Митч и Эбби целовались и ласкали друг друга, пока не решили, что путь свободен.

— Так я пошел? — спросил Митч.

Эбби кивнула, испытывая смущение и решимость, страх и волнение одновременно.

Выбравшись из постели, Митч натянул джинсы и рубашку, оставив трусы, свитер, ботинки, носки и зимнюю куртку в комнате Эбби. Увидев, как бережно он пытается спрятать свой набухший пенис, Эбби захихикала. Митч понял причину ее веселья и покраснел, как валентинка, приклеенная к стене над ее постелью.

— Очень смешно, — сделанным сарказмом хмыкнул он.

Оба расхохотались, а Митч заковылял к двери, расставив ноги и всячески демонстрируя, с каким трудом ему это дается. Оба поморщились, когда он повернул замок и раздался щелчок. Митч замер. Убедившись, что никто, кроме них, этого не услышал, он скользнул за дверь, обернувшись только для того, чтобы одарить ее ослепительной улыбкой.

Эбби ответила ему воздушным поцелуем и беззвучным «Я тебя люблю!».

Митч оставил дверь приоткрытой, чтобы бесшумно вернуться в комнату.

Эбби спрыгнула с постели-и на всякий случай сунула его вещи под кровать. Потом надела его красно-белую футболку, которую использовала как ночную рубашку, и вдохнула впитавшийся в нее запах Митча. Затем забралась обратно в постель и принялась ждать.

Она не чувствовала себя виноватой оттого, что солгала матери. В ее семье было принято постоянно врать друг другу. Попавшись на очередном вранье, они только весело хохотали. «Не говори маме, что я съел второй кусок пирога!» — мог сказать отец. «Эбби, не вздумай сказать папе, что я выбросила его старый галстук в мусорное ведро!» — предостерегала Марджи. Эбби лгала, выгораживая свою старшую сестру Эллен. Эллен училась в Канзасском университете, но когда приезжала домой, то лгала, выгораживая Эбби. По мнению Эбби, в этой лжи не было ничего дурного. Она всего лишь позволяла жить, не чувстуя себя обязанной во всем соответствовать ожиданиям других людей. Кроме того, без этого жизнь показалась бы ей пресной и скучной. Митча их привычка врать неизменно приводила в ступор. Члены его крошечной семьи — судья, Надин и сам Митч — тоже лгали друг другу, Эбби это было отлично известно. Но если они попадались на лжи, последствия были куда более серьезными, что вынуждало их быть очень осторожными.

— Вот в этом и заключается разница между нашими семьями, — как-то раз заявила Эбби. — Вы воспринимаете жизнь слишком серьезно. Если вдуматься, то это очень странно, потому что мой папа — врач. Ему постоянно приходится иметь дело с вопросами жизни и смерти, но на нашей семье это никак не отражается. Но если твои родители узнают о каком-то твоем проступке, мне кажется, они готовы тебя за это казнить.

— Мой отец судья, — напомнил ей Митч. — Он к этому привык. Виновен… Невиновен…

Он провел пальцем по шее и прищелкнул языком, как будто перерезая себе горло.

Эбби содрогнулась, отняла палец Митча от шеи и поцеловала его в кадык.

Впрочем, в этом были свои преимущества. Эбби ложь давалась легко. Что касается Митча, то он совсем не умел врать. Даже сегодня, когда он просил Рекса прикрыть его перед родителями, Эбби почувствовала, как он напряжен. Он даже постарался как можно быстрее оборвать разговор с другом. Эбби была уверена, что сразу почувствует, если Митч когда-нибудь попытается ей солгать. Его верность и честность она принимала как нечто само собой разумеющееся. Если он обещал что-то сделать, то обязательно выполнял обещание. Если ему это не удавалось, он всегда объяснял ей причину. С другой стороны, это означало, что если кто-то из ее родителей повстречает его на лестнице и спросит, что он делает в их доме ночью, да еще и босиком, бедняга Митч, скорее всего, брякнет: «Мне нужна резинка, потому что я решил впервые трахнуть вашу дочь». От этой мысли внутри Эбби снова зародился смех, и ей пришлось уткнуться лицом в подушку, чтобы хихиканьем не разбудить родителей.

И тут зазвонил телефон. Но это был не ее телефон, и Эбби стало не до смеха.

Звонок раздался в спальне родителей. Это был телефон экстренной линии отца.

— Нет! — шепотом закричала она в подушку. — Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! Только не сегодня! Пожалуйста, пожалуйста, оставьте его сегодня в покое!

* * *

«Как хорошо, что полы в доме Рейнолдсов закрыты ковровым покрытием», — думал Митч, крадучись пробираясь по коридору, а затем спускаясь вниз по лестнице. И как хорошо, что Марджи Рейнолдс любит ночники, избавившие его от необходимости путешествовать в полной темноте. Вряд ли ему это удалось бы, хотя он и знал этот дом почти так же хорошо, как свой собственный.

Митч заставил себя думать о том, что сделает или скажет, если кто-то из родителей Эбби проснется и обнаружит его крадущимся по их дому среди ночи. Миссис" Рейнолдс его, возможно, и простит, но Митч сомневался, что может рассчитывать на снисходительность со стороны дока.

«Митч?» — произнесет он своим хрипловатым раскатистым баском, благодаря которому все его высказывания выглядели хорошо обдуманными и значительными, даже если он всего лишь здоровался с человеком или просил его передать тарелку с пирогом. Когда Квентин Рейнолдс сообщал людям, что рака у них нет, они воспринимали это как голос с Небес, сообщающий им Благую весть. Если он говорил, что в их распоряжении осталось три месяца, они верили и послушно отправлялись на тот свет в указанный доктором срок. Все в городе знали, что, прежде чем задать доктору какой-либо вопрос, необходимо хорошенько подумать и решить, сможешь ли ты справиться с полученной информацией. Отец Митча любил повторять, что в отношениях с Квентином Рейнолдсом необходимо быть человеком, свободным от предрассудков. Квентин также был наделен суховатым чувством юмора, которое часто сбивало с толку людей, лишенных этого качества. Митч представил себе, как он нахмурится и скажет: «Я готов поклясться, что действительно встал с постели и не сплю. С другой стороны, сейчас глухая ночь, и я вижу Митча, который крадется по моей лестнице…»

Митч на цыпочках миновал кухню и подошел к двери, ведущей в офис дока. Только сегодня днем он сидел в этой кухне и доедал второй кусок вишневого пирога, испеченного миссис Рейнолдс, в то время как за стеной работал отец Эбби. Ему вдруг показалось, что с тех пор прошла целая вечность, а не какие-то несколько часов.

Доктор Рейнолдс придерживался старомодной традиции, согласно которой клиника находилась при доме, а не в центре города. Митч в полной темноте прошел по коридору, соединяющему дом с небольшой пристройкой, сделанной еще до его рождения. Неслышно ступая босыми ногами по паркету, он пересек комнату ожидания, регистратуру и процедурную и очутился в небольшом холле с пятью дверями: в кабинет дока, в две комнаты первичного осмотра, в ванную и в большую кладовую с медикаментами.

Если объяснить, что он делает в чужом доме ночью, представлялось весьма затруднительным, то ответить, что он делает в его медицинской части, было и вовсе невозможно.

«Да я тут просто краду амфетамины. А в чем, собственно, дело, док?»

Митч толкнул дверь кладовой и вознес молитву богу юных девственников. Но, немного подумав, понял, что этому богу вряд ли хочется терять своих лучших апостолов.

При этой мысли колени Митча дрогнули, и он с трудом удержался на ногах.

Когда телефон разразился звонком, напомнившим Митчу рев сирены, предупреждающей о приближении торнадо, он подскочил, как будто доктор ткнул его иглой в задницу.

* * *

В течение нескольких блаженных мгновений из комнаты родителей не доносилось ни малейшего шума. Эбби даже позволила себе подумать, что им с Митчем по-прежнему ничего не угрожает. Но затем она услышала, как их дверь тихонько отворилась, и ее сердце оборвалось, а затем понеслось вскачь. Ее отец почти бежал по коридору, направляясь к лестнице. Она закрыла лицо руками. Отец старался не шуметь, но его шаги звучали достаточно отчетливо. Быть может, Митч их услышит и успеет спрятаться…

Необходимость предостеречь Митча подбросила ее на постели. Она бросилась к двери.

— Папа! — крикнула она. — Что случилось?

Он оглянулся на нее, и то только ради того, чтобы прошептать:

— Тс-с-с… Спи давай.

— У кого-то начались роды? Надеюсь, никто не разбился на скользкой дороге?

На этот раз отец не стал утруждать себя ответом и начал спускаться по лестнице.

Эбби вернулась в постель. По крайней мере, она попыталась предупредить Митча. Он не мог не услышать ее голос.

Едва дыша от напряжения, Эбби зажмурилась и снова начала молиться: «Пожалуйста…»

Даже сквозь закрытые веки она увидела свет и поспешила открыть глаза. Поняв, что его источником служат фары приближающейся к дому машины, Эбби поняла, что свой шанс они упустили. Единственное, что ее радовало, — ничто не указывало на то, что папа обнаружил Митча. Должно быть, он где-то спрятался. Хотя, с другой стороны, он мог уже на всех парах мчаться домой.

Нет, только не это! В метель, босиком и без куртки…

Эбби уставилась в потолок. Ей давно не было так плохо. Разочарование, ярость, грусть, страх, беспокойство за Митча, чувство вины как перед ним, так и перед родителями… Все эти отвратительные чувства навалились на нее одновременно.

Неужели любовь не может быть хоть немного проще?

* * *

Митч нырнул в темную кладовку за секунду до того, как отец Эбби распахнул дверь, ведущую из кухни в пристройку. Фары приближающегося автомобиля залили темные комнаты светом. На несколько мгновений Митч замер, пытаясь перевести дыхание, чтобы никто не услышал его судорожных вздохов. Донесшийся со стороны лестницы крик Эбби не на шутку его перепугал. Темноту кладовой рассек узкий длинный луч света. Опасаясь излишнего шума, Митч не рискнул плотно прикрыть за собой дверь и теперь терзался опасениями, что это привлечет внимание дока.

«Господи! — думал он. — А вдруг ему понадобятся какие-нибудь медикаменты?»

Он лихорадочно озирался по сторонам, но его окружали лишь открытые полки, включая и ту, на которой стояла коробка с презервативами. Все это выглядело дурной шуткой. Ха-ха, не сегодня, сосунок!

Удары сердца так сильно отдавались в ушах, что Митчу показалось, будто он оглох. Словно сквозь грохот ударных инструментов он услышал стук захлопнувшейся дверцы автомобиля. Затем открылась входная дверь, раздались мужские голоса, и потрясенный Митч понял, что эти голоса ему знакомы. Господи Иисусе! В офис врача вошли отец Рекса и Патрик. Этого только не хватало! Может, сейчас сюда явится и его собственный отец?

Впрочем, терять ему уже нечего, все равно его скоро поймают. Так почему бы не взглянуть, что там происходит? Митч придвинулся к пробивающейся сквозь щель в двери полоске света. Но то, что он увидел, потрясло его гораздо сильнее, чем затруднительное положение, в котором он очутился. Вслед за доктором Рейнолдсом в кабинет вошли отец и брат Рекса. Они шли по коридору прямо на него, неся на руках обнаженную девушку.

Док остановился у самой двери в кладовую и распахнул расположенную напротив дверь смотровой комнаты.

— Заносите ее туда, — скомандовал он.

Отец с сыном послушно выполнили его распоряжение, развернули тело, и длинные волосы девушки упали им на руки, открыв взгляда Митча ее лицо.

Очередной вдох застрял у него в горле. «Господи, да она мертвая!» — подумал Митч и отшатнулся, инстинктивно пытаясь отгородиться от страшного зрелища. Но все равно продолжал ее видеть. Ее открытые глаза, казалось, в упор смотрели на него. К счастью, это длилось одну секунду, а затем ее лицо сместилось в сторону и исчезло из поля зрения.

И тут пришла запоздалая мысль: «Я ее знаю!»

Сквозь стук крови в ушах он услышал голос Квентина Рейнолдса:

— Положите ее на пол, Натан.

— На пол?

Голос отца Рекса прозвучал-резко, почти агрессивно. Впрочем, в этом не было ничего необычного.

— Надо же ее куда-то положить, — терпеливо пояснил отец Эбби и повторил: — Положите ее на пол.

— Почему не на стол?

— Положи ее на этот чертов пол, Натан!

Спрятавшийся в кладовой Митч вздрогнул от удивления. Он никогда — никогда в жизни! — не слышал, чтобы отец Эбби ругался или хотя бы разговаривал с кем-нибудь в подобном топе.

— Не кипятись, Квентин — отозвался Натан Шелленбергер.

Последовала пауза, которую нарушил голос дока.

— Патрик, обожди в машине! — распорядился он.

Когда этот говнюк не тронулся с места, как того и ожидал Митч, — а ничего другого от такого урода, как Патрик, ждать не приходилось. — отец толкнул его в плечо:

— Слышал, что тебе сказали? Выйди.

Патрик не стал спорить, пожал плечами и медленно направился к выходу. Только после того, как он с грохотом захлопнул за собой дверь, Митч с удивлением понял, что Патрика вообще не должно быть в городе. Почему он не в Манхэттене? Он ведь учится в университете. Рекс не говорил, что этот ублюдок, его старший брат, вернулся домой.

Но это уже не имело никакого значения, потому что в этот самый момент Натан Шелленбергер негромко сказал, обращаясь к врачу:

— Ну и что дальше?

Вместо ответа отец Эбби повернулся и, выйдя из комнаты, вернулся в дом. Судя по лицу шерифа, он был удивлен не меньше Митча. Дверь смотровой комнаты осталась открытой, и из своего убежища Митч видел жуткую в своей неподвижности картину: шериф молча, как часовой, стоял над телом лежащей на полу мертвой девушки. Казалось, он ее охраняет.

Спустя пару минут док вернулся, неся несколько пластиковых пакетов для покупок в левой руке и еще что-то в правой. По-прежнему не произнося ни слова, самый уважаемый и любимый врач округа, посмотрев в глаза шерифу, присел на корточки и начал осторожно надевать пакеты на голову девушки. Затем вынул из ящика стола моток бечевки и крепко обвязал шею, закрепив на ней все три пакета.

— Какого черта, Квентин! — воскликнул шериф. — Что ты делаешь?

— То, что надо.

Он снова вышел из кабинета и пошел в дом.

Все время, пока его не было, отец Рекса неотрывно смотрел на девушку.

Медленно и неохотно, даже против собственной воли, Митч тоже опустил взгляд. Они положили ее на левый бок. Она свернулась калачиком, как во сне, и была совершенно неподвижна.

Док вернулся и принес две мягкие подушки. Он снова опустился на колени, но на этот раз приподнял голову девушки и подложил под нее подушки, словно пытаясь поудобнее устроить ее на твердом кафельном полу.

Не поднимаясь с колен, отец Эбби потянулся к предмету, который принес вместе с пакетами. Он поднял женскую софтбольную биту и с размаху опустил ее на накрытое полиэтиленом лицо. Натан Шелленбергер вскрикнул. Митч тоже. Но его никто не услышал. Их внимание было приковано к бите, которая ритмично поднималась и опускалась. Пластиковые пакеты не позволяли брызгам крови и кусочкам плоти разлетаться в стороны, все оставалось внутри. Подушки заглушали звуки ударов, но все, кто находился в клинике, отчетливо слышали треск ломающихся костей.

Шериф отвернулся и нашарил пластмассовую корзину для мусора. Его стошнило.

— Господи Иисусе… — прошептал он, вытирая губы рукавом. — Боже мой, Квентин!

— Возвращайся домой, — резко ответил отец Эбби. — Поговорим, когда тебя не будет ожидать Пат.

Шериф сорвался с места и, впустив в прихожую снежный вихрь и порыв ледяного ветра, выскочил за дверь.

Митч сполз на пол и широко открытыми глазами смотрел на разыгрывающуюся перед ним страшную сцену.

Квентин Рейнолдс оглядел поверхность биты, после чего принялся осматривать пол. Похоже, увиденное его удовлетворило, потому что он не стал ничего вытирать, а просто осторожно прислонил биту к стене. Он поднял корзину, в которую вырвало его друга, и отнес ее в ванную комнату. До Митча донеслись звуки шума сливного бачка и воды, льющейся из открытого крана. Потом док вернулся в смотровую комнату. Поставив мусорную корзину на место, он огляделся, желая убедиться, что ничего не упустил. И вдруг заплакал. Его тело сотрясали рыдания, тем более сильные, что он изо всех сил пытался их сдержать. Митч в ужасе смотрел, как вздрагивают плечи этого крупного и сильного мужчины. Наконец док успокоился и вытер глаза рукавом рубашки. Вытащив подушки из-под головы девушки, он осмотрел и их. Потом взял подушки и биту, выключил свет и осторожно затворил за собой дверь. Девушка с уничтоженным лицом осталась лежать на полу.

Митч долго ждал, прежде чем решился подняться с пола.

На негнущихся ногах он вышел из кладовой и застыл у двери в смотровую комнату, но так и не смог заставить себя посмотреть на то, что лежало на полу. Отвернувшись от этого ужаса, он выбежал в приемную и буквально вывалился за дверь. Опустив плечи, не прикрытые даже свитером, едва переставляя босые ноги, он побрел прочь. Как ни странно, он не чувствовал холода, хотя каждый мучительный вдох ранил его ледяными иглами.

Митч поднял глаза на темные окна спальни Эбби, и ему показалось, что такой же темной будет отныне его жизнь.

* * *

Когда грузовик задом отъехал от дома и свет его фар исчез вдали, когда по лестнице, грузно ступая, поднялся отец, когда прошло достаточно времени после того, как закрылась дверь родительской спальни, Эбби поняла, что в эту ночь Митч в ее постель уже не вернется. По крайней мере, он не попался. В этом она была убеждена. В противном случае дверь уже давно распахнулась бы и перед ней предстал разъяренный отец. Так что в этом смысле все было в порядке, чего нельзя сказать обо всем остальном. Бедному Митчу пришлось бежать домой босиком по глубокому снегу и подвергнуться риску попасться на глаза собственным родителям. Уже не говоря о том, что их разлучили в ту самую ночь, которую им просто необходимо было провести вместе.

Кто знает, когда она соберется с духом для следующей попытки.

По ее щекам начали струиться слезы. Эбби плакала, пока не уснула. Ей было ужасно себя жаль.

— Это просто ужас какой-то! — сообщила она подушке.

«Как трудно жить в шестнадцать лет!» — думала она. Ничего хуже она и представить себе lie могла.