За Сенмурва паромщик захотел отдельную плату. Мы дали ему несколько медяков, ввели под уздцы коней и с опаской оглядели шаткое сооружение.

— Не бойтесь, — успокоил он нас, — мой паром и не такое выдерживал.

Это старый плут преувеличивал. Гордо называть старый плот, собранный кое-как из нескольких бревен, паромом, мог только монополист, которым он в сущности и был.

Не согласившись с таким противоречием между действительностью и здравым смыслом, Сенмурв взлетел и плавно опустился на том берегу. А нам нечего не оставалось более, как надеяться, что все обойдется.

На берегу нас встретили двое: здоровенный стражник с алебардой и маленький пронырливый человечек в плоской, как блин, шляпе. На его подозрительной физиономии выделялся огромный крючковатый нос.

— Стоять! Кто вы? Откуда?

— Мы с Эламанда, вольные путешественницы, едем по своей надобности.

— А это кто? — спросил стражник, указывая алебардой на пса. — Дракон?

— Нет, что вы, — наперебой отвечали мы, — просто летающий пес. Он с нами.

— Контрабанду везете? — сурово продолжил расспрашивать второй.

— А что у вас считается контрабандой? — спросила Далила.

Человечек, судя по строгости, которую он напустил на себя, таможенник, сощурился:

— Вы мне голову не морочьте. Все знают, что мясо дракона запрещено к ввозу.

— Что? Нет, не везем. Мы даже не знаем, что это такое.

— Платите пошлину — один золотой с каждого коня и проезжайте.

Как только мы пересекли границу Ирбува, на нас набросились аборигены:

— Продайте, я дам хорошую цену, — тянул за уздечку Просперо один из них. Гиневра тщетно отбивалась.

— Нет, мне, мне, — голосил второй, — я дам больше. Но возьму все!

— Отстаньте от нас, мы ничего не продаем, — отпихивались мы от назойливых торгашей.

Тут черт дернул меня спросить:

— А что вы хотите, чтобы мы вам продали?

— Как что? — ближайший ко мне торговец даже не понял, что его не разыгрывают. — Мясо дракона, конечно.

— Отстаньте от нас, а не то я изрублю вас всех в капусту! — закричала разгневанная Ипполита, хватаясь за меч.

Испуганные торговцы бросились врассыпную. Мне послышалось, как один из них на бегу бросил другому:

— Сумасшедшие бабы. Ну, разве можно в таких условиях заниматься делом.

Оглянувшись, я посмотрела на стражей порядка. На их лицах не было ни тени заинтересованности. Странно… В двух шагах от них от путников требуют продать контрабанду, а им хоть бы хны.

В городе, в сущности которым и было княжество Ирбув, было ужасно жарко и шумно. Вокруг кричали, спорили, галдели, перебивая друг друга, прохожие и лавочники, женщины с кувшинами на голове и дети, гоняющие тряпичные мячи. Мы ничего не могли понять, ну, просто ни одного словечка.

Мы проезжали по базарной улице. Друг против друга расположились разнообразные лавки, в которых в изобилии были вывешены товары. Вне зависимости от того, чем они торговали, на каждой вывеске маленькими буковками под основной надписью стояло: «Дракониной не торгуем».

— А вот сладости, всех видов, на любой вкус! Подходите, красавицы, попробуйте. Никакой драконины, чистый сахар и мед, — зазывал нас толстый смуглый лавочник в полосатом халате и с золотой цепью на шее. Одной рукой он держал корзинку с пастилой, а другой — чесал себе волосатый пупок. Мы проехали мимо.

— Книги, священные книги, мудрые и вечные, для детей и взрослых, о наших мудрецах и о вреде драконов, — резким фальцетом кричал другой, одетый в черный глухой сюртук и маленькую шапочку.

Мне хотелось присмотреться, но надписи на книгах были какие-то иероглифические, и я пришпорила Ранета.

Крики лавочников-зазывал мы понимали, но между собой они и не думали разговаривать так же. Если я не ошибаюсь, в воздухе стоял гомон десятка наречий. Да и такого многообразия лиц и платья мне не удавалось раньше видеть. Как это было не похоже на Эламанд, где тихие люди в однообразных коричневых одеяниях скользили по пустынным улицам, а цвет одежды определял принадлежность к особой касте или профессии. Здесь же попадались личности белые и черные, желтые и бронзоволикие. Некоторые женщины были завернуты в куски материи, наподобие индийских сари. А головные уборы? Они были атласные и вязаные, фетровые и соломенные. Я даже увидала одну меховую шапку, в эту жару! Не страна, а фестиваль молодежи стран Азии и Африки какой-то…

Выбравшись на улицу потише, мы стали искать гостиницу. Даже Сенмурв устал, и от такой жары его язык свисал из распахнутой пасти. Далила закричала:

— Смотрите, постоялый двор! — и показала пальцем на вывеску.

На вывеске шла надпись: «Постоялый двор „Зуна и сыновья“» и ниже сакраментальное: «Дракониной не торгуем».

Мы спешились и, отдав вожжи двум смуглым паренькам, видимо сыновьям этого самого Зуны, вошли в прохладную затемненную комнату.

Нам навстречу, поглаживая роскошную седую бороду, вышел хозяин. Он улыбался:

— Пожалуйста, проходите. Что будете заказывать?

— Поесть чего-нибудь и четыре постели.

Обернувшись, он щелкнул пальцами, отдавая приказание, но вдруг нахмурился, увидав Сенмурва.

— С животными сюда нельзя! — категорично заявил он и добавил: — К сожалению.

Мы начали протестовать, объясняя, что наш пес особенный, но хозяин был непреклонен. Тогда в разговор вступил Сенмурв:

— Вы отказываете мне в постое, так как уверены в том, что животное не способно путешествовать?

Трактирщик от изумления плюхнулся на дубовую скамью и уставился на говорящего пса.

— Говорят люди, а не животные. Животные издают звуки, которые подражают звукам людской речи, а не говорят самостоятельно, — наконец выдавил он из себя.

— Смею заметить, что я не подражаю вам, а вполне логично аргументирую, отпарировал пес.

Говоря это, Сенмурв вдруг плюхнулся на задние лапы и принялся яростно чесаться.

На трактирщика было жалко смотреть. Он тщился придумать нечто эдакое, что даст ему преимущество в споре, и уже совершенно было неважно, кто его оппонент.

— У вас нет души! — авторитетно заявил он.

— Если вы мне четко объясните, что такое душа, и дадите инструмент для ее измерения, я, может быть, соглашусь с вами, — лениво произнес пес. Он уже лежал на дощатом полу гостиницы в своей любимой позе — голова на передних лапах и, похоже, не собирался никуда двигаться.

Принесли жаркое. Мы набросились на еду, забыв обо всем. Кому интересен теологический спор, пусть даже и с говорящей собакой, если так восхитительно пахнут бараньи ребрышки в острой подливке?

Трактирщик, не обращая на нас никакого внимания, даже не спросив, нравятся ли нам кушанье, принес с кухни низенький стул и усевшись рядом с Сенмурвом, принялся что-то ему втолковывать. Пес лежал, прикрыв глаза, изредка утвердительно качая головой.

Наевшись, мы встали из-за стола и разошлись по своим комнатам. Ипполите пришлось даже перешагнуть через разлегшегося пса, но спорщики не обратили на это никакого внимания.

Далила спала в одной комнате с Гиневрой, а мы с Ипполитой прекрасно устроились в соседней.

— Марина, ты спишь? — вдруг спросила амазонка.

— Нет, а что?

— Вот и мне не спится, все дом вспоминаю…

— Расскажи мне о своем доме, Ипполита. Я много разного слыхала об амазонках, но вот так, чтобы увидеть настоящую — даже и не мечтала.

— Хорошо у нас, — мечтательно произнесла Ипполита. — В нас с детства воспитывают чувство гордости за то, что мы не такие, как другие женщины. Мы знаем себе цену и ни в чем не уступим мужчине, а во многом их даже и превосходим.

Я так много слыхала об амазонках, — сказала я с нескрываемым любопытством, — но никогда не верила, что вы существуете.

— Еще чего, — усмехнулась Ипполита, — наш род ведет начало от Ареса и Гармонии, слыхала о таких богах?

— Да, — кивнула я в ответ, — я в детстве зачитывалась мифами Древней Греции. Арес — это бог войны, а Гармония — ну, гармония и все…

— Что? — удивилась Ипполита. — Ведь ты умная девушка, Марина, а такие глупости говоришь… Ну какие это мифы? Это наша жизнь, самая что ни на есть настоящая, и совсем не древняя…

— Ты рассказывала о Тесее, — напомнила я.

— Ах да, Тесей… Все произошло из-за этой несносной девчонки — Меланиппы, моей младшей сестры. Ее имя переводится, как «черная кобыла», и она, действительно, имела черную, как смоль, гриву волос.

В то время ей было всего двенадцать лет, а мне — восемнадцать, и я уже стала царицей амазонок. Как символ власти — я носила пояс царицы, украшенный рубинами и изумрудами. О боги, какое это было время! Амазонки не воевали, рожденных мальчиков отдавали в семьи отцов, а девочек воспитывали сами. С меня ваяли Фидий и Поликлет, и скажу тебе, Марина, без ложной скромности, со мной мало кто мог сравниться в красоте и стати.

— Да ты и сейчас великолепна, — ничуть не кривя душой, похвалила я Ипполиту.

— Ах, оставь, — махнула она рукой, — этот Тесей мне всю душу вымотал.

— И где же он тебе встретился?

— Я же говорю, что все началось с Меланиппы, будь она неладна. Эта девчонка завидовала мне с того момента, как появилась на свет. Сколько ни упрашивала ее Антиопа, наша мать, образумиться, ничего не помогало. А однажды я застала ее примеряющей мой пояс. Ну и получила она от меня по первое число! Никому, кроме царицы, не разрешено примерять пояс власти.

«Странно, — подумала я про себя. — Ну не убудет же от нее, если ее сестра немного покривляется перед зеркалом…» Но вспомнив, как я сама гоняла свою Стелку, когда та примеряла мои сережки, вполне поняла чувства Ипполиты.

— Однажды к нам забрел Геракл. Никогда не понимала, что находят в этом неотесаном мужлане? Вечно шляется по белому свету, совершает «подвиги», о которых никто не просит, дерется с кентаврами… И тут Меланиппа попалась ему на глаза в моем поясе. Он ее и заграбастал вместе с поясом.

Когда я узнала об этом, у меня потемнело в глазах. Знаешь, Марина, мы, амазонки, очень гордые. Мы сами выбираем себе мужчину, а если которая из нас захочет остаться девой — никто ее не неволит. Но кто поручится, что с Меланиппой этот детина не сотворит плохого?! Ей хоть и двенадцать лет было, а груди уже налились. Пришлось срочно созывать амазонок и скакать вызволять сестру и пояс.

Меланиппу мы отбили. Но оказалось, что в битве меня заприметил Тесей, и я ему сразу понравилась. Не буду кривить душой, Марина, он мне тоже в душу запал.

— А пояс? Ты вернула его обратно?

— Нет, — вздохнула Ипполита, — он так и пропал. Говорят, Геракл продал его царю Эрисфею, а тому, если что в руки попадется, то назад и не жди.

— Насколько я помню, — решила я проявить осведомленность, — Тесей получил от Ариадны клубок, чтобы не потеряться в лабиринте?

— Это было давно. После истории с лабиринтом прошло несколько лет, и Тесей уже давно разошелся с ней. Поэтому нам ничто не мешало. Кроме моей сестрички, разумеется…

— Как это?

— А вот так: однажды мы с Тесеем выехали на прогулку. Меланиппа, эта соплячка, которая, как оказалось, была в него влюблена, наплела амазонкам, что он меня похитил. Те поскакали в Афины, осадили их и ты знаешь, сколько наших полегло? С тех пор я выгнала ее из Фемискира, нашей столицы. Где она — мне неизвестно.

— Может не надо было так резко с ней? — пожалела я Меланиппу. — Все-таки младшая сестра.

— Может ты и права, Марина. Но это не помогло… Тесей не стал любить меня сильнее, а тут, говорят, его с Федрой заметили.

— А кто это? — имя было мне смутно знакомо, но я не знала, какую роль в античной мифологии играет эта Федра.

— Федра? Это младшая сестра Ариадны. Говорят, подросла и стала красавицей. А им, мужикам, что надо? Молодых да красивых. То, что их любит настоящая женщина, им наплевать…

— Да что ты себя хоронишь? — возмутилась я. — Сколько тебе лет? Двадцать четыре? Да у нас это самая молодость!

— Это у вас, а у нас — преддверье старости. Ведь амазонки до сорока не доживают.

Ипполита замолчала. Спустя некоторое время я услышала ровное дыхание амазонка спала.

Утром нас разбудили служанки и принесли кувшины и тазы для умывания. Когда я чистила зубы, Ипполита смотрела на меня со смешанным чувством. Заметив ее пристальный взгляд, я спросила, шамкая сквозь пузырящуюся пасту:

— Шо шлушилошь?

— Марина, — воскликнула она в смятении, — у тебя падучая! Сейчас начнется…

— Что начнется? — не поняла я и прополоскала рот.

— Приступ. Где твоя деревянная палочка? Надо зажать ее между зубов!

— Да с чего ты взяла?

— У тебя пена идет изо рта. А это первый признак падучей.

— Да брось, просто ты никогда не видела зубной пасты.

— А что это?

Пришлось мне объяснить Ипполите, что такое зубная щетка, паста, кариес и сопутствующие ему процессы ничем не лучше падучей, о которой Ипполита меня так настойчиво предупреждала.

Дверь распахнулась, и в комнату влетела Далила. Она была в бешенстве:

— Эта кукла сидит на кровати и рыдает в три ручья! — завопила она. Видите ли, ей не можется. Она будет три дня сидеть в гостинице, пока не выздоровеет, и не может залезть на свою кобылу! — Далила в гневе забыла, какого пола Просперо.

Час от часу не легче.

— Ну что там с ней? — забеспокоилась Ипполита, и мы зашли в соседнюю комнату.

Гиневра лежала на постели бледная и охающая. Руки она приложила к животу и смотрела на нас умоляющими глазами.

— Ты чего? — спросила я ее. — Жаркое не понравилось?

Она отрицательно помотала головой.

— Тогда что?

— Это… — захныкала она. — Всегда в полнолуние… Теперь на коня нельзя садиться и поясницу ломит.

Да что она в самом деле ваньку валяет? Может у них там в шестом веке было принято из обыкновенных месячных устраивать вселенскую трагедию и выражаться цветистым слогом? Но вслух я сказала:

— Подожди, сейчас принесу кое-что.

Сбегать к себе в комнату и принести «Тампекс» было делом одной минуты. А вот объяснение и демонстрация в стиле телевизионных реклам «Друзья удивляются, что я такая веселая и сухая…» заняли около часа. Гиневра упиралась. Она почему-то представила себе, что использование тампона может быть приравнено к измене мужу — все-таки инородное тело внутри.

Первой не выдержала Далила:

— Да хватит тебе ломаться! Значит, шуры-муры с Ланселотом заводить — это пожалуйста, а вот затычку воткнуть — измена, караул! — Видимо, ночью кумушки время не теряли и рассказывали друг дружке о своих возлюбленных. — Дай мне эти штучки, — она потянулась за «Тампексом», — себе заберу. У меня все равно через неделю.

Пришлось поделить аккуратные цилиндрики на четыре части. Мне достались одни слезы. Надо будет еще наколдовать — Гурастун сказала, что это просто, если предмет неодушевленный.

Спустившись вниз, мы застали трактирщика и Сенмурва, продолжавших нескончаемый спор. Они выглядели так, будто ночью вовсе не ложились.

Во время завтрака, когда хозяин постоялого двора нехотя отошел от своего четвероногого собеседника и занялся своими прямыми обязанностями, я спросила его:

— Что за странные надписи на вывесках — «Дракониной не торгуем»? Как будто она у вас есть, а вы ею не торгуете только из принципа!

— Угу, — подтвердила Ипполита, с аппетитом поглощая тонкую лепешку с завернутым в нее козьим сыром, — вы вообще-то живого дракона видели?

— О! — трактирщик поднял вверх палец. — Это наша история.

— Расскажи нам… — попросили Гиневра и Далила.

Даже Сенмурв заинтересованно поднял одно ухо.

— Хорошо, — согласился трактирщик, — слушайте.

Давным-давно в нашем княжестве жили люди одного племени. Все они были красавцы — черноволосые, кудрявые, с выпуклыми глазами. Настоящие ирбувяне всегда были на одно лицо, говорили на одном языке и писали справа налево.

И вот однажды случилось несчастье — в страну прилетел огромный дракон. Откуда он взялся, никому не было известно. Дракон опустошал наши города и деревни, пожирал скот, и люди стали думать, как избавиться от эдакой напасти и спасти себя, свои семьи и землю. Они собрали войско и пошли на дракона войной.

Долго бились ирбувяне со страшным драконом и, наконец, одолели его. Скорее всего, он умер от страха: только одного прихлопнет — глядь, из под лапы другой лезет, точно такой же. Перекусит дракон ирбувянина, а сбоку или сзади еще десятеро выскакивают, как будто брызги крови этого несчастного превратились во взрослых воинов.

Когда одолели ирбувяне дракона, собрались они возле туши и стали думать, что же с ней делать. Думали-думали и придумали — никуда его не везти, не закапывать, а устроить пир на всю страну, а дракона поджарить и съесть!

Так и сделали. Долго веселились ирбувяне вокруг драконьей туши. Мясо оказалось нежным, прекрасным, чуточку сладковатым. Его хватило на месяц — все равно ничего вокруг не было — все дракон уничтожил и сожрал.

А когда прошел месяц и мясо кончилось, вернулись ирбувяне по своим домам и дворам и заскучали. Уж больно им вкус понравился. Не похоже ни на индейку, ни на барашка, вообще ни на что не похоже. И тогда потянуло их прочь из страны. Уходили ирбувяне на чужбину только для того, чтобы нового дракона найти и его мясом полакомиться.

Стали они селиться далеко за пределами родины. Ирбувяне дошли до Эламанда и облачились в шаровары с тюрбанами, и до северной Шикоры — там пришлось им, нежным южанам, шить себе одежды из шкур, прокалывая их толстой костяной иглой. А в срединной Гадолии…

— У них выросли большие зубы! — закончила я за трактирщика.

— Верно! — удивился он, а с ними и мои подруги.

— Откуда ты знаешь? — одновременно спросили Гиневра с Далилой.

— Законы Менделя — генетика и мимикрия, — ответила я, совершенно забыв, что для моих собеседников эти слова покажутся бессмысленной тарабарщиной.

Но как ни странно, именно отсутствие смысла произвело на них особое впечатление. Трактирщик еще долго качал головой, словно пробуя на зуб слово «мимикрия».

— Почему ты не продолжаешь свой рассказ? — вступила в разговор Ипполита. Нам хочется узнать, что было дальше.

— Так вот, многие года странствовали наши соотечественники по разным городам и весям, говорили на разных языках, одевались в одежды других народов, но нигде не находили дракона, чтобы и землю от него освободить, и съесть его, как предки съели. Ходили они долго, а Ирбув тем временем оставался разграбленным и запущенным, как и во времена дракона. Жило здесь очень мало народа, все, в основном, странствовали. А так как никогда земля не остается без хозяина, то и хозяйничали здесь все, кому не лень…

И тогда собрались вместе наши жрецы, подняли руки к небу и крикнули во весь голос: «Ирбувяне, слышите ли вы голос Родины?! Возвращайтесь на землю предков своих и перестаньте искать на чужбине лучшую долю и сладкий кусок!»

Часть ирбувян после этого призыва решила вернуться домой. Для других чужие страны стали родиной, они забыли ирбувянский язык и уже не были похожи на настоящих ирбувян.

И началось великое переселение ирбувян на родину. Они шли пешком и на повозках, на верблюдах и ослах, везли с собой утварь и одежду, к которой привыкли в чужедальних краях. Но самое главное: они были совсем не похожи на своих предков — кудрявых людей с выпуклыми глазами. И говорили все на разных языках.

Перед жрецами встала трудная задача. Нужно было определить, кто же такой настоящий ирбувянин. А также, по какой именно части тела понять, кто есть кто, и какой язык взять за основу, так как даже жрецы говорили по-разному и каждый именно себя считал настоящим ирбувянином.

Раз в неделю встречаются наши жрецы в зале собраний и посвящают свои споры какому-нибудь одному человеческому органу — можно ли по нему определить ирбувянина.

— А сколько всего таких частей у человека? — встряла любопытная Далила.

— Шестьсот тринадцать…

— Много уже обсудили? — это уже Ипполита спросила.

— Да еще лет на семьдесят пять осталось, — вздохнул трактирщик. — Пока только по одному вопросу пришли к соглашению. Каждый, кто ступает на другой берег реки Шимулар, дает клятву — больше не есть никогда драконины, хотя никто ее никогда не ел, а только слышал от предков своих эту историю.

— И что потом?

— Ничего, — пожал плечами толстяк, — пока жрецы не решат, кто является истинным ирбувянином, существует негласное правило: ирбувянин — это тот, кто не ест драконину. И все.

— Подожди, — остановила я его, — но если драконов не существует, а все, что ты рассказал, лишь предание старины глубокой, значит каждый, кто не ест мясо дракона, просто потому, что его нет, является ирбувянином?

— Тогда кто были эти, которые приставали к нам на берегу? — спросила молчавшая до этого Гиневра.

— Отщепенцы из организации «Контурные карты»! — сказал трактирщик и сплюнул. — Они позорят честное имя ирбувянина и не согласны с запретом. Ведь сказано — не есть драконину, и баста! А они приключений ищут на свою голову, предатели!

— Угу, — подтвердил Сенмурв. — Вот я тоже ящерицами не питаюсь, ну и что? Я, значит, тоже ирбувянин? А если я не хочу им быть?

Трактирщик побагровел.

— Я эту гадость в рот не возьму, даже если ты мне ее даром совать будешь! — рявкнул он.

— А вам ее предлагали? — спросил неуемный Сенмурв.

— Уймись, — пихнула его ногой Ипполита. — Молчал бы лучше!

Поспешив перевести разговор на что-либо более нейтральное, я спросила:

— Чем же еще занимаются ваши жрецы, кроме обсуждения частей тела?

— Они восстанавливают ирбувянский язык.

— Очень интересно… — пробормотала я. — И как это им удается?

— У них есть старинная книга заклинаний. Они выискивают в ней слова, которые могли бы подходить к нынешнему явлению и предмету, и называют его.

— Послушай, Марина, — обратилась ко мне Ипполита, — а может, у этих жрецов найдется заклинание против колдуньи?

— Дельная мысль, — похвалила амазонку Далила. — Давай пойдем к ним и потрясем, как следует.

— Ты какая грубая, Далила, — наморщив носик, сказала Гиневра, — они все-таки божьи люди, хоть и нехристи. Зачем же их так?

— Не знаю, что вам от них нужно, — трактирщик подошел поближе, — но просто так они вам и словечка ни скажут.

— Ничего, — успокоила его Далила, — у нас достаточно денег.

— Они не возьмут денег, — возразил он.

— А что им надо?

— Загадки.

— Какие еще загадки? — мы стояли и переглядывались.

— Разные. Сначала они спрашивают. Если ответите, то они попросят вас загадать им загадку. Но стоит жрецам ответить на нее, то они уходят и дальше уже разговаривать с вами не будут, не захотят тратить свое время.

— А сколько их? — спросила я.

— Трое. Зовут их Эметай, Рамай и Мединай. Они живут при храме на восточной стороне города.

— Какие странные имена, — хихикнула Далила.

— Имена как имена, — трактирщик недоуменно посмотрел на нее. — Только вы должны знать одну важную вещь. Эметай всегда говорит правду, Рамай — всегда врет, а Мединай поступает по обстоятельствам — иногда врет, а иногда говорит правду. Так что если вы хотите что-то узнать у них, прежде всего найдите того жреца, который говорит правду.

— А как мы это узнаем? — спросила Гиневра.

— Не знаю, — пригорюнился он, — никто не знает. Каждому из них можно задать не более одного вопроса, уж очень они заняты, и ни у кого нет уверенности в том, что ему ответили правильно. Вот и я, когда хотел жениться, пошел у них просить совета.

— Ну и как? — Далила была в своем амплуа.

— Жрец сказал мне: «Женись и будешь счастлив».

— И вышло по правде?

— Не знаю…

— Поехали! — Ипполита вышла из гостиницы, а мы двинулись за ней.

Нас уже не интересовали торговцы всякой всячиной, пестрые халаты и меховые шапки окружающих — мы неслись на восток, где за плоскими крышами домов виднелся островерхий контур храма.