Пандора прекрасно понимала, что с приездом на остров Моники образ ее жизни не мог не измениться. Чтобы угодить матери, она стала, например, надевать платье и ходить в маленькую белую церквушку у залива Пиз Пот. Пастор этой церкви был очень добрый человек, он всегда говорил со своей паствой о тех вещах, что были ей близки и понятны. Однажды он рассказал своим прихожанам о пожаре, в результате которого семья, проживающая в доме, осталась без крова, призывая собрать деньги для погорельцев. Несчастные стояли в центре церкви, их опаленные волосы все еще пахли дымом вчерашнего пламени. Пандора была удивлена и тронута тем, что и ее мать после проповеди положила на поднос пожертвований двадцатидолларовый билет.

В следующий раз вся паства молила Господа о дожде. Сначала миссис Джули Джонс спела «Вековой камень», потом под аккомпанемент маленького пианино все подхватили песню-гимн Артура Блисса«В этих водах похоронена моя душа», сложенную автором над тем местом, где утонули его жена с тремя дочерьми. Под звуки гимна перед глазами Пандоры вставали картины того, как это маленькое церковное пианино везли на остров через опасные рифы в лодке, полной скитальцев, преследуемых за какие-то грехи, совершенные ими в прошлой жизни.

Все прихожане один за другим благодарно жали руку Монике, приглашали на все подряд церковные мероприятия. Возвращаясь после службы в гостиницу рядом с Пандорой, она недоумевала.

— Подумать только, Пандора, какие симпатичные люди, — говорила она, звучно затягиваясь очередной сигаретой. — Я, конечно, никогда не могла бы так, как они, пристраститься к церковным службам. Но посмотри на эту миссис Джонс! Какой у нее голосище! Знаешь, она могла бы спокойно петь в передачах «Христианского телевидения».

— Мне кажется, ма, что она вполне счастлива и без этого.

Прошла неделя. Пандора всюду следовала за Моникой, ходила вместе с ней по магазинам, помогала выкапывать из куч предлагавшихся там безделушек подходящие сувенирчики для знакомых матери, клиенток ее парикмахерской.

— Кстати, я еще обещала Маркусу и его маленькой женушке привезти ей в подарок кусочек черного коралла.

— Тогда тебе лучше подобрать что-нибудь в форме креста. Это ей подойдет, в ее-то положении.

— Да брось ты, милая. Не будь такой ревнивой. Маркус был тебе хорошим мужем. И со мной он всегда был очень мил. — Моника вздохнула, стирая выступившие на лбу капли пота. — А какие у него прекрасные манеры! — Потом она бросила взгляд на Пандору и решила дальше не развивать эту тему. За прошедшую неделю она стала-таки наконец понимать, что ее Пандора понемногу начинает совершенно по-своему воспринимать окружающую действительность. «Должно быть, так на нее влияют эти отвратительные девки, с которыми она здесь общается», — решила про себя Моника.

— Слушай, эта твоя подружка Джанин. — заметила она, — ведь она всего-навсего бездарная дешевая проститутка.

Это лишь рассмешило Пандору.

— Ты ошибаешься, ма, она очень даже хорошая проститутка. И прекрасный мой друг. В субботу мы с ее любовником Окто поедем на рыбалку, охотиться на марлина. Пока нас не будет, чтобы ты не скучала, я записала тебя на стрижку. Ну, а вечером ты приглашена на коктейль в дом губернатора, после чего там же состоятся танцы на пляже. — «На том же самом, — с приятным удовольствием вспомнила Пандора, — где я впервые встретилась с Беном».

Лицо Моники радостно вспыхнуло.

— Как здорово, дорогая!

«Боже мой, — обрадовалась и Пандора, — и мне тоже наконец выпадет денек отдыха». У Пандоры, обязанной каждую ночь укладывать мать в постель, не оставалось в эту неделю никаких сил для Бена. Каждый вечер он ждал ее возвращения, сидя в кресле-качалке на веранде, окутанный серым облаком отпугивающего комаров дыма, с упаковкой пива в переносном холодильнике у ног.

В один из таких вечеров, заметив с ведущей к хижине дорожки Бена, замершего в привычной позе, Пандора поразилась тому, как он может сидеть вот так, без движения, целыми часами, устремив взгляд куда-то вверх, в небеса.

— О чем ты думал сегодня? — спросила она, когда он принял ее в свои объятия.

— О морском окуне. Сейчас его время. Смотри. Видишь крут воды вокруг луны? Значит, пойдет дождь. Но в субботу все равно будет хорошая погода для охоты на большую рыбу. Катер Окто, конечно, старый, однако в его двигателе достаточно мощности, чтобы давать хорошую скорость. К тому же этот катер привык к здешним морям и рифам. Окто и я будем охотиться. Если же ты будешь делать то, что скажет тебе Джанин, то ты увидишь, что у нас будет хороший шанс поймать действительно большую рыбу.

Пандора недвижно лежала в объятиях Бена. Где-то в горах ей слышался бой барабанов. «Вероятно, Джанин там, наверху, вместе с Окто, молится о голубом марлине», — подумала женщина.

— Скажи честно, каково твое мнение о моей матери? — спросила она Бена. — Я знаю, что ты только мельком ее видел, но все-таки, что ты о ней думаешь?

Бен покачал головой.

— Трудно сказать, Пандора. Я часто вижу здесь женщин, они приезжают, чтобы позаниматься сексом и подводным плаванием. Сначала все они говорят, что им очень хотелось бы жить на этом красивом острове и вести, подобно местным жителям, такое же чудесное существование. Но потом им это наскучивает, они возвращаются в свои городки и города, а дни, проведенные здесь, вспоминают лишь изредка, и тогда им приходит в голову мысль: а не зря ли они уехали отсюда, может быть, стоило остаться на острове навсегда. У твоей мамы на лице написана грусть. Она, как катер, проигравший гонку. Не знаю, чего она хотела добиться в жизни, но это у нее точно не получилось.

— То, чего она хотела, не смогла ей дать и я. Думаю, собственно, я была ее единственным и последним шансом. И я этот шанс провалила в полном смысле слова. Странно, но именно на этом острове, где все друг другу родственники, словно большая семья, но именно здесь я стала понимать, что, как бы ни складывались отношения в семье, родственники все равно должны принимать друг друга такими, какие они есть. Поэтому сейчас я уже совсем не злюсь на мать. Я начала замечать, что она стареет и чем-то здорово испугана. Она, правда, пытается вести себя хорошо. Например, до сих пор она даже не попыталась ухлестнуть за Чаком, даже не согласилась пропустить с ним стаканчик-другой. Хотя очевидно, что она ему страшно нравится. Что касается меня, то, знаешь, раньше я вообще не обращала внимания на эту сторону ее личности. Ведь, наверное, все эти ее смешки да шуточки были просто показухой для ее парикмахерской аудитории. Потом-то, из парикмахерской, она все равно должна была возвращаться в одну из тех ужасающих квартирок, где жила вместе с отцом, вечно где-то пропадающим, занятым на той или иной железнодорожной работе. Жизнь, вероятно, и для нее была не очень уж веселой.

Бен открыл еще одну банку пива.

— Да, вероятно.

Вокруг них повисла плотная, полная запахов тишина. В ней сочетался запах свежего моря, поднимавшийся с мягкой кожи Бена, и острый аромат лосьона «Амбр Солер», втертого в плечи Пандоры. Единственным звуком, доходившим до их ушей, был скрип качелей, двигавшихся в такт движению голой ноги Бена. Это мерное движение укачивало их, прижавшихся друг к другу телами и губами. Бен мягко коснулся глубокого, нежного изгиба ее открывшегося влажного влагалища. Она же стала ощущать под своими осторожными пальцами приливы и отливы крови в его плоти. Их ласки продолжались до того мгновения, пока он вдруг не понял наступления момента ее страсти, когда она, как большая рыба, устремилась вдруг из глубины вверх к яркому лунному свету, покрывающему поверхность всего моря, что лежало вокруг них. Она поднялась, он последовал за ней, они легли, задыхаясь от счастья, в объятиях друг друга.

— Почему это не может продолжаться вечно, Бен?

Бен поднялся, поднял Пандору, и они пошли через пляж к морю. Накатившие волны едва достали до их коленей.

— В фильмах, Пандора, да в книгах это может продолжаться вечно.

— А в жизни?

— А ты как думаешь?

Пандора бросилась в волны, вода сомкнулась над ее головой. Она поняла, что плачет, повернулась лицом к ночному небу. Слезы все текли и текли по щекам.

— Но я сейчас так счастлива, Бен. Я ведь никогда не буду так счастлива!

— Слушай. — Бен лег рядом с ней на волны. — Слушай бой барабанов.

Барабаны прекратили свой жалобный, словно о чем-то моливший, звук. Теперь они пели. Вслушавшись, Пандора различала их песню.

— Это материнская песнь, — пояснил Бен. — Ее пела, подыгрывая себе на панцире ушной раковины, мать Окто. Редко кто-либо слышал эту песню.

— А о чем она?

— О, это старая песня, она об этом острове, у которого есть свои сети, в них попадают многие, и остров учит их, как быть счастливыми сердцем. — Он положил руку на грудь Пандоре. — Жить, это значит двигаться вперед. Живя, ты все время с чем-нибудь расстаешься. Но расставаться надо не без радости.

Пандора лежала, качаясь на волнах. Она знала, что однажды бой барабанов уже дарил мир и покой ее душе. Поэтому и сейчас она намеревалась оставаться недвижимой до тех пор, пока эти же мир и покой не проникнут, как яркий коралл, в ее сердце и не защитят его от боли и злых человеческих рук. Тех рук, что хотели вырвать из ее души целые куски и обречь ее на одинокое, обездоленное существование. На это Пандора согласиться теперь не могла. Она не собиралась совершать больше ошибок.

Женщина обхватила ногами талию Бена, и они сплелись в воде в нежной любви, как две прозрачные медузы, переливающиеся голубыми и пурпурными цветами в лучах восходящего солнца.