Митч посвятил попыткам не думать об Эбби целый день. Для этого он решил загрузить себя разнообразными делами. Сначала он закончил уборку домика, потом съездил в соседний городок за продуктами и другими необходимыми покупками. Несколько часов он размышлял над своими дальнейшими планами, а также над последствиями осуществления этих планов. Под конец рабочего дня он наконец съездил в Смолл-Плейнс и приступил к делу. Припарковав автомобиль на одной из боковых улочек, он надвинул на глаза бейсбольную кепку и направился в центр города, стараясь не встречаться взглядом с прохожими.

Повсюду, где Митч проходил, он видел последствия урагана.

Ураган…

Он слышал это слово у себя в голове и чувствовал, как из его груди рвется сухой невеселый смех. Он попал в самое сердце урагана. Его подхватил и понес смерч секса, воспоминаний, обнаженных сожалений и мимолетного восторга. Это длилось недолго. Смерч швырнул его на твердую, каменистую землю. Он чувствовал себя искалеченным и использованным. Его захлестывала горечь обиды, но он сказал себе, что и не мог бы чувствовать себя иначе, готовясь впервые за семнадцать лет войти в двери родительского дома.

А потом он напомнил себе, как уже неоднократно делал это за последние семнадцать лет: «Никто не любит мучеников. Ты проиграл. Смирись». Сразу вслед за этой мыслью пришла другая, исполненная жестокой и сладостной энергии: «Сведи счеты».

* * *

История повторялась.

Ранним вечером, когда сумерки окрасили прерию в лиловый цвет, Митч собственным ключом открыл дверь большого дома в конце длинной подъездной дорожки. Он шагнул внутрь, не постучав и не позвонив, потому что… «Какого черта! Я его сын и не собираюсь звонить перед тем, как войти в собственный дом». И тут, совсем как в прошлый раз, не успел он закрыть за собой входную дверь, как из кабинета вышел судья.

— Привет, папа.

— О боже, Митч!

Отец смерил его взглядом, и Митч, не мигая, встретил этот взгляд. Он думал, что будет шокирован тем, как сдал отец. На самом деле он обнаружил, что этого не произошло. Его старик по-прежнему был выше его ростом. Волосы хотя и поредели, но совсем незначительно, и по-прежнему были скорее русыми, чем седыми. Отец сохранил свою внушающую почтение осанку. Очки для чтения сползли ему на кончик носа, и он смотрел на сына поверх оправы. Митч понял, что представлял себе отца постаревшим и выглядящим на все девяносто, в то время как ему было всего шестьдесят семь, что по нынешним временам считалось относительно молодым возрастом.

Сказать, что Митч ни разу после отъезда из Смолл-Плейнс не видел своих родителей, было бы неправильно. Они приезжали на церемонию вручения дипломов. Но их не было на его свадьбе, потому что Митч их не пригласил. Они не видели его сына, своего единственного внука, хотя бывшая жена Митча смягчилась и тайком переслала им несколько фотографии. Узнав об этом, Митч пришел в ярость. Впрочем, как ей было понять бурлящее в его душе чувство обиды! Откуда она могла знать, как предали его самые близкие люди! Митчу всегда казалось, что она уверена в том, что он каким-то образом умудрился заслужить подобное отношение, что у всей этой истории есть обратная сторона. Ее можно было понять. С одной стороны, жить с Митчем было сложно, кроме того, разве будут родители так вести себя с сыном без веских на то оснований? Но ведь она ни разу не видела его родителей, и Митч неоднократно ей об этом напоминал. Одной встречи хватило бы, чтобы понять, какими жесткими и безжалостными они могут быть. Но в чем он перед ними провинился? На этот вопрос Митч неизбежно наталкивался в своих попытках проанализировать ситуацию. Именно это он и пытался внушить жене. Он не сделал ничего дурного, тем не менее они вели себя так, как если бы он совершил ужасное преступление, как будто они его стыдились и сделали ему одолжение, лишив его всего, что он знал и любил. Они ни разу не побывали ни в одной из квартир, в которых он жил в Канзас-Сити. Он не был уверен в том, что отец вообще знает, чем он зарабатывает на жизнь. В какой-то момент они все просто перестали делать вид, что все еще являются семьей.

Они не ответили на письмо, в которое его жена вложила фотографии сына. Это наконец убедило ее в том, что в рассказе мужа есть доля истины.

— Я приехал, — спокойно сказал Митч. — .Можно войти?

Судья потряс головой, словно отмахиваясь от невидимых мух.

— Почему ты приехал?

— Я хотел увидеть мамину могилу.

— Раньше надо было приезжать.

Митч почувствовал, что его лицо сводит спазм гнева, выходящего из-под контроля.

— У меня есть кофе, — быстро произнес отец.

Он развернулся и направился в кухню, как будто ожидая, что сын последует за ним.

После мгновенного колебания Митч решил не покидать дом, громко хлопнув на прощание дверью. Он сделал шаг, потом еще один и вслед за отцом пошел в кухню.

* * *

— Дом почти не изменился, — заметил Митч за чашкой жуткого растворимого кофе, который по какой-то непонятной причине нравился его отцу. — Да и ты тоже.

— Да. Изменилась только твоя мать.

Митч ощетинился и хотел ответить какой-то резкостью, но вдруг понял, что отец произнес это совершенно спокойно, что он подразумевал ее болезнь. Если бы старик только попытался намекнуть на то, что в болезни матери повинен Митч, он послал бы его к черту. Но пока все шло достаточно дипломатично и деликатно. Вместо того чтобы обругать отца, Митч потянулся к сахарнице в тщетной попытке исправить напиток. Когда он покинул дом, он был совершенно равнодушен к кофе. Сейчас он не мог без него жить. Сейчас многое в его жизни было не так, как раньше. Привычка к кофе, по его мнению, была одной из наиболее невинных перемен.

— Это точно был Альцгеймер?

— Не знаю. Я отказался от вскрытия.

Митч мало что знал об этой болезни, но ему было известно, что для точного диагноза необходимо иссечение головного мозга.

— Почему?

— А какой в этом смысл?

— Пожалуй, ты прав. — Митч помешал кофе. Сидящий напротив отец взял салфетку и смахнул со стола невидимые крошки. — Это было очень тяжело? Я имею в виду ее болезнь.

— А ты как думаешь? Нам пришлось нелегко.

— В каком она была состоянии в самом конце?

— Иногда она меня узнавала, иногда нет.

— А как она сама это воспринимала?

Отец слегка нахмурился, как будто Митч задал вопрос, ответ на который он не приготовил заранее.

— А я откуда знаю?

Это был честный ответ. Но Митчу казалось, что отец мог бы ответить иначе. Он мог бы сказать, что она не страдала. Он мог бы сказать, что она очень страдала. Он мог найти миллион способов, чтобы описать жизнь очень умной женщины, постепенно теряющей рассудок. Но Митч отметил, подобно врачу, собирающему симптомы, необходимые для правильной постановки диагноза, что на вопрос «В каком она была состоянии в самом конце?» отец ответил как ярко выраженный эгоцентрик. В центре события был он, а не она. Митч знал, что если бы его родители поменялись местами, мать ответила бы точно так же. Других таких самовлюбленных людей он в своей жизни не встречал. Он подозревал, что они просто идеально соответствовали друг другу, живя в одном мире, но следуя параллельными путями.

— Она жила галлюцинациями и прошлым, — все также спокойно продолжал отец, — но, по крайней мере, она всегда знала, кто такой Джефф.

На какую-то долю секунды Митч растерялся. О ком он говорит? Потом он вспомнил, и его охватило чувство стыда за собственную глупость, к которому примешивалась ревность. Речь шла о его брате, о приемном сыне, который занял его место в странном порядке вещей, именуемом его семьей. Они привозили четырехлетнего Джеффа на церемонию вручения дипломов. «У моего сына есть дядя, с которым он может никогда не встретиться», — подумал Митч. На мгновение его оглушило осознание того, что в этой кухне проходила жизнь семьи, о которой ему совершенно ничего не известно.

— Я хотел бы с ним встретиться, — произнес он, не будучи до конца убежденным в том, что говорит правду.

Впервые отец как будто растерялся.

— Его нет дома, — ответил он.

— Хорошо. В другой раз. Он водит машину?

— Ему семнадцать лет.

— То есть ответ «да»? — Митч пожалел о своем сарказме, как только эта фраза сорвалась с его губ. Ему нужна была информация, и он понимал, что ничего не достигнет, прижав отца к стене. — Я спрашиваю об этом потому, что он мог бы приехать ко мне на ранчо. Если захочет, конечно. Я там остановился.

— Не понял.

— Я хочу сказать, что живу в нашем домике на ранчо.

Отец прищурился, обдумывая это сообщение.

— Мог бы спросить разрешение.

— Да, мог, но я этого не сделал. А теперь уже поздно.

— Надолго ты приехал?

Митч не стал язвить в ответ, просто сказал:

— Пока мне не удастся кое с чем разобраться, папа.

Отец откинулся на спинку стула, мгновенно поняв, на что он намекает.

— Оставь это в покое.

— Что оставить в покое? — мягко поинтересовался Митч, хотя под этой мягкостью отчетливо ощущался яд.

С каждой последующей фразой его голос звучал все громче, а яд сочился все сильнее.

— Оставить в покое безымянную могилу? Оставить людей в полном неведении относительно того, кем она была и что с ней случилось? Оставить всех моих друзей и знакомых с кучей вопросов? Ведь они до сих пор не могут понять, почему я так стремительно покинул Смолл-Плейнс и больше не возвращался. Ты считаешь, что я все это должен оставить в покое, папочка?

Его ярость не тронула отца. Он привык к страстям, как реальным, так и притворным, постоянно кипящим в суде.

— Семнадцать лет у тебя хватало ума не копаться в этом дерьме.

— Не буди лихо, пока оно тихо? — Смех Митча прозвучал как рыдание.

— Можно сказать и так.

— Господи, какой же ты ублюдок!

— А ты неблагодарный сын, — бросил в ответ отец.

— Неблагодарный?

Митч от удивления даже рот открыл.

— Я тебя защищал! — взревел внезапно рассвирепевший отец.

— Ты мне не поверил!

— Разве ты ничего не понял, сын? Прошло столько лет, а ты так ничего и не понял?

— Что? Что я должен был понять?

— Конечно же, я тебе поверил! Мы с мамой оба тебе поверили. Она верила, пока окончательно не утратила память, а я верю и посей день. О боже! Конечно, я тебе верю. Но это ничего не меняет, потому что, кроме меня, тебе не поверит никто. Твое слово было бы словом подростка против слов самых уважаемых людей штата. И с тех пор ничего не изменилось. Это по-прежнему так, Митч.

— Ты ничего не слышал о проверке на детекторе лжи?

— Суд не принимает к рассмотрению результаты таких проверок, — отмахнулся отец. — О господи, Митч, ты же юрист и сам это отлично знаешь! А какие еще доказательства ты сможешь представить? Если Квентин и Натан сделали то, что, по твоим словам, они сделали, тебе ни за что этого не доказать. Натан был шерифом! Ты думаешь, он не позаботился о том, чтобы уничтожить все улики? Квентин — врач. Ты сомневаешься в том, что он сделал то же самое? Но даже если бы ты располагал доказательствами того, что они скрыли ее личность, что дальше? Не существует улик, указывающих на то, отчего она умерла, как и на то, кто ее убил. У тебя нет ничего, кроме уязвленного самолюбия, Митчелл. У тебя было семнадцать лет, чтобы примириться с этим фактом, потому что ни ты, ни даже я не в состоянии ничего изменить.

Они долго смотрели друг другу в глаза.

— Ты выбрал их, а от меня предпочел отказаться, — наконец сказал Митч.

— Нам необходимо было здесь жить, — холодно ответил его отец тем безапелляционным тоном, к которому прибегал всякий раз, когда речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Ты уехал, а мы остались. Кроме того, я им доверял.

— Что?

— Они мои лучшие друзья, такие же, какими были для тебя Рекс и Эбби. Я всегда считал, что даже если они сделали то, что ты видел, значит, у них имелась на то веская и уважительная причина. Поэтому я и не стал в это вмешиваться.

— Веская и уважительная?

— Я верю тебе, — повторил отец. — И я доверяю им.

— Бог ты мой!

Митч отвернулся и невидящим взглядом уставился в кухонное окно.

Его потрясло то, что он услышал. По словам отца, не было ничего дурного в том, что его друзья скрыли личность погибшей девушки, в результате чего она была похоронена в безымянной могиле. Кроме того, он утверждал, что никому нет никакого дела до того, кто ее убил. И это все, не считая спокойного отношения к тому, что этим двум мерзавцам сошли с рук угрозы в адрес его сына в случае, если он кому-то расскажет о том, что видел. И все же Митч ничего не мог поделать с радостью, охватившей его при словах отца «Мы с мамой тебе поверили». Он презирал себя за эту слабость, но ему казалось, что все семнадцать лет опадал именно этих слов, хотя даже и не мечтал, что отец когда-нибудь их произнесет.

И все же что-то здесь было не так.

— Если ты мне поверил, то почему только сейчас об этом сказал?

Впервые в жизни Митч увидел, как на глаза отца наворачиваются слезы.

— Мы не хотели, чтобы ты возвращался. Мы считали, что это небезопасно. Мы понимали, что ты можешь нас возненавидеть, но у нас не было выбора.

Митч замер от изумления, пытаясь как-то обработать эту противоречивую информацию. Наконец он медленно произнес:

— Как же ты можешь доверять людям, из-за которых фактически лишился сына?

И снова Митч заметил в глазах отца нечто, чего раньше никогда не видел. Только на этот раз это были не слезы, а растерянность.

— Ты ничего не понимаешь, — ответил отец. — И никогда не поймешь. Но кое-что ты просто обязан понять. Не вороши старое. Если ты меня не послушаешь, то горько об этом пожалеешь.

Митч сидел, откинувшись на спинку стула, и молчал.

* * *

Молчание растянулось на несколько минут. Первым его нарушил отец.

— Хочешь еще кофе?

— Нет.

«Господи, нет!» — подумал Митч. Он с трудом выпил и первую чашку этой гадости.

Вдруг судья моргнул и выпрямился на стуле.

— Вот он опять.

— Кто? Джефф?

Митч обернулся, посмотрел туда, куда был направлен взгляд отца, и заметил какую-то красную вспышку в ветвях растущего во дворе дуба.

— Нет. — Отец встал и подошел к окну. — Снова эта чертова птица.

— Ты увлекся птицеводством?

— Конечно, нет. Иди сюда. Взгляни сам и скажи, что это, по-твоему, такое.

Митч подошел туда, где у окна стоял отец, и начал обшаривать взглядом двор в поисках того, на что указывал судья. Его внимание снова привлекла вспышка алого цвета среди яркой зелени. Он присмотрелся, и ему захотелось протереть глаза.

— Не может быть! — выдохнул Митч и резко обернулся к отцу. — Он все еще жив? Ты все еще держишь Джей Ди?

— Кого? О чем ты говоришь?

Вместо ответа Митч бросился к кухонной двери и выбежал на заднее крыльцо. Красная вспышка взмыла с ветки дуба, рассекла свежий утренний воздух и камнем упала на протянутую руку Митча. Перебирая лапами, большая красная птица добралась до плеча и заглянула Митчу в глаза.

— Джей Ди? Это действительно ты?

Птица издала пронзительный крик, способный воскресить мертвого.

Попугай кричал оглушительно и безостановочно, словно изливая из своей ярко-красной груди все, что накопилось там за долгих семнадцать молчаливых лет.

* * *

Они спустились в подвал и откопали там старую клетку, которая когда-то стояла в спальне Митча, где Джей Ди спал вместе со своим хозяином. В подвале царил такой безупречный порядок, как будто не минуло два года с тех пор, как хозяйка дома напрочь забыла о существовании этого помещения. У Джей Дн была и другая, более просторная клетка, в которой его выносили на веранду. Но та клетка исчезла вместе с птицей, когда, как объяснил Митчу отец, кто-то украл попугая.

— Украл! — потрясение повторил Митч, усаживая попугая на жердочку. — Наверняка мама просто забыла закрыть дверь, и он улетел.

— Твоя мама была на это неспособна.

Митч был вынужден признать, что это и в самом деле было так. Хотя Надин Ньюкист и не была в восторге от шумной птицы, она никогда не забывала закрывать двери, впрочем, как и его отец. Да и попугай стоил слишком дорого, чтобы они допустили подобную небрежность. И все же Митчу с трудом верилось в то, что украденная семнадцать лет назад птица могла загадочным образом появиться на ветке дерева, как будто никуда и не исчезала. Тем не менее именно это и произошло, если только вместо Джей Ди к нему не прилетел его полный двойник.

— Но кто мог его украсть? — спросил он у отца.

— Понятия не имею. И я не могу поверить, что это та же самая птица, Митч.

— Папа, это он. Этот оглушительный крик ни с чем не спутаешь.

— Все попугаи любят пошуметь.

— Да, это так, но не у всех попугаев на клюве есть отметина. Когда он был маленьким, его укусила за клюв другая птица. Неужели ты не помнишь эту зазубрину? Она считается дефектом, из-за которого мне уступили в цене.

— Тебе придется найти его хозяина.

Митч уставился на него.

— Еще чего! Я его владелец. Папа, это Джей Ди. Это моя птица. Если ты думаешь, что я стану разыскивать подонка, который его украл, то ты сошел с ума.

— Что ты будешь с ним делать? — поинтересовался отец так небрежно, словно речь шла о белке, которую Митч нашел в лесу и принес домой.

— Покормлю его фруктами, которые рассчитываю найти у тебя в холодильнике. Потом съезжу в город и куплю ему корм. Он, наверное, умирает с голоду. А потом я заберу его с собой на ранчо.

Отец промолчал, и Митч заглянул в холодильник в поисках фруктов. Он нашел там чернику и клубнику, положил их на разделочную доску и начал измельчать.

— У тебя есть какие-нибудь подходящие орехи?

По-прежнему не произнося ни слова, отец подошел к шкафу, достал большую банку с орехами и протянул сыну. Митч смешал все в маленькой мисочке и направился на веранду, где стояла клетка с попугаем, но отец остановил его.

— Надеюсь, ты приехал сюда не для того, чтобы создавать проблемы.

— Проблемы?

— Да. Мы все обсудили, и теперь ты лучше понимаешь ситуацию.

— Проблемы… — повторил Митч, как будто пробуя это слово на вкус. — Тебя волнует, стану ли я спрашивать Квентина Рейнолдса, почему он превратил ее лицо в кровавое месиво, или интересоваться у Натана Шелленбергера, как он это допустил? Ты хочешь знать, стану ли я выяснять, почему они угрожали обвинить меня в ее смерти, если я расскажу кому-нибудь о том, что видел?

Отец, не мигая, смотрел ему в глаза.

— Нет, — заверил его Митч. — Я не собираюсь делать ничего подобного.

Это был честный ответ. Ключевыми словами в нем были «ничего подобного».

Он поставил еду в клетку и принес попугаю мисочку с водой. Несколько мгновений он наблюдал за большой птицей, набросившейся на фрукты и орехи так, будто она действительно изголодалась.

— Так что же ты собираешься делать? — снова спросил отец.

Митч холодно взглянул ему в лицо.

— Возьму своего мальчика Джей Ди, — ответил он, аккуратно снимая со стола клетку с попугаем, — и отвезу его домой.