МИР ТИШИНЫ

Пикар Макс

ПРИРОДА И ТИШИНА

 

 

1

С человеческой точки зрения природная тишина противоречива. С одной стороны это блаженная тишина, поскольку она наделяет человека смутным ощущением того великого безмолвия, что царило над миром до того, как появилось слово, принесшее за собой и всё остальное. И в то же время она подавляет тем, что возвращает человека обратно в то состояние, в котором он пребывал до сотворения языка; до сотворения самого человека. Изначальная тишина словно угрожает опять лишить его слова.   

Будь человек всего лишь частью природы, то он никогда не был бы одинок. Он был бы постоянно связан со всем через тишину - но связью, касающейся только природной стороны своей натуры. Однако, человек не только часть природы, он также и дух, а духу одиноко, если он связан со всем лишь посредством тишины, ибо для связи с миром духу необходимо слово. И тогда дух уже более не одинок в присутствии безмолвной природы: он говорит и при этом пребывает в тишине. При помощи слова он может сотворить тишину. То, что слово способно породить из себя нечто совершенно иное, отличное от того, что содержится во внешней данности слова, а именно - нежданную тишину, свидетельствует о божественном происхождении слова.

Связь вещей с тишиной непрерывна, связь же со словом привязана к данному моменту. Однако в слове является момент истины, и это - момент Вечности.

Мы сказали уже, что связь  вещей с тишиной непрерывна; она воздух, которым дышит природа. Движения природы суть движения тишины. Смена времён года протекает в ритме тишины - она покрывает собой порядок смены времён года.  

Безмолвие природы есть первичная действительность. Все проявления природы направлены лишь на то, чтобы сделать тишину ясно видимой. Они - образы тишины, выставляющие не столько себя, сколько тишину, подобно знакам, указывающим на местопребывание тишины. 

 

2

Вначале, ещё задолго до вещей,  была тишина.  Лес рос, словно подражая ей: ветви деревьев подобны тёмным линиям, следующим за движениями тишины; листья густо покрывают ветви, словно тишина желает утаить себя.

Птицы поют в лесу. Звуки эти не направлены против тишины: они суть взор самой тишины на лес.

С разрастанием тишины разрастается и лес. Листья опадают кучнее, а птицы поют звонче. Но теперь ясный взор тишины более не способен пронзать лес.

  Широкая спина горы... Кротко подставляет она себя человеческому взору и смиренно ждёт, когда же человек издаст крик. И тогда лес подхватит слово и вернёт его человеку, ибо оно принадлежит человеку, а не лесу.

После эха тишина становится ещё глубже, но там, где в сторону горы промчалось эхо, лесная опушка словно преобразилась.

Цветы за лесом напоминают растаявшую и сверкающую на солнечном свете тишину.

За лесом - озеро: оно подобно печати, наложенной тишиной на поверхность земли. Или внезапно оно может показаться серо-голубой плитой, прибитой к земле и не дающей тишине окончательно распасться и засыпать собою всё вокруг.

По обе стороны озера видны два пароходика - медлительные, настороженные, внимательные. 

Рядом с озером стоит мощное дерево. Его тяжёлый ствол вдавлен в землю, подобно огромному колу, вбитому в тишину. Но тишина взвилась вверх по стволу, и раскинувшаяся крона дерева словно расчищает пространство для тишины.

Вещи природы преисполнены тишины. Они как будто огромные запасы её.

Лес напоминает огромный резервуар тишины, из которого струится тонкий, медленный поток, наполняющий воздух своей прозрачностью.

 Гора, озеро, поля, небо - они словно только и ждут сигнала, чтобы опорожнить собственную тишину на шумные вещи человеческих городов.

Птица летит из одного конца долины в другой. Своим тельцем она похожа на клубок тишины, запущенный кем-то сквозь пространство, как мяч. Словно мяч птичье пение рассекает воздух, и тишина становится ещё явственнее после каждой трели, изданной птицей.

В ждущем спокойствии тишина разрастается в вещах. Вещи как будто утопают в тишине, они словно её внешний край. Именно это случилось со старыми деревнями на горных склонах Тичино. Они погрузились в тишину, подобно кораблям, покоящимся на дне океана, а облака над ними похожи на пёстро раскрашенную рыбу, однажды столкнувшуюся с огромными обломками на дне моря и теперь держащуюся от них на солидном расстоянии.

Люди, неспешно прогуливающиеся по этим деревням, похожи на водолазов, извлекающих с морского дна утерянные сокровища тишины.

Тот, кто вошёл сюда ещё разговаривая, уходит уже в полном безмолвии.

 

3

С приходом весны из тишины возвращаются вещи, уже более сосредоточенными на самих себе.

Весной, когда листья подобно бабочкам робко оседают на ветвях деревьев, а синее небо так беспрепятственно переливается в их кронах, что кажется, что листья трепещут скорее в небе, чем в кроне, в такие моменты дерево больше относится не к тишине, а к небу и к самому себе.

Олень в прыжке проносится мимо двух деревьев, и яркие пятна на его шкуре похожи на звук, промчавшийся в тишине.

Затем неожиданно появляется месяц, чей серп подобен открывшейся прорези, сквозь которую на лес устремляется тишина и вскоре заполняет собою всё вокруг. 

В разгар летнего дня в мир врывается тишина. Кажется, замерло само время, скованное этим внезапным толчком.

Небосклон простирается ввысь, и небо подобно вышнему краю безмолвия.

Земля низко проседает. Виден лишь её край - это нижний край тишины.

Гора, деревья и разбросанные дома словно последние остатки всего того, что полуденная тишина тщательно впитала в себя. Сгустившаяся тишина замерла, и кажется, сдвинься она хоть чуть-чуть, то сгинут и эти последние остатки.

В небе медленно летит птица, и её движения подобны тёмным нитям, удерживающим тишину заключённой в себе. Словно тишина может развернуться в любой момент и затянуть всё в себя.

Не темнота, но свет принадлежит тишине. Никогда не бывает он так ясен, как в летний полдень, когда тишина окончательно превращается в свет. 

Тишина словно раскрывается перед нами, и свет предстаёт сущностью тишины.

В эти летние дни тишина обнажена, и неприкрытый свет бросается в глаза. Ничто не движется, ничто даже не смеет сдвинуться.

Свет настолько точно выражает суть тишины, что всякое слово кажется лишним. Свет предстаёт воплощением тишины.

Порой из нас исходит свет глубинный, и всякий свет иной уже не нужен больше. (Гёте)  

 Ночью тишина спускается ближе к земле. Земля покрывается тишиной, и кажется, что она проникает даже сквозь поверхность земли. Слова дня растворяются в тиши ночи.

Вдруг в ночи раздаётся птичье пение. И песня эта подобна  остатку всех дневных звуков, в страхе обнявших друг друга и нашедших в пении птицы своё укрытие.

По озеру скользит лодка, и удары вёсел о воду подобны стуку о стену тишины.

Ночью деревья тянутся ввысь, словно своими стволами подхватили что-то и собираются передать тишине. Наследующее утро стволы кажутся более вытянутыми, чем  до этого вечером.

Отчуждённые от себя и отчуждённые от места собственного пребывания вещи стоят в ночи словно днём тут их не было и в помине, и только ночью, незаметно для них самих,  их расставила тишина. Они тайно прибыли сюда на тишине, как на корабле: как Одиссея вынесло на Итаку, и на морском берегу сокровища лежат вокруг него, так же и вещи выносятся в ночь.

 

4

Порой безмолвие природы выглядит как бунт - словно оно жаждет вторгнуться в человеческое слово.

Ветер воет, несясь сломя голову, как будто в поисках слова, чтобы вырвать его из говорящих человеческих уст; слово исчезает в завывании ветра.

Когда завывает ветер, природа напугана тем, что тишина может оставить её и место безмолвия займёт что-то иное.

В бурю тишина съёживается, но в блеске молнии, озаряющей лес и обгоняющей гром, вырывается стрелой.

В гнущихся деревьях сквозит страх. Это страх существа перед лицом изменения и превращения.

Но вот внезапно всё стихло.  Неистовый ветер разбил все звуки вдребезги.

Море грохочет. Оно словно жаждет разорвать себя, словно вздымающимися волнами желает обнажить себя.

Но вдруг оно погружается в себя, словно в собственной глуби нашло то, что искало; и морские глубины вновь накрывает покой. 

Ночью нити луны подобно сетям проникают вглубь моря. И теперь, когда под гнётом тишины, море утопает в самом себе, это похоже на то, когда в звучании моря растворяются все человеческие звуки и испуганный человек издаёт вопль, обращённый к себе.  

Огонь... Когда в потрескивающем огне замирает пламя, а затем вновь возвращается во внезапной вспышке, то кажется, что огонь решил ухватиться за что-то - отчего и замерло пламя, - но потом вздымается ещё выше и яростнее в ещё более глубоком отчаянии.

 

5

Когда в природе тишина сгущается так плотно, что кажется, что все проявления природы не более чем скопление этой тишины, то человек словно бы лишается слова, а само слово - является всего лишь разломом в тишине.

Есть ли в мире другая страна, чьё безмолвие столь же  совершенно? Здесь, в краю эскимосов ветер не гуляет в ветвях, ибо на них нет листьев. И птицы не поют. Нет журчания бегущей воды. Нет зверей, испуганно скрывающихся в темноте. Нет камня, соскользнувшего под стопой человека и упавшего затем в реку, ибо все эти камни прочно вмёрзли в землю и похоронены под покровами снега. И всё же слово отнюдь не умерло: это только обитающие в одиночестве существа стали бесшумными и невидимыми.

Это спокойствие, такое уединяющее, так успокаивающе действующее на мои изношенные нервы, постепенно начало наваливаться на меня тяжёлым бременем. Пламя жизни внутри нас забиралось всё глубже в своё тайное убежище, и сердца стали биться медленнее. Скоро настанет день, когда нам нужно будет встряхивать себя, чтобы возобновить биение сердца. Тишина сковала нас,  мы глубоко погрузились в неё и оказались на дне колодца, выбраться из которого было неимоверно сложно. (Гонтран де Понсинс, "Каблуна")

В этой цитате можно расслышать человека, дрожащего от страха быть поглощённым тишиной и стать частью природного безмолвия. Его слова как будто взрасли в тишине - в подбирающейся всё ближе тишине; они подобны длинным теням, отбрасываемым на стену безмолвия. Они словно последняя попытка удержать эту надвигающуюся стену.

Тишина природы вдавливается в человека. Человеческий дух подобен небу над широким простором тишины. Дух превращает природное безмолвие в часть человеческого мира. Он берёт чистую природную тишину и соединяет её с тишиной, породившей слово и несущей на себе печать безмолвия Бога.