Иванилов, узнав о находке майора, рекомендовал ему времени на поездку не терять, а продолжать начатые поиски.

Забрать добытые майором документы и сведения в Рымники приехал Долотов. Познакомившись с работниками прокуратуры, с Полонской, капитан Долотов вернулся в Пылков.

Квартира встретила своего хозяина неприветливо. Щелкнул выключатель, и темнота исчезла. Чистота и опрятность, которые царили в его спальне, чувства уюта не вызывали. Всему этому не хватало тепла.

В обычное время в квартире хозяйничала соседка — Елена Ивановна, пожилая женщина, которой перевалило на вторую половину века. Она стряпала для капитана, стирала, убирала комнату, ухаживая за Иваном Ивановичем, как за родным сыном. Их содружество началось еще в сорок седьмом году. С продуктами было тяжело, а старший лейтенант Долотов получал паек и мог кое-что доставать в военторге. Тогда Елена Ивановна и взяла, к взаимной выгоде, в свои опытные руки хозяйство одинокого соседа. Суровое время минуло, теперь в продуктах недостатка не было, но дружба капитана и пожилой соседки не прекращалась. Елена Ивановна считала себя вправе поругивать капитана, когда он являлся к обеду к десяти вечера вместо обещанных пяти. Иван Иванович платил ей за материнскую заботу чувством доверия и уважения.

Ложиться грязным с дороги в чистую холодную постель Ивану Ивановичу не хотелось. К большой его радости, он увидел на газовой плитке пузатый чайник, налитый водой, — только зажги газ, и теплая вода готова. В углу коридора, который заменял кухню, около входных дверей, стояло ведро с углем и охапка сухих дров для растопки. Долотов повеселел. Елена Ивановна позаботилась о нем. Пока капитан растапливал печку, согрелся чайник. Долотов умылся, переоделся, подбросил еще уголька в печку и, не дожидаясь, пока прогорит, лег спать.

На следующий день с утра он отправился на почтамт, где должны были быть бланки отправленных телеграмм.

В своей работе, полной всяческих неожиданностей, капитан давно уже убедился в мудрости пословицы «не кажи гоп, пока не перескочишь».

На главном почтамте его ожидала очередная неудача. Скорее всего, это была еще одна уловка преступников. Телеграммы, за которой Долотов охотился, здесь не оказалось. Ему удалось отыскать только бланк, по которому к Дубовой было отправлено праздничное поздравление. Остроконечные буквы с наклоном в левую сторону говорили, что их вывела рука Дробота. С содержанием поздравления капитан познакомился в Рымниках. Второго бланка здесь не было. Начальник почты сообщил, что телеграмма, интересующая капитана, отправлена из одиннадцатого отделения связи, которое находится на улице Богдана Хмельницкого.

Через час капитан уже держал в руках драгоценный бланк. Ивана Ивановича заинтересовал обратный адрес: «Калинина, 72/1, ЯКР…». После этих букв шла длинная закорючка.

«ЯКР… Калинина, 72, квартира 1».

При первом же знакомстве с этим адресом Долотов обратил взимание на то, что «Калинина, 72» (находится в противоположном от одиннадцатого отделения связи конце города. Почему «ЯКР…» не нашел почты ближе к дому? Вероятней всего, предусматривая, что бланк может быть одной из существенных улик, телеграмму отправили из «чужого» района.

— Вы не сможете уточнить внешность человека, который отправлял эту телеграмму? — обратился капитан к начальнику отделения связи, чем-то напоминающему поэта Некрасова в последние годы жизни.

— Я сейчас вызову телеграфистку.

На вызов явилась маленькая черноволосая девушка. Долотов протянул ей бланк.

— Вы, случайно, не помните, от кого принимали эту телеграмму?

Девушка взглянула на число приема, на свою подпись.

— Не помню. Это было давно.

— Хотя бы в общих чертах…

— Подождите, подождите… Это… был мужчина. Он тогда еще не написал обратного адреса, а я попросила дописать.

— А каков он из себя? Как выглядит? В чем одет?

Девушка морщила лоб, стараясь припомнить.

— Не помню. Мужчина как и все. Здесь неподалеку базар, заводы. Народу очень много…

Хотя Иван Иванович и не верил вновь приобретенному адресу, его надо было все-таки проверить.

Перед капитаном стояла очередная загадка: кто кроется за тремя буквами «ЯКР»? Личность «ЯКР…» ведет себя очень осторожно. Телеграмму он отправил из «чужого» района, выбрав наиболее многолюдный, чтобы не привлечь к себе внимания. Вначале хотел дать телеграмму без обратного адреса, но когда потребовали, — написал первый попавшийся, лишь бы подальше от почтового отделения. Но инициалы… могли быть и истинными, хотя и трудно предположить, что опытный преступник сделал бы такую непростительную ошибку. Вообще по хитрости и продуманности все поведение «ЯКР…» похоже на поведение «пана Яна» в Рымниках у Полонской. «Ян» и «ЯКР»… Это интересно. Если предположить, что «Я», первая из трех букв, — это «Ян», то две другие будут обозначать начало фамилии: «Кр…». Долотов понимал, что такое рассуждение — всего-навсего одна из очередных версий, но хотелось верить, что он наконец уловил ту деталь, которая позволит обобщить материал, накопленный по делу Дубовой. Проверка обратного адреса особых усилий от капитана не потребовала. Адрес оказался фальшивым. Но теперь Иван Иванович знал, в каком направлении действовать дальше. Надо было разгадать содержание трех букв «ЯКР», воспроизвести по ним нужную фамилию.

Капитан радовался находке. О своей новой версии он хотел доложить полковнику, но в отделе, должно быть, никого не было, все ушли на обеденный перерыв.

Используя свободное время, капитан решил пойти на квартиру Наливайки, который еще в Рымниках просил его навестить жену.

В небольшом дворе каменного дома шла самая ожесточенная баталия. Несколько ребятишек, вооруженных «мечами» и «щитами» времен Александра Невского, усиленно атаковали «оккупантов». Вот из рядов наступающих выскочил карапуз в серой обезьяньей шубке и поспешил к Ивану Ивановичу.

— Дядя Ваня, а мы американцев из Кореи выгоняем.

— Да ну! — удивился тот.

— И уже почти совсем выгнали. — Тут взор «воина» опечалился. Он со свистом потянул носом воздух и указал на прутик в своей руке. — Только вот шашка у меня не настоящая.

— Эх ты, Аника-воин, — нахлобучил капитан ему на лоб мохнатую шапку. — Мама-то дома?

— Я не Аника-воин, а чапаевец, — обиделся мальчуган. — А мама дома. Она лежит.

— Ну так проводи меня к ней, — попросил Иван Иванович.

— А шашку мне сделаете? Настоящую, как у Чапаева.

— Как у Чапаева? — переспросил капитан. — Ну, если ты освобождаешь от американцев Корею, то, пожалуй, придется тебе сделать шашку, — согласился Иван Иванович удовлетворить законные требования.

Екатерину Кирилловну капитан застал сидящей за столом. Она читала какую-то книгу.

— А мне ваш сын доложил, что вы в постели.

— С утра мне действительно что-то нездоровилось, но сейчас лучше.

— Сергей Петрович просил узнать, как вы тут живете без него. Пока он приехать не может. Но, если что нужно, я всегда помогу.

— Спасибо, Иван Иванович. Напрасно Сергей всех беспокоит. Я человек уже опытный, а Надюшка без меня присмотрит тут за братьями.

— Вам виднее, Екатерина Кирилловна. В случае чего, звоните полковнику. Я с ним договорился. Он машину даст.

Уйти капитану сразу не удалось. Пришлось выполнить свое обещание и выстругать для Вовки «настоящую шашку» для «изгнания оккупантов».

* * *

Полковник Иванилов очень много работал над теорией ведения следствия и розыска, имел свои труды. Последнее время он специализировался на школе ватиканского шпионажа, как одной из самых опытнейших, которая имеет большую базу материальных средств и моральных методов воздействия.

Ватикан — это сточная яма, куда из Европы, Азии и Америки стекается вся грязь человечества — подонки общества. Там их обрабатывают в духовных академиях, институтах, школах, семинариях, «святых орденах», готовя кадры предателей, убийц, шпионов, диверсантов для шпионских организаций всего мира, а особенно для «конгрегации по пропаганде святой веры» — официального министерства шпионажа и диверсий при «престоле наместника святого Петра».

Рекламируя «поборников святой истины» в качестве шпионов, епископ Райян в мае 1940 года в газете «Нью-Йорк тайме» писал:

«Ватикан — это наиболее осведомленная организация в мире. Тысячи, миллионы хорошо обученных официальных и неофициальных лиц, в частности дипломатов, работающих на него, собирают ценнейшую информацию. Таким образом, он имеет наиболее осведомленную разведку. Глупо было бы думать, что Германия, Франция, Англия признают Ватикан только из-за чувства христианского милосердия. Если они что-нибудь дают, то требуют, чтобы им возвратили сторицей. Надо бы и нам не забывать подобных истин».

Это было сказано в 1940 году. После этого прошло двенадцать лет. Отгрохотали пушки под Сталинградом, взвился стяг победы над фашистским логовом, кончилась бесславная история «третьего райха». Казалось бы, крах постиг и «святую обитель». Но не так думал наместник апостола Петра. Гибель «священной Римской империи» стала для Пия XI новым бизнесом. Папа продал всю свою европейскую шпионскую сеть федеральному бюро расследований за пять миллионов долларов в год, не считая тех «крох», которые он выторговал при разделе ста миллионов, ассигнованных на «обеспечение взаимной безопасности».

Когда полковник познакомился с версией капитана, что «ЯКР» это «Ян Кр…», и сопоставил это с поведением «пана Яна» у Полонской в Рымниках, он пришел к выводу, что имеет дело с одним из учеников патера Швейгель. Этот хорошо известный в кругах работников госбезопасности иезуит руководил трехгодичным «институтом» подготовки шпионов для России — так называемым «коллегиум руссикум» святой Терезии, расположенным в Риме на улице Карла Альберто.

О принадлежности преступника к этой школе говорила прежде всего правдивая маскировка.

— Вы, кажется, правы, Иван Иванович. «ЯКР» — может быть, действительно часть реально существующей фамилии. «Ян», который проведал Дубовую летом, — лицо живое. Пока нам неизвестно, что общего он имеет с паном Яном, у меня возникает еще одна версия. Предположим, что пан Ян честный человек, — только на минуту предположим, — тогда вне сомнения одно: бандит сработал под пана Яна. И теперь, оставив на телеграмме «ЯКР…», дает толчок к поискам в желательном для него направлении. Так или иначе, нужно во что бы то ни стало найти этого Яна. Участник или не участник убийства, он может нас натолкнуть на решение многих вопросов… Можно предположить и иное. Нам подсовывают провалившегося агента. Воспитанники «святого престола» или федерального бюро расследований при необходимости легко идут на такие жертвы.

— И это может случиться, — согласился капитан.

— Поэтому и надо торопиться с поисками. Замбровского так и не удалось вернуть к жизни. Теперь приходится рассчитывать только на то, что диверсантов удастся обнаружить по тем сведениям, которые есть у нас или которые мы сможем найти. Кстати, у меня уже есть одна новость. На наш запрос относительно брата Вероники Антоновны пришел положительный ответ. Иосиф Антонович жив-здоров, работает техником-строителем, активист, на отличном счету. Никаких компрометирующих данных о нем нет. Значит, письмо и фото — простая подделка, а может быть, и результат воровства.

— Ну что же, это к лучшему, — повеселел капитан. — Когда заподозрят человека, а потом проверят и окажется, что он ни в чем не виноват, то чувствуешь радость за себя и за него. Хуже, когда во всем доверяешь подлецу и в ответственный момент он предает. Обидно и за себя — проглядел, и за людей, которых он обманывал.

— К нам больше, чем к кому другому, относится пословица — семь раз отмерь, один — отрежь. Но, как и врачи, мы в своих операциях не имеем права медлить и ошибаться. Как вы собираетесь продолжать поиски?

— Еще в первое свое посещение квартиры Дробота я обратил внимание на групповое фото выпускников юридического института. Это фото принадлежит Дубовой. Если мне не изменяет память, там был один Ян. Фамилия его не то Крислач, не то Крылач, словом, что-то на «К». В общем, надо еще раз посмотреть эту фотографию.

— И заодно, Иван Иванович, поинтересуйтесь всей перепиской Дубовой и Дробота. Он обещал принести мне кое-какие письма Нины Владимировны. Вообще мне хотелось бы еще раз с ним поговорить. Пригласите его ко мне.

* * *

Трудно сказать, почему Маринка попала в музыкальную школу, которая была чуть ли не на другом конце города. Вероятнее всего, причиной этого было старенькое пианино, за которым девочка любила сидеть в сумерках, когда никого не было дома, и подбирать одним пальцем случайно слышанный мотив. Кареглазая дивчинка с плотной черной косой росла замкнутой и молчаливой. За большой рост и длинные, голенастые ноги ее на улице дразнили «дылдой». Это ее обижало, и она чуралась шумливых сверстников. Училась она неважно. Все предметы, кроме музыки, давались ей с трудом. Хорошая оценка в дневнике Марии Небаба появлялась редко. Маринка привыкла, что ее ругали и учителя и мать, а ученики старались не садиться с ней за одну парту, так как она не любила шалить, не хотела подсказывать и, казалось, не умела смеяться. Поэтому и в школе у нее не было друзей. Их заменяли старые, зачитанные до дыр книги, где описывались жалостные судьбы героинь с пышными иностранными именами.

На выпускном вечере в музыкальной школе Маринка поразила всех проникновенным исполнением «Песни без слов» Мендельсона, избранной ею по свободной программе.

В тот вечер Маринка услыхала дружеских советов и пожеланий больше, чем за все годы учебы. С тех пор она начала мечтать о консерватории.

Но война оборвала учебу на восьмом классе. Начались годы опустошающего страха и изнуряющего голода. Не любила Мария вспоминать, как исчез из дома отец; как она с матерью таскала по селам тачку, обменивая скудные пожитки на картошку; как плакали над телом убитого братишки, который случайно вышел за ворота после десяти вечера; наконец, как уныло выстукивали на стыках телячьи вагоны с решетками на окнах… Побег… Но война с ее ужасами постоянно напоминала о себе, являясь кошмарами в снах… За два года оккупации Маринка, не успев возмужать, казалось, состарилась, стала еще более нелюдимой.

Как только в освобожденном городе открылась вечерняя школа, Маринка пошла доучиваться. Таких, как она, переростков, собралось много. Но, как и в музыкальной школе, Маринка опять осталась в стороне от своих сверстников. Вместо того, чтобы бежать после уроков в кино или на танцы в Дом офицеров, она спешила домой посидеть за расстроенным вконец пианино и погрустить, вслушиваясь в траурные звуки маленькой пьесы Чайковского «Похороны куклы» или печальные мелодии Шопена.

К семнадцати годам Маринка выровнялась в красивую, стройную девушку с легкой походкой и гибкой талией.

Однажды, вернувшись из школы, Маринка увидела, что ее комнатушку занял какой-то жилец.

— Недельки на две один офицер попросился, — сообщила мать.

Вечером явился квартирант. Он пожелал хозяевам доброго вечера, искоса взглянул на Маринку и прошел в свою комнату. На Марию он произвел впечатление чего-то большого, сильного, красивого.

Квартиранта пригласили к вечернему чаю.

— Виталий, — представился он и улыбнулся.

Маринка, сама того не желая, улыбнулась в ответ. За столом она глазами полными ужаса смотрела на багровые обрубки левой руки Виталия и слушала его рассказы о партизанском отряде.

После чая Маринка играла на пианино. Виталий стоял за ее спиной и без слов подпевал. Когда он нечаянно касался рукавом кителя ее плеча, на матовом лице Маринки вспыхивал румянец.

На четвертый день она, к своему удивлению, согласилась пойти с ним в Дом офицеров. Танцуя, она опиралась на широкое плечо Виталия и чувствовала, что ей с ним очень удобно и спокойно, что сердце наливается густым теплом.

На следующий день Виталий встретил смутившуюся Маринку возле школы и по дороге снова рассказывал о своей партизанской жизни, о девушке Нине, которую он любил и которая погибла. У дверей Виталий взглянул Маринке в глаза и тихо сказал:

— Ты очень похожа на Нину.

А через три недели в доме старого бухгалтера Небабы справили скромную свадьбу. Виталий уехал. Через два года он вызвал жену в Пылков, где приготовил для нее и сына Игоря большую квартиру, показавшуюся Марии роскошной.

Мария считала себя счастливой. Ей нравилось, когда на концерте или в театре, знакомя кого-нибудь с ней, Виталий говорил: «Моя жена!»; льстило, когда в павильоне «Мороженое» или в кондитерском магазине, куда она часто заходила с детьми, кто-нибудь вслед ей шептал: «Это жена Дробота… Того самого… Знаете?»

Быть его женой, хозяйкой его дома, матерью его детей — дальше этого ее желания не шли.

И только одно беспокоило Марию. Ей казалось, что Виталий мало любит детей.

С того дня, как Мария Васильевна узнала о гибели Дубовой, ее ни на миг не оставляла тоска. Стараясь избавиться от нее, Мария Васильевна каждый день придумывала себе работу потяжелее. И каждый день она ждала мужа с тревогой и надеждой, что с его приходом ее беспокойство пройдет.

Но сегодня Виталий обедать не пришел. Он прислал с шофером Андреем записку: «Уезжаю в район. Возможно, что задержусь. Без меня, часам к трем, должен зайти капитан. Извинись перед ним за мое отсутствие».

Марии Васильевне стало почему-то еще тоскливее, хотя она и рада была встрече с капитаном, который даже в деловой визит умел вкладывать какое-то тепло.

— Танечка, — позвала Мария Васильевна дочь. — К нам дядя Иван Иванович придет.

— Когда? — обрадовалась девочка.

— Скоро.

В ожидании капитана Мария Васильевна решила скоротать время за роялем. Играя, увлеклась и не слыхала, как Одарка открыла капитану дверь.

— Здравствуйте, дядя Иван Иванович, — поспешила Танечка навстречу своему знакомому.

Мария смутилась, что ее застали за роялем и закрыла крышку.

— А я и не знал, что вы так вдохновенно можете играть Бетховена, — приветливо улыбнулся капитан.

— Да это я так… От нечего делать.

— И очень жаль, если только от нечего делать. У вас, по-моему, есть музыкальные способности, и их надо развивать. Вы где учились музыке?

— До войны окончила музыкальную семилетку. А потом так, сама, по нотам.

— А о консерватории вы никогда не думали?

— В детстве мечтала стать пианисткой. Но война… потом вышла замуж… Пошли дети, хлопоты… И все благие намерения исчезли. Да и способностей у меня нет. Училась — все давалось с великим трудом.

— Вы не правы, Мария Васильевна. Именно ради детей и надо учиться. Музыка поможет воспитывать их. И мужу, по-моему, будет приятно видеть в жене самостоятельного человека. А вы можете добиться многого, если будете учиться.

Танечка слушала разговор старших. Она уже несколько раз порывалась привлечь к себе внимание, но не могла найти повода. Теперь она довольно бесцеремонно стала между капитаном и матерью.

— Дядя Иван Иванович, я тоже умею играть. Хотите, я вам сыграю Чижика-Пыжика?

Когда круглый винтовой стул был поднят до предела, Танечка взобралась на него с помощью капитана- и начала крошечным пальчиком тыкать в клавиши. Она выбирала их долго и старательно, отчего стройной мелодии не получалось. Но пианистку это не обескураживало.

Кончив, девчурка торжествующе повернулась к слушателям. Иван Иванович захлопал в ладоши.

— Молодец, молодец, — и обернулся к хозяйке: — Вот видите, я, оказывается, прав. Вы должны учиться, хотя бы ради детей. Кстати, вы не слышали, как эту сонату до диез минор, — кивнул он на ноты, — исполняет Святослав Рихтер?

— Нет, не слышала.

— Он сейчас гастролирует в Пылкове, пойдите послушайте его игру. Это большой мастер.

Танечка сделала еще одну попытку заставить дядю Ивана Ивановича играть только с ней, но мать сердито посмотрела на нее и отправила к Одарке.

— Иван Иванович пришел по делу, а не с тобой играть.

— Напрасно вы ее гоните. Танечка мне не помешает. Я звонил вашему мужу, он уезжает, но сказал, что вы во всем мне поможете. Прежде всего хотелось бы взглянуть еще раз на ваш семейный альбом.

— Пожалуйста.

Мария Васильевна вышла. Когда она вернулась в гостиную, капитан, присев на корточки, изображал испугавшегося, а Танечка, накрыв голову фартучком, «страшным» голосом говорила:

Мария стояла в дверях, на минуту даже забыв, что капитан в сущности чужой человек и пришел по делу.

— Умеете вы забавлять малышей! — сказала она, протягивая Долотову альбом.

— Ничего удивительного: свои были.

— Почему «были»?

— Погибли вместе с женой еще в сорок втором. Была дочь, четвертый год шел. И сын. Но тот родился без меня. Михаилом назвали.

Марии Васильевне стало по-женски жаль этого человека.

— И вы не женились с тех пор?..

— Нет. Должно, с годами привередливее стал. Большое чувство не приходит, а на маленькое не хватает времени и желания.

«А какая счастливая у него должна быть жена!» — невольно подумала Мария Васильевна.

Капитан достал из альбома коллективную фотографию выпускников юридического института.

В. Е. Овсяников… И. М. Яцек… Н. В. Дубовая… Л. С. Дьяченко… Я. М. Крижач… Стоп!

Иван Иванович еще раз прочитал эту фамилию. Я. М. Крижач. Ошибки быть не могло. Первое, что бросилось в глаза, — это длинный нос.

Итак, Ян, обнаружен. Теперь не составит труда найти его.

— Мария Васильевна, вы мне дайте письма Нины Владимировны, и я ухожу.

— Но… письма заперты в столе. А ключи у Виталия, — смутилась Мария Васильевна.

— Что ж… придется за ними зайти в следующий раз.

Капитан ушел. Мария Васильевна включила приемник. Лампы нагрелись, и комнату залили плавные, почти осязаемые звуки рояля. «Пойти бы в консерваторию послушать Рихтера. Виталий, наверно, сегодня не вернется».

Телефонный звонок позвал ее в соседнюю комнату. Механически сняла трубку. Звонил Виталий.

— Я не уехал. Буду скоро дома. Был капитан?.. Ушел? Жаль, что не дождался. А тут машина сломалась. В общем, я иду домой.