На следующее утро Фил Поллард спросил Элизу, как она себя чувствует после экскурсии по территории врага.

— Никаких повреждений? Боевых ран?

Девушка улыбнулась. Она не могла рассказать ему, что те раны, что она получила, невидимы и неизлечимы.

— Пока ты была у Кингсов в офисе, ты не нашла никаких материалов, которые помогли бы нам в наших попытках саботажа?

— Нет, — засмеялась она. — Ничего такого, что могло бы нам помочь. Только всякие сроки поставки материалов, и почему такое-то оборудование не подвезли в условленное время, и как это задерживает график строительства.

Клара, которая слышала их разговор, крикнула из торгового зала:

— Вы видели в местной газете сообщения, что у Кингсов многое пропадает со стройки? И что они подозревают кого-то в воровстве?

— А что у них пропадает? — поинтересовался Фил Поллард, поглощенный оттачиванием карандаша.

— Ну, медные трубы, мешки с цементом, доски и все такое прочее. Конечно, это очень странно, потому что кто бы это ни делал, он явно делает это специально, чтобы помешать строительству.

Элиза села за пишущую машинку.

Саботаж — слово, которое только что употребил сам Фил. Ее сердце упало. Она взглянула на его профиль. Он, не зная этого, беззаботно просматривал каталог новых поступлений. Она начала печатать и вдруг в ужасе вспомнила, что Лестер недавно спрашивал о ее отношении к строительству. Элиза почувствовала, что ей стало жарко от унижения. Значит, он подозревает ее в краже! Неужели он так плохо о ней думает? Ее пальцы барабанили по клавишам, отчаянно пытаясь силой ударов заглушить ответ на этот вопрос.

Позже в тот же день ей позвонил тот, кого она так боялась услышать.

— Это Говард. Я полагаю, сегодня вечером вы свободны, Элиза? Я обнаружил, что в городском театре идет хорошая пьеса, и купил два билета.

Его фамильярность с ней уже после первого знакомства, его убежденность в том, что она уже целиком принадлежит ему и что он может вести ее куда захочет, а она будет повсюду покорно за ним следовать, — все это довело ее гнев до точки кипения. Однако она слегка убавила огонь и равнодушно ответила:

— Да, я могу сегодня с вами пойти.

— Хорошо. Я зайду в семь. До свидания.

Он повесил трубку. К его приезду Элиза надела самую простую свою одежду и причесала волосы так, чтобы они висели скучными некрасивыми прядями. Она не станет его поощрять — ни внешностью, ни поведением.

Но Говард даже ничего не заметил. По дороге они говорили о повседневных делах, он сказал что-то насчет приятной погоды и ни в коей мере не был смущен ее краткими ответами. В театре они сидели на самых дорогих местах и ели самые дорогие конфеты, какие только оказались в буфете, а в антрактах пили в баре самое изысканное вино. По дороге домой они говорили о пьесе, вернее говорил Говард, а Элиза слушала. Она не смогла бы сейчас подавать внятные реплики. Она смотрела пьесу и, следуя инстинкту, выглядела грустной или смеялась всегда в нужных местах, но в памяти у нее ничего не осталось.

Он проводил ее до входной двери, наклонился вперед, схватил за плечи и коротко поцеловал в губы. Затем сообщил ей, что скоро они снова увидятся.

Элиза подумала, что прощальный поцелуй был тоже запланированным действием — частью плана, одобренного после того, как ситуация была должным образом взвешена, оценена и финансово рассчитана.

Роланд крикнул из своей комнаты, что звонил Лестер, когда она уходила. Спрашивал, не придет ли она завтра и не напечатает ли то, что он оставит ей на столе.

Она заглянула к брату.

— Ты сказал ему, что я ушла с Говардом?

— Нет. Он не спрашивал.

Элиза подумала, что после всего, что она говорила ему про Говарда Биля, это даже к лучшему.

Миссис Деннис провела ее прямо в офис.

— Вы хотели видеть мистера Кингса? — спросила она. — Мистер Лестер еще не приезжал.

Элиза поспешно заверила экономку, что работа уже ждет ее в офисе.

Она сняла толстую вязаную кофту и взялась за дело. Вскоре в кабинет неторопливо забрел Альфред.

— Услышал, как вы тут печатаете — сказал он, ходя кругами по комнате, просматривая груды бумаг. — Вы только посмотрите на это, — пробормотал он себе под нос. — Сколько он тут гвоздей поназаказывал и сколько краски. — Он покачал головой. — Надо будет ему сказать, чтобы был поэкономнее. Пустая трата денег и больше ничего.

Элиза вынуждена была прекратить печатать, чтобы было слышно, что он говорит.

— В старые времена, — мечтательно произнес он, набивая трубку, — я велел своим рабочим обходить все дома, строительство которых мы закончили, вставать на карачки и собирать все погнутые гвозди. — Он ощерился в усмешке. — Знаешь, что я потом делал? Я велел им выравнивать их молотком и использовать заново! Всегда бери как можно больше и давай как можно меньше — вот мой девиз! — Он запыхал трубкой, и Элизу затошнило от неприятного запаха. — Вот мой внук, он уже воспитан по новым правилам, все в бизнесе делает по-другому. Их с самого начала теперь учат, что правильно, что неправильно. А я — мне до всего приходилось доходить самому, все доставалось тяжким трудом.

Миссис Деннис крикнула:

— Мистер Кингс, ваш чай готов. Спросите юную леди, не желает ли она тоже испить чайку?

Но Элиза вежливо отказалась и смотрела, как старик уходит к себе, с плохо скрываемым облегчением. Она открыла окно, чтобы выветрился едкий табачный дым, и снова села за работу. Она почти уже закончила, когда зашел Лестер. Услышав о рассуждениях своего деда, он рассмеялся.

— Это его любимая тема — как было в старые времена и как сейчас. Ему трудно смириться с этими переменами, отчасти потому он и завел свой бизнес в такой тупик, что вынужден был звать меня на помощь. Теперь законодательство в области строительства обязательно для всех, это парламентский закон. Так что, когда в следующий раз будешь смотреть на строящийся дом… — Он потрепал ее по волосам. — Только, пожалуйста, не понимай это как открытое приглашение на строительную площадку фирмы «Кингс»… — Он улыбнулся ей, пока она с некоторым недовольством приглаживала себе волосы. — Помни, что размер досок, толщина стен, даже угол наклона ступеней и прочее — все это устанавливается по вышеупомянутому закону.

— Значит, строитель не может сам решать даже такие вещи?

— Не может, ни в коем случае, Больше того, он должен представлять все свои калькуляции местному строительному инспектору на утверждение. Он должен принимать во внимание такие вещи, как нагрузка на пол и нагрузка на стену при сильных порывах ветра — все в целях безопасности.

— Я начинаю понимать, — медленно сказала она, — почему твой дед передал тебе все дела. Ты так много всего об этом знаешь, да?

— Если это комплимент, пусть даже и завуалированный, — он поклонился, — то большое спасибо. Но зная твое мнение обо мне, это, скорее всего, просто констатация факта, чем выражение восхищения. Я прав?

Она посмотрела вниз, себе на руки, и не стала отвечать.

— Но ты тоже кое-чему учишься, да? Если я буду продолжать обучать тебя основным требованиям в строительном бизнесе, ты уже скоро будешь так много знать, что нам с дедом придется подумать о том, чтобы взять тебя к себе партнером. — В глазах его появилась насмешка. — Но это тебе не подойдет, да? Ты скорее согласишься повернуть процесс вспять и снести те дома, которые мы построили, а на их месте насажать деревья!

Лестер рухнул на стул, бросив на стол защитную каску. Запустив пальцы в свои густые темно-русые волосы, он небрежно бросил:

— Когда я вчера звонил тебе, ты куда-то уходила. Это для тебя нехарактерно. Где ты была? У Клары?

— Нет. — Она провела указательным пальцем по клавишам машинки, радуясь, что сидит к нему спиной. — Я встречалась с Говардом.

— А мне показалось, что он тебе не понравился, — резко сказал Лестер.

— Так уж получилось. Он просто как танк! Заставил меня…

— Но ты же всегда могла сказать «нет, спасибо».

— Ну, вот не сказала. — В ее голосе зазвучала обида. — Я сказала «да».

— Значит, когда он сделает тебе предложение, ты скажешь «да», оправдываясь тем, что он тебя «как танк, заставил»?

Она промолчала.

— Ну а на этот раз он тебе понравился больше?

— Нет. Если это возможно, то даже меньше. Он… он меня поцеловал.

Лестер встал, подошел к ней и облокотился на стол, глядя на нее в упор. Вопрос его прозвучал мягко:

— И тебе это понравилось?

Она вздрогнула.

— Нет. Мне было очень противно.

— Возможно, ты просто холодна.

Она неуверенно ответила:

— Я… я не знаю… — Элиза знала, что в ее глазах сейчас видна тревога.

Медленно он протянул руку и коснулся ее лица, его губы дотронулись до ее губ. Она не отпрянула, даже не шелохнулась. Наконец он поднял голову и отнял руку.

— Нет, ты не холодна. Что угодно, но только не это.

Он вернулся к своему столу и, как ни в чем не бывало, уселся за него. Элиза попыталась собраться и начала печатать, принуждая себя выглядеть такой же спокойной и деловитой, как и он. Зачем он это сделал? Чтобы еще раз доказать ей, как мало она влияет на его чувства?

Выждав некоторое время, он заметил:

— Через десять дней Пасха. Я еду на север повидаться с родителями.

Она перестала печатать и, повернувшись к нему, сказала банальность:

— О, это будет очень мило.

— Для кого — тебя или меня?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.

— А ты что будешь делать на Пасху, Элиза? Останешься дома? Или пойдешь куда-нибудь с Говардом?

Она пожала плечами:

— Наверное. Пока не знаю.

— Несомненно, — заметил Лестер, и его цинизм приковал ее к стулу, — это будет зависеть от того, насколько сильно он на тебя надавит, и от того, станет ли он использовать снова свою «танковую» технику.

Элиза ничего не ответила. Он резко встал.

— Ты уже все закончила?

— Нет еще. А что?

Он снова надел каску и сдвинул ее на затылок.

— Мне надо идти. Ты сможешь сама доехать домой?

— Конечно.

Он махнул ей рукой и ушел.

Элиза продолжала работать автоматически, ее технический навык перевесил эмоции, и она довела дело до конца. Накидывая на плечи кофту, девушка рукавом случайно задела корзину для бумаг и повалила ее на пол. Все содержимое рассыпалось. Она поцокала языком, присела и стала горстями запихивать мусор назад в корзину. Глаза ее выхватили несколько слов на клочке бумаги. Почерк немного знакомый, красивый, явно женский, казалось, это часть письма, которое, видимо, было разорвано в клочья злой рукой. «Милый Лестер, — было написано там. — Я пишу, чтобы спросить тебя…» На этом письмо обрывалось, оставив Элизу в муках любопытства.

Все еще стоя на коленях, она стала лихорадочно искать другие обрывки, пока по частям, как головоломку, не собрала все письмо воедино.

«Милый Лестер, — говорилось в нем. — Я пишу, чтобы спросить тебя, не сможешь ли ты принять меня назад. Пожалуйста, поверь мне, я говорю правду, я никогда не переставала любить тебя и отдала бы все, что у меня есть, чтобы снова увидеть тебя, чтобы ты снова прижал к себе и любил меня, как раньше. Ты не мог бы приехать к нам на север, чтобы мы могли с тобой обо всем поговорить? Пожалуйста, напиши мне поскорее и, пожалуйста, скажи: «Да». Я скучаю по тебе каждый час, каждую минуту, мой дорогой. Твоя навсегда, навсегда, Нина».

Медленно, опустошенно Элиза собрала бумажные клочки и бросила их в корзинку для бумаг, глядя, как они летят и падают, словно гигантские хлопья снега.

Что ж, она узнала самое худшее. Бывшая невеста по-прежнему его любит и хочет вернуть. Скоро они увидятся, это ясно, когда он поедет на север к родителям. И какое тогда имеет значение, что он разорвал это письмо? Раз она живет с ними по соседству, все равно они неизбежно встретятся.

Элиза вспомнила, как красива Нина и в каком отчаянии находился Лестер в тот вечер, когда узнал о разрыве их помолвки. Сомнений быть не могло: желание Нины будет исполнено — она получит Лестера обратно.

Элиза была дома одна. Она стояла у окна в гостиной, глядя, как уходит за горизонт закатное солнце в широком, усыпанном облаками небе. Раскачиваемые ветром ветви деревьев возле мостовой поднимались и падали, как будто пытаясь отчаянно стряхнуть с себя набухшие почки, которые сплошь покрывали их.

Ее беспокоила нервозность, скребущаяся внутри, как собака, требующая к себе внимания. Стены дома окружали ее тело, словно тюрьма, и душили ее. Она чувствовала острую тоску по лесу, которого уже не было, по шороху листьев, треску сучьев, птичьим песням, запаху прелых листьев после дождя.

Чувство утраты, обездоленности вернулось к ней, а вместе с ним и яростная ненависть, еще сильнее прежней, к тем, кто был в этом повинен. Если бы деревьям позволили выжить, они сейчас тоже были бы покрыты почками, в их поднятых к небу ветвях жила бы надежда, обещание будущего лета.

Она вспомнила о ворах на строительной площадке. В местной газете говорилось, что кражи участились и стали более дерзкими. Ей хотелось быть уверенной в том, что Фил Поллард непричастен ко всему этому. Ведь не может быть, чтобы такой честный и открытый человек был способен на такие поступки. Но другой голос твердил: «Любой, кто настолько возмущен строительством домов в поместье, может оказаться способным на все, лишь бы затормозить процесс строительства».

Нервозность ее стала совершенно невыносимой. Элиза решила пойти прогуляться. Она надела синюю куртку и заткнула штанины брюк в высокие белые сапоги. Из дома она вышла, повинуясь какому-то импульсу. «Иди к стройке, — твердил ей внутренний голос. — Поброди вокруг и постарайся найти улики, которые помогли бы узнать личность ночного вора. Тогда Фил Поллард будет свободен от подозрений».

Поместье казалось вымершим. Она этого и ожидала. Вор постарается скрываться как можно дольше. Он не станет бродить повсюду так, словно у него есть полное право находиться на стройке. Возможно, он даже приехал на фургоне и оставил его где-нибудь поблизости, чтобы нагрузить его тем, что удастся украсть.

Фургон! Элиза сразу подумала о фургоне Фила Полларда, на котором тот обычно доставлял товары на дом покупателям. Но она постаралась избавиться от этой мысли. Для такой сложной операции наверняка нужен опытный, матерый преступник. А уж кем бы ни был Фил Поллард, но преступником его назвать никак нельзя.

Ветер бушевал и гудел в недостроенных домах, взметая древесные стружки, бросался на мешки с цементом, наваленные целыми курганами и накрытые брезентом. Он разметал ее волосы, заигрывал с ее курткой, надувая ее, как воздушный шарик.

Элиза осторожно пробиралась по битым кирпичам и пустым трубам, направляясь под укрытие только что законченного дома. Она заглянула внутрь и восхитилась расположением комнат и их отделкой, потом подошла к дому с другой стороны и, встав на цыпочки, заглянула на кухню. Оборудование, которое уже было там установлено, оказалось дорогим. Она позавидовала тем, кто имел достаточно денег, чтобы купить себе такой дом. Когда она брела по участку земли, который в свое время превратится в сад, ей вдруг стало не по себе: дом стоял как раз на том самом месте, где когда-то рос граб — ее любимый граб.

Она широкими шагами вернулась к фасаду. Когда она выходила из-за стены, что-то насторожило ее. Острое чувство дикого, примитивного страха пробралось мурашками вверх по позвоночнику. Послышались глухие шаркающие шаги, звук которых, подхваченный и усиленный порывами ветра, заставил ее задрожать от головы до пят.

Она уставилась в сгущающуюся тьму. Наконец глаза ее нащупали силуэт собаки, восточноевропейской овчарки, которая стояла в нескольких ярдах и неподвижно смотрела на нее. Глаза пса были блестящими и угрожающими, голова опущена, уши насторожены, все тело напряжено в застывшем ожидании.

От паники дыхание Элизы превратилось в резкие судорожные вздохи, она была парализована страхом и не могла пошевелиться. Собака зарычала и оскалилась, шерсть встала дыбом.

«На помощь, на помощь», — слабо пронеслось в мозгу девушки. Она невольно оторвала свои глаза от собачьих и уперлась прямо в другую пару глаз — Лестера. Он стоял у двери своего маленького офиса, глядя на них, ожидая, когда собака — его сторожевой пес — ринется в бой.

Он, наверное, с самого начала знал, что Элиза здесь, шел за ней по пятам, смотрел, что она делает, ждал, пока она стащит что-нибудь. Истерический всхлип при мысли о том, что он настолько не доверяет ей, потряс ее тело. Собака, ожидающая малейшего движения, чтобы броситься на нее, прыгнула.

Когда ее лапы коснулись плеч Элизы, та завизжала изо всех сил и перекувырнулась в воздухе, со всей силы шлепнувшись боком о землю. Собачьи клыки вонзились в ее куртку, ища, за что уцепиться покрепче, потом пес потянул и оторвал рукав напрочь. Челюсти вцепились в ее капюшон, собака, рыча, стала рвать его из стороны в сторону. Затем животное бросилось на девушку снова, пытаясь вцепиться зубами ей в шею, Элиза подняла руки вверх и закричала.

Послышались торопливые шаги. Кто-то крикнул. Собака приподняла голову и прислушалась. Мимо них со свистом пролетел кирпич, не задев пса, но напугав и заставив убежать. Чьи-то руки попытались помочь Элизе подняться, но она сама с трудом встала с земли и вырвалась от него.

— Уходи! — истерически заорала она. — Это была твоя собака, сторожевая собака! Ты ее натравил на меня, ты ее специально спустил, чтобы она на меня бросилась и разорвала на части!

— Ты не в своем уме, Элиза. Ты думаешь, я способен на такое?

— Ты? Да ты способен на все, даже на убийство. Уходи, я тебя ненавижу!

Он выбросил вперед руки, схватил ее и привлек к себе. Она яростно сопротивлялась, но поняла, что физической силой он ее превосходит. Тем не менее она продолжала бороться, и он рывком прижал ее к своей груди, пытаясь успокоить. Элиза поняла, что победа осталась за ним, в отчаянии отыскала его руку, схватила ее и поднесла к зубам. Он, поняв, что она делает, страшно выругался, схватил ее за волосы другой рукой и с такой силой отдернул ее голову назад, что девушка закричала. Но таким образом ему удалось освободить руку, за которую она собиралась его укусить.

— Женщина, приди в себя! Ты в истерике, ты сама не понимаешь, что творишь!

Ослабевшая от внезапного упадка сил, она отшатнулась от него и замерла, опустив голову, с трудом переводя дыхание. В ее глазах стояли слезы от боли, которую он только что ей причинил, дернув за волосы. Она поднесла руку к лицу, и все ее тело содрогнулось от рыданий. Он грубо обнял ее и снова притянул к себе. Она поддалась, потому что у нее больше не было сил сопротивляться. Он прижал ее голову к своей груди, все ее тело в это время тряслось — она постепенно отходила от страшного шока. Через несколько минут крупная дрожь унялась, и девушка осталась стоять, прижавшись к нему.

Лестер тихо сказал у нее над головой:

— Ты сама-то понимала, что делаешь? Ты поняла, что снова хотела меня укусить? — Он приподнял ее подбородок, она почти не видела его лица в темноте, но ей показалось, что он улыбается. — Тебе не достаточно того шрама, который у меня уже есть от твоих зубов, тебе действительно кажется, что к нему надо прибавить другой, свежий?

— Прости меня, Лестер, прости меня, — только и смогла пролепетать она и снова притулилась у него на груди.

Он подержал ее так, прижимая к себе, еще несколько минут, гладя по волосам. Затем нежно оторвал ее от себя и повел в свой офис. Она шла низко нагнув голову. Он включил свет и посадил ее на стул, нашел для себя другой.

— Жалко, что здесь у меня нечего дать тебе выпить. — Он оглядел пыльную комнату, деревянные полки, заставленные толстыми папками. — Ты можешь послушать меня, Элиза? Я хочу, чтобы ты правильно все поняла. Я хочу, чтобы тебе было совершенно ясно, что собака, которая на тебя напала, не является — повторяю, не является — сторожевой. Это была бродячая собака, которая здесь ошивается уже некоторое время. Мне она казалась совершенно безобидной, и я не стал ее прогонять. Но этот страшный ветер и твое внезапное появление, видимо, почему-то сделали ее агрессивной. — Она сидела молча, опустив голову вниз. — Ты мне веришь?

Она нехотя пробормотала:

— Видимо, придется поверить.

Он посмотрел на ее одежду.

— Что стало с твоей курткой! Прости. Я тебе новую куплю.

Она подняла голову, в глазах ее был упрек.

— Я сделаю это, — резко сказал он, — не потому, что признаю за собой вину за нападение на тебя собаки. Просто у меня есть чувство ответственности, потому что все произошло на этой стройке и еще — из-за нашей былой дружбы.

Она обратила внимание на то, как он осторожно подбирает слова, подразумевая, что теперь они больше не друзья. «Что ж, — горестно сказала она себе, — это правда, разве нет?»

Последовала длинная пауза, затем он спросил, словно бы принуждая себя:

— Мне кое-что нужно знать, Элиза. Почему ты бродила здесь, по поместью?

— Я знаю, что ты думаешь! — возмутилась она. — Что я собиралась что-нибудь здесь утащить. Так вот, ты ошибаешься.

— Я так не думал, Элиза. — Он говорил с ней очень мягко. — Но зато я думаю, что ты можешь кого-то прикрывать. Это так?

Она не ответила.

— Я думаю, — продолжал он, — что нельзя исключать также того, что ты можешь состоять с ним в заговоре. — Он наклонился вперед, чтобы взять ее за руку, но она отдернула ее. — Прости, Элиза, но я должен был это сказать.

— Ты считаешь, что теперь я стала вести преступную жизнь и произвожу серию краж, имеющих целью затруднить или вовсе остановить твое строительство?

— Не ты сама, Элиза, а Фил Поллард и его приверженцы. При твоей поддержке и одобрении.

Она снова начала плакать, не в силах больше сдерживаться. Из-за того, что он так плохо о ней думал, что он так мало ее знал, что мог подозревать ее в таких вещах…

Но тем не менее она не могла как следует защититься, потому что не была уверена насчет Фила Лолларда. Наконец она встала, собираясь уходить.

— Тогда почему ты не пойдешь в полицию? Пусть меня арестуют, как ты когда-то мне грозился! Они выбьют из меня правду, наверняка. При твоем содействии!

Он сощурил глаза и посмотрел на нее тяжелым взглядом, и она догадалась, что ее упрямство все больше и больше свидетельствует против нее. Но с этим она уже ничего не могла поделать. Она попала в ловушку, которую сама же и расставила.

— Я отвезу тебя домой, — коротко бросил он, но она уже бросилась бежать и вскоре была за пределами поместья.

В последующие дни Элиза вернулась к старым, затворническим привычкам. Она закрывалась в своей комнате и искала утешения в музыке. Она надевала наушники и забывала про весь мир. Но теперь у нее это получалось хуже. Ее мысли беспрестанно возвращались к Лестеру, и музыка превращалась в бессмысленный набор звуков, в серию бессвязных отрывков.

Как-то вечером, за несколько дней до Пасхи, Роланд позвал ее к телефону.

— Мужчина, — сообщил он, передавая ей трубку.

Она надеялась, что это звонит Лестер, чтобы попросить ее еще раз поработать у него, но это оказался Говард.

— Завтра вечером, — сказал он, — думаю, вы будете свободны? Если будет хорошая погода, мы можем поехать покататься на машине.

Снова он говорил так, словно она только и ждала, что он ее пригласит. Но она уняла свое раздражение, как мать, имеющая дело с капризным ребенком, и с неохотой согласилась. Он заедет за ней, сказал он, договариваясь о встрече с расторопной деловитостью, ровно в семь. Она почти ожидала услышать от него, что он письменно подтвердит их встречу, и ей пришлось быстро повесить трубку, чтобы не засмеяться.

Элиза лениво поставила очередную пластинку и автоматически надела наушники. Стараясь отогнать мысли о Лестере, она внимательно вслушивалась, и ее чувствительное ухо уловило неполадку в аппаратуре. Ей показалось, что начал появляться какой-то посторонний шум, ей это не понравилось, и она сняла наушники. Даже проигрыватель предал ее.

На следующий день она сказала об этом Филу Полларду.

— Ты говоришь, громкие шумы? Наверное, где-нибудь соединение отошло. Сегодня вечером занеси его в магазин, я посмотрю.

— Только не сегодня вечером, мистер Поллард.

— Почему? — резко спросил он. — У тебя свидание?

— Да. — Она почувствовала себя неловко.

— С кем же? С Лестером Кингсом?

— Боже мой, конечно нет, — рассмеялась она. — С другим человеком.

— А это… — Он запнулся, не зная, как сказать. — Серьезно?

— Я… я не думаю.

— А-а. — Голос его звучал сердито. — Хорошо, тогда приноси завтра вечером.

— Я правильно услышала, — позже спросила у нее Клара, — что ты сегодня идешь на свидание? Это тот самый Говард Биль, о котором говорил Лестер?

— Тот самый. — Элиза скорчила рожицу.

— Но если он тебе не нравится, зачем себя мучить и ходить к нему на свидания?

— Потому что мне никак не удается придумать серьезную причину для отказа. Я знаю, что это, должно быть, звучит глупо, но…

— Ты одинока. Хорошо, но не стоит пытаться нарушить свое одиночество, вступая в отношения с тем, кого ты не можешь выносить. Тогда тебе очень трудно будет выпутаться из такой ситуации, милая. Есть мужчины, которые вообще не понимают отказов, даже если ты будешь выпихивать его из своего дома и кричать: «Нет». У меня такое чувство, что твой Говард может оказаться как раз такого сорта.

— Он не мой, Клара.

— Тогда скажи ему «нет» прямо сейчас, и дело с концом.

Элиза вспомнила про совет Клары, когда Говард заехал за ней вечером. Он торопил ее сесть в машину и на огромной скорости увез за город. Всю дорогу он изрекал банальности типа того, что «весна — самое приятное время года», и делал шутливые замечания о «забавах молодых людей», при этом застенчиво посматривая в ее сторону.

Свернув в пустынную сельскую местность, он притормозил у края дороги.

— Полагаю, пора, — начал он, — подумать о нашем будущем. Нам обоим известна причина нашего знакомства. — Элиза была рада, что он не употребил слово «дружба», иначе бы он просто осквернил это понятие. — Мы оба ищем брачного союза и оба заинтересованы друг в друге. Я предлагаю заключить помолвку на испытательный срок, затем мы поженимся. Я также предлагаю, чтобы все это было сделано в кратчайшие сроки. Мне нужна хозяйка, мне нужна жена… — Элиза заметила нотку превосходства. — И вам нужно, чтобы кто-то заботился о вас и содержал, когда вы станете старше. Что вы на это скажете?

А что она могла сказать? Клара велела ей: «Скажи ему «нет», и дело с концом».

— Ну, я… я не уверена… — Что с ней такое? Это было не похоже на отказ. — Я не уверена…

— Не уверены, что я даю вам достаточно времени? Но мне казалось, что вы не менее, чем я, горите желанием найти брачного партнера. Наверняка мне нет нужды говорить о моем финансовом состоянии и рассуждать о том положении, которое я могу вам обеспечить, дом и так далее…

Ей захотелось закричать: «А как же любовь?» — но она только сказала:

— Вам ведь не нужен сейчас определенный ответ? Мне хотелось бы подумать несколько дней…

Он вздохнул:

— Хорошо, если вы желаете играть в скромницу. Но я должен дать вам понять совершенно определенно, что я не намерен ждать долго. — Он завел мотор. — Вот что я вам скажу, когда мы в следующий раз встретимся, я покажу вам мой дом. Тогда у вас будет наглядное свидетельство превосходства моего образа жизни.

Говард остановился у дома Элизы. Она предложила ему кофе, но он отказался. Под лампочкой в холле он схватил ее за плечи и поцеловал. Его губы показались ей такими же омерзительными, как и в прошлый раз, и ей пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы сдержаться и не оттолкнуть его. Когда она провожала его на крыльце, вниз по ступеням сошел Лестер, произнеся с сарказмом:

— Какая трогательная сцена! Элиза провожает своего друга. Счастливчик!

— Что ты здесь делаешь? — с горечью спросила она, сердце ее защемило.

— Я зашел сюда с единственной целью пошпионить за твоей личной жизнью, — усмехнулся он. — Зачем же еще? У меня же только злобные мотивы, сама знаешь.

— Ой, замолчи, — простонала она и пошла на кухню, чтобы приготовить вечернюю чашку чая для отца.

Он последовал за ней и встал в дверях.

— Я должен тебе новую куртку.

— Ничего ты мне не должен.

— Хорошо, тогда так. Я желаю купить тебе новую куртку.

— Спасибо, не надо.

— Так что же, — продолжал он так, будто она ничего и не говорила. — Когда мы пойдем ее покупать?

— «Мы»?

— Ну да, мы. Я же за нее плачу и хочу посмотреть, на что уйдут мои деньги. Если только, — с намеком продолжил он, — ты не хочешь, чтобы я дал тебе открытый чек, как мужчины выдают своим любовницам.

Она покраснела от такого грубого оскорбления и отвернулась.

— Завтра днем? — бесцветным голосом спросила она.

— Я за тобой заеду, — сказал он и вышел, ухмыляясь.

Когда Лестер позвонил, Элиза была уже готова. Он не стал выходить из машины, просто крикнул ей. Девушка выбежала на улицу, он перегнулся через сиденье и открыл дверцу.

— На свидание приходишь минута в минуту, — иронично заметил он. — Чего еще может желать Говард от жены?

— Поэтому ты и познакомил нас? — поинтересовалась она. — Решил, что мы идеально подходим друг другу?

— Ну, — сказал он, оглядываясь через плечо и отъезжая от края тротуара, — это слишком сильно сказано, но, несомненно, он в состоянии дать женщине все, что ей нужно.

— Кроме одной жизненно важной вещи.

— Ты что, опять будешь говорить о любви? Если да, то забудь. Это миф.

Она в раздражении отодвинулась от него к самому краю.

— Ты собираешься выйти за него замуж?

— Я… я не знаю.

Он резко повернул голову к ней.

— Но ведь ты не можешь серьезно об этом думать после всего, что ты о нем говорила? — Он подождал ответа, но тщетно. — Так, значит, деньги, положение в обществе, всевозможные удобства — собственно, все, что ты раньше с таким презрением отвергала, — значит, все это в конце концов победило?

— Да не то чтобы, — медленно проговорила она. — Просто… Впрочем, не важно.

— Тогда в чем же дело? В его «танковом» напоре?

Она пожала плечами. Как сказать ему, что она боится общаться с Говардом, потому что он как будто имеет над ней какую-то власть, он тащит ее за собой на прицепе, как паровоз — вагоны?

— Скажи же, Элиза. — Его голос стал удивительно нежным. — Я тебя слушаю.

Она покачала головой:

— Тебе бы я стала изливать свою душу, в последнюю очередь. Ты никогда не принимаешь меня всерьез.

— А вот в этом, моя дорогая Элиза, — он положил руку на ее ладошку, которую она держала на коленях, — ты ошибаешься. Я к тебе отношусь очень серьезно, особенно когда ты говоришь, что ненавидишь меня.

Она уныло скользила взглядом по витринам модных магазинов и супермаркетов, которые они проезжали.

— Пока не забыл, — прервал Лестер ее размышления. — Мне завтра очень кстати была бы помощь. Не сделаешь мне одолжение? Я на дару дней еду на север, ты знаешь, и мне нужно привести дела в порядок перед отъездом.

Ее сердце подпрыгнуло от радости. Этой просьбы она ждала.

— Да, я тебе помогу.

— Хорошо. Встретимся на месте. Приготовься к тяжелой работе, часа на два. Так, где мы с тобой будем покупать куртку?

— Я подумала — не заехать ли к Уилфреду Френли. У него обычно бывает хороший выбор.

— К старине Френли? Он все еще держит магазин? Я думал, он уже давно на пенсии. — Лестер задумчиво смотрел перед собой, заезжая на стоянку. — А он не был, кстати, на вашем митинге протеста в тот день в лесу?

— Что-то у тебя слишком хорошая память.

— Да ну? — усмехнулся он. — Давай выходи из машины. — Он пихнул ее, и вовсе не слабо, так что она кубарем выкатилась из микроавтобуса.

В магазине царил полумрак, как будто владелец экономил на электричестве. Прилавок был деревянный, темно-коричневый. В зале не было никаких современных приспособлений, и вся атмосфера была такой, словно двадцатый век еще не наступил. Однако одежда была на удивление современной, хорошего качества, и выбор был широкий.

Лестер облокотился локтем на прилавок, задумчиво скрестил ноги в тяжелых сапогах и стал нетерпеливо барабанить пальцами по деревянной стойке.

— Да, сэр, — негромко проговорил низкий угодливый голос. — Чем могу вам помочь?

— Эта дама желает выбрать себе куртку.

Уилфред Френли, монументальных размеров и опытный в суждениях, с задумчивым видом вышел из-за прилавка и спросил Элизу, что именно ей нужно. Рукой он обвел весь магазин с его содержимым:

— Пожалуйста, дорогая, пройдите, посмотрите, что вам понравится. Примерьте все, что вам приглянется. На всех вещах есть ценники.

— Так как платить буду я, — сказал Лестер, — не старайся гнаться за дешевизной. Выбирай самое лучшее. А то Говард тебя бросит.

Элиза кинула на него недобрый взгляд, но он только усмехнулся. Других покупателей в магазине не было.

— А скажите, мистер Френли, — начал Лестер, и в глазах его загорелся боевой огонек. — Каково ваше мнение о строительстве в поместье Дауэс-Холл, которое ведет фирма «Кингс»?

Мистер Френли осторожно и безо всякой необходимости переставил несколько коробок с носовыми платками, выставленными на прилавке. Глаза его, хитрые и проницательные, быстро зыркнули по рабочей одежде Лестера.

— А вы сами оттуда, сэр? Вы как-то связаны с этой фирмой?

— А-а-а… да. Я возглавляю строительство.

Глаза Уилфа Френли впились ему в лицо.

— Вы, случайно, не внучок мистера Кингса, сэр? — При этих словах лицо его вдруг расплылось в широкой улыбке. — Ну конечно. Я помню вас еще вот таким пацаном. Вы весь были в царапинах, да, если я вас ни с кем не путаю. Вечно лазили на эти деревья, и вам всегда доставалось от вашей матушки. — Тут его улыбка испарилась.

Лестер догадался, почему это произошло, и подхватил тему:

— Жаль, — отозвался он, выводя старика на открытый бой, — что пришлось их все срубить, да?

— Да, очень жаль, — осторожно откликнулся Френли и окинул профессиональным взглядом Элизу, которая в этот момент натягивала на себя куртку с капюшоном. — Хотя… — Улыбка снова заиграла на его лице. — Я тут как раз на днях говорил своей женушке, как вы там хорошо все застроили.

Элиза застегнула «молнию» доверху, и Лестер придирчиво оглядел ее.

— Красный. Мне нравится. Он тебе идет. Как-то оживляет тебя, знаешь, придает тебе что-то такое… Будешь брать?

Она неуверенно проговорила:

— Вообще-то она немного дороговата.

— Я же тебе сказал, что это не имеет значения. — Он вынул свой бумажник.

— Лестер, ты не против, если я присмотрю себе заодно и брюки, раз уж я здесь? Мне нужны новые брюки.

— Красные, — с надеждой подсказал он. — Чтобы сочетались с курткой?

— Да, у нас есть брюки, мисс, — сообщил мистер Френли. — И красные тоже есть. Они будут очень хорошо смотреться с курткой, как верно заметил джентльмен.

Лестер снова повернулся к старику:

— Значит, вы считаете, что мы хорошо там ведем строительство?

— Знаете, ведь бывают поместья плохие, а бывают хорошие. Ваше вот хорошее. — Он уже проникся этой темой. — Во-первых, дома высокого качества, это видно даже на глаз. Лучше, чем ваш дедушка строил в свое время, если позволите мне так сказать. Потом, они довольно далеко друг от друга. И несколько деревьев даже уцелело.

— И мы планируем посадить еще деревья, чтобы заменить те больные вязы, которые пришлось срубить. — Лестер резко повернулся к Элизе, чтобы посмотреть, слышала ли она его последние слова, и улыбнулся, увидев в ее глазах удивление. — Что ж, Мистер Френли, приятно сознавать, что вы ничего не имеете против нашего строительства. Но кое-кто имеет на нас зуб, и мне очень хотелось бы узнать, кто именно.

— Да, я читал в местных газетах, у вас там были какие-то неприятности с ворами.

«Сейчас Лестер, — сердито подумала Элиза, кладя на место брюки и беря другие, чтобы их примерить, — попытается выманить у него какие-нибудь догадки по этому поводу».

— Я помню, — сказал мистер Френли, — что в тот день на митинге была шумная кучка каких-то юнцов.

— Да, — мрачно подтвердил Лестер. — Мой дедушка тоже их запомнил, у него были на это причины. После митинга они разбили все окна у него в доме. Вы полагаете… э-э-э… что это могут быть они… что их кто-то мог подкупить?

«Сейчас он вложит эти слова в уста старика», — подумала Элиза, таращась в широкую равнодушную спину Лестера. Она подошла к прилавку и протянула брюки.

— Возможно, вы и правы, — забормотал мистер Френли. — Весьма вероятно; — Он взял у Элизы брюки. — Вы берете эти, мисс? Красные, под цвет куртки. Вы сделали правильный выбор.

— Вот это да, — заметил Лестер. — Это событие, которое бывает раз в жизни. Она действительно послушала моего совета!

— Считать ли их вместе с курткой, мисс? — спросил мистер Френли.

Элиза открыла было рот, чтобы сказать: «Нет, отдельно», но Лестер опередил ее:

— Да, пожалуйста, я расплачусь.

— Но, Лестер, — запротестовала Элиза. — Я совсем не хотела…

Он махнул рукой, чтобы она замолчала, и подал мистеру Френли пачку банкнотов. Тот взглянул на него, благодушно улыбаясь:

— Вы, наверное, собираетесь…

— Нет, — твердо ответил Лестер. — Не собираемся. Мы просто хорошие друзья.

Элиза резко отвернулась, а мистер Френли только и произнес: «О!» — но произнес он это так, что девушка разозлилась.

Лестер пошутил, помогая ей сесть в машину:

— Ну, теперь все начнут чесать языками. Я купил тебе одежду. Если весть дойдет до Говарда, он вполне может вызвать меня на дуэль! — Он выехал на главную дорогу. — Что ж, — тихо продолжил он, и в голосе его послышался странный вызов, — тогда пусть победит сильнейший.