Около десяти часов утра капитан был уже в институте. В деканате никого не было, кроме машинистки.
— Скажите, пожалуйста, могу я видеть декана?
Секретарь критически оглядела вошедшего. Внешне он ничем не отличался от обычных посетителей.
— А может быть, я отвечу на ваш вопрос?
— Нет. Мне Степан Николаевич нужен лично.
— А… Тогда подождите. Он должен прийти на вторую лекцию.
Капитан решил подождать декана в коридоре.
Звонок известил о начале очередной лекции. Иван Иванович прохаживался вдоль длинного коридора, с нетерпением поглядывая на тот конец, откуда должен появиться декан. Ждать пришлось долго. Вновь раздался звонок. Коридор заполнила шумная молодежь. Капитан облокотился о подоконник, наблюдая за группой студентов, которые остановились и шумно спорили о какой-то лекции. Двенадцать лет тому назад он сам так же горячо обсуждал сухие каноны римского права или статью в последнем номере «Вестника Верховного суда».
Декан появился за десять минут до назначенного времени. Высокий, худощавый, он был одет в пальто по последней моде. В руке он держал черную шляпу. Возле него шла студентка и что-то громко говорила.
Со Степаном Николаевичем Лычаковским капитан встречался не в первый раз. Однажды он уже приходил сюда навести справки о Дубовой. Теперь декан узнал капитана еще издали и первым поздоровался.
— Добрый день.
Степан Николаевич был украинцем, киевлянином. Родным языком он владел блестяще. Говорил певуче, мягко, с придыханием выговаривая «г» и растягивая гласные. Иван Иванович любил украинский язык и неплохо владел разговорной речью. Но в присутствии декана факультета чувствовал, что лучше говорить по-русски. Проще получится. Но то, что Лычаковский и Долотов разговаривали на разных языках, не мешало им находить общий язык взаимного уважения и доверия.
— Опять к нам в гости?
— Как видите.
В деканате Степан Николаевич спросил машинистку:
— Вы людей вызвали, о которых я говорил вчера?
— Утром передала списки старостам групп.
— Хорошо. Сейчас я бы попросил вас сходить в бибколлектор и переписать отобранную литературу.
Со звонком деканат опустел.
— Я вас слушаю, товарищ капитан.
— Меня теперь интересует бывший ваш студент Ян Крижач. Что он за человек, где сейчас? Как вел себя во время учебы? В общем, все, что вы можете сообщить.
— Ян Крижач? — декан так выразительно поморщился, что ошибки в определении его мнения быть не могло.
— А что такое?
— Сразу не скажешь. Но, если надо, я могу вам подробно охарактеризовать его и с политической и с моральной стороны.
Еще в прошлое посещение капитан узнал, что Лычаковский с первых дней работы в деканате ведет дневник, в котором день за днем отмечает все события на курсе. В этих заметках давалась оценка наклонностей и способностей почти каждого студента. Характеристика, какую давал этот суховатый по натуре человек, была точная и верная до последнего слова.
— Я знаю набор 1945 года особенно хорошо, так как с ним начинал свое деканство… Формально биография Крижача весьма обычная для уроженцев Пылковщины. К моменту поступления в институт он жил у родителей. Отец у него поляк, по фамилии Крижановский. Когда-то он имел свою лавчонку и кое-как сводил концы с концами. Но фактически Ян воспитывался у своего дяди, ярого националиста Павла Рудченко…
— Павло Рудченко! — перебил капитан декана. — Не он ли был представителем Рады в Париже в восемнадцатом году?
— Профессор Рудченко — автор «Обзора украинской литературы XIX–XX веков». Вы знаете эту книгу? Она оплевала всю украинскую литературу.
— Он же был во время оккупации Пылковшины редактором националистической газеты «Самостiйна Украiна». Ясно. Кстати, почему Крижач, а не Крижановский?
— Не знаю. Кажется, дядя настоял на перемене фамилии. В 1944 году Рудченко бежал в Германию, оставив в Пылкове всю свою семью. На вступительных экзаменах Крижач прошел только потому, что у нас в тот год был огромный недобор. Учился еле-еле. Больше держался за счет своей жены, которая делала за него и курсовые работы и дипломный проект.
— Значит, он был женат? — переспросил Иван Иванович. Эта деталь опрокидывала предположение об интимных отношениях Крижача и Дубовой, и его обрадовало это сообщение.
— Не совсем так. Я позволю себе грубое выражение. Когда Крижач перешагнул порог института, он был восемнадцатилетним сопляком, но воображал себя донжуаном. Одевался он всегда по последней моде. Я, получая около трех тысяч в месяц, и то не всегда мог позволить себе того, что было доступно Крижачу.
С деньгами он обращался чересчур свободно. Ну и одна из местных девушек Анна Заяц, не разобравшись, что это за человек, решила связать с ним свою жизнь. На втором курсе она стала матерью. А Крижач никаких моральных обязанностей признавать не хотел. Твердил и Анне Заяц и всем о своем каком-то особом призвании. Кончилась вся эта история тем, что он расписался с ней, когда почувствовал, что после окончания института придется ехать в район. Тесть нашел ему местечко. А Заяц осталась при нем в качестве дипломированной жены.
— Где его жена сейчас? Где он?
— Для Анны Борисовны Заяц работы в городе после окончания института не нашлось, и сейчас она живет на иждивении родителей. Крижач работает юрисконсультом на картонажной фабрике.
— А не сможете вы мне сообщить их домашний адрес?
— Широкая, 37, квартира 4.
Улица Широкая была одной из центральных в городе, и запомнить ее особого труда не представляло.
По характеристике декана, Ян Крижач был человеком, которым ни в коем случае не могла заинтересоваться Нина Владимировна. И все же капитан спросил:
— Скажите, какое отношение мог иметь Крижач к Дубовой?
— Крижач к Дубовой? — удивился декан. — Никакого, насколько мне известно. Да и что у них могло быть общего? Крижач случайный человек в нашем обществе- А такими людьми, как Дубовая, может по праву гордиться не только институт, но всякое учреждение, где бы они ни работали.
— А в порядке общественной работы?
— Ах да. Дубовая была партприкрепленной в группе. Она первая и заметила ненормальность отношений между Крижачем и Заяц. Бывала у них на квартире; кажется, даже писала отцу Крижача в Польшу. В общем помогала наладить семейную жизнь. Заяц ее пригласила и на свадьбу, которая состоялась весной, перед выпуском.
— И Дубовая была там?
— Да, была. Вместе с товарищами по группе.
Капитан подождал, пока для него приготовят личные дела Крижача и Заяц, а потом отправился на картонажную фабрику.
Но на фабрике Долотову ничего узнать не удалось. Оказывается, Крижач уже год как уволен отсюда По штатному расписанию служащих картонажной фабрики юрисконсульт как оплачиваемая должность в смете на 1952 год была ликвидирована, и Крижач попал под сокращение штатов.
— А не знаете, куда он мог перейти работать? — спросил капитан у директора фабрики.
— Я, право, не интересовался.
Теперь оставалось одно — отправиться на квартиру к Заяц. Но там предполагался арест, поэтому надо было идти вдвоем.
Полковник Иванилов, выслушав сообщение капитана о Крижаче, оживился.
— А вы, Иван Иванович, уже начали было отчаиваться. Как видите, все проясняется. Если так пойдет дальше, то через несколько дней мы сможем доложить генералу о ликвидации диверсионно-шпионской банды, организовавшей убийство Дубовой.
Когда студенческое дело Крижача было просмотрено, капитан заключил:
— Придется Крижача арестовать, а на квартире произвести обыск.
— Да. Я пойду с вами. Возьмем еще одного работника.
К Заяц они отправились после восьми вечера, когда, по их предположению, вся семья должна быть в сборе.
Дом № 37 по улице Широкой был выстроен в стиле «люкс». На второй этаж вела изящная лесенка, облицованная карпатским камнем под мрамор.
Офицеры остановились около глухих дверей с небольшой дощечкой. На белой эмали выделялись черные латинские буквы «Adw. Seizell». Полковник усмехнулся. Крижановский после бегства дяди стал Крижачем, Заяц в период немецкой оккупации — Зайцелем. Ловко.
Капитан нажал кнопку. За дверью задребезжал звонок. Через мгновение женский голос спросил:
— Кто это?
— Скажите, могу я видеть Анну Борисовну Заяц? — спросил по-польски капитан.
Звякнула отброшенная цепочка, и капитана пропустили в квартиру.
Перед ним стояла женщина маленького роста и необычайной толщины. Определить ее возраст было трудно. Она предстала перед посетителями в пестром халате. Должно быть, испугавшись, что вместо одного вошло сразу трое, она бессознательным движением закрыла пухлой рукой шею и оторопело моргала глазами.
С фигуры этой женщины, должно быть, срисовывают те объемистые мешки, которые, топорща шевелюру из пшеничных колосьев и хитро подмаргивая, напоминают со страниц сатирических журналов, что руководители таких-то отраслей хозяйства плохо подготовились к приему нового урожая. Только теперь этот мешок не улыбался, а испуганно таращил глаза.
— Мы работники органов государственной безопасности. — Полковник предъявил документы.
— Папа, папа, — закричала женщина, — иди сюда…
В одной из многочисленных дверей по обе стороны широкого коридора появился пожилой мужчина.
— В чем дело? — обратился он к вошедшим.
Полковник протянул ему удостоверение личности и ордер на обыск.
— Вы хозяин квартиры?
— Да. Чем могу служить?
— Мы хотели бы видеть Яна Крижача.
— Его нет, — отвечал адвокат Заяц.
— А его жена?
Женщина в халате посмотрела на вошедших, потом на своего отца, как бы спрашивая его согласия. Отец слегка наклонил голову, и она ответила:
— Я его жена.
— Когда ваш муж будет дома?
И опять, прежде чем ответить, женщина дождалась одобрения отца.
— Он… не живет здесь.
— Как не живет?
Анна Крижач беспомощно смотрела на отца, не зная, что ответить. Адвокат Заяц решил прийти ей на помощь.
— Видите ли, вот уже год…
Но капитан перебил его.
— Гражданин Заяц, вы извините, но вопрос был задан вашей дочери.
— Мы разошлись. Он ушел от меня…
— И совсем не бывает здесь?
— Нет, не бывает.
— А ваш развод с Крижачем оформлен через суд?
— Нет.
— Я попрошу вас, гражданка Заяц, показать нам вашу квартиру.
— Прошу.
Хотя обыск вели вдвоем (лейтенант на всякий случай остался дежурить у дверей), поиски затянулись. Адвокат Заяц занимал большую квартиру. И капитан и полковник почти не сомневались, что Ян Крижач сумел заблаговременно избавиться от излишних улик, но искали они тщательно. В деле розыска обычно всегда бывает так, что основной компрометирующий материал преступнику удается уничтожить. В руки следователя попадают «несущественные мелочи», которые в дальнейшем и помогают обнаружить преступника. Но в квартире Заяц такой мелочи не оказалось.
После обыска в гостиной состоялся разговор работников органов государственной безопасности с Анной Заяц, на этот раз без ее отца.
— Давно у вас начались нелады с мужем? — спросил капитан.
— Еще в институте. Вначале Ян даже не хотел признавать дочь за свою. Только наш группорг… в институте в нашей группе была одна коммунистка, боевая партизанка, Нина Владимировна Дубовая… Так вот она помогла мне. Но даже и после этого Ян долго не хотел расписываться. Правда, мы обвенчались с ним, но церковный брак законной силы не имеет. Он жил у меня мало.
Два-три дня в неделю. Потом уходил на свою квартиру, которую ему оставил его отец, когда уезжал в Польшу. — Женщина помолчала, потом раздраженно продолжала: — Он ругал меня за то, что толстею, будто я в этом виновата. «Ты, — говорит, — никакого интереса для меня не представляешь… Посмотреть, — говорит, — только на тебя, и жить не захочется…» Но я же в этом невиновата. Толстеть я начала после вторых родов…
— У вас еще ребенок был?
— Да. Но он родился мертвым.
Капитан невольно вспомнил сохранившуюся в архиве института фотографию Анны Заяц. Симпатичная девушка, поступившая в институт восемь лет тому назад, ничего общего не имела с этой ожиревшей пародией на женщину.
— И вы не пробовали наладить с мужем семейную жизнь по-настоящему?
— Пробовала. Я за ним следила. Упрашивала. Давала деньги. Ничто не помогло. Когда я его застала на квартире у одной… есть такие, что чужих мужей отбивают… он меня избил…
— Чем же он сейчас занимается?
— Не знаю. Тогда он был без работы. Потом ездил к знакомым в Рымники и еще куда-то. Наверно, там и работает. Но я его часто вижу в Пылкове.
— Где он теперь живет?
— Не знаю… я за ним не бегаю…
Вне сомнения, Анна Крижач знала, где обитает ее Ян. Он ей нужен был даже и такой.
— Вы нам все-таки должны сказать, где находится ваш муж, — настаивал полковник.
— Я ничего не знаю… — залепетала испуганная женщина, — могу только сказать адрес его квартиры, ну и… адрес последней его любовницы.
Капитан постарался запомнить эти сведения. Картина для него и для полковника была вполне ясна. От Яна Крижача, воспитанника матерого националиста, можно ожидать всего.
Полковник вызвал из отдела еще двух офицеров и оставил их на квартире адвоката Заяц поджидать Яна Крижача, а сам вместе с капитаном и лейтенантом Соколом поспешил по адресу, полученному от его жены.
Дом, в котором жил Крижач, слегка отличался от обычных. Помимо традиционной брамы, на улицу выходил высокий чугунный забор, сквозь который были видны деревья. Вход в квартиры был со двора.
Когда сюда прибыли чекисты, невидимое радио транслировало гимн Советского Союза. Калитка во двор была еще не заперта. Они вошли сразу все трое. Предстоял арест опытного бандита. Предусмотреть надо было все, в том числе и попытку к бегству. Поэтому лейтенант остался около чугунной калитки, а капитан и полковник отправились дальше. Каждая квартира имела свою отдельную дверь, которая выходила во двор. Найдя нужную, капитан легонько нажал ручку. Дверь оказалась запертой.
— Что же будем делать, товарищ полковник?
— Сходите к дворнику, вы же в гражданском.
Найдя нужного человека, капитан спросил:
— А вы не скажете, где живет Ян Крижач?
Дворник оказался толковым парнем. Поношенная гимнастерка свидетельствовала о том, что он раньше служил в армии.
— Живет он в седьмой квартире. Но дома сейчас его нет.
— А где он?
— Не знаю. Которую ночь, как я замечаю, не зажигается свет в его окнах.
— Жаль, что не застал его, он мне очень нужен… Может быть, завтра придет? — спросил Долотов.
— Может быть. Он частенько куда-то уезжает. Беспокойный жилец.
Капитан вышел посоветоваться с полковником о дальнейших действиях.
— Ну, что хорошего?
— Крижач несколько дней не ночует дома. Может быть, вскроем квартиру?
— Подождем до завтра.
Дворник вышел вслед за посетителем.
— Пора браму замыкать. Уже двенадцать часов.
— Закроете позже, — твердо сказал полковник.
Увидев перед собой человека с погонами, дворник попросил документы. Убедившись, что перед ним работник госбезопасности, он повеселел:
— Знаете, я не хотел говорить. Думал, что дружок Крижача. А теперь могу не таить. Я семь лет в армии прослужил и, конечно, не могу смотреть на такое безобразие. Неделю его нет. Явился— начинается пьянка. Я раза два говорил участковому, а он выпил чарочку у этого «пана» и успокоился. «У нас, — говорит, — разрешено праздники справлять». А у меня из головы не выходит одно: работает этот «пан» не то судьей, не то прокурором в каком-то районе. Какие там деньги? Зарплата. А проживает тысячи.
— Что за друзья к нему ходят?
— Наверно, такие же, как и он. Притащится, бывало, ночью и звонит. Дворником-то моя жена, а я в трампарке слесарем работаю. Ну, она идет отпирать браму. Этот «пан» с похмелья и сунет ей в руки рублей тридцать: знай, мол, наших. Я уж ее ругал за эти деньги, а она говорит: «За труды мои». Не могу воспитать в солдатском духе, — вздохнул бывший солдат.
После минутного совещания было решено, что капитан с лейтенантом останутся ждать Крижача, а полковник вернется в отдел.
Дворник пригласил капитана:
— Может быть, вы со своим помощником войдете в мою комнату? Холодно на улице. А из окна все видно. На ночь я не буду гасить лампочку во дворе. Если этот «пан» придет, то все равно жена встанет открывать ему браму.
Предложение было заманчиво, если учесть еще и то, что к ночному бодрствованию в сырую декабрьскую ночь Иван Иванович не готовился. На нем был костюм, демисезонное пальто и шляпа. Но разве мало пришлось Долотову высидеть лютых ночей и выстоять под дождем дней за двенадцать лет работы в органах государственной безопасности?
— Нет. Спасибо. Но вы оставьте мне ключ.
— Хорошо, — согласился дворник. — У меня их два.
Когда капитан собрался уже уходить, дворник остановил его.
По неуверенным движениям было видно, что он хочет о чем-то попросить, но не осмеливается.
— Простите, не знаю, кто вы по званию, но…
— Я капитан, но вам же полковник показывал удостоверение личности, — ответил Иван Иванович, думая, что дворник колеблется доверить ему ключ.
— Я не про документы. Вижу, что вы за люди. Но на улице сегодня закрутит градусов на восемнадцать. Лейтенант, я вижу, в бушлате, а вы в легком пальтишке. Товарищ капитан, не побрезгуйте, я вам под пальто дам фуфайку. Она, правда, не новая, но чистая.
— Давайте, — согласился Долотов.
Посты разделили. Капитан взял себе улицу, как наиболее ответственный участок, лейтенант остался во дворе.
Иван Иванович под видом запоздавшего путника шагал по тротуару. Но холод давал себя чувствовать К своей радости, Долотов обнаружил, что одна из брам, ближняя к палисаднику дома Крижача, не заперта. Да она, наверно, и вообще не запиралась, так как внутренний замок из нее был вынут. По временам капитан заходил в подворотню и пробовал отогреть цепенеющие ноги.
Во всем Советском Союзе нет другого такого города, как Пылков. Здесь даже в самую лютую стужу над землей стелется холодный туман (недаром здесь снимают для кинофильмов лондонские туманы). Пятьдесят градусов сухих, тихих сибирских морозов легче переносить, чем пятнадцать градусов сырой пылковской зимы. Туман медленно вползает в рукава, за воротник, проникает сквозь одежду и сковывает леденящим холодом тело. Руки и ноги постепенно деревенеют, теряют подвижность и чувствительность.
Капитан был благодарен дворнику за фуфайку. Если уж и она плоховато помогала и зубы выбивали мелкую, противную дробь, то что было бы без нее? Закоченел бы намертво. Шелковый носочек в полуботинках совсем не держал тепла и Иван Иванович усиленно стучал ногами, ожесточенно шевелил пальцами.
Около пяти часов утра он заметил, что в конце улицы появился человек. Пока был виден только его черный силуэт. Но он двигался в сторону засады. Вот идущий человек при переходе перекрестка попал в круг света, и капитан узнал полковника, который уже успел переодеться. Внимательно присмотревшись, нет ли за Иваниловым «хвоста», он вышел ему навстречу. В руках полковника был узел.
— Это вам сапоги и меховая безрукавка, — пояснил он Ивану Ивановичу. — Одевайтесь потеплее.
Укрывшись в браме, капитан с удовольствием растер онемевшие пальцы и, обмотав ноги байковой портянкой, засунул в сапоги, которые были ему изрядно велики.
— Теплее будет, а дареному коню в зубы не смотрят, — пошутил он вполголоса. — Безрукавка мне не нужна, Аркадий Илларионович. Дворник дал свою фуфайку. Отдайте безрукавку лейтенанту Соколу, в саду тоже, поди, не жарко.
Остаток ночи прошел спокойно. После шести часов начали появляться первые прохожие. Около семи вышла с метлой дворничиха. Капитан решил, что на улице ждать уже нецелесообразно, и все трое «постовых» вошли в комнату дворника, которую он специально натопил для гостей.
— Не пришел? — спросил он.
— Нет.
Капитан снял фуфайку и поблагодарил хозяина.
— Не стоит, товарищ капитан. Я же, помогая вам, для всех стараюсь.
Ждать загулявшего Крижача не было никакого смысла. Он мог не прийти еще и день, и два, и неделю. Надо было выйти ему навстречу. Полковник отправился в домоуправление, чтобы выяснить место работы Крижача. Но в делах жильца квартиры № 7 оказалась старая справка, которая гласила, что Я. М. Крижач работает юрисконсультом на картонажной фабрике с окладом 670 рублей.
— Это прошлогодняя, за 1952-й. На новый год он еще не подавал, — объяснил Иванилову домоуправ.
Полковник вернулся к капитану.
— Придется вскрывать дверь, — решил он. — Хорошо бы не привлекать постороннего внимания.
— Можете не беспокоиться об этом, — успокоил их дворник. — Вы посидите здесь, а я мигом. Через пять минут будете в квартире.
Прихватив шоферский ломик и топор, он отправился открывать. Капитан и полковник видели в окно, как умело и ловко действовал бывший сапер.
— Он уже два раза открывал таким образом, когда пан Крижач терял где-то ключи, — объяснила дворничиха ловкость своего мужа.
Действительно, дверь отскочила довольно легко. Бывший сапер встревоженно махал руками, приглашая капитана взглянуть на что-то необыкновенное.
Входная дверь запиралась на американский замок, который легко захлопывается. С внутренней стороны в замке торчал ключ. Ниже американского замка был второй ключ, от внутреннего замка.
Все трое с недоумением переглянулись.
— Неужели он ушел и захлопнул, оставив оба ключа? — удивился дворник.
Прямо от дверей начиналась деревянная лестница. Полковник быстро, через две-три ступеньки, бросился наверх. Капитан, приказав Соколу стать с внутренней стороны входа, последовал за Иваниловым.
Лесенка кончалась дверью в темный коридор. Далее следовала еще одна дверь, стеклянная. К ней прильнули Аркадий Илларионович и дворник.
— Смотрите, — показал Иванилов куда-то вглубь помещения.
Возле стола, повалившись на бок, лежал мертвый человек. Он руками схватился за живот, будто в последние минуты у него начались колики. Черные волосы клочьями свисали с головы. Глаза были слегка приоткрыты. Лицо уродовал жуткий оскал зубов.
— Доигрался, — процедил дворник. — Должно быть, от спирта сгорел. Нечего жалеть, туда ему и дорога.
Полковник медленно открыл дверь и, не входя в комнату, осмотрел ее. В ней царил хаос, как после мамаева побоища. Разбросаны какие-то бумажки, книги. На большом голом столе стояли бутылка, опрокинутый стакан и распечатанная банка консервов. Иванилов потянулся рукой и достал с порога листок бумаги, который валялся на полу.
Капитан заглянул через его плечо. Буквы остроконечные, с наклоном в левую сторону. Рука Дробота! «Нина, не писал тебе, надеялся на Мусю. Она давно грозит разразиться письмом, но не может собраться».
Полковник вошел в комнату и поднял другой листок. Он был заполнен крупными безграмотными каракулями: «Звертаюсь до вас, товаришко депутатка…» Письма к Дубовой!
Капитан взял в руки книгу, которая была без обложки. «Кримiнальний кодекс Украiнськоi Радянськоi Соцiалiстичноi Республiки». На уцелевшем титульном листе — размашистая подпись: «Нина Дубовая. Рымники, 1951 год».
Вещи, выкраденные «паном Яном» из квартиры Дубовой в Рымниках, оказались здесь, на квартире Яна Крижача. Эта находка еще раз подтверждала, что работники органов госбезопасности идут по верному следу!
— Иван Иванович, срочно надо вызвать экспертов. Двери охранять уже не нужно. Пошлите лейтенанта в управление. Я сейчас дам записку.
Капитан вышел, а полковник достал из планшетки чистый лист бумаги, стал чертить схему комнаты и расположение в ней всех предметов.
Вернувшись, Иван Иванович, не мешая Иванилову, осторожно подошел к мертвому и дотронулся пальцем до ботинка на его ноге. На пальце осталась серая маслянистая пыль.
— Умер не менее как неделю назад.
Не трогая с места бутылки, понюхал ее содержимое.
— Спирт-сырец.
— Товарищ полковник, как по-вашему, это убийство или самоубийство?
— Думаю, что его отравили. Но странно другое. Бумаги Дубовой, выкраденные в Рымниках, оказались здесь.
— Это могли сделать с целью маскировки.
— Правильно. Американский замок на дверях позволяет выйти из квартиры, не вынимая из скважины ключа. Хлопнул посильнее дверью — и все в порядке. Посмотрим, что скажет экспертиза…
При беглом осмотре места преступления полковник обнаружил жирные отпечатки пальцев на стакане, а на полу из-под трупа виднелся перочинный нож, кончик которого носил на себе следы почерневших капель. Вначале Иванилов принял их за высохшую кровь, думая, что перочинным ножом нанесли Крижачу удар в бок. Но, присмотревшись внимательно, убедился, что это остатки томата. Должно быть, ножом вскрывалась банка рыбных консервов.
— Смотрите, Аркадий Илларионович, у Крижача в левой руке зажата какая-то бумажка.
В предсмертных судорогах «пан Ян», должно быть, сгреб обрывок какого-то письма или книги (таких обрывков валялось очень много) и умер, не расставаясь с ним. Рассмотреть, что это за бумажка, пока было нельзя. Необходимо было сфотографировать труп в том положении, в каком его обнаружили.
Внизу постучали.
— Эксперты пришли. Идите, Иван Иванович, откройте им.