Поездка в Техас

Пикарт Джоан Эллиот

В романе показана жизнь простых жителей Техаса, их нелегкий труд и удивительная преданность родной земле. Главная героиня, журналистка Трейси Тейт, получает задание рассказать жителям Детройта о техасских ковбоях. Как проходила ее командировка и чем она закончилась, рассказывает эта книга.

 

Глава 1

Трейси Тейт все еще не могла поверить в происходящее. Она сидела в самолете, летящем в Даллас, а все ее увещевания, доказательства и даже вспышки ярости не предотвратили того, что свершилось.

Со вздохом негодования она заправила свои густые светлые волосы за уши, поставила локти на подлокотники кресла и прижала руки к подбородку. Она угрюмо уставилась на облака, видные в иллюминатор и как две капли воды похожие на взбитые сливки.

Она кипела от злости. Черт возьми, это фиаско было смехотворным, глупым, невероятным. Боб просто сошел с катушек.

Трейси на самом деле сказала Бобу Эдвардсу то же самое, только выбирая исключительно литературные выражения. Когда она выдала ему все сполна, он направил весь огонь на нее и стал вопить, толкнув ее в кресло напротив стола, что он редактор «Детройтской строки», а так как Трейси сотрудник его журнала, она отправится туда, куда ее пошлют.

— Но, Боб, — взмолилась Трейси, — ты никогда не требовал такой статьи, как эта. Ты отправил меня на Гавайи разузнать про самые выдающиеся достопримечательности для туристов. Потом этот курорт в Палм Спрингсе, где я почти умерла с голода от морковных палочек. Но это?

— Теперь мне нужно кое-что другое, — уверенно сказал Боб, сложив руки на груди.

— Ну, послушай же, будь благоразумным. Животноводческое ранчо у черта на куличках? Почему бы тебе не выбрать ранчо с хорошенькими маленькими пони и…

— Нет, послушай, Кендал Рамсей — мой старинный друг. С незапамятных времен мы вместе. Он делает мне одолжение, позволяя тебе приехать на его ранчо.

— Угу, — пробормотала Трейси, все больше пригибаясь в кресле.

— Ранчо Кендала одно из самых больших по площади в Далласе. Еще год или около того назад, до тех пор, пока его не свалил паралич, он управлял этим ранчо железной рукой. Сейчас там командует его сын, Мэтт. Я хочу, чтобы ты за всем наблюдала и потом написала, как же им удается так хорошо с ним управляться. Единственный раз тебе не придется есть и пить на твои мизерные командировочные. Ты окажешься в самом центре событий.

— Но…

— Отправляйся домой и приготовься ехать туда на десять дней.

— На десять дней?

— Ты улетаешь во вторник. Завтра.

— Завтра?

— Не пойму, откуда в этой комнате эхо? Да, еще: Кендал отправит кого-нибудь встречать тебя в аэропорту.

— Пусть моя смерть будет на твоей совести. — Трейси громко шмыгнула носом и пулей выскочила из комнаты под смех Боба, несшийся ей вдогонку.

А сейчас она рассекала небеса, чтобы приземлиться где-нибудь в самом центре ровной, как стол, пустыни, в знойном июле. В неистовых лучах техасского солнца ее нежная кожа поджарится, как кусок бекона. Что станет причиной ее безвременной смерти? Жара? Скорпионы? Окаянные лошади? О, Боже, конечно же, паническое бегство скота!

Летчик вдруг объявил очень веселым голосом, что самолет приземлится в международном аэропорту Далласа через десять минут и что температура в этом удивительном техасском городе ни много, ни мало сто пять градусов по Фаренгейту. От изумления у Трейси вылезли на лоб глаза. Да это же настоящее пекло! Хорошо еще, что она была одета в легкую белую юбку и такой же пиджак, а также в бледно-розовую шелковую блузку, которая завязывалась на шее бантом. Это была ее обычная одежда для мичиганского лета. И просто придется снять пиджак, чтобы как-то приспособиться к такой жаре. Она может даже показаться в таком виде еще большей профессионалкой, а ее трехдюймовые каблуки придадут ей еще больше стройности.

Недаром она была Трейси Тейт, выехавшей по заданию «Детройтской строки», и она будет вести себя соответственно. Она только посмотрит в глаза этим чудным ковбоям и сразу же завоюет их уважение. В конце концов они должны гордиться, что именно их выбрали для статьи в таком журнале. Все, что ей нужно делать, так это сидеть под раскидистым тенистым деревом и брать у них интервью. Конечно, при условии, что в этом богом забытом месте есть деревья.

Аэропорт был битком забит людьми, когда Трейси появилась из крытого туннеля, ведущего от взлетной полосы. Первой мыслью было посмотреть по сторонам в поисках мужчины в ковбойской шляпе, ищущего ее, чтобы доставить на ранчо верхом. Половина мужчин соответствовала ее представлению, тем не менее она оставила эту мысль и отправилась получать свой багаж. Она успела получить два больших чемодана, когда вдруг услышала свое имя по громкоговорителю. Ее просили взять трубку белого контактного телефона.

«Прекрасно», — пробормотала про себя Трейси, поднимая тяжелые чемоданы. Когда она, наконец, нашла этот телефон, то смогла только выдохнуть в трубку свое имя, так она запыхалась.

— Тейт? — произнес глухой голос.

— Да.

— Где вы?

— Здесь, — Трейси нахмурилась.

— Это здорово облегчает задачу.

— Я прямо напротив багажного отделения.

— Оставайтесь там, — сказал голос, и трубка замолчала.

— Какой брюзга, — подумала Трейси, опуская трубку. А ведь у техасских парней репутация весельчаков и всякое такое.

Трейси внимательно разглядывала людей в толпе, пытаясь вычислить будущего шофера. Ее взгляд остановился на лысом, широкоплечем мужчине, стоящем в стороне. На нем были надеты плотно облегающие фигуру выцветшие джинсы и ковбойка. Низко на лоб у него был надвинут стетсон, поля которого отбрасывали тень на большую половину его загорелого лица. Трейси позволила себе бросить еще один короткий взгляд на его узкие бедра и длинные мускулистые ноги, прежде чем переключила внимание на других присутствующих.

Вдруг боковым зрением она увидела, как этот высокий мужчина начал двигаться в ее направлении, и мысленно обругала себя за то, что так пристально рассматривала его. Он, конечно же, уловил, как она разглядывала его, и сейчас собирался, вероятно, пригласить ее на рюмочку. Трейси привела в порядок свой внешний вид и придала лицу скучающее выражение, прежде чем ковбой остановился перед ней.

— Тейт? — спросил он бархатным голосом.

— Да, — ответила она, крайне удивленная.

— Мэтт Рамсей, — представился он, быстрым движением пальцев прикоснувшись к краям шляпы. — Оба эти чемодана ваши?

— Да, но…

— Пойдемте, — сказал он, безо всякого труда поднимая ее чемоданы, будто они были пустыми, и пошел к выходу.

Трейси уже открыла рот, чтобы начать разговор, но тут же вынуждена была закрыть его, так как вдруг отчетливо осознала, что Мэтт Рамсей шел, не обращая на нее никакого внимания, как будто ее здесь не было вовсе. Она поспешила за ним, ее каблуки выбивали дробь по полу, уложенному плитками. Мэтт Рамсей! Сын Кендала Рамсея! Ей и в голову не могло прийти, что за ней приедет такая большая «шишка». Итак, они все же осознали, как им невероятно повезло, что их выбрали для статьи в журнале «Детройтская строка», и сейчас готовы были встретить ее хлебом-солью. Вообще-то говоря, Мэтт Рамсей так и не улыбнулся, когда встречал ее. Боже, какой он был огромный. Рост у него, должно быть, был под два метра, а эти плечи!.. Ого-го!

— Мистер Рамсей, — сказала Трейси, — вы не могли бы идти помедленнее?

— Что? Ох, извините, — сказал он, укорачивая шаги и оглядываясь на нее.

— Спасибо, — промямлила Трейси, решив про себя, что второй раз получила возможность взглянуть на Мэтта. И порадовалась в душе, что ее первое впечатление только усилилось. Он был великолепен. Лицо его, с высокими скулами и квадратным подбородком, напоминало рекламных ковбоев. Волосы, спускающиеся до воротника рубашки, были темными и слегка завивались на кончиках, как бы показывая, что их нужно подравнять. Глаза такого невероятного голубого оттенка Трейси еще видеть не приходилось. На минутку она даже решила, что он носит контактные линзы. Нет, наверное, нет. В этих местах слишком много пыли.

— Я благодарна вам за то, что вы встретили меня, — мило сказала Трейси, когда они направлялись к выходу из аэропорта.

— Все мои люди были заняты, — буркнул Мэтт.

«К черту, пусть меня извинят, но все к черту», — возмущенно думала Трейси. Бог простит ее за то, что она нарушила планы такой важной в этих местах «шишки». Неудивительно, что он был так недоволен. Ясно, что он был не рад тому, что ему пришлось выполнять такое тривиальное поручение. Лучше будь вежлив со мной, мысленно предупредила его Трейси, иначе я неправильно укажу твое имя в статье.

Мэтт коснулся ногами в высоких ботинках резинового коврика у двери, и стеклянные панели входа распахнулись. Трейси прошла за ним и замерла от изумления. Жара накатила на нее с неимоверной силой, затрудняя дыхание. В одну секунду она ощутила, что не может сделать ни шага.

— О Боже, — прошептала она. — Ну и жара!

Мэтт помедлил только одно мгновение, одарив ее взглядом, который явно говорил, что ее утверждение было отнюдь не шедевром ума.

— Нормальный июль, — пробурчал он. — Моя машина стоит вон там, на стоянке.

Все же это, скорее, походило на пустыню Сахару. Трейси пришлось взять себя в руки, чтобы не отставать от Мэтта, который опять зашагал своими семимильными шагами. Она шла, на ходу жонглируя сумкой, чтобы освободиться от жакета. Она представила, как ее шелковая блузка тает на глазах и стекает с нее на бетон бледно-розовой лужей. Асфальт, казалось, жжет даже через подошвы туфель, и она ускорила шаги, чтобы не отставать от своего провожатого.

— Где же его чертова машина? — отчаянно размышляла Трейси. Она готова была продать черту свою душу за глоток кондиционированного воздуха.

Мэтт так внезапно остановился, что Трейси буквально врезалась в его спину. К ее ужасу, он швырнул ее багаж в темно-бордовый с серым грузовик-пикап. Грузовик, черт возьми! Он повернулся и открыл дверцу для пассажиров. Трейси моментально увидела большую позолоченную букву «Р», нарисованную на панели. Она стояла, не решаясь сесть, и смотрела на интерьер грузовика, как будто это был ужасный монстр, собиравшийся проглотить ее.

Только когда Мэтт сел на сиденье водителя и завел двигатель, Трейси вышла из состояния транса и, немного приподняв юбку, влезла в кабину. Она немедленно стала рассматривать приборную доску, в надежде найти спасительную кнопку, которая приведет в рабочее состояние кондиционер воздуха. Она должна быть где-то здесь, но где?

— Вы можете захлопнуть дверцу? — спросил Мэтт.

— Что? Да, конечно, — сказала Трейси, хлопая дверцей и наклоняясь ближе к доске, чтобы лучше изучить кнопки.

— Хотите, чтобы я включил радио? — спросил наблюдавший за ней Мэтт.

— Нет, нет, — быстро сказала Трейси. — А что это такое? — спросила она, показывая на какую-то хитрую штуковину.

— KB, — сказал Мэтт. Он развернулся и стал выезжать со стоянки.

— Угу, — буркнула Трейси и решила оставить свои поиски.

Несколько миль они проехали в полном молчании. Трейси было так жарко, что она не обращала внимания ни на далласское небо, ни на прилегающие окрестности. Она отодрала блузку от спины, с облегчением думая, что она не намертво прилипала к ее коже. Волосы ее были похожи на мокрую копну, и она с омерзением чувствовала, как струйка пота сбегает между грудями. Как это говорила ее мать: «Мужчины потеют, женщины покрываются испариной». Ха-ха! Трейси обливалась потом, как шелудивый поросенок, а ее колготки растекались по ногам.

Мучила жажда. Сейчас она даже жалела, что не выпила тот напиток, который так назойливо предлагал мужчина, сидевший рядом с ней в самолете. Даже воспоминание о перезвоне кубиков льда в стакане было приятной мукой. Предложение выпить, пообедать или провести ночь, исходившее от знакомых и незнакомых мужчин, было не такой уж редкостью в жизни Трейси. Она была удивительно красива, с фигурой, как тростинка, и длинными, до плеч, волосами. Светлый оттенок ее волос в сочетании с кожей цвета слоновой кости делали незабываемыми ее глаза. Она даже работала какое-то время моделью, чтобы обеспечить себя во время учебы в Мичиганском университете, но твердо отказалась заниматься этим дальше, предпочтя журналистику.

Журналистика была ее страстью, ее первой любовью, и когда пять лет назад она получила работу в престижном журнале «Детройтская строка», едва могла сдержать свою радость. Боб Эдвардс был репортером с золотым сердцем, и Трейси искренне считала, что ей необыкновенно повезло. Учиться мастерству нужно было именно у такого талантливого и опытного наставника. За три года работы она выросла до фельетониста. Она много работала, чтобы заслужить похвалу Боба, и боготворила его, как отца.

Это было до недавнего времени. Сейчас она могла бы свернуть ему шею за то, что он послал ее на эту дурацкую экскурсию. Она, милашка Трейси Тейт, никогда не ходившая праздно проводить время в самые престижные места развлечений, была приговорена к жесточайшему унынию и скуке. Где же справедливость?

— Вы так изумлены, — удивленно сказал Мэтт, — разве в Мичигане нет пикапов?

— Уверена, что есть. Я просто никогда не ездила на них.

Мэтт пожал плечами, как будто говоря, что эта новость недостойна его внимания, и еще дальше сдвинул на затылок свой стетсон. Один локоть его лежал на открытом окне пикапа, другой рукой, такой большой и уверенной, он управлял машиной.

Трейси смотрела на Мэтта и изучала его профиль. Локон темных волос приклеился к его загорелому лбу, густые черные ресницы обрамляли голубые глаза. У него была крепкая челюсть, а шея, на которой красовалась красивой формы голова, явно отличалась силой. Ковбойка плотно облегала широкую грудь и была на узкой талии заправлена в джинсы, которые держались на кожаном ремне с большой пряжкой. Мускулистые бедра натягивали ткань выцветших джинсов, и вообще Трейси решила, что он выглядит, как кандидат в детройтскую футбольную команду «Детройтские львы».

Но было еще что-то в этом человеке, кроме его красивой внешности и безупречной фигуры, что интриговало ее. Было еще что-то; скрытое от ее взора, на что она никак не могла претендовать. Наверное, это было мужское обаяние и сила, сквозившие в каждом его движении. И все же было еще что-то, какая-то особая аура, окружавшая его. Он напоминал Трейси пантеру, готовую к прыжку каждую минуту. Даже на лице Мэтта нельзя было прочитать определенного выражения, он весь, казалось, ушел мыслями в себя и сконцентрировался только на дороге. Трейси почувствовала неясную тревогу.

Несмотря на невыносимую жару, Трейси немного бил озноб, и она перевела взгляд на ветровое стекло. Она понятия не имела, почему Мэтт Рамсей произвел на нее такое ошеломляющее впечатление. Может быть, из-за непривычной одежды, а может быть, его внешность заставляла ее воображать такие вещи, которые, скорее всего, были ему совершенно чужды. Она привыкла к мужчинам в костюмах и галстуках, с аккуратно причесанными волосами и наманикюренными ногтями. Здесь была крепкая ладонь, уверенно державшая руль. Рядом с изящной ножкой бокала она показалась бы невероятных размеров. Да, эти длинные пальцы увереннее чувствовали бы себя на рукоятке шестизарядного револьвера.

«Это действует погода», — решила Трейси, тряхнув головой. Мэтт Рамсей просто мужчина. Ничего страшного, просто он один из представителей семейства мужчин. Ну, а то, что он был ярчайшим представителем этого рода, не вызывало никаких сомнений. И как только она привыкнет к его одежде ковбойского вида, которая так подчеркивает каждый мускул его прекрасного пропорционального тела, с ней тоже все будет в порядке. Одно было абсолютно точно — Мэтт Рамсей был яркой личностью. Он был угрюм, не сказав ей более дюжины слов за всю дорогу. Но вся ее вина в том, что ему пришлось оставить своих драгоценных коров и кур, чтобы встретить ее в аэропорту. Может, стоит постараться разговорить его? Это будет лучше, чем сидеть и думать, когда же кончится эта проклятая жара.

— Я приношу свои извинения за то, что причинила вам беспокойство, мистер Рамсей, — мило сказала Трейси.

— Меня зовут Мэтт, — сказал он сухим тоном. — Моего отца зовут мистер Рамсей.

— О?!

— Я думаю, что нам сразу нужно выяснить несколько вопросов и договориться кое о чем, — вдруг сказал Мэтт, удивив Трейси.

— Каких вопросов?

— Я сделал все, от меня зависящее, чтобы отговорить моего отца от этой смешной затеи, но он уже все решил заранее. Короче, Тейт, я не хотел, чтобы вы приезжали сюда.

— А что я вам такого сделала? — сказала Трейси, голос ее звенел от обиды.

— Послушайте, Тейт, я пытаюсь управлять ранчо, и меньше всего мне хотелось бы иметь сующую всюду свой нос женщину… По моему мнению…

— Всюду сующую свой нос? — завопила Трейси. — Какую гадость вы говорите. Вы даже не знаете меня!

— Веселенький репортер из жалкого детройтского журнала. Это дополнительная характеристика к сующему везде нос.

— Вы всегда так грубы или стараетесь только для меня?

— Тейт…

— Меня зовут Трейси, — выпалила она.

— Тейт, — повторил Мэтт, не обращая внимания на ее вспышку. — Вы отдаете себе отчет, что с моим отцом в прошлом году случился удар?

— Да, Боб предупредил меня, — сказала она, с трудом выдавливая слова.

— Ему очень трудно привыкнуть к тому, что его деятельность ограничена теперь из-за болезни. Когда Боб позвонил ему и поделился своим дурацким планом прислать вас сюда, мой отец загорелся этой идеей. Он рассматривал это как крохотное разнообразие в своей жизни. И все было бы прекрасно, грандиозно, если бы не связало меня по рукам и ногам. Ведь я теперь повсюду должен следовать за вами.

— Разве я сказала, что мне нужен поводырь? — сказала Трейси, едва сдерживая гнев. — Нет, он мне не нужен, большое спасибо.

— Вы раньше когда-нибудь бывали на ранчо?

— Нет, но…

— Я так и подумал, когда вы сказали мне, что никогда раньше не ездили в пикапе. Боже, вы, как зубная боль в…

— Я не собираюсь причинять вам каких-либо хлопот. Я просто буду ездить за вашими людьми и…

— Держитесь подальше от моих парней!

— Но…

— У них есть работа, которую им надо выполнять, и у них не будет времени глазеть, разинув рот, на крашеную блондинку, которая…

— Черт возьми! Крашеная! Мэтт Рамсей, мои волосы не меняли своего цвета со дня моего рождения. Боже правый, ну и характер у вас. Хочу довести до вашего сведения, что я вас не обманываю, мистер.

Мэтт повернул голову и задержал взгляд голубых глаз на фигуре Трейси, особенно на полных грудях, к которым прилипла влажная от пота блузка.

— Это интересный факт из вашей жизни, — протянул он вновь сосредоточившись на дороге, в то время как щеки Трейси заливал яркий румянец.

— Послушайте, ковбой, мне, для вашего сведения, нисколько не нужно было это задание. Я спорила с Бобом до посинения, но он такой же упрямый, как ваш отец. И вот я здесь, нравится мне это или нет. И так как я высоко ценю свою репутацию как журналиста, я намереваюсь сделать хороший материал. И меня совершенно не интересует ваше мнение на этот счет. Вы знаете так же хорошо, как и я, что ваш отец будет настаивать на вашем сотрудничестве со мной.

— Зато я абсолютно уверен, что все это мне не по вкусу.

— Кто просит вас любить или не любить то, что вам предстоит делать?

— Черт побери, Тейт, — выпалил Мэтт, с силой ударяя по рулю. — У меня просто нет времени болтаться с вами. Ну, вообрази: городская женщина все время крутится у меня под ногами. Думаю, вы ведь не можете ездить на лошади верхом?

— Нет, — пожала плечами Трейси. — Но разве вам трудно научить меня этому?

— Почему я должен вас учить? — пробормотал Мэтт, начиная злиться.

— Перестаньте вести себя так. Не дразните меня. Это ведь вы меня приговорили к адской жизни на целых десять дней. У вас что, внутри железо вместо сердца?

— Нет. Но мы экономим каждое пенни, складываем их в бидон для молока, пока не накопим полный, чтобы позволить себе подобное развлечение.

— О Боже, — простонала Трейси. — Я хочу домой.

— Вот это хорошая мысль. Позвольте подвезти вас да аэропорта.

— Поверьте мне, Мэтт, что ничего больше я и не желаю, но вы и я находимся в руках вашего отца и моего редактора, поэтому нам придется извлечь наибольшую выгоду из этого положения.

— Что это значит?

— Вы перестаете издеваться надо мной, а я постараюсь держаться подальше от вас и не мешать вам.

— Понятно, — сказал Мэтт. — А я-то думал, что у вас есть какое-нибудь более интересное предложение.

Трейси открыла рот, готовая ответить ему колкостью, но Мэтт еще глубже надвинул свой стетсон на лоб, и у нее создалось впечатление, что разговор закончен и он не хочет иметь с ней больше никаких дел. Она пробежала руками по шее, приподняла свои тяжелые волосы, чтобы несколькими минутами позже опять опустить их на шею, так как этот маневр не охладил ее разгоряченное тело.

Вся ситуация складывалась еще хуже, чем ей представлялось, и она сочла ее прежде всего омерзительной. Техас был жарче, чем сам ад, Мэтт Рамсей не выносил одного ее вида. Прелестно! Что еще могло быть хуже? И как же ей писать о ковбоях, если ей не разрешали разговаривать с ними? Вот уж поистине крашеная блондинка! Боже, как он был груб. Высокомерен и груб. Вся сексапильность мира не может заменить человеку доброжелательного характера. Да, это будут самые длинные и утомительные десять дней ее жизни.

Неожиданно Мэтт резко свернул с главной дороги и съехал на грязный проселок. Пыль из-под колес моментально наполнила кабину пикапа. Трейси чихала и кашляла, наблюдая, как ее белоснежная юбка превращается в грязно-серую. Она, в полном смысле слова, задыхалась, хватая ртом воздух, когда машину неожиданно наполнил пронзительный звук, удививший Трейси.

— Рокочущее «Р», вас вызывает «Орел один». Конец приема, — произнес чей-то голос.

Мэтт взял микрофон и заговорил в него после того, как большим пальцем нажал на кнопку.

— «Орел один», прием, — сказал он.

— Мэтт, мы обнаружили пропавших лошадей на склоне холма, на северной стороне. В том месте сломан загон. Прием.

— Немедленно начинайте починку. Я приеду, как только смогу. Прием.

— Хорошо, босс. Прием и конец связи.

— Черт! Только этого мне сегодня не хватало, — сказал Мэтт, кладя на место микрофон.

— Другими словами, мой приезд вызвал слишком много проблем, — довольно грубо сказала Трейси.

Трейси от досады прищелкнула языком, но потом решила, что ей слишком жарко и она слишком устала, чтобы продолжать словесные баталии с этим отвратительным мистером Рамсеем. Пусть лучше о нем ничего не узнают остальные обитатели Техаса. Иначе они выгонят его из своего штата за то, что он развенчал образ вечно улыбающегося жителя Техаса. Ей стало интересно, как его отец и рабочие на ранчо мирились с его характером. А что по этому поводу думала его жена?

Трейси быстро взглянула на Мэтта. Ей раньше и в голову не приходило, что он может быть женат. Ему было примерно лет тридцать пять и у него могла быть дюжина ребятишек. Но эта мысль как-то не укладывалась в голову. Мэтт был не из тех, кто легко женится. Он был слишком гордым, независимым, слишком был погружен в собственные мысли, чтобы быть чьей-то половинкой и делить с кем-то свои чувства и тревоги. Она встретила его совсем недавно, но, возможно, ее репортерское чутье развило в ней шестое чувство, и она видела, что он как будто затворился в себе, воздвигнув вокруг себя невидимую стену. Мэтт Рамсей действительно всегда держался обособленно, допуская только избранных в святая святых своих чувств и личной жизни. Нет, пожалуй, не было никакой миссис Рамсей. Трейси дала бы голову на отсечение, что в этом она права.

Трейси тем не менее отметила про себя, что и кандидатом в монахи он был плохим. То, как его глаза совершали путешествие по ее телу, доказывало, что ему были знакомы женские формы, и даже очень хорошо знакомы. А почему бы и нет? С его внешностью и фигурой все, что ему нужно было сделать, — это стать чуть мягче, и все шустрые девочки Далласа будут у его ног. Трейси не могла отрицать, что Мэтт был красивым мужским индивидом, но с полной уверенностью могла сказать, что лично ей он не нравился. Боже Правый, если бы он улыбнулся, его лицо наверняка треснуло бы и голова свалилась с постамента, на котором так гордо красовалась.

— Рокочущее «Р», — вдруг сказал Мэтт.

Трейси быстро взглянула вверх, на металлическую арку с воротами, которую они проезжали. На ее вершине было написано: «Грохочущее «Р». Глаза Трейси расширились от удивления, когда показался огромный фермерский дом. Это было одноэтажное строение из кирпича с красной шиферной крышей. Мэтт въехал на подъездную аллею и остановился перед домом. Трейси увидела широкую веранду, уставленную плетеной мебелью, и огромные двойные двери, вырезанные вручную.

— Водопровод и канализация снаружи? — спросила Трейси, посмотрев на Мэтта, и рассмеялась.

Он улыбнулся, тембр его голоса был густым и бархатным.

— Разве бассейн считается?

А потом она увидела то, чего так долго ожидала — едва уловимую улыбку. Она превратила лицо Мэтта в мальчишеское. Улыбка обнажила его ровные белые зубы, выделявшиеся на фоне загорелого лица, глаза блестели, и на правой щеке появилась глубокая ямочка. Трейси не могла оторвать взгляда от его смеющихся голубых глаз. Наступило короткое молчание, показавшееся ей вечностью.

— Я провожу вас в дом, — наконец произнес он, разрушая тот миг очарования, что наступил так неожиданно.

Пока Мэтт занимался ее багажом, Трейси пыталась счистить грязь с одежды. Ей было так жарко, а вся ее одежда была в таком беспорядке, что она едва ли напоминала ту утонченную журналистку, какой она себя представляла. Со вздохом побежденного жестокостью жизни человека она пошла за Мэттом к парадной двери.

Дверь отворила низенькая пухлая женщина лет под пятьдесят.

— Мэтью Кендал Рамсей, — сказала она, уперев руки в бока, — ты хочешь сказать, что привез гостью в одном из своих грузовиков? Почему ты не взял фургон с кондиционером?

Трейси захотелось вцепиться в Мэтта и выцарапать у него глаза. Он сделал все, чтобы максимально приблизить условия ее путешествия к военным, а у него был автомобиль с кондиционером воздуха! Ну и негодяй же он!

Мэтт пожал плечами.

— Я как-то об этом не подумал.

Он поставил чемоданы на красивую французскую плитку пола.

— Лучше почисти-ка чемоданы, они все в пыли. И еще, Элси Хилл, познакомься с Трейси Тейт. Тейт, это наша домоправительница, Элси.

— Здравствуйте, — сказала Трейси, чувствуя, как ее легкие наполнились чистым, свежим воздухом огромного дома.

— Добро пожаловать, но вы выглядите, как увядший цветок. Тебя следует выпороть, Мэтью, за то, что привез ее из города на грузовике. Пойдемте со мной, Трейси, я покажу вам вашу комнату. Мэтью, ты будешь обедать дома?

— Не знаю, — сердито ответил он, направляясь к выходу. — Мне еще нужно починить загон.

Трейси смотрела вслед удаляющемуся Мэтту, пока он не захлопнул за собой дверь и не исчез из вида. В руках у Элси вдруг откуда-то появилась тряпочка и после того, как она вытерла пыль с чемоданов, обе женщины взяли в руки по одному и отправились по устланному коврами холлу.

— Вот сюда, — сказала Элси, открывая дверь в комнату. — Отдохните и умойтесь с дороги, потом приходите ко мне на кухню, я Дам вам чего-нибудь перекусить.

— Спасибо, — сказала Трейси. — Даже мысль о душе кажется мне восхитительной.

— Только подумать — привез вас в грузовике, — нахмурилась Элси. — Да, мистер Рамсей с нетерпением ждет встречи с вами, но не спешите, потому что он сейчас отдыхает. Ну, ладно, до встречи, дорогая.

После ухода Элси Трейси осмотрела хорошенькую комнату и начала снимать с себя потную, прилипшую к телу одежду. Стены комнаты были белыми, как в провинциальной Франции, легкое воздушное покрывало с желтыми цветами лежало на кровати, занавески на окнах были в желтый горошек. Комната в золотисто-белых тонах казалась принадлежащей какой-то волшебной принцессе, и Трейси улыбалась, входя в золотистую ванну.

Никогда в жизни вода и шампунь не были еще так приятны. Она закрыла глаза и стояла, не двигаясь. Упругие струи воды выбивали восхитительную дробь по ее телу. Завернувшись в мохнатое полотенце, она уселась возле туалетного столика и стала сушить волосы феном. Она вновь чувствовала себя человеком! Вдруг она перестала водить феном по волосам и, поставив локти на полированную поверхность столика, подперла руками голову и уставилась на свое изображение в зеркале.

Теперь, когда она привела голову и мысли в порядок, нужно было немного подумать. Собрав все факты воедино, она уже не драматизировала эту ситуацию. Сама того не желая, она оказалась в руках самого жестокого из мужчин, когда-либо ей встречавшихся. Он оказался единственным, кого ее приезд не радовал, как будто она была поражена ужасной, неизлечимой болезнью, которой, не дай Бог, могут заразиться его отвратительные коровы. Он не хотел видеть ее здесь, запретил поговорить с работниками фермы, и это потому, что у нее были крашеные волосы или еще из-за какой-то ерунды. Он нарочно провез ее через половину штата Техас в грузовике вместо машины с кондиционером! Но что было еще хуже — она сама не хотела оставаться здесь. Она бы сейчас отдала все на свете за удивительный влажный воздух Детройта вместо этой удушающей жары, которая отняла у нее все силы и изжарила ее заживо.

«Дьявол!» — выругалась она, поворачиваясь к чемоданам с чистым бельем и платьями.

Несколько минут спустя Трейси была одета в небесно-голубые легкие брюки и трикотажную голубую майку без рукавов. Ногти на ногах, покрытые розовым лаком, выглядывали из босоножек. Она шла по длинному коридору в поисках кухни. Сначала она попала в огромную гостиную, всю стену которой занимал громадный камин. Потом она очутилась в комнате, заставленной сверху донизу книгами — типичном рабочем кабинете мужчины.

Наконец она вошла в залитую солнцем кухню, и ей сразу же дали высокий бокал с лимонным напитком, в который для запаха был добавлен ром.

— Спасибо, миссис Хилл, — сказала Трейси.

— Ради Бога, называйте меня Элси. Чувствуйте себя как дома. Тот конец веранды более прохладный, может, вы хотите посидеть там?

— Звучит обнадеживающе.

На веранде Трейси уселась в шезлонг и стала изучать открывающийся отсюда пейзаж. Лужайка вела к бассейну, сверкающему на солнце голубой водой, манящей к себе. Вдалеке виднелся амбар и несколько зданий разных размеров. Белые деревянные изгороди, казалось, разбегались во всех направлениях, и в деревянном загоне стояло несколько лошадей. Этот вид напоминал картинку из журнала. «Вот почему я здесь оказалась», — подумала Трейси. Выбрали образцовое ранчо, чтобы показать читателям, какова «на самом деле» жизнь на Западе.

Вопрос был в другом, был ли образцовый хозяин на образцовом ранчо? Ха! До этого очень далеко. Без сомнения, Мэтт Рамсей был эталоном мужественности, иллюстрацией того, что облегающие джинсы действительно делают мужчину очень привлекательным. Но он явно будет делать все, от него зависящее, чтобы не дать ей выполнить задание. И эта его идея была ей явно не по душе, потому что по своей природе мужчина обречен на победу.

«Вспомни дьявола и он появится». Трейси вспомнила эту поговорку, когда увидела высокого, широкоплечего ковбоя, грациозно сидевшего на великолепной черной лошади, а потом с кошачьей ловкостью спрыгнувшего из седла. Она не видела его лица, но сразу же узнала, кто это. Только у одного мужчины в мире были такие широкие плечи, такие узкие бедра и такая размашистая походка, когда он шел к дому, передав поводья конюху.

Трейси почувствовала, как все ее мышцы напряглись, она расправила плечи и выпрямилась в шезлонге, в то время как Мэтт приближался к дому. В каком настроении он на этот раз? Будет ли опять хмуриться и молчать или он на этот раз заметит ее и она снова увидит его красивую и так понравившуюся ей улыбку?

 

Глава 2

Глаза Трейси расширились от удивления, когда Мэтт остановился у большого дерева примерно футах в тридцати от дома и расстегнул застежку на рубашке. Вытащив из-за пояса джинсов, он сбросил рубаху на землю. Густая поросль вьющихся черных волос покрывала его грудь и сужалась только у пояса брюк.

Рука Трейси медленно поднялась и повисла в воздухе, она посмотрела на нее с ужасом и поняла, что она совершает воображаемое путешествие по груди и плечам Мэтта. Схватив сумасшедшую руку другой, она крепко сжала их и положила на колени.

Когда шляпа Мэтта последовала за рубашкой, Трейси поняла, что ей пора убираться с веранды. Мужчина, вероятно, собирался совершить сеанс стриптиза, но не подозревал, что за ним следят зрители. «Ну, иди же!» — приказала она себе и осталась сидеть, словно завороженная, в шезлонге, а глаза ее неотрывно следили за Мэттом. Его рука пошарила в траве за деревом и вдруг вынырнула из нее с длинным шлангом, из которого текла кристально чистая вода. Он нагнулся и тщательно сполоснул голову и верхнюю часть туловища этой водой. Трейси тихо рассмеялась от собственной глупости; она вообразила, что он разденется донага прямо здесь, во дворе.

Солнечный луч скользил по голове Мэтта и по его спине. Когда он двигался, мышцы на спине начинали перекатываться, вздуваясь под кожей. Трейси вдруг стало неудобно в шезлонге, в нижней части живота и во всем ее теле вдруг образовалась какая-то тяжесть, а сердце ее стало отбивать быстрый ритм. Она не была наивным ребенком и хорошо понимала, что означали все эти ощущения. Это было желание близости, ответ ее тела на вызов, заключенный в прекрасном мужском теле.

Но на расстоянии тридцати футов он так действовал на нее! От одного его внешнего вида у нее поднималась температура. Смешно! Нет, хуже того, это действительно напоминало болезнь. Но тогда почему же она продолжала смотреть на Мэтта, как он стряхивал воду с волос, теперь напоминая ей мокрую собачонку, как он выключал шланг и поднимал с земли свою рубашку и шляпу?

Ладони Трейси прошлись по ее лбу, потом по щекам, чтобы удостовериться, что румянец спал. Боже, ее лицо все еще горело, и в приступе паники и почти отчаяния она облокотилась на спинку шезлонга и закрыла глаза, делая вид, что спит. Она слышала, как Мэтт приблизился к ней, раздался скрип открывающейся двери.

— Вы тоже можете попробовать это, — сказал Мэтт.

Трейси открыла один глаз и уставилась на высокую фигуру, стоявшую рядом с ней.

— Что вы сказали? — спросила она, зевая, как будто только что пробудившись ото сна.

— Можете сполоснуться под шлангом, если хотите, — сказал он. — На деле это не менее приятно, чем смотреть на это со стороны.

— Что вы хотите этим сказать? — удивилась Трейси, выпрямляясь в шезлонге.

— Хорошо, Тейт, как хотите, — сказал он, проходя на кухню. Его гортанный смех долго еще продолжал звучать в ее ушах после того, как он ушел.

Мэтт знал, что она на веранде! Гнусный негодяй показывал свое шоу, хорошо зная, что она подсматривала за ним. Какой эгоистичный мерзавец! А может, он испытывал извращенное удовольствие от того, что проделывал перед ней? А еще он смеялся над ней! Звук этот, низкий и гудящий, явно соответствовал человеку, его издающему, а тембр и окраска вызывали странные ощущения в позвоночнике.

Трейси решила, что ей нужно взять себя в руки. Это же просто безумие, всегда мужчины были от нее без ума, но никак не наоборот. Что с ней случилось? Это адская жара так подействовала на нее, или действительно с ней вообще не все было в порядке?

Трейси снова пощупала лоб, желая проверить, нет ли у нее солнечного удара, затем откинулась на спинку шезлонга и закрыла глаза. Медленно сосчитав до двадцати, она сделала глубокий вдох и пришла к выводу, что вновь способна здраво мыслить. Итак?! Она задумалась, открыв глаза и постукивая себя пальцем по подбородку. Мэтт Рамсей — самодовольный тупица. У него красивое тело, он это знает и выставляет его напоказ, как только у него есть такая возможность. Он понимает, что выглядит довольно соблазнительно. Все, что ему нужно, чтобы убедиться в этом, — посмотреться в зеркало. Можно еще отхлестать женщину плеткой. Вот она и стала одной из них, лучшей или худшей, но, увы, стала. Но это только его мнение. Она мудрее его, и это позволяет получить иммунитет к его физическим совершенствам.

— Трейси, дорогая, — позвала ее Элси, появляясь на веранде.

— Слушаю, Элси.

— Мистер Рамсей встал и ожидает тебя в гостиной. Тебя проводить?

— В ней есть большой камин?

— Конечно.

— Тогда я знаю, где она, — сказала Трейси, поднимаясь с шезлонга.

— Мистер Рамсей был так рад, узнав, что вы приехали писать статью в журнал.

— А его сын совсем не рад, — сказала Трейси, поправляя волосы.

— Мэтью? Ах, он только рычит, но не кусается. Нет, не совсем так. Только попробуйте испортить парню настроение и тогда узнаете, что такое дикий зверь. Я думаю, что ваш приезд наложил дополнительные обязательства и заботы на него, и мне кажется, что он представлял все это несколько иначе.

— Чепуха! Он уверен, что я сорву ему всю работу на ранчо и развращу всех его святых работничков. Мэтью Рамсей очень ограниченный человек и не видит дальше собственного носа.

— У меня создалось впечатление, что вы оба с характером, — сказала Элси, нахмурившись.

— Это мягко сказано, — засмеялась Трейси. — Будем надеяться, что на мистера Рамсея я произведу более приятное впечатление.

— Он милый человек, — сказала Элси. — Это была для него ужасная трагедия, тот день, когда случился удар. Ведь накануне он был полон жизни. Ну, ладно, иди к нему, а я займусь тут обедом.

Трейси легко нашла дорогу в гостиную и остановилась в дверях, рассматривая человека, сидящего перед камином в кресле-качалке. У него были густые седые волосы, сидел он очень прямо, что давало возможность видеть ширину его плеч. Никто бы не усомнился в том, что он — отец Мэтта, так велико было сходство. Кендал Рамсей был просто Мэтт в старости, но Трейси надеялась, что мистер Рамсей будет более приятным человеком в общении.

Тот факт, что глаза, внимательно смотревшие на нее, когда она входила в комнату, были того же голубого оттенка, что и у Мэтта, не удивил ее. Трейси подошла ближе к пожилому человеку.

— Здравствуйте, мистер Рамсей. Трейси Тейт — это я.

— А вы даже красивее, чем описывал Боб, — сказал Кендал Рамсей. — Садитесь и чувствуйте себя, как дома.

Трейси села на диван неопределенного цвета, больше всего напоминавшего овсяную кашу, и скрестила стройные ноги. Она сдержала улыбку, заметив, что Кендал оценивающе посмотрел на ее коленки, и подумала, что в молодости он, должно быть, не пропустил мимо ни одной юбки. Каков отец, таков и сын. В этом нет ни малейшего сомнения.

— Уверен, что вы знаете, как мне приятно, что о моем ранчо будет материал в «Детройтской строке», — сказал Кендал Рамсей.

— Боб тоже очень рад этому, — сказала Трейси, мило улыбаясь. — Плохо только, что не все придерживаются этого мнения.

— Я знаю, что вы имеете в виду отношение Мэтта ко всему этому. Но пусть вас это не смущает. Последнее слово все равно за мной, вы получите свободный доступ на ранчо и необходимую помощь.

— Это очень вдохновляет меня, мистер Рамсей, и я ценю вашу помощь.

— И, конечно, вы получите любую лошадь и…

— Мисс Тейт не умеет ездить верхом, — заявил Мэтт, внезапно появившийся в комнате.

— Так научи ее, — решительно сказал Кендал.

От удивления брови Мэтта поползли вверх. Он бросил угрожающий взгляд на Трейси. Она тоже взглянула на него, но ее взгляд скорее напоминал взор невинного агнца. Мэтт резко повернулся и направился к бару у стены. Трейси обратила внимание, что он переоделся в брюки типичного западного покроя и белую рубашку, расстегнутую так, что были видны вьющиеся волосы на груди. Казалось, что одежда сидела, как влитая, на его сильной спине, плоском животе и мускулистых бедрах. Трейси молила Бога, чтобы он не заметил ее пристального внимания, когда шел мимо нее через комнату к бару.

— Как обычно, папа? — спросил Мэтт, взглянув через плечо на отца.

— Да.

— А вам, мисс Тейт? — даже не обернувшись, буркнул он.

— Если нетрудно, белого вина, пожалуйста, — ответила Тейт.

— Девушку зовут Трейси, — сказал Кендал, — Ты разговариваешь, как надутый индюк, Мэтт.

— Бог простит, — сказал Мэтт с улыбкой, направляясь к тому месту, где сидели Трейси и отец. Он подал им напитки.

На лице его опять появилась эта ямочка от улыбки. Трейси сделала глоток из бокала, вдыхая аромат мускуса, исходивший от его лосьона после бритья. Теперь он усаживался, вытягивая свои длинные ноги, отчего натянулись брюки на бедрах и… Боже, этот человек никогда не перестанет быть мужчиной!..

— Вы так оделись специально к обеду? — спросила Трейси, обращаясь к Кендалу Рамсею.

— А вы что, думаете, мы едим нагишом? — тут же парировал Мэтт.

Замечание сына показалось Кендалу таким смешным, что он залился искренним смехом. Трейси удалось выдавить из себя только слабую улыбку. Когда она взглянула на него, он поднял свой бокал, салютуя ей.

— Нет, — сказал Кендал, отдышавшись от смеха. — Мы одеваемся здесь очень просто. Вы прекрасно выглядите в том, что на вас надето, Трейси. Приберегите свои шикарные платья для особых торжеств.

— Как повешение, например? — ядовито спросила Трейси, глядя в глаза Мэтту. Он засмеялся и опустошил свой бокал.

— Наряду с другими событиями, — сказал Кендал, весело рассмеявшись.

— Мы, наверное, кажемся мисс Тейт дикарями, папа, — сказал Мэтт. — В конце концов, она прибыла из такого шикарного города, как Детройт.

— Наоборот, — сказала Трейси, — я редко одеваюсь к обеду. — «Ох, нет, — подумала она, — зачем я дала ему такой козырь?»

— О, — произнес Мэтт, в глазах его плясали чертики. — А разве вы не боитесь простуды, сидя в…

— Я хотела сказать, — пояснила Трейси, сжимая зубы, — что после трудного рабочего дня я заворачиваюсь в халат и ем перед телевизором.

— В одиночестве? — спросил Мэтт невинным голосом с наивным выражением лица.

— Ну, только если у меня не запланирована оргия, — взорвалась Трейси. Ее слова стали новой причиной для веселья Кендала, а Мэтт улыбнулся и покачал головой. «О Боже, — думала Трейси, чувствуя, как ее щеки покрывает румянец, — неужели я могла это сказать?» Что с ней происходит? Весь ее профессионализм, ее холодный расчет, где он? Мэтт Рамсей — вот причина. Она должна немедленно запретить ему над ней издеваться. Он невозможный, самоуверенный, он…

— Обед на столе, — сказала Элси. — И еще, мистер Рамсей, Лестер вернулся.

— Лестер — моя сиделка, — пояснил Кендал Трейси. — У него был выходной день. Ну, что пошли обедать?

Мэтт сразу же поднялся и покатил кресло по пушистому ковру через холл в комнату, куда Трейси не заглянула, когда первый раз искала кухню. В столовой стоял огромный стол, вокруг которого были расставлены стулья в чехлах из зеленого бархата. С потолка свешивалась сверкающая люстра, у дальней стены стоял буфет и горка для фарфора. Мэтт подвез отца к столу, потом придержал стул Трейси, которую посадили справа от Кендала. Сам он сел напротив ее и положил в тарелку огромную порцию вареной картошки. Появилась Элси и поставила на стол громадную тарелку с большими порциями еды.

Трейси посмотрела на Кендала и тут же занялась тем, что стала раскладывать ростбифы на тарелки. Вдруг на нее нашло минутное оцепенение, когда она сообразила, что же было действительно не так. Со времени их знакомства Кендал не сделал ни одной попытки поднять правую руку с колен. Удар, вероятно, поразил его правую руку и ногу. Трейси никак не могла поверить в то, что ее тренированные глаза сразу же не увидели эту деталь. Но с головой у Кендала все было в полном порядке. Он был умен, наблюдателен и не лишен чувства юмора. Трейси почувствовала острую жалость, когда представила, как трудно было отцу Мэтта усидеть без дела в кресле, когда жизнь на ферме била ключом.

Трейси передала блюдо Мэтту; у всех уже были полные тарелки. После того, как Трейси откусила первый ломтик мяса, она высоко оценила кулинарное искусство Элси.

— Элси просто поразительная стряпуха, — сказал Кендал.

— Она уже давно работает здесь? — спросила Трейси.

Кендал кивнул головой.

— Больше тридцати лет. Элси очень рано осталась вдовой и пришла к нам, когда Мэтту было четыре года. Моя жена тогда только что умерла, и мне нужен был кто-нибудь, чтобы присматривать за ребенком. Я даже не представляю, что бы мы делали без нее все эти годы.

Трейси кивнула головой в знак согласия с Кендалом, взяла еще немного молодого зеленого горошка и украдкой сквозь ресницы взглянула на Мэтта. Его воспитала неродная мать и суровый фермер — вот откуда его независимость и мрачный характер. Разве у Элси было время выслушивать страхи, надежды и мечты маленького мальчика? Разве Кендал сажал его на колени по вечерам и читал ему у камина сказки? Следующее высказывание Кендала только подтвердило ее догадку.

— Все было по-другому в те дни, — сказал Кендал. — Элси готовила еду для всех работников и приносила ее нам, когда мы были на выгоне. Мэтт впервые побывал в загоне для скота, когда еще не ходил в школу. Он быстро стал взрослым, но это было необходимо.

— Я сомневаюсь, что мисс Тейт интересно мое детство, — сказал Мэтт. — На северном склоне в загоне опять сломалась ограда.

Кендал нахмурился.

— Ты пригнал лошадей назад?

— Да, но я хочу поменять почти все ограждение. Большая часть ограды сломана.

— Хорошо. Возьми еще людей, если нужно. Там самые ценные лошади.

Обед прошел в непринужденной обстановке. Мэтт подробно рассказывал отцу обо всем, что произошло на ранчо за весь день. Он говорил тихо, спокойно и терпеливо отвечал на все вопросы, иногда спрашивал совета. Трейси чувствовала, что эти двое мужчин относятся друг к другу с большим уважением и изумлялась, как Мэтту удавалось ввести отца в курс всех дел на ранчо.

— Надеюсь, мы вас не уморили этой скукой до смерти, — наконец сказал Кендал, улыбаясь Трейси.

— Конечно же, нет, — ответила она. — Мне бы следовало делать кое-какие записи. В конце концов, цель моего визита сюда — разузнать, чего стоит управлять такой фермой, как ваша.

— На самом деле? — пробурчал Мэтт, а потом издал такой звук, который можно было назвать храпом.

— И первым делом вы должны сесть верхом на лошадь, — сказал Кендал Трейси. — А ты, Мэтт, первым делом завтра утром дай первый урок верховой езды Трейси.

— Так скоро? — удивилась Трейси. — Я не тороплюсь, времени достаточно.

— Я лично позабочусь об этом, папа, — сказал Мэтт, в глазах его загорелись смешинки.

— С нетерпением буду ждать этого события, — с трудом изрекла Трейси, глядя на Мэтта.

— У вас есть сапоги или высокие ботинки? — спросил он.

— Конечно, — ответила Трейси, думая о своих великолепных сапогах из шевро, с трехдюймовыми каблуками, которые привезла с собой. — А что, не у всех есть сапоги?

— Будем пить кофе в гостиной? — спросил Кендал.

Мэтт выпил бренди вместо кофе, а Кендал рассказывал о многолетней дружбе с Бобом Эдвардсом. Трейси старалась слушать внимательно, но какая-то часть ее существа постоянно ощущала присутствие Мэтта в комнате. Он опять сел, вытянув ноги перед собой, наслаждаясь своим напитком, а Трейси не могла не смотреть на его прекрасную фигуру. Чертово ощущение внизу живота снова пугало ее, она была страшно зла на себя за то, что на нее так действовала сногсшибательная притягательность Мэтта. Ничего подобного с Трейси раньше не случалось, и эти новые ощущения приводили ее в страшное замешательство, почти в панику.

— Извините, мистер Рамсей, но вам пора в постель, — произнес низкий мужской голос.

Трейси подняла глаза вверх и увидела высокого плотного мужчину, входящего в комнату. На нем была надета белая накрахмаленная рубашка и темные брюки, и он чем-то напоминал профессионального борца с медведями-гризли.

— Лестер, познакомься, это наша гостья, Трейси Тейт, о которой я говорил тебе, — сказал Кендал.

— Мисс Тейт, — сказала Лестер, кланяясь ей, — надеюсь, вам здесь понравится.

— Спасибо, я тоже на это надеюсь.

— Ну, тогда спокойной ночи, — пожелал им Кендал. Лестер развернул каталку и повез его из комнаты. — Увидимся завтра.

— Спокойной ночи, отец, — сказал Мэтт, поднимаясь.

— Спокойной ночи, мистер Рамсей, — сказала Трейси.

— Мне предстоит поработать с бумагами, — сказал Мэтт, как только Кендал и Лестер покинули комнату. — Думаю, что вы сможете развлечься сами.

— Конечно.

— Прекрасно. — Он вышел из комнаты, и Трейси чрезвычайно трудно было сдержаться и не показать ему вслед язык.

Трейси вернулась в свою спальню и в течение следующего часа детально записывала свои впечатления о доме и обеде, который им сегодня подавали. Она, конечно, записала, что ремонт загонов является одной из самых важных обязанностей на ранчо. Потом ей стало интересно, кому в Детройте до этого было дело.

Почувствовав какое-то беспокойство и подобие страха, она спустилась в холл и увидела полоску света, пробивающуюся через щель в двери кабинета, обнаруженного ею еще во время первого осмотра дома. Это, вероятно, было частное владение Мэтта, подумала она, где он в тишине подсчитывает, сколько яиц снесли куры и сколько из них вылупилось цыплят.

Она прошла через сверкающую чистотой кухню на веранду. Толкнув дверь, она вышла в звездную ночь. Было все еще очень тепло, но чувствовалось отсутствие палящего солнца. Вскоре она очутилась около большого бассейна. Подсветка делала кристально чистую голубую воду такой притягательной. Трейси сняла босоножки, закатала брюки до колен и погрузила ноги в прохладную воду. Она болтала ногами в воде, шевелила пальцами и вскоре почувствовала, как ее отпускает напряжение утомительного дня.

Кроме тихого журчания воды, в ночи не раздавалось ни одного постороннего звука, и спустя полчаса Трейси впала в дремотное состояние.

— Ты похожа сейчас на маленькую девочку, — неожиданно раздался голос Мэтта, и Трейси подпрыгнула от удивления.

— Вы напугали меня до смерти, — сказала она резко.

— Извини, — рассмеялся Мэтт. — Я не думал шпионить за тобой. Ты была где-то в своем собственном мире.

— Здесь красиво, — тихо сказала Трейси. — Так тихо. А я уже привыкла к постоянным навязчивым звукам улицы, шуму города.

— Я бы просто не обращал на это внимания, — сказал Мэтт. Он принес плетеное кресло и уселся в него. — А у тебя красивые коленки, — добавил он неожиданно, наклоняясь к ней и рассматривая ее ноги.

— Ради Бога, — сказала она, быстро поднимаясь на ноги и опуская брюки вниз.

— Глупо. Теперь все ваши брюки будут мокрыми.

— Они высохнут.

— Вот. — Он взял другое кресло и пододвинул к ней. — Садитесь.

Трейси плюхнулась в кресло и сложила на груди руки. Она вела себя глупо и знала об этом, но это было лучшее, что она могла придумать, чтобы защитить себя от той странной реакции, которую вызывала у нее близость Мэтта.

Она не нравилась ему, он не нравился ей, и, если ее тело перестанет предавать ее, все будет просто превосходно.

— Мой отец нашел, что вы восхитительны, — сказал Мэтт.

— Он просто очаровательный человек. Должно быть, ему трудно свыкнуться с мыслью, что он инвалид. Я думаю, что с вашей стороны просто замечательно держать его в курсе всех событий, происходящих на ферме.

— Он создал эту ферму из ничего, на голом месте. И она все еще его, здесь каждый дюйм принадлежит ему. И если он не может поехать на нее, в моих силах привезти ее к нему.

— Вы очень любите его, — сказала Трейси после минутной паузы.

— Конечно. Ведь он мой отец. И, кроме этого, он прекрасный человек.

В голосе Мэтта было столько эмоциональной глубины, что Трейси сидела, боясь вымолвить слово. Под твердой, непроницаемой оболочкой скрывался человек, способный на удивительные чувства. Когда он говорил об отце, в голосе его звучала почти материнская нежность. Любил ли он когда-нибудь женщину с такой силой? Боже, на что же это будет похоже, если этот страстный человек обратит всю силу своих чувств, своей души на единственную любимую женщину? И что бы делала она, Трейси Тейт, если бы вся его физическая и умственная энергия была направлена на нее? Это было выше ее понимания, и Трейси даже бросило в дрожь, когда она представила, как Мэтт сжимает ее в своих объятиях.

— Замерзла? — спросил Мэтт.

— Что? О нет, все хорошо, но я думаю, что пора идти в дом. — Она поднялась с кресла. — Сегодня был насыщенный день.

— И у вас плотное расписание на завтра, — сказал Мэтт, поднимаясь и останавливаясь рядом с ней.

— Даже так?

— Помните, мы завтра начинаем уроки верховой езды. Встретимся на кухне в пять часов.

— Утра? До полудня?

— Точно.

— В пять?

— Закройте рот, а то наловите мух, — сказал он, улыбаясь и демонстрируя свою в высшей степени привлекательную ямочку.

— Но почему так рано? Разве лошадям не нужен отдых?

— Это нормально время, когда здесь просыпаются все. Мы встаем примерно в четыре часа утра, завтракаем и принимаемся за работу.

Трейси нахмурилась.

— Для меня звучит очень мрачно.

— Зато вы увидите восход солнца. Это прекрасное начало дня.

— Хорошо, — вздохнула она. — Я сумею убедить себя, что совершенно очарована этим.

— Вам это действительно понравится, — сказал Мэтт, приподнимая пальцами ее подбородок. — Доверьтесь мне.

Трейси стояла, как зачарованная, когда Мэтт опустил голову и слетка прикоснулся губами к ее губам. Она моргнула, чтобы убедиться, что все это ей не приснилось, когда он вдруг прижал ее к груди и стал жадно целовать в губы, отчего ноги ее вдруг стали ватными. Каждая извилина ее мозга кричала, чтобы она со всех ног бежала от этого высокого и сильного мужчины. Но между телом и мозгом ее произошло короткое замыкание, и вот она уже стояла на цыпочках и обнимала Мэтта руками за шею, приближая его к себе.

Их языки встретились в темных закоулках ее рта, его руки путешествовали по ее стройным бедрам и все яростнее прижимали ее к себе. Его мужской орган отчетливо ощущался через тонкую ткань ее легких брюк. Его чувственные губы легонько прикасались к ее шее, на минуту замерев возле быстро бившегося пульса.

Спираль желания стала сильнее и яростнее раскручиваться внутри Трейси и подчинила себе все ее существо с пугающей, неконтролируемой скоростью. Руки Мэтта, огрубевшие от работы, приблизились к груди Трейси, гладя ее с нежностью, о которой она даже не подозревала. Ее соски напряглись и отчетливо выступили через кружевную ткань бюстгальтера. Она тихо застонала, когда пальцы Мэтта заскользили по напрягшимся вершинам ее полных грудей.

— Трейси, — пробормотал он, когда ее губы прикоснулись к его.

Он назвал ее Трейси, а не Тейт, и никогда еще ее имя не звучало так хорошо, как сейчас. Она хотела дотронуться до него и почувствовать, как его мускулы трепещут под ее рукой. Она никогда еще с такой полной отдачей, похожей на экстаз, не реагировала на мужчину. Она парила над разумом и действительностью, но ей на это было наплевать.

Вдруг Мэтт издал звук, похожий на всхлипывание, и разжал ее руки у себя на шее.

— В пять, — сказал он. — На кухне.

— Хорошо, — сказала она дрожащим голосом.

— Спокойной ночи, Трейси.

— Спокойной, Мэтт. — Она подобрала свои разбросанные босоножки и на дрожащих от неутоленного желания ногах направилась к дому.

У двери на веранду она остановилась и посмотрела назад. Мэтт все еще стоял лицом к бассейну, его руки были глубоко спрятаны в карманы брюк. Он стоял, не шелохнувшись, глубоко погруженный в свои думы. Его плечи были прямыми и сильными, а мощь, исходившая от его плоти, казалось, прорывалась к Трейси через расстояние. Где были его мысли, что выражало сейчас его красивое лицо? Физически он был возбужден их коротким свиданием, но были ли задеты его чувства.

А она? Боже, конечно, да! Мэтт дал ей почувствовать нечто гораздо более важное, чем желание или страсть. Это заставляло ее смеяться и плакать одновременно. В ней пробудилось желание рассказать ему о своих секретах и расспросить его о тайных и сокровенных мыслях. Время до пяти утра покажется ей бесконечным. Она чувствовала, что может влюбиться в Мэтью Рамсея, но этого не должно было случиться.

Этого не произойдет, думала она, входя в дом и направляясь в свою комнату. Десятидневные флирты были не в ее стиле, особенно с человеком, лишившим ее возможности думать четко. Она не позволит себе влюбиться в Мэтта. Тогда ей придется вернуться в Детройт с обгоревшим носом и разбитым сердцем. Ее и раньше целовали, значит и этот поцелуй ей почти безразличен.

Решив взять ситуацию под контроль, Трейси расстелила кровать и скользнула на прохладные простыни. Она думала, что немедленно заснет, как только ее голова коснется подушки, но вместо этого металась по постели еще час. При одной мысли о Мэтте ее одолевало желание и она была не в состоянии выкинуть его образ из головы.

Она должна взять себя в руки. Она вела себя, как идиотка, как истосковавшаяся по сексу старая дева, которая преследует всех, кто носит брюки. Она не настолько плоха, нет. Ее мысли вертелись вокруг одного длинноногого мужчины, чьи брюки, невесть почему, отличались от других. Она теряла рассудок, и это было очень скверно, потому что жить ей оставалось еще довольно долго.

«Я становлюсь истеричкой, — громко сказала она темной комнате. — Не успела я встретить Мэтта Рамсея, как уже схожу с ума. Хотелось бы мне не забывать, что он мне не нравится».

Наконец, она заснула. И, когда будильник зазвенел в половине пятого, она не поверила. Она ведь только что закрыла глаза, а сейчас ей нужно вылезать из уютной постели и залезать на лошадь. На лошадь? На одно из этих огромных созданий, которые машут своими пушистыми хвостами?

«Я абсолютно разбита», — пробурчала Трейси, направляясь в ванну, чтобы принять душ.

Вспомнив, какими тяжелыми были ее волосы накануне из-за жары, она высоко подняла свою шапку волос и закрутила узлом на макушке, зафиксировав для надежности шпильками. Она надела плотно облегающие джинсы с каким-то интересным и важным названием на заднем кармане и клетчатую хлопчатобумажную рубашку. Надев сапоги, она направилась на кухню, хваля себя за пунктуальность. Будет лучше, если она придет туда раньше Мэтта и докажет ему, что она может хорошо себя чувствовать в такое время.

Но ее мечтам не суждено было сбыться. Она увидела его, стоящего возле плиты и жарящего блины, тут же кипел кофейник. Она опять посмотрела на его удивительно гармоничное тело, которое выглядело так замечательно в джинсах и голубой ковбойке. Сердце опять начало бешено биться, и она почувствовала, как непрошеный румянец вновь подбирается к ее щекам.

Да, она действительно попала в беду. От одного вида этого человека она теряла власть над собой. И если прошлая ночь была доказательством того, что он мог сделать с ней простым прикосновением, тогда она определенно переживала несчастье.

— Доброе утро, — радостно пропела она, входя на кухню.

— Вижу, тебе это удалось, — сказал Мэтт, не поворачиваясь к ней, и переворачивая в воздухе очередной блин.

— Конечно. У тебя еще никогда блины не прилипали к потолку?

— Прилипали.

— Элси тебя заставляла счищать их?

— Да.

— Молодец она. Кофе готов?

— Нет.

— Почти готов?

— Да.

— Почему ты не отвечаешь, как положено? — спросила Трейси, опускаясь на стул.

Он повернулся и улыбнулся ей, ямочка на щеке показалась порочно соблазнительной.

— Сколько тебе блинов?

— Ноль. Ни одного. Тост и кофе, вот и все.

— Так не пойдет, — сказал Мэтт, накладывая три толстых блина на ее тарелку и поднося ей. — Ты должна съесть плотный завтрак. Это самая главная еда дня.

— Вот дьявол!

— Давай, начинай. А что случилось с твоими волосами?!

— Они собраны на макушке, — сказала она, поднимая глаза от страшной тарелки. С минуту он смотрел на нее, потом нахмурился. — Боже, Мэтт, я бы никогда не сделала такую прическу, если бы знала, что тебе она не понравится, — заметила она с ноткой сарказма в голосе.

— Ешь, — пробурчал он, указывая на ее тарелку, а затем снова подошел к плите.

С отрешенным видом Трейси помазала верхний блин маслом, потом сверху накапала сиропа и смотрела, как он стекает с блина, образуя лужицу в тарелке.

В одном она была совершенно уверена, подумала она, втыкая вилку в рыхлый и мягкий блин. У нее не может быть никаких общих проблем с Мэттом, она не окажется втянутой в серьезные отношения с Мэттом, если он и дальше будет так держаться с ней. Он, и в самом деле, сводил ее с ума. Он буквально запихивал в нее еду, которую она не хотела, делал двусмысленные замечания в ее адрес. Груб, он очень груб.

Мэтт принес две чашки кофе и тарелку с шестью или семью блинами, уселся за стол и начал есть. Трейси под пристальным взглядом Мэтта тоже откусила блин и нашла его восхитительным.

— Будь я проклята, — сказала она, — ты умеешь готовить.

— Да.

— Давай не будем снова так разговаривать, — попросила она.

— Ты что-то сегодня злющая с утра, — сказал Мэтт, улыбаясь. — Положи сахар в кофе и подсласти им свое расположение ко мне.

— Ты толкаешь меня на нехороший поступок, Мэтт Рамсей.

— А что ты собираешься сделать со мной? Ударить? — спросил он, глядя на нее поверх края чашки.

Одна мысль о том, что ее рука коснется его мускулистого и твердого, как гранит, живота, напомнила ей о мраморной скульптуре античного атлета, и она покачала головой.

— Нет, — медленно промолвила она — Я придумала что-нибудь еще.

— Например, убьешь меня с ласковым и нежным выражением лица? Выразишь тем самым заботу обо мне?

— Едва ли это подойдет.

— Да? Прошлой ночью у меня создалось впечатление, что тебе нравится быть любимой.

— Я никак не ожидала, что ты принадлежишь к той категории мужчин, которые один раз поцелуют, а потом долго-долго об этом болтают, — зло сказала Трейси.

— Я не сказал об этом ни единой душе, — проговорил он, положив руку на сердце. — Два человека, которых это касается, знают об этом, и этого достаточно.

— Тем не менее этого больше не случится.

— Почему нет, Трейси? — спросил Мэтт с нежностью в голосе. — Мы никому не причинили боли. Я лучше буду целовать тебя, чем ссориться с тобой.

— Я…

— Течение событий подсказывает, что следующие десять дней нам придется проводить вместе, и мы не сможем постоянно находиться в состоянии войны. Ты великолепно чувствовала себя в моих объятиях, а твое тело прекрасно гармонирует с моим. Я думаю, что нас ждет впереди прекрасное время.

— Я не люблю дешевых связей, Мэтт, — сказала Трейси. Голос ее предательски дрожал от его чувственного красноречия.

— Если бы я думал, что они тебе нравятся, я бы никогда не поцеловал тебя, — спокойно сказал Мэтт. — У меня было достаточно много легкомысленных женщин. Заканчивай свой завтрак. Становится поздно.

Разве во всем этом был хоть малейший смысл, задумалась опять Трейси, отчаянно качая головой. Мэтт хотел ее бесконечно целовать, говорил о том, как прекрасно они подходят друг другу физически, но он не хотел легкого десятидневного флирта. Вот так?!

К своему удивлению, она с наслаждением съела весь свой завтрак. Она помогла Мэтту аккуратно сложить грязную посуду в мойку, а он объяснил ей, что Элси проснется немного позже, чтобы покормить завтраком отца.

— Нужно найти тебе шляпу, — сказал Мэтт, разглядывая целую коллекцию шляп на вешалке у заднего крыльца. — Вот, кажется, то, что нужно. — Он надвинул соломенную ковбойскую шляпу ей на голову.

— Я выгляжу сногсшибательно? — рассмеялась она.

— Думаю, что да, — тихо сказал он, приподнимая ее подбородок и крепко целуя в губы.

Трейси чувствовала, какое глупое выражение лица было у нее, когда они вышли на свежий утренний воздух.

— Взгляни сюда, — торжественно промолвил Мэтт, показывая рукой на восток.

Трейси, не мигая, смотрела на линию горизонта. Оттенки алого, оранжевого и желтого переплелись и растворились друг в друге, чтобы потом снова разделиться и составить причудливую разноцветную мозаику. В отличие от Детройта здесь не было высоченных зданий, которые загораживали бы весь вид, и у Трейси создалось странное впечатление, что, если она пойдет дальше и дальше, она просто свалится с края земли.

— Однажды в иллюстрированном журнале я видела фото восхода солнца на Западе, — произнесла Трейси задумчиво. — Но тогда я подумала, что такое бывает только на журнальных картинках.

— Нет. Природа дарит нам такое зрелище каждое утро, а этот день будет особенно красив.

Все было прекрасно! Ее только что поцеловал великолепный мужчина, ее живот был полон блинами и — о Боже, нет… Как она могла забыть? Она собиралась впервые в жизни забраться на живую лошадь!

 

Глава 3

— Остановись! — закричал Мэтт, когда они уже были на полпути к конюшне. — Что это такое?

— Что? Что это такое? — переспросила Трейси, уставившись на землю, куда он показывал пальцем.

— Не на земле — на твоих ногах. Я так понял, что у тебя есть сапоги!

— А что, по-твоему, это такое? Тапочки? Обувь для игры в теннис? — закричала Трейси, задрав ногу вверх и размахивая ею в воздухе до тех пор, пока не поняла, что сейчас сядет на землю.

— Ради всех святых, женщина! — взвыл Мэтт. — Я имел в виду сапоги, а не этот хлам.

— Послушай, ты, дубина, — заорала Трейси, уперев руки в бока, — я заплатила уйму денег за…

— Дубина? Ты говоришь — дубина? — на его лице появилась противная ухмылка. — Меня всяк обзывали за мою долгую жизнь, но никогда — дубиной. Это что-то плохое, не так ли? Точно, по крайней мере, звучит мерзко.

— Не знаю, — засмеялась Трейси. — Это вырвалось у меня помимо моей воли.

— Можем проверить. Я выберу десяток самых здоровенных мужиков, выстрою их в ряд. Потом ты, не я, а ты, назовешь их этим словом, ну, а я посмотрю, что получится.

— Нет. Забудь. Ты просто очень разозлил меня, потому что оскорбил мои сапоги.

— Они просто не могут быть часть экипировки западного фермера.

— И что из этого?

— Это же касается и твоей попы, — сказал Мэтт, возобновляя прерванный путь к конюшне.

— Какого черта? Что тебе не нравится в моей попе? — завизжала Трейси, устремляясь за ним.

— Лично я нахожу ее очаровательной, она прекрасно умещается в моих руках и…

— Мэтт!

— Тем не менее, — сказал он, откашливаясь и стараясь быть серьезным, — ей будет тяжело привыкнуть к тому грубому материалу, из которого сделано седло. Поэтому так же, как и твои сапоги, твоя попа не может стать частью экипировки фермера с Запада. Понятно?

— Ты странный, — сказала Трейси, оглядывая Мэтта сверху донизу.

— Только потом не говори, что я не предупреждал тебя, — пожал он плечами с большим недоумением.

— Доброе утро, хозяин, — сказал маленький, кривоногий человек, появившийся из конюшни.

— Это Винди, — кивнул Мэтт. — Познакомься, это Трейси. Лошади готовы?

— Вы еще спрашиваете. Я сейчас приведу их.

Винди исчез в большом красном здании, а потом неожиданно появился, ведя под уздцы двух лошадей. Одну из них Трейси сразу узнала, именно на ней накануне приехал Мэтт, другая… Лошадь была огромная и казалась круглой, ее масть не поддавалась никакому описанию. Большие круглые глаза подмигнули Трейси, Трейси подмигнула лошади.

— Я ей не нравлюсь.

— Вы неправы. Вы ей симпатичны. Старушка Мейбл любит всех, правда, Мэтт?

— Конечно, — согласился Мэтт. — Мейбл, как игрушка, мы ее специально держим для тех, кто ни разу не садился в седло. Ну, ладно, Трейси, садись.

— Не могли бы мы, ну, это… переговорить кое о чем? — умоляюще спросила Трейси, чувствуя, как блины в ее желудке превращаются в камень.

— Послушай, Трейси, — сказал Мэтт, снимая шляпу, приглаживая волосы и опять надвигая на лоб свой стетсон. — Там примерно двадцать голов скота, их нужно загнать в загон. Но я дал отцу слово, что ты получишь урок верховой езды. Именно это я сейчас и собираюсь сделать. Ну? Или ты сама сейчас же садишься на лошадь, или я сам затолкаю тебя на нее?

— Ого! — присвистнул Винди.

— Ладно уж! Но как я усажу одну деталь моей экипировки в седло?

— Поставь ногу в одно стремя, — подсказал Мэтт, — а потом подтяни свое тело и перебрось ногу через седло.

— А за что держаться?

— Вот за что, — сказал Мэтт, указывая на рожок в седле. Винди засмеялся. — Прекрати, Винди.

— Извините, хозяин. Но я думаю, что было бы намного легче, если бы вы подняли и усадили эту хрупкую девчушку в седло. В противном случае, Мэтт, вы потратите на это целый день.

— Хорошая мысль, — Мэтт протянул свои огромные ручищи к Трейси.

— О Бог мой, вот и дождалась, — пролепетала она.

Мэтт обнял ее за талию, и она тут же очутилась в воздухе, а затем, со звонким шлепком, приземлилась в седло. Ей показалось, что земля находится на расстоянии десяти миль от нее, и от страха она еще крепче ухватилась за рожок седла и плотно закрыла глаза.

— Трейси, — позвал Мэтт, — открой глаза и сядь прямо.

— Нет!

— Пошла ты к черту! — заорал Мэтт. — Ну, Винди, а теперь что? У тебя есть еще в запасе блестящие идеи?

— Давай я займусь ею, хозяин, — сказал Винди. — У меня больше опыта общения с особами женского пола. Вы вопите, как раненый вепрь, а ей нужно, чтобы вы были с ней ласковы.

— Прекрасно, — сказал Мэтт, закатывая глаза к небу.

— А теперь, милая, — сказал Винди, поглаживая Трейси по коленке, — на спине Мейбл вы будете в такой же безопасности, как дитя в колыбели. Она, может быть, даже задремлет после того, как вы проедете полмили. Вы будете в большей безопасности на спине Мейбл, чем в роскошном автомобиле на улицах Детройта. Кроме того, вы самая хорошенькая девушка из всех, кого мы тут встречали за многие годы, и, конечно же, мы хотим, чтобы вы уехали отсюда здоровой и не поломанной.

«Какой набор чепухи», — пробормотал себе под нос Мэтт.

Трейси приоткрыла один глаз и подозрительно посмотрела на Винди. Руки у нее уже начинали болеть оттого, что она так крепко держалась за рожок седла, к тому же заныла онемевшая от напряжения спина.

— Ребенок в колыбели? — переспросила она.

— Да, мадам, — Винди с готовностью подтвердил свои слова. — А теперь сядьте ровненько. Молодец. Открой другой глаз, дорогая. Как вы прекрасно выглядите. Мэтт собирается пригласить вас на удивительную прогулку верхом, и вы потом скажете мистеру Рамсею, что все было просто замечательно. Хорошо?

— Хорошо, — еле слышно согласилась Трейси.

— Она готова, Мэтт. Все дело в том, как ты умеешь разговаривать с этими маленькими проказницами.

— С лошадьми или женщинами? — засмеялся Мэтт, садясь в седло.

— С обеими. Ты должен с обеими разговаривать только ласково, — заулыбался в ответ Винди.

Мэтт наклонился к Трейси и передал ей поводья, показывая, как их нужно держать, потом внимательно посмотрел в ее побледневшее лицо. Глаза ее казались огромными под полями шляпы.

— Трейси, — спокойным голосом сказал он, — я не позволю ничему плохому случиться с тобой. Все будет отлично, я обещаю. Ты готова отправиться в путь?

— Да, — сказала Трейси, буквально выдавливая из себя улыбку.

— Ну, теперь он сумеет дать урок, — сказал Винди, возвращаясь на конюшню.

Мэтт повел Мейбл вперед, пока толстая старая лошадь не поравнялась с его, и они отправились в дорогу. Работники ранчо, мимо которых они проезжали, бросали работу и с восхищением смотрели на женщину, которая скакала на лошади рядом с их хозяином. В знак одобрения они кивали головами.

— Ну как, у меня получается?

— Ты прошла экзамен на выдержку и красоту у моих рабочих.

— Что ты сказал?

— Ничего. Ты ездишь, как профессионал!

— На самом деле? — Трейси радостно улыбнулась.

— На самом деле. Я думаю, что ты очень храбрая. Ты ведь была очень испугана, правда?

— До смерти. Я все еще в отвратительном состоянии, но теперь уже ни за что не сдамся.

— Ты молодец. Ну ладно, прибавим немного скорости. Если ты решишь, что для тебя это слишком быстро, просто дай мне знать, и мы немного сбавим темп. Но я уверен, что ты и с этим справишься. Сожми колени и двигайся в такт с лошадью.

— Это звучит весьма двусмысленно. Извини. Люди, находящиеся на грани нервного срыва, не могут отвечать за свои слова.

— Понимаю, — мрачно сказал Мэтт, пытаясь спрятать улыбку.

— О Боже! — вскрикнула Трейси, когда они вдруг резко прибавили скорость и поскакали через открытое поле, засеянное травой.

Несколькими минутами позже она уже думала, что скачка — это совсем неплохо. Она продолжала ударяться о седло, зубы скрипели, но в общем это было восхитительно. Мейбл пахла довольно гнусно, но она потихоньку привыкала к этому запаху. Мэтт и его лошадь были как одно существо, в то время как Трейси походила на человека, играющего на цимбалах, но, черт возьми, это было здорово.

— Наша ферма расположена на черноземных почвах Техаса, — сказал Мэтт. — Это самая плодородная земля во всем штате.

— Что же вы здесь выращиваете? — спросила Трейси, охватывая взглядом зеленые пастбища, выглядевшие, как хорошо ухоженные площадки для гольфа в Мичигане.

— В основном это пастбища для скота. Мы используем их поочередно, чтобы не испортить почву. Самое главное здесь — вода. Она важна и для скота, и для человека. Без воды здесь нельзя далеко уходить от дома, Трейси, а также нужно всегда носить шляпу.

— Ты какой-то слишком серьезный.

— Да, ты права. Жара, солнце, отсутствие воды могут убить тебя, но у вас в городах есть свои опасности, например, большое уличное движение. Эти деревья направо — наши своеобразные фруктовые сады.

— Фруктовые деревья на животноводческой ферме?

— Да. Мы продаем фрукты, жертвуем на благотворительные нужды, а еще Элси печет такие сладкие пироги — пальчики оближешь. В общем — вкусные фрукты. У нас держат цыплят, кур, свиней, немного молочных коров. Здесь есть все, Трейси, почти все, что нужно человеку для жизни, и здесь он видит, как все расцветает под его руками.

Трейси взглянула на Мэтта, услышав в его голосе гордость, потом ее взгляд вновь переключился на землю, простиравшуюся перед ней. Трудно было даже представить, что «Рокочущее «Р» имело такие неограниченные возможности. То, что Трейси привыкла покупать в овощном магазине, сейчас было перед ней в натуральном виде. Но, если бы ей нужно было приготовить цыпленка, она бы предпочла своего, городского, в отличной целлофановой упаковке.

— Почему бы нам не остановиться передохнуть? — спросил Мэтт.

— О нет, мне так нравится скакать на лошади.

Они все ехали и ехали, и на протяжении всего пути картина не менялась, только кое-где попадались одинокие кусты, да еще то, что Мэтт называл хлопковыми деревьями. Трейси казалось, что они ходят по одному большому кругу — так все было однообразно. Мэтт вдруг показал на большую группу деревьев, стоящую впереди.

— Вон там хорошее местечко. Давай остановимся там ненадолго.

Когда они подъехали к этому тенистому островку зелени, Мэтт соскочил с седла привязал поводья к ветке и только потом протянул руки, чтобы помочь Трейси сойти на землю. Она даже не шевельнулась, и он с удивлением приподнял край своей шляпы, с любопытством глядя на Трейси.

— У тебя какие-то проблемы?

— Я не могу сдвинуться с места.

— Что?

— Ноги меня не слушаются.

— Да?

— Мэтт, я говорю совершенно серьезно. О Боже, я теперь не сдвинусь с места и останусь так сидеть до конца жизни. — Ай-ай-ай, — закричала она, когда Мэтт приподнял ее и поставил на землю.

— Вот так, — уверенно произнес он.

Трейси нагнулась, посмотрела на свои ноги, щупая их пальцами, как бы ожидая, что их может не быть на месте.

— Ничего не чувствую, они парализованы, — с ужасом сказала она.

— У тебя просто плохо циркулирует кровь. Иди сюда, посиди на траве, — позвал Мэтт.

— Я не могу идти.

Со вздохом Мэтт поднял Трейси на руки, понес ее сквозь деревья к приютившемуся под ветвями ковру густой травы и осторожно усадил на землю. Трейси откинулась на землю, оперлась на руки и, бросив шляпу на траву, с жалостью уставилась на свои онемевшие ноги.

— Я сейчас же вернусь, — сказал Мэтт, исчезая за деревьями.

Вскоре он вернулся с ружьем в руках.

— Не пристрели меня, ладно? — смеясь, сказала Трейси. — Я не лошадь с переломанными ногами. Зачем тебе ружье?

— Мы не можем сидеть без защиты, — объявил Мэтт, опуская ружье на траву рядом с собой. Никогда не узнаешь, откуда может появиться нежданный гость.

— Да?

— Не волнуйся. Я с тобой.

— Но я хорошая добыча для какого-нибудь ужасного зверя. Я ведь даже не могу двигаться.

— С тобой все в порядке, — сказал Мэтт, становясь на колени рядом с ней. — Ты просто слишком крепко сжимала колени.

— Но…

— Я тебе помогу, — сказал он.

В следующее мгновение Трейси знала, что Мэтт собирался сделать, и открыла рот, чтобы громко протестовать. Но, когда его большие руки опустились на ее бедра и начали нежно массировать ее тело, она не могла произнести ни слова. Она быстро взглянула Мэтту в лицо, но оно не выражало ничего, что дало бы ей ключ к чувствам, возможно, переполняющим его. Зато у нее никаких сомнений не оставалось в том, как он действовал на нее. Ее переполняло желание, а руки Мэтта гладили икры ног, потом снова вернулись к бедрам. Она едва могла дышать. А ведь он еще не брался за ее правую ногу. К подобным ощущениям невозможно было привыкнуть. Она или умрет, или сама начнет срывать одежду с Мэтта.

— Уже гораздо лучше, — сказала она, надеясь, что ее голос звучит ровно.

— Так быстро? А как насчет другой ноги?

— С ней все отлично, — сказала она, поднимая ногу и вращая ею в воздухе. — Как новенькая.

— Вздор! — улыбаясь, сказал Мэтт. — Я знаю, что это не так, ведь я достиг почти совершенства в массаже.

— Мэтт, прекрати. Ковбои вообще-то не говорят таких слов, как «вздор» или «чепуха», не так ли?

— Говорят. Это вообще-то неотъемлемая часть ковбойского кодекса.

— Да? Может быть, ты расскажешь что-нибудь еще о ковбойском кодексе для моей статьи?

— Может быть, — медленно процедил он, кладя шляпу на землю и садясь рядом с ней. — Специальный ковбойский кодекс дает точные выражения для обозначения различных состояний и понятий:

— Каких, например?

— Неужели ковбой, оказавшийся вдруг по воле случая в тени деревьев с хорошенькой женщиной, будет рассуждать об особенностях местных диалектов вместо того, чтобы целовать ее?

— Правда? — прошептала Трейси.

— Правда.

Он был, действительно, готов целовать ее.

Мэтт обнял ее за шею, привлек к себе и нежно прикоснулся к ее спине. Он поцеловал ее страстным поцелуем, губы его были горячими и пахли чем-то очень вкусным. Трейси вдруг почувствовала, что Мэтт увлекает ее за собой на мягкую траву, но не сделала ни малейшей попытки этому воспротивиться и обняла Мэтта за шею. Он понемногу перемещал центр тяжести и наконец положил свою огромную тяжелую ногу на ноги Трейси. Облокотившись на траву, он взял ее голову в ладони и, разжав ее губы, нашел язык. По ее телу прокатилась волна страстного желания. Пальцы Мэтта скользнули вниз, на минутку задержавшись у основания шеи, на пульсирующей вене. Затем его пальцы двинулись вниз, расстегнули блузку. Он приподнял голову и посмотрел на ее полную грудь, просвечивающуюся сквозь кружево бюстгальтера. Его глаза были светящимися и голубыми, когда Трейси встретилась с ним взглядом.

Трейси чувствовала, как почва уходит у нее из-под ног, и ей захотелось убежать от этого ощущения. Она уже не могла упасть, потому что была на земле, но почти потеряла сознание, когда Мэтт расстегнул застежку бюстгальтера и начал ласкать ее нежные груди. Его губы проложили влажную дорожку между ее грудями, и она почти задохнулась, когда он взял розовый сосок в рот и начал ласкать его твердый бутон губами. Ее рука затрепетала на его спине, ощущая, как напрягаются его мышцы. Другая грудь тоже получала свою толику удовольствия, она напряглась и набухла, когда желание дошло до самого пика.

Трейси ощутила на своем теле пульсирующий мужской орган. Она чувствовала его давление на свою нежную плоть, но ей было приятно это ощущение, возникшее вместе с ощущением, что ее женственность доводила Мэтта до исступления. О Боже, как она хотела его! Он войдет в нее, заполнит все ее тело своей мужской плотью, поглотит ее, сольется с ней и поднимет на недосягаемые высоты вне времени и пространства. Трясущимися руками она расстегнула рубашку Мэтта, провела руками по вьющимся волосам на его груди. Он был необыкновенно красив, сильный и гладкий, как кусок гранита, доведенный мастером до совершенства. И сейчас он принадлежал ей. Она отдаст ему всю себя и примет от него все, что он захочет ей дать. Она задрожала от предвкушения того, что ее ожидало, тело ее заныло от желания, но Мэтт продолжал ласкать ее груди руками, языком, губами.

— Ох, Мэтт, — простонала Трейси, когда его пальцы проскользнули за ремень ее джинсов.

— Ты такая красивая, — хрипло проговорил он. — Твоя кожа, как бархат слоновой кости. — Он потянулся, чтобы поцеловать ее стройную шею. — Я хочу тебя, Трейси. Здесь. Сейчас.

Странный гам от множества переплетающихся фраз прозвучал, как эхо, в мозгу Трейси. «Я хочу тебя, Трейси. Здесь. Короче, Тейт, зачем ты здесь? Я не хочу тебя здесь… Не хочу…»

— Нет! — выдохнула Трейси, резко отталкивая Мэтта. — Боже мой, нет!

— Что случилось? — спросил Мэтт, стараясь говорить спокойно. — Твое тело говорит мне…

— Тело? — с трудом проговорила Трейси, садясь и поправляя одежду. — Это все, что я значу для тебя. А как же я, человек? Я, сующая свой нос во все дела любопытная журналистка из большого города, которая собирается совратить всех твоих работников и нарушить распорядок твоей жизни, помнишь? А знаешь что? Моя голова, как-никак, приставлена к этому телу, на которое ты собираешься наложить лапу, но ты не получишь одно без другого. Ты испытываешь ко мне физическое влечение здесь, но ты бы послал меня к чертовой матери с этого ранчо, если бы только мог.

— Одно не имеет никакого отношения к другому, — зарычал Мэтт, поднимаясь и садясь на траву. — Ты красивая и очень желанная женщина, с готовностью отвечающая на мои ласки. И что бы ни случилось, это не имеет ничего общего с теми неудобствами, которые ты причиняешь.

— Неудобства? Вот как это ты, оказывается, называешь? — Трейси быстро поднялась на ноги.

— Трейси, ради всего святого, я…

— Ты не понимаешь ни слова из того, что говоришь. Я не отрицаю того, что хочу быть с тобой, Мэтт. Но ведь ты для меня гораздо больше, чем просто гора мышц и нежные руки. Я точно не знаю, но чувствую, что ты гораздо сложнее, чем хочешь казаться. Я видела выражение твоего лица, слышала нежность в твоем голосе, когда ты разговаривал с отцом. Я видела твою гордость за ваше замечательное ранчо. Может быть, я придала этому слишком большое значение, но я так не думаю. Ты бываешь почти груб и очень резок, но это не имеет значения, потому что это далеко не все в тебе… Ладно, не будем больше об этом.

— Я слушаю тебя, Трейси, — нежно сказал Мэтт.

— Все это не имеет значения, — упрямо сказала она, уставившись в землю и обхватив себя руками за плечи.

— Нет, черт возьми, имеет, — сказал он, поднимаясь на ноги и резким движением обняв ее. — То, что ты говоришь, очень важно. Женщинам никогда не было важно разобраться во мне как человеке, целостной личности, они видели тело, ценили хорошего любовника. Трейси, я не хвастун, но это так, в постели у меня все в порядке. Мне даже трудно поверить, что твои слова обо мне, — это всерьез.

— Но это правда, — сказала Трейси. — Для меня ты гораздо более, чем самец, ты для меня прежде всего человек.

Мэтт рассмеялся.

— Я это знал, — сказал он, грозя ей пальцем. — Я знал, что в этом слове заключен какой-то похабный смысл.

Она пожала плечами.

— Это я сделала его таким.

— Ты смешная девчонка, — прошептал он, обнимая ее. Его подбородок покоился у нее на макушке. — Как ты думаешь, что я собираюсь с тобой сделать?

— Для начала не издевайся над моей работой. Я также предлагаю тебе застегнуть рубашку, чтобы я не набросилась на твое обнаженное тело.

Мэтт отступил назад и застегнул рубаху, ухмыляясь и качая головой. Он поднял их шляпы и ружье, обнял Трейси за плечи и повел ее туда, где их терпеливо ожидали лошади. Подняв Трейси в седло, он вскочил на свою лошадь.

— Ты выиграла, — заявил он, надвигая шляпу на нос. — Я больше не скажу ни одного слова по поводу твоей командировки от редакции. Я окружу твое пребывание здесь духом понимания и сотрудничества. Как тебе это нравится?

— Звучит великолепно. — Трейси улыбнулась. — А чего мне это будет стоить?

— Договор: оставайся такой, какая ты есть, потому что ты мне очень нравишься, Трейси Тейт.

Трейси посмотрела на Мэтта с удивлением, но ничего не сказала. Они в молчании повернули на ранчо. Все, что только что произошло, решила Трейси, можно записать в разряд забавных происшествий, стараясь забыть о своих больных ногах и отбитой в седле заднице. Трейси готова была кричать от отчаяния, сознавая, что он видел в ней только доступное тело, но ведь и о себе он сказал, что такое отношение к нему вызывает брезгливость. А она и не знала, что мужчины требуют к себе уважения даже рано утром. Интересно! Ну, ладно, теперь мистер согласен ладить с ней до тех пор, пока она выполняет задание редакции. Но не прочь заняться с ней любовью. Куда же это дальше заведет?

Они ехали молча, каждый был погружен в свои мысли. Трейси сосредоточила внимание на своем бедном теле, в котором каждая косточка молила о пощаде.

— Мэтт, — наконец спросила она, — ты уверен, что мы едем в нужном направлении? Вообще-то глупый вопрос. Ты же живешь здесь. Неужели мы так далеко заехали?

— Да.

— Мы уже подъезжаем?

— Нет.

— Ты видишь, что я уже начинаю обгорать?

— Да.

— Черт побери, Мэтт, ты опять собираешься говорить только да и нет?

— О?!

— О Боже, ну и стручок же ты.

— Стручок? — от изумления брови Мэтта поползли вверх. — Еще одно из твоих грязных словечек. И к какой части тела относится это слово?

— Нет, на самом деле ты не стручок. Эти похожи на пивные кружки, маленькие, слабенькие и худенькие мужичонки в костюмах в полоску. Отвергаю это слово. Ты дубина. Это тебе больше подходит.

— Не стоит обзывать людей, которые сильнее и больше тебя, Трейси. Они могут превратить тебя в отбивную.

— Кто это сказал?

— Это часть ковбойского кодекса, — глухим и хриплым голосом объяснил Мэтт.

— До сих пор твой ковбойский кодекс доставляет мне только массу неприятностей.

— Неправда. То, что случилось в той рощице, было просто прекрасно. Да, было замечательно. Я думаю, что мы неплохо пообщались.

— На словах или…

— И так, и по другому. Ты же не будешь отрицать, что наши тела так же прекрасно подходят друг другу, как две части картинки-головоломки. Разве твоя грудь не отвечала на мои прикосновения? И потом, твои губы… Сладкие, мягкие, чувственные губы, которые…

— Мэтт, ради всего святого!

— Я болтаю только для того, чтобы ты отвлеклась и не думала о своем разбитом теле. Я просто хочу тебе помочь, — Мэтт улыбнулся.

— Если ты это называешь болтовней, то что тогда в твоем понимании разговоры на интимные темы? Мальчик, уже становится очень жарко.

— Ранчо вон за тем холмом. Представь себе ванну, полную прохладной воды. Тебе сразу станет легче.

— Я представила. А что ты собираешься делать?

— Найти своих работников и помочь им загнать скот в загон.

— Мэтт… Я действительно ценю то, что ты сделал для меня, нашел время для этой поездки. Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы не мешать тебе и только наблюдать из тени деревьев за всем, что происходит на ферме. Я думаю, что Боб до конца не осознал, какое бремя он возложил на ваши плечи, иначе он никогда не прислал бы меня.

— А ты все еще жалеешь, что приехала сюда? — тихо спросил Мэтт.

Трейси немного помолчала и задумчиво проговорила:

— Нет.

— Почему?

— Боже мой, Мэтт, ты действительно хочешь, чтобы я сказала? Я рада, что я здесь, потому что ты очень отличаешься от тех мужчин, с которыми я встречалась, ты порождаешь во мне такие чувства, о которых я даже не подозревала. О Боже, неужели я все это могу высказать вслух? Это все проклятая жара! Она опять начинает действовать на меня. Она абсолютно размягчает мозги.

Мэтт засмеялся.

— Можешь быть уверена, мне это понравилось. У нас на этот счет будет серьезная дискуссия попозже.

— Да?

— Конечно, мадам, — сказал Мэтт, надвинув шляпу на лоб и постукивая себя по макушке.

— Как хочешь, — сказала Трейси, пожимая плечами и чувствуя, что не может сдержать улыбку.

Винди встретил всадников широкой улыбкой и аплодисментами в адрес Трейси. Мэтт опустил ее на землю, и Трейси издала при этом слабый стон, так как едва держалась на ногах.

— Ты дойдешь до дома? — спросил Мэтт.

— Конечно. Увидимся позже, — сказала Трейси, помахав ему рукой в воздухе. С огромными усилиями передвигая ноги, она направилась к дому.

— Что вы делали? — спросила Элси, когда Трейси буквально ввалилась в комнату.

— Катались на лошадях.

— Бог мой, ты буквально ни жива ни мертва.

— Нет! Я мертва.

— Бедняжка! Иди в ванну и полежи в горячей-прегорячей воде. Меня никто бы не заставил сесть на этих животных. Ты заметила, как ужасно они пахнут?

— Да, это привлекло мое внимание, — сказала Трейси, выходя из кухни. — О Боже мой, я умираю.

И в довершение ко всему Трейси обнаружила, что ее нос и щеки обгорели, отчего ее лицо разделилось на нижнюю красную и обгорелую часть и белый незагорелый лоб. Она стянула с себя одежду и погрузилась в кипяток, издавая громкие стоны. Она сидела, не двигаясь, пока вода не остыла, потом встала под душ и намылила волосы. Затем, завернувшись в полотенце, она прошмыгнула в спальню, бросилась на кровать и тут же провалилась в глубокий сон.

Спустя час Трейси проснулась и потянулась, чтобы проверить состояние своих болевших мышц. Ванна и сон здорово помогли ей, усталость и боль почти исчезли. Она надела на себя белые шорты и красную блузку, расчесала спутанные волосы. Надев босоножки, она направилась в кухню.

— Ну вот, теперь ты свежа, как маргаритка, — смеясь, сказала Элси. — Как насчет ленча?

— Думаю, что я проспала его. Я сама что-нибудь приготовлю.

— Не беспокойся. Я приготовила большую порцию фруктового салата и вкусные сдобные булочки к нему. Зато ты проспала мистера Рамсея. Он отправился отдыхать.

— Я просто поброжу немного после ленча, а поговорю с ним позже, — рассудила Трейси.

Ленч был просто восхитительный, и Трейси без конца благодарила Элси, пока та, смеясь, не выпроводила ее из кухни. Солнце спряталось за небольшую тучку, и Трейси была этому очень рада. Она прижала конец большого пальца к носу и состроила смешную рожицу. Дойдя до амбара, она опять увидела Винди и радостно улыбнулась маленькому человечку.

— Привет, Винди.

— Здравствуйте, дорогая. Как дела у лучшей наездницы нашего ранчо?

— Очень болят те места, о которых воспитанные девушки не должны упоминать, — смеясь, сказала Трейси. — Винди, можно мне войти внутрь амбара?

— Конечно, можно. Я здесь главный, понятно? Я уже слишком стар, чтобы работать на пастбищах или полях, поэтому моя обязанность — лошади и разное оборудование. Входите, вся экскурсия будет стоить только двадцать пять центов.

Трейси была захвачена и очарована всем тем, что ее окружало, рассказом Винди об инструментах и приспособлениях, находящихся в этом огромном здании. Оно было чистое и аккуратное, все предметы здесь были на месте, и, вероятно, это было самое святое место на ранчо. Винди нашел для Трейси карандаш и бумагу, и она сделала набросок того, что позже будет статьей. Время пролетело незаметно, и она только перестала писать, уселась в старое скрипящее кресло, взяла из рук Винди чашку кофе, когда вошли несколько работников фирмы, ведя на поводу лошадей.

— Ну, вот и мальчики вернулись, — сказал Винди, направляясь в их сторону.

Трейси наблюдала, как мужчины расседлывают лошадей. Они, в свою очередь, смотрели на ее красивые ноги, но ее это почему-то не оскорбляло. Они не глазели, а именно смотрели, а к этому она уже привыкла. Вскоре около дюжины мужчин ходили около ее кресла, смеясь и разговаривая, а Трейси изумлялась их жизнерадостности после целого дня, проведенного в седле на этой жаре.

До нее донесся знакомый голос, она подняла голову и увидела Мэтта, входящего в амбар. Он сразу заметил ее и замер в дверях с грозным выражением лица.

«Ого-го», — подумала Трейси. Инстинкт подсказал ей, что она что-то сделала неправильно. Он надвигался на нее. О Боже, если можно убивать одним взглядом, то скоро ее бренные останки отвезут домой.

— Привет, Мэтт, — весело сказала она, поднимаясь на ноги и запихивая записи в карман.

— Что ты здесь делаешь? — зарычал он.

— Винди показывал мне амбар.

— А что ты показывала моим работникам? — спросил Мэтт осипшим от негодования голосом.

— Не будь дураком, я…

Мэтт схватил ее за руку и почти по воздуху потащил к двери. Она вежливо улыбалась работникам ранчо, делая вид, что ничего страшного не происходит, просто ее тащит такой огромный, как гора, человек. На лету она помахала рукой Винди.

— Приходите еще, дорогая Трейси, — крикнул он ей вслед.

Мэтт все еще тащил ее, пока они таким образом не оказались на полпути к дому. Трейси изо всех сил старалась не отставать от Мэтта, но у нее, к сожалению, не было возможности открыть рот. Вдруг он резко остановился у большого дерева и отпустил ее. Осматривая ее с высоты своего громадного роста, он стоял, уперев руки в бока, на его плотно сжатых скулах ходили желваки. У Трейси зародилась нехорошая мысль, что, будь она мужчиной, Мэтт не задумываясь, съездил бы ей по носу.

— Из-за чего ты так взбеленился? — спросила она в надежде, что ее голос звучит тихо и размеренно, а главное — с уверенностью, которую она, увы, сейчас не ощущала.

— А какого черта ты делала в амбаре, выставляя себя наполовину голой напоказ мужчинам? — завопил Мэтт.

— Что? Да это же смешно! Винди показывал мне оборудование, в этот момент пришли твои парни. Кроме того, это вполне добропорядочные шорты. Что случилось с твоим обещанием помогать мне в моем задании? Ты сказал, что я могу…

— Пошли со мной. Мое предложение не предусматривало, что ты будешь выставлять себя напоказ перед…

— Перед кем? Перед Винди? Кто он, этот старикашка?

— Нет, конечно же. Он работает здесь еще с тех пор, когда меня не было на свете. Я говорю не о нем.

— Тогда кого же ты нанимаешь? Убийц, грабителей, насильников? Это абсурд! — Трейси сложила руки на груди.

— Боже правый, — сказал Мэтт, тяжело вздыхая. — Пожалуйста, обрати внимание на то, что я тебе сказал. Я доверю свою жизнь половине этих ребят. Но некоторых я очень плохо знаю, потому что они только сезонные рабочие. Другие кочуют от ранчо к ранчо. Я проверяю их мышцы, а не моральные устои. Мне наплевать, что они делают в свободное от работы время, если они справляются со своими обязанностями в течение дня. Но одна вещь очевидна — их не остановить, если они захотят побаловаться с тобой.

— Для забав нужны двое, — возразила Трейси.

— Совсем не обязательно. Слушай, не могу же я на каждом повесить табличку с надписью, хороший это человек или плохой. С сегодняшнего дня ты будешь ждать, когда я освобожусь. Ты можешь поболтать с Винди, но когда появятся остальные парни, убирайся из амбара подобру-поздорову.

— Ну… пф…

— Трейси, — сказал Мэтт, и голос его потеплел. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Просто послушай меня, ладно?

— Хорошо, — она вздохнула, прикрывая лицо руками. — Ты ведь хозяин этого ранчо.

— А по ковбойскому кодексу никогда и ни при каких обстоятельствах не спорь с хозяином, — сказал Мэтт, медленно опуская голову.

Поцелуй был долгим и крепким, и когда Мэтт крепко прижал ее к себе, Трейси почти растворилась в его объятиях. Он нежно поддерживал ее за спину одной рукой, в то время как другая гладила ее шею. Его рот как бы наказывал за что-то, целуя ее яростно, потом вдруг стал нежным и страстным, а его язык начал исследовать самые сокровенные уголки ее рта. Ее руки томно прошлись по его груди, обняли за шею, прижимая Мэтта к себе.

Чувства Трейси были обострены до предела. Она ощущала аромат лосьона после бритья, терпкий запах пота и знакомый уже запах лошадей. Она почувствовала, как сильные мышцы бедер Мэтта прижимаются к ней, а его рука скользит по ее ягодицам, отчего их близость становится еще больше.

Боже, как же чудесно было находиться в сильных руках Мэтта, думала Трейси. Он, казалось, пробуждал к жизни самые сокровенные части ее тела, о существовании которых она даже не подозревала. Она только сейчас с некоторым изумлением обнаружила эти тайники своей личности и глубину своих чувств, и ей хотелось понять и познать их до конца.

— Трейси, — пробормотал Мэтт, медленно отступая назад. — Сейчас не время и не место для этого.

— Что? — мечтательно прошептала она.

— Привет, — засмеялся он.

— О! Да! Да! Конечно! — сказала она, приглаживая волосы.

— Увидимся позже, — сказал он, вздохнув.

— Хорошо, Мэтт. Я сейчас пойду встречусь с твоим отцом, если он уже проснулся.

— Отлично, — Мэтт бодро поцеловал ее и направился к амбару.

— Уже можно выходить? — раздался голос рядом.

— Элси! — выдохнула Трейси, когда домоправительница показалась из-за дерева.

— Я шла из сада, — сказала Элси, подходя к тому месту, где стояла Трейси, лицо которой теперь пылало явно не от загара. — Я не хотела мешать вам.

— Я… ну, понимаешь… я…

— Я говорю правду, — весело рассмеялась Элси. — Мое старое сердце затрепетало от радости, когда я увидела, как Мэтт целует тебя, Трейси. Он уже давно должен был найти такую женщину, как ты. Ты не уступаешь ему, высказываешь свое мнение и, вообще, одному Богу известно, какая ты маленькая лапочка. Ты честная и открытая. Ты совсем не такая, как многие из тех, кто старался изо всех сил забросить сюда удочку.

— Элси, я…

— Ты влюблена в Мэтью, дорогая? — нежно спросила Элси.

— Я ведь только что встретила его.

— Не имеет значения, когда встретила. Я знала своего Билли три часа и четырнадцать минут, когда поняла, что пропала. В любви часы не помощники. Она приходит и берет сразу за сердце — и это все, что важно.

— Элси, я никогда не имела дела с такими мужчинами, как Мэтт, — тихо сказала Трейси. — Я чувствую себя с ним, как… И все это кажется смешным.

— Почему?

— Потому что я скоро вновь сяду в самолет с этой пугающей пустотой в душе. Самая умная вещь для меня — это держаться от него подальше.

— Почему?

— Боже мой! Неужели все техасцы разговаривают только односложными предложениями? Элси, я отказываюсь влюбляться в Мэтта. Я просто никогда не позволю этому случиться.

— Это самая большая глупость, какую я когда-либо слышала, — сказала Элси, направляясь к дому.

— А для меня — не самая, — резко отпарировала Трейси.

«Или да?» — думала она, медленно шагая вслед за Элси к дому. Неужели она на самом деле могла не обращать внимания на те чувства, которые пробудил в ней Мэтт? Разве она сможет держать его на расстоянии в следующий раз, когда он коснется ее? О Боже, неужели было уже поздно что-либо исправить? Была ли она, по определению Элси, пропащей? Если она на самом деле влюбится в Мэтта, то приговорит себя к пожизненному страданию. А когда она будет покидать это место, то просто разрыдается и выдаст себя. И потом длинными, одинокими ночами она будет плакать, плакать, плакать…

 

Глава 4

Когда Трейси вошла в дом, она сразу же направилась в свою комнату, благодаря Бога, что Элси нигде не было видно. У нее не было ни малейшего желания продолжать дискуссию об опасном развитии ее чувств к Мэтту Рамсею. Она переоделась в блузку персикового цвета и брюки, решив, что шорты и так вызвали разговоры и нарекания, достаточные для одного дня. Взяв блокнот и ручку, она направилась в гостиную, разыскивая Кендала Рамсея, и нашла его играющим в шашки с Лестером.

— А, Трейси, входите, входите, — сказал Кендал, когда она замешкалась в дверях.

— Я не хочу вас беспокоить.

— Чепуха. Лестер меня разгромил и рад, что у меня появилась отговорка, чтобы покинуть поле боя. Лестер, иди поговори с Элси, а меня оставь с этой восхитительной леди.

Лестер от души рассмеялся и удалился из комнаты. Трейси села на диван.

— Я подумала, а не могу ли я прямо сейчас получить от вас кое-какую информацию, мистер Рамсей? — сказала она.

— Естественно, можете. А что вы хотите знать?

— Ну, — Трейси засмеялась. — После моего великого урока верховой езды сегодня утром… Ваше ранчо, кажется, простирается на необозримом пространстве, но все же, как оно велико?

— Элси сказала мне, что вы еле ходите после того, как прокатились на Мейбл, — рассмеялся Кендал. — Но я вижу, что вы прекрасно это пережили.

— Думаю, что жить буду.

— Надеюсь, Мэтт терпеливо отнесся к вашей неопытности?

— Он проявил образцовое терпение, — заулыбалась Трейси.

— Хорошо. А теперь ваш вопрос. У нас примерно четыре тысячи пятьсот голов скота в двухстах секциях.

— Секциях?

— Да, это земельная мера. Что-то около ста двадцати восьми квадратных акров. Две тысячи миль, если так вам понятнее.

— О Боже, — изумилась Трейси, — это же больше площади некоторых городов.

— И каждый участок обнесен изгородью, которую время от времени нужно ремонтировать. Это никогда не кончающаяся, вечная работа, это крест для ковбоя.

— Это чем-то похоже на кодекс ковбоя?

— Нет, кодекс ковбоя — это ряд разных правил. Мэтт разве не говорил вам об этом?

— Только немножко. Это было… очень интересно, — сказала Трейси, улыбаясь, потому что в памяти тотчас всплыл эпизод в роще.

— Думаю, что вы и Мэтт назвали это по-другому — перемирие.

— Мы прекрасно ладим друг с другом. Ладно. Что же я еще хотела спросить у вас? — она склонилась над блокнотом и начала его листать. Услышав смешок Кендала, она не подняла головы, потому что боялась прочитать то, что было написано на его лице. Кендал Рамсей был умным человеком, и Трейси испугалась при мысли, что старый джентльмен знает о ее связи с его сыном. С другой стороны, может быть, Кендал благословит их союз и пожелает им приятного времяпровождения.

В течение следующего часа Трейси записывала лист за листом размышления Кендала о ранчо. Его глаза загорались при воспоминании о том, как он построил это ранчо много лет назад и оно стало самым большим и процветающим в окрестностях Далласа. Первоначальный проект дома состоял из одной комнаты, той, где они сейчас сидели. Здесь жена Кендала Алида готовила еду в большом каменном камине, который Кендал сам построил.

— Мы привезли с собой только диких лошадей, — сказал Кендал. — Мы сами приучали их к седлу. Теперь у нас уже нет времени для таких вещей, хотя Мэтт и другие парни делают это время от времени.

— Это же опасно, — нахмурилась Трейси.

— Это великолепно! Победа человека над животным делает мужчиной любого из нас. Мы уже перестаем быть сильным полом, особенно со времени этой дурацкой эмансипации. Все битвы с нами выигрывают они. Так не должно быть, эти идиотские идеи привели к полной неразберихе. И не сделали женщин счастливее.

— Вы шовинист, мистер Рамсей?

— Да, черт возьми! И горжусь этим. Жены и матери — вот кем должны быть женщины. И вам, мисс Трейси Тейт, нужно найти хорошего мужчину, чтобы он заботился о вас, пока вы не остались при своем интересе.

— И все же, что вы еще мне расскажете о ранчо?

— «Рычащее «Р»» никогда не закроется, Трейси. Фермеры работают здесь днями и ночами. Я вижу, как Мэтт уезжает до рассвета и возвращается таким усталым, что у него нет даже сил пообедать. Но его могут тут же вызвать назад из-за какого-нибудь ЧП и он едет. Земля притягивает к себе тех, кто ее любит. И любая женщина, которая полюбит фермера, должна будет понять его преданность земле.

— Звучит почти угрожающе, — тихо сказала Трейси.

— Ну, вы пока не живете здесь. Моя Алида смогла увидеть эту страну моими глазами и хотела родить дюжину детей, чтобы они скакали по ее полям рядом с нами. Она была маленькой, хрупкой и слабой женщиной. Однажды зимой она заболела воспалением легких и умерла. Да благословит Господь ее душу. Как я любил эту женщину! Другой такой больше не было.

— Добрый вечер, — сказал Мэтт, входя в комнату. — Вы оба уже готовитесь к традиционной вечерней выпивке?

— Конечно, сынок, — сказал Кендал. — Я говорю, что Трейси превращается в прелестную наездницу.

— Она отлично справилась с лошадью сегодня, — сказал Мэтт, демонстрируя ямочки на щеках, когда улыбнулся, передавая им бокалы.

Трейси рассмеялась.

— Мейбл больше не захочет разговаривать со мной.

— Она теперь твой друг навсегда, — утешил ее Мэтт, усаживаясь на свое обычное место и вытягивая вперед длинные ноги. — Клянусь Богом, даже мой черный жеребец Рудольф волнуется за твое задание.

— Обед подан, — сказала из дверей Элси. — Жареная курица и бисквиты.

— Курица? — размышляла вслух Трейси, направляясь в столовую. — Просто одна из тех, что ходят по ферме? Или она была чьей-то цыплячей мамой?

Усевшись за стол, Трейси внимательно осмотрела блюдо с курицей. Выглядит нормально, решила Трейси. Но ведь эта бедная птичка встала утром, полная сил и жизни, и вдруг — чик! Голова долой! Жестоко. Даже очень.

— И еще кое-что, — сказала Элси, возвращаясь в комнату с миской в руках. — Морковь, причем свежая, прямо с огорода.

Трейси подняла голову и увидела, что глаза домоправительницы блестели от сдерживаемого смеха. Не устояв, она громко расхохоталась и смеялась все время, пока не ушла на кухню. Трейси передала блюдо с овощами Мэтту, затем отрезала маленький кусочек курицы и положила его в рот. Она сразу же решила, что птица сделана великолепно. В конце концов, у бедняжки не было даже имени.

— Кстати, Трейси, — сказал Мэтт, — а что это за шутка у тебя с Элси насчет огорода? Я что-то пропустил или не понял?

— Да, — ответила Трейси.

— Ты собираешься мне сказать, что это такое?

— Нет.

— У вас уже есть секреты?

— Да.

— Это все, что ты мне можешь ответить? — негодующе взвыл Мэтт.

— Нет. Я просто отвечаю тебе так, как и ты мне отвечал недавно, только «да» и «нет». Вот так-то, Мэтью Рамсей.

— И ты сама в это веришь? — спросил Мэтт, глядя на отца.

— Трейси Тейт, — рассмеялся Кендал. — Я очень рад, что вы здесь. Я получаю от этого больше удовольствия, чем от всего, что случилось в этом году. Передайте морковку Мэтту. Да-да, ту самую морковку из загадочного огорода.

Ужин прошел быстро, и обстановка за столом была на редкость приятной. Мэтт рассказывал о событиях на ранчо отцу. Для Трейси это звучало как еще один отчет о починенных изгородях, хотя, очевидно, было важно, какой именно загон был сломан и где располагались проломы.

— Персиковый пирог? — спросила Элси, просовывая голову в дверь.

— В меня больше ничего не влезет, — сказала Трейси.

— Нет, спасибо, — ответил Кендал.

— А на твой кусок пирога положить немного мороженого? — спросила Элси у Мэтта.

— Две ложечки, пожалуйста.

Трейси улыбалась, наблюдая, как Мэтт наслаждается своей порцией десерта. Он был похож на малыша, вкушающего какое-то волшебное блюдо, и она даже была уверена, что на минуту в его глазах промелькнуло разочарование, когда тарелка перед ним оказалась пустой. В Мэтью Рамсее было столько разных сторон, что делало почти невозможным изучить его сложную натуру. Сколько же еще она откроет сторон его души? Неужели он так и не уберет ту защитную стену, что построил вокруг себя, и не позволит ей заглянуть в его личную жизнь немного дальше, чем он это уже сделал? Неужели она сама решится войти в эту опасную зону?

— Трейси, — окликнул ее Мэтт.

— Что? Ой, извини. Я видела сон наяву.

— Тебе подать кофе?

— Нет, спасибо.

Расположившись на сей раз в гостиной, Кендал опять поинтересовался у Трейси, как идет работа над статьей.

— Пока это еще не статья, а серия отрывочных рассказов по теме, — ответила она с улыбкой. — Вы не собираетесь совершить объезд своих владений, чтобы я могла их осмотреть целиком?

— Только не в это время года, — сказал Кендал. — И это делается вовсе не так, как показывают по телевизору.

— Да?

— Да. Мы используем вертолеты, чтобы с их помощью загнать скот в нужный нам район. Потом животных грузят на машины, чтобы отвезти на скотный двор.

— Ты портишь ее представление о нас, отец, — сказал Мэтт, поднимаясь. — Ладно, нас ждет еще бумажная работа. К сожалению, фермерство имеет и это измерение, третью сторону, как и все остальное. Трейси, почему бы нам не встретиться на кухне через пару часов, чтобы поесть еще пирога?

— Еще пирога?

— Но он же очень вкусный.

— Хорошо, я приду.

— Пора спать, мистер Рамсей, — сказал Лестер, входя в комнату.

Следующий час Трейси провела в своей комнате, переписывая на чистовик свои разрозненные записи, потом пошла в холл. Сквозь щель в двери кабинета был виден слабый свет, и она на минуту остановилась, представив красивое лицо Мэтта, склонившегося над бумагами. Писанина эта была, очевидно, не самой приятной из его обязанностей на ранчо, но он тем не менее появился в кабинете в то же время, что и накануне вечером, чтобы закончить последний пункт обязательств перед отцом и ранчо. Откладывание работы или ее затягивание, определенно, не были пороком Мэтью Рамсея.

Трейси прошла через кухню и вышла на заднюю веранду. На небе было больше звезд, чем в предыдущую ночь, и она даже вздохнула при виде этой божественной картины. Казалось, что над ней вдруг раскрылся зонтик из сияющих точек на фоне черного неба, и с этого зонтика на землю лился серебряный свет. Залаяла собака, потом перестала, и тишина наполнила все окрестности, она, как в вату, завернула все вокруг. Трейси впервые ощущала такое состояние, и ей показалось, что все застыло в торжественной тишине. Единственный звук, который доходил до ее ушей, был звук ее же бьющегося сердца, и она слегка задрожала, когда на нее накатило неясное беспокойство.

— Трейси, — позвал Мэтт, выходя на веранду.

— Привет.

— Ты в порядке?! Я чувствую, что ты вся, как натянутая струна.

— Я не привыкла к такой тишине. Она вызывает страх. Я чувствую, что это затишье перед бурей. Ничто не шелохнется, ах, Боже мой, как занудно звучит это описание.

— Ничуть. Просто это ощущение новое, ты к нему не привыкла, вот и все. Но я тебе кое-что скажу, Трейси. Только здесь человек может познать себя, прислушаться к тому, что происходит в его душе. Здесь только ты сама, земля и небо. Отсюда некуда убежать от того, что ты обнаружишь, когда пристальнее вглядишься в себя.

— А ты, Мэтт? Тебе приятно то, что ты обнаруживаешь в себе?

— В большинстве случаев. Правда, иногда мне приходится пересматривать кое-что, касающееся меня. Бывают моменты, когда я чувствую себя очень одиноким.

— Почему же ты не женишься? — тихо спросила Трейси.

— Я — Мэтью Кендал Рамсей с ранчо «Рокочущее «Р»», — сказал он с ноткой усталости в голосе. — Это означает деньги и власть. Я просто никак не могу понять, как ко мне относятся женщины, что им важно: я сам, или то, чем я владею. Пару раз я делал попытки доверять женщинам, и оба раза делал ошибку, Я решил, что не стоит рисковать. Эй, извини. Я не хотел тебе рассказывать о своей «горькой» судьбе. А ты? Ты красивая женщина, Трейси. Трудно поверить, что ты все еще не замужем. Ты сделала выбор в пользу карьеры?

— Совсем нет. У множества женщин есть и то, и другое. Я думаю, что чем-то похожа на тебя, Мэтт. Я жду человека, для которого буду представлять интерес как целостная личность, а не как кольцо или еще какая-нибудь безделушка из его коллекции ювелирных изделий. Я не ищу любви, но и не бегу от нее, — она пожала плечами. — Я жду ее.

Мэтт задумчиво покачал головой. Он смотрел на нее, и, казалось, целую, захватывающую дух вечность его взгляд не отрывался от ее карих глаз. Серебристый люминисцентный свет от мерцающих звезд отбрасывал тени на его лицо, и Трейси вновь ощутила шевельнувшееся в ней желание. Даже в полутьме она могла видеть тепло и нежность, излучаемые его глазами, и она почти инстинктивно двинулась ему навстречу.

Мэтт прижал ее к своей широкой груди, руки Трейси сомкнулись на его шее. Их губы встретились и открылись навстречу друг другу, их языки нашли друг друга. Тихий стон вырвался из горла Мэтта, когда его большие и сильные руки скользнули по спине Трейси и прижали ее ягодицы к напрягшемуся телу, растворяя ее в себе.

Поцелуй становился более страстным, волна желания затопила Трейси, превращая огонь, тлевший в ней, в бушующее пламя. Ее груди были прижаты к груди Мэтта, и она вдруг вспомнила тот наивысший миг наслаждения, который вызвал его рот на ее напрягшихся холмиках. Как она хотела его, хотела, чтобы он наполнил ее живительной влагой, перенес в такое место, где были бы они наедине со своим рождающимся чувством.

— Трейси, — пробормотал Мэтт, целуя ее стройную шею, — ты самая желанная женщина на свете.

— Ох, Мэтт, — шептала она, слегка откидывая назад голову, потрясенная силой наслаждения, испытываемого от его поцелуев.

Мэтт вновь нашел ее рот и стал страстно целовать ее губы, от чего ноги Трейси подкосились. Она чувствовала все его мужское естество, возвещающее о своем желании, на своем теле. Если бы она только могла послушаться своего тела и получить в свои объятия самого прекрасного мужчину на земле, разделить с ним то, что обещали его ласковые руки, и насладиться прелестями их союза! Но ее сердце было всецело отдано ему, а мысли, грустные мысли, не оставляли ни на минуту, переплетаясь с ее страстью.

Отдав свое тело Мэтту Рамсею, она отдастся его заботам и вручит ему всю себя, но она сейчас не могла этого сделать. Она была на грани того, чтобы влюбиться в Мэтта к ей нужно сделать шаг назад, чтобы этого не случилось. Ее вновь охватила волна странной грусти, когда она положила руки ему на грудь и легонько оттолкнула его.

Мэтт глубоко вздохнул и провел руками по ее щекам, потом опустил руки вниз.

— О да, Трейси Тейт, — сказал он голосом, в котором чувствовалось напряжение, — ты мне очень нравишься. Мой отец — не единственный человек, которому доставляет радость твое пребывание здесь.

— Я тоже рада быть здесь, — прошептала Трейси.

— Никогда не бойся тишины ночи, Трейси. Прими тот покой, что она тебе предлагает.

Трейси подняла глаза к звездному небу и улыбнулась. Это не была больше абстрактная тишина, в тени не поджидал злобный враг. Разделив с ней очарование звездной ночи и дав спокойствие ее душе, Мэтт показал ей красоту природы, точно так же, как раньше раскрыл для нее великолепие восхода солнца. Она смотрела вокруг и вслушивалась в тишину с чувством понимания, изумления и трепета.

— Спасибо тебе, Мэтт, — нежно сказала она.

— Ты разве не хочешь того пирога, который мы собирались есть?

— Не знаю, думаю, что нет. Я пойду лягу.

— У тебя был тяжелый день. Увидимся утром.

— Спокойной ночи.

— Трейси! Прошло много времени с тех пор, когда я так разговаривал, я имею в виду, разговаривал так, как сейчас с тобой. Для меня это имеет большое значение. Спокойной ночи, приятных снов.

Трейси лежала в кровати, уставившись в темноту, моля Бога, чтобы желание, наполнявшее ее, исчезло, растворилось. Мэтт приоткрыл еще одну дверь, позволил сделать еще один шаг в свои мысли, когда поведал о мимолетных мгновениях одиночества, которые наступали у него из-за имени и богатства, которыми он владел. Он платил немыслимую цену за годы каторжного труда и решимости продолжить дело, начатое отцом.

И все же, когда он целовал ее, ласкал своими сильными, нежными руками, он ничего не утаивал от нее. Защитная броня падала с него, когда он брал ее в свои объятия и отдавал себя в ее руки. Значило ли это, что и в нем пробуждались чувства? Или же он обладал достаточной силой, чтобы не позволить этому случиться?

«Спокойной ночи, Мэтью Кендал Рамсей, — прошептала Трейси. — Сладких тебе снов».

Пронзительный звук будильника вывел Трейси из состояния глубокого сна. Она села в кровати и накрыла рукой эту чепуховину, мешавшую ей спать. Потом со вздохом откинулась на подушки и снова закрыла глаза.

Половина пятого утра! Боже, это же сумасшествие! Неужели коровы не могут начать мычать, куры кудахтать, лошади завтракать в более подходящее время? Мэтт стоял у плиты, когда она вошла в кухню. Сегодня на завтрак были тосты по-французски.

— Привет, — сказал он, наклоняясь и быстро целуя ее. — Все хорошо. Ты распустила волосы, тебе это больше идет.

— Рада, что тебе нравится.

— Я не могу сегодня утром отправиться на урок верховой езды с тобой, — добавил он, подавая ей тарелку с едой.

— Почему? — она отнесла тарелку к столу и присела на стул.

— Мне действительно нужно быть на пастбище. Замена изгородей — не такая уж ерундовая вещь, как кажется.

— Твои работники не могут этим заняться сами?

— Конечно, могут. Но у меня есть и своя доля работы.

— Я понимаю, но ведь ты же хозяин. Я думала, что ты можешь взять выходной, когда захочешь.

— Нет, — сказал он, усаживаясь на стул напротив нее. — Так не пойдет, Я не имею права спрашивать со своих работников больше, чем делаю сам.

— Кодекс ковбоя? — нахмурившись, спросила Трейси.

— Да. Послушай, я подумал вот о чем: попрошу Винди повозить тебя по ранчо и показать тебе все. У нас есть специальный фургон.

— Прекрасно, — сказала Трейси. В ее голосе, однако, чувствовалось разочарование.

— Ты должна понять, Трейси, что «Рокочущее «Р»» не похоже на Детройт. Мы не смотрим на часы и не оставляем работу в определенный час. Если нужно что-то срочно закончить, никто не уйдет до тех пор, пока не сделает это.

— Но почему ты всегда отдаешь так много времени работе?

— Так нужно делать, если живешь на этой земле.

— И тебе это нравится?

— Да, — он кивнул головой. — Да, очень.

Когда они выходили из кухни после завтрака, Мэтт улыбнулся, увидев, как Трейси потянулась за своей шляпой и водрузила ее на голову.

— Всегда носи шляпу, ковбой, — сказала она, направляясь к задней двери. — Ох, Мэтт, взгляни на небо. Оно даже красивее, чем вчера. Невероятно!

— Красивое, правда. Пошли.

— Подожди, я хочу посмотреть на него еще минуточку. Я никогда не смогу описать его в своей статье. Словами это сделать невозможно.

— Я же говорил тебе, что ты скоро будешь восхищаться восходами солнца, как все мы тут, — смеясь, сказал Мэтт. — Но тем не менее время идет.

— Ой, извини.

Винди стоял у ограды, наблюдая за дюжиной лошадей, пасшихся в загоне, когда подошли Мэтт и Трейси.

— Ваша лошадь готова, хозяин, — сказал Винди. — Парни седлают ее.

— Хорошо, — сказал Мэтт. — А ты не отвезешь Трейси на прогулку на пару часиков в нашем фургоне?

— Конечно, отвезу. Это будет стоить вам пятьдесят центов, дорогая.

— Спасибо, — сказала Трейси. — Скажи, а там есть голубые лошади? — спросила она, показывая на лошадей в загоне.

— Голубые кто? — изумился Мэтт, сдвигая шляпу со лба.

— Я где-то записывала это. Твой отец говорил, что тебе все еще приходится объезжать голубых лошадей.

Глаза Мэтта расширились, а Винди издал такой звук, как будто подавился порцией жевательного табака.

— Трейси, это зеленые лошади, — поправил ее Мэтт, разразившись смехом. — Зеленые, значит, молодые, еще дикие лошади. Голубые лошади? Подумать только! А мне это нравится.

— Голубые, зеленые — нет никакой разницы, — недоуменно пожала плечами Трейси. — Но тем не менее я благодарю вас за уточнение информации для статьи.

— Мы, конечно, будем давать точную информацию, — сказал Мэтт. — Бог свидетель, Трейси, мы не хотим, чтобы жители Детройта думали, что мы разводим здесь голубых лошадей.

«Детройт, — вдруг подумала Трейси, — да, это ее дом. То место, куда самолет доставит ее через несколько дней. В Детройте не будет таких запоминающихся восходов солнца… и не будет Мэтта Рамсея».

— Винди, — спокойно произнес Мэтт, — я вручаю Трейси твоим заботам. Смотри, чтобы с ней ничего не случилось. Понятно?

Винди удивило беспокойство в голосе Мэтта, и он внимательно взглянул на него. Едва заметная улыбка промелькнула на лице старого ковбоя.

— Хозяин, не волнуйтесь, этой дорогуше не о чем беспокоиться со мной, — проговорил он. — Я хорошо понимаю, что мне доверен особо ценный груз.

— Хорошо, — хрипло сказал Мэтт. — Трейси, увидимся позже.

— Всего хорошего. Приятно тебе провести день, — выпалила она и тут же подумала, что это самое дурацкое пожелание для человека, который будет весь день работать не покладая рук.

— Я постараюсь, — сказал Мэтт, направляясь к амбару.

Трейси стояла, пока мужчины не выехали со двора. Когда Мэтт проезжал мимо, он приложил пальцы к краям шляпы, как бы салютуя ей. Она улыбнулась и помахала ему рукой, не двигаясь, пока он не пропал из виду. Винди шумно откашлялся, выводя ее из романтического состояния. Она повернулась к нему с испуганным видом.

— Да, я знаю, — прошептала она. — Из-за меня нарушены все ваши планы.

— Он хороший человек, — в тон ей тихо проговорил Винди.

— Простите?

— Мэтт Рамсей очень похож на своего отца. Он работает больше и дольше других. Я уважаю этого парня. Но, дорогая, он очень одинок. Хозяин не может просто посидеть и поболтать с работниками. Ему нужно соблюдать дистанцию, чтобы они хорошо понимали, что такое хозяин. Я только что видел выражение глаз Мэтта. В них была какая-то сердечная боль.

— Он болен? — вскрикнула Трейси.

— О Боже, нет, — засмеялся Винди. — У него проблемы с сердцем вызваны одной хорошенькой девушкой с волосами цвета спелой ржи и глазами цвета шоколадного пудинга. И эта девушка — ты, моя сладкая.

— Я… гм. Ну, понимаете…

— Ладно, дорогая, давай поедем на прогулку.

Винди положил ружье под сиденье фургона, и они отправились в путь в направлении, противоположном тому, куда они с Мэттом ездили накануне.

— Где вы спите, Винди? — спросила Трейси.

— У меня есть очень уютная комната в дальнем конце амбара. Я слишком стар, чтобы болтаться по баракам с этими головорезами.

— А разве здесь нет управляющих, или мастеров, или кого-нибудь в этом роде?

— Есть. Фарго — мастер, а Дасти — второй человек после него, хотя, как вы понимаете, все приказания исходят от Мэтта. Мэтт такой же хозяин, каким был Кендал Рамсей до него. Это великое бремя на плечах человека, великое бремя.

— Когда Мэтт говорит об этой земле, он напоминает человека, говорящего о своем ребенке, — тихо сказала Трейси, — или о женщине, которую он любит… В его голосе яростная гордость, которую нельзя описать словами.

Винди кивнул головой.

— Конечно, вы правы. Хороший фермер любит свою землю, нет слов. Хорошенько посмотрите вокруг, Трейси. Это божественная страна, дорогая.

Трейси прикрыла глаза рукой, чтобы заслониться от солнца, поднимающегося к зениту. В любой стороне, куда она бросала свой взгляд, перед ней простирался ковер из густой зеленой травы. У группы раскидистых деревьев лошади паслись на мягкой траве, и вдали виднелось несколько прудов. Пейзаж напоминал картинку с открытки. И, как бы вплетенные в этот пейзаж, окутывали ощущения спокойствия и размеренности, которых Трейси раньше не испытывала.

— Ох, Винди, — произнесла она, волнуясь так, что перехватывало горло, — здесь прелестно. Трудно поверить, что это требует таких больших физических затрат от человека.

— Земля берет, но земля и дает. Знаете, перед самой Гражданской войной в самом центре Техаса стоял какой-то солдат. Он оглядел природу и ту красоту, что его окружала, и сказал: «Я слышу шаги миллионов, которые придут сюда». И они пришли, Трейси, но здесь, в «Рокочущем «Р»» все осталось в своей первозданной красоте, такой, которую увидел когда-то солдат. Это земля Рамсеев. И те из нас, кто принадлежит этой земле, удивительно счастливые люди.

— Как это может человек принадлежать?

— Просто любить эту землю, дорогая, просто любить.

— Но…

— Я не могу этому научить тебя, это то, что зарождается внутри. Некоторые люди не чувствуют этого, поэтому и болтаются, как перекати-поле. Другие просто знают, чего они ищут. А теперь еще подъем, и ты увидишь две или три ветряные мельницы.

Трейси кивнула с отсутствующим видом, хотя страстные слова Винди дошли до ее сознания. Что на самом деле означало «принадлежать», по-настоящему принадлежать этой земле, которую так любили эти люди, той, которой Мэтт отдавал себя всего, без остатка. Они говорили о ней в приподнятом стиле, но никогда не обсуждали вопрос, что же эта земля забирала у них.

Трейси глубоко вздохнула, чтобы этим вздохом задержать спокойствие и красоту, окружающие ее. Мэтт, стройный и гордый, ехал по своему ранчо, и он имел на это все основания. Он был хозяином, правителем… или он был..? В конечном счете, может земля управляла им?

Винди сделал большой круг, показывая ей обещанную ветряную мельницу, огороженные загоны, где содержались наиболее ценные породы быков, огромную территорию, поросшую москитовыми кустарниками, позволяющими земле восстановить силы после скота. Наконец, они вернулись к амбару, и Трейси улыбнулась своему провожатому.

— Спасибо тебе, Винди, — сказала она, целуя его в щеку. — Огромное спасибо.

— Не за что, дорогая. И не ищи средства от своей болезни сердца, потому что его еще не изобрели.

— Моего… но вы сказали…

— У вас с Мэтью Рамсеем одинаковые проблемы. Нам, наверно, следует посадить вас обоих на карантин.

— Ой, ради Бога, Винди, — засмеялась Трейси. — Пока.

Трейси поспешила в свою комнату, схватила блокнот и ручку. Пятнадцать минут спустя все такой же девственный лист бумаги лежал перед ней. Было невозможно описать словами все, что она увидела и почувствовала во время поездки с Винди. Как словами описать, как передать ту ауру спокойствия и умиротворения, которой она была совершенно лишена в пыльном и шумном Детройте? Какие слова передадут те эпитеты, которыми она бы наградила «Рокочущее «Р»»? «Красивое», «хорошенькое», «прелестное» были слишком слабыми словами, слишком легковесными, чтобы передать увиденное.

Жестом отчаяния Трейси бросила блокнот и ручку на кровать и направилась в кухню, где она увидела Элси, пекущую пирог.

— Хочешь облизать миску? — спросила Элси, когда Трейси уселась за стол.

— Ой, как здорово! — воскликнула Трейси. — Я не делала этого с тех пор, как была маленькой девочкой.

— Тогда угощайся. Высунь язык и лижи здесь. Видишь этот маленький стаканчик крема? Это для Мэтью. Когда он был маленьким, он, бывало, садился у стола и вылизывал миски до блеска. Когда он пошел в школу, то сказал, что трудно просто так отказаться от этого занятия. Он смотрел на меня своими большими голубыми глазами и говорил, что ему еще, наверно, рано идти в первый класс. И я стала прятать для него остатки крема. И делаю это уже почти 30 лет. Когда Мэтт видит пирог или торт на десерт, он всегда ищет чашечку с кремом.

— Это прекрасно, — сказала Трейси, вынимая палец изо рта. — Вы очень любите его, правда?

— Как своего собственного сына. Да, я люблю Мэтта, но ведь и ты его любишь, дочка.

Трейси нахмурилась.

— Вы что, договорились с Винди сегодня? Миска чистая, спасибо. И до свидания.

— От своего сердца не убежишь, девочка, — бросила ей вслед Элси, когда Трейси выходила через заднюю дверь. — Даже не старайся.

Она совсем не любила Мэтта Рамсея, думала Трейси, решительно направляясь к бассейну. Абсолютно не влюблена! Конечно, ей было очень трудно удерживать его на расстоянии, и, когда он дотрагивался до нее, она превращалась в кисель. Ну и что же? Это не значило, что она была влюблена в него. Конечно, не влюблена. Разве не влюблена? С разной интонацией, на разные лады повторяла Трейси.

«Боже, помоги мне!» — молила она шепотом. Она сняла туфли, закатала джинсы до колен, потом села на край бассейна. «Черт побери! — выругалась она. — Я опять забыла свою шляпу».

Она быстро надела туфли и поплелась назад к дому. На пути она встретила Элси, выходящую с веранды с корзиной в руке.

— Хочешь, пойдем со мной на огород и нарвем свежих овощей к обеду? — спросила Элси.

— Конечно, — ответила Трейси, и хорошее настроение сразу вернулось к ней. — Я раньше никогда этим не занималась.

— Тогда надень шляпу, дорогая.

— Конечно. Знаю.

— Да, да, я понимаю, что ты это уже должна знать.

Огород был огромный, с ровными рядами грядок. Нигде не было видно ни одной сорной травинки.

— Что делать? — спросила Трейси, потирая руки.

— Я готовлю овощной салат, поэтому мне нужно много разных овощей.

— Хорошо, но как я узнаю, что есть что и созрели они или нет?

— Вот как? — нахмурилась Элси.

— Ну, понимаете, если я вытяну морковку, а она окажется маленькая, могу я снова ткнуть ее в землю, чтобы она дозрела?

— Боже мой, — рассмеялась Элси. — Неужели ты никогда не работала на огороде?

— Нет. Все мои овощи выстроены и выложены ровными рядами в овощном отделе супермаркета.

— Как тебя обидела жизнь, дорогая. Ну, да ладно. Это морковка. Если вершок размером в мою ладонь, можешь вытащить ее.

— Понятно. Я буду очень аккуратно мерить. Не волнуйся, Элси. Я быстро разберусь в вершках морковки.

Трейси прекрасно провела время, наполняя корзинку разными свежими овощами, и Элси довольно серьезно объявила ей, что у Трейси природный дар находить самые лучшие экземпляры из тех, что может предложить огород. Трейси была очень довольна собой и вызвалась почистить овощи и приготовить салат.

— Конечно же, — сразу согласилась Элси, внося корзину с овощами на кухню. — Давай перекусим, и ты можешь начать.

Рецепт этого салата, думала Трейси, стоя под душем, будет прекрасным подарком журналу для гурманов. Это будет великолепный салат и произведет фурор, когда Элси подаст его на стол. Она вела себя глупо, но, с другой стороны, было удивительно превратить дары огорода в изумительное творение кулинарии. Но накормить отходами овощей свиней Трейси категорически отказалась.

Одетая в белые брюки и голубую шелковую блузку, Трейси присоединилась к Кендалу в гостиной. Несколько минут спустя сердце ее забилось, как сумасшедшее, когда в комнату вошел длинноногий улыбающийся Мэтт. Он поздоровался, потом сделал им напитки, а Трейси наблюдала за каждым движением его мускулистого тела.

Мэтт улыбнулся ей, когда передавал бокал с белым вином. На нем были темные брюки и зеленая рубашка с длинными рукавами и перламутровыми застежками. Он сел на свое обычное место и вытянул ноги, и когда он поставил свой напиток на край стола, Трейси заметила что-то белое, обернутое вокруг кисти его правой руки.

— Мэтт, у тебя забинтована рука? — спросила она.

— Я поцарапал ее о колючую проволоку.

— Винди, должно быть, был в ударе. Ему страшно нравится оказывать первую помощь, — сказал Кендал. — Он тогда достает свой чемоданчик и лечит всех подряд.

— Я знаю, — засмеялся Мэтт. — Но я забинтовал руку после того, как принял душ, так что Винди тут ни при чем.

— Бог мой, — сказала Трейси. — Я видела в редакции, как мужчины уходили с работы домой после пореза руки бумагой. Насколько серьезна твоя рана?

— Кодекс ковбоя гласит, что, если не умрешь до утра, значит, рана совсем не опасна, — засмеялся он.

— Воистину, это так, — серьезно добавил Кендал.

— Он же болен, серьезно болен, — пробормотала Трейси, но Кендал услышал ее и восхищенно присвистнул.

— У меня жареная свинина и домашний яблочный пирог для вас, — сказала Элси из дверей. — И салат, приготовленный мисс Трейси Тейт.

— А мы готовы, — сказал Мэтт, поднимаясь со стула. — Ты сама приготовила салат, Трейси?

— Ну и что? Ведь все знают, что вершки морковки должны быть такой же длины, как ладонь. Вот тогда она доделана?

— Доделана?

— Забудь это, Мэтт. Это огородный жаргон.

— Ну, вот, — сказала Элси, когда все уселись за стол, и она поставила тарелку Кендала перед ним. — Все в порядке? Позовите меня, если буду нужна. Мэтью, у тебя бинт. Что случилось?

— Ничего. Просто Винди отрабатывал свою технику врачевания на мне.

— Дай-ка я посмотрю, — решительно сказала Элси.

— Я голоден! — запротестовал Мэтт.

— Давай руку!

— Сдавайся, сынок, — со смехом сказал Кендал. — Ты уже должен был давно понять, что с Элси спорить бесполезно.

— Человек может умереть от голода, — заворчал Мэтт, расстегивая запонки на манжете.

«Мой Бог», — прошептала Трейси, когда Элси задрала рукав рубашки Мэтта.

Повязка была шириной в шесть дюймов, и свежая кровь проступала через несколько слоев марли. Элси крепко нажала на это место пальцами, и Мэтт буквально взвился в кресле.

— Черт возьми, ты делаешь мне больно! — закричал он.

— Рана плохая, — задумчиво сказала Элси.

— Она не болела, пока ты не стала нажимать на нее, — все еще ворчал Мэтт, убирая руку и застегивая запонку.

— После обеда, на кухне, я получше осмотрю твою рану, Мэтт, — сказала Элси, выходя из комнаты.

— Папа, женись на этой женщине, чтобы держать ее под контролем, — взмолился Мэтт.

— Не могу, — сказал Кендал, — Я сам знаю, когда встречу свою половину. Дай ей осмотреть свою рану, и она успокоится.

— Маленькая рана! — закричала Трейси. — Да она же огромная! Неужели вы не видите эту кровь? Это ужасно. Мэтт, ты должен показаться доктору или…

— Мэтт, женись на этой женщине, чтобы держать ее под контролем, — с ехидцей сказал Кендал.

Оба раскатисто захохотали, а Трейси стала пунцовой и, чтобы ничего не говорить, засунула целую ложку картошки в рот.

Мэтт, как обычно, ввел отца в курс дела о событиях на ранчо, потом они вернулись в гостиную, чтобы выпить кофе. Когда Мэтт сел в кресло, он посмотрел на руку и увидел, что кровь проступает даже через рубашку.

— Черт, — сказал он. — Я только что купил эту рубашку. Теперь она запачкана кровью, и ее трудно будет отстирать.

— Подложи свой носовой платок, — невозмутимо сказал Кендал.

— Но… — опять начала Трейси, но не закончила мысль и только отчаянно махнула рукой.

Мэтт сделал так, как велел отец, и продолжал наслаждаться бренди. Трейси вся эта сцена показалась странной. Человек истекал кровью, его беспокоила боль, а он сидел и переживал по поводу испачканной рубашки. Что бы здесь случилось, если бы кто-нибудь поранил или сломал ногу? Может быть, они отметили бы это событие карандашом на календаре, чтобы вернуться к нему, когда им позволит свободное время?

Конечно же, это не было просто представлением, которое Мэтт устроил в ее честь. Кендалу надоело говорить о ране сыну, да и самому пострадавшему тоже. Кендал просто констатировал факт, который имел место, и в его голосе не звучало ни заботы, ни волнения.

Это было невероятно! Физические затраты, которые требовались на ранчо, были выше ее понимания. Читатели журнала никогда не поверят, что существует такая жизнь. Она и сама с трудом могла представить это, а теперь была свидетельницей и участницей этой жизни.

Как может жена фермера привыкнуть к тому, что муж изнуряет себя непосильной работой? Неужели она сидит рядом и просто ждет, когда он сунется лицом в землю? Почему никто не топнет ногой и не потребует прекратить это безумие? А что бы делала при таких обстоятельствах она, Трейси Тейт, рожденная и выросшая в городе? Она не думала об этом, но одно она знала точно: если бы из раны Мэтта начала капать кровь и образовала на полу лужу, она сама потащила бы его в больницу.

 

Глава 5

В дверном проеме возникла Элси.

— Мэтью Кендал Рамсей, я жду тебя на кухне.

— Спасибо тебе, Господи, — сказала Трейси, вскакивая на ноги, — вот и дождались. Вставай Мэтт, тебя зовет хозяйка.

— Боже, спаси меня от доморощенной Флоренс Найтингейл, — пробормотал Мэтт.

— Желаю всем спокойной ночи, — сказал Кендал. — Через несколько минут за мной приедет Лестер.

— Спокойной ночи, отец, — сказал Мэтт, медленно вставая на ноги. — Ну почему, скажи, не я отвожу тебя спать, тогда бы…

— Мэтью, — позвала его Элси.

— Спокойной ночи, мистер Рамсей, — сказала Трейси. — Мэтт?

— Я иду.

Элси была готова. Один конец кухонного стола был накрыт полотенцем, на котором в образцовом порядке были разложены бинты, лекарства и разные медицинские инструменты. Мэтт плюхнулся на стул с мрачным выражением лица, поставил локти на стол и от негодования громко вздохнул. Элси принесла таз с теплой водой, расстегнула запонки на рубашке и закатала рукав.

Когда Элси разрезала бинт, Трейси всплеснула руками при виде длинной рваной раны, открывшейся взору. Она быстро взглянула на Мэтта, но он взирал на рану со скучающим выражением лица, как будто и не его рану собирались обрабатывать.

Элси заохала:

— Кто-то хорошо отделал тебя. На руке будет шрам, это точно.

— Вот черт, — сказал Мэтт. — Испортить такое совершенное тело.

— А ты не можешь быть посерьезнее? — закричала Трейси, вызвав крайнее изумление у Мэтта. — Неужели тебе не хватает ума, чтобы определить, когда рана достаточно серьезная, черт бы тебя побрал.

— Трейси, Трейси, — покачал Мэтт головой. — Разве я тебя не предупреждал, чтобы ты не обзывалась? Кодекс ковбоя гласит…

— Меня ни грамма не волнует твой чертов кодекс ковбоя. Я хочу, чтобы рану обработали и забинтовали прямо сейчас! Самое большее, что ты можешь сделать, это немножко постонать или… черт… — из глаз Трейси потекли внезапные слезы.

— Эй, эй, — нежно сказал Мэтт, подхватывая Трейси и сажая ее на колени. — Ты расстроена чем-то. Тебе не следует на все это смотреть.

— Я напишу об этом в статье, — Трейси шмыгнула носом.

— Моя рана попадет на первую полосу детройтского журнала, — Мэтт смеялся.

— Заткнись, — сказала она, вызвав у Мэтта новый приступ веселья.

Тепло его тела, проникающее через ткань брюк на бедрах, распространялось по всему телу подобно стихийному пожару в джунглях. Ей нужно убираться подобру-поздорову, она знала это. Она так и сделает, но позже.

Элси отжала кусочек мягкой ткани в теплой воде и начала очищать рану, а Трейси наблюдала за ней с широко открытыми от ужаса глазами.

— Ай-ай, — закричал Мэтью. От этого жуткого крика Трейси чуть не упала с его колен.

— Мой Бог, что с тобой случилось? — спросила Элси.

— Просто пытаюсь проникнуть в суть вещей, — сказал он. — Трейси тоже ждет подтверждения всего этого, реальности происходящего. Дайте мне пулю, я хочу ощутить ее вкус.

— Отдаю тебя на милость Божию, — сказала Трейси, едва сдерживая смех.

— Жаль, мадам. А я было решил разделить с вами тяжкое бремя заботы обо мне.

Элси работала так проворно, что Трейси сразу догадалась, что Мэтт был не первым и не последним, кому Элси штопала раны. Вскоре рана была обмотана свежим бинтом, поверх которого был надет эластичный, чтобы зафиксировать повязку.

— Спасибо, что спасла мне жизнь, — сказал Мэтт, ставя Трейси на ноги и целуя Элси в щеку.

— Это у тебя не первый и не последний раз, — сказала она. — Давай мне твою рубашку, я постараюсь застирать пятно.

— Это так похоже на женщин, — опять развеселился Мэтт. — Они могут снять с тебя рубашку вместе со шкурой.

Трейси не могла спокойно выдержать вида широкой мускулистой груди Мэтта. Она бессознательно отступила на шаг назад, уставившись в одну точку на стене, как будто это была самая интересная вещь в мире.

— Что ты собираешься делать? — спросил Мэтт.

— Я? — переспросила Трейси.

— Да, ты.

— Я как раз собиралась привести в порядок мои записи. Это нужно сделать раньше, чем я начну расшифровывать их.

— Мне тоже нужно закончить кое-какую писанину в кабинете. Почему бы тебе не присоединиться ко мне? — спросил он.

— Хорошо.

— Я оставлю вам шоколадный торт, если вы захотите перекусить попозже, — сказала Элси.

— Великолепно, — обрадовался Мэтт. — А где мой крем, Элси?

В своей комнате Трейси вынула из чемодана блокнот, собрала разные обрывки бумаги, на которых делала записи, чтобы собрать воедино всю информацию, которой она располагала. Она на минутку остановилась, глубоко и тяжко вздыхая.

В ее голове родилось так много разнообразных мыслей. У нее вдруг появилось желание разобраться в той решимости и напористости, которые делали Мэтта первоклассным фермером. Она всегда думала, что предана своей работе, но ее образ жизни не шел ни в какое сравнение с образом жизни Мэтта. Даже боль и физические страдания принимались им, как должное. Что делало его, его отца и других людей здесь такими отличными от других, готовыми пожертвовать слишком многим?

Трейси хотела, чтобы Мэтт разозлился из-за того, что получил эту травму на работе. Она же оказалась единственной, кто раскрыл свои чувства этими глупыми слезами. Элси, конечно, было жалко его, но она ни намеком не показала, что она в панике. Некоторые мужчины, которых она знала в Детройте, потребовали бы компенсацию за то, что стул отдавил им ногу.

А какое место в жизни фермеров занимала любовь, то место, где любимая женщина, с которой собираешься коротать остаток своих дней? И разве отказ от всех женщин не означал, что у этих мужчин есть только одна любовница — земля? Кендал Рамсей сказал, что их любимые женщины стали понимать привязанность своих мужей и принимать ее, они научились видеть эту страну глазами мужей.

Трейси тоже увидела эту красоту, почувствовала умиротворенность бесконечных полей ранчо Мэтта. Она могла закрыть глаза и представить воочию восход солнца, пастбища, лошадей, пасущихся в тени деревьев. Она наслаждалась тем, что погружала руки в щедрую землю огорода и совершенно не обращала внимания на то, что ей было жарко, она была потная и грязная, когда заканчивала свою работу. Кендал был прав? Неужели это было действительно возможно, что женщина, любая женщина из Детройта или Мичигана, могла это понять и принять?

— Какая разница? — спросила она сама себя со злостью в голосе, направляясь к двери. — Если я даже совершу самую большую ошибку в моей жизни и влюблюсь в Мэтта Рамсея, я все равно вернусь в Детройт, в мой дом.

— Я уже думал, что ты потерялась, — сказал Мэтт, когда она спустя несколько минут входила в его кабинет.

— Я… это… должна была привести в порядок свои записи.

— Представляю, — сказал он, закрывая за ней дверь, — что раз редактор посылает в командировку в другой город тебя, ты должна хорошо знать свою работу.

— Да, это так, — сказала Трейси, моментально охватывая взглядом плечи Мэтта, обтянутые мягким белым свитером. Вырез открывал черные вьющиеся волосы на его груди, и ей с трудом удалось оторвать взгляд от него.

— Я тебя раньше не видела ни в чем, кроме ковбоек.

Он засмеялся:

— У меня есть несколько городских нарядов. Но так как мой отец предпочитает в доме прохладу, мне приходится держать под рукой свитер. Ты много путешествуешь?

— Нет. Боб посылает меня за пределы штата только раза два в год. Мое последнее путешествие было на Гавайи, и оно было прекрасно.

— Гавайи, — Мэтт мечтательно покачал головой. — Я был там однажды.

— Да? — спросила Трейси, усаживаясь на плюшевый диван. — Когда?

— Много лет назад, когда проходил службу во флоте. Хотя я все еще помню то, что произвело на меня огромное впечатление, например, музей Бишопа во Дворце Иолани.

— О да. Я тоже видела это. Замечательное зрелище.

— Гавайи были поворотным пунктом для меня, — тихо добавил он.

— Что ты имеешь в виду?

Он поудобнее устроился в кресле и стал рассеянно катать карандаш пальцами по крышке стола. Глубокая морщина появилась между его бровями, и Трейси внимательно посмотрела на него, чувствуя, какую мучительную борьбу он ведет сам с собой.

«О, пожалуйста, Мэтт, расскажи мне», — думала она. Он готов был поделиться чем-то очень личным, но сейчас, казалось, передумал, вновь закрывая тайники своего сердца.

— Ты что-нибудь знаешь про чаек? — наконец хриплым голосом спросил он.

— На Гавайях? — напряженным голосом переспросила она.

— Да, на Гавайях.

— Думаю, что ничего, точно — ничего.

— Их там совсем нет, — он посмотрел на нее. — Там нет чаек.

— Я тебя не понимаю.

— Трейси, когда я служил на флоте, я первый раз выехал за пределы Техаса. Учился я в колледже в Хьюстоне, но большую часть жизни провел здесь, на ранчо. Я записался в армию, потому что хотел поменять обстановку хоть ненадолго.

— Ты хотел уехать с ранчо? — удивленно спросила Трейси.

— Я был очень молод, мне хотелось перемен. Я не знаю, что со мной случилось, но я вдруг подумал, что есть еще другая жизнь, кроме той, что я вел на ранчо.

— А что сказал твой отец?

— Ничего. Когда я сказал ему это, он ответил, что просто будет ждать моего возвращения домой, но чтобы я не возвращался, пока не созрею для этого.

— О Боже, — прошептала Трейси. — Он так любит тебя.

— Да, ты права. За несколько месяцев до окончания службы нас разместили на Гавайях. Но я еще не разобрался во многих вещах, не знал, чего я хотел, пока в один прекрасный день не узнал о чайках.

— Но ты же сказал, что там не было чаек.

— Правильно. Они не могут жить на Гавайях. Для них нет там пищи. Расстояние во времени между приливом и отливом там слишком короткое, поэтому им приходится искать пищу в другом месте, улетать оттуда. Они всегда держатся вместе в поисках пищи. И я понял, что похож на них, что принадлежу к их стае.

— Ох, Мэтт, — прошептала Трейси, смахивая с глаз слезы.

— Я никогда никому не рассказывал эту историю, кроме тебя. Я вернулся домой, но мой отец никогда ни о чем не расспрашивал меня. Догадываюсь, что это звучит, по крайней мере, глупо, когда я говорю, что нашел душевный покой среди птиц, но…

— Спасибо за то, что ты доверился мне. Я чувствую себя… не могу выразить это словами.

— Не за что, — тихо проговорил Мэтт.

Она любила его.

Как будто яркий свет послал в ее сердце луч, разбудивший сердце, высветивший чувства. Каждой клеточкой своего существа Трейси знала, что любит Мэтта Рамсея. Слезы покатились по ее щекам, и она все еще сидела, очарованная бездонными голубыми глазами Мэтта. Она не могла понять, была ли она безумно счастлива или бесконечно печальна. Она точно знала только одно: она его любит.

— Боже, Трейси, ты плачешь? — спросил Мэтт, направляясь к ней. Он сел рядом и обнял ее. — Что случилось? Малышка, что я наделал!

— Ничего! Ох, Мэтт… Я… То, что ты рассказал, было так трогательно, и я так благодарна тебе, что ты выбрал именно меня, чтобы поделиться своими мыслями.

— Мне вдруг стало очень важно, чтобы ты узнала об этом периоде моей жизни. Множество людей проходят через наше ранчо: старатели, странники, которые не знают своей родины, своего дома. Мне хочется взять их за шиворот и рассказать о тех чайках. Нам всем нужно найти место на этой земле, истинно свое место, а потом, если будет нужно, драться за него до конца. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— О да, Мэтт, понимаю.

— Тогда я правильно выбрал тебя, чтобы рассказать эту историю. Спасибо, Трейси. — Голос Мэтта прерывался от волнения.

И как будто туман окутал их, пряча все, кроме них двоих. Мэтт опустил голову и нежно поцеловал щеки Трейси, убирая поцелуями слезы, катящиеся по ее щекам, потом задержался чуть дольше на ее губах. Солоноватый привкус ее губ остался на его губах. Его язык начал томительное и соблазнительное одновременно путешествие в самые глубины ее рта, что привело Трейси в состояние экстаза, и волна желания неудержимо прокатилась по ее телу.

Она погрузила руки в его густые волосы, заставляя его придвинуться ближе. Их поцелуй становился все требовательнее и настойчивей. Мэтт поднял голову и взглянул в самые глубины темных зрачков Трейси, и она сразу же прочла желание, отраженное в глубине его покрытых дымчато-серой поволокой глаз. Он опустился ниже и стал нежно целовать стройную шею, приближаясь к пульсирующей вене. Быстрыми нетерпеливыми движениями он расстегнул пуговицы на шелковой блузке Трейси, снял ее и бросил куда-то на пол. За ней последовал кружевной бюстгальтер, и Мэтт даже вздохнул, когда обнял сильными руками ее полные груди.

— Прекрасно, — бормотал он. — Как прекрасно.

Трейси потянула за низ его свитера, и Мэтт тут же стащил его через голову, и мгновенно его свитер оказался на полу вместе с ее разбросанной одеждой. Накрахмаленный белый бинт оттенял бронзовый загар, и Трейси волнующими движениями пробежала по его груди, продираясь через густую черную поросль волос. Ее ладони нашли его соски, и это открытие причинило Мэтту невыносимое наслаждение, и он сделал глубокий вдох, как перед погружением в глубину. Ее руки нащупали мускулы его руки, он наклонился и взял один розовый бутон ее соска в рот. Он ласкал ее грудь языком, и Трейси чувствовала, как под его неуемными ласками он напрягается и становится тверже. Она почувствовала озноб, когда его губы отпустили из плена ее сосок и начали ласкать живот и плечи.

— Ох, Мэтт, — еде слышно проговорила Трейси чужим от возбуждения голосом.

Через долю секунды Мэтт уже поднял Трейси и уложил ее на плюшевые подушки. Его рука на ощупь нашла и расстегнула молнию на ее брюках. В течение нескольких мгновений он смотрел на нее и, когда она улыбнулась, уверенно освободил ее от остальной одежды. Она дрожала, когда он целовал каждый сантиметр ее тела, попадавшийся ему на глаза. Он снял с нее босоножки, и ее тело лежало перед ним во всем великолепии своей наготы. Оно жаждало и ждало того, что должно было неизбежно случиться.

Ботинки Мэтта полетели на ковер, Трейси потянулась к застежке на его ремне, но внезапно отяжелевшие пальцы никак не могли справиться с ней. Резко поднявшись на ноги, Мэтт расстегнул брюки и стащил их вниз вместе с плавками. Когда он повернулся к ней лицом, возвышаясь над ней во всей красоте своей мужественности, Трейси могла увидеть каждую линию его прекрасного тела. Он стоял, не шевелясь, как будто чувствуя ее желание видеть его тело, ставшее не просто великолепным телом мужчины, но оболочкой родного, любимого существа. Она подняла руки, как бы приглашая его к себе, любящая и нежная.

Он вытянулся на диване рядом с ней, его глаза блуждали по бархатистой и мягкой коже ее стройного тела. Руки следовали за глазами, а губы начали томное путешествие, приводившее Трейси в экстаз, и она в горячке желания стала выкрикивать его имя. Она выгибала спину навстречу ласкам Мэтта, доводя себя и его до изнеможения.

Мэтт терзал ее рот в неистовом поцелуе, а рука искала заветную точку наивысшего желания. Трейси почувствовала, как напряглась ее спина, как и он пытается взять себя в руки, а потом уже не чувствовала ничего, кроме огромного удовольствия, которое ей доставляло каждое его прикосновение.

— Трейси, я хочу тебя, — сказал он напряженным и глухим голосом.

— О да. Да! Пожалуйста, Мэтт… сейчас. Пожалуйста!

Он поднялся над ней, придвинул ее к себе, осторожно развел ее ноги коленом. Мощным ударом он вошел в нее, она вздохнула и ухватилась руками за его плечи. Он поглотил ее, наполнил ее, и когда она ощутила его движения, тело Трейси ответило с удивительной радостью. По телу разлился упоительный жар, она прижалась к нему, шепча его имя. Мэтт вторил ей, и Трейси уносилась все дальше и дальше к высотам наслаждения, прочь от действительности, от разумных доводов.

Трейси чувствовала, что это удивительное сокровище, этот человек будет принадлежать только ей одной. Это была греза, недостижимая мечта. Но сейчас, в эти мгновения, она чувствовала, что так и есть, и именно это взрывается в ней мириадами огней и бурей наслаждения.

«Это оно, оно», — прошептал Мэтт, видимо, ощущая то же самое, что и она, и присоединяясь к ее экстазу. Это была их любовь, и они отправились туда вместе, вдвоем.

В изнеможении он свалился рядом с ней. Облокотившись на подушки, Мэтт, не отрываясь, смотрел на ее лицо, озаренное страстью. Он нежно прикоснулся к ее распухшим губам поцелуем, и когда сердца их обрели нормальный ритм, немного отодвинулся и прижал ее к своей груди. Их тела, сверкающие каплями пота, слегка, казалось, охлаждавшего их, томно возлежали на диване.

— Мой Бог, Трейси, — нежно сказал Мэтт, убирая прилипшие волосы с ее лица, — ты была прекрасна. Ты отдала себя полностью, без остатка.

— У меня раньше такого никогда не было. Мэтт, знаешь, я раньше будто находилась в тяжелом сне, ты пробудил меня, и мы отправились туда, где я раньше никогда не была и даже не подозревала, что это есть на земле.

— Мы оба были там, Трейси. Вместе. И это значит для меня гораздо больше, чем я могу выразить словами.

— Я думать не хочу, не хочу шевелиться, не хочу… О, Мэтт, как мне хорошо.

— Ты почти спишь, — заметил Мэтт и засмеялся. — Я не думаю, что мы хотим, чтобы Элси нашла нас здесь завтра утром.

— Гм-гм, — промямлила она, закрывая глаза.

— Ты останешься здесь? — он дернул ее за руку.

— Да.

— А ты не думаешь, что нужно одеться?

— Нет.

— Хорошо, — он снова засмеялся. — Но одному из нас придется позаботиться о том, чтобы у нашей дорогой домоправительницы не случился сердечный приступ. Подъем!

— Ох, черт, — сказала Трейси, пытаясь сесть на диване.

Мэтт нагнулся к полу за свитером и натянул его на Трейси, заталкивая ее руки в рукава. Он тащил ее за рукав до тех пор, пока руки ее не показались из рукавов. Надев брюки, он взял Трейси за плечи, поставил на ноги, за что был награжден страстным долгим поцелуем.

— Эй, — сказал он, — мне не следовало этого делать. Я опять хочу тебя, дорогая. Мне всегда будет не хватать тебя, Трейси.

— Ох, Мэтт, — прошептала она, обнимая его за талию, прижимаясь головой к его груди.

Трейси стояла, не шелохнувшись, только слегка покачиваясь от мыслей о только что пережитом удивительном чувстве. Наконец, Мэтт отступил назад, поднял с пола одежду Трейси и передал ей в руки.

— Иди спать, — сказал он, улыбаясь ей. Ямочка на щеке, казалось, подмигивает ей. — Иди, прежде чем я не забаррикадировал дверь и не оставил тебе здесь на неделю.

— Спокойной ночи, Мэтт, — мягко сказала Трейси. Она медленно вышла из кабинета после того, как Мэтт поцеловал ее еще раз. Он тихо закрыл за ней дверь.

В своей комнате Трейси бросила одежду на пол, достала свою ночную рубашку, но медлила надевать ее, еще раз пробегая пальцами по свитеру Мэтта. Он доходил ей до половины бедра и еще, казалось, хранил тепло его тела. С улыбкой она легла в постель под прохладные простыни, так и не сняв его свитера, завела будильник и выключила свет.

Когда она уткнулась в подушку, то почувствовала, что проваливается в долгий сон, полный грез наяву, мысли ее были полны Мэттом. Никогда еще она не испытывала таких чувств, как к нему. Это было удивительное состояние, она поднималась куда-то и парила над временем и пространством в море радости. И Мэтт путешествовал с ней в этом неизведанном прекрасном мире, вернув ее на грешную землю в целости и сохранности в кольце своих сильных рук.

Как она любила его! Осознание этого наступило, когда он открыл ей тайну своей борьбы с самим собой. Свое место в жизни и относительный покой в душе он обрел, следуя мудрости и смелости прекрасных и грациозных чаек.

Трейси ощутила странное спокойствие, которое вдруг привело ее в смятение. Почему она ничего не записывает? Что это за странная эйфория наполняет ее? Неужели впервые в жизни она любила? А где же головокружение, невинные глупости, удивительная легкость, по которой мы определяем состояние влюбленности?

Теперь она знала, что все это сущая чепуха. Она призналась себе, что любит Мэтта и, призвав всю свою волю, чтобы упорядочить мысли, поняла, что сделать это очень трудно. Она позволила себе испытать счастье этих мгновений, но нужно смотреть правде в лицо. Она так долго ждала, когда Мэтт Рамсей придет в мир ее души, и это случилось. Он ответил на ее чувства, протянул ей руку, и она готова пойти за ним. Сердце ее переполнено любовью, безграничным чувством, которое поглотило ее тело, волю и душу. Каждая минута, проведенная с ним, дарила наслаждение, и это было огромное счастье.

А Мэтт? Будет ли он любить ее? Трейси ни капельки не сомневалась, что нравится Мэтту, что он доверяет ей, иначе он никогда не рассказал бы о морских чайках. Мэтт вернулся домой, на ранчо, и посвятил себя этой земле. Но, если он полюбит ее, променяет ли он эту землю на нее? Предпочтет ли он тепло ее объятий тяжести и беспечности будней на своем сельском ранчо?

Как может женщина состязаться с притягательностью этой реальности? Ладно, черт с ним, она потом подумает об этом. Она покажет Мэтью Кендалу, что существует другая жизнь, помимо его коров и лошадей и изматывающих часов, проводимых на работе. Она постарается заставить его признать, что, если он соединит любовь к земле с любовью к женщине, его любовь станет полнее, а жизнь богаче.

«Берегись, «Рокочущее «Р»», я начинаю борьбу за Мэтта», — прошептала Трейси.

Со вздохом удовлетворения она закрыла глаза и отдалась спокойствию, окутывавшему ее. Звезды на бесконечном техасском небе сияли, заглядывая через окно в комнату Трейси. А она спала и видела во сне морских чаек.

На следующее утро, ровно в половине пятого, ее разбудил звонок будильника. Трейси, полусонная, поплелась в ванну, на ходу снимая свитер Мэтта. Она на мгновение прижала его к щеке, прежде чем повесить его. Когда теплые струи стали ударять по ее телу, она вновь ощутила свою грудь, вновь всплыли чувства, испытанные вчера вечером.

Мэтт, Мэтью Рамсей — сильный и бесконечно нежный. Чарующая улыбка, глубокие проницательные голубые глаза, тайны его души — все это неразрывные части этого удивительного человека. Мэтт, вошедший в ее жизнь, изменил ее навсегда. Только он, Мэтью Кендал Рамсей, мог удовлетворить ее душу и тело, заполнить пустоту ее сердца. Она любила его, не размышляя, за что и почему.

Трейси оделась в джинсы, простенькую блузку, разрисованную цветными узорами, сапоги. Потом она привела в порядок постель и вернулась в ванну, чтобы повесить полотенце.

Свитер Мэтта! Что она будет делать с ним? Она не могла оставить его лежать здесь, чтобы увидела Элси. Спрятав его под подушку, она поспешила на кухню. Мэтт был уже там. Он стоял перед плитой, и она на мгновение замерла в дверях, любуясь им.

— Доброе утро, — тихо сказала она, встав рядом.

Он ничего не ответил, только повернулся и крепко прижал к себе, целуя так крепко и так долго, что ноги у нее подкосились.

— Я вас не побеспокою? — сказала Элси, прошмыгнув мимо них в халате и тапочках.

— Я тебе этого просто не дам сделать, — улыбнулся Мэтт, прикасаясь губами к шее Трейси.

— Мэтт, ради всего святого, — прошипела Трейси, пытаясь выскользнуть из его объятий.

— Ты удивительна на вкус, а пахнешь еще чудеснее, — прошептал Мэтт.

— Мэтт, успокойся, здесь же Элси.

— Я вижу, что это она. Она здесь с тех пор, как мне исполнилось четыре года, — сказал Мэтт, продолжая исследовать губами ее шею.

— Ты не можешь прекратить это? — прошептала Трейси, чувствуя, как румянец заливает ее щеки. Причиной этого несчастья был Мэтт, потому что Трейси не могла скрыть своего возбуждения.

— Прекращу только потому, что яйца горят на сковородке, — он улыбнулся ей и пошел к плите. — Эй, Элси, а ты что здесь делаешь в такую рань?

— Я всегда соображаю чуть раньше, чем ты, Мэтью Кендал. Ты всегда принимаешь душ утром, поэтому твой бинт или намок, или ты его вообще снял. Подойди-ка к моему столу.

— Ты что, собираешься меня опять бинтовать? — негодующе закричал Мэтт.

— Ты разбудишь своими воплями отца. Я тебя сейчас свяжу. Иди сюда. Немедленно. Садись! — рыкнула на него Элси. — А ты, Трейси, посмотри за яйцами.

— Хорошо, мадам, — сказала Трейси, спеша занять позицию у плиты.

Мэтт заковылял через комнату, на ходу терзая застежки запонок на рубашке. Элси ткнула ему пальцем в грудь, тем самым усаживая на стул, и приказала сидеть тихо и не вертеться.

— Ну вот, видели? Я же говорила, никакого бинта нет и в помине. Боже Правый, да у тебя вместо мозгов овсяная каша-размазня!

— Овсянка-размазня. Никогда не употребляла этого выражения. А что, звучит неплохо, — подметила Трейси.

— Смотри-ка лучше за яйцами! — зарычал Мэтт.

Трейси посмотрела на него, скосив глаза и высунув язык, чем страшно развеселила Мэтта.

— Черт бы их всех побрал!

— Элси, пожалуйста, не ругайся на кухне. От твоих ругательств свернется молоко.

— Что случилось, Элси? — спросила Трейси, раскладывая яичницу по тарелкам.

— Рана Мэтта загноилась. Посмотри-ка на это!

— Но ведь кодекс ковбоя гласит, что…

— Мэтт, заткнись, — закричала Трейси. — Элси, этого просто не может быть!

— Я положу еще немного мази, забинтую свежим бинтом, а вечером посмотрю, что из этого получится. Что ты сегодня будешь делать, Мэтт?

— Чинить изгороди на загонах.

— Я и не надеялась, что ты возьмешь выходной.

— Конечно, не возьму.

— Поступай, как знаешь, — сказала Элси. — Прошлым вечером перед обедом рана уже затягивалась потихоньку. А сегодня она опять открылась.

— Я… ну, короче, делал кое-какие упражнения вечером, — сказал Мэтт, подмигивая Трейси, которая залилась краской и уставилась на свои ноги.

Через несколько минут с раной было покончено, и Элси убрала свои медицинские инструменты.

— Можешь заниматься тем, на чем я тебя прервала, — захихикала она. — Эта сцена мне понравилась больше, чем другая, в саду.

— Какого черта она все время вспоминает сад? — спросил Мэтт, закладывая куски хлеба в тостер.

— Не твое дело. Мэтт, я думаю, что просто теряю время даром, упрашивая тебя оставить работу, пока не заживет рука, но все же…

— Трейси, у меня так много дел, что в сутках не хватает часов, чтобы их переделать. Я, конечно, могу что-то отложить, но тем самым я взвалю на плечи других людей двойную ношу. Послушай, в прошлом году один мой рабочий сломал утром коленку. Мы посадили его на лошадь, и он не слезал с нее, пока мы не отработали весь день.

— И ты позволил ему это?

— Я дал ему свободу выбора. Он выбрал это. Я думаю, что это особый склад мужчин, который ты еще не до конца поняла.

— Еще? Я вообще не верю, что когда-нибудь смогу понять твое упрямство. Я стараюсь, Мэтт, но не понимаю, что случится, если ты отремонтируешь забор чуть медленнее, чем планировал? Что за спешка такая?

— Лошади могут ускакать. Скот начнет пастись не на тех пастбищах. Сломанные загоны рождают много проблем, поэтому их нужно ремонтировать немедленно.

Она, не отрываясь, смотрела на Мэтта, на упрямые его губы и лицо, полное решимости.

— Впрочем, я не хочу спорить с тобой, все равно это не принесет никакой пользы. Поешь, пока все не остыло.

— Эй, — нежно произнес он, подойдя к ней ближе и обнимая за плечи. — Я буду беречь свою руку, ладно? Я и раньше протыкал руки колючей проволокой и знаю, чего от этого можно ждать. Я не буду вести себя глупо, обещаю. Если рана не начнет затягиваться, я покажу ее доктору.

— Обещаешь?

— Скрепим договор поцелуем.

Поцелуй был таким крепким, что мог бы скрепить тысячу обещаний, и Трейси с удовольствием прильнула к его телу. Его руки уже скользили по спине, и она еще крепче прижалась к нему. Ощутив его желание, она всем существом откликнулась на него.

— Твой завтрак, — пробормотала она прямо ему на ухо.

— Я хочу тебя за обедом, ленчем, ночью, когда просыпаюсь рано утром.

— У тебя здоровый аппетит.

— Вчера я сказал тебе правду, Трейси. Мне никогда не хватит тебя.

— Ох, Мэтт.

— Но долг хозяина зовет меня на работу.

— И твои тосты ждут тебя. Завтрак — просто прелесть.

На самом деле еда выглядела скверно и на вкус была отвратительной. Они мужественно давились ею, а Мэтт в утешение сказал, что она была еще хуже той, что давали на флоте.

— Покатаемся часок, ладно? — спросил он.

— Мэтт, а мы не можем взять с собой наш ленч и устроить пикник в той красивой роще?

— Никак не могу, Трейси. У меня немного свободного времени.

— Но…

«Черт побери», — подумала она — ведь я не уступлю тебе ни дюйма».

— Ну, ладно, поехали. Наш доктор Элси Хилл выбила меня из графика. Ты становишься настоящим ковбоем, мне даже не нужно напоминать тебе надевать шляпу.

— Бог ты мой, наконец-то я заслужила твою похвалу.

Они засмеялись, и смех разнесся по лужайкам сада, а Мэтт обнял Трейси за плечи, и они направились к конюшне. Он взглянул на утреннее небо и нахмурился при виде собирающихся белых облаков.

— Надеюсь, они не принесут с собой дождя. Завтра пусть идет, а сегодня не нужно, — сказал Мэтт.

— Доброе утро, хозяин, доброе утро, Трейси, — приветствовал их Винди, когда они подошли к конюшне. — Как рука, Мэтт?

— Нормально. Я сам приведу лошадей, — сказал Мэтт, направляясь к дверям.

— Винди, — позвала его Трейси, — Элси говорит, что рана его загрязнилась.

— Меня это нисколько не удивляет. Он не смог сразу же промыть рану, когда порезался. Прошло довольно много времени, прежде чем он пришел сюда. Но не волнуйся, Мэтт сам знает прекрасно, как ему поступить. Он займется своей раной сам, если будет нужно.

— Винди, я сейчас же вернусь. Я хочу прихватить с собой ручку и бумагу, если мне придется сделать какие-нибудь записи.

— Хорошо, дорогая. Я скажу Мэтту, что ты вернулась на минутку в дом.

Трейси стремглав пробежала через холл и влетела в свою комнату. Здесь она остановилась как вкопанная: Элси заправляла простыни на ее кровати.

— Привет… свитер… нет, извините, Элси, — Трейси даже застонала.

— Так как я рано поднялась, то решила заняться домашними делами. Сегодня я меняю постельное белье, — бодро сказала Элси.

— Как здорово.

— Мэтт сам заберет свой свитер отсюда или он захочет, чтобы это сделала я, выстирав его предварительно и затем повесив в его шкаф?

— Элси, почему мы ведем этот разговор так спокойно, как будто обсуждаем погоду?

— Совсем нет. Погода принадлежит всем. А то, что произошло между тобой и Мэтью, принадлежит только вам двоим.

— Ты хочешь сказать, что я набитая дура?

— Потому что влюбилась в моего Мэтью? Боже, конечно же, нет. Я счастлива этим. Он заслужил хорошую женщину за свою жизнь.

— Но это вовсе не значит, что он любит меня. Он, может быть, будет ужасно рад, когда я сяду в самолет, улетающий в Детройт.

— Он, милочка моя?

Теперь она точно знала, почему штат Техас такой большой. Нужно было действительно много места, чтобы собрать вместе всех самых упрямых ослов Америки. Неужели и Элси не видит всех трудностей, которые встретились на пути ее любви к Мэтту? Элси вела себя так, будто уже само чувство любви было достаточным поводом для признания: следуй зову своего сердца и иди на этот зов. Черт возьми, все не так уж просто! Трейси нужно убедиться, что Мэтт тоже любит ее и что она будет играть очень важную роль в его жизни. Бог мой, о чем говорить, если он не может позволить себе даже пикник, потому что нужно срочно чинить загон. Разве это правильно? Конечно, нет, и еще раз — нет.

— Я уже думал, что ты умерла, — сказал Мэтт, когда Трейси подошла к тому месту, где он стоял с лошадьми.

— Извини.

— Ты прощена. Я думал, что мы поедем в рощу и поговорим о тех же делах, о которых говорили предыдущей ночью.

— Мэтт, пожалуйста, только не при Мейбл. Она исключительно чувствительна. Никаких сексуальных разговоров.

— Хорошо, только сексуальные действия. Поехали в рощу.

— Мой дорогой человек, мы не можем жить исключительно сексом.

— Я знаю. Но мы же плотно позавтракали, помнишь? Поехали.

— Мэтт!

— Что еще?

— У меня идея.

— Ну, говори быстрее.

— Поехали в рощу.

— Я рад, что ты обдумала мое предложение, — он поднял ее и усадил в седло. — Я, правда, очень рад.

Сгущающиеся облака принесли с собой легкий бриз. Несмотря на то, что ее зад опять побаливал от ударов о седло, она позволила себе роскошь вспомнить ее прошлую ночь с Мэттом.

— Ты выглядишь счастливой. У тебя с Мейбл есть от меня секреты?

— Нет, я просто думаю о событиях прошлой ночи.

— Шалунья. А ты не думаешь, что мы можем сейчас дать пищу новым, не менее приятным воспоминаниям?

— Не думаю.

Роща была прохладная, зеленая и принадлежала только им. Мэтт прижал Трейси к себе и поцеловал с таким неистовством, что Трейси задохнулась. Их страсть была чиста и раскованна, когда они одновременно сбросили с себя одежду и слились в приступе нескончаемого желания. Мэтт уносил ее в заоблачные высоты, известные только им двоим и все время был с нею, только с нею. Потом они лежали рядом, губы Мэтта легко целовали лоб Трейси.

— Ты прекрасна, Трейси.

— И ты тоже, Мэтью Кендал Рамсей.

— И все же мне нужно ехать на ранчо.

— Ох, Мэтт, пожалуйста, только не сейчас. Неужели ты не можешь задержаться еще? Здесь так хорошо, и здесь мы вдвоем.

— Я не могу, мне нужно идти, — сказал он, садясь и одеваясь.

Трейси хотела что-то сказать, но Мэтт продолжал одеваться, и ей не оставалось ничего другого, как тоже подобрать разбросанную одежду и привести себя в порядок. Ее борьба с этим ранчо абсолютно ни к чему не приводила. Ранчо выигрывало, она проигрывала снова и снова. Земля вытаскивала Мэтта из ее теплых, любящих объятий и требовала его времени и внимания, как капризная любовница. Трейси смогла почувствовать красоту и умиротворение, которое давала эта земля, но она знала и о других чувствах, которые эта ревнивая соперница вызывала у нее. Она опускала голову, как взбесившийся жеребец, и требовала мужчину, которого любила.

— Все в порядке?

— Да, — тихо ответила она.

Мэтт и не обратил внимания, как необычайно тиха была она на обратном пути в конюшню. Он снял ее с Мейбл, бодро поцеловал и вспрыгнул на свою лошадь.

— До встречи, — сказал он.

— Хорошо, Мэтт.

Она смотрела ему вслед, пока он не исчез в облаке пыли, а потом повела Мейбл в конюшню, смахивая по пути с глаз непрошенные слезы. Волна леденящей душу грусти вновь нахлынула на нее. Неужели именно это и называется счастьем любви?

 

Глава 6

Следующие полчаса, прежде чем войти в дом, Трейси провела у бассейна. Первые капли дождя упали на землю, когда она подходила к веранде. В небе прокатились раскаты грома. Она поспешила войти внутрь и направилась в кухню, где Элси пекла хлеб в печке.

— Идет дождь. Это значит, что Мэтт вернется домой раньше, да? — тихо спросила она.

— Ни в коем случае. Они не могут оставить забор лежать и гнить под дождем. Они закончат работу, дождь только помешает им сделать ее быстрее.

— Конечно, — сказала Трейси, садясь на стул. — Мне бы следовало об этом если не знать, то догадываться. Представь себе дуру, которая вообразила, что ковбоя испугает дождь.

— Поешь-ка. Ленч поднимет тебе настроение.

Еда была очень вкусная, но, к сожалению, в ней не было того компонента, который бы смог развеять мрачное настроение Трейси. Она поднялась к себе в комнату и прислонилась лбом к стеклу, уставилась из окна на дождь, который покрывал землю тяжелыми мокрыми простынями. И Мэтт был там, на этом ужасном дожде. Он будет напрягать зрение, чтобы что-нибудь разглядеть в этой пелене дождя, работая с колючей проволокой, которая и так уже причинила ему боль. Элси подняла шум из-за того, что Мэтт намочил бинт в душе, а теперь он промокнет до нитки, и у него не будет возможности высушиться. Это уже слишком. Почему он не бросит все это к чертовой матери и не приедет домой, к ней? Почему он не спешит в тепло и уют ее рук вместо того, чтобы исполнять прихоти безжизненного загона, который в ответ на героические усилия Мэтта никогда не полюбит его человеческой любовью?

День тянулся так медленно, и Трейси заставила себя пойти в кабинет и собрать разбросанные листки, что валялись там с прошлой ночи. Комната, наполненная воспоминаниями, вызвала в ней такую тоску и желание немедленно увидеть Мэтта, что она приводила в порядок разрозненные записи, а потом отправилась принимать освежающую ванну.

Кендал Рамсей был в гостиной, когда Трейси появилась там. Одежда ее состояла из серой юбки и серой же в белую полоску блузы. Настроение у нее было превосходное, и она радостно приветствовала мистера Рамсея.

— Вы выглядите очень хорошо. Мэтт сегодня задерживается. Почему бы вам не приготовить напитки сегодня?

— Дождь не прекращается, — сказала Трейси, приготовив коктейль и усаживаясь в кресло.

— Да, дождь льет, как из ведра, — подтвердил Кендал.

— А Мэтт там, на дожде, и…

— Извините меня, мистер Рамсей, — раздался голос у дверей гостиной.

— Привет, Дасти, — сказал Кендал. — Заходи.

— Нет, спасибо, сэр. Я насквозь промок и не хочу оставлять следы на ковре. У меня для вас сообщение от Мэтта.

— Да? Что с ним случилось?

— Ситуация на северном загоне стала совсем плохой из-за дождя, сэр. Скотина испугалась и разломала целую секцию в заборе. Мэтт послал за подмогой, фонарями и всем прочим, чтобы мы могли заночевать там и работать посменно в течение ночи.

— Хорошо, Дасти. Я ценю твою помощь.

— Извините, Дасти, — встряла в разговор Трейси. — Вы не знаете, как рука Мэтта?

— Он ничего о ней не говорил, мадам. Я видел, что он несколько раз поддерживал ее другой рукой, но не бросил работу и не сказал ни слова о ней. — Дасти пожал плечами. — Что я еще вам могу сказать?

Сказать, что ты хозяин и что тебе чертовски больно, вот что Мэтт должен был вам сказать. Сказать, что вы его работники и что вы обязаны отремонтировать этот загон. Сказать, что вам за это платят. Как насчет такой речи, Дасти? Но вместо этих гневных слов она только поблагодарила его.

— Не за что, мадам. Рад был увидеть вас, мистер Рамсей.

— Не перенапрягайтесь там, Дасти, — сказал Кендал.

— С нами такое случалось уже много раз. Нет ничего такого, с чем бы мы не справились. Спокойной ночи.

У Трейси мелькнула дикая мысль, что она сейчас начнет кричать и не сможет остановиться. Маленькие человечки в белых халатах придут, положат ее на каталку и увезут, и она никогда больше не увидит Мэтта. Она вскочила и стала ходить по комнате размашистыми шагами, выдававшими ее возбужденное состояние. Потом она передумала и с тяжелым вздохом опустилась на софу.

— С Мэттом, в самом деле, все в порядке, — сказал Кендал добрым, успокаивающим тоном.

— Правда? Откуда вы знаете? Почему вы так чертовски уверены в этом, мистер Рамсей? Неужели даже этому есть объяснение в кодексе ковбоя? Когда закончится это безумие? Когда будет предел? Ради Бога, что Мэтт пытается доказать?

— Трейси, дорогая, зря ты так…

— Расстраиваюсь? — она вскочила на ноги и обхватила себя руками. Слезы неудержимым потоком текли по ее щекам. — Я ничего не могу понять, а мне это так нужно. Я нашла самого замечательного мужчину на свете, но он принадлежит мне, только когда мы вместе и только считанные доли минуты. Все остальное время он убивает себя работой. Я… Ох, извините меня, мистер Рамсей. Я не имела права…

— Подойти ко мне, дитя мое. Возьми эту скамейку и сядь ближе ко мне.

— Ох, мистер Рамсей, я не знаю, что со мной. Я прошу прощения за свое поведение. Это просто…

— Ты просто любишь моего сына, а тебе кажется, что ты сражаешься с тенью, с чем-то, чего ты не можешь разглядеть. Мэтт знает, что ты его любишь?

— Нет, но я уверена в одном — я никогда не любила и никого не полюблю, кроме него.

— Так и должно быть. У меня было такое же чувство к моей Алиде. Я потерял ее, смерть забрала ее у меня, но перед этим я чуть не потерял ее по другой причине.

— Что вы хотите сказать? — Трейси смахнула слезы со щек.

— Когда я женился на Алиде, она работала медсестрой в Чикаго. Я приехал туда, чтобы оформить документы на усадьбу одного моего родственника. Не знаю, что было бы, если б меня не отделали в одном баре и я не оказался в больнице скорой помощи с шишкой, размером с утиное яйцо на голове. И вот там я и встретил ее, она ругала меня, заботилась обо мне, суетилась около меня. Боже, как она была красива, такая хрупкая, как китайская куколка, но полная энергии и кокетства.

— А потом что произошло?

— Я следовал за ней по пятам, пока она не сказала однажды, что Лучше уж выйдет замуж за меня, потому что я дискредитирую всю больницу. Я привел ее в свою каморку, потому что это было все, что я имел тогда. Трейси, она любила меня всем сердцем, но, так же, как и ты, не могла понять моей привязанности к земле. Месяц спустя она объявила, что возвращается назад, в Чикаго.

— А что вы ей сказали? — спросила Трейси, глядя на Кендала широко открытыми глазами.

— Я взял ее за руки, прижал к себе и сказал, что отпущу ее, куда она захочет. Я сказал ей, что я так ее люблю, что не буду заставлять ее находиться в том месте, где она не будет счастлива. Но, Трейси, я объяснил ей, что эта земля, это ранчо у меня в крови, в моей душе. Но это не означало, что я ее любил меньше. Эта земля сделала меня тем мужчиной, в которого она поверила. Разве ты не понимаешь, что любишь Мэтта сегодняшнего и без его решимости и напористости он был бы другим, чужим.

— Это так поразительно.

— Да, ты права, моя детка. Мою Алиду это тоже, наверно, потрясло. На следующий день я уехал на работу, не зная, застану я ее еще здесь, когда вернусь вечером домой. Но она никуда не уехала. Она была дома. Алида копалась в земле на клумбе, сажая цветы. Она сказала мне, что если ей суждено провести всю жизнь здесь, она хотела бы, чтобы это было среди прекрасных цветов.

— Она была очень сильная и смелая женщина.

— И с этого момента она была очень счастлива, обретя свой дом.

— Она нашла своих чаек.

— Не понял?

— Ничего, извините, А как обстояли дела ее карьерой медсестры?

— Она лечила наших рабочих и работников ближайших ферм. Она совершала обходы домов. Ты писательница, Трейси. Ты можешь брать с собой свой талант, куда бы ни отправилась. Единственное, что тебе нужно, это определить, где твое место.

— Все это еще неясно. Мэтт так и не сказал, что любит меня. Может быть, он захочет, чтобы я ушла из его жизни, когда закончу свое задание.

— Ты так уверена в этом? — улыбнулся Кендал.

— Я…

— Обед на столе, — позвала Элси. — Поторопитесь. Я не хочу, чтобы еда остывала. Лестер! Иди и отвези мистера Рамсея в столовую.

Трейси разразилась смехом и покачала головой.

— Элси прекрасно удается все расставить по своим местам, — она улыбнулась Кендалу. — Мистер Рамсей, спасибо вам. Вы были так добры ко мне и терпеливы. Я плакалась вам в жилетку, а ведь вы едва знакомы со мной.

— Но все же знаком. Ты так напоминаешь мне Алиду. И ты сильнее, чем сама думаешь. Я должен сказать тебе одну вещь, и больше не будем об этом вспоминать, если ты сама этого не захочешь. Послушайся своего сердца, Трейси. Только в нем ты найдешь ответы на свои вопросы.

— Хорошо, — сказала Трейси, вставая и целуя Кендала в щеку.

— Готовы обедать? — спросил Лестер, появляясь в комнате.

— Ты немного опоздал. Меня только что поцеловала хорошенькая женщина.

— А она все еще целует вас, — Трейси поцеловала Кендала в другую щеку. — Вот! Прекрасная пара!

К удивлению Трейси, обед прошел превосходно. Кендалу удавалось все время поддерживать разговор, у него было чудесное чувство юмора. Дождь все еще продолжал лить на землю тяжелыми частыми каплями, но, благодаря теплой беседе с Кендалом, звуки падающего дождя уже не были такими угрожающими. Он делал это для нее, и ее сердце переполнялось благодарностью к этому резкому и одновременно чувствительному человеку, очень нежному с ней. Он прожил тяжелую жизнь, любил преданно и беззаветно и вошел в зрелую пору с достоинством и простотой. Он поделился с ней заветными воспоминаниями в надежде, что жизненный опыт его драгоценной Алиды проведет ее через все жизненные испытания и ту неразбериху, что царила в ее сердце. Теперь нужно было самой разобраться в своих чувствах. Но в глубине души оставался один, самый важный вопрос: любит ли ее Мэтт? Или он просто относится к ней, как к объекту временного внимания, который он будет иногда вспоминать, а потом, наконец, забудет начисто.

— Все отлично: хорошая еда, приятная компания. Лестер пригласил меня еще на одну партию шашек. Можешь сыграть с победителем, то есть, со мной, конечно.

— Спасибо, но мне действительно нужно поработать над статьей, поэтому я желаю всем спокойной ночи.

— Приятных сновидений, детка. И запомни: утро вечера мудренее.

Кендал улыбнулся и кивнул головой, покидая комнату.

«Она наконец появилась здесь, Алида, — тихо проговорил он. — Женщина, которая нужна Мэтту. Помолимся, чтобы они сохранили свою любовь и никогда не расставались».

Трейси приготовилась ко сну и сидела, облокотившись о подушки, с бумагами, разложенными вокруг нее. Она сделала черновой набросок статьи, мысли были четкие и ясные. Саму же статью она напишет, когда, вернется в Детройт.

Детройт. Нет, она не будет думать о нем, хотя это невероятно. Она родилась там, жила в этом большом и шумном городе двадцать шесть лет без каких-либо сложных проблем, а сейчас? Она вспомнила высокие холодные здания, безумное уличное движение, спешащих куда-то хмурых людей. В мозгу у нее пронеслось слово, обозначающее все это: одиночество.

Под звуки дождя Трейси забылась тяжелым сном, оставив отчаяние до зари. Будильник разбудил ее в нужное время, и она пошла в ванну, по пути выглянув в окно. Небо было ясное, солнце уже взошло, лужайки вокруг выглядели свежими и блестящими. Дождь прекратился. Ее единственной мыслью было поскорее оказаться на кухне, где, может быть, у плиты стоит Мэтт и что-то помешивает в кастрюле.

Она натянула джинсы, блузку и сапоги, кое-как причесала волосы и побежала через холл. Ее шаги эхом отдавались в пустом помещении кухни. Она поставила кофейник на плиту и вышла на веранду.

— О Боже, — вздохнула она, ее глаза широко открылись от изумления. — Мэтт!

Он крепко спал в шезлонге на веранде. Один ботинок лежал на полу, и это доказывало, что он был страшно изнурен работой и не смог дойти до своей комнаты. Он, вероятно, просто сидел в шезлонге, а потом откинулся назад. С головы до ног, стоявших на полу, он был покрыт липкой засохшей грязью, а на лице пробивалась щетина. Он был самым грязным и неухоженным существом из всех, что Трейси доводилось видеть, но она была абсолютно уверена, что он самый красивый человек на свете.

«Ну, что теперь, — думала она, уставившись на него. — Разбудить его, что ли? Или пусть спит?» Элси бы знала, как поступить в такой ситуации, но домоправительница еще спала.

— Мэтт! — тихо окликнула Трейси.

В ответ — тишина.

— Мэтью Кендал Рамсей! — сказала она чуть громче.

Тишина.

«Ладно же, черт возьми». Она вернулась на кухню и налила чашку кофе. Маленькими глотками Трейси осилила кофе, продолжая размышлять о Мэтте. «О Боже! Его рука! Вся эта грязь и… Все, ладно. Нужно немедленно будить его, нравится ему это либо нет».

Сказать было легче, чем сделать. Трейси звала Мэтта, трясла его за плечи, целовала в кончик носа, но он не шевелился. Он просто лежал, как грязная глыба шести футов высотой. Опустившись на колени рядом с креслом, Трейси расстегнула запонки на манжетах рубашки, закатала рукав и испустила крик ужаса от того, что увидела. Повязки не было и, несмотря на мазь, рана была сильно загрязнена. Она опухла, покраснела, и, когда она дотронулась до кожи пальцами, почувствовала, что от нее исходит жар.

— Мэтт! — закричала она. — Немедленно просыпайся, или я…ой! — она закричала еще громче, когда две огромные руки приподняли ее в воздух и бросили на крепкую, как скала, грудь.

— Что ты так волнуешься? — улыбаясь, спросил Мэтт.

— Ах ты, негодник, ты все это время не спал, а только притворялся!

— Я спал до тех пор, пока ты не стала стаскивать с меня одежду. Я хотел посмотреть, к чему это приведет.

— Отпусти меня немедленно. Ты грязный развратник!

— И запах от меня такой же отвратительный. Но нет, я тебя не отпущу. Мне с тобой хорошо. Я приму очищение, когда поцелую тебя, так что постарайся не оцарапать свою нежную красивую кожицу о мою бороду. Мне нужно побриться.

— Тебя нужно помыть из шланга, — произнесла Трейси, явно ощущая, как волна желания поднимается в ее теле, разрастаясь оттого, что она лежит, распластанная, на его сильной груди.

— Теперь ты тоже грязная. Хочешь, вместе примем душ?

— Да. Нет. Что я говорю? Ты лучше отпусти меня, негодяй.

— Не отпущу.

— Мы так и проведем весь день?

— Да.

— Думаешь, Элси ничего не заметит?

— Может быть, если будет суетиться вокруг нас.

— Мэтт, все это хорошо, но… Твоя рука выглядит ужасно. Я думаю…

— Да, я знаю, — он вздохнул и поставил ее на ноги. — Все это было похоже на сумасшествие, но я ничего не мог поделать, — он стащил с себя другой ботинок. — Я должен идти к доктору. А это значит, что ты, моя милая, совершишь со мной поездку в Даллас, штат Техас, Америка.

— Я поеду с тобой?

— Конечно. Мы где-нибудь остановимся, ты вылечишь мою бедную рану, потом я угощу тебя отменным ленчем и покажу тебе достопримечательности. Пахнет чем-то?

— Крепким и горячим.

— Это мной. А как насчет кофе? — он рассмеялся. — Не осуждай меня за то, что я говорю грязные словечки. Посмотри на мою одежду. Она в полном беспорядке. Правда, ведь я отлично выгляжу?

— Ты сногсшибателен.

— И это говорит первоклассный писатель?

— Нет, это говорит сумасшедшая Трейси Тейт.

— Ого! — он выпил чашку кофе и поставил посуду в раковину. — Интересно. Хорошо, вот мой план. Я пойду вымою и ототру свое бедное избитое тело, а потом посплю несколько часов. Пусть Элси позвонит доктору и скажет ему, что я приеду, — Он подошел к двери. — Давай встретимся часов в десять и сразу же поедем.

— Поняла.

— Пробуждение с тобой было так прекрасно, Трейси. Ты скучала обо мне? — очень тихо спросил он.

— Да, Мэтт, — сказала она еще тише.

— Я все время думал о тебе, пока был в загоне. Чертовски много думал. Ладно, встретимся в десять.

Трейси стояла и смотрела на дверь, за которой исчез Мэтт. Потом она со всех ног помчалась в свою комнату, чтобы переодеться в чистую одежду. На ее лице светилась улыбка, а сердце ее было переполнено радостью.

— Все сделано. Доктор сказал, что примет Мэтта в любое время. Итак, ты едешь в большой город, Трейси.

— Да, и с нетерпением жду этого, — она была одета в светло-желтое платье и босоножки на высоких каблуках. Дождь значительно уменьшил жару, и наступающий день казался превосходным.

Элси улыбнулась.

— Тебе так хочется увидеть Даллас? Или тебя прельщает компания?

— Ну…

— Глупый, пожалуй, вопрос. Я знаю ответ. Мэтт будет, в полном твоем распоряжении, и потому глаза твои отплясывают джигу.

— Неужели все по мне так отчетливо видно?

— Так же, как в открытой книге, дорогая.

— Элси, — позвал Мэтт, входя в комнату, — ты не забинтуешь мне руку, чтобы я не испортил еще одну рубашку?

— А если я скажу «нет»?

— Я не привезу тебе изюма в шоколаде из города.

— Тогда принесу бинт.

— Привет, милашка Трейси. Ты выглядишь замечательно.

— Ты тоже, — она улыбалась ему, любуясь его крепкой фигурой в серых брюках и пуловере стального цвета. Он выглядел отдохнувшим, и у Трейси появилось ощущение, что события прошлой ночи были ничем иным, как кошмаром, бредом, страшным сном. Но рана на руке Мэтта была настоящей, и она молча смотрела, как Элси забинтовывает ее.

— Все, — сказала Элси. — Доктор заверил меня, что все сделает в лучшем виде.

— Я получу особое лечение за все те деньги, что платил ему эти годы, — сказал Мэтт, улыбаясь Трейси и застегивая запонки на рубашке.

— Убирайтесь с моей кухни, оба. Мне нужно отмыть всю грязь, что Мэтью натаскал на своих ботинках. Это просто преступление, сколько у меня из-за вас работы.

— Извини, — сказал он, целуя Элси в щеку. — Я привезу тебе лишний пакет изюма.

— Надеюсь на это. А теперь пошли отсюда.

— Хорошо, мадам, — в один голос ответили Трейси и Мэтт и выскользнули из комнаты.

Трейси улыбнулась Мэтту, когда он открыл ей дверцу автомобиля. Вспомнилась поездка в грузовом пикапе несколько дней назад. Дней? Они казались теперь вечностью.

— Надеюсь, ты оценишь мою услугу? Видишь, я заказал для тебя более прохладную погоду.

— Конечно, конечно.

— Сначала поедем к доктору, чтобы покончить с этой проблемой. Потом еда.

— Ты всегда голоден.

— Да, всегда не против поесть и получить кое-что еще на закуску.

— Внимание, Мэтт. Перехожу к более безопасному предмету разговора. Как это ты отважился взять выходной?

— Боже, женщина, я ведь работал всю ночь.

— Теперь понятно. Но что было бы, если б ты не работал, но тебе было нужно несколько часов, чтобы заняться своими делами?

— Я бы просто взял их. У меня есть управляющий, который бы занялся делами в мое отсутствие. Я не считаю себя незаменимым.

— Тогда почему ты так много работаешь?

— Мне это нравится. Я люблю свою землю. Достаточно веская причина? Было бы совершенно по-другому, если бы я… Не отвлекай меня от мыслей об изюме, а то Элси убьет меня.

— Я напомню тебе.

«Что хотел сказать Мэтт, если вообще хотел? Если бы у него была женщина, которую он любил, то и тогда он продолжал бы так же много работать? Или нет? Неужели нет? Он мог бы сделать так или все-таки дал бы шанс земле выиграть в споре с женщиной?»

— Ты молчишь? — сказал Мэтт, взглянув на нее.

— Просто думаю.

— Как построить статью?

— Я привела записи в порядок. Начну их систематизировать, а статью буду писать дома.

— А потом?

— Что потом?

— Ты получишь другое задание и жизнь на этом ранчо превратится для тебя в туманное воспоминание?

— Нет, конечно, нет. Я никогда не забуду, я хотела сказать… черт побери, Мэтт, ну почему ты такой гадкий? Ты хочешь испортить такой прекрасный день?

Он резко затормозил. Прямо посередине грязной дороги он выключил двигатель, и машина остановилась. Трейси уставилась на него широко открытыми глазами, но, прежде чем она смогла произнесли хоть одно слово, он развернулся к ней и схватил за плечи.

— Я гадкий, ты правильно это определила. И это потому, что я не знаю, что с тобой делать. Прошлой ночью я был по колено в грязи, рука болела так сильно, что я молил Бога, чтобы она отвалилась, но я ни о чем не мог думать, кроме тебя. Я улыбался, а мои работники думали, что я сошел с катушек.

— Это не моя вина, — закричала Трейси.

— Я уверен, что твоя. Ты приехала сюда, не так ли?

— Так что, убить меня за это?

— Именно это я и хотел сделать, — страшным голосом сказал Мэтт, а потом поцеловал ее с такой яростной решимостью, что она чуть не задохнулась.

— Ты сделал мне больно.

— Извини.

— Тебе лучше сейчас?

— Нет, черт побери, нет.

— О Боже, все сначала. Мэтт, ты бесишься, рычишь, а я никак не могу понять, в чем же дело. Почему ты так злишься?

— Потому что ты скоро уедешь! Потому, что я не хочу отпускать тебя в Детройт. Потому что, черт возьми, я люблю тебя, Трейси!

Она открыла рот, но так и не издала звука, потом сделала еще одну столь же безуспешную попытку.

— Не поняла?

— Я люблю тебя, Трейси Тейт. Ты вышла из самолета, и мир вокруг меня перевернулся. Когда мы вместе, у меня такое ощущение, что ты первая женщина на земле, к которой я прикоснулся. Ты нужна мне здесь, на моем ранчо. Я хочу жениться на тебе, Трейси, хочу, чтобы ты родила мне детей. Я ждал тебя целую жизнь, и сейчас ты здесь, такая красивая и желанная. Но я знаю, что мне нечего предложить тебе. Я знаю, что уступаю тебя твоей газете и потому схожу с ума.

— Мэтт, я так люблю тебя, что порой не знаю, куда себя деть. Я…

— Ты любишь меня? Ты честно любишь Мэтью Кендала Рамсея? — спросил он с улыбкой на лице.

— О да, только…

— Начинается! Оговорки все-таки есть?

— Нет, Мэтт. Многое в твоей жизни и этой стране пугает меня. Иногда одной любви недостаточно, чтобы преодолеть все препятствия. Я изо всех сил пытаюсь понять тебя, осознать, что значит — любить фермера, но пока еще не могу похвастаться успехами в этом деле. Мне нужно время, чтобы…

— У нас нет времени. Я чувствую нутром, что, если ты уедешь, то никогда не вернешься назад.

— Ты ведь не знаешь!

— Нет, знаю. Детройт — это карьера, бесконечные успехи, та жизнь, которую ты понимаешь и любишь. Мое ранчо не выдержит конкуренции с Детройтом.

— Мэтт, я люблю тебя. Ничто в этой жизни не имеет значения, кроме тебя. Сама мысль о тебе озаряет меня счастьем, а когда мы рядом, никого нет во всем мире, кроме нас двоих. Ты моя жизнь! Мэтт, я не могу найти слов, чтобы сказать, как я люблю тебя, как нуждаюсь в тебе, как хочу быть с тобой. И какое чудо — знать, что ты тоже меня любишь.

— Тогда выходи за меня замуж. Будь моей женой. Останься здесь. Скажи мне прямо сейчас, что ты сделаешь это.

— Так нечестно. Все это так неожиданно. А что, если я не смогу приспособиться? Мы начнем ненавидеть друг друга и разрушим наше счастье. Пожалуйста, Мэтт, не торопи события, не заставляй принимать поспешных решений, о которых мы будем сожалеть всю оставшуюся жизнь.

— Хорошо, Трейси, — он обнял и поцеловал ее. — Я не буду настаивать. По крайней мере, я знаю, что ты любишь меня. За это я и буду держаться, но знай, что как только ты сядешь в самолет, я тут же умру. В последний день твоей командировки я узнаю ответ? А пока я буду делать все, от меня зависящее, чтобы выиграть тебя. Я люблю тебя и не хочу отпускать отсюда. Ни сейчас и никогда.

— О Боже! — закричала Трейси. — Впереди огромный грузовик, он несется прямо на нас!

— Держись крепче! — крикнул Мэтт, поворачивая ключ зажигания. Он бросил машину на обочину, и грузовик со свистом пронесся мимо.

— Перед моими глазами пролетела вся жизнь, — дрожа, сказала Трейси.

— Забудь прошлое и сконцентрируйся на будущем. Со мной. На нашем будущем. Вместе. Вдвоем, парой. Мистер и миссис Мэтт…

— Достаточно. Я уже все поняла.

— Правда, детка? Ты поняла, что я люблю тебя всем сердцем?

— Да.

— Хорошо. А теперь поехали в Даллас.

Некоторое время спустя они увидели на горизонте очертания города и через несколько минут окунулись в бурлящий поток машин. Хорошее настроение вновь вернулось к ним после той сцены на грязной дороге. Трейси весело смеялась, когда Мэтт рассказывал ей о том, как он просидел на дереве несколько часов, спасаясь от поджидающего внизу разъяренного быка. Мэтт свернул с главной магистрали и вскоре подъехал к кирпичному зданию.

— Доктор Болмен — хороший парень, он ремонтирует меня с детства. Вообще, он склеил столько ковбоев, что невозможно пересчитать.

— Как здорово. С вашей стороны просто замечательно, что вы не даете ему сидеть без работы.

Мэтт засмеялся и повел Трейси в приемный покой. Она села на стул, а Мэтт подошел к окошку регистратуры. В этот момент из-за перегородки вышел доктор, широко улыбаясь старому знакомому. Он был маленький, кругленький, лысый, и Трейси поймала себя на мысли, что улыбается ему.

— Мэтт, — доктор расплылся в улыбке, здороваясь с Мэттом за руку, — что с тобой приключилось?

Мэтт освободился от крепкого рукопожатия.

— Как раз вот эта рука повреждена куском колючей проволоки.

— Вот как? Это противная вещь. Давай, заходи, посмотрю рану.

Мэтт исчез вместе с доктором, который при ходьбе переваливался как утка. Трейси уселась поудобнее и стала ждать.

— Я занимала очередь раньше этого ковбоя, — сказала одна из женщин.

— Этот ковбой — Мэтт Рамсей из «Рокочущего «Р»», — сказала другая. — Это значит — деньги, власть и обслуживание, стоит ему только пошевелить пальцем.

— Да, я слышала об этом ранчо. Я ненавижу таких людей, но трудно ненавидеть, когда парень так великолепен. Посмотри на его тело. Как ты думаешь, если я заплачу доктору Болмену двадцать баксов, он разрешит мне сыграть роль врача для этого красавца? — обе женщины рассмеялись и уткнулись носами в свои журналы.

«Извините, куколки», — подумала Трейси. — Этот красавчик уже принадлежит мне».

Теперь слова Мэтт стали доходить до ее сознания. Это была запоздалая реакция на эмоциональный шок. Она глубоко вздохнула, в ушах зазвенело.

Он любил ее. Мэтт Рамсей любил ее. Он попросил ее руки и предложил разделить с ним жизнь на ранчо. Разделить? Так разделить или просто быть рядом и наблюдать, как он изводит себя морально и физически до тех пор, пока ей ничего не останется? Но он намекнул, что присутствие женщины в его жизни снимет с него часть груза работы. Неужели это было правдой? А может, магнетизм этой земли вырвет его из ее объятий? И если бы повторились события предыдущей ночи, оставит ли он своих работников под дождем и сам понесется домой, где его ждет жена?

Что говорил Винди? Что Мэтт работал больше и дольше других на ферме. Он был примером для работников, поэтому мог требовать максимальной отдачи от них. Они его за это уважали. Но это только усиливало ее страхи.

Даже Кендал Рамсей, зная, что теряет свою возлюбленную Алиду из-за того, что она не могла принять его образ жизни, не пошел на уступки. Он просто сказал своей невесте, что она должна научиться принимать его привязанность к земле, как должное. Он может отпустить ее назад, домой, но он не сможет изменить себе, своей земле. Алида всмотрелась в себя, увидела чаек, которые показали ей ее дом, спокойствие, любовь. Это и было «Рокочущее «Р»».

Ну, а что Трейси? Мэтт думал, что если она возвратится в Детройт, то он потеряет ее навсегда. Он поставил ей категорическое условие — дать ответ перед окончанием командировки. И это добавило страхов смятенной Трейси.

Мэтью Кендал Рамсей с ранчо «Рокочущее «Р»» любил ее, Трейси Тейт из… Откуда? Однажды она любила Детройт. Но сейчас воспоминания об этом городе навевали мысли о долгих, одиноких часах без Мэтта. Но разве может она найти покой и счастье на ранчо? Трейси еще не нашла своих чаек, чтобы они показали ей дорогу домой. Она потерялась в океане сомнений и страхов. Она любила Мэтта всеми фибрами своей души, но разве этого достаточно? Она не знала.

— Трейси?

— Что? Ох, Мэтт, ты меня напугал.

— Ты была не здесь, в другом мире.

— Что сказал доктор о твоей руке?

— Ничего особенного. Вот, положи это в свою сумочку. Это мазь и антибиотики, чтобы предотвратить инфекцию. Короче, моя дорогая, я буду жить.

— Замечательно. Мне нравится, когда ты рядом.

— У тебя хороший вкус, ты выбрала ковбоя.

— Боже, — прошептала она, садясь в машину.

— Черт, — сказал Мэтт, ударяя рукой по рулю.

— Что случилось?

— Может, мне стоило попросить доктора проверить кое-что еще? Просто, чтобы убедиться, что мой орган находится в рабочем состоянии.

— О Боже. Я раскаиваюсь, что сказала тебе это. Но я смогу подтвердить, что с тобой все в порядке, что твой… о, ужас, я краснею. Не говори, что да.

— Ты краснеешь? Я люблю тебя. Поехали куда-нибудь перекусим.

— Куда мы поедем?

— На небо.

Убедительные просьбы не помогли: Мэтт так и не сказал, куда он ее везет, и поэтому глаза ее широко раскрылись от удивления, когда он привез ее к ресторану, расположившемуся наверху высоченной башни. Вид был превосходный, и солнце сверкало на покрытых алюминием крышах. Река Тринити текла под ними, и Трейси болтала обо всем, что видела.

— Это глупо. Я болтаю, как директор-распорядитель круиза, а ведь ты живешь здесь всю жизнь.

— Твоими глазами все выглядит и для меня иначе. Как тебе понравился ленч?

— Замечательно. Боже мой, как здесь хорошо.

— Я рад, что тебе здесь нравится. Потом поедем в техасский парк и посмотрим аквариум. Потом купим конфет для Элси и поедем домой. Там, на ранчо, остались кое-какие дела.

— Я думала, да и ты сказал, что все сделает управляющий.

— Конечно, но я отсутствовал большую часть дня. Я хочу проверить, как выполнялись мои приказы и не было ли ЧП.

— Понятно.

— Если бы ты не была со мной, я бы уехал отсюда сразу после посещения врача. Вот что это значило, когда я говорил, что взял бы несколько часов, чтобы провести их с тобой.

— Но, Мэтт, ты как будто украл эти несколько часов. Мне кажется, что ты в уме постоянно сверяешь свои часы, чтобы не провести лишнее время вдали от ранчо. Я здесь. Я с тобой.

— Это не так.

— Разве? Скажи мне, Мэтт, если бы ты позвонил домой и тебе сказали, что упала целая секция в загоне, что бы ты делал?

— В таком случае я бы немедленно вернулся назад. Мне требуется каждая пара рук, чтобы…

— Или если бы заболела лошадь или корова стала жевать не ту траву?

— Трейси, перестань. Ты становишься просто смешной.

— Я хочу разобраться. У тебя нет никакой дистанции между тобой и твоим ранчо в физическом и эмоциональном плане. Большая твоя часть всегда там. Я же получаю только малую частичку тебя. Я не уверена, что мне этого хватает.

— Трейси, я люблю тебя. Разве это ничего не значит?

— О да. Да, значит. Я тоже люблю тебя, но твое ранчо всегда будет занимать у тебя первое место.

— Трейси, ранчо не может существовать само по себе. Ты разве недостаточно увидела, чтобы понять это?

— Что я точно увидела, так это страшную силу, которая удерживает тебя на ранчо. Ты отодвигаешь на второй план все свои желания и потребности, чтобы выполнить в первую очередь запросы твоей земли. А что будет со мной?

— Ты будешь моей женой. Я каждую минуту, когда смогу, буду с тобой. Время, которое мы будем проводить вместе, будет незабываемым, волшебным. Оно будет работать на нас, Трейси. Но только дай мне шанс.

— Ох, Мэтт, я так напугана и смущена.

— Тогда не торопись. Реши одну проблему, вместо того, чтобы городить огород из вопросов и проблем, которых на самом деле нет. Но никогда не забывай, что я люблю тебя. Давай поедем в Аквариум. Тебе понравится это место.

— Хорошо, — сказала Трейси, улыбаясь. — Мне тоже захотелось изюма в шоколаде.

— Ты, детка, — слишком дорогое удовольствие.

 

Глава 7

И снова Трейси удалось разогнать тоску и совершить замечательное путешествие по Аквариуму. Мэтт настоял, чтобы они зашли в знаменитый магазин Наймна-Маркуса на углу Мейн-стрит и Эрвея, чтобы она могла сказать, что была там, если кто-нибудь спросит. Они купили два огромных пакета изюма в шоколаде и отправились в обратный путь на ранчо.

Элси расцвела от удовольствия, когда ей вручили пакет с любимым лакомством.

— Ну, вот, опять моя талия станет на два дюйма шире, — весело сказала она. — Но кому до этого дело? Дасти хотел видеть тебя, Мэтт. И еще звонила Марта Велш, чтобы напомнить тебе о празднике с танцами, который она устраивает завтра вечером.

— Боже, я совсем забыл о нем. Пойду-ка лучше поищу Дасти и спрошу, что у них случилось. И, пожалуйста, леди, не съешьте изюм за один присест, а то до самого Сан-Антонио будут слышны ваши стоны от колик в животе.

— Увидимся позже, — сказала Трейси, засовывая в рот целую пригоршню изюма.

— Никто меня здесь не хочет слушать, — сказал Мэтт, уходя.

— Я слушаю, но не обязательно ведь выполнять все, что тебе говорят. Правда, Элси? — спросила Трейси.

— Правда. Рана Мэтта заживает?

— Он так, по крайней мере, говорит. Ему дали лекарство.

— Доктор знает свое дело. Я была так рада, когда узнала, что тебе удалось задержать Мэтта в городе. Ему нужна такая разрядка, но почаще.

— Почаще и подольше? Поздний обед, кинофильм, полуночная прогулка по берегу реки — вот, это надолго.

Элси рассмеялась:

— Нет, дорогая, это фантазия. У Мэтью есть обязанности, которые требуют его времени и внимания.

— Я об этом уже слышала. Пойду переоденусь.

Когда Мэтт не возвратился домой к обеду, Трейси вскипела от злости. Что он там делает, яростно возмущалась она. Он что, решил проверить, у всех ли его лошадей по четыре копыта?

— Это мясо уже мертво, не нужно убивать его второй раз, — сказал Кендал, заметив, с какой злостью Трейси воткнула вилку в кусок жареного мяса.

— Извините меня, я не совсем вежливо веду себя сегодня. Вам следует отослать меня в свою комнату.

— Я тебя понимаю, дочка. Ты нервничаешь, а это говорит о том, что тебе нисколько не нравятся опоздания Мэтта.

— Мне двадцать шесть, а я веду себя, как шестилетняя девочка. Я приношу свои извинения, мистер Рамсей.

— Женщинам, которые любят, нет надобности оправдывать свои поступки или эмоции.

— Это тоже из кодекса ковбоев?

— Нет, это кодекс Алиды Рамсей. Она сказала мне это в тот день, когда плакала, а я принес ей щенка. Я думал, что она возненавидит этого малютку, но она была им очарована. Мужчины должны просто любить женщину, но никогда не пытаться ее понять. Это сведет любого из нас в могилу.

— Мужчины тоже не являются образцом разумных существ.

— Но если их соединить вместе. Вы говорите совершеннейшую ерунду, дорогая.

Вдруг в комнату вошел Мэтт, неся в одной руке огромный кусок говядины, а в другой — пакет с молоком. Он шумно уселся на свое обычное место и улыбнулся, как будто в его поведении не было ничего необычного.

— Добрый вечер, сын, — обычным голосом произнес Кендал.

— Привет, папа. Трейси, заканчивай есть, нам нужно идти. Ты в джинсах? Прекрасно. Глотай свой обед, Трейси, ты совершенно не шевелишь вилкой.

— Ума не приложу, мистер Рамсей, как сообщить вам эту новость, но воспаление с руки Мэтта перешло ему в мозги. Ваш маленький бедненький мальчик потерял последние капельки разума.

— Без шуток? Но мне он кажется вполне нормальным.

— Это очень печальный случай, очень печальный.

— Да ешь ты, тебе говорят, — разобиделся Мэтт. Он с грохотом поставил пакет с молоком на стол, и из него вылилось несколько капель на скатерть. — Оп! Элси, придется убрать и этот беспорядок.

— Я не хочу переходить на личности, Мэтт, но не мог бы ты сообщить, куда мы должны поехать?

— На улицу для начала.

— На улицу?

— На улицу. Солнце заходит, Мэтт? — спросил Кендал.

— Как раз садится сейчас.

— Тогда вам лучше поторопиться.

— Куда? — взмолилась Трейси.

— На улицу, — сказали Кендал и Мэтт в один голос.

— Меня похищают, да?

— Папа, правда, она самая умненькая девочка? Доставляет мне, правда, много хлопот, но все равно умненькая.

— Я знаю только, что у нее хорошая пара легких. Когда она кричит, то делает это профессионально.

— Я никогда не кричу! — Трейси топнула ногой.

— Нет, кричишь, — шепнул ей на ухо Мэтт, выталкивая ее из комнаты. — Я был в кабинете и в роще, помнишь?

— Ну, вот что, Рамсей. Убери-ка с меня свою грязную руку!

— Не уберу.

— Элси! — закричала Трейси, когда они проходили мимо кухни. — Спаси меня!

— От чего? — спокойно спросила ее Элси. — Тебя просто приглашают на свидание.

Когда они вышли на лужайку сзади дома, Трейси вдруг разразилась смехом. От удивления Мэтт опустил руку.

— Мэтт Рамсей, — сказала она, переводя дыхание, — ты такой непредсказуемый! Ты испугал меня до смерти. Послушай, а я доела свой обед или нет?

— Похоже, что да. Пошли, парни ждут.

— Я ничего не спрашиваю, потому что ты ничего не ответишь. Правда ведь?

— Правда.

— Мэтт, прежде чем мы окажемся среди людей, я хочу тебе сказать, что я тебя люблю.

— И я люблю тебя, — сказал Мэтт, быстро целуя ее. — А теперь приготовься снова разбить свой зад ездой на лошадях.

У конюшни стояли два маленьких фургона. Дасти сидел верхом на своей лошади, а Винди и другой рабочий, оказавшийся Фарго, стояли рядом.

— Добрый вечер, босс. Здравствуй, дорогая, — сказал Винди.

— Талса и другие уже отправились впереди? — спросил Мэтт.

— Да, мы все готовы, — отрапортовал Винди.

— Давайте трогаться в путь, — сказал Мэтт. Одним движением руки он поднял Трейси и аккуратно посадил на сиденье фургона.

Винди и Фарго сели в другой фургон, а Талса повел караван через травянистое пастбище. Над головой зажигались звезды. Одной рукой Мэтт держал поводья, другой обнимал Трейси за талию. Так как он не испытывал никакого стеснения перед своими работниками в проявлении своих чувств к Трейси, она тоже решила не стесняться и прижалась к нему. С ним было так хорошо, от него исходил запах мужчины, и ее сердце разрывалось от любви. Он мог везти ее куда угодно, ей было все равно, лишь бы он был рядом, лишь бы быть в его объятиях, и этого было достаточно. Достаточно? Это было больше, чем можно было желать.

— Кстати, кто такая Марта Велш? — спросила Трейси.

— Почему ты только что спросила? Я говорил о ней несколько часов назад.

— В это время я была занята изюмом с шоколадом.

— Ну, Марта напоминает фейерверк. Ей за пятьдесят, она управляет своим поместьем, как морской пехотинец, проводит самые многочисленные, самые интересные вечера с танцами. Мы поедем на один из таких вечеров.

— Да? Настоящие танцы в амбаре? Как в кино?

— Как в Техасе, мадам. Положи голову на место. Мне нравится ее ощущать там, где она была.

— Хорошо, сэр. Что мне надеть на танцы? Мои сапоги подойдут? Мне не нужна шляпа, правда? Ой, как интересно!

— Думаю, что в этом году я прекрасно проведу время. Посмотри вперед, Трейси.

— Это костер.

— Я хочу, чтобы ты увидела другую сторону жизни на ранчо. Когда дневная работа закончена, когда на небо выходят погулять звезды, земля начинает возвращать свои долги. На ней ты обретешь спокойствие, которого не найти больше нигде. И очень важно разделить с кем-то этот момент твоей жизни.

— Ой, Мэтт, как здорово.

Мэтт подвел счастливо улыбающуюся Трейси к костру. Около двадцати мужчин разного возраста стояли вокруг костра, и все они одновременно приподняли края шляп в немом приветствии. Мэтт кивнул в ответ и усадил Трейси на землю, а потом сам сел рядом. Винди не замедлил преподнести ей палочку с нанизанным на одном конце зефиром. К ее удивлению и восхищению, Дасти, Фарго и Талса достали из фургона гитары и стали петь удивительно гармоничным трио.

Другие работники ранчо сидели маленькими группами, одни тихо переговаривались, другие просто отдыхали и наслаждались музыкой. Двое мужчин лежали, вытянувшись, и Трейси была уверена, что их укачала музыка. Эти люди работали бок о бок бесконечные часы днем и сейчас вновь собрались вместе, чтобы провести свободное время. Это было похоже на большую семью, которая принимала Трейси в свои члены. Трейси была незнакомкой, но они не задавали ей вопросов.

Она стряхнула со щеки слезу, но улыбку не прятала. Мэтт крепко прижимал ее к себе, и ночь окутала их покрывалом блаженства. Он все продумал до мельчайших деталей, даже пропустил обед, чтобы доставить ей радость. Теплота и нежность, которые сияли в его глазах всякий раз, когда он смотрел на нее, растопили в ее сердце последний ледок. Отблески огня играли на его загорелом лице, и она хотела погладить его щеку и объявить во всеуслышание о своей любви к нему.

Но она сидела тихо, впитывая таинственность момента, частью которого сейчас была, аккуратно укладывая впечатления от него на полочки своей профессиональной памяти. Она запомнит эту ночь и обратится к ней снова и снова, когда нахлынет необъяснимый страх и беспокойство. Как благодарна она Мэтту за то, что он показал ей эту сторону его жизни. Это успокаивало больше всего, и это принадлежало только им.

Дасти, Фарго и Талса продолжали петь, и Трейси решила, что их имена здорово им подходят. Да и Винди, и ее Мэтту. Они были техасскими ковбоями. Эти люди ни о чем не спрашивали, полностью отдавая себя и так мало требуя взамен. Постоянная усталость, раны, никогда не заканчивающаяся работа — вот цена, которую они платили за эту звездную ночь. Научится ли она когда-нибудь принимать жизнь так, как это делали они? Она этого просто не знала.

Костер прогорел до маленьких угольков, Мэтт встал на ноги, предлагая Трейси руку.

— Спасибо, парни, — сказал он.

— К вашим услугам, босс, к вашим услугам, мадам, — церемонно сказал Дасти, приподнимая шляпу. — Мы потушим костер. Я хочу поспать здесь. Ночь, думаю, будет удивительная.

— Сказочная ночь, — сказал Мэтт, улыбаясь Трейси.

— Спасибо вам всем, — сказала она. — Это было так… В общем, ночь была восхитительная. Я не могу даже сказать вам…

— Дорогая, — сказал Винди, — улыбка на вашем лице говорит обо всем больше, чем слова.

Все пожелали друг другу спокойной ночи, потом Мэтт поднял Трейси на руки и усадил в фургон. Лошади пошли тихим, размеренным шагом.

— Мэтт, спасибо тебе.

— Извини, что похитил тебя из-за обеденного стола.

— Не нужно извинений. Вы все знали об этом, правда? Твой отец, Элси?

— Да, и они тоже решили, что это грандиозная идея. Как тебе понравились мои поющие ковбои? Здорово, да?

— Отлично. Между нами, как их настоящие имена?

— У них у всех настоящие имена, за исключением Талсы, его зовут на самом деле Харви, но последний, кто так его назвал, ушел со сломанным носом.

— Харви?

— Талса. Так будет безопаснее.

— Он родился в Оклахоме?

— Нет, в Кливленде.

— О Боже, он похож на настоящего ковбоя.

— Да, эта страна попадает в кровь человека, она меняет его, заставляет поверить во многие вещи и ценности. Это может случиться и с красивой женщиной из Детройта, если она этого захочет. Ничего не говори, Трейси. Просто подумай о том, что видела и чувствовала сегодня вечером, и запомни, что рядом с тобой сидит мужчина, который любит тебя всем сердцем.

— И я люблю тебя, Мэтт. Мне так хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Сейчас с тобой, здесь, я ничего не боюсь. Но наступит завтра с его сомнениями и страхами, с вопросами, на которые мне предстоит ответить.

— Никаких мрачных разговоров, моя леди. Я отвезу тебя домой, и мы будем там любить друг друга.

— Звучит очень романтично.

— Мы будем сегодня в твоей комнате.

— Да?

— Причина кроется в том, что у тебя совсем усталый вид. Боюсь, что тебе трудно будет пройти через весь дом.

— Мэтт, ты говоришь такие ужасные вещи.

— Но это правда! Но есть и другая причина. До тех пор, пока ты не скажешь, что останешься здесь, я не могу лежать с тобой в своей постели. Если я потеряю тебя, то не смогу в ней никогда спать, потому что каждую ночь буду искать тебя рядом, и так будет продолжаться до конца моей жизни.

— Мэтт, не нужно говорить об этом.

— Я не собираюсь ни винить тебя, ни вызывать у тебя жалость к себе. Я только констатирую факты. Поэтому я и хочу пробраться в твою мягкую и теплую кровать.

— Моя кровать к тому же и очень уютная.

— Хорошо, мадам. Боюсь, что мне все время придется контролировать себя.

— Не забудь, ковбой. Но, Мэтт, мне нужно признаться тебе кое в чем.

— Ага…

— Я… Я…

— Говори же, Трейси.

— Я съела все до единой изюминки в шоколаде.

Их дружный смех прозвучал среди ночи, и звезды, казалось, подмигнули им на прощание, говоря, что еще один техасский день подошел к концу.

— Ладно же, вы, двое, — сказала Трейси Мэтту и Винди утром следующего дня, — отойдите в сторону. Я хочу сама попробовать сесть на лошадь, но, боюсь, что она может сбросить и убить меня.

— Ну, дорогая, я не знаю, как тут быть. Почему бы тебе не спросить Мэтта помочь влезть на лошадь?

— Нет, — сказала Трейси. — Мэтт, отойди, мне нужно много места.

— Трейси, — сказал Мэтт, становясь рядом с ней, — ты можешь перелететь через лошадь и удариться головой, приземлившись с другой стороны.

— Не упаду, я все рассчитала. Кроме того, мы с Мейбл немного поболтали, и она обещала стоять очень смирно. Не правда ли, Мейбл, крошка? Видите, она подмигнула мне! Посторонитесь, пожалуйста.

— Черт, — прошипел Мэтт.

— Я не могу на все это смотреть, правда, не могу, — сказал Винди, направляясь к конюшне.

— Ты предатель, Винди. У меня все получится великолепно.

— Трейси, — вымолвил Мэтт, — если ты сейчас сломаешь себе шею, то не сможешь пойти сегодня на танцевальный вечер. Помни об этом.

— Ладно. Ну, а теперь — вперед, — она кивнула головой и от предвкушения победы потерла руки.

Все шло нормально в течение приблизительно пяти секунд. Трейси вставила левый сапог в стремя, ухватилась за рожок седла обеими руками и подняла правую ногу в воздух.

Потом что-то пошло не так, совершенно не так, как виделось Трейси. Ее сапог соскочил со стремени, и она плюхнулась животом на седло. Ее руки оказались с одной стороны седла, а ноги с другой.

— Помогите, — закричала она. — Мэтт, Мэтт!

— Ты звала меня? — деловито поинтересовался Мэтт.

— Черт меня побери, Мэтт. Сними меня отсюда!

— У тебя такая хорошенькая попка, — сказал он, гладя ее по ягодицам.

— Винди!

— Он занят. Скажи-ка мне, Трейси, как ты собираешься слезать отсюда?

— Если я буду держаться за эту штуку, ой, господи, Мэтт, я сейчас соскользну. Мэтт, я непременно пожалуюсь твоему отцу на тебя.

— Ты меня очень испугала.

— Кровь приливает у меня к голове. Мэтт, послушай меня. Раздел четыре, пункт два кодекса ковбоя говорит, что ты должен помогать леди в безвыходном положении, особенно той, которая висит вниз головой на старой толстой лошади. Сию же минуту сними меня с нее.

Засмеявшись, Мэтт безо всяких усилий взял Трейси за талию и поднял ее с лошади. Подержав минутку в воздухе, он поставил ее на землю.

— Спасибо, ты был необыкновенно добр, — съязвила Трейси, поправляя рубашку и джинсы.

— Стараюсь, — мрачно сказал он, но в его голубых глазах плясали веселые чертики. — Ты сделаешь так еще раз?

— Нет, это как витамин. Принимаешь один раз в день. Понимаешь, что я имею в виду?

— Конечно. Кстати, а что на самом деле гласит раздел четыре, пункт два?

— Я тебя просто провела, — захохотала Трейси, крутя пальцем у виска.

— Ну ты и врунишка, — обиделся Мэтт.

— Я знаю, но ведь ты любишь меня.

— Наконец-то мы вернулись к нашей прекрасной действительности. Прошлой ночью в постели ты была так…

— Прошлой ночью? О чем это ты говоришь?

— Прости, я забыл. Нам запрещено говорить о таких вещах, особенно в присутствии Мейбл. Пойду, оседлаю свою лошадь.

Трейси улыбнулась при воспоминании о прошедшей ночи. Ее типично женская, украшенная рюшами и оборками кровать нисколько не уменьшила его мужественности. Еще раз Трейси была покорена великолепием прекрасного тела Мэтта, нежностью его сильных рук, тем спокойствием, что она ясно ощущала только рядом с ним.

Мэтт говорил ей о своей любви, добавляя новые оттенки ее чувству. Он ласкал, целовал, истязал любовным страданием ее тело до тех пор, пока она не стала умолять его поглотить ее, утолить ее жажду, которая вспыхнула с новой силой во всем ее существе. Но он держал Трейси на расстоянии, а она все подвигалась к нему, путешествуя пальцами по его груди и плоскому животу, ощущая его жгучую потребность в ней. Мэтт громко вздохнул, задрожали мускулы на его спине, эмоции окончательно вышли из-под контроля. Он вошел в ее трепещущее от страсти тело одним мощным ударом и наступил беспредельный испепеляющий экстаз.

Они вдвоем достигли высот, которые невозможно представить, окликали друг друга, отвечали прерывающимися голосами, потом им показалось, что тела их взорвались изнутри, и они растворились друг в друге и долго лежали так, не смея оторваться и нарушить этот сладостный миг. Трейси чувствовала тихую радость и даже хотелось плакать, но крепкие руки Мэтта убаюкивали ее. Они тихонько успокаивались, жар любви остывал, их тела, сплетясь, неподвижно лежали на кровати.

Мэтт нежно поцеловал ее, еще раз сказал о своей бесконечной любви и ушел, а она провалилась в беспокойный сон. Эта ночь была сказочной, замечательной, волшебной, а теперь наступило другое чудесное утро, которое она проведет с Мэттом. За завтраком он объявил ей, что они поедут на прогулку верхом, и не сказал о времени, которое они проведут вместе. Трейси была переполнена счастьем оттого, что целый день был в их распоряжении.

Мэтт усадил ее на лошадь, и они отправились к роще. Ехали молча, пока не поравнялись с пастбищем, поросшим ярко-зеленой травой.

— Я должен что-то сказать тебе, Трейси. Я не хочу, как вор, шмыгать среди ночи по своему дому. Ты должна быть в моей комнате, в моей постели, как моя жена. Мы должны идти по холлу вместе и закрывать дверь в мою комнату тоже вместе. Именно так я хочу видеть тебя до конца моих дней. Выходи за меня замуж, Трейси. Доверься мне, люби меня и поверь, что я могу и хочу сделать тебя счастливой.

— Ох, Мэтт.

— Черт, мне не следовало говорить тебе этого прямо сейчас. У меня все никак не хватает времени поговорить с тобой по-настоящему, помочь тебе справиться и разобраться с вещами, которые тебя еще беспокоят.

— Что значит «у меня не хватает времени»? За завтраком ты не сказал, что тебе нужно ехать на ранчо.

— Я думал, ты понимаешь, что мне туда нужно обязательно попасть.

— Нет, Мэтт. Я поняла, что мы весь день проведем вместе. Я просто не понимаю, почему ты не можешь…

— Черт возьми, Трейси. А ты разве пытаешься понять? Ты постоянно требуешь от меня невозможного. Ты так и не поняла, что такое «Рокочущее «Р»».

— Нет, я поняла. Я поняла его красоту и спокойную простоту, восходы солнца и звездные ночи. Чего я не понимаю, так это твоего слепого поклонения ранчо. У тебя оно всегда стоит на первом месте.

— Это неправда. Ладно, Трейси, поедем в рощу и там обсудим все с начала и до конца. Мы останемся там на три дня, если понадобится, но мы все выясним. Я люблю тебя, Трейси Тейт, и буду до хрипоты убеждать тебя, как много ты для меня значишь. Я хочу избавить тебя от последних сомнений и снова попрошу тебя выйти за меня замуж.

— Ты на самом деле этого хочешь? Из-за меня отбросить все остальное…

— Черт меня побери, да!

— Ох, Мэтт, спасибо тебе. Заметь пожалуйста, я стараюсь. Я хочу всегда быть с тобой. Я постараюсь объяснить тебе все мои страхи и с твоей помощью преодолеть их.

— Мы сделаем это. И я не успокоюсь, пока все не решу. Боже, Трейси, ты моя. Я никому не отдам тебя. Ты увидишь, что сроднишься с этой землей, со мной, со всем, что нас окружает.

Вдруг раздался пронзительный свист, и, подняв головы, они увидели всадника, летящего к ним во весь опор.

— Это Дасти, — сказал Мэтт, останавливая свою лошадь и дергая Мейбл под уздцы.

— Рад, что нашел вас, хозяин. На северном пастбище лошадь запуталась в колючей проволоке. Она так бесится от боли, что никто не может приблизиться к ней. Она вся порезалась и искололась, раны становятся все хуже. Фарго говорит, что ее нужно пристрелить, потому что спасти ее невозможно, но решение остается за вами.

— Отвези Трейси к Винди.

И он уехал. Он пришпорил лошадь, развернулся и в считанные доли секунды скрылся из вида, ничего не сказав Трейси и даже не взглянув в ее сторону. Он просто сбежал от нее, оставив ее, растерянную, посреди дороги. Она сидела, не моргая, тупо уставившись ему вслед, не понимая, что же произошло. Потом она посмотрела на Дасти так, как будто видела его первый раз в жизни.

— Мадам, я провожу вас домой, — сказал Дасти.

— Что? О да, конечно. Мэтт поехал к… лошади?

— Да, мадам. Бедняга попала в переплет. Вот уж поистине беда. Нужно помочь лошади выбраться.

— Но, если вы все знали об этом, почему же вы не…?

— Мэтт — хозяин, мадам. Мы не можем уничтожить ценного представителя породы без ведома Мэтта. Мэтт говорит нам, что нужно делать, а мы только выполняем приказы.

— По всем вопросам, — тихо сказала Трейси.

— Да, мадам. Он знает каждый дюйм земли здесь и что на ней происходит. Ничего не случается без того, чтобы он не знал об этом. Так и должно быть. Он…

— Хозяин.

— Да, — засмеялся Дасти. — Он хозяин все двадцать четыре часа в сутки.

— Что совсем не оставляет ему времени для своих личных дел.

— Это ранчо очень большое, мадам. Готовы вы ехать домой?

— Да. Я готова… ехать.

Трейси с трудом смогла бы вспомнить дорогу домой. Дасти снял ее с Мейбл, приподнял шляпу, вспрыгнул на седло и ускакал, поднимая за собой облако пыли.

Винди посмотрел на бледное, грустное лицо Трейси и ничего не сказал. Он немного постоял, чтобы убедиться, что Трейси не собирается обсуждать с ним то, что ее волновало. Она повернулась и пошла к дому тяжелыми, шаркающими шагами. К счастью, Элси не было на кухне, и Трейси поспешила к себе в комнату, закрыла дверь и бросилась на кровать.

Слезы хлынули ручьем. Рыдания сотрясали ее тело и выматывали ее душу. Она так больше не могла. «Рокочущее «Р»» вновь вырвало Мэтта из ее объятий и на этот раз навсегда. Битва закончилась, эта земля победила.

Трейси не сомневалась, что Мэтт любит ее, но на ранчо он будет один, без нее. И она, в свою очередь, будет такой одинокой, что не сможет оставаться одна. Умный набор диких фраз, констатация ужасной реальности.

Итак, что теперь? Может быть, сбежать, оставив залитую слезами записку, в которой еще раз объявить ему о своей любви, но в то же время объяснить, что жизнь вместе просто невозможна? Нет, это трусливо и недостойно.

Она еще раз попытается объяснить все Мэтту в спокойной и вежливой манере. Он же будет рвать и метать, объясняя ей, что она так и не дала ему шанса доказать, что они могли быть счастливы на ранчо. Он попросит ее задержаться, пока она не закончит задание, и не избегать его в те часы, которые он оставит для доказательства своей преданности ей. Эти сильные руки найдут ее, эти чувственные губы будут целовать ее, и она вновь отдастся его желаниям. Она опять забудет обо всем и будет любить его преданно и самозабвенно.

Трейси заставила себя встать с кровати и выглянула в окно. Она металась и не знала, что делать. Логическое решение — покинуть это место как можно быстрее. Любящая же ее душа хотела остаться до последнего момента и насладиться каждой оставшейся драгоценной секундой с Мэттом. Что же более справедливо по отношению к нему? Ничего. Он хотел, чтобы она осталась здесь навсегда, и боль его не уменьшится, если она покинет его под благовидным предлогом.

Она не могла прийти ни к какому решению. Наконец, решила все делать последовательно. Сегодня вечером будет вечеринка с танцами, и она пойдет на нее с Мэттом и вдоволь повеселится. Она скажет Мэтту о своем решении вернуться в Детройт после того, как выполнит редакционное задание. Она сделает это позже, когда будет в силах взять себя в руки и не валяться у него в ногах, задыхаясь от рыданий, не в силах произнести членораздельных звуков. Пока он ничего не должен подозревать, не должен чувствовать ни малейшего изменения ее настроения. Она будет принимать его в своей постели, а плакать будет в часы одиночества. У нее было достаточно сил, чтобы разбить его сердце, но эта мысль была ей ненавистна. Мэтт разрешил ей войти внутрь своей души, снял все перегородки, отделявшие их, а она предаст его?

Трейси вымыла лицо и отправилась на кухню. Элси была там, наполняя деревянную корзину едой, она суетилась и что-то приговаривала.

— На соседнем ранчо родились детки, и я ношу им туда гостинцы. Понимаешь, какая радость? У Петси Хант родились близнецы.

— Как здорово, — улыбнулась Трейси.

— Ленч в холодильнике. Лестер везет мистера Рамсея в город на очередной осмотр, поэтому я оставляю дом на тебя и Мэтта.

— Нет, Элси, я буду одна. Мэтта позвали к лошади, которая поранилась и очень страдает.

— Я уверена, что ты найдешь себе занятие. Я пошла, буду через несколько часов.

— Пока, Элси. Приятно тебе провести время.

— Я всегда счастлива, когда могу прикоснуться к ребенку, а у Петси, хвала Богу, их целых двое. Вот что нужно нашему ранчо — новое поколение Рамсеев.

Боже, подумала Трейси, вот о чем ей совершенно противопоказано думать — об их возможных с Мэттом детях. Начинается тупая боль в сердце от мысли, как Мэтт гордился бы сыном и как он был бы нежен с маленькой дочкой, похожей на Трейси. «Все! Хватит! Иди лучше искупайся», — приказала себе Трейси.

Трейси сняла одежду и направилась к бассейну в голубом бикини. Вода была прохладной и хорошо освежала. Сажень за саженью проплывала она, стараясь отогнать мысли о Мэтте. Потом она позагорала, стараясь не обжигать свою нежную кожу, а когда ей опять стало жарко, вновь вошла в воду. Так ей удалось скоротать время до полудня. Наконец, она отправилась назад, к дому, стараясь весело улыбаться Элси, которая уже была на кухне.

— Ну, и как малыши?

— Милые кнопочки. Ну, ладно, нужно подумать об обеде. Вы с Мэттом не будете обедать дома, поэтому…

— Не будем?

— Ну, конечно же, нет. Марта Велш наготовит столько еды, что можно будет накормить половину голодных ковбоев Техаса!

— Никто мне об этом не говорил. У меня нет ни малейшего представления, что надевать. Конечно, мы поедем туда, если предположить, что Мэтт вернется домой вовремя.

— Он еще никогда не пропускал вечеринки с танцами у Марты Велш. Нет, беру свои слова обратно. Однажды у него заболело много телок и ему пришлось быть с ними. Пойдем-ка, посмотрим твои наряды, и я помогу тебе выбрать подходящий наряд.

Все было превосходно, решила Элси. Голубая юбка с вышитой оборкой и белая блуза с бантом на шее прекрасно гармонировали с нарядными туфлями, и все вместе очень шло Трейси.

— Пойду, приму душ, — сказала Трейси.

— Тебе следует пойти на танцы в бикини. Тебя сразу же выберут королевой вечера.

— Или арестуют.

Мэтт не вернулся к тому времени, когда она, одетая, ждала его в гостиной. Она приготовила коктейли для себя и мистера Кендала Рамсея. Она даже не упомянула про отсутствие Мэтта и весело болтала, как беззаботная пташка. Позже она решила, что заслужила награду Академии Искусств за такое блестящее представление.

— Ты прекрасна, дочка, — восхитился Кендал. — Ты прямо как с картинки, очень впечатляюще!

— Я купила эту одежду в Детройте, но никому не скажу об этом. Пусть думают, что это из очень модного салона.

— Нужно нечто большее, чем одежда, чтобы очаровать техасца.

— Это, мистер Рамсей, чистая правда.

— А мне коктейль приготовлен? — спросил знакомый голос. — Или с глаз долой — из сердца вон?

— Мэтт! Я не думала, что ты так рано приедешь с ранчо. Как лошадь?

— Я не смог спасти ее.

— Сломала ногу? Колючая проволока? Что? — заволновался Кендал.

— Проволока, — коротко ответил Мэтт, наливая себе выпить. — Но я не дал ей страдать, отец.

— Я знаю, сын. Итак, Трейси, что ты скажешь о моем сыне, когда он приведет себя в порядок? Красивый дьявол, правда?

Трейси не ожидала, что кто-нибудь заведет разговор о внешности Мэтта, по крайней мере, до тех пор, пока она не придет в себя от замешательства и восторга. Мэтт был великолепен. Прекрасно сшитый костюм подчеркивал ширину его плеч. Белоснежная рубашка была оттенена галстуком серебристого цвета, и он гармонировал с кушаком такого же цвета, повязанным на талии.

— Он… произвел на меня впечатление, — с трудом произнесла Трейси.

— И ты прекрасно выглядишь, Трейси, — сказал Мэтт.

— Это мои самые модные наряды на западный манер, — пошутила она.

— Вижу. У тебя отличный загар. Ты плавала сегодня?

— Да, — ответила Трейси. Это было после того, как он бросил ее посередине дороги.

— Отлично. Я рад, что ты хорошо провела день.

Она бы отвернула ему голову за эти слова! Это был один из самых плохих дней в ее жизни. «Я люблю тебя, Мэтт! Я возвращаюсь в Детройт. Мэтт, как твоя рука?» — мысленно спрашивала Трейси. На самом деле она смогла произнести вслух лишь последний вопрос.

— Прекрасно. Мой доктор может вылечить все, что угодно. Давай-ка в путь, милая леди. Я хочу всем жителям Техаса показать такую красавицу.

— Один танец станцуй за меня, — сказал Кендал. — Веселитесь, детки.

Изумительной красоты заход солнца желал прошедшему дню спокойной ночи. Они выехали с ранчо.

— Мы еще не закончили наш разговор, но не будем делать этого сегодня. Сегодня вечеринка, — сказал Мэтт.

— Ладно, — согласилась Трейси. «Слишком поздно, Мэтт, слишком поздно», — думала Трейси про себя.

— В помещении будет тепло, но, Трейси, обещаю тебе, что ты не заметишь этого, потому что будет некогда замечать.

— Знаешь, Мэтт, я все время думала, как это будет. Если вечеринка в таком же, как у тебя, амбаре, то куда деть инструменты?

— У Марты есть еще один амбар для тяжелых инструментов. Они просто на этот вечер все вынесли оттуда. «Бегущая «В»» — большое ранчо, а Марта — человек жесткий и волевой. Во всем Техасе вряд ли найдется ковбой, который захочет потягаться с ней.

— Звучит интригующе.

— Классически.

Спустя полчаса Мэтт повернул на мощеную дорогу и подъехал к широко открытым воротам. На них, так же, как на воротах ранчо Мэтта, была прибита табличка со словами «Бегущая «В»». Широкая аллея, ведущая к дому, была забита машинами и грузовиками, стоявшими по обе ее стороны.

— Мы можем оставить машину здесь. Дальше мы просто не проедем, — сказал Мэтт, пристраивая их автомобиль за одной из машин.

— Сколько народу приезжает на такое событие?

— Обычно две сотни.

— Ты смеешься!

— Включая губернатора штата.

— Вот это класс!

— Ерунда, мадам. Это танцы в амбаре, просто больше ничего.

До их ушей долетел смех, а потом они увидели большое здание амбара. Ярко освещенное, оно неожиданно появилось среди тьмы. Трейси ощутила внезапное волнение, когда увидела цветные гирлянды огней, свисающие с потолка многочисленными рядами. По периметру помещения были расставлены деревянные столы и скамейки для музыкантов. Музыка была главной частью праздника, и много пар уже танцевало на расчищенном пространстве. У одной из стен стояли многочисленные яства, похожие на картинки из журнала для гурманов, а в другом углу был сделан бар.

— Как красиво, — сказала Трейси.

— Неплохо для амбара, правда?

Разные стили одежды смешались в амбаре: очень дорогие платья и костюмы соседствовали с выцветшими джинсами и хлопчатобумажными рубашками. Трейси хотелось затеряться среди этой пестрой толпы.

Ее взгляд блуждал по лицам гостей. Некоторые из этих людей могли бы стать ее соседями и друзьями. Она бы познакомилась со многими из них и подружилась, если бы осталась здесь и стала женой Мэтта. Они были техасцы, они нашли своих чаек и были дома. Трейси Тейт не была своей среди них.

Рядом с ней неожиданно возникла яркая брюнетка в сером костюме и бледно-розовой шелковой рубашке. Она взяла лицо Мэтта в ладони и поцеловала его в обе щеки.

— Привет, любимый, — сказала она. — Как поживает мой самый любимый ковбой?

«Вот черт! — подумала Трейси. — Кто это такая?»

И что она подумала о Трейси? Или она решила, что Трейси — сестра Мэтта?

 

Глава 8

— Трейси, познакомься с Шарон Митчелл, моей двоюродной сестрой.

«Двоюродная сестра, — подумала Трейси. — Ой, какая хорошенькая девушка!»

— Привет, Шарон, — улыбнулась Трейси.

— А вы — Трейси Тейт. Я разговаривала с Элси. Я хотела взять у нее рецепт замечательного пшеничного хлеба, и она сказала мне, что вы живете на ранчо мистера Рамсея. А где же Кейт? Он же только что был рядом со мной.

— Я здесь, здесь. Меня чуть не убили, пока я пробирался через толпу.

Мэтт познакомил Трейси с мужем Шарон. У него были песочного цвета волосы, одет он был в обычный деловой костюм. Он от души смеялся, когда Шарон с гордостью продемонстрировала его цветной шейный платок, что, по ее мнению, было первым шагом в его превращении в ковбоя.

— Вы не фермер, Кейт? — спросила Трейси.

— Нет, я адвокат. Шарон, я и наши трое ребятишек живем в абсолютно нормальном доме в шумном пригороде Далласа.

Шарон рассмеялась:

— Ну, разве это не ужасно? Я, которая сидела верхом на лошади раньше, чем научилась ходить, вышла замуж за городского парня. Мой отец все еще не пережил этого.

— Ну и трудно же вам было привыкнуть к городской жизни! — воскликнула Трейси.

— Вы даже представить себе не можете, — сказала Шарон, выразительно закатывая глаза. — В конце концов я привыкла к этому, но удивительно, как Кейт не выкинул меня из дома. Первое время я кричала, рычала, стонала, плакала, короче, была такая веселенькая молодая женушка. А теперь я все время привожу мальчиков к дедушке на ранчо, чтобы научить их держаться в седле. Мне принадлежат два совершенно разных, но таких замечательных мира. И я умираю от голода. Пошли к столам!

— Ты специально подстроил это знакомство, — прошептала Трейси на ухо Мэтту, когда он вел ее к столу. — А Шарон просто растение.

— Растение? Как аспарагус, или дерево, или что еще? Я сказал тебе — она моя кузина.

— Случайно изменившая свой образ жизни, когда вышла замуж за Кейта?

— Разве любовь — не сила? — невинно поинтересовался Мэтт. — Она проводит человека через любые испытания.

— Ты лгунишка.

— Я в отчаянии.

— Ты сумасшедший.

— А ты, — он наклонился и укусил ее за ухо, — а ты маленькая упрямица, которую я так сильно люблю. Я только показал тебе, как можно преодолеть разногласия и уладить конфликты, когда любишь.

— Вы всю ночь собираетесь шептать друг другу на ухо разную сладкую чепуху? — спросила Шарон. — Мы собирались немного перекусить.

— Она, без сомнения, твоя родственница.

Еда была превосходной, разговор живой и интересный, и вечер, как Трейси заранее надеялась, был превосходный. В амбаре было очень жарко, шумно, много народу, но она не обращала на это никакого внимания. Мэтт был внимателен и все время с нежностью смотрел на нее, не пытаясь даже скрыть влюбленных взглядов от Шарон и Кейта. Они воспринимали поведение Мэтта, как вполне естественное. Шарон предложила Трейси рецепт консервирования пикулей, а Мэтт наблюдал за ними все это время с ласковым выражением лица.

— Определенно, растение, — прошептала Трейси.

— Кузина, — прошептал он в ответ.

— Мэтт Рамсей, — неожиданно окликнул чей-то властный голос, — ты, чертов красавчик. Как, черт возьми, твои дела? И вы, Кейт и Шарон, как поживаете? Ух ты, а кто эта хорошенькая девушка? Пора, пора, Мэтт, обзавестись красоткой в доме.

— Марта, познакомься с Трейси Тейт.

Марта Велш была хрупкой женщиной с необыкновенно глубоким хрипловатым голосом. Ее загорелое лицо было изборождено морщинами, она была одета в черные брюки, рубашку и стетсон, сдвинутый на затылок. Говорила она так громко, будто все вокруг были глухими, и Трейси тут же решила, что она очаровательна.

— Как поживаешь, дорогая? — громко спросила Марта Трейси.

— Очень хорошо, большое спасибо, — ответила Трейси.

— Ну и хорошо. А теперь, молодые люди, идите-ка, танцуйте. Я привезла этот оркестр аж из самого Хьюстона. Один танец за мной, Мэтт. Не могу дождаться мига, когда прикоснусь к твоему чудесному телу. Пока.

— До свиданья, Марта, — хором ответила вся четверка.

— Она прекрасна, — сказала Трейси.

— Согласен, — сказал Мэтт.

— Я напишу о ней в статье, но не думаю, что в Детройте поверят тому, что я о ней напишу.

— Вы из Детройта? — спросил Кейт.

— Эта тема на сегодня под запретом, Кейт, — заявил Мэтт, поднимаясь со стула. — Давай потанцуем, Трейси.

Он повел ее на танцевальную площадку, обнял и прижался губами к ее лбу. Оркестр играл грустную мелодию об одиноком ковбое, который спал под открытым звездным небом, но Трейси не могла печалиться вместе с ним, потому что ее тело уже предавало ее. Боже, что же мог сделать этот мужчина простым прикосновением к ней! Каждый дюйм ее тела сознавал близость Мэтта, она была опять в его власти.

Как отчаянно ей хотелось оказаться в его объятиях, в его мире, согретой его любовью, защищающей ее. Сейчас он был с ней и он был ее. Если бы так было всегда. Трейси хотела, чтобы ударила молния, разверзлись облака и на землю ступил ангел с конвертом, запечатанным сургучной печатью, с готовыми ответами на все ее вопросы. Но опять-таки, а вдруг ангел дал бы ей билет на самолет до Детройта и приказал убираться восвояси, туда, откуда она явилась.

— О, Боже, — вздохнула Трейси.

— Что случилось?

— Нет, ничего. Здесь прекрасно, правда?

— Ты счастлива?

— Сказочно! Ты первоклассный танцор, Мэтт.

— Спасибо, мисс Тейт. Но это только один из моих многочисленных талантов.

— Ты говоришь о чувствах? — прошептала Трейси.

— Конечно. Ведь здесь нет старушки Мейбл, и я не могу ее оскорбить. Ладно, больше не буду, а то все догадаются, что у меня на уме. Трейси, мне так приятно чувствовать тебя рядом. Поехали домой и…

— Нет. Мне здесь нравится, и может, у меня не будет другого такого случая…

— О чем ты говоришь?

— Ни о чем. Это случайная фраза. Пожалуйста, Мэтт, давай не будем портить такой прекрасный вечер.

— Хорошо, никаких споров и дискуссий, — согласился он, кружа ее в танце.

— Спасибо, — сказала Трейси, прижимаясь к его груди. — Как хорошо.

— Ты начинаешь чересчур волновать меня, леди. Потанцуй-ка лучше с губернатором. Он как раз направляется сюда. Парень он хороший.

Трейси станцевала с губернатором, потом с Кейтом, потом с каким-то безымянным ковбоем, на чем настояла Марта, потом еще с кем-то, пока Мэтт танцевал с Мартой. Трейси взяла из рук Кейта бокал с прохладительным напитком и ждала Мэтта.

— Скучала без меня? — спросил Мэтт.

— Нет.

— Неправда.

— Тогда — да, ужасно. Я ужасно скучала без тебя, считала минуты до твоего возвращения, страдала от одиночества и…

— Сдаюсь.

— Мэтт, — позвала его Шарон и схватила за руку. — Настала пора западного свинга.

— Пошли. Кейт, позаботься о Трейси.

— Конечно.

— А что это такое? — спросила Трейси.

— Тебе понравится этот танец. Шарон и Мэтт танцуют его, как боги. Трудно представить, как такой крупный человек двигается так грациозно. Я никогда этого, к стыду своему, не узнаю. Я все время спотыкаюсь, когда начинаю танцевать этот хитрый танец.

Трейси онемела, когда увидела Шарон и Мэтта, двигавшихся в такт жизнерадостной музыки. Они были как бы продолжением друг друга, как одно целое, было поразительным их музыкальное чутье, и уже через полминуты после начала танца толпа растворилась, оставляя их одних на площадке. Сердце Трейси, наблюдавшей за танцем, наполнилось чувством гордости за Мэтта. Он принадлежит ей, мечтательно думала она. Слышите, люди? Она любит его, он любит ее, и все просто замечательно. О Боже, она что, издевается над собой?

Когда танец закончился, толпа разразилась криками и аплодисментами. Шарон толкнула своего красивого партнера, потом поклонилась толпе. Мэтт обнял ее за плечи, и они направилась к тому месту, где стояли Трейси и Кейт.

— Это было удивительное зрелище. На меня вы произвели огромное впечатление, — призналась Трейси.

— Я научу тебя, это совсем не трудно, — сказал Мэтт.

— Ха! Это же невозможно, — не согласился Кейт.

Следующие часы пролетели незаметно. Несколько дюжин людей подходили к Мэтту, здоровались с ним за руку, похлопывали его по спине. Трейси поняла, что его хорошо знали и уважали не только в Далласе, но и за его пределами. Знакомые приглашали его в гости в различные места.

Трейси тоже приняли тепло, никто из гостей не обращался с ней, как с чужой, вторгшейся в их владения. Она понимала, что она здесь присутствует как девушка Мэтта и хорошее отношение к нему распространялось на нее. Его рука постоянно обнимала Трейси за плечи или за талию, когда он разговаривал с этими дружелюбными людьми. Он познакомил ее со всеми, бросая ласковые и нежные взгляды, когда называл в очередной раз ее имя.

Они танцевали много раз. После полуночи Шарон и Кейт объявили, что уезжают домой. Шарон пообещала Трейси в скором времени встретиться за ленчем.

— Ты готова? — спросил Мэтт.

— Да, я оттанцевала все ноги. Я их просто не чувствую, — ответила Трейси.

— Нужно скорее добраться до кровати.

— Отличная идея!

Им удалось найти Марту и пожелать ей спокойной ночи, поблагодарить за чудесный ужин. Наконец, распрощавшись еще с десятком людей, они вышли в звездную ночь. Мэтт сразу ж снял пиджак и повесил его на одно плечо.

— Стало жарко. Как насчет того, чтобы дома искупаться в бассейне?

— Отлично!

— Подумать только, я, Трейси Тейт, танцевала с самим губернатором Техаса!

— Ты думаешь, что это поможет тебе стать знаменитой?

— И это. И, главным образом, то, что я влюблена и любима самым красивым и знаменитым ковбоем Техаса.

— И кто же это? — зарычал Мэтт. — Я переломаю ему все косточки.

— Ты такой тупой, — рассмеялась весело Трейси.

В окнах дома сиял мягкий и спокойный свет. Мэтт помог Трейси выйти из машины и, войдя в дом, закрыл тяжелую деревянную дверь. Прислонив к ней Трейси, он двумя руками обхватил ее голову.

— Я ждал этого момента всю ночь, но больше ни единой секунды ждать не намерен, — волнуясь, проговорил он.

Его страстный поцелуй поднял в ней волны желания, прокатившиеся вплоть до пальцев ног. Она рассеянно подумала, что он не касается ее ничем, кроме губ, но сила, которую он излучал, поглощает ее, уносит на волнах страсти. Наконец, он отошел от нее, улыбнулся голубыми глазами, подернутыми серой пеленой желания.

— Встретимся у бассейна, — сказал он неестественным, приглушенным голосом.

— Хорошо, — ответила Трейси.

В своей комнате Трейси быстро сняла вечерний наряд и оделась в еще немного влажный купальник. Схватив в ванной полотенце, она направилась к двери, но вдруг ее взгляд остановился на каком-то предмете, лежащем на кровати. Она подошла к постели и взяла с подушки листок бумаги, который специально положили так, чтобы он сразу привлек ее внимание. Она быстро пробежала записку глазами, и волна отчаяния и недоумения поднялась в ней. Записка гласила:

«Трейси, звонил Боб Эдвардс из Детройта. Срочно позвони ему утром. Очень нужно. Элси».

Боб, детройтский журнал, ее карьера, дом, все. Трейси вернули из мечты в реальность. Почему Боб позвонил задолго до того, как закончился срок ее командировки? Что он хотел? Почему он вторгся в эту благословенную ночь, которых у них с Мэттом осталось так мало? Это не вина Боба. Он не имел понятия о том, что с ней случилось в Техасе. Но все равно, черт возьми, это было несправедливо!

Она скомкала записку и бросила ее в корзину. Завтра она все узнает. Сегодняшняя ночь принадлежала ей и Мэтту, и она еще не закончилась. Но почему все-таки Боб хотел поговорить с ней?

— Ох, леди, — застонал Мэтт, когда Трейси приблизилась к бассейну, — сколько же силы воли нужно иметь, чтобы сдерживаться весь вечер! Этот купальный костюм — что-то…

— Ха, мистер, что, его нужно снять? — с невинным видом перебила его Трейси.

— Точно. Я не могу больше держать себя в руках, — сказал Мэтт, ныряя в бассейн.

Трейси засмеялась и прыгнула вслед за ним, ногами вперед, разбрызгивая воду вокруг себя. Она видела мускулистое тело Мэтта, плававшего под водой. Его плотно облегавшие тело белые плавки только подчеркивали узкую талию и крепкие бедра. Он вынырнул и подплыл к тому месту, где по пояс в воде стояла Трейси. Волосы на его груди были влажными и сверкали серебристыми каплями воды, спутанные волосы на голове тоже отсвечивали волшебным блеском.

— Ты весь мокрый, — сказала Трейси, дотрагиваясь до его груди.

— Очень хорошо. Хочешь, посоревнуемся?

— А ты мне дашь фору?

— Сколько? — спросил он, улыбнувшись.

— Половину длины бассейна.

— Ни в коем случае. Только расстояние в пять гребков.

— Ладно же, все равно ты проиграешь подчистую.

— Будет очень интересно!

Соревнование началось еще до того, как Трейси догадалась, что случилось.

— Эй! — закричала она, плывя где-то в середине бассейна, когда Мэтт поджидал ее у дальнего бортика. — Ну что, ты меня обманул?

— Нет, я плыл, а не обманывал. А где была ты?

— Боролась со своим маленьким и глупым сердцем. Знаешь, я ведь дала тебе шанс выиграть. Просто очень не хотела разрушать твой образ супергероя и все такое прочее.

— Я тебя понимаю. Иди сюда.

— Зачем?

— Я буду требовать с тебя плату за победу. Плати.

— Не буду, — сказала она, поворачивая назад и плывя в противоположном направлении.

Большие руки схватили ее за талию, толкнули под воду, затем подняли на поверхность, где она зашлась от кашля, бешено блестя глазами.

— Ты крыса! Ты чуть не утопил меня! — заорала Трейси.

— Я бы сделал тебе искусственное дыхание рот в рот, — сказал Мэтт, крепко ставя ее на ноги на небольшой глубине.

— Хорошая идея, но поторопись. Я могу исчезнуть и раствориться прямо на глазах.

Мэтт засмеялся и обнял ее, рот его накрыл губы Трейси в долгом томительном поцелуе, пахнущем хлоркой, но от него все равно кругом пошла голова. Его руки скользнули вниз и начали ласкать ее грудь. Ее соски напряглись и стали проступать через ткань бюстгальтера, а его пальцы продолжали совершать дивный танец вокруг ее груди. Он опустил руку на ее талию и крепко прижал к своим бедрам. Свободной рукой Мэтт быстро расстегнул застежку на бюстгальтере, развязал бант на шее и бросил крошечный кусочек ткани в воду.

— Мэтт, — прошептала она, — твои работники. Они могут…

— Они давным-давно крепко спят, как настоящие ковбои, которым нужно вставать рано утром.

— Но…

— Закрой рот.

— Хорошо. Ты уже откачал утопленницу?

— Нет еще.

Какую же скучную жизнь она вела. Как удалось ей прожить на свете целых двадцать шесть лет и не знать, что такое поцелуй настоящего мужчины, она даже не догадывалась, как приятно целовать его в бассейне, полном пахнущей хлоркой воды. Мэтт медленно подталкивал ее к ступенькам на бортике бассейна. Он сел на нижнюю ступеньку и положил Трейси рядом, придерживая одной рукой за талию, другой — за шею. Он нашел ее грудь и нежно поцеловал розовеющие бутоны сосков. Невесомость ее тела, окутанного водой, и страстный жар, сотрясавший тело Мэтта, составили новый оттенок их любви, неожиданный и таинственный.

Трейси обняла Мэтта за шею и, когда их языки встретились, оба испустили легкий стон, который Трейси приняла за свой. Или это был его стон? Какая разница. Рука, больше не поддерживавшая ее, казалось, путешествует по всему ее телу. Мэтт ласкал ее грудь, бедра, полуобнаженные ягодицы. Его пальцы оставляли горячий след, который охлаждала вода, но это не избавляло Трейси от охватившей ее страсти.

— О Боже, — простонала она, — что это, что?

— Я знаю, — сказал Мэтт, — и я так сильно люблю тебя, что у меня внутри все болит. Я люблю тебя, Трейси, с каждым часом я люблю тебя все сильнее.

— Ох, Мэтт.

В доли секунды она лишилась и последней части своего купальника, а рука Мэтта уже блуждала по внутренней стороне ее бедер, двигаясь все выше к пушистому холмику под животом, где она сама ощущала огонь, несмотря на прохладную воду бассейна. Она развела ноги и обхватила ими его за талию, их рты нашли друг друга и слились в горячечном поцелуе. Они тяжело дышали, рука Мэтта лежала на спине Трейси, вжимая ее груди в свою твердую, как гранит, грудь.

— Трейси, — простонал он, — ты сводишь меня с ума, Трейси.

— Я так хочу тебя, так хочу, — бормотала она в ответ, с трудом переводя дыхание.

Мэтт поднялся на ноги и поднял ее. Он вышел из бассейна с драгоценной своей ношей на руках, и вода капала с обнаженных тел. Он медленно пошел к тому месту, где в тени деревьев росла густая трава. Мэтт осторожно положил Трейси на траву и опустился на колени рядом с ней. Его глаза неотрывно смотрели на ее прекрасное тело.

— Ты так красива в лунном свете. Ты самая очаровательная и изысканная женщина на свете.

— Спасибо. — В глубине души она поняла, что сморозила глупость, сказав это слово, и тихо рассмеялась, а ночь разнесла эхо ее смеха по лужайке.

— Почему ты улыбаешься? — спросил он, растягиваясь на траве рядом. — Ты виновата в том, что делаешь со мной. Когда я вижу твое освещенное луной лицо и твои сияющие глаза, я чувствую себя ужасно, мне кажется, что я что-то сделал не так. Думаю, это все из-за того, что я люблю тебя. Ведь человек не задает вопросов, когда делит с любимым печаль и радость. Но я никогда не сделаю так, чтобы ты плакала. Никогда, Трейси. Остаток жизни я посвящу тому, что сделаю тебя счастливой.

Ужас сковал все тело Трейси, когда она взглянула на Мэтта. Его лицо излучало нежность и желание. Он переносил ее в то прекрасное будущее, и сердце ее заболело от одной мысли, что будущее никогда не будет принадлежать им двоим. Ранчо управляло и дирижировало симфонией жизни, а она, к сожалению, была лишь второй скрипкой.

— Трейси, ради Бога, любимая, что случилось? Ты выглядишь такой грустной.

— Нет, я… Мэтт, ради всего святого, люби меня сейчас. Ничего не говори и ни о чем не думай, просто люби меня.

— С удовольствием, моя леди.

Последние капли воды, блестевшие еще на ее теле, были выпиты его мягкими губами. Трейси невыносимо хотелось быть с ним, только с ним, всегда — с ним. Это желание было таким всепоглощающим, что она боялась раствориться в нем, стать частицей его и никогда больше не быть Трейси Тейт. Она крепко прижимала руки к его спине и с восторгом ощущала перекатывающиеся под ее рукой мышцы. Она ласково погладила его по животу, и все его тело ответило ей.

— Трейси, — выдохнул он.

— Пожалуйста, Мэтт, иди ко мне, пожалуйста.

Мэтт придвинулся к ней, и их путешествие к звездам, к месту, известному только им двоим, сегодня было нескончаемым. Это был хаос рождения человека, рождения из звезд и мириадой взрывов, уничтожений и взлетов, уносящих их все дальше от земли. Наконец, они вернулись на землю, на пушистую мягкую траву, которая стала им постелью. Мэтт осторожно отодвинулся от Трейси, посмотрел на нее нежным взглядом и подул в ее разгоряченное лицо.

— Ты моя, — сказал он почти свирепо. — Моя.

— Да, — прошептала она все, что смогла в этот момент произнести.

— О нет, нет. Ты не можешь заснуть прямо здесь. Пошли в дом.

— Не хочу.

— Надо, пошли. По дороге я скажу тебе еще раз, как сильно я тебя люблю.

— Ой-ой-ой…

— Ну же, — сказал Мэтт, вставая и натягивая на себя мокрые плавки. — Мне еще нужно вытащить из бассейна твой купальник. Представляю себе лицо Элси, когда она найдет его там.

Трейси с трудом удалось сесть, а потом подняться на ноги. Она нашла свое полотенце и обернула его вокруг тела, пока Мэтт вытаскивал ее бикини из воды, выжимал его и отдавал ей в руки. Он крепко прижал ее к себе, и они медленно пошли домой.

— Спокойной ночи, любовь моя, — сказал Мэтт, когда они остановились у дверей ее спальни. Он поцеловал ее. — Не вставай рано. Половина ночи уже прошла.

— А ты можешь поспать подольше?

— Нет, работники будут ждать меня. Я не увижу тебя за завтраком, но лучше уж ты отдохни.

— Хорошо. Спокойной ночи, Мэтт.

Еще один поцелуй, потом еще один, потом Мэтт неохотно отпустил Трейси из своих объятий и смотрел ей вслед, пока она не вошла в свою комнату и не закрыла дверь. Он несколько минут постоял в холле, потом развернулся и медленно пошел прочь. К этому времени Трейси уже спала, едва успев снять полотенце и лечь в постель.

Было уже начало десятого, когда Трейси открыла глаза и лениво потянулась. Образ Мэтта немедленно возник перед ней. Но улыбка на ее лице сменилась озабоченностью и морщинка пересекла брови. Трейси вспомнила про Боба. Он хотел поговорить с ней по какому-то серьезному делу. Она поднялась, прошла в ванну и тщательно вымылась, размышляя о неожиданной неприятности.

У Трейси от волнения появилась непонятная тяжесть в животе, и она поняла, что ничего не сможет есть. Она оделась в джинсы и кофточку и, вместо того, чтобы идти на кухню, отправилась в кабинет Мэтта и тихо закрыла за собой дверь. Она вспомнила тот вечер, когда Мэтт поведал ей историю о чайках и когда она поняла, что любит Мэтта и будет любить до конца своих дней.

Трейси опустилась в кресло Мэтта у письменного стола и трясущимися руками взялась за телефон. Она набрала номер Боба, но, услышав его голос, немного растерялась. Боб по-своему оценил ее замешательство, сразу же объявив, что оплатит разговор.

— Боб?

— Трейси! Как дела в коровьем царстве?

— Прекрасно. Боб, почему ты…

— Трейси, у меня для тебя потрясающая новость. Ты не поверишь! Ты сидишь?

— Да, но…

— Хорошо, слушай. Жена вице-президента находится в Детройте. Она выступит у нас перед женскими общественными организациями. И она обещала дать эксклюзивное интервью для нашего журнала.

— Боб, это великолепно. Я так рада за тебя. Это действительно подарок для тебя как редактора и…

— Подожди, кое-что еще. Она будет давать интервью только Трейси Тейт.

— Что ты сказал? — выдохнула Трейси.

— Она знакома с журналом, читает его и каждый раз восхищается твоей работой. Она думает, что только ты отлично справишься с этим поручением и правильно передашь ее точку зрения.

— Но, Боб, я ведь не закончила еще работу здесь.

— Трейси, ты что, глухая? Это же жена вице-президента. Интервью состоится завтра в шесть часов вечера в ее гостиничном номере.

— Так скоро? Сегодня только понедельник, а мне нужно быть здесь до четверга.

— Трейси, что с тобой произошло? Ты не хотела ехать в Техас, а теперь, похоже, не хочешь уезжать оттуда. Объясни Кендалу, что случилось. Я потом напишу ему письмо. Я уверен, что ты уже собрала достаточно материала, чтобы потом написать прекрасную статью о ранчо. Ну, ладно, закажи билет на самолет на сегодняшний вечер или, в крайнем случае, на утренний рейс.

— Боб, пожалуйста, я…

— Трейси, ты понимаешь, что это значит для нашего журнала? — голос Боба звенел от возбуждения. — Разве мог я подумать пять лет назад, когда брал тебя, совсем неопытную девчонку, но полную решимости и жажды деятельности, что ты принесешь мне такую славу когда-нибудь? Я люблю тебя, девочка. Я горжусь тобой. А теперь возвращайся домой. Все детали мы обсудим прямо перед интервью.

— Конечно, — без каких-либо эмоций произнесла Трейси.

— Ты что, умерла?

— Я просто потрясена.

— И не без причины. Пока.

— До свидания, Боб.

«Бог мой», — прошептала она, вздыхая и откидываясь на спинку кресла. Нет, она не может оставить Мэтта, пока не может. У нее ведь еще оставалось время, чтобы видеть его, прикасаться к нему, лежать в его крепких объятиях. Она не поедет, она не сможет поехать. Но у нее не было выбора. Боб никогда не поймет и не простит ее, если она не приедет на интервью. Она была многим обязана ему. Он дал ей шанс, когда никто не верил, что она сможет сделать себе карьеру. Она всегда знала, что ей придется уйти из жизни Мэтта и возвратиться в Детройт, но она хотела использовать все время, предназначавшееся ей, до самого последнего момента. Как она скажет ему об этом? Какие слова нужны для того, чтобы объяснить ему, как сильно она его любит? Как сказать, что она решается на эту жертву, чтобы не нарушить его покой и образ жизни? Как он это примет? Со злостью? С яростью? Или молча, что потом обернется горечью и ненавистью к ней?

Трейси глубоко вздохнула и снова взялась за трубку, чтобы позвонить в авиакомпанию. Сегодня вечером она скажет Мэтту, что утром улетает в Детройт. Неважно, что будет потом, сегодняшнюю ночь она проведет в его доме. А будет ли она спать в его объятиях, зависит только от него. Заказав билет на самолет, Трейси поднялась с кресла и решила позавтракать, даже если ей придется давиться каждым кусочком.

Вдруг она остановилась и, вместо того, чтобы идти на кухню, направилась вдоль длинного коридора. Она никогда не видела спальню Мэтта, то место, что он считал священным раем для женщины, которая станет его женой. Она хотела, просто жаждала увидеть его своими глазами. Она надолго запечатлит эту картину в своем мозгу.

Она не имела представления, какая комната была его, и заглядывала почти во все двери по обе стороны коридора. Она повернула за угол и обнаружила еще одно крыло дома, с двойными дверями комнаты в конце коридора. Она подошла к ним, распахнула и тотчас же поняла, что, наконец, нашла то, что искала.

Это была комната Мэтта, и над огромной, королевских размеров кроватью, висел морской пейзаж. На фоне голубого бескрайнего неба летела одинокая чайка. Ее крылья были сложены, будто она собиралась взмыть вверх, покинув это одинокое, пустынное место, и полететь домой.

Со слезами на глазах Трейси еще раз оглядела большую комнату с массивной мебелью темного цвета, с камином у дальней стены. Его рубашка, стетсон — всегда привычные вещи ковбоя — говорили о Мэтте. Аромат его лосьона для бритья витал по комнате. Было ошибкой приходить сюда и смотреть на то, что никогда не будет ей принадлежать. Но эта комната будет ей сниться в одинокие ночи, это видение будет ее преследовать в Детройте.

Чайка, как ей нужна ее чайка, одна-единственная, которая проводит ее к месту, где будет царить спокойствие и согласие. Без Мэтта ее жизнь будет совершенно пустой, но, если она останется на ранчо, любовь может умереть. Вопросов было множество, ответов на них не было, была только бесконечная боль. Со слезами, струящимися по лицу, она выскочила из комнаты и бежала, не останавливаясь, пока не очутилась у себя.

Нужно прекратить плакать. Элси сразу же заметит красные опухшие глаза, а Трейси ничего не хотела объяснять домоправительнице. Она в первую очередь должна сообщить Мэтту о своем поспешном отъезде. Он должен услышать это только от нее. Отдышавшись, она пошла на кухню, моля Бога, чтобы выражение ее лица было обычным и не хранило следов только что пережитого горя.

— Ну, вот и ты, соня, — приветствовала ее Элси, когда она вошла на кухню, — должно быть, вечеринка была, что надо.

— Да, да! Я танцевала даже с губернатором!

— Ну, теперь я вообще очень удивляюсь, как ты разговариваешь с простыми смертными. Да ты, наверно, умираешь от голода? Я приготовлю тебе завтрак. Могу сразу подать и ленч. Думаю, время для ленча уже подошло. Что ты будешь есть?

— Не имеет значения. То, с чем меньше возни.

— Ты нашла записку, которую я оставила тебе на подушке?

— Да, спасибо. Кофе пахнет вкусно, я налью себе кружечку.

— А как насчет ветчины, обжаренной с сыром?

— Великолепно.

Трейси болтала все время, рассказывая о вечеринке, об одежде, которая была на людях, обо всем на свете, только бы забыть о той боли, что рвала на части ее душу. Ей казалось, что теперь существует две Трейси. Одна — жизнерадостная, счастливая женщина, вспоминающая о прекрасном вечере, другая — печальная, разбитая горем. Наконец, ей удалось сбежать от Элси. Она сказала ей, что собирается навестить Винди.

Винди был на конюшне и встретил ее широкой улыбкой:

— Привет, дорогая. Мэтт сказал, что вечер был потрясающий. А что ты думаешь по этому поводу?

— Все было замечательно, главное, что я никогда раньше на таких вечеринках не бывала. Все были такие дружелюбные и веселые и, главное, — я танцевала с губернатором штата. Мэтью Кендал Рамсей, оказывается, такая знаменитость! Мне показалось, что его знают во всех уголках штата.

— И это правда. Мэтта и мистера Рамсея здесь все уважают. Их слова так же дорого ценятся, как и их рукопожатия. Люди здесь гордятся быть частью ранчо Рамсеев. Но ты же сама знаешь, какой прекрасный человек Мэтт. Мы с тобой обсуждали твои сердечные тайны накануне.

— Винди, Мэтт любит это ранчо, эту землю. Я не могу состязаться с тем, чего не понимаю. Ранчо такое большое и сильное, и оно каждый раз выигрывает у меня. Ох, Винди, ты же видишь, как сильно я люблю Мэтта, но знаешь, что эта любовь безнадежная.

— Ни черта, черт побери, я не вижу и не понимаю! Что я вижу наверняка, так это счастье на лице этого парня с тех пор, как ты приехала сюда. И я никогда не слышал, чтобы он любил землю больше, чем тебя. У него никогда в жизни не было такой хорошей женщины, как ты. Ему тоже нужно время, чтобы понять, что придется многое изменить. Если ты любишь его, почему не даешь ему времени и не можешь немного подождать?

— Ты хочешь сказать, что он научится ходить домой, ко мне, любить меня в первую очередь? Ах, Винди, ты на самом деле думаешь, что это возможно?

— Конечно, да, дорогая. Вначале тресни его как следует, чтобы привлечь внимание, потом улыбнись одной из своих очаровательных улыбок — и этот парень примчится домой, как наскипидаренный. Чистая, честная любовь сделает с ним чудеса. Запомни слова Винди, потому что я знаю, что говорю.

— Если бы у меня было время! Неужели есть надежда, что…

— Винди! — послышался голос снаружи конюшни.

— Это Дасти, — сказал Винди, спеша к двери. — Он не должен был возвратиться так рано.

Трейси бежала следом за Винди, и вскоре они увидели Дасти, спрыгивающего с седла. У него в руках был какой-то сверток, но Трейси не сразу поняла, что в нем завернуто.

— Теленок, — сказал Винди.

— Да. Он в тяжелом состоянии. Мы нашли его, черт, слишком поздно. Я летел пулей, чтобы успеть, но он, похоже, умер. Мэтт едет следом еще с одним. Может, и тот не выживет.

— Что случилось? — с волнением спросила Трейси.

— Они лежали рядом с умершими матерями. Ненавижу, когда умирают маленькие беззащитные существа, — Дасти оглянулся через плечо. — А вот и хозяин.

Трейси никогда не видела, чтобы Мэтт скакал с такой скоростью. Когда он остановил лошадь и спрыгнул с седла, у него было очень печальное выражение лица. Быстро, не говоря ни слова, Мэтт и Дасти сняли сверток с лошади и понесли в конюшню, где были приготовлены ясли и чистое душистое сено. Они осторожно положили свою ношу на подушку из сена, развязали сверток, и глазам открылся только что родившийся теленок, еще не вылизанный матерью. Дыхание у него было поверхностное и неровное, и Трейси даже закусила нижнюю губу от чувства жалости к этому маленькому созданию.

— Состояние плохое, — сказал Винди. — Неси теплую воду и какие-нибудь тряпки, чтобы почистить его.

— Он умрет? — тихо спросила Трейси.

— У него слишком мало шансов. Дасти, скачи назад. Я приеду через несколько минут.

— Хорошо, хозяин.

— Винди, — позвал его Мэтт, — вымой этого теленка. Потом ты отвезешь моток колючей проволоки на южное пастбище.

— А что же будет с этим теленком? — спросила Трейси, показывая на кроху.

— Трейси, нужно очистить в первую очередь его нос и рот. И если он проживет несколько часов, то…

— Один? Ты хочешь его бросить здесь и сам уйдешь? У тебя холодное сердце. Я не оставлю малютку. Уйди с дороги! Я сама его выкупаю. Колючая проволока, когда животное в таком состоянии. Катись отсюда, Рамсей!

— Берегись, Мэтт, — сказал Винди, — эта женщина вышла на тропу войны.

— Ну же, Трейси, — сказал Мэтт, поднимая руки вверх, — тебе следует понять, что эти парни действительно…

— Итак, ты сдаешься? Где молоко? Ему нужно питье. И еще одеял! Ты глухой?

— Нет, мадам. Слушаюсь, мадам! Все, что прикажете, мадам!

Мэтт и Винди припустились со всех ног. Трейси наклонилась над теленком и сказала тихо: «Держись, малыш, все будет хорошо».

 

Глава 9

Мэтт и Винди скоро возвратились. Мэтт аккуратно вытер нос и рот теленка тряпкой, потом покачал головой:

— Он слишком слаб, чтобы есть, Трейси. Он…

— Я закончу обмывать его, Мэтт. Ты принес молоко и одеяла?

— Да, но послушай меня, малышка…

— Возвращайся туда, где ты нужнее. Я сама позабочусь о нем, — сказала Трейси, начиная мыть малыша.

— Оставь ее, Мэтт, — тихо проговорил Винди. — Трейси занимается тем, чем хочет.

— Я постараюсь вернуться, как можно скорее, Трейси, — пообещал Мэтт.

— Хорошо, — сказала Трейси.

Она работала не покладая рук целый час, пока не вымыла и не высушила теленка с головы до ног и не завернула его в пару пушистых одеял. Он оказался намного тяжелее, чем ей казалось, и у нее заболели руки. Она опустилась на землю и прислонилась к стене, чтобы немного отдохнуть. Теленок не шевелился, дыхание его не становилось лучше.

— Ты умрешь, и я никогда не смогу поговорить с тобой, — сказала Трейси. — Черт возьми, теленок, это «Рокочущее «Р»», ты очень глупый, если не захотел жить здесь. Не дури, вставай и выздоравливай!

Трейси опустила кусочек тряпки в кувшин с молоком и приложила его к губам теленка. Он не шевельнулся. Она раздвинула мягкие толстые губы и капнула туда несколько капель. Прошло несколько минут. Трейси сидела, затаив дыхание. Вдруг показался язык синеватого цвета и капелька молока исчезла.

— Ура! — закричала Трейси. — Хорошо, мой мальчик! Ты выживешь, парень! И не позволяй никому думать, по-другому!

Когда, час спустя, вернулся Винди, Трейси все еще сидела над теленком, капая молока ему на язык. Теленок проглатывал капельку, и Трейси с удовольствием продолжала это занятие. Спина ее невыносимо болела, в душном углу было нестерпимо жарко, но ей было все равно. Малыш ел!

— Будь я проклят, — сказал Винди. — Ты только посмотри на него. Я был уверен, что он умрет, пока я вернусь. У тебя легкая рука, девочка.

— Правда, он красивый, Винди? — спросила Трейси. — Он открыл глаза на одну секунду, но я рассмотрела, что они огромные и карие. Он чувствует, что я здесь. Он дышит лучше, правда?

— Да, думаю, что да. Хочешь, я тебя сменю?

— Нет. Со мной все в порядке. Он будет жить, Винди?!

— Если ты этого хочешь, дорогая.

День пролетел незаметно. Трейси продолжала кормить теленка по капельке. Она давно забыла о болевших мускулах и удушающей жаре. Единственное желание ее было не дать погаснуть этой маленькой жизни. И вдруг она что-то поняла, глядя на спящее животное. Ничто сейчас не имело значения, кроме этой хрупкой жизни. Ее собственные переживания тоже не имели значения, равно как и слова Мэтью о том, что теленок все равно умрет. Она решила не придавать никакого значения словам Мэтта, потому что была только одна достойная цель — не дать ему умереть.

— Вот что имеет значение, — прошептала Трейси, — и видит Бог, я нашла свою чайку.

Трейси даже не заметила, как в конюшню стали входить мужчины, вернувшись с работы. Неожиданно она заметила Мэтта, стоявшего рядом.

— Ты была здесь все время? — спросил он.

— Да, и ты только посмотри на него! Видишь, ему стало лучше! Я назвала его Джонатан Ливингстон…

— Чайка, — проговорил Мэтт. — Твоя чайка, Трейси?

— Да, да, Мэтт.

— Милая, как это замечательно. Пойдем домой и…

— Я не оставлю его, Мэтт.

— Трейси, тебе нужно отдохнуть. Я попрошу кого-нибудь из работников покормить его.

— Нет, — она покачала головой. — Джонатан мой. Я не шучу, Мэтт. Ты можешь, конечно, взять меня на руки и вынести отсюда, но, пожалуйста, позволь мне остаться. Это так важно для меня, Мэтт!

Он пристально взглянул ей в лицо и увидел блестевшие в уголках глаз слезы, мольбу и почти отчаяние в них. Мэтт кивнул головой и медленно поднялся на ноги.

— Ты выиграла, малышка. Пойду скажу отцу и Элси, что мы не придем на обед. Умойся над этим умывальником, а я схожу принесу бутерброды и термос с кофе. Старина Джонатан Ливингстон, по происхождению теленок, но судя по прозвищу — чайка, приобрел себе маму и папу одновременно. Я, кажется, тоже сошел с ума, ну, да ладно.

— Спасибо, Мэтт, — она повернулась к теленку. — Слышал, Джонатан? Тебя будет обслуживать сам хозяин ранчо. А теперь открой рот. Я дам тебе еще молока.

После того, как ей удалось влить в рот теленку еще несколько капель молока, Трейси встала на ноги, едва не падая от усталости. Она минутку постояла у стены, потом подошла к умывальнику, вымыла руки и лицо. Вернувшись в ясли, она вытерла их о чистую тряпочку и вновь опустилась на пол.

Несколько минут спустя до нее донеслись голоса, и она, крайне изумленная, с трудом поднялась на ноги. Мэтт вернулся не один, он привел с собой Элси и мистера Рамсея, которого прикатил на его кресле улыбающийся Лестер.

— У Джонатана появилась компания, — улыбнулась Трейси.

— Мне нужно было обязательно посмотреть, кто же задерживает мою семью к обеду, — засмеялся в ответ Кендал. — Молва гласит, что ты спасла этого малыша от верной гибели.

— Ох, мистер Рамсей, это слишком громко сказано. Он уже поднимает голову. И ест, он как маленький поросенок, и еще — виляет хвостиком, когда я зову его по имени, — радостно рассказывала Трейси.

— Уверен, что так оно и есть. Он, похоже, очень умненький теленок, — мрачно сказал Рамсей, но всем было видно, что он весьма доволен.

— Любой дурак в состоянии это заметить, — сказала Элси. — Я упаковала для тебя отменный ужин. Я бы не выбрала это место для пикника, но если ты хочешь…

— Спасибо, Элси, — сказала Трейси.

— Мы потрясены! А бутерброд для Джонатана ты сделала? Трейси, вероятно, может заставить его съесть и бутерброд.

— Ни минуты не сомневаюсь, — засмеялся Кендал. — Счастливо вам оставаться с вашим ребенком. Поехали домой, Лестер. Я умираю от голода.

— Приходите к нам, не забывайте, — помахала им рукой Трейси.

Кендал все еще смеялся, когда трио возвращалось домой. Элси выдала директиву держать Джонатана в тепле в сухом месте, отчего у Мэтта глаза полезли на лоб. Трейси вернулась в ясли и нежно улыбнулась злющему Мэтту.

— Ужин подан, Мэтью Кендал. Хочешь присоединиться ко мне?

— Здесь не хотелось, но присоединюсь, — сказал он, усаживаясь и прислоняясь к стене, — только, пожалуйста, не напоминай мне, что я спал три часа предыдущей ночью, что у меня был тяжелый день и мне нужно принять душ и что я хочу лечь спать пораньше и с тобой, и что…

— Возьми бутерброд. Тебе сразу станет лучше.

— Нет, не возьму. Черт возьми, Трейси, ты не переигрываешь?

— Ради Бога, Мэтт, тебе совсем не нужно оставаться здесь. Джонатану и мне будет хорошо вдвоем без… ой, забудь то, что я сказала, — испугалась Трейси, увидев свирепое выражение его лица.

Они мгновенно прикончили содержимое корзинки, потом Мэтт исчез и вернулся с пустой бутылкой и старомодной детской соской.

— Вот, — сказал он, — посмотри, готов ли ребенок к такой жизни?

Трейси вылила остатки молока в бутылку и сунула ее в рот теленку. Она болтала всякую чепуху, заставляя его пить, и радостно вскрикнула, когда Джонатан начал осторожно сосать. Он высосал всю бутылку и со вздохом облегчения задремал.

— Ты видел, Мэтт? Ты видел?

Мэтт надвинул свой стетсон на лоб и сел, прислонившись к стене. Его ровное дыхание свидетельствовало о том, что он спит. Трейси улыбнулась, подползла к нему и прислонила голову к его плечу. Все было замечательно и очень было похоже на безумие. Вот она сидит, грязная и усталая, в яслях конюшни с маленькой смешной телочкой и смертельно усталым длинноногим ковбоем, которого она любит так сильно, что невозможно описать словами, и чувствует себя самой счастливой женщиной на земле.

Она была дома. Джонатан позволил ей понять многое. Она пережила такое напряжение всех своих чувств, такую решимость победить, что поняла — именно так жил Мэтт каждый день на своем ранчо. Теперь она понимала, что ей делать. Винди был убежден, что Мэтт снимет с себя часть забот, а Трейси поможет ему в этом. И он оказался прав — вместе они все могли преодолеть.

— Спасибо, Джонатан, — пролепетала Трейси, смахивая слезы со щеки.

Ей оставалось сделать совсем немного, чтобы вернуть долги той, другой жизни, подумала Трейси. Она обещала Бобу написать статью о ранчо и провести интервью с женой вице-президента. Утром она возвратится в Детройт и, как только все сделает, сразу же приедет к своему Мэтью Кендалу Рамсею навсегда.

— Мэтт, — нежно позвала она и потрясла его за плечо, — просыпайся.

— А? Что случилось, Дасти? — пробормотал он спросонья, снимая шляпу с лица.

— Нет, это не Дасти. Это я, Трейси.

— Что? Привет, малышка! Как поживает Джонатан? Эй, он выглядит великолепно.

— Да, у него дела пошли отлично. Теперь он может спать всю ночь напролет.

— У меня ноет все тело, — сказал Мэтт, вставая на ноги. — Давай-ка убираться отсюда. Послушай, ты сделала невозможное с этим теленком. Я, право, горжусь тобой.

— Мне нужно поговорить с тобой, Мэтт.

— Ладно, по дороге домой.

Ночь светилась мириадами звезд, и Трейси наслаждалась теплым ветерком, дувшим в лицо.

— Мы не могли бы пойти к бассейну? — спросила она.

— Конечно. Там всегда случаются интересные вещи, если я верно припоминаю. Хотя плавать мы сегодня не сможем. Мы сразу же заснем и погрузимся на дно. Ты выглядишь какой-то чересчур спокойной, Трейси. Что-то еще случилось кроме того, что ты чертовски устала?

— Давай присядем.

— Ну, Трейси, — сказал Мэтт, когда они уселись в шезлонгах. — Что случилось?

— Мэтт, звонил Боб Эдвардс и сказал, что мне нужно срочно вернуться в Детройт, потому что…

— Что ты такое говоришь? — прервал ее Мэтт.

— На завтрашний день назначено интервью с женой вице-президента, которое…

— Завтра… — Мэтт вскочил на ноги.

— Она дала согласие при условии, что интервью буду брать только я и…

— Вот так я и думал — ты вскочишь в самолет и вернешься к большой карьере, славе и успеху. Я не верю своим ушам. Ведь я решил, что ты говоришь искренне о чайке, которую ты нашла. Ты сказала, что Джонатан явился для тебя поворотным пунктом.

— Мэтт, послушай меня. Я хочу жить здесь, с тобой, как твоя жена. Я вернусь в Детройт только для того, чтобы…

— Вновь вернуться в тот мир, который предлагает тебе все. Если ты уедешь, то никогда не вернешься сюда.

— Нет, я вернусь.

— Решай сама, но не играй этим, Трейси. Если ты любишь меня, это ранчо, Джонатана, все, что здесь есть, ты не поедешь в Детройт.

— Но это нечестно. Я многим обязана Бобу.

— А мне? Как же я? Я тот мужчина, которого ты, предположительно, любишь. Я жду твоего ответа, Трейси. Ты остаешься?

— Я не могу. Мне нужно взять интервью.

— И еще одно, и еще несколько последующих.

— Нет! — она вскочила и встала перед ним. Она очень хотела переубедить его, но не знала, как это сделать.

— Черт побери, Трейси, почему ты не можешь любить меня? Я целую жизнь ждал тебя, поверил тебе. И что на самом деле? Телефон звонит, большой город зовет и ты уезжаешь. Нет, ты не вернешься. Но как я молил Бога, как я его молил, чтобы ты не уезжала. Все кончено, Трейси. Ты сделала свой выбор, Трейси.

— Нет, Мэтт. Я люблю тебя, и ты знаешь это.

— Знаю? Нет, я не знаю, потому что если бы ты на самом деле любила меня, ты бы не села в этот самолет.

Он глубоко вздохнул, на лице его отразилось глубокое страдание и застыло в голубых глазах. Трейси хотелось броситься в его объятия, упросить его держать и никуда не отпускать ее, поверить, что любовь ее сильна и будет жить в ее сердце всегда. Но она стояла молча, потрясенная болью в глазах Мэтта.

— Уходи с моей земли, Тейт. Оставь меня в покое. Ты закончила то, зачем приезжала сюда. Я хочу, чтобы ты убиралась отсюда немедленно.

— Нет, Мэтт, пожалуйста, — заплакала она, стараясь поймать его руку.

Он сделал шаг назад, и по его телу пробежала дрожь.

— Оставь мое ранчо и возвращайся в Детройт, туда, где тебе хорошо, — сказал он грустным голосом. Затем он прошел мимо нее и походкой очень усталого человека направился в конюшню.

Трейси повернулась и посмотрела ему вслед. Последние остатки сил покинули ее, и она, рыдая, опустилась на колени. Через несколько минут Мэтт вывел свою лошадь из конюшни, вскочил в седло и послал ее галопом. Стук лошадиных копыт отзывался болью в голове Трейси, пока Мэтт не исчез в ночи. Он уехал. С болью в глазах, сердце, с дрожью в голосе он приказал ей убираться с его земли и из его сердца.

Трейси с трудом осознавала, как поднялась на ноги и поплелась на конюшню в поисках Винди. Она нашла старого ковбоя бодрствующим. Его разбудил Мэтт. Трейси тихо спросила Винди, не подвезет ли он ее до аэропорта.

— Ну, дорогуша, что случилось между тобой и Мэттом? — спросил он.

— Все кончено, Винди, — мягко сказала она. — Пожалуйста, отвези меня в город, пожалуйста.

— Черт возьми, давай. Я сейчас выведу машину. Но, черт вас побери, вы оба делаете ужасную ошибку.

— Я буду готова через полчаса, — она повернулась и медленно пошла от конюшни, потом остановилась у двери: — Винди, ты позаботишься о Джонатане вместо меня?

— Да, дорогая, позабочусь.

Трейси поспешила в свою комнату, разделась и приняла душ. Одевшись в тот же костюм, в котором приехала, она упаковала свой багаж, а потом опустилась на маленький стульчик около туалетного столика. Дрожащей рукой она написала письмо Кендалу Рамсею, благодаря его за доброту и умоляя не думать о ней плохо. Она писала ему, что всем сердцем любит его сына и что она до глубины души обидела Мэтта и просила у Кендала прощения. В записке к Элси она умоляла ее позаботиться о Мэтте и благодарила ее за дружбу. Все письма были залиты слезами.

Только Мэтту она не решилась написать. Она не могла найти больше слов, чтобы убедить в искренности своей любви к нему. Трейси последний раз расправила подушки и простыни на кровати и взяла чемоданы. Она остановилась в дверях и еще раз взглянула на комнату, где они были так счастливы с Мэттом. Потом, рыдая, пошла к входной двери, вышла на веранду и стала ждать Винди.

Все было кончено. Тело Трейси болело так, будто ее побили. Боль была почти физически ощутима, и отчаяние, переполнявшее ее, усиливало страдания. В аэропорту она изменила заказ и взяла билет на ночной рейс. Когда посадка, наконец, была объявлена, она машинально выполнила все формальности, села в самолет и погрузилась в кресло, пытаясь расслабиться. Это ей не удалось, и она всю дорогу просидела, глядя в иллюминатор, но видела там только одного человека: перед ее глазами стоял образ Мэтта Рамсея.

— Проходи и садись, — сказал Боб, показывая Трейси на стул и закрывая дверь кабинета.

— Слушаю, Боб.

— Я хочу знать, что с тобой случилось, — проговорил он, хмурясь. — Ты уже две недели, как вернулась из Техаса, а я только однажды видел улыбку на твоем лице. Ты похудела, у тебя под глазами темные круги. Ты выглядишь, как черт знает кто.

— Большое спасибо за комплимент.

— Твое интервью с женой вице-президента было великолепно. Статья о ранчо «Рокочущее «Р»» стала лучшей твоей работой. Клянусь, у меня от одного чтения про то, что эти мужики делают на ферме каждый день, заболели все косточки. Конечно, нужен определенный склад мужского характера, чтобы любить эту землю и работу на ней. Прекрасная статья.

— Спасибо, Боб, и если у тебя нет никаких жалоб на мою работу…

— Я забочусь о тебе, детка. Что-то случилось, пока ты была на ранчо, что изменило тебя до неузнаваемости. Я твой друг, Трейси. Позволь мне помочь тебе.

— Ты ничем не сможешь помочь мне, Боб. Я так устала от слез, но я не могу перестать плакать. Каждую минуту он стоит у меня перед глазами.

— Кто, милая?

— Мэтт Рамсей, сын Кендала. Я люблю его, Боб. И всегда буду любить.

— А он не любит тебя.

— Нет, он любит. Но я разрушила то, что было между нами. У меня ушло так много времени, чтобы принять его преданность этой земле. Боб, я была такой эгоистичной, что не хотела делить его ни с кем и ни с чем. Но я стала все понимать из-за Джонатана. Чайка Джонатан Ливингстон, теленок, помог мне понять, что я принадлежу этому ранчо и этой земле. Мой дом на ранчо «Рокочущее «Р»», вместе с Мэттом.

— А ты говорила ему, что хочешь быть там вместе с ним?

— Он был так обижен, когда я сказала ему, что должна уехать. Он доверил мне нашу любовь, а я разрушила ее и предала его.

— А ну-ка, подожди минуточку. Разве самолеты перестали летать? Поезжай и скажи ему об этом снова ради всех святых!

— Нет, он мне больше не поверит. Если бы ты только мог видеть боль в его глазах… Нет, это безнадежно.

— Никогда не думал, что ты пораженец, беглец от трудностей.

— Я знаю, когда я проигрываю. Спасибо за то, что выслушал меня. Постараюсь не болтаться здесь! — сказала она, целуя Боба в щеку.

— Ненавижу такие слова!

— Я тоже, мой дорогой друг.

Час спустя Трейси посмотрела на часы и со вздохом облегчения увидела, что пора идти домой. Боже, как она устала. Перспектива очередной одинокой ночи в своей квартире была невыносима, но, может быть, на этот раз ей удастся уснуть.

— Как я рада, что застала тебя, — сказала молодая девушка, просовывая голову в дверь. — Тебе только что прислали посылку.

— Спасибо, — сказала Трейси, принимая из ее рук маленький ящичек и снова опускаясь на стул. Ее сердце забилось быстрее, когда она увидела по штемпелю, что посылка направлена из Далласа.

Трясущейся рукой она разорвала бумагу, и ее глаза застлали слезы, когда она увидела слова на открытке, прикрепленной к посылке. Там было написано: «Если ты любишь меня так же, как я тебя, приезжай домой, Трейси. Джонатан и я нуждаемся в тебе. Мэтт».

«Ох, Мэтт, — прошептала она. — Мой дорогой Мэтт».

Ящичек был обит голубым бархатом, и Трейси, затаив дыхание, приподняла крышку. Ее сердце застучало еще сильнее, когда она увидела, что было внутри. Это была морская чайка, сделанная из серебра, на тоненькой цепочке. Ее крылья были подрезаны, голова наклонена вниз, как будто она собиралась прыгнуть с небес на землю в поисках дома, того места, что было предназначено для того, чтобы провести там остаток жизни.

— Ты готова? — спросил Боб с порога. — Боже, ты опять плачешь!

— Боб, увольняй меня, — зарыдала Трейси еще громче.

— Что-о-о?

— Мэтт любит меня. Да, да. Он прислал мне чайку в подтверждение этого.

— Что?

— Боб, разве ты не слышишь? Я прямо сейчас улетаю в Техас! Я обожаю тебя, буду сильно скучать без тебя, позже вернусь за своими вещами, но сейчас — до свиданья, Боб! Будь счастлив вместе со мной, порадуйся за меня!

— Я постараюсь, детка! — крикнул Боб ей вслед. — Так приятно снова видеть тебя улыбающейся.

Первый рейс был только следующим утром, и Трейси этот отрезок времени казался вечностью. Еще дольше тянулось время от взлета до посадки в аэропорту Далласа. Непонятный страх удержал ее от звонка на ранчо и разговора с Мэттом. А вдруг все это только сон и он прикажет ей убираться с этой земли, а без звонка она хоть увидит его в последний раз.

Когда она вышла из такси перед домом, то попросила таксиста поставить багаж у подножия лестницы. Глубоко вздохнув, она прикоснулась кончиками пальцев к серебряной чайке, которая свисала с шеи на цепочке, потом подошла к парадной двери и постучала. Звук показался ей таким же громким, как удары собственного сердца.

— Здравствуй, Элси, — тихо сказала она, когда домоправительница открыла ей дверь.

— Ой, милочка! Будь благословенен этот день! Входи, входи! Где твои вещи? Спасибо Господу, что ты приехала. Я боялась, что ты не захочешь здесь остаться. Пойду, принесу твой багаж.

— Мэтт уже вернулся с пастбища?

— Жду, он будет с минуты на минуту. Но ты лучше зайди к мистеру Рамсею вначале. Он в гостиной.

— Он, может быть, не захочет видеть меня?

— Иди, иди, и да поможет тебе Бог. Спасибо, что вернулась домой, — прошептала Элси, вытирая слезы передником, — Я так по тебе скучала.

Трейси подошла к дверям гостиной и остановилась. Кендал Рамсей сидел на своем обычном месте у камина в кресле на колесиках, на его коленях лежал нераскрытый журнал.

— Мистер Рамсей? — окликнула его Трейси.

— Трейси! Дай мне посмотреть на тебя!

— Я не знала, захотите ли вы увидеть меня, — сказала она, подходя к нему ближе.

— Почему? Потому что ты и Мэтт расстались из-за недопонимания? Ты все еще любишь моего сына, Трейси?

— Да, больше, чем могу это выразить словами.

— Ты нашла внутреннее спокойствие, как моя Алида?

— Да.

— Тогда иди и найди этого парня, Мэтью Рамсея, и научи его, как нужно смеяться. Это место стало очень мрачным после того, как ты уехала отсюда. Не теряй попусту время со стариком, когда сердце зовет тебя.

— Спасибо, спасибо вам, — она крепко обняла Рамсея и выбежала из комнаты.

Она бежала через лужайку и замедлила шаги, только подойдя к конюшне. Уже показались первые всадники, возвращавшиеся с поля после дня напряженной работы. Теплая волна пробежала по ее телу, когда она подумала, что среди них может быть и Мэтт. Дасти ехал во главе процессии, на его лице заиграла широкая улыбка, когда он увидел Трейси, стоявшую на краю лужайки.

— Вот так-так! — присвистнул он. — Расступитесь-ка ребята, а лучше убирайтесь прочь. У нашего хозяина возникли кое-какие дела личного плана.

— Что ты так разорался? — спросил Винди, выходя из конюшни. — Привет, красавица. Как приятно снова видеть тебя.

— Привет, Винди, — заулыбалась Трейси. — Как поживает Джонатан?

— Самое хорошенькое создание на всем ранчо. Ну, ладно, вы, ковбои, убирайтесь отсюда, идите в конюшню. Дасти, а где Мэтт?

— Он едет за нами.

— Тогда не стойте здесь. Зайдите внутрь, вам говорят, олухи.

Вдруг Трейси осталась совсем одна. Ее колени подгибались, а сердце билось изо всех сил, когда она увидела одинокого всадника, приближающегося к конюшне. Его лошадь шла медленным шагом. Стетсон Мэтта был надвинут на глаза, и Трейси не могла разглядеть его лицо. Как будто почувствовав ее присутствие, он резко поднял голову, натянул поводья и остановился футах в двадцати от нее. Он спрыгнул с седла, выпрямился и стоял, не шевелясь, будто не веря своим глазам. Он пошел к ней, остановился, раскрыл руки для объятий.

С громкими всхлипываниями она перелетела через лужайку и бросилась в его объятия.

— Боже, Трейси, моя Трейси, ты вернулась домой, — сказал Мэтт, зарываясь лицом в ее волосы.

— Да, да, Мэтт, я никогда не покину тебя. Я так люблю тебя.

Он поднял голову и посмотрел на нее. В глазах у обоих стояли слезы. Он нашел ее губы, и его поцелуй сказал все о его чувстве к ней и о его безмерном одиночестве без нее. Ковбои, столпившиеся в дверях конюшни, шумно выражали свое одобрение. Они смеялись, кивали головами, хлопали друг друга по спине. Винди достал носовой платок и вытер слезы, громко высморкался и сказал этой группе бездельников, чтобы они не лезли не в свое дело.

— Пошли к бассейну. Самые приятные и неприятные наши разговоры происходили там, — сказал Мэтт.

Он крепко прижимал Трейси к себе, пока они не сели в шезлонги. Мэтт дотянулся до нее и погладил пальцем морскую чайку, висевшую на цепочке у нее на шее.

— Я молил Бога, чтобы ты поняла, что это значит, — тихо сказал он.

— Она сказала мне, что ты любишь меня, что я нужна здесь и эта земля принадлежит и мне тоже.

— Трейси, я изменюсь, я обещаю тебе, — сказал Мэтт, вкладывая ее маленькую ладошку в свои огромные руки. — Пожалуйста, будь терпеливее, пока я буду передавать часть ответственности за ранчо Фарго, Дасти и другим. Я тупоголовый ковбой, помнишь? Но я решу эти вопросы, увидишь.

— Буду ждать, если и ты тоже поймешь, что, если привезешь домой больного теленка, я не буду обедать.

— Вот так все ясно, — рассмеялся Мэтт.

— Мне все объяснил Джонатан Ливингстон — теленок. Мэтт, я знаю, мы можем быть счастливы. Наша любовь станет еще сильнее и крепче, если мы будем уступать друг другу и делиться друг с другом.

— Ты выйдешь за меня замуж, Трейси? Ты станешь моей женой? Моим партнером по ранчо?

— Навсегда, Мэтт Кендал, — она улыбнулась ему сквозь счастливые слезы.

Он поднял ее на ноги и с силой прижал к своей крепкой груди. Он держал ее так, будто говорил, что ничто и никто не сможет отнять у него эту женщину, самую желанную и родную на земле. Он поцеловал ее с таким неистовством, что у нее подкосились колени.

— Черт, — сказал он, внезапно отпуская ее. — Я испачкал твое красивое платье. Я забыл, какой я чумазый.

— Лучше мне пойти и переодеться.

— Хорошо. Добро пожаловать домой, любовь моя.

— Я так счастлива, что снова здесь.

— Сделай для меня еще одну вещь — и я поверю, что это все не сон, — сказал Мэтт.

— Скажи, что.

— Назови меня неотесанной дубиной. Это убедит меня навсегда, что Трейси Тейт вернулась домой.

— Нет, это не соответствует кодексу ковбоя.

— Правда?

— Да.

— Ты любишь меня?

— Навсегда, Трейси?

— Да.

— Пошли обедать.

— Пошли.

Во время обеда они перебивали друг друга, улыбались друг другу, теряли нить разговора. Старый Кендал только качал головой, смеялся и под конец обеда был уже как будто один за столом. Элси сновала взад-вперед, промокая глаза передником и бормоча под нос, какие красивые детки скоро появятся на ранчо.

После обеда они перешли в гостиную, где Мэтт налил всем бренди и провозгласил тост за невесту. Трейси залилась румянцем и подняла бокал.

— Боже, — сказала Элси, вбегая в гостиную, — ну и дел натворили твои бездельники. Мэтт, выйди с Трейси на парадное крыльцо.

— Зачем? — спросил Мэтт.

— Иди и не спрашивай, Мэтью. Лестер, отвези мистера Рамсея. Ему обязательно это нужно увидеть. Ой, Трейси, возьми эту плетеную корзинку с собой.

— Мэтт, — позвала Трейси.

— Не смотри на меня. У меня нет ни малейшего представления, что происходит. Может, у Элси горячка от жаркой плиты.

Прекрасный техасский заход солнца растекался по небу, когда группа людей вышла на крыльцо. Трейси вскрикнула от вида открывшегося зрелища, а Мэтт пробормотал: «Черт возьми» и закашлялся.

Перед крыльцом выстроились в одну линию все работники ранчо. Они сидели высоко в седлах на своих блестящих лошадях. Мэтт и Трейси сошли с крыльца и направились к ним. Каждый мужчина наклонялся в седле и складывал в корзинку Трейси желтую розу, а она по очереди благодарила всех.

— Мэтт, я даже не знаю, что и думать, — сказала Трейси, когда последний ковбой ускакал прочь.

— Это желтая роза Техаса. Они говорят тебе: добро пожаловать домой.

— Ты не знал об этом?

— Нет. Они чертовски изобретательные парни. Давай посидим здесь и посмотрим на звезды. Ты заметила, как мой отец и другие тактично испарились.

— По кодексу ковбоя они должны были это сделать, — ответила Трейси.

Они сидели на вращающихся стульях, и Мэтт признался, что на них он практиковался, как держать ребенка на каждом колене.

— Двух? — спросила Трейси.

— Двух мне и двух тебе.

— Боже, это работа, прямо созданная для меня.

— Да.

В течение нескольких минут они молчали, потом Мэтт взял руку Трейси и нежно погладил ее ладонь.

— Я так сильно по тебе скучал, — сказал он тихо. — Я машинально проводил каждый день, не волнуясь ни о чем. Потом я шел к Джонатану, а тот смотрел на меня так, будто спрашивал, что я сделал с тобой. Я даже ходил в рощу и представлял, что ты там. Я тосковал без тебя. Я послал тебе чайку, отчаявшись, что ты снова приедешь ко мне.

— Я никогда не покину тебя, Мэтт.

— Я разговаривал с отцом и он рассказал мне, как старалась моя мать понять притяжение этой земли и как их любовь преодолела все испытания. Потом Винди прижал меня к стенке и приказал отдать часть работы другим, если я намереваюсь удержать тебя рядом, и я знал, что он был прав. Не могу поверить, каким я был глупцом. Я только брал от тебя, ничего не давая взамен.

— Это неправда, Мэтт. Ты дал мне свою любовь. Я тоже делала ужасные ошибки. Я вела себя, как испорченный ребенок, хотела, чтобы все было по-моему. Мое поведение просто невозможно оправдать. Все, что я могу сказать: я прошу прощения и люблю тебя.

— Трейси, я так хочу быть с тобой сейчас. Ох, черт, совсем забыл. Ты еще не видела Джонатана. Я знаю, ты его очень хочешь…

— Я его увижу утром, Мэтт. Сейчас мне нужен только ты.

Мэтт крепко обнял ее за плечи, и они направились к дому. Трейси остановилась возле своей желто-белой спальни.

— Нет, — сказал Мэтт, заметно волнуясь, — отныне ты будешь спать со мной, в моей комнате, там, где должна быть жена. Мы поженимся очень скоро. Я хочу, чтобы ты была со мной до зари.

— Но Элси…

— Просто не заметит нас.

— Боже, я забыла свои розы на крыльце.

— Они останутся там до утра.

— Ты опять спешишь, ковбой.

— Ты даже не представляешь, как, леди!

Трейси представляла, потому что соскучилась не меньше Мэтта. Она сразу же бросилась к нему, как только дверь комнаты закрылась за ними. Она погрузила руки в его густые волосы, их губы встретились. От Мэтта пахло знакомым лосьоном для бритья, и этот запах вернул ее к дорогим воспоминаниям.

Мэтт крепко прижал ее к себе, лаская стройное тело. Одежда как-то мгновенно очутилась на полу. Мэтт опустил Трейси на прохладные простыни и лег рядом.

— Я так мечтал об этой минуте, — прошептал он, лаская дрожащей рукой ее грудь. — Я лежал здесь ночи напролет и тосковал по тебе. Трейси, мы оба похожи на морских чаек, постоянно ищем свой берег, находим его, теряем и ищем снова. Но я нашел свой берег, тебя, я никогда тебя не потеряю, клянусь Богом.

— Люби меня, Мэтт, — прошептала она.

Их страсть и тоска несли их туда, где не было места боли, растерянности и сомнения. Они путешествовали по этой прекрасной стране, достигли берега и вернулись оттуда как одно целое существо.

— Ты моя жизнь, — нежно произнес Мэтт.

— Ты смысл моего существования, — проговорила она.

— Почему ты не спишь?

— Потому что, Мэтт Рамсей, меня так долго не было с тобой, я так скучала по тебе, что не хочу говорить спокойной ночи.

— А мне придется с трудом влезать в седло завтра утром, да?

— Конечно.

— Звучит обнадеживающе, будущая миссис Рамсей.

Медленно, как будто заново, они постигали друг друга, их губы и руки были вместо слов. Слов не было нужно, потому что была вечная симфония любви мужчины и женщина, такая же прекрасная, как жизнь, такая же многообразная. Они заснули, и им снились сны любящих людей, они видели во сне завтра, полное счастья, радости и света.

Лунный свет пробивался через стекло и падал на картину над кроватью с изображением летящей чайки. В конюшне открыл глаза Джонатан Ливингстон Чайка, потом снова задремал. Он спал глубоким спокойным сном до самой зари.

Ссылки

[1] Стетсон — широкополая ковбойская шляпа. (Прим. ред.)

[2] Имеется в виду война Севера и Юга или война за освобождение негров в США в 1861–1865 г.г. (Прим. ред.)

[3] Флоренс Найтингейл — английская медсестра, впервые организовавшая эффективный уход за ранеными на войне в конце 19 века. В ее честь лучшие медсестры мира награждаются медалью Ф. Найтингейл. (Примеч. ред.)

[4] Имеется в виду роман американского писателя Р. Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», где в форме притчи высказывается идея духовной окрыленности человека, его мечты о совершенстве. (Примеч. ред.)