У Виталия Андреевича болела спина и начала появляться одышка. Ныли поясница и ноги, больные ревматизмом, лучше всякого барометра предсказывая малейшее изменение погоды. Должно быть, сказывались годы войны, ночевки на снегу, бодрствования в болотистой воде. Последнее время он жаловался и жене и сослуживцам на переутомление.

— Надо бы отдохнуть. Но некогда. Вот дотяну до лета, тогда и подлечусь где-нибудь на юге.

Когда Мазурук ворвался в кабинет Виталия Андреевича, то застал Дробота в неестественной позе. Тот полулежал в кресле, положив ноги на стул. Директор не изменил своей позы и при появлении гостя.

Мазурук шумно пододвинул к себе стул, бросился на его сидение.

— Лежишь?

— Утомился я что-то за последнее время. Сердце с перебоями работает. Врачи прописали бром.

— Подлечишься. Это полбеды. А вот у меня дела много хуже.

— Что же у тебя может быть плохого? Промышленность области выполнила план по валу на сто два процента. Так что и причин для беспокойства нет. За этими процентами ты как у Христа за пазухой.

— Так за этой пазухой засиделся, что боюсь, как бы не пришлось расплачиваться головой.

— А что такое?

— Да опять поднимают вопрос о партийной бдительности. Ну, а я за последнее время фигурирую как отрицательный пример, — Николай Севастьянович безнадежно махнул рукой и пересел со стула в полумягкое кресло. — По торговым предприятиям прошла сплошная ревизия. А результаты ее таковы, что страшно себе и представить.

— Что, растрату открыли?

— И не одну. В оптовых базах засели темные людишки и по существу срывали обеспечение города продуктами и промтоварами.

Крупное лицо Николая Севастьяновича выдавало его чувства. Морщины на лбу и под глазами становились то глубокими, как канавки, то почти сглаживались. Левая рука без нужды потирала лоб и лицо.

— И чёрт все это мог предусмотреть! Лучший комиссионный магазин в центре города оказался основной базой махинаций. А его заведующий — крупным мошенником.

— Это кто же такой?

— Да ты знаешь. Мы еще часто выпивали с ним в ресторане. Мирослав Стефанович Выря. Оказывается, он какой-то бывший поп.

— При чем же тут ты? — Виталий Андреевич снял со стула ноги и принял вертикальное положение. — Промышленность и торговля, — не вижу связи.

— А связь прямая. После ареста спекулянтов у нас в обкоме начался генеральный аврал. Ну и… я сознался, что не могу найти черновика моего годового отчета о росте промышленности на Пылковщине. Боюсь, вкатают мне теперь выговор. За притупление бдительности мне уже ставили на вид.

Неожиданно Виталий Андреевич сделался серьезным. Мохнатые брови насупились. Он отодвинулся от стола вместе с креслом и процедил сквозь зубы:

— Доигрался! Не я ли тебе говорил об осторожности? Благодари судьбу, если только исключат из партии.

— Виталий! Ты что, всерьез это? — подскочил в кресле Николай Севастьянович. — Я же потерял не какой-нибудь секретный документ, за который расписывался, а всего-навсего черновик собственного доклада. Я же имел право его сжечь.

— Я и не шучу. Уничтожить его ты имел право. Но терять… — многозначительно покачал головой Дробот. — Дорогой мой, доклад заведующего отделом промышленности обкома партии, который специально готовился для отчета в ЦК, — не мог не содержать секретных статистических данных. Поэтому копия твоего доклада — это по существу секретный документ, хотя формально таковым он и не зарегистрирован у помощника секретаря. Так что за его утерю не отделаешься одним легким испугом.

— Неужели меня исключат из партии? Ну пусть я допустил ошибку. Но я же молодой партийный работник. Еще исправлюсь. Исключить меня из партии — значит убить морально и физически.

— А что ж, нянчиться с тобой прикажешь?

Мазурук совсем пал духом.

— Но за что же исключать? Не скажи я о пропаже этой копии…

— Ты, как коммунист, обязан был сознаться. Так что не ставь эту честность себе в заслугу. Но беда еще и в том, что в пропаже копии ты обвиняешь работников обкома, бросаешь на них тень подозрения.

— Как? Я никого не обвиняю.

— Сам же только что сказал, что копия исчезла из стола. Кто же ее мог взять, если не твои сослуживцы? Я же, к примеру, не полезу в твой рабочий стол?

— Значит, будет еще хуже, если я сознаюсь, что она исчезла из стола?

— Само собой разумеется. Ты же восстановишь против себя весь коллектив. Так что боюсь, что на этот раз тебе не сдобровать. Ты же знаешь Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за разглашение государственной тайны и утерю секретных документов». А по этому Указу за утерю судят как за измену Родине.

— Так что же мне делать?

— Вешайся! — пошутил Дробот. — Лучший выход. — Но, увидев, как изменился в лице Мазурук, уже не столь зловеще добавил — Попробуй еще раз покаяться. Может, и простят.