Сны Пандоры в эту ночь сменялись один другим. Сначала привиделась большая рыба, потом Маркус, воспоминания о котором заставляли беспокойно ворочаться и стонать во сне. Еще ей вспоминались те рыбы, что они с Ричардом видели в реке около Девона, где отдыхали от суматохи бостонского существования, от напряжения журналистской работы мужа. Эти воспоминания были гораздо счастливее.

Ночь тянулась бесконечно. Бен, однако, ни разу не проснулся. Он так устал, что лежал совершенно неподвижно на спине. Пандора же несколько раз вставала, в основном потому, что сны казались ей очень уж реальными и она думала, стоит ей не подняться на ноги и не пройтись, один из снов может просто поглотить ее, утопить навеки в своем ужасе.

После столь прекрасно проведенного дня вид великолепной рыбы, свисавшей с крюка на причале, разбудил множество не до конца осознанных страхов в ее душе. Сама Пандора порой удивлялась, почему она всегда так непросто воспринимала окружающее, что во многом осложняло ее жизнь. Ведь и у других ее сверстниц бывали вздорные мамаши, но другие девочки просто передергивали плечами и продолжали жить своей нормальной жизнью. Других женщин тоже, случалось, били. Некоторые, как и Пандора, впадали в фатализм, принимая судьбу такой, какая она есть. Например, женщины, которых Пандоры встретила в лечебной группе Маркуса, тоже соглашались терпеть большую часть того, что он им навязывал. Некоторым это даже нравилось. Но ведь никто из этих женщин не вышел за Маркуса замуж. Только Пандора. Почему же, черт возьми, она вышла замуж за Маркуса? С этой мыслью Пандора проследовала на веранду, держа в руке чашку благоухающего кофе.

До восхода оставалось еще часа два, ночь была прохладной, на темном небе сверкали звезды. Звезда Пандоры блистала ярче остальных. «Маркус раскусил меня с первого взгляда», — думала Пандора. Он сразу понял причины ее страдания, слабостей, отметил раны ее души. Не ускользнули от него и ее достоинства. В основном эти достоинства были там, где она воздвигала в своей душе линию обороны против атак матери. Что же касается страданий Пандоры, ее переживаний, то Маркус сразу отметил, что вызваны они, конечно, уходом отца и последовавшей потом катастрофой с ее первым браком. Но в целом Маркус увидел в Пандоре женщину весьма доступную той психологической лепке, которую он задумал.

Сам Маркус тоже, конечно, был не совсем нормальным. Маленьким мальчиком он мучил животных. Эта информация всплыла лишь на суде, но, вероятно, еще ухаживая за Пандорой, он с радостью понял, что его невеста исключительно подходящий объект для издевательств. Желание физически покалечить жену у Маркуса, вероятно, всегда было и, видимо, он частенько задумывался над тем, не сломать ли Пандоре ногу, тем более что она достаточно терпеливо переносила боль. Она была словно муха, которых он ловил когда-то, выдергивая затем одну за другой их лапки.

Пандора сносила его сексуальные атаки без звука. Гораздо труднее было ей отворачиваться и прятать от мужа глаза, полные слез. Это случалось, когда он, отходя от очередного приступа пещерной ярости, начинал вдруг страшно ругать ее. При этом Пандоре часто казалось, что Маркус прав, ведь он, как-никак, был психиатром.

Такого рода развлечениями ее муж занимался за семейными обедами в их собственном особняке. Пандора терпеть не могла этих обедов. Прислуга подавала им блюда, а затем уходила из дома. И тогда медленно, сквозь зубы Маркус начинал говорить Пандоре все, что он о ней думал. Обороняясь, она пила все больше и больше вина. Со временем монолог Маркуса иссякал, поскольку тема ему наскучивала. В начале таких обедов перед ним сидела симпатичная, хотя и немного нервная женщина, с пышными волосами, обрамлявшими лицо, и неспокойными зелеными глазами. А несколько часов спустя, когда она превращалась в какое-то дряхлое существо, словно бы вытряхнутое из своего панциря и мало понимающее, что с ним происходит, Маркус приказывал убираться в постель.

— Я поеду прогуляюсь, — говорил он в таких случаях. — Ты мне надоела.

С большим облегчением слышала она стук дверцы его автомобиля и шуршание шин по гальке у подъезда и медленно, держась за стены, пробиралась к своей спальне. Часто Пандору тошнило от выпитого вина, а потом накатывала нервная дрожь, сотрясающая все ее тело. К счастью, всего этого Маркус уже видеть не мог. Вот в таком состоянии Пандору впервые и встретил Ричард. Это была даже не женщина, не человек, а просто пустая коробка со страшно поцарапанными боками…

Пандора вздохнула и допила кофе. Последнее время она все чаще думала о Ричарде. Жизнь на острове, конечно, очень помогла успокоиться ее душе. Теперь даже отношения с матерью стали вполне сносными. Однако понять свое отношение к Ричарду она так до конца и не могла. Наверное, надо спросить совета у Джанин. На этом удобном решении Пандора поставила чашку из-под кофе в мойку и опять легла в постель рядом с Беном.

Пандора была весьма удивлена, когда утром увидела мать, завтракающую в компании Чака у бассейна. Они так увлеченно беседовали, что Пандора сначала не решилась их прерывать. Потом, правда, аппетитный запах бекона и яичницы взял свое, она подвинула третий стул к их столику и села.

Моника подняла на дочь невинный взгляд.

— О нет. Это все совсем не то, о чем ты думаешь, — сказала она. — Чак и я замыслили стать партнерами в бизнесе здесь, на острове. Правда, дорогой? — Моника по-хозяйски положила руку на локоть Чака.

— Конечно. Твоя мама и я подумываем о том, чтобы открыть тут салон красоты, используя при этом профессиональный опыт Моники, накопленный у вас там, в Айдахо. Что же касается меня, то я буду продавать мои подводные фото и снаряжение для плавания. Что ты об этом думаешь?

Пандора взглянула на них обоих и рассмеялась. Мать, как обычно, роняла пепел с сигареты на скатерть, а Чак был облачен в свои традиционные полупрозрачные плавки из желтой «ламе». Золотые цепочки, которыми он был увешан, сверкали на солнце, волосы цвета пакли стояли дыбом.

— Так значит, вы тут всю ночь так и проторчали за обсуждением проблем бизнеса?

— Ну, не всю ночь, — признала Моника. — Со времени коктейля мы успели еще переодеться, если ты заметила.

— Это я заметила. Да, пожалуй, этому острову еще один салон красоты вовсе не повредил бы. — Пандора мигом проглотила свой завтрак, чмокнула мать и бегом отправилась на поиски Евы.

К причалам она прибежала тяжело дыша.

— Привет, Ева. Вчера у меня выдался просто замечательный день, а только что я позавтракала с мамой и Чаком. Они так здорово ладят! Я просто не могу в это поверить.

— А вот я могу. Твоя мать как раз та женщина с сильным характером, что может справиться с Чаком. И, в некотором смысле, Чак тоже будет способен позаботиться о ней.

— Я даже поцеловала мать на прощание сегодня утром. Знаю, это звучит по-детски, но я как-то совершенно естественно наклонилась к ней и чмокнула, как будто бы я всю жизнь только так и поступала.

Ева улыбнулась.

— На карибском острове может случиться все, что угодно. Особенно на Малом Яйце. А теперь давай вытащим снаряжение. И двинемся в путь. Мне так хочется опять оказаться под водой.

Теперь уже и Пандора во многом освоилась под водой. При этом она не спешила, погружалась медленно, постепенно, с оглядкой. А вдруг покажется какой-нибудь призрак большого голубого марлина, которого, кстати, уже сняли с крюка весов в бухте? Пандора знала, что марлина продали одному флоридскому ресторану, и, как она считала, это был недостойный конец для столь великолепного воина. И все же, а вдруг марлин где-то здесь и наблюдает за ней из неподвижной глубины.

Они двигались к Пиратской стене, месту, где скалы обрывались вниз на глубину в многие тысячи футов. Когда они дошли до этого места, Ева подняла вверх большой палец, и Пандора, оторвавшись от камней, начала свой полет. Она была невесома и свободна, единственным звуком вокруг был шум выходящих из аквалангов пузырьков воздуха. Пандора то устремлялась резко вниз, то затормаживала движение. У отвесной стены в одном месте она заметила подозрительно застывшую мурену. Половина ее туловища была скрыта в норе, зубы сверкали в неодобрительном оскале. На этой глубине рыб было гораздо меньше, но царили тишина и свобода. Пандоре показалось, что именно здесь к ней пришло то ощущение, которое всегда раньше от нее ускользало, — ощущение себя. Это чувство давно не посещало ее. «Давно или никогда?» — задала себе вопрос Пандора, тщетно пытаясь вспомнить. Воспоминания, нахлынувшие на нее, дали ответ на вопрос: это чувство посещало ее, когда ей было двенадцать лет от роду, а потом оно ушло, вместе с уходом отца, держа, так сказать, отца за руку. И потом это чувство больше уже никогда не возвращалось. И вот только теперь, когда рядом была лишь Ева, в сердце Пандоры вернулось удовлетворение и этот высокий покой, покой созерцания. Созерцания чего? Может быть, того, что стало ей понятно только здесь, — бесконечности. «Вероятно, — подумала Пандора, — так ощутить бесконечность можно, только еще стоя на луне. Потому что та сила, что создала эти извороты скал, должна была быть поистине непостижимой». Замерев рядом с творением этой силы, Пандора впервые приблизилась к тому пониманию, которое пока что постичь ей было не суждено. Наконец именно здесь, в этом месте, она почувствовала, что в ее животе проснулась жизнь.

Ева делала ей знаки. Пора было подниматься наверх. Две женщины радостно взглянули друг на друга сквозь стекла масок. Всплывали они медленно, так, чтобы избежать кессонной болезни. Пандора благодарила этот остров. Приезд сюда оказался лучшим из поступков, совершенных ею когда-либо.