами его продукции вы хорошо знакомы.

— Это какие же образцы? — Иван обнял Дашу за плечи.

— Псевдоморфы, например. И гасты. Если в технологии псевдоморфов первична кибернетика, мне ли вам, Ваня, объяснять, то гасты изначально проектировались как идеальные солдаты, или чернорабочие, второе, судя по всему, ближе к истине. Представьте себе рабочего, или работницу, у которого нет прошлого, нет никакого общественного положения или статуса. У них нет ничего, даже документов. Но базовые знания, необходимые для выполнения несложных функций, у них есть, эти знания закладываются в микрочип, построенный на основе технологии псевдоморфов, кстати.

— Какой организм был использован в качестве основы? — профессионально заинтересовался Иван.

— Улитка. Обычная виноградная улитка.

— Я понимаю, что вы сами работаете с улитками, но не тормозят ли они?

— О, это предрассудок! Улитки медленно передвигаются, но думают и эволюционируют они поразительно быстро. И еще они, буквально как губки, впитывают информацию. Одного чипа на основе улитки хватает, чтобы серийный гаст имел общие представления о мире и базовые трудовые навыки.

— Это все означает, что гасты не люди? — было видно, что Фиделя почему-то сильно заинтересовал этот вопрос.

— Это философский вопрос. Что есть человек?

— Мыслящая улитка, — неожиданно для самого себя произнес Фидель.

— Угу, — ответил профессор. — Только без панциря, который нам бы не помешал. Ладно, не будем прерываться.

С этими словами он вышел и вскоре вернулся с очередной бутылкой водки:

— Не люблю холодную водку. Заморозка этого божественного и самого честного напитка убивает в нем душу. Водка должна быть комнатной температуры, как и вода. Дарья, не сообразите ли что-нибудь на закуску? Все, что найдете в холодильнике…

— Сергей Сергеич, — начал Фидель. — У меня к вам конкретный вопрос: что будет со всеми нами, когда я вытащу Офелию?

Он замялся, что никак не вязалось с его обликом:

— У меня есть опасения…

— Можете не опасаться, — перебил его профессор. — Просто знайте, что вас попытаются убрать при первом удобном случае. Не дайте им такого шанса.

14

Геринг стоял на этом перекрестке и не знал, что делать. Его брат, его Жорик, лежал сейчас в реанимобиле, и врачи боролись за его жизнь. Боролись не за страх, а за совесть, он лично проследил за этим.

Повсюду на асфальте валялись куски пластмассы, комья грязи и искореженные детали неизвестного ему назначения. Грузовик протащил машину Георгия, смятую и перекрученную, не один десяток метров, а сейчас водитель, едва не убивший — или все-таки убивший? — его родного брата, лепетал полицейским какую-то чушь:

— У меня был зеленый свет! Это он ехал на красный…

Геринг отвел в сторону старшего дорожного полицейского:

— Пьян? Перепутал красный с зеленым?

Офицер помялся:

— Камеры видеонаблюдения зафиксировали, что грузовик ехал на зеленый.

— Это не может быть. Жора… Георгий Михайлович никогда не нарушал правил. Без необходимости.

— Он и не нарушал. У него тоже был зеленый.

— Что вы хотите сказать? Сбой системы?

Полицейский пожал плечами.

Геринг отошел к покореженной машине своего брата и задумался. Кто-то сильный, жестокий и безжалостный работал против них, против него лично. Вдруг взгляд его выхватил из темноты салона светящуюся стрелку компаса, который он сам дал Жорику сегодня для экспертизы. Стрелка показывала на него. Он сделал шаг в сторону из какого-то глупого мальчишеского суеверия. Острие стрелки дернулось, не отпуская его с директриссы огня.

«Что ж, они хотят поиграть с нами? Ну, давайте. Начнем игру!» — подумал он, раскуривая сигару.