6

Вот что знал Сид про пожар в «Инносенс».

В ночь с 9 на 10 марта 20 года, около нуля сорока в районе Кэнон обнаружилась проблема с передачей данных. Через секунду в радиусе примерно двух километров — от первых домов Кэнон-авеню и до самого бульвара Уорнер — Гиперцентрал перестал воспринимать какие-либо сигналы.

За отсутствием прецедента никто ничего не предпринял. Ограничились тем, что послали запрос об экстренной помощи в IT-бригаду, которая заступала на смену только в семь тридцать утра.

Ближе к часу ночи какая-то девочка — которой не спалось, а сиделось у окна — заметила неизвестного мужчину в возрасте от двадцати до сорока, ростом под метр девяносто, одетого в куртку и джинсы, в надвинутой на лицо черной кепке, в обеих руках он нес по среднего размера дорожной сумке. Он шел по Кэнон-авеню в сторону убывания номеров.

Это единственное свидетельство, других очевидцев не оказалось. Если не считать «Старбакса», сиротского приюта и бара «Инносенс», в Кэноне находятся в основном офисные здания.

Неизвестный — назовем его Икс — нес в сумках штатив, снаряды и полдюжины стеклянных бутылок, видимо, из-под спиртного, заполненных смесью бензина, серной кислоты и жидкости для мытья посуды.

Вернемся к бару «Инносенс». У бара «Инносенс» было два входа. Один — на четную сторону Кэнон-авеню на уровне номера 50. Второй — на Кэнон-сквер, крошечную площадь между подкупольным садиком и фасадами углового дома, где располагалась администрация компании водоснабжения. Вскоре после часа ночи Икс проник в штаб-квартиру «Империи кранов» на Кэнон-сквер, 2. Взлома не было. Сигнализация не сработала. Камеры наблюдения зафиксировали только ломаные линии на радужном фоне. Систему никто не взламывал, ее просто тихо отключили. Икс знал коды.

Тяжелые подозрения пали на служащих офиса. Долгие допросы — и в результате полный ноль, если не считать признаний кадровика, при приеме на работу экзаменовавшего кандидаток на диване, — но это уже из другой оперы.

На основании материальных улик — двух десятков гильз и отпечатков подошв (стандартные кроссовки) — можно заключить, что Икс занял позицию на четвертом этаже у окна помещения для ксерокса и стал ждать своего часа.

Первым погиб Альберт Раттнер.

Альберту Раттнеру было тридцать девять лет. Он владел заводом компьютерных комплектующих и жил в Купольной долине. Был несчастлив в браке, посещал соответствующие бары. Считался завсегдатаем «Инносенс».

Стоянка такси находилась чуть дальше, на бульваре Уорнер. Именно туда и направлялся, ни о чем не подозревая, Альберт Раттнер.

На уровне дома номер 54 Раттнер получил одну пулю в колено, вторую в грудь, третья пробила правую щеку. Когда четвертая разнесла ему ширинку, он был уже мертв.

Рип Эдвардс рухнул с трейсером в руке прямо на обнаруженное им тело Раттнера. Он пытался вызвать полицию, но тщетно: не было связи. Повторить набор он не успел.

Помешали три пули, попавшие в голову.

Икс развлекался таким образом до трех часов, до закрытия бара. Убил одного за другим четверых мужиков. Всем им было от тридцати пяти до пятидесяти, и все они принадлежали к вполне благополучным социопрофессиональным группам. Все были женаты или в разводе. Все вышли из бара «Инносенс».

Когда Сид прибыл на место происшествия — около четырех утра, после ночного дежурства, украшенного, среди прочего, поножовщиной между бомжами и ловлей немецкой овчарки, нажравшейся амфетаминов и серийно перекусавшей кучу народа в квартале Альфабет, — так вот, к этому моменту Кэнон был уже завален трупами. Кровавый след вел в бар «Инносенс», сгоревший до фундамента. Все вокруг тонуло в стойком дыму.

Найти удалось только шесть спичек для шести бутылок с зажигательной смесью, которые Икс бросал вручную. У него была на удивление меткая рука. «Инносенс» вспыхнул мгновенно. Зажигательная смесь попала на занавески, пламя перекрыло окна. С десяток клиентов пытались прорваться через главный выход. Икс снимал их из оружия среднего калибра. Достигнув склада спиртного, пожар стал в два раза сильнее. Потом огонь добрался до электрощита, и здание взорвалось.

Всего в ту ночь погибло двадцать семь человек.

И как бы на Сида ни давили, ему очень не хотелось сдавать дело в архив с заключением «Случайное возгорание». Хотя именно эти слова черным по белому он видел перед собой. Вывод следователя, сделанный 6 апреля 20 года, когда он, Сид, лежал пластом в Публичном госпитале и трубки капельниц торчали у него из обеих рук. Так называемое дело «Инносенс» не что иное, как случайное возгорание в результате короткого замыкания в проводке. Ни малейшего упоминания о шести мужиках, подстреленных в качестве увертюры. Они канули в Лету с пометкой «Перестрелка в Кэноне». Отдельное дело, сданное в архив нераскрытым. Заключение следствия: убийство двух и более лиц, совершенное неизвестным лицом или группой лиц. Если Охрана информации сказала, что дважды два — пять, то будет пять, и точка.

Сид вздохнул, секунду подумал, стоит ли рисковать. Чтобы попасть на Инфокриминал, придется вводить свои пароли, рискуя быть немедленно обнаруженным БОИ. Считалось, что им нужно всего семь минут, чтобы достичь любой точки города.

Вот сейчас и проверим.

Он поднял нос от экрана и быстро оценил обстановку. Интернет-кафе когда-то было церковью. Провода змеились вдоль витражей, и те казались тусклыми по контрасту с резким желтым светом, падавшим от неоновых ламп на своде. Серый ковролин местами загнулся, обнажая тысячелетние плиты. В нефе располагались ряды компьютеров. Там царила глубокая тишина, нарушаемая только музыкальными заставками игр — механическими ударами или криками агонии и тремя нотами позывных, низкими, пронзительными, быстрыми, пролетавшими над десятками осоловевших геймеров как мелодичное напоминание о смерти. Игроки ели протеиновые батончики и пили кортизоновый кофе. По рядам перегретых экранов полз запах дерьма, потому что фанаты игры не желали отвлекаться ни на секунду и обычно сидели в памперсах. У церкви было три выхода: тяжелый кованый портал выходил на Двадцать вторую улицу, левый трансепт — на паркинг, правый — на Тексако.

При малейшей опасности Сид рванет на бульвар.

Он заметил, что с противоположного конца нефа на него смотрит дежурная, красивая стерва, с подправленными глазами, беспрестанно болтающая по телефону. Они переглянулись — как два человека, еще сохранившие связь с реальностью в этом месте, где игра как будто выплеснулась с экранов и заполнила мир. Сид даже расщедрился на улыбку: как-никак она согласилась, чтоб он оплатил свои тридцать минут подключения наличкой. На экране появилась заставка Инфокриминала.

Он ввел пароль СЗС. Потом — Профилактики самоубийств. Потом свой личный.

Посмотрел на часы над порталом: 20:03. Дал себе времени до 20:10, и когда снова встретился взглядом с дежурной, она вдруг резко повесила телефонную трубку и опустила глаза.

Он решил, что ошибся, и посмотрел на девицу внимательней. Отвлекся на замигавший экран. Доступ разрешен.

Инфокриминал был хитрый поисковик по полной базе данных криминальных архивов — по всем секциям, без временных ограничений, с безлимитным доступом к сведениям Гиперцентрала. Он был разработан в 8 году, первоначально — для выслеживания серийных преступников, но вскоре область применения расширилась, и он стал огромной свалкой данных, в которой рылся искусственный интеллект, гораздо более совершенный, чем любые полицейские мозги: тут и отпечатки пальцев, и опознание по ДНК, и почерк, плюс номерные знаки, результаты баллистической экспертизы, характеристика жертв, списки подозреваемых, криминальное прошлое, приметы преступников, их показания, трейсерная локализация и т. д. В Инфокриминале можно было найти рапорты с места преступления, протоколы вскрытия, исповеди, схемы межличностных связей, маршруты слежки, и если нужное имя не выскакивало сразу, то давались подсказки, где искать. Инфокриминал мог прочертить маршрут преступного ствола от заводского конвейера до момента, когда он выстрелил в вашу жену и детей. Это был потрясающий инструмент, но, хотя он и помог упрятать за решетку массу преступников, самые ловкие как-то сумели к нему приспособиться.

Сиду не было нужды залезать в Инфокриминал, чтобы понять, что его клиент обладает незаурядными мыслительными способностями.

Он выбрал поиск по ключевым словам и набрал «отключение трейсеров в районе преступления». Потом набрал «пожар в „Инносенс“». Появилась иконка загрузки. Сервер перегружен. Повторить через несколько секунд. Он посмотрел на часы. 20:05. Попробовал еще раз. Сервер перегружен.

На стойке зазвонил телефон.

Девица сидела перед беспрестанно звонившим аппаратом и даже не собиралась снимать трубку, даже не смотрела на него. Телефон умолк, потом стал звонить снова с настойчивостью, вызвавшей волну раздражения в рядах игроков. Девица посмотрела на Сида и опустила глаза, и на лице ее он узнал до боли знакомое выражение. Нечистая совесть.

Он даже уронил стаканчик с кофе, тот закатился под отворот ковролина, а когда Сид наклонился поднять его, то заметил на плите церковного пола кое-что. Надпись. Он отодвинул ногой ковролин.

Там была цифра «4», нарисованная черной краской по всей длине плиты. Он перевел глаза от девицы к цифре, потом к выходу на Тексако. На лбу у него выступил пот. Он яростно застучал по клавишам. Вернулся к предыдущей странице. Попросил переслать информацию о результате поиска на служебный адрес. Схватил сумку и быстрыми шагами направился к выходу. Услышал, как на другом конце нефа открывается тяжелый портал, и ускорил шаг. В глубинах витража заметил крошечные отражения агентов в черном, вставших перед девицей, которая указывала им в его сторону. Он побежал. Услышал, как пули щелкают вслед, открыл дверь и, вырвавшись на свободу бульвара Тексако, продолжал бежать.

Он бежал, пока его не швырнуло на землю взрывной волной.

Сид вскочил и дальше, не переводя дух, несся по Тексако до конца. Дешево отделался. Несколько хороших царапин и резкая боль в барабанных перепонках. Он остановился в Take away на углу Девятнадцатой. Ужин для чудом уцелевшего: гамбургер, жирная картошка и сода с успокоительным. Станция «Субтексако» закрыта на ремонт. Лишних десять минут ходьбы до станции «Майкрософт». Навстречу ему к взлетевшей на воздух церкви неслись два десятка полицейских машин с сиренами и мигалками. Полупустой вагон транссекционки на скорости сто двадцать петлял между зданиями. Желудок на каждом вираже больше тридцати градусов завязывался узлом. На часах башни «Светлый мир» 22:00. Слишком рано для Блу Смит и ее аквариума. Побродил по закоулкам, перешагивая через нелегалов и шприцы. В уборной он увидел, что на руках кровь. Промыл раны, как мог. Вышел вообще в непонятном месте. Дошел до «Пандемонии» и там под аркадой, за поворотом улицы с неизвестным названием, широкой и пустой, где изредка проносилась какая-нибудь тачка, разбрасывая остатки строительного щебня, он нашел то, что искал.

Исповедальню.

Закон о Городском телефоне от 86 года закрепил за исповедью статус гражданского долга, и каждый абонент обязан был посвящать ей одиннадцать минут в день, в противном случае ему грозил штраф. Шестьдесят два дензнака, оплатить в течение трех дней. Он не исповедовался никогда. На штрафы Гортелекому он тратил солидную часть бюджета. Но вообще-то абоненты любили исповедоваться. Некоторые просто подсаживались на это.

Перед десятью занятыми телефонными кабинами топтались два десятка личностей, страдающих неполадками с трейсером. Отнюдь не угроза штрафа выгнала их воскресным вечером под мерзкий дождик — из уютных нор, снабженных кондиционерами, экранами и, может, даже кем-то из живого окружения. Над исповедальней висело панно с большими оранжевыми буквами на фоне безбрежного неба. Яркие отсветы панно казались оазисом на заброшенном променаде в гигантской тени башен «Пандемонии».

СВЕТЛЫЙ МИР: ТЫ НЕ ОДИНОК.

Сид ждал, пока освободится кабина. За прошедшие двое суток он в общей сложности спал часов шесть и охотно променял бы пять лет жизни на холодный душ. Из ближайших кабин доносился хор жалоб, монотонное нытье, действовавшее на нервы. Во всех публичных исповедальнях, неравномерно разбросанных по городу, царила больничная атмосфера. Он стал рассматривать людей в кабинах. Один накрашенный мужик что-то шептал, сгорбившись и пряча глаза. Справа от него стояла блондинка с длинными ногтями — настоящие когти, покрытые кроваво-красным лаком, — и барабанила ими по краю трубки. Пожалуй, ничего себе. Пошатывается. Сидит на таблетках. Рассказывает про анорексию. Про налоги. Про друга, умершего от передоза. После его смерти родился ребенок, дебил — пожизненное наказание за аборты в ее лихой молодости. Про мать, умирающую от паразитов крови, — какая-то темная история, связанная с Лабораториями.

Сид отступил назад, чтобы не слышать. Неприятный человек освободил кабину и, проходя мимо Сида, глянул на него остро, как будто пырнул ножом.

У Сида было два новых сообщения.

Четыре с лишним минуты молчания. Мира Венс. Изредка раздавались всхлипы. Он слушал, как она отодвигает микрофон. Слушал, как она молчит.

Второе сообщение было оставлено ему Фидасом из Отдела внутренних расследований. Следствие по делу Легран завершено. Сид отстранен от работы. Необходимо сдать оружие и значок. Мать Лизы подала в суд на Профилактику самоубийств. Сиду грозит электрический стул за непреднамеренное убийство. Фидас не поленился и под занавес щелкнул языком, изображая электрический разряд.

И все. Сообщения из Инфокриминала не было. И даже никаких угроз от Охраны информации, ничего от Глюка. От Глюка теперь ничего не получишь. Справа блондинка рухнула на колени. Она умоляла угол кабины подарить ей лучший мир.

Сид решил про себя, что пора делать ноги. Он резко развернулся и увидел, что мужик, после которого он занял кабину, не ушел, а все еще стоит в нескольких метрах и пристально на него смотрит.

Сид пошел в сторону Абсолют-авеню, в довольно поганый район, который никогда не спал. Через три квартала до него дошло, что сзади хвост. По отражению в зеркале припаркованной машины он узнал мужика из исповедальни, но сделал вид, что ничего не заметил, и шел по-прежнему, не замедляя шага. На ближайшем углу он свернул налево и прижался к стене. Через несколько секунд послышались шаги и поспешное дыхание мужика. Сид схватил его за плечи и врезал коленом в живот. Мужик рухнул на тротуар. Сид спросил, что ему надо. Вместо ответа — стоны. В их сторону на дикой скорости неслась машина. Сиду показалось, что это автомобиль БОИ. Он схватил мужика за шкирку. Повторил вопрос. Машина проехала. Серый «крайслер», купе.

Перестраховался. Он поднял своего преследователя и присмотрелся. Ничуть не похож ни на полицейского, ни на стукача, ни на бандита. Грим подчеркивал искусственную смазливость перекроенного лица. Тонкий кашемир, часы с бриллиантами, лакированные башмаки. Руки и веки слегка дрожали. Сид прибавил к его облику лет двадцать с гаком: выдавал омраченный жизненным опытом взгляд. Ассоциации: педик, кокаин, шоу-бизнес. Он повторил чуть менее агрессивно:

— Что вам от меня надо?

Извращенец сплюнул красным.

Извращенец сказал:

— Я хочу, чтобы вы прошли кинопробы.

Тевер повел его в одно из капищ светской наркомании Абсолют-авеню — бесконечного проспекта, прорезавшего ночь. Сиду надо было убить час-другой до встречи с Блу Смит, и жутко хотелось выпить, причем лучше не раз. А Тевер сообщил, что ему больше нравятся малолетки, и это смело последние сомнения. Зал был крошечный, но с очень высоким потолком. Посетители скучали в сладковатых облаках дыма. Много пили, готовясь к следующим этапам. Фотографировались, запечатляя настоящее. Сид узнал пару звезд, несколько Мириных подружек и — гвоздь программы — хромого из сериала «Субтекс», в сопровождении четырех телохранителей и свиты бесплотных красавиц, прозрачно-бледных, как пересвеченные снимки. Популярность героя «Субтекса» весьма заботила прессу. На прошлой неделе три подростка с Майкрософт-авеню прострелили себе лодыжки, чтобы тоже охрометь, как он.

В качестве декора — куклоиды. Группы бледных тел, застывших в экстатических позах. Стол дебютанток, пробующих социальный героин.

Сид одним махом опрокинул водку. Что он тут делает, черт побери? Голос Тевера доносился откуда-то издалека. Сид тонул в собственных ощущениях: недосып, звук взрыва, все еще отдававшийся в барабанных перепонках, жжение в животе от первой рюмки.

Тевер болтал. Сообщил, что смылся с им же устроенной вечеринки. Все осточертели. По крайней мере все, кого он знает. Он телепродюсер. Распространение игровой голограммы сильно подкосило отрасль. Все стараются переплюнуть друг друга. «Субтекс» лидирует среди реалити-шоу. Тевер хочет сделать круче. Но не простое это дело — переплюнуть банду калек, которые метелят друг друга и совокупляются всеми возможными и невозможными способами.

Сид пил. Кивал головой. Он обдумывал свою новую ситуацию, полную перемену жизни, где смерть теперь заняла почетное место, вытеснив скуку. Еще одна рюмка — и он решил, что так даже лучше, и переключил внимание на Тевера и его телепроект.

Детектив, расследование, два сезона, двадцать четыре серии, и в конце обнаруживается нечто потрясающее.

— Типа чего? — вежливо поинтересовался Сид.

— Типа Мессии, — ответствовал Тевер. — «В поисках Мессии», — добавил он. — Или «В поисках нового пророка», ну или что-то вроде того. Что думаете насчет идеи?

— Ничего не думаю, — парировал Сид. — И что, вы ищете кого-то на роль следователя?

— Нет, — сказал Тевер, — я как раз ищу пророка.

Сид посмотрел на него так же, как прежде смотрел в пустую рюмку.

Тевер с грохотом опустил стакан на стойку и как-то даже грустно сказал:

— В этом городе не часто встретишь человека, которого можно вообразить на кресте.

Сид поблагодарил. Вообще-то, это не по его части, но комплимент неслабый. Тевер стал приводить разные доводы. В качестве последнего упомянул публику. Махнул в сторону небольшой толпы, окружавшей редких представителей человечества, которым не на что было жаловаться. Он спросил у Сида, что читается в их глазах. Сид даже не обернулся. Он хорошо знал ночь, он был ее частью. Он знал ночь и ее больных светлячков, их стеклянный, устремленный в никуда взгляд, ожидание неизвестно чего, саморазрушение, тяга к неосуществимому.

Он не стал засиживаться. Тевер дал ему свою визитку на случай, если он передумает или будет нужна помощь. Тевер заметил его рану на запястье и осторожное поглядывание на дверь. Признался, что стар, одинок и хочет напоследок сделать доброе дело. Сид сказал, что, может, позвонит. Поспешно направился к выходу. Раскаленный воздух Абсолют-авеню, полный нереальных обещаний, взбодрил его. Он прошел десять блоков до номера 77.

Вышибале его внешность не понравилась. Сид сказал, что пришел посмотреть на одну девицу. Вышибала спросил:

— На какую?

Сид сказал, что на Блу Смит. Вышибала поднял его на смех: тут все шли посмотреть на Блу Смит. Он оглядел его с ног до головы и спросил, не тот ли он бывший боксер. Сид ответил утвердительно. Вышибала посмотрел на его семьдесят два килограмма и покачал головой. Сид спросил:

— Что, не случалось видать проигравших?

Вышибала впустил его.

«Две семерки» были таким заведением, откуда, по идее, никто не мог выйти целым и невредимым. Уже на лестнице Сид почувствовал, как звук берет за горло — кислотная, сбивчивая пульсация, похожая на судороги. Он ослеп от черноты, поглощающей свет, чтобы выпустить его через миг на поверхность мрака. Он вдохнул: воздух был насыщен взвесью кокса и амфетаминов, выдуваемой кондиционерами. Он даже не попытался обуздать нараставшее в нем нехорошее возбуждение. Он знал, что это всего лишь затравка.

В «Двух семерках» клиента надо было раскалить добела, чтобы он мог без комплексов наслаждаться неограниченной властью над жизнью и смертью девиц. Сид еще ниже надвинул на глаза каскетку и прошел сквозь зал вглубь, где голубые софиты освещали первый ряд аквариумов. Несколько охранников в респираторах следили за тем, как идут стрип-номера. Сид читал в «Городском вестнике», что в прошлом месяце одна из девиц погибла. Полицейский рапорт гласил, что смерть наступила от остановки сердца, а не от утопления, что было бы убийством в чистом виде. Большинство девиц из «Двух семерок» пили и кололись до бесчувствия, чтобы выдержать условия работы. Это были неграмотные девки, зачастую бывшие подопытные из Лабораторий, без родственников, без профессии. Бедолаги, тратившие все силы на поиски альтернативы проституции. Аквастрип все же утомлял и унижал меньше, чем поденная работа, и приносил достаточно, чтобы не ходить с клиентом. В общем, способ выжить — как раз по ним, не имеющим в настоящем ничего, кроме тела, и в перспективе ничего, кроме отсрочки банкосмерти, которая рано или поздно наступит.

Он узнал Блу Смит в четвертом аквариуме справа. Тело, ради которого можно продать душу, длинные волосы, струящиеся по воде, стальная синева глаз. Вода прибывала быстро. Блу стояла на цыпочках, вся вытянувшись, запрокинув голову, удерживая нос и рот над поверхностью.

Сид дал ей три минуты до окончательного заполнения резервуара. Тогда станет ясно, сколько она может продержаться без воздуха.

Аквастрип имел несколько разновидностей.

Подводку к резервуарам регулировали терминалы. Они имелись на каждом столике, одиночкам у барной стойки выдавались портативные устройства. Функций две: слив и наполнение. Клиент выбирал девицу и функцию. Платишь — смотришь. Или платишь — мучишь. Оказалось, человека дико радует, когда к его терминалу подвешена утопающая красотка. Несколько лишних дензнаков — и можешь поиграть в помилование. Большинство клиентов растягивали удовольствие. В данный момент внимание было приковано к двум аквариумам справа в глубине зала: заставка с однорукими бандитами, колокольчиками и мигающими огоньками сообщала о том, что резервуары заполнены. Внутри бились две девушки, выпуская пузыри воздуха — последние. Сиду видны были фиолетовые синяки на бедрах девицы номер 7, тонкая кожа, прилипшая к ребрам, как будто втянутая внутрь. Выпученные глаза за стеклом.

Огоньки и колокольчики взбесились. Аквариум разом слился. Аплодисменты. Шампанское номеру 7.

Девушка несколько секунд лежала не двигаясь, потом выплюнула струйку красноватой воды. То же произошло с другой девицей. Шампанское номеру 9.

Теперь мучилась только Блу Смит.

Блу Смит — лидер стрип-соревнования.

Четыре столика и двое у стойки перекупали друг у друга право утопить Блу Смит, страсти накалились, как на стадионе или на публичной казни. Расхристанные банкиры лихорадочно делали ставки, по-банкирски переругиваясь со своим неподражаемым банкирским акцентом, приобретенным некогда в школе коммерции. Блу Смит и ее тело со следами пыток, ее отсутствующее задыхающееся лицо как будто неуловимо-презрительно соглашались стать призом в абсурдном поединке, грозящем вылиться во всеобщую потасовку.

Она замерла и перестала дышать. Охваченное мерцающей водой тело казалось голубоватым. Она закрыла глаза. Весь во власти странного дурмана, который вливался в него с каждым вдохом, Сид смотрел, как девушка безучастно соскальзывала в кому. Только через несколько секунд он осознал, что критическое состояние Блу Смит никоим образом не объяснялось извращенностью ее поклонников.

Банкиры нервничали и теребили свои терминалы. Вместо напускного бахвальства их лица выражали жалость и испуг.

Отказала система водоснабжения. Вышибалы задергались. Возникла потасовка между громилами, растерявшимися в непонятной ситуации, и разными благонамеренными идиотами.

Блу тонула. Ее глаза смотрели на него и как будто выражали укор.

Мелькнула мысль: БОИ. Он шагнул к резервуару, не церемонясь растолкал сгрудившихся людей. Вытащил 9-миллиметровый ствол и четыре раза выстрелил в упор.

Толпа завопила и бросилась врассыпную. Четыре струи хлынули через четыре совершенно круглые дырочки в толще бронированного стекла, аквариум медленно опорожнялся, потом разлетелся вдребезги.

С таким видом, словно речь шла о погоде, Блу Смит спросила:

— Думаете, они пытались меня утопить?

Сид не ответил. Он размышлял.

Они находились в одном из тех баров-ресторанов, залитых синюшным неоном, где в любое время суток подавали еду, тонувшую в растительном масле, модифицированный кофе и дешевую выпивку. Сид выбрал столик у аварийного выхода и сел так, чтобы держать под контролем вход. Его пистолет был перезаряжен и лежал на коленях. Сидящая напротив с мокрыми волосами Блу ежилась в потоках ветра от вентилятора. Он намекнул ей, чтобы она забыла свой трейсер в гримерке. Она быстро оделась. Он отвернулся. Они добрались до ближайшего бара. Они пили джин, от которого мутилось в глазах.

Прямо первое свидание из романа.

— Понятия не имею. Они вас оставили примерно в котором часу и как именно?

— Около двадцати двух. Одному из них позвонили, разговор длился несколько секунд. Он отключился. Махнул рукой и что-то крикнул. Все свалили. Я не особенно их удерживала.

— Вы были где?

— Дома.

— Где вы живете?

— Субтекс. Буферные кварталы. Башня «Аполлиния».

— На Форд-авеню? Внизу офис «Деливери»?

— Все точно. Для человека, вращающегося в высших сферах, вы неплохо знаете низы.

Сид пропустил это мимо ушей.

— Что они у вас делали?

— Обыскивали.

— Что искали?

Блу заколебалась.

— Не знаю, — ответила она.

— А мне кажется, вы врете.

Блу Смит подняла брови.

— Вы мне не верите? — спросила она.

— А с чего мне вам верить?

— Потому что мы в одном и том же дерьме.

— Это не повод, — сказал Сид. — Да, я не доверяю вам.

— А зря.

— Почему? — спросил он.

— Лучше бы доверяли, вот и все.

Сид вдруг понял, что ничего про нее не знает.

Она сказала:

— Я видела брата за день до его смерти. В пятницу утром, накануне блэкаута. Мне казалось, я свихнусь, если останусь дома смотреть новости, и вышла пройтись. На улице почти никого не было, кроме спасателей, разгребавших битые машины и горы трупов. На берегу Железки я столкнулась с Чарльзом. Он ждал меня.

— Вы с ним столкнулись?

— Да. Мы были в ссоре. Восемь лет не виделись.

— Почему?

— Были причины.

— Какие именно?

— Это не имеет к вам не отношения.

— Мне интересно знать.

— Не хочется говорить.

— Ладно, потом, — сказал Сид, — дальше. Как он вас нашел, если вы не поддерживали связи?

— Не знаю. Нашел, и все. Он отыскал меня и предложил уехать с ним.

— Куда?

— Я не очень поняла.

— Что он вам сказал?

— Сказал, что отвезет меня туда, где не бывает сумерек.

— Красиво.

— Я тоже так сказала, а он ответил, что слова не его.

— Отвлекаемся, — сказал Сид, — что еще?

— Ничего. Он хотел, чтобы я поехала с ним. У него был дико возбужденный вид. То есть внешне он казался совершенно спокойным, у Чарльза такая выдержка, что можно с ума сойти, но тут у него внутри все кипело. Он выглядел затравленным, все время оглядывался. Вздрагивал, и потом еще — главное — у него все лицо было разбито. Расквашено — как у вас в зените карьеры. Он опирался на палку и вообще… Ну, не знаю, глаза были какие-то такие… Горели жутким огнем. Словно на него что-то такое снизошло. И он не мог этого вынести.

— Почему вы не поехали с ним?

— По тем же причинам, о которых я вам не скажу.

— Дальше.

— Он не покончил с собой. Поверьте, я меньше всех готова строить иллюзии насчет брата. Он был псих — согласна, но не по этой части. И потом, он хотел уехать. Посреди дороги никто себя не убивает. Это обычно делают на конечном пункте.

— В картотеке Профилактики самоубийств он не значился.

— Откуда вы знаете?

— Еще несколько часов назад я фактически возглавлял эту службу четыре раза в неделю.

— Это плюс к женитьбе на идиотке? Завидная жизнь.

— До того, как вами занялась Охрана информации, вас допрашивала Криминальная служба?

— Да.

— Вы не сказали им правду?

— Еще меньше, чем вам.

— Что случилось с вашими родителями?

— Вы надо мной издеваетесь?

— А что, похоже?

— Где вы были в апреле двадцатого?

Апрель двадцатого. Центральная больница, реанимационный этаж, лежал без сознания, даже без способности хоть что-то увидеть во сне. Просто четыре месяца жизни в минус, а за это время БОИ неизвестно почему втихую закрыло дело «Инносенс».

Он ответил:

— В коме. И считаю ваш вопрос неуместным.

— Мои родители были убиты, Сид Парадайн. Первого апреля двадцатого года, дурная шутка. Несколько недель газеты только об этом и писали.

— Сколько вам было лет?

— Неважно.

— Скажите, — спросил Сид, — а вам важно знать, отчего умер ваш брат?

На этот раз, перед тем как ответить, Блу не колебалась ни секунды:

— Нет.

— Тогда что вы от меня хотите?

— Мне нужна защита, а никого больше нет. Так что выпадает вам.

Сид уставился в рюмку. Шрамы на соединенных ладонях Блу в свете проходящего поезда транссекционки казались свежими, готовыми вот-вот снова открыться. Нет, он ничего про нее не знает: осиротела, хлебнула лиха, врет. А может, ему больше и знать не надо.

Он покачал головой.

— Я в полном дерьме, — сказал он, — и делить его на двоих нет ни малейшего желания.

— Пока что я прошу вас только проводить меня до дому.

Паркинг на Абсолют-авеню.

Мрачный, какими бывают только паркинги. Шикарные тачки: выброс денег на стояние в пробках и лужах машинного масла. Машина Блу Смит. Красно-белый «мустанг». Купе. Честно говоря, мужской вариант.

Блу заметила, как Сид смотрит на машину.

— Ну и что, Парадайн? Вы берете с клиентов выпивкой, я — машинами.

Она пошатнулась, достала бипер и открыла дверь. Фары загорелись. Сид обернулся и оглядел паркинг. Что-то не так.

Он не нашел ничего подозрительного.

Блу Смит устроилась за рулем. Сид сел рядом.

— Кстати, — сказала Блу Смит, задержав ключ в двух сантиметрах от замка зажигания, — за три года женитьбы на этой курице вы взяли себе дурную привычку пить за счет девиц?

И сразу всплыла картинка: Блу оплачивает выпивку своим имплантом. Шесть порций джина, два кофе. Кассовый терминал настойчиво рекомендует ей воздержаться от потребления алкоголя. Они ушли, чтобы не слышать его занудный голос. Ушли, не дослушав текст до конца, но Сид знал, чем он кончается: слишком часто доводилось его выслушивать.

Текст кончается извещением о том, что вы не допускаетесь к управлению автомобилем.

Датчики машин запрограммированы Дорожной профилактикой.

Датчики не читают нотаций.

Они просто блокируют двери и отправляют вас проспаться.

Машина не должна была открыться.

Блу Смит повернула ключ зажигания.

Сид открыл дверцу, схватил Блу за руку и выдернул из машины. Они покатились по полу, в то время как мотор издавал характерный лязгающий звук, свойственный машинам с сюрпризами. Сид помог Блу встать, и они побежали к выходу. Бухнул взрыв. Сид услышал, как обломки «мустанга» с грохотом шмякались об стены. Сзади вспыхнуло пламя и побежало им вдогонку.

Паркинг выходил на зады комплекса «Пандемония». Едва они выбежали наружу, как их стали поливать пулями.

Сид затащил Блу за какой-то внедорожник, в котором было не меньше сотни литров бензина. Стрельба шла со стороны находившегося в тридцати метрах променада — крытой аллеи, полудугой огибавшей освещенные фонтаны. Стреляли двое. Малокалиберное оружие с глушителем.

Сид снял куртку, расстегнул бронежилет и надел на Блу, посмеиваясь в душе над своей галантностью. Он знаком велел ей следовать за ним, и они поползли вдоль вереницы стоящих машин.

Снайперы продолжали палить во внедорожник.

Сид вытащил пистолет и фотоаппарат. Он встал за джип, прополз вдоль капота и навел зум на башни, ища стрелков. Объектив показывал серию пустых аркад. Потом взгляд зацепился за движущуюся деталь — в одной из аркад упала гильза.

Сид снял пистолет с предохранителя, и тут же пришла мысль: они не знают, что он вооружен. Он стал искать дальше и обнаружил второго снайпера — когда фонтан вдруг на короткий миг перестал бить. Тот пытался приблизиться. Черная форма, небольшой автомат, поганая рожа. БОИ.

Агент оказался без прикрытия. Добежал до фонтанов. «Ничего, подождет», — подумал Сид и повернулся к аркадам. Второй стрелок наконец высунулся и стал водить стволом во все стороны. Мало еще учат агентов в черном.

Сид прицелился и выстрелил. Он увидел, как автомат стукнулся об землю и подпрыгнул. Увидел, как рухнул агент. «Это раз», — сказал он себе, и пуля оцарапала ему плечо.

Он отпрянул за машину и стиснул зубы. Прямо перед ним круглая дырка в кирпичной стене смотрелась немым укором. Славно бы он выглядел, если б дырка оказалась в черепе. Он обернулся к Блу. Она сидела скрючившись за колесом и стучала зубами. Еще одна очередь, и наступила тишина.

Агент перезаряжал свой ствол. Сид вскочил на ноги и направил оружие в сторону фонтанов. Последние две пули он выпустил почти в упор и только потом удивился, что агент успел подобраться так близко.

А потом он его увидел. Агент лежал на земле, пули попали в живот и в правую половину груди, он дрожал, обливался потом, измученное лицо было окончательно обезображено болью. Сид попятился.

Холод обжег желудок. В горле и в глазах защипало от пороха и крови.

Сида вывернуло, и тут же накатила безумная радость: он жив.

 

7

Они петляли между башнями «Пандемонии», убегая от сирен. Вой за спиной нарастал, Сид схватил Блу за руку и потащил, чтоб бежала быстрее. Они лавировали среди зеленых островков, щебечущих фонтанов и подъездов, откуда лился холодный свет, очерчивая поле обзора камер — их надо было огибать. До башни F — шестьсот метров. Там жил Тевер. Пригодился и адрес, и желание спасти душу.

Через десять минут все вокруг оцепят. Сид дал себе полчаса на то, чтобы избавить Блу от банковского чипа. Разумная оценка времени реагирования службы БОИ. А для него — перспектива совершить невозможное: раздобыть лезвие и анальгетик, извлечь из ее руки имплант величиной в два квадратных миллиметра — притом что сам он на грани белой горячки, плечо в минусе, — и так, чтобы Блу не умерла от кровопотери.

У подножия башни перед переговорным устройством топталась веселенькая четверка. Двое — мужики в шитых на заказ костюмах, возраст определить невозможно из-за седых волос, которые казались крашеными, и в картонных масках Луи Клера. При них две клонированные Анны Вольман в корсетах и париках, судя по лицам — лет двадцать, судя по рукам — пора на кладбище. На шее подвески в виде кристалла с порошком, один угол срезан для понюшки. Одна из маркиз спросила, что это у них за маскарадный костюм.

— Преступники в бегах, — ответила Блу.

Маркизы пришли в восторг.

Лифт привез их прямо на террасу апартаментов. Луч башни «Светлый мир» волной пробегал по лицам — скрытым маской или стертым пластической хирургией до нуля — кучи гнусных старперов, добивавших себя алкоголем и легальной дурью. Апартаменты представляли собой застекленный со всех сторон восьмигранный блок, стоящий на крыше. Наружный бассейн, вид на башни и вертолетную площадку. Салон с белой кожаной мебелью обыгрывал контраст пустоты и жизни. В центре — вольер, в котором кружились голуби. Повсюду куклоиды. Покрытые белой краской и золотом, старшему не больше тринадцати, они стояли на подставках из обсидиана. Не то двадцать, не то тридцать штук: целое состояние. Куклоиды стоили прорву денег, не говоря уж о лицензии на использование и обязательных платежах. Блу отпустила его руку и сказала, что хочет выпить. Сид ответил, что есть дела поважнее. Птицы заорали. Сид, Блу и все пьяные Луи Клеры и все шлюхи-маркизы, и Тевер, как раз разглагольствовавший про искусство гуманизма, посмотрели на вольер и увидели, что птицы взбесились. Они дрались между собой, снова и снова бросались на прутья, теряли перья. Тевер вытащил из кармана пульт и нажал на кнопку. Раздался пронзительный звук, забрызганные кровью стекла дрогнули, и установилось какое-то подобие спокойствия. Тогда Тевер засмеялся и спросил, кто подсыпал птицам амфетаминов.

Сид утащил его с собой на террасу. Над ними пролетел вертолет, подняв настоящее торнадо, мерцающая поверхность бассейна покрылась рябью.

Сид старался перекричать рокот моторов. Он просит убежища. Ему нужно лезвие и морфий. Сорока этажами ниже аллеи «Пандемонии» кишели полицией, прочесывавшей секцию.

Он содрал бинт и посмотрел рану: ровный квадратик, угнездившийся в развилке двух вен. Дал Блу три таблетки легального опия. В раздевалке куклоидов на нижнем этаже им никто не помешает. Помещение находилось под резервуаром бассейна. Бассейн нависал над головой, и вся комната лучилась жидкой голубизной. По металлическим колоннам и широким мраморным плитам сочилась влага. Серии стоек с висящей детской одеждой. Детские кроссовки и маленькие рюкзачки на полу. Угловая душевая кабина. Вдоль дальней стены — ряд гримировальных столов с неоновыми лампочками, масса банок из-под краски и всякого детского барахла. Недоеденные шоколадные батончики, упаковки детских анксиолитиков, игровые приставки, трейсеры с цветными наклейками. Сид смел все в сторону, усадил девушку на стул и прибавил свету. В этой душной гримерке, пахнущей детским шампунем, он приготовился дебютировать в качестве хирурга — вооружившись набором кухонных ножей, принесенных в сумке с надписью «Старбакс». Сид набрал побольше воздуха, взял Блу за руку и сделал надрез.

— Эй, — сказала Блу, — еще не подействовало…

Сид ввел нож глубже. И сказал, скорее утвердительно, чем вопросительно:

— Вы думаете, я кретин.

— Я думаю, — сказала Блу тише, — что вы в детстве резали собак и кошек на каких-нибудь плоских камнях.

— Я имел с ними дело, знаю их методы. Меня запугивали, избивали, но никогда не пытались устранить вот так в открытую.

— Завидуете? — прошелестела Блу.

Сид почувствовал, как нож уперся в имплант.

— Нашел, — сказал он, — так что говорите, что делать. Оставить вас тут под опиумом, при банковском импланте и с выданным на вас ордером на убийство? Либо я вытаскиваю имплант, закидываю подальше и вы мне говорите правду?

Блу сжала зубы и не отвечала. Сид ввел лезвие глубже и повернул. Кровь струйкой потекла на плиту. Сид почувствовал, как неожиданно по животу горячей волной растеклось возбуждение. Девушка бросила на него взгляд, где страдание сменилось презрением. Он выдержал взгляд. Крепче зажал нож, продолжил разрез на несколько миллиметров вверх. Бледные ткани тела раскрывались сами, едва он касался их.

— Я скажу вам правду, — сказала Блу Смит. — Не из-за ваших гнусных приемчиков, просто я не хочу, чтобы вы зашли слишком далеко. Тогда мне придется вас презирать.

Она дышала быстро, зрачки почти исчезли. Ее трясло.

— Из Гиперцентрала брат вернулся не с пустыми руками. Он вынес оттуда одну вещь. Он вынес книгу.

Она замолчала. На лбу выступила испарина. Сид сказал себе, что с нее довольно. Ему стало стыдно. Он поддел имплант, и тот выпал на пол. Он поднял его. Сунул в сумку «Старбакс», а оттуда достал девяностоградусный спирт, бинты и вату. Продезинфицировал рану и тщательно забинтовал ее, пока Блу Смит продолжала свою исповедь.

— Утром, когда мы увиделись, книга была при нем. Он отдал ее мне и попросил сохранить. Я вернулась домой и спалила ее. В кухонной раковине. Кучу времени жгла, полтора часа.

— Зачем вы это сделали?

— Чтобы обезопасить себя.

— И что, теперь БОИ вынесла вам смертный приговор за то, что книга четверть часа была в вашем распоряжении?

— Нет. Они думают, что я ее прочла.

В рекламных панелях были датчики.

Они были в витринах и в автоматах с напитками. В такси. В общественных туалетах. На каждой стойке для вызова проституток в красном квартале. В автоматах с дурью. В телефонных будках. В турникетах метро, в мини-барах гостиничных номеров. На бензоколонках, на пунктах оплаты дорожной пошлины и в автоматах с презервативами.

Вас регистрировали всюду, где принимали оплату. Везде, где вы теоретически могли совершить покупку, вы оставляли свой след, особенно если ничего не покупали, потому что именно в этом случае требовалось вмешаться.

Каждый банковский терминал был потенциальным доносчиком. Слежка или соглядатайство тут были ни при чем. И безопасность тоже, ну или в незначительной степени. Просто сервис.

И кто их просит так стараться, думал Сид, вжимаясь в стенку, чтобы проскользнуть подальше от рекламных панно в крытом переходе на сорок четвертом этаже. Имплант Блу Смит мирно лежал у него в кармане. Время тикало.

«Пандемония»: двадцать четыре башни, соединенные переходами с траволаторами — медленное скольжение в поезде-призраке, где вместо привидений и скелетов — рекламные ролики индивидуального воздействия. Сид бежал вдоль самой стены — в маске Луи Клера, позаимствованной у какого-то делового партнера Тевера. Он направлялся в башню М, на ближайшую станцию транссекционной надземки, рассчитывая избавиться от импланта с первым же поездом. Башня L: пара мужчин и пара женщин в халатах объедаются дичью и пиццами, запивают все коньяком. Считалось, что «Пандемония» никогда не спит. По пути Сиду встретились: вечеринка в бассейне, класс аэробики, приемное отделение местной больницы (где лечили в основном от передозировки и грибка), спортбар, торговый центр, где женщины в ночных рубашках покупали обувь. «Пандемония»: меньше чем в десяти минутах от вашей квартиры либо по вертикали, либо по горизонтали вы могли найти все, что угодно. Квартплата — самая высокая в центре. Чтобы поселиться в одной из башен, надо было иметь поручительство кого-то из жильцов, пройти отбор и беседу с психиатром. «Пандемония» была фабрикой секса. Стены сочились афродизиаками и эйфоризантами. Минеральная вода на всех этажах была приправлена гипнотиками. Дюжины ресторанов, где в любой час можно заказать еду с доставкой, спа-центры, супераптеки, бесчисленные бары. Потрясающий вид на Абсолют-авеню. Настоящая крепость, куда мало кто из Города имел шанс попасть, и в общем-то закольцованное пространство, из которого наружу почти никто и не выходил. Сид с удовольствием воображал, как выродится это место: пандемонийцы будут тупо спариваться друг с другом, и через десять лет все станут родственниками. По роскошным переходам будут ползать полчища уродов и дебилов, прикрывая свои хилые тельца атласными халатами. Сбой хромосом провозгласят привилегией избранных. Такой разгул фантазии случался с Сидом еще при исполнении служебных обязанностей. Профилактике самоубийств приходилось наведываться в «Пандемонию» чуть ли не каждый день.

Блу не читала книгу.

Блу не умела читать или читала плохо.

Сид поравнялся с исповедальней. Три кабины заняты. Двое мужчин, одна женщина — сразу видно: накипело. Сид прошел совсем близко, но грохот поезда, подходящего к станции «Пандемония», помешал разобрать слова. Он только понял, что дело дошло до слез, и тут в его памяти всплыла услышанная где-то фраза — без концовки и без автора, что-то такое про мольбы и слезы, — и она упорно вертелась в голове, пока он перепрыгивал через турникеты и шел наперерез потоку унылых пассажиров. Он швырнул имплант в вагон, и двери тут же захлопнулись, поезд исчез с жалобным лязгом натруженного железа и оставил его одного на перроне, вернув огням и шуму Города, которые он воспринял как избавление. И тут он вспомнил одновременно и фразу, и покорное лицо Кэри Венс, когда она говорила, что мольбы исполненные отливаются большими слезами, чем неисполненные, и у него вдруг возникло убеждение, что именно она приведет его к книге.

— Мы с Сидом не спим друг с другом, — сказала Блу Теверу, когда тот привел их в спальню. Да и то сказать, спальня эта отличалась тем стилем обстановки, который вполне подошел бы «Вегасу» — панотелю, культивировавшему разврат. Сид праздновал там вторую годовщину своей свадьбы — с кучей секс-игрушек, порошка и девок, которых Мира настойчиво подсовывала ему в постель, чтобы подстегнуть гаснущее желание.

— Мы не спим друг с другом, поэтому нечего так смотреть, — повторила Блу тоном выше. Казалось, она действительно на грани, так что Тевер исчез без звука, а Блу рванула в ванну, даже не глянув на Сида.

Оставшись в одиночестве, он плеснул себе водки и попытался как-то упорядочить бардак в голове. Куда ни пойдешь — никуда не придешь, куда ни кинь — всюду клин. А раз так и если этот клин — только вопрос времени, то чего тогда ему трепыхаться. Чуть дольше, чуть меньше — какая в итоге разница? Он вдруг понял, что, в конце концов, ничего особенного в его личной судьбе нет. Чуть больше оборотов в минуту — вот все, что отличает его от остальных. Подохнет на день позже — вот радость-то. Он залил метафизику водкой. Мысль о смерти отступила, приняла привычную форму тупого зуда, когда можно почесаться, а можно плюнуть, и до него вдруг дошло, что он ни черта по-настоящему не соображает, ибо мозги полностью заняты шипением душа за перегородкой. Он разозлился на себя за это и включил канал «Клерньюз» — в надежде, что дурные новости из внешнего мира слегка остудят его.

Взрыв в интернет-кафе на Тексако в 20:07 вечера. Прыгающие кадры с трейсеров, снятые прохожими. Церковь в огне, высокое яркое пламя резко выделяется на фоне темноты; прибытие полицейских, как всегда, в плащах и со стаканчиками кофе в руке. Жалкие струйки пожарных шлангов, вереница носилок, машины «скорой» и фургоны, загромоздившие улицу, и рыжая грива девицы, которая его сдала, выбившаяся из наспех застегнутого пластикового мешка.

В подтверждение версии апокалипсиса пошли архивные кадры. Песчаный смерч над развлекательным центром. Перрон вокзала Севертранс: кровавое месиво, освещенное рекламными экранами, которые никто так и не отключил. Гибнущие люди оставались в радиусе действия датчиков, и реклама сопровождала их на тот свет. Сопровождала роликами индивидуального воздействия, втюхивая мертвецам сироп от кашля, пищевые добавки, горящие путевки в какой-нибудь панотель, часы и тачки. Сид прибавил звук, увидев Сильвию Фербенкс с микрофоном в руке на фоне развалин интернет-кафе. Она вела репортаж. На месте работают Профилактика антигражданских действий, Наружная полиция, Криминальная служба и полиция метро. Сид слушал. Ни слова про цифры, обнаруженные на полу в местах взрывов. Ничего о характере взрывчатых веществ. Одни советы и предостережения. Все, как всегда. И тут Фербенкс выдала сенсацию. Есть мнение, что блэкаут тоже был терактом. Увертюрой трагедии с неизвестным количеством действий. И здесь стоит вспомнить Чарльза Смита. Человека, официально заявившего, что блэкаут — авария. Человека, покончившего с собой два дня назад таким жестоким способом, что возникает мысль об угрызениях совести и помрачении рассудка. После главных новостей пошли мелкие происшествия. На экране появился обугленный каркас «мустанга» Блу Смит. Ни слова про убитых агентов. Глюк может иметь отношение к первому теракту. Правда, это еще надо доказать. Его сестру пытались убить. Вывод: избегайте публичных мест.

Выпуск закончился, и Сид перевел дух. Фоторобота Блу не было. Его самого в розыск вроде тоже не объявили. Так что они пока не в бегах, а просто вышли прогуляться. Он налил себе еще водки — от нервов — и сообразил, что вода-то уже давно не течет. Дверь ванной была закрыта. Ни звука. Он окликнул Блу. Она не ответила. Он встал и постучал в дверь. Тишина. Он постучал сильнее. Запаниковал.

Он не знал о ней ничего, кроме того, что она непредсказуема. Перед тем как запереться, была в поганом состоянии. Еще на первом занятии в Профилактике самоубийств Сида научили распознавать критические ситуации. Девчонка только что потеряла брата. Час назад у нее на глазах подстрелили двух человек. Пьяная и накачанная опиумом. Сама как будто в холодном отчаянии.

Сид стал колотить в дверь так, что та чуть не вылетела. Через несколько секунд, томительных, как часы, Блу ответила в своем обычном стиле.

Она закричала:

— Что вам надо? Отстаньте, Парадайн.

Он бы с удовольствием врезал ей. Обозвал себя дураком. Понял, что сам пьян не меньше ее. Стал орать:

— Что вы там возитесь полчаса? Почему не отвечаете, когда я зову?

— Потому что не хочу с вами говорить. Ни с вами, ни с кем другим.

— Вылезайте.

— Нет.

— Вылезайте, — заорал он и выбил дверь ногой. — Мне скучно.

Их швырнуло друг к другу, как в детстве. Когда жизненно необходимо уцепиться за кого-то. Вжаться, сплавить два металла в один, близкий по химическим свойствам к взрывчатке. Теоретически, трахнуть ее просто полагалось, чтобы скрепить их тандем посреди стольких кошмаров. На деле случилось чудо — на каком-то подкожном уровне. Блу — как будто всю жизнь этим занималась, он — как последний раз перед смертью. И никто не остался внакладе. И так трижды. Первый раз — быстро, они даже не разделись. Даже не дошли до кровати. Рухнули на пол посреди разбросанных тряпок, и он сразу испугался, что заспешит и ей не понравится, и стал думать про выпуск новостей и считать мертвецов, но отчего-то, как он ни проклинал себя за это, это его еще больше возбуждало, а вовсе не отвлекало. Не отвлекала ни окружающая обстановка, ни безвкусица, ни лучи башни «Светлый мир», резким светом заливавшие их тела, ни вой сирен совсем рядом, возможно означавший, что финиш для них уже близко. Потом они оказались на кровати, и одежда полетела в стороны, так что вскоре на них остались только бинты, и это тоже сыграло свою роль, напомнило, что сейчас у них только краткая передышка, и они не стали ее упускать. А потом партию повела она, — и в третий раз было еще лучше. Он лежал на спине, она была сверху и вела его руку и держала ее в ладони до конца. Потом она запрокинула голову, задышала чаще и глубже, вскрикнула — и задним фоном возникла объятая пламенем машина. Блу оторвалась от него, упала рядом, — им наконец удалось посмотреть друг на друга, и в глазах Блу он увидел больше, чем надеялся найти: что-то похожее на чистое счастье и перспективу непонятно чего, а может, и резон еще немножко порыпаться и постараться выжить.

В ту ночь Сид спал с пистолетом в руке, спал пустым сном, в который не проникло ни одно сновидение. Около пяти проснулся от приступа тревоги. Вскинул пистолет. Впереди стенка. Блу рядом не было. Он натянул джинсы и вышел из комнаты. Коридор без окон, черная темнота. Прищурился, чтобы глаза привыкли к мраку. «Блу, Блу», — позвал он как можно тише. Ответа не было. Прокрался к лестнице. За дверью голоса. Открыл.

Тевер. Сопит на полпути к экстазу. Похрюкивает от удовольствия. На уровне ремня — чьи-то русые волосы. А этот запах… Пахнет потом и фрикционным гелем. И еще чем-то, что он распознал через долю секунды. Детским шампунем.

Парнишка оглянулся, и Сид в темноте встретился с ним взглядом. У парнишки глаза были синие, как у нее. Сид стал искать в них что-то и не нашел ничего. Парнишка утер губы, Сид резко захлопнул дверь.

Не видеть.

Не знать.

Он шел наверх по лестнице, желудок свело, в глазах саднило от всей этой мерзости, от поганого мира, от бессилия хоть что-нибудь с этим поделать. Двинуть бы в морду этому Теверу. Чтоб навсегда отбить вкус к свежатинке. Дать бы как следует в его гнусную рожу. Хуже всего то, что Тевер ему, в общем, нравится. Тевер был классный мужик, уж точно не самый поганый, просто время от времени полировал себе член — с детской помощью. Не он один. Не он первый, не он последний.

Пропади он пропадом, этот Город, думал Сид, пусть бы мы все тут передохли, включая последнего из праведников.

Блу сидела посреди гостиной. Она не двигалась.

С места, где он стоял, он видел ее в три четверти. Нос с легкой горбинкой, волевой подбородок, светящаяся точка широко раскрытого глаза. Она не слышала, как он подошел. Он сделал несколько шагов, не скрываясь, — она не отреагировала. Блу полностью ушла в созерцание.

Празднество оставило после себя шлейф стеклянной пыли, лужи спиртного и кучки осколков, но дети-куклоиды стояли на месте. В полутьме они казались деревянными статуэтками. В тишине слышалось их дыхание.

Блу сидела лицом к одному из детей. Она придвинула лицо совсем близко, почти нос к носу. Она дышала в такт ему, в такт со всеми. И тоже как будто выглядела неживой.

В ее взгляде не осталось ничего.

Только слабый отблеск чистоты.

Сид развернулся и пошел спать.

 

8

«Дермо» — «лидер пластической реконструкции с 96 года» — располагался на углу Сороковой улицы и Майкрософт-авеню, в самом сердце делового квартала, в двух шагах от башни «Светлый мир», охраняемой армейскими джипами и солдатами, до неприличия увешанными оружием, — и все это, чтобы регулировать движение канцелярских крыс в белых воротничках. Если бы над флагами не веяло истерикой (башня «Светлый мир» до паркинга была набита ментами, квартал полностью оцеплен), можно было подумать, что Город не верит в опасность. И хотя опасность тряскими видеозаписями, развалинами, пожарами и крупными заголовками выплескивалась с титановых экранов по всей длине Майкрософт-авеню, по первым этажам туманоскребов, рядовые абоненты как ни в чем не бывало рубили бабки — под вонь фритюра, автомобильные выхлопы и привычно-успокаивающий гвалт клаксонов и ругательств.

Когда Сид — в зеркальных очках и каскетке беглого преступника — вышел из метро, на него даже накатило что-то вроде головокружения от неслабеющей активности Города, и он подумал, не видится ли ему все это в бреду. Погода была жаркой и влажной, с широкого пространства площади Светлого мира ветер резко задувал в узкую улицу. Перед «Дермо» водители играли в поддавки — «мини» проскальзывали под носом у «седанов», во втором ряду припарковался «роллс» с номером «ВЕНС-8-ВНЕ». Часы на башне «Светлый мир» пробили одиннадцать. Сид проинспектировал окрестности. Перекрестки, потоки машин, двери домов. Если не считать четырех солдатиков, переминавшихся у киоска с хот-догами, вокруг — одни штатские. Впереди — фасад «Дермо»: идеальных пропорций женское лицо размером в три этажа. Ступеньки вели в рот, выполненный из искусственного мрамора и разверстый так, что впору заглотать всех шлюх секции. Сид вошел внутрь. Комфорт и рекламные ролики на бесчисленных экранах, объясняющие историю и методы пластической реконструкции. Там и сям видны девушки-куклоиды, сидящие на кубах из органического стекла. Раскрашенные в розовое и черное — фирменные цвета «Дермо». Перекроенные начисто в рекламных целях. Над стойкой рецепции — гигантская вывеска:

ВСЕ МЫ ИМЕЕМ ПРАВО НА МОЛОДОСТЬ.

ВСЕ МЫ ИМЕЕМ ПРАВО НА КРАСОТУ.

ВМЕСТЕ С «ДЕРМО» И ПРИ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ВНЕШНЕГО ВИДА КРАСОТА ПЕРЕСТАЛА БЫТЬ ПРИВИЛЕГИЕЙ.

Понял-понял, не продолжайте, подумал Сид. Под вывеской виднелся длинный темно-коричневый прилавок, где соответствующие местным параметрам создания орудовали наушниками и микрофонами. Вспомнилось неприятное: девица из интернет-кафе — мир ее праху. Он ниже надвинул козырек и, подойдя, спросил Кэри Венс. Дежурная ответила, что мадемуазель Венс сейчас в «Ногах». Сид повернул голову и прикинул длину коридора, где тихо переругивались разномастные дуэты мамаш и дочек. Мамаши были все видные и без возраста, все работали под звезд. Дочки сжимали костлявые коленки и смотрели в сторону. Он умоляюще глянул на дежурную. Дежурная вызвалась проводить. Они отправились к лифтам. На экране Анна Вольман крупным планом нахваливала достоинства «Дермо». Дежурная сказала ему, что Анна у них постоянный клиент. Сид не стал говорить, что и у него Анна была постоянной клиенткой, когда он работал в Профилактике самоубийств. Вышли на пятом.

Без единого слова они прошли зубы, органы и волосяные импланты, где несколько лысеющих банкиров лет под сорок застенчиво ждали приема, теребя свои трейсеры. Из глубин заведения доносились крики, плохо заглушаемые приторными голосами с экранов: «Разработанная в 8 году в Лабораториях пластическая реконструкция далеко ушла от древней пластической хирургии»; «Гипердерма изготавливается на основе производного силикона. При низкой температуре он представляет собой полувязкое вещество. На первый взгляд он как две капли воды похож на слизистые выделения». Мимо в инвалидных колясках проехали девочки лет десяти. Девочки роняли слюни и качали головами из стороны в сторону. Сид спросил, с чего это девчонки сидят в колясках. Дежурная посоветовала ему сначала переломать все ребра, а потом попробовать бежать стометровку. «Мы все имеем право на молодость. Мы все имеем право на красоту. Вместе с „Дермо“ и при поддержке Министерства внешнего вида…»

Они дошли до «Ног», и тут дежурная оставила его.

Ради такого случая «Ноги» были зарезервированы полностью. Просторное помещение, эдакий гибрид операционной и примерочного салона. Запах свежей краски и дезинфекции, зеркальные окна со звукоизоляцией и видом на Сороковую улицу, откуда изредка просачивались более настойчивые, чем обычно, звуки клаксона. Кэри Венс восседала в глубоком кресле, окруженная сонмом служащих и врачей в розово-черных халатах и с протезами наперевес. Голоса жужжали не умолкая, уровень энтузиазма зашкаливал.

— Все зависит от намеченной вами цели, — заявил один. — Возможно вытягивание, моделирование, округление.

— Этот изгиб прекрасно подошел бы вам по личностным характеристикам, — сказал какой-то врач, потрясая под носом у Кэри прозрачной лодыжкой.

— Подумайте про пах, — подхватил другой, — пах частенько недооценивают, а ведь нельзя его сбрасывать со счетов!

— Но если вы решили удлинять, — снова заговорил врач, который, видимо, был тут главный, — тогда придется размягчать.

— Хочу удлинять, — сказала Кэри. — Объясните, как вы собираетесь это делать.

— Прекрасно, — продолжал главный, — все очень просто. Сначала мы проведем курс ингибиторов кальция.

— В виде инъекций или таблеток, выбирать вам.

— Курс длится от трех до шести недель. За это время кости размягчаются, и тогда мы сможем приступить к работе.

— Тиски, — сказала Кэри.

— Это одна из возможностей, — сказал врач, — но это долго и неприятно.

— Моя мать пошла на это, — сказала Кэри.

— При всем моем уважении к госпоже Венс, с девяностых годов техника шагнула далеко вперед.

— Мы предпочитаем использовать магниты.

— Да? Расскажите про магниты.

— Ну, электромагнитное вытяжение осуществляется следующим образом, — сказал главный, — мы вживляем полюса в костный мозг…

— Естественно, — перебил другой, — все делается под общим наркозом.

— Эти полюса растворяются в разжиженном костном веществе и срастаются с ним. Затем — обычные электромагнитные процессы.

— Обычные, — эхом откликнулись остальные.

— Естественно, наблюдаются обширные гематомы, и вы полгода не сможете ходить.

— Затем небольшая корректировка, реабилитационная гимнастика, и все в порядке.

— Надо будет подкачать выпуклость, — сказал кто-то еще, держа в руке лодыжку и размахивая ею, как факелом.

— Сколько сантиметров прибавится? — спросила Кэри.

— От восьми до двенадцати, — хором ответили четверо врачей.

— О'кей, — сказала Кэри, — тогда разжижайте.

Сид кашлянул. Кэри Венс заметила его, и всю ее великолепную самоуверенность как ветром сдуло.

Прежде чем произнести первое слово, Сид и его бывшая свояченица усидели в баре, расположенном у «Дермо» в глазу, по три четверти своих напитков — кофе гляссе (он) и беллини-лайт (она). Эта молчаливая увертюра — видимо неизбежная, учитывая содержание их последнего разговора, — давала широкое поле для посторонних вторжений. От непрерывного треньканья трейсеров и анатомических подробностей местной пропаганды у Сида ломило череп. Плюс соседний столик: диалог двух мужиков в фазе разрыва отношений. На одном майка с надписью: «Пожалей меня», на другом — «Пожелай меня». В остальном различить их было непросто — одинаковые граненые челюсти, загар, светло-голубые линзы. Оба поглядывают украдкой в его сторону. Оба такие унылые, что не скрыть никакими бинтами.

Сид не знал, с чего это Кэри Венс в то утро нарядилась такой красоткой. Он мог только констатировать неудачу. Волосы Кэри свисали до пояса и блестели, как живые. На ней были огромные зеркальные очки. Она была точно муха, запутавшаяся в водорослях. В линии губ сквозило что-то безнадежное. Справа верхняя губа была толще и слегка пульсировала. Она достала трейсер, перевела его в зеркальный режим, осмотрела себя и нахмурила брови. Порылась в сумочке и достала оттуда небольшой шприц — голубой с блестками. Сняла колпачок, и ноздрей Сида достиг сладковато-химический запах. Она поморщилась и вколола иглу. Сид видел, как содержимое в цилиндре идет на убыль. Кэри вытащила иглу, надела колпачок на шприц и убрала все в сумку.

Верхняя губа надулась слева тоже, и асимметрия исчезла.

— Это что? — спросил Сид.

— Аллергены, — ответила Кэри.

Она заказала себе еще один беллини-лайт, а потом добавила:

— Это только начало.

— В смысле? — спросил Сид.

— Моей метаморфозы, — сказала она.

Сид ничего не ответил.

— Еще я сижу на диете.

— Да ну, — вежливо сказал Сид, — и на какой?

— На кокаиновой, — ответила она.

Сид нахмурил брови. Кэри этого терпеть не могла.

— Я знаю, — снова заговорила она, — есть и не такие радикальные варианты. Мой врач научил меня все выблевывать, но это, знаешь ли, портит зубы. А когда нюхаешь, отрицательных последствий гораздо меньше.

— Ээ, а ты заняться спортом не думала?

Кэри Венс посмотрела на него так, будто он предложил ей нарезать себя на кусочки.

— Ээ, — продолжал Сид, — а ты уверена, что так хочешь похудеть?

Она оборвала его:

— Посмотри на меня: ты бы меня трахнул?

Тихий ангел пролетел.

— Нет, — сказал Сид.

Кэри Венс уткнула нос в беллини.

— Ведь тебе еще только тринадцать, — сказал Сид.

Кэри Венс хихикнула:

— Один ты считаешь, что это недостаток.

Сид решил сменить тему.

— Как поживает Мира? — спросил он, выбрав ту, что лежала на поверхности.

— Хуже некуда, — сказала Кэри. — Но нам с тобой на это наплевать, как на транссекционный теракт, правда?

Сид попросил уточнить.

— Ну скажем, после церемонии она пару раз пыталась покончить с собой, — начала Кэри. — Патруль из Профилактики теперь у нас просто поселился из-за этой дуры. Вчера она от них смылась. Спряталась в отцовском флигеле, а у них, естественно, нет туда кода доступа. У отца есть такая машина — ну, знаешь, чтобы сменять кровь. Она запустила машину, не налив в нее ничего, и стала закачивать себе ноль. Но отец нашел ее, и в конце концов опять осечка.

— Хорошенькое начало, — сказал Сид, — с нетерпением жду продолжения.

— Я скажу тебе одну штуку, — снова заговорила Кэри, — может, это и фигня, и я не утверждаю, что до конца в это верю, но печенкой чую: так оно и есть, — не знаю, просто это носится в воздухе. Мозг и сердце как органы выходят из моды. Будем надеяться, что будущие поколения избавятся от них, как от волос в ненужных местах. Я сделаю себе метровые ноги, новое лицо и фиолетовые глаза. Я достигну веса тени, доведя себя до голодной смерти с помощью этого нового чудодейственного наркотика. Надеюсь, он убьет во мне столько же нервных клеток, сколько и жиров. Я буду совсем больной, жутко подавленной и вконец тупой. Месячные так и не начнутся. Я буду стильной и безжалостной. Сделаю глаза, как шары, и все будут принимать это за таинственный вид. Не будет стыдно, оттого что тянет к кому-то, потому что не останется на это ни сил, ни возможностей. Я стану объектом желания. Роскошным футляром с пустотой внутри. Ко мне придет счастье, доступное только дебилам и подонкам.

— Ага, — сказал Сид, — только прежде, чем ты превратишься в свою сестру, я воспользуюсь последними крупицами твоих мозгов и кое-что спрошу.

Кэри никак не отреагировала. Она просто замолчала и стала маленькими глоточками допивать коктейль. Сид постарался проникнуть взглядом за ее зеркальные стекла. Увидел только собственное искаженное отражение. «Пожалей» и «Пожелай» справа бубнили друг другу гадости. «Пожалей» держался из последних сил. Голос сорвался на крик:

— Ты не можешь так со мной поступить, — взвизгнул он, — ты же знаешь, как я ненавижу гондоны…

Оба перехватили взгляд Сида, тот в смущении перевел его на лицо врача, разглагольствовавшего на экране, и подумал: как удобно, что есть экран, на который можно отвести глаза.

«Если любите простые решения, вам следует помнить, что пластическая реконструкция похожа на моделирование. Но не стоит заниматься ею в домашних условиях…»

Сид нахмурил бровь. Шутка? Полезный совет?

Волны вязкой жидкости нездорового телесного цвета заполонили экран.

«Хотя на вид она студенистая, гипердерма обладает поразительной текучестью. Соединить ее с чем-то, особенно с человеческой кожей — архисложно. Первые эксперименты имели целью изменить состав гипердермы для придания ей адгезивных свойств. К несчастью, опыты были настолько удачны, что при наваривании гипердерма хорошо приклеивалась и к форме, и к пациенту…»

— С ума сойти, а? — сказала Кэри.

— Ну и как в конце концов можно выпутаться из этой передряги?

— Посадить на клей, — ответила Кэри.

«Клей! Конечно! Эврика! Суперклей! Вот как мы действуем…»

— Это все, что ты хотел у меня спросить?

Сид ответил, что нет, но теперь уже не был в этом полностью уверен. Царивший в баре холод, по контрасту с уличной жарой, такой плотной, что она почти обрела осязаемость, монотонные монологи с экранов, неуловимое потрескиванье пузырьков в бокале у Кэри, мелкие трещины в цветном стекле гигантской радужки, в которой угнездился их столик и куда окольными путями добирался уличный свет, кривые губы девчонки и его собственное здесь присутствие, на которое он смотрел как будто сверху, как будто речь шла о ком-то другом, — вся пустота этого мгновения ударила его, словно током. Он как бы присутствовал, как бы жил. Как бы что-то искал, так нужно было. А что ж он такое искал? Ах да.

— Я ищу одну книгу, — сказал он.

Кэри хмыкнула. Она, как видно, не знала, что левый изгиб ее верхней губы скукожился, как кусок мяса в стакане кока-колы.

— В сети смотрел? — спросила она.

— Как же, и нашел пособия по повышению культуры отказа, достижению расцвета личности и повышению зарплаты… Расцвет личности… Скажут тоже.

— И что за книжка?

— Из запрещенных.

— Запрещенных? — воскликнула Кэри и снова хмыкнула. Сид отвел глаза от перекошенного лица бывшей свояченицы и снова воспользовался экранами. Но на этот раз экран полностью завладел его вниманием, принеся порцию неожиданных открытий.

Доктор Эврика-Суперклей добавлял последние штрихи к презентации. «Процесс гораздо мудреней, чем кажется на первый взгляд, — объяснял он, — в том смысле, что надо добиться идеального смыкания, не закупорив поры, поэтому точки склеивания распределяются по всей реконструируемой поверхности и в строго определенном порядке».

Слова подкреплялись снимками модели — вид сверху.

Вот эти-то снимки и поразили Сида.

Клей был голубой и слегка флуоресцировал. Клеевые точки расцвечивали модель картиной звездного неба. Тщательно продуманная символика. Точки склеивания обозначались более темным оттенком синего. Смутные воспоминания. Линии и полосы на теле. Линии, которые не без смущения вспомнил Сид, — те, самые, что он изучал накануне ночью с близкого расстояния.

Шрамы Блу, странный рельеф кожи, все ее тело, как будто чудом вырванное из цепких объятий медузы. Сплетения бледных частых бороздок и местами — иная, широкая отметина яйцевидной формы, в мелких зубчиках по окружности, похожая на узел, откуда шли как бы следы плетки.

В тех самых местах, куда доктор методично наносил свои точки голубого клея. Целый сонм гипотез пронесся в голове у Сида. Он пытался отбиться от них. Разум против домыслов. Если он хочет узнать, откуда вернулась Блу, надо просто у нее спросить. Внезапно его пронзила мысль о том, сколько Блу пришлось выстрадать.

Откуда-то издалека донеслись слова Кэри Венс:

— Ничего запрещенного в этом дерьмовом мире нет, — сказала Кэри, — ничего, а уж из книг — наверняка. Эх ты, ничего-то ты не понял. Но не бойся, шофер тебя отвезет.

Сид смотрел на километровые столбы, бегущие за залитым теплым дождем стеклом, и старался не думать о Блу Смит. В ответ на блэкаут в тот же день ввели ограничения. Наружное кондиционирование отключили. Галогенное дневное освещение пересчитали по местным расценкам. Только некоторые кварталы Субтекса и солнцешаровых предместий сохранили энергопотребление в размере девять киловатт на квадратный метр. Цель их поездки — «Костыль», как называла его Кэри, место, где она добывала книги, — располагался в развалинах бывшего аэропорта, в терминале А. Туда можно было доехать по транссекционному шоссе номер 26. Шоссе пересекало восточные пригороды. Пропускной пункт между Городом и зонами, неизвестно какая по счету площадка банкоагонии. Сид блуждал взглядом по окрестностям. Вереница высоток, так близко расположенных друг к другу, что тонкие прорези неба, такого же серого, как стены, цвета, не нарушали их монолитного мрака. Изредка глаз цеплялся за цветное пятно развешенного на балконе белья. Здесь жили тысячи абонентов, а теперь их швырнули во тьму.

Было около часу дня, а ночь неподвижно и равномерно укрыла городскую окраину.

Кладбище самолетов, потом кладбище обыкновенное, и под трупами — книги. Пока он шел по руинам, Сид поражался этой наверняка случайной логике. Шофер выкинул его возле турникетов терминала А. В холл Сид вошел в одиночку. На скамейках ютились бомжи, нетрезвое бормотание рикошетило от высокого свода из почерневшего стекла, откликаясь на эхо его шагов. В воздухе висели слои дыма, выхлопы дешевой наркоты, вонь сломанных кондиционеров. Тошнотворный аромат парфюмерии вместе с запахом неухоженного человеческого тела, который навсегда запечатлелся в каком-то участке его мозга еще в старые добрые времена полицейских дебютов, во время облав на банкотрупов, которых выдворяли из Города. Из трех световых маячков работал один. Сид двигался вперед в полутьме, подпитываемой струйками дыма, до самой взлетной полосы, на пути у него вырастали людские тени. Целая галерея физиономий — подбитых, грязных, обрюзгших. Лицо с наполовину отклеенной гипердермой, обвисшей, как старая кора. Вместо сидений и кроватей — дощатые ящики из-под сигарет, журналов и косметики. Вспоротые, вывалившие свое содержимое на линолеум. Какие-то бомжи заливали в себя из граненых хрустальных флаконов духи «Время молодости» от «Клердерм». Трое бомжей обыскали его. Потребовали снять пиджак и ботинки. Когда Сид снял пиджак, они увидели на поясе оружие. Тот, что руководил операцией, поднял руки в знак перемирия. Бомжи посторонились. Сид продолжил путь. Осколки стекла под ногами. Теперь глаза привыкли к темноте, и он видел, что аэровокзал полон пустых бутылок. Сотни и сотни пустых бутылок стояли вертикально на донышках, в сонном отсвете взлетных полос, игравшем в толще стекла, отчего бутылки сверкали как драгоценные камни, принесенные в дар статуе. Когда Сид увидел статую, он сначала подумал, что у него нервы шалят. Он пошел к ней, но она не думала исчезать. Напротив, она становилась реальнее, плотнее и, казалось, почти оживала в зыбких полосах дыма и свете звезд. Статуя была из белого мрамора, и ее чуть зернистая поверхность напомнила ему кожу Блу Смит. Он провел пальцем по холодным изгибам, и когда отнял палец, он был покрыт тонким слоем грязи. Его удивило, что статуя выглядела такой белой. Она изображала женщину с широковатыми бедрами, с лицом андрогина, с глазами, закрытыми каменной вуалью. Он снова удивился: будь эта фигура из плоти и крови, она не пробудила бы в нем желания. Но, каменная и неподвижная, выросшая среди кладбища бутылок и грязных испарений, она была прекрасна, и красота эта говорила с ним доселе не слышанными словами.

Он прошел вдоль стеклянной стены к выходу А-21. Там коридор резко спускался к взлетной полосе, где, завалившись набок, валялись фюзеляжи с обрезанными крыльями. Он чуть не свернул себе шею, спускаясь по отвесному скату, цепляясь за металлические кольца, распиравшие внутреннее пространство трубы, прыжком преодолел последние три метра и приземлился невредимым.

«Костыль». Когда Кэри произнесла это слово перед тем, как в компании четырех громил выйти из машины на бульваре Вюиттон, оно не вызвало в нем никаких ассоциаций. Он спросил, что это, и Кэри ухмыльнулась, и ухмылка окончательно погубила ее детскую улыбку. Она ответила, что это комиссионка. То есть бывшая комиссионка. Склад. Забитый под завязку товаром, который невозможно ни сбыть, ни как-то прилично уничтожить. Свалка.

Кэри еще не было на свете, когда «Костыль» был сначала закрыт, потом выкуплен «Светлым миром» за символический доллар. Дело не приносило прибыли ни одной из заинтересованных сторон. Десятилетиями «Костыль» выкупал за наличку совершенно особый товар. Когда экономика еще росла, во всех секциях работали пункты проката. А потом этот товар стал никому не нужен, обесценился… На руках остались обширные складские запасы и пыль, не стоившая ничего… История шла своим ходом. Последовало банкротство, владельца отправили в Лаборатории. Пункты проката переделали в основном под «Старбаксы». А большинство товара перевезли в ангар аэропорта, где когда-то заменяли неисправные детали авиамоторов. Терминал А, выход А-21, большой потрескавшийся навес, граффити, даже взламывать не нужно — просто заходи.

Последние слова Кэри вспомнились в тот момент, когда он пнул ногой чугунную проржавевшую дверь. Послышался щелчок, петли застонали, створка отползла вглубь. Свет от взлетного поля нарушил темноту ангара, прочертив в проеме двери беловатую дорогу, над которой стояла тонкая пыльная взвесь.

Сид сделал несколько шагов и замер. Под ним — пустота, ограниченная поручнем длинного балкона.

Музыка подхватила Сида и повлекла внутрь.

Видимо, она была достаточно громкой, потому что источник, похоже, был довольно далеко, и все же она звучала как будто рядом. Басы отдавались ударами в сердце, что-то остро, нечеловечески стонало, и все вместе было легко, как дыхание, и ярко, как возвращение детства.

Он ступил на винтовую лестницу, увидел бездонные глубины склада — четыре стены высотой с церковный неф, которые сначала показались ему целиком покрытыми книгами. Но лишь немногие полки сохранили свое содержимое. Остальное обрушилось в бездну. Сотни, тысячи томов — бери не хочу — на ковре из рассыпавшихся страниц, похожем на тонкий слой снега, создававший в «Костыле» белое гало, свечение ледяной пустыни. И на нем, как на мху, — каменные останки. Туловища без голов. Искалеченные, разбитые, разъятые фрагменты скульптур, и, глядя сверху, Сид увидел в этом развале гармонию завершенности, глубокого непробудного сна.

Он заметил огонек вспыхнувшей спички. Из полутьмы выступила фигура — запавшие черты, смертельная бледность, жадная затяжка сигаретой, красневшей, как частица ада. Человек полулежал в большом кресле. И только торопливое движение руки к губам нарушало общую неподвижность этого безжизненного царства. Музыка лилась из ярких пластиковых колонок. Свободная рука человека касалась клавиш. Сид спросил себя, заметил ли тот его присутствие. Ответ пришел, как только он поставил ногу на землю. Раздался щелчок, и музыка смолкла.

Его спросили, что он ищет. Не стоит верить внешнему беспорядку. Это только видимость. Пусть Сид скажет название, и человек укажет ему место в пыли, где находится книга. У Сида названия нет. Но он действительно ищет книгу. Книгу без названия, которую посвященные называли просто книгой, как будто она одна такая на свете. Не так давно один экземпляр ходил по рукам. Из двух человек, владевших им, один умер, другой — пока нет.

Собеседник зашелся жутким приступом кашля и отбросил сигарету. Кучи окурков, пустых пачек из-под сигарет, обугленных спичек покрывали пол. Сид различил блик висящего в углу зеркальца, под ним — капающий кран, матовую белизну раковины. Картонки из-под пиццы. Прогорклый запах томатного соуса боролся с вонью остывшего пепла. Чахоточный бомж спросил — низким голосом, размеренно и властно, — куда теперь делся этот экземпляр.

Сид ответил, что его уничтожили.

— Насколько мне известно, — снова заговорил человек, — оставался только один экземпляр. По последним сведениям, он находился в хранилище Гиперцентрала. Речь о нем?

Ответ положительный.

— Тогда книги больше нет.

Сид вздрогнул. Его доходяга-информатор обладал крайне изысканной манерой выражаться. Его доходяга-информатор немало знал. У него опять случился приступ кашля с хлюпаньем крови. Он решил выбить клин клином. Появилась сигарета. Щелкнула спичка. Сид отпрянул. Вопрос, который он собирался задать, застыл на губах. Книга мгновенно перестала интересовать его, когда он узнал в дрожащем пламени спички изможденное лицо собеседника.

Лизович. Один из Дюжины. Создатель Лабораторий.

Сразу пришла мысль пристрелить его. Мысль бесплодная, лишенная ярости, без порыва или желания. Жажда мести не жгла его пальцы, придерживавшие сквозь ткань пиджака засунутый за ремень револьвер. Мысль родилась из наглядной простоты схемы. Он, Сид, — сын человека, замученного до смерти где-то в этих загадочных Лабораториях, — находится на расстоянии выстрела от безоружного виновника смерти отца. Но он умнее. Он решил быть умнее Зла.

Он сказал себе, что Лизович — это не просто объект для мести, это обладатель знания. И тогда Сид заставил его говорить.

Бывший министр взыскания не спал уже десять лет. Таково наказание злодеям. Он был злодей. Судьи довели принцип угрызений совести до совершенства. Лизовича подвергли операции. Электрошок, нейролептики, целая свистопляска новейших методов хирургии и химии с тем, чтобы лишить его веки способности тяжелеть и мозг — отключать шепот его проклятой совести. К счастью, один выход все же оставался, и путь до него с каждым днем становился все короче. Лизович зажег сигарету от бычка предыдущей.

Он заплатил за свои преступления — и за чужие. Его выбрали потому, что хотя бы одна голова должна была слететь. Он добился возможности отбывать свое наказание здесь. Его приговорили к пожизненной бессонной ночи. Он просил, чтобы его избавили хотя бы от тишины. Уже десять лет он жил музыкой, и с некоторых пор она ничего ему не давала. И тогда он сделал ставку на «Мальборо» как на единственное свое избавление: медленно, но верно он убивал с помощью сигарет время, надеясь в конце концов убить самого себя. Иногда на него накатывало, и он что-нибудь уничтожал. Статую, романы — и потом жалел о них, как о возлюбленных, убитых в припадке ярости.

Лаборатории родились из дурной шутки.

В момент краха, в 99-м, он создал вместе с Венсом, Капланом и несколькими другими зародыш того, что впоследствии стало Дюжиной. Это было одно из первых их объединений. Задачи стояли гигантские, спад жуткий, деньги как будто вообще исчезли. В то время могли убить за холодильник, за аспирин, за пачку кофе или пару хорошей обуви. Он, Лизович, первым начал подтрунивать над всеобщим отчаянием: у абонентов не осталось ничего, кроме собственных тел. И в этих истощенных людях, подыхающих с голоду в закоулках Города, таились немыслимые сокровища: секс и жизнь. И только оставшиеся с тучных времен соображения морали, какие-то пережитки мешали прибрать эти сокровища к рукам. Несколько дней спустя он был назначен в Министерство взыскания с заданием применить идею на практике. Кредиторы пришли в восторг — банки, кредитные структуры, все эти безмозглые фонды. Лизович не помнил, кто вывел идею на последний виток: предоставить банкротам право посылать вместо себя в «утилизацию» несовершеннолетнее потомство. Первая партия поступивших в Лаборатории на восемьдесят процентов состояла из детей, не достигших двенадцати лет. Большинство должников считали, что еще дешево отделались. Мало кто расплачивался собственным телом.

— Однако кое-кто все же так поступал, — шепотом сказал Сид.

Его качало. Какие-то видения штурмовали голову. Он не мог их отогнать. Они возникали, оглушали его, сметали все на своем пути. Ничего такого убийственного в них вроде бы не содержалось. Вот он сам просыпается в то утро 20 года в своей халупе в нищем районе. В углу комнаты — раскладушка, заказанная по интернету. Всюду чистота — квартира надраена сверху донизу к возвращению отца. Он побрился. Приехал на вокзал с запасом.

Поезда приходили, выплевывали пассажиров — шесть раз подряд. Шесть раз Сид оказывался один на пустом перроне и ждал. Ждал отца, который так и не приехал.

— Я знать ничего не хочу про Лаборатории, — закричал он, — меня интересует книга. Вы ее читали? Можете о ней рассказать?

Лизович снова выкашлял облако дыма и посмотрел на него. Его влажный лихорадочный взгляд усиливал смятение Сида. Лизович видел, что с ним творится. Он видел, что Сид вооружен. Он заговорил. Он говорил медленно, выделяя каждое слово, не отводя глаз от бледного лица Сида, знавшего, что оно его выдает.

— К этой книге прибегли, — сказал Лизович, — в момент моего назначения в Министерство взыскания, и по тем же причинам. Это фундаментальный текст о мире — в том виде, в каком он вам известен и о котором, не прочтя эту книгу, вы ничего не узнаете. Мне ни к чему ее цитировать или пытаться пересказать: достаточно просто раскрыть глаза. Откройте глаза и взгляните на этот мир, и как только вы зажмуритесь от ужаса и негодования, или отвернетесь, чтобы не видеть невыносимого, — просто скажите себе, что все это было написано, придумано и решено в здравом уме некоторыми из ваших собратьев; просто скажите себе, что это стерпели, допустили, дозволили в здравом или нездравом уме — ваши собратья в целом. Я не могу передать, чем была для меня эта книга, это невозможно пересказать, это почти физический опыт, озарение, преображение сознания, гораздо более радикальное, чем от самого сильного наркотика. Вы владеете миром, познав жуткую правду его создания: и эту власть вы можете только ощущать, вы не можете ничего с ней поделать, и если хотите пример…

Лизович умолк. Он закашлялся, сплюнул, сбился с дыхания. Закурил еще одну сигарету. Снова заговорил изменившимся, почти неслышным голосом:

— Если хотите, вот вам пример. Здесь нет ничего сенсационного, никакой клиники. Забудьте об образах, потоку что не в образе кроется истина книги, но в ее духе, в самой ее основе. Если б вы имели возможность прочесть эту книгу, то она вызвала бы у вас то же жуткое озарение, ту же слепую и бессильную ярость, ту же ненависть абсолютно ко всему, то же возмущение — причем такой силы, что оно толкает на убийство даже тех, кому убийство отвратительно, — и если я открою вам, что же в конце концов стало призванием, целью Лабораторий… Уничтожение…

Сид всадил ему две пули в голову.