За три десятилетия до и. э. в Римской империи из официального пантеона богов неожиданно выдвинулся один, далеко не самый приметный и могущественный. Еще до этого римляне отождествили своих абстрактных богов с антропоморфными греческими: Юпитера с Зевсом, Марса с Аресом, Венеру с Афродитой… Но не для всех нашелся эквивалент на местной почве — Аполлон, бог солнца и света, покровитель поэтов и музыкантов, встал рядом с «коренными римлянами» под своим прежним именем, с каким и прибыл извне. Выдвинуться ему помог не случай и не божественные силы, а вполне реальный, облеченный верховной властью человек — Август Октавиан. Рядом с императорским дворцом был выстроен храм Аполлона, один из богатейших в империи. В честь божества были переименованы традиционные Столетние игры. И даже был учрежден особый день Аполлона — 23 сентября. По Риму распространялись слухи, что Атия, мать Октавиана, зачала его от самого бога, проведя ночь в храме. Официально объявили на всю империю: Аполлон — покровитель рода Юлиев и, следовательно, самого Августа, усыновленного ранее Юлием Цезарем. В этом и была отгадка — последний из рода Юлиев достиг всех мыслимых вершин и теперь благодарил патрона за оказанное содействие. Для того, чтобы проследить бесчисленные трансформации божества, сочетавшего в себе разнообразные и противоречивые функции, и добраться до истоков культа, нам придется спуститься по ступенькам родословной Августа в глубь веков.

По «римскому мифу», род Юлиев берет начало от Иула-Аскания, сына легендарного защитника Трои Энея. Тит Ливий в своей «Римской истории» знакомит нас со злоключениями Энея, избежавшего жестокой расправы после взятия Трои ахейцами. Вместе с войском на двадцати кораблях он отправляется в долгий путь. Нет нужды описывать его скитания, они красочно изображены в «Энеиде» Вергилия. Важен сам факт: Эней отбыл из Малой Азии и прибыл в Лаврентскую область Италии. Он был не единственным — из Троады хлынула целая волна переселенцев. Примерно в тех же краях оказался Антенор со своими сородичами и многие другие троянцы и их союзники. Тит Ливий, родившийся а Венетии — так называлась в те времена нынешняя Венеция и прилегающие к ней земли, хорошо знал историю предков-венетов, их предания, имевшие вполне реальную основу и подтвердившиеся уже в наше время. Археологи доказали, что венеты-энеты прибыли в Северную Италию извне.

Эней встречает на италийской земле не только врагов, но и друзей. Некоторые местные племена, находящиеся в оппозиции к италийскому царю Латину, с которым и воюют прибывшие, встают под знамена троянских изгнанников. Вождь венетов Купавон, сын Кикна, приводит Энею свою дружину. Запомним Купавона, чтобы вернуться к нему несколько позже. Военные действия идут с переменным успехом. Но Эней в конце концов добивается своего, находит общий язык с царем Латином и женится на его дочери Лавинии. Через некоторое время у них рождается сын Иул-Асканий. От отца он принимает божественного покровителя, оказывавшего поддержку Энею еще в Трое, и утверждает его на новой родине. Время событий: XIII век до н. э. Направление распространения культа: Малая Азия (Троада) — Эгеида — Апеннинский полуостров. Но так ли это? Вернее, только ли так это происходило в действительности? Ведь, по другим источникам, культ Аполлона проникает в Рим значительно позже, в конце VI — начале V века до н. э. И проникает именно из античной Греции, где он успел оформиться и стать чем-то настолько греческим, что по-иному и не воспринимается. Но есть и совпадение — Аполлон первым приходит на Апеннины, все остальные «греческие» боги идут по его следам.

 

«Разноземные народы»

Вернемся к Трое времен ее осады. И приглядимся к враждующим сторонам. На одной ахейцы, они же аргивяне, они же данайцы — жители Пелопоннеса и островов Средиземноморья. Заодно с ахейцами и Ахилл со своей дружиной. Его мы пока не берем во внимание, так как он явный чужак среди осаждающих, и речь о нем пойдет отдельно. На другой — троянцы во главе с Приамом и его сыновьями, а также, по перечислению Гомера, карияне, кавконы, ликийцы, мизы, фригияне, меоняне — все малоазийские племена; рядом с ними фракийцы во главе со своим царем Резом и пеласги с лелегами, древнейшие обитатели Пелопоннеса, вытесненные ахейцами. Противоборствующие стороны этнически разнородны, несмотря на то, что идет не межплеменная вражда, а серьезная затяжная война за проливы и торговые пути. Причем география расселения защитников Трои значительно шире, чем у их противников-ахейцев, а этническая пестрота обороняющихся не затушевалась даже веками, отделившими само событие от описания его в поэме.

В памяти многих народов индоевропейской языковой семьи сохранились легенды о выходе их предков из-под Трои, Даже скандинавы размещали свою прародину в Великой Свитьод, которая ассоциировалась у них то со степями Северного Причерноморья, то с Малой Азией. Некоторые современные исследователи размещают в тех краях родину индоевропейцев как таковых. Так это или нет, пока с полной определенностью сказать нельзя, во всяком случае, «перекресток» был оживленный. И надо думать, что в среде тамошних богов царила пестрота необыкновенная. С ними следует разобраться подробнее. В сознании Гомера и людей его времени (IX–VIII веке до н. э.) жители Олимпа представляют собой пусть и сварливую, но все же единую семью. Разделяются они лишь в зависимости от симпатий к действующим на земной сцене героям. Но так ли это было в XIII веке до н. э. под Троей? Если приглядеться внимательней — никакой семьи и не было! У каждой стороны свои покровители на небесах. У ахейцев — Афина Пал-лада, Гермес, Гера, Гефест, Посейдон. У троянцев и их союзников — Аполлон, Артемида, Лето, Афродита, Арей, Ксанф. В последней группе все боги негреческого, как принято считать, малоазийского происхождения. И в первой таковых большинство. Выходит, не всегда Олимп был един. Больше того, Гомер с высоты в пять веков приписывает ахейцам чуждых богов, о которых они сами могли знать только от соседей-малоазийцев. Да и защитники Трои, соплеменники и союзники Приама, скорее всего не могли бы представить в своем воображении, что когда-нибудь их боги объединятся с богами непримиримых врагов. А сведут их в одну семью значительно позже античные «классические» греки, которые наверняка и не подозревали, что даже в лагере обороняющихся было сколько народов, столько и богов, или почти столько же. Средневековой нетерпимости в те времена ни в Троаде, ни в остальном мире не было, и это играло на руку в первую очередь самим богам, гулявшим по тогдашней Ойкумене.

Время было далеко не идиллическое. Достаточно вспомнить, что не только профессиональные воины, но и торговцы-пираты не испытывали ни малейшей жалости к жителям побережья, а те, в свою очередь, предавали смерти практически каждого высадившегося с моря. И Аполлон, сын своего времени, ведет себя соответствующим образом. В «Илиаде» он с самого начала насылает на ахейцев губительную язву, он жесток, коварен, по невоздержанности и мстительности почти не уступает Аресу, богу войны. И Ахилл для Аполлона не просто противник, но и личный враг — Аполлон мстит ему за убийство своего сына Кикна (Лебедя). Интересное, казалось бы, совпадение: с другим Кикном и его сыном, вождем венетов, мы познакомились ранее. Постепенно, вникая в проблему глубже, мы убедимся, что речь идет не о случайных совпадениях. Итак, возвращаясь к Ахиллу, мы видим, что он герой поэмы. Но он — «злой герой», он раскалывает единство ахейцев, именно в нем видит автор причину всех бед и неудач. Здесь чувствуется наложение нескольких преданий или легенд, слившихся позже в одно целое. Истоки же нелюбви к Ахиллу, по-видимому, достаточно понятны — для ахейцев он ненадежный союзник, чужак, а троянцами предводитель мирмидонян воспринимается не просто врагом, одним из осаждающих, но и отступником, переметнувшимся в чужой стан. Что мы знаем об Ахилле? Лев Диакон Калойский в своей «Истории», ссылаясь на Флавия Арриана, пишет: «Пелеев сын Ахилл был родом скиф из небольшого города Мирмикиона, стоявшего близ озера Меотиса, и уже после, изгнанный скифами за необузданность, жестокость и высокомерие духа, он поселился в Фессалии. Ясным доказательством этому служат покрой его плаща с пряжкой, привычка сражаться пешим, светло-русые волосы, голубые глаза, безусловная отвага, вспыльчивость и жестокость…» О вспыльчивости гомеровского героя напоминать не приходится — она причина всех распрей в стане осаждающих. Упоминает Гомер и «русые кудри Пелида». Лев Диакон называет Ахилла тавроскифом. Еще во времена Овидия на рубеже новой эры Северное Причерноморье продолжало называться Ахилловой землей. И там особо почитались Аполлон и Артемида. Ничего странного в этом нет, историки и археологи подтверждают, что еще с IV–III тысячелетий до н. э. «циркумпонтийская зона» отмечена особо активными контактами, многосторонней культурной миграцией, многочисленными переселениями различных масштабов и в различных направлениях.

Но для анатолийцев, жителей Малой Азии той эпохи, Аполлон северянин. Он явно неравнодушен к гипербореям. И эта его любовь к обитателям севера, память о них, как о лучшем, справедливейшем народе, конечно же, не память самого Аполлона, а выраженная в аллегорической форме память народа — носителя его культа или же, по крайней мере, представителей этого народа. Но не будем забегать вперед.

 

Неразлучная троица

Классический образ юного красавца, светоносного бога, мусагета — покровителя изящных искусств, настолько прочно вошел в наше сознание, что трудно представить что-нибудь более неотторжимое от Олимпа. Но мы убеждаемся, что не всегда Аполлон чувствовал себя на Олимпе как дома. Многовековая обкатка образа, олитературивание его бесчисленными поздними мифами, сказаниями и письменными произведениями дали свой результат. И только отделяя один за другим поздние пласты мифотворчества, можно более или менее прояснить первоначальный облик божества.

Данные греческого языка не позволяют раскрыть этимологии имени Аполлон. Некоторые исследователи предполагают, что сам образ имеет догреческое, мало-азийское, а возможно, и вовсе неиндоевропейское происхождение. О связях с Малой Азией вкратце говорилось выше. Поиски неиндоевропейских корней ни к чему не привели — в мифологиях «близлежащих» народов иных языковых общностей аналогов Аполлону не обнаружено, а искать их в удаленных от Эгеиды областях мира, скажем в Китае или Америке, просто не имеет смысла. Попытаемся более тщательно проанализировать то, что нам знакомо в древней Европе. Но прежде необходимо совершенно точно определить время и место действия, оговорясь, что в иные эпохи мы перемещаемся только для полноты картины. Итак, XVI–XIII века до н. э. — время расцвета Микенского царства и прочного господства ахейцев в Средиземноморье. Ахейцы пришли с севера в XXI веке до н. э., вытеснив остатки местного населения Пелопоннеса, пеласгов и хетто-лувийцев, в Малую Азию. «Уйдут» ахейцы после Трои, нашествия в XII–XI веках — опять-таки с севера— дорийцев и повсеместной экспансии «народов моря». Место действия — «циркумпонтийская зона»: Подунавье, Балканы, Северное Причерноморье, Малая Азия, а также Эгеида и Пелопоннес.

Почти тысячелетие пребывания ахейцев на Балканском полуострове не было мирным. И что интересно, в памяти «микенских греков» Аполлон предстает не только чуждым богом, но и «великим губителем». Приходит этот «губитель» вовсе не с востока, из Малой Азии, а с севера. Надо заметить, что направление это вообще характерно для экспансий на полуостров. Античная Греция и ее культура как таковая складывались в длительной и безжалостной борьбе многих народов. Немецкий исследователь X. Коте считает, что распространение культа Аполлона показывает направление вторжения северных племен в Грецию. Сам культ возник, по его мнению, в районе Среднего Дуная. В XIV веке до н. э. племена восточной культуры курганных погребений объединились на время южной экспансии с племенами сколотов, выступивших из Северного Причерноморья, и ринулись на Балканы и в Малую Азию.

В ранний период своего существования в районе Средиземноморья Аполлон далек от классического эллинистического типа — для архаического Аполлона характерны наличие растительных функций, близость к пастушеству и земледелию. Одновременно он демон смерти, убийства, освященных ритуалом человеческих жертвоприношений. Аполлон еще не укладывается в олимпийскую иерархию чинов, он открыто соперничает с самим Зевсом, «коренным греком». Даже в гомеровские времена Аполлон своим появлением на Олимпе все еще внушает ужас богам, то есть он продолжает восприниматься чужаком и в VIII веке до н. э. За шесть-семь веков пребывания в этих краях он не стал все же окончательно своим, не влился безболезненно в чужую семью, как это бывает с богами, заимствованными мирным путем.

По греческой мифологии, Аполлон сын Лето (Лато), брат Артемиды. Лето родила его на плавучем острове Астерия, переименованном после этого в Делос и получившем статус «нормального» острова. При этом ее дочь Артемида, родившаяся непосредственно перед Аполлоном, принимала роды. Таких вот неординарных близнецов произвела на свет Лето. Но и сама она была на этой земле гостьей. Делались попытки вывести Лето непосредственно из Малой Азии, связывая этимологически ее имя с лидийским словом «лада», не нуждающимся для нас в переводе и обозначающим «жена, мать». Но связь эта при более глубоком рассмотрении оказывается вторичной и для Греции, и для Малой Азии. Академик Б. А. Рыбаков пишет: «Первое, на что следует обратить внимание при ознакомлении с мифами, — это прочная связь всего цикла лето-артемидо-аполлоновских мифов с севером, с гиперборейцами, жившими где-то на север от Греции». Иной подход и не может дать объективной картины. Сам Аполлон ежегодно отправляется на зиму в северные страны, там он хранит свои стрелы, там живут племена, особо почитающие его и пользующиеся наибольшим покровительством божества. Традиция считать гипербореев вымышленным народом канула в прошлое под натиском фактов. Причем оказались гипербореи значительно ближе к Средиземноморью, чем это представлялось ранее. Северяне не забывали своего кумира — ежегодно они отправляли на Делос к алтарю Аполлона священные дары, завернутые в пшеничную солому. Б. А. Рыбаков детально проследил путь этих даров и установил те места, откуда они отправлялись. Гипербореями оказались праславяне и частично жившие по соседству предки балтов. Проводя параллель между Лето и Артемидой и славянскими богинями-роженицами Ладой и Лелей, Б. А. Рыбаков утверждает: «Связь Лето — Лато с северной Ладой не подлежит сомнению». Древний вариант культа двух рожениц пришел с севера на юг. Архаичность же этого культа уводит нас на многие тысячелетия в глубь времен. Следует отметить, что ареал почитания «матери Ладо», «первобогини», «матери всего сущего» достаточно широк и связан не только со Средним Дунаем, а включает в себя все территории праславян и все области их дальнейшего расселения, а также литовско-латышские земли.

Итак, Лето и Артемида искусно вплелись в раскидистое древо греческой мифологии, обросли до неузнаваемости литературной плотью. Но это не помогло им скрыться от исследователей, замести следы. А кто же все-таки Аполлон? Вспомним, в представлении «микенских греков» и эллинов Аполлон выглядит внешне варваром. Гомер постоянно подчеркивает: «не стригущий власов», «длиннокудрый» — это характернейшая черта в описаниях «северных варваров» у греческих, а позже и римских авторов. Сопоставим кое-что, задумаемся над «совпадениями». Вот, к примеру, знаменитый делосский алтарь Аполлона, сделанный из рогов коз, убитых Артемидой, имеет на севере двойника — храм в Радигоще, известный из «Хроники» Титмара Мерзебургского. В этом храме «опорные столбы заменены рогами различных зверей». Праславянские зольники с крестообразными глиняными рогульками и алтари Аполлона из золы (сподии) с «рогатыми лепешками» наводят на мысль о схожести ритуалов. А случайны ли связи италийских венетов, энетов, потомков Энея и Пула, с венедами побережья Балтийского моря, снабжавшими первых янтарем с древнейших времен вплоть до средневековья? Или же культовые «солнечные колесницы» праславян, венедов и проживавших поблизости кельтов, которые, по мнению ученых, не что иное, как Аполлонова повозка, на которой божество отправлялось в гости к гипербореям… Можно привести множество интересных фактов. Но не будем отвлекаться.

 

Забытый прообраз

Попытки найти аналог Аполлону в стране гипербореев были. Некоторые функции Аполлона и, скажем, Сварога или Даждьбога, совпадали. Но совпадения эти носили общий характер, на их основании нельзя было сделать определенных выводов, тем более что и лингвистически имена богов довольно-таки далеки друг от друга. Многочисленные попытки объяснить сходство культов Греции и Центральной и Восточной Европы делались всегда в одном направлении, по которому аполлоновские мифы распространяются из античного мира на север. Сказывался огромный «авторитет» греческой мифологии, греческой культуры в целом. И неизбежно эти попытки заводили исследователей в тупик. Позднее влияние аполлоновоких мифов на северных соседей, несомненно, было, исключать его никак нельзя. Но для середины II тысячелетия до н. э. говорить о нем не приходится. Кстати, и в расшифрованных крито-микенских надписях имени Аполлона нет — божество, послужившее его прообразом, пока еще не перекочевало на юг, а если оно и появилось в Средиземноморье, то не успело упрочиться там. И для того чтобы в очередной раз не оказаться перед неразрешимой загадкой, наверное, следует идти по пути распространения культа Лады — Лето.

Первоначальные, коренные функции Аполлона дают нам интересный ход рассуждений. Аполлон — бог, связанный с небом и солнцем, стрелы его — жаркие лучи, которыми он губит посевы. Одновременно он пастух и земледелец, которому приносят в жертву первые ростки различных растений. Так почему бы не попробовать сравнить его на славянской почве с тем, с кем связана идея неба, солнца, ритуальных костров в день летнего солнцестояния, плодородия, олицетворением которого он является, — со славянским Купалой? Может быть, напрасно мы принимаем Купалу за простую куклу, которую «хоронят» каждый год? Сварог и Даждьбог — божества более позднего периода. Корни Купалы нам пока неясны. Лишь прочность традиций, археологические находки древнейших культовых кострищ, связь с землей и пастушеством позволяют судить о его глубокой архаичности. Мать Аполлона — Лето, сестра — Артемида. И Купале Лада приходится матерью, ведь она мать-роженица всего сущего, в том числе и богов, а следовательно, Леля — его сестра. В землях сколотов археологами найдены остатки огромных кострищ со следами жертвоприношений и вырезанными из земли фигурами лебедей. Прыжки через костер характерны для купальских праздников, они же отличают обрядность италиков, с которыми мирно прижились пришельцы-энеты. Дары гипербореев всегда завернуты в пшеничную солому — из соломы и чучело Купалы. Гипербореи, по Б. А. Рыбакову, земледельцы. У праславян засвидетельствовано сжигание двух кукол, изображающих мужчину и женщину, вместе с тем в кострищах найдены человеческие кости. Как писал А. Ф. Лосев в своем труде «Античная мифология в историческом развитии», во время июньских трагедий, посвященных Аполлону, «приносились человеческие жертвы: мужчину и женщину, увешав гирляндами, гнали вокруг города, а потом сжигали» (разрядка моя. — Ю. П.). Б. А. Рыбаков также считает, что «этнографическая кукла» вполне могла быть «отголоском исторических человеческих жертвоприношений. Об этом свидетельствуют песни, сопровождающие похороны Купалы».

Как известно, Аполлон каждый год отправлялся на север в колеснице, влекомой лебедями. Это его ритуальные животные, они неразрывно связаны с водой, необходимейшей частью купальских празднеств, где вступают в противодействие огонь и вода. Сам Аполлон был рожден посреди воды — по злому умыслу Геры земля не должна была его принять. Вместе с тем, как пишет Евсевий, Аполлон — «бессмертный огонь». Таким огнем у славян назывался ритуальный огонь, добываемый трением специально для культовых празднеств. Интересен мотив лебедей. Их изображения встречаются не только в землях праславян-сколотов. Самое время вернуться к союзнику Энея Купавону. Видимо, неслучайно именно через его земли поступают на юг дары гипербореев. Вергилий изображает Купавона в шлеме с лебедиными перьями. Его отец Кикн не что иное, как Лебедь, в которого он превращен. Здесь можно вспомнить древне-славянский женский головной убор «кику», глагол «ки-кать» — кричать по-птичьи, греческое «кикнос» — лебедь и упоминавшегося, убитого Ахиллом сына Аполлона… Да и Купавой не просто вождь местного племени. Оказывается, на севере Италии долгое время сохранялся культ божества Купавона, сходный со славянским культом Купалы. Наводит на размышления и близкое к славянскому обозначение воды — «вада». Спутник Аполлона волк, да и сам он носит эпитет «ликийский», то есть волчий. Он выступает как повелитель волков, а то и оборотень, превращающийся в волка. Мы хорошо знаем, что волк-оборотень — один из основных персонажей славянской мифологии, доживший в сказках до наших дней. А в сколотских кострищах часто находили кости, напоминающие собачьи или волчьи. Аполлон — покровитель поэтов и музыкантов. По запискам Аристотеля и других авторов известно, что «варвары слагали свои законы в виде песен», чтобы они не забывались, передавались из поколения в поколение, ведь письменность им была неизвестна. Речь шла не только о «законах», но и об исторических племенных преданиях, обрядовых песнопениях, эпических произведениях. Более поздние из них — былины, читавшиеся нараспев, знакомы и нам. Бог таких «варваров», естественно, казался древним грекам покровителем народных певцов, боянов, а затем трансформировался в покровителей поэтов и музыкантов вообще. Сходны светоносные функции Аполлона и Купалы, определяемые двойственной природой поклонения солнцу. Оба они являются божествами солнца и света и вместе с тем не олицетворяют небесного светила — для этого есть, соответственно, Гелиос и Хоре. Тема солнца полностью пронизывает купальские обряды, вплоть до огненного колеса-солнца, которое спускают под откос в реку. Для Купалы характерны темы целебных трав, скота, угадывания и розыска кладов, змей, «близнечного мифа» (брат и сестра близнецы, Иван-да-Марья и пр.). Аполлон — целитель, пастух, гадатель, змееборец, он убивает чудовищного Пифона, и, наконец, он брат-близнец Артемиды. Причем именно позднее проникновение в Средиземноморье устраняет из аполлоно-артемидовского мифа мотив инцесты. Зато оба, Аполлон и Артемида, «стреловержцы» и «луконосцы» — в сознании греков, да и на самом деле северные «варвары» с древнейших времен и до поздних скифов были искусными лучниками. Заслуживает внимания обязательное участие как в купальских обрядах, так и в Аполлоновых торжествах девушек. Гипер-борейки специально прибывают на Делос издалека. На Купалу костер разжигают девушки и ходят потом по полю с факелами в руках. Кстати, в купальских песнях не только жертвенное чучело, но и сам костер называют «купалой», что говорит о неоднозначности и глубине образа. Чучело может называться как угодно, в частности, Морена (корень «мор» — смерть). И если внимательно рассмотреть всю обрядовую сложность купальского празднества, то без всякого сомнения можно сказать, что сравнивать Купалу как такового и соломенную куклу можно только как целое и частное, как божество и приносимую ему жертву.

Вернемся еще раз к Купавону италийских венетов. Культ поклонения Купавону географически лежит между ареалами поклонения Купале и Аполлону, к тому же это середина и связующая область на пути гиперборейских даров. Если прислушаться к звучанию, то можно заметить, что на слух Купавон — нечто среднее между Купалой и Аполлоном. Еще с XVIII–XIX веков в России прочно утвердился французский вариант произношения имени божества — с ударением на последнем слоге. В греческом же языке имя Аполлон имеет ударение на втором слоге, как и в английском — вспомним: «Союз — Аполло». Сопоставление с английским вариантом звучания подтверждает мысль о нетвердости «н» в конце слова. Тем более что славянское носовое «он», «ан» при развитии языка постепенно пропадало, пока не исчезло совсем — отсюда окончания в имени Купала-Купало. Но во время переноса на греческую почву оно — окончание «он», «ан» — было и потому сохранилось в греческом варианте. Зафиксированное лингвистами превращение дифтонгов «оу», «ау» в гласные «о», «у», трансформация «а» в «о» и наоборот позволяют нам приблизительно реконструировать праславянское звучание имени Купала, как Коуполо-н, Кауполо-н — с носовым «он» на конце (читается и произносится примерно так: Кополо — Каполо — Ку-поло, с придыханием в окончании слова). Удвоение — это одно из свойств согласной «л», причем характерное для различных языков. Утрата первой согласной также не является особенностью лишь греческого языка: например, «Италия» первоначально звучало как «Виталия». В греческом же языке такие утраты типичны. Характерно и начальное «а», особенно для занесенных богов и героев — Афродита, Арес, Артемида, Афина, Адонис и др. Особо следует учесть тот факт, что имя нового божества воспринималось на новой почве не по смыслу, как, например, имя Гея — «земля», а как имя собственное, пришедшее уже готовым и не требующим осмысления, поэтому оно и не этимологизируется из греческого языка, поэтому оно и подвержено искажениям. А вот сыновья Аполлона, родившиеся уже на местной почве, вполне переводимы: Аристей — «наилучший», Кикн — «лебедь» и т. д. Из изложенного выше становится объяснимой трансформация праславянского «Кополо-н» в русский — как «Купало», в древнегреческий, а затем греческий — как «Аполлон».

Аполлон вечно молод, молод и Купала, как и его поклонники, приходящие на купальские игрища не в качестве зрителей, а участниками. Оба божества юны. Мотив умирания и воскрешения Купалы, как символа плодородия, воплощен и в олитературенном мифе об Аполлоне, который спускается в аид, то есть умирает, а затем возвращается обратно, воскресает. Б. А. Рыбаков называет Аполлона «сезонным богом», связывая основу мифа с идеей зимнего перерыва в развитии семян и растений, а затем их расцвета весной.

В том, что Купала не только исторически, но и этимологически старше Аполлона, нет ничего странного. Известнейший лингвист О. Н. Трубачев выдвинул обоснованную версию, по которой славяне, как прямые наследники древних индоевропейцев — а прародина славян совпадает с областью формирования индоевропейской общности, — сохраняют больше архаических черт, и их отрыв от праязыка не носит такого характера, какой бывает при длительных и дальних миграциях. Но язык неотделим от народа-носителя, а потому архаичные представления о внешнем мире и архаичные божества в памяти славян сохранились, если можно так выразиться, в более первозданном виде. Пример тому Кололо — Купала.

 

Дороги богов

Так откуда пришел Аполлон в Грецию — с севера или с востока? Для того чтобы выяснить это, необходимо перейти от богов к людям, к народам, пронесшим своих кумиров через пространство и время. Для начала отправимся в Северное Причерноморье середины II тысячелетия до н. э., не забывая о том, что ираноязычных племен в тех краях еще не было. Они пришли позже, вслед за другим народом, и потому называли себя по отношению к нему «нэпа» — «младшие». По свидетельству Страбона, оба побережья Черного моря, Северное и Южное, были тесно связаны между собой напрямую через море еще со времен позднебронзового века. Не были закрыты для контактов, торговли и другие пути: морские вдоль побережий и сухопутные в обход моря с обеих сторон, западной и восточной. Для Ахилла не составило труда сменить родину на «далекую» Фессалию, основательно прижиться там, а позже возвращаться в свои края. Да и малоазийские венеты жили не только в Троаде, их география довольно-таки широка, скажем, Антенор со своим войском пришел из Пафлагонии, области, расположенной на южном берегу Черного моря непосредственно напротив Таврии. Стоит ли удивляться наличию «лады» в Малой Азии, если культ коня, свойственный малоазийским венетам, присутствует и в более отдаленных местах — у венедов Прибалтики и у славян по всему ареалу их расселения.

Не случайно наш поиск начался с Трои. Общность культур протославян и малоазийцев прослеживается еще с энеолита. И позже она не пропадает, не заглушается ни временем, ни контактами с иными этническими группами. Погребение Гектора, описанное в «Илиаде», тризна, погребальный костер и все сопровождающее это действо не могут не привести на память славянские погребальные обряды, сохранявшиеся до X–XII веков н. э. и имевшие почти трехтысячелетнюю историю. Они более чем похожи, они совпадают до мелочей, как, например, курган Патрокла, товарища Ахилла, тоже «тавроскифа», и черниговский курган X века н. э. Черная Могила или, скажем, описание погребения русса у восточного путешественника Ибн-Фадлана. В войске князя Святослава под Доростолом мы встречаем все то же трупосожжение с жертвами и возлиянием вина. Причем Лев Диакон, описавший события русско-византийской войны, так и говорит, что «приняли они, руссы, эти эллинские (языческие. — Ю. П.) таинства от товарищей Ахилла».

Мы уже останавливались на присутствии в Северном Причерноморье сколотов. Этноним этот дожил до середины V века до н. э., когда его засвидетельствовал Геродот. Но история сколотов значительно древнее — вспомним про воинственные племена, упоминаемые X. Коте. И если праславянские племена Подунавья шли на Балканский полуостров с севера, то их сородичи, обитавшие восточнее, продвигались в том же направлении в Малую Азию, используя перечисленные выше пути или один из них, наиболее удобный. В принадлежности сколотов к праславянам сомневаться не приходится, это убедительно доказал академик Б. А. Рыбаков. Присутствие предков в Северном Причерноморье и Таврии глубоко залегло в народной памяти славян — именно в тех местах располагался «ирий», загробный мир славянской мифологии, «райская земля», лучше которой «ничего на свете нет». В такой форме сохраняется память о прародине у народов, выходящих из последней стадии доклассового общества.

На юг вели два пути, а значит, существовало два основных направления проникновения в Средиземноморье славянских народов, а с ними и культов славянских богов. При такой постановке вопроса — откуда пришли в Грецию чуждые боги, с севера или с востока, из Подунавья или из Малой Азии — становится ясно: с обеих сторон. И примерно в одно время — в середине II тысячелетия до н. э. Однако не следует понимать, наверное, этот процесс как великое переселение народов. Значительно большая, основная масса праславянства оставалась на родине. Но наиболее подвижная, молодая, раннедружинная прослойка устремлялась в богатые и оживленные приморские области. Процесс этот характерен для всех индоевропейских народов того времени, и исключать из него представителей праславян, одного из крупнейших этнических массивов древней Европы, нет оснований, тем более что и археологические данные позволяют нам судить об этом. Исследователи показали, что на долгом, многотысячелетнем пути славянства были и взлеты, и падения, и раннегосударственные образования задолго до Киевской Руси. Лингвисты также вычленяют тот период как историческую эпоху со значительными сдвигами в экономике и социальной структуре племен (выделение воинов и вождей). Славянские термины, связанные со скотоводством, в частности для той эпохи, распространены «от Адриатики до Архангельска».

Итак, по всей видимости, носителями культа божества Кололо, сохранившего в себе основные черты покровителя пастухов и земледельцев, была племенная молодежь. Б. А. Рыбаков считает, что «исходная точка многообразного облика Аполлона связана со скотоводческой пастушеской средой». Молодые воины-пастухи двигались на юг, вовлекая в это движение другие народы, точнее, соответствующую им часть этих народов. Возможно, они сами были вовлечены в это движение на более раннем этапе. Правильнее было бы говорить не о едином, одновременном переселении, а о целом ряде малых вторжений на протяжении веков. Вовлеченные в процесс культурной интеграции и оседая на новых землях, пришельцы частично ассимилировали местное население, подвергались сами ассимиляции, привнося при этом элементы своей культуры.

Что же двигало переселенцами? И почему они отрывались от своего народа, от своей земли и устремлялись в далекие края? Дело в том, что у них не было своей постоянной земли, а сама жизнь мыслилась бесконечным медленным движением. В середине II тысячелетия До н, э. закончилось расселение по Европе кочевых пастушеских племен, в том числе и «праславянских». Земли Подунавья, бассейны Одера, Вислы, Днепра, а также Северное Причерноморье были ими прочно заняты, включая и промежуточные территории. Благодаря длительным контактам древних индоевропейцев, еще не успевших резко обособиться друг от друга, земли к югу не были неведомыми краями, они всегда представлялись привлекательными. В то же время резкое увеличение численности племени на фоне возрастающего благополучия, как результата оседлости, заставляло отправлять часть молодежи на поиски «новых мест жительства». Безусловно, действовал и фактор, определяемый для более поздних времен термином «казачество». Не исключено, что в пограничных районах происходило слияние с фракийцами и венедами, которые или сами являлись частью протославянского мира или же были в значительной мере «ославяненными». Некоторые ученые считают, что уже на самых ранних этапах своего развития праславяне были смешанным народом, чем объясняется в дальнейшем их отличительная черта — способность к ассимиляции и ассимилированию.

Единство праславянского населения на огромной территории подтверждается как ареалом распространения археологической культуры «шнуровой керамики» (она же культура «боевых топоров») и культуры «курганных погребений», связанной с тшинецко-комаровской культурой XV–XIII веков до н. э., так и более поздними, пшеворской и зарубинецкой. Скорее всего даже на юге между сколотами и праславянами Подунавья ни территориального, ни этнического разрыва не было. В промежутке между ними лежали земли «таинственных» агафирсов. Но настолько ли они таинственны? Попробуем разобраться с ними, как с частным случаем «культурной интеграции». По греческой легенде, Геракл в поисках потерянных быков Гериона прибывает в скифские земли, где встречается с женщиной-змеей. У них рождаются трое сыновей: Агафирс, Гелон и Скиф. Исходя из легенды, в родстве этой троицы сомневаться не приходится. Этнически гелоны и скифы того времени — это праславяне с возможными включениями иных этносов. Ираноязычные скифы-кочевники появятся в здешних местах значительно позднее. Нет сомнения и в сколотской версии легенды: суть прежняя, хотя братья носят другие имена — Липоксай, Арпоксай и Кодоксай. Племена, возглавляемые ими, естественно, родственны. Причем знакомый нам X. Коте утверждает, что имена эти не иранские, что они принадлежат древнейшим земледельцам Поднепровья. Приглядимся к агафирсам внимательнее. Геродот пишет об общности жен у них, обычае наносить на тело татуировку и красить волосы в синий цвет. Последнее возможно лишь в том случае, если агафирсы светловолосы. Стоит вспомнить Юлия Цезаря, упоминавшего обычай бриттов краситься в синий цвет. Еще в прошлом веке А. К. Толстой обратил внимание на то, что в Британию заодно с Генгистой и Горсой попал славянский Чернобог. Как мы знаем, боги сами не ходили. Толстой призывал «отказаться от формального понимания истоков русской культуры и мироощущения и обратиться к глубинной истории индоевропейских народов». Но вернемся к агафирсам. По Геродоту, татуировка и ее густота, плотность рисунка на коже, говорили о знатности. В описании русов Ибн-Фадланом много сходного по части обычаев с геродотовскими заметками, есть и такое: «И от края ногтей иного из русов до шеи имеется собрание деревьев, изображений и тому подобного».

Где мы можем встретить агафирсов еще? Оказывается, на Делосе у алтаря Аполлона. «И с шумом алтарь окружают толпы дриопов, критян и раскрашенных агафирсов», — пишет Вергилий в «Энеиде». Агафирсы не только участвуют в обрядовых празднествах, посвященных «пришельцу с севера», но делают это совместно с нашим старым знакомым, Энеем. Необыкновенно интересна связь агафирсов, как и славян в целом, с Фракией. По всей видимости, пришло время всерьез признать существование на определенном этапе славяно-фракийской общности. Вспомним хотя бы фракийского царя Реза с его войском, защищавшим Трою, да и то, что многие переселенцы из Троады перебирались на фракийских кораблях в новые места обитания. Мы не ставим перед собой задачи вычленения из праславянской массы отдельных составных частей, имевших на определенном этапе свой путь развития. Важно то, что другие этносы в зоне влияния сливались с коренным населением прародины славян, впитывали в себя элементы культуры (закономерно, шел и обратный процесс) и в дальнейшем уже являлись распространителями этих элементов наряду с самими праславянами. Прокопий Кесарийский в «Войне с готами» писал, что анты и славяне были когда-то одним народом, что в древности славян называли спорами — «рассеянными». Он приводит свою трактовку названия. Но вероятнее будет предположить, что «рассеянны» славяне не потому, что «живут отдельными поселками», ведь так жили и другие народы, а потому, что они рассеяны по земле, по другим странам. А это могло происходить в результате постоянного проникновения праславян в другие этносы, разноэтические образования. Вся трудность розыска представителей «праславянства» объясняется тем, что оно было бесписьменным, и потому собственные этнонимы не сохранились. В историю же народов, обладавших письменностью, «праславяне» входили, как и другие бесписьменные народы, под различными и часто менявшимися названиями. Вторая главная причина заключается в том, что праславянам было свойственно трупосожжение на протяжении двух с половиной тысячелетий — это существенно затрудняет работу антропологов. И тем не менее по мере развития науки история протославян — праславян-славян не только раздвигает свои временные рамки, но и расширяет географические границы.

Таким образом, и этническая цепочка: энеты — венеты — праславяне Подунавья — венеды — сколоты, и географическая: Малая Азия — Эгеида — Балканский полуостров — Северная Италия — побережье Балтики — Поднепровье — Северное Причерноморье, замыкаются. В центре замкнутой цепи на огромных пространствах раскинулась древняя родина славян с культом Лады — Лели — Кополо, глубоко архаичным по своему характеру. В восточной, южной и западной пограничных зонах этой области почитаются более «современные» Лето — Артемида — Аполлон. Чем же объясняется разница между божествами и их культами, если они имеют общие корни? По Б. А. Рыбакову — «расщеплением единства, благодаря вовлечению в разные сферы влияния». И, конечно же, упомянутым расслоением самих праславян. Для тех, кто остался на родине, Кополо по-прежнему мирный бог, отвечающий за плодородие, скот, благосостояние и солнечный свет. Переселенцы же добавляют старому божеству новые качества. Французский исследователь Ж. Дюмезиль делит всех основных богов индоевропейского пантеона на три группы, соответствующие основным их носителям внутри племени. Первая — боги магии, культа и закона, вторая — боги насилия, физической силы, войны, третья — боги плодородия, материальных благ и здоровья. На практике все обстояло гораздо сложнее, выбивалось из схем. И часто «бог-труженик» превращался по совместительству в «бога-воина» — божества теряли свои функции, приобретали новые или же совмещали и те и другие. Видимо, так случилось и с Кололо— знаменем переселенцев. Для них самих он оставался добрым богом, заботящемся о благосостоянии и здоровье. И одновременно он же, как «бог-воин», вел их в походах. Для племен же, подвергшихся экспансии с севера, Кополо был тем самым «губителем», каким запомнился «микенским грекам». Но прошли сотни лет, и в сознании потомков смешавшихся аборигенов и переселенцев действует уже нечто обобщенное: Аполло, который сразу и губитель, и целитель, и свой, и чужак. Память спластовалась, выковала странный, не объяснимый, с точки зрения эволюции, на местной почве образ. Усиливается этот образ тем, что почти одновременно попадает в Эигеду и с востока, из Малой Азии, где он уже успел «освоиться», как освоились там переселенцы сколоты-тавроскифы, влившиеся в родственные индоевропейские малоазийские племена. Отдельные «кополо», пришедшие с прародины разными путями, сливаются в Средиземноморье в единого многофункционального бога, который проходит в течение веков основательную творческую обработку — в условиях расцвета мифотворчества и культуры в целом — и становится знакомым нам Аполлоном. Еще до этого он вместе с Энеем прибывает в Северную Италию, где он вовсе не чужак, но и не совсем свой. Проходит тысячелетие, он поднимается вверх по ступенькам и, наконец, занимает одно из ведущих мест в пантеоне богов могущественной Римской империи.

У себя на родине Кополо не делает такой блестящей карьеры. Когда-то он был единым и неделимым. Потом его «половину» унесла молодежь племени, отправившаяся в благодатные приморские области. На родину доходили слухи о победах племенной молодежи, племенного бога — отсюда и «дары гипербореев» — знак почитания кумира, отличившегося в чужих землях, ушедшего с сыновьями, внуками, правнуками… С годами «ушедший кумир» становится достаточно чужим для оставшихся, ведь он ушел, а «уход» богов воспринимался вполне реально и конкретно, то есть произошло разделение, раздвоение кумира. Местный же Кополо, каким был первоначально, таким и остался. Ему не приписывают далеких побед, потому что он всегда был рядом и продолжал в сознании людей выполнять свои функции. Со временем его будут вытеснять другие, более могущественные боги, и он займет второстепенное место, а еще позже сольется в понимании людей с ритуальным костром, с самим празднеством, с той жертвой, что ему приносили в день летнего солнцестояния, и превратится в соломенную куклу, сжигаемую на костре.