Линдси стояла перед витриной кондитерского магазина и не отводила глаз от эклеров, которые медленно поворачивались на вращающемся блюде.

Не купить ли ей один, раздумывала она. В конце концов не каждый день человеку исполняется двадцать один год. Шоколадный эклер – чем не подарок самой себе в день рождения?

Ей вдруг показалось странным, что она способна вот так стоять и высчитывать, хватит ли денег на то, чтобы купить на десерт простое и дешевое пирожное. Существование в жестких рамках бюджета стало за последний год частью ее натуры. Все излишества, которые она могла себе позволить, пока не стала взрослой, были для нее теперь исключены. Она не брала денег, которые Бен переводил на ее счет, и каждый цент зарабатывала трудом и потом. Спать часто приходилось прямо в трейлере, пищу готовить из свежих овощей и фруктов, купленных у придорожных торговцев, умываться в ручьях, обнаруженных ею в укромных уголках леса.

Год был нелегким, но это был год ее роста, а одиночество, которое она вынуждена сносить, что же – она в конце концов с ним с давних пор накоротке. Этим утром она расположилась в отеле «Плаца»: хотелось как-то отметить конец ее путешествия и достижение совершеннолетия. И вот она стояла тут, убеждая саму себя, что потратиться на шоколадный эклер в день своего рождения – правильно. Нет, это и вправду был год перемен.

– Они тут берут деньги за разглядывание витрин, – послышался сочный бас у самого ее уха. Линдси повернулась и уперлась лицом в твердую грудь, прикрытую потертой овчинной курткой. Девушка посмотрела вверх и увидела квадратный подбородок, чувственные, улыбающиеся губы, очертания прямого носа и самые голубые глаза в мире. Голова красивой формы была прикрыта шапкой густых иссиня-черных волос, а на скулах темнела пробивающаяся борода.

– Но я… Что? – спросила она, внезапно почувствовав, что ей трудно дышать.

– Я вообще-то могу пройти мимо эклера, – сказал незнакомец, – но когда они кладут гору этих шоколадных пирожных на витринное блюдо, я поднимаю руки вверх. – Он протянул руку. – Я – Дэн О'Брайен.

Линдси медленно, как во сне, вложила ладошку в его пятерню, и его теплые и сильные пальцы сомкнулись вокруг ее руки.

– Линдси Уайт, – сказала она. – Дэн О'Брайен – это ваше настоящее имя?

– Ха, если мы находимся в дешевом квартальчике, заселенном безработными актерами, решившими до смерти голодать в компании друг друга, это вовсе не значит, что все мы прячемся за свои сценические имена. Я, очаровательная моя Линдси Уайт, действительно являюсь Дэном О'Брайеном, наполовину индейцем, наполовину ирландцем, из-за чего я никак не могу получить нужной роли. Мне постоянно предлагают играть полуголых индейцев и при этом упорно игнорируют мою ирландскую половину, понимаете?

Линдси рассмеялась и высвободила свою руку.

– Вы чудак, но очень приветливы. Говорил ли вам кто-нибудь, что в Нью-Йорке не встретишь приветливого человека?

– Я – нонконформист, мне нравится плыть против течения. Ну, что дальше? Хотите – поженимся? Поживем вместе, проверим, как оно? Ваше желание – закон для меня.

– Категорический отказ.

– Вы раните меня, – сказал он, приложив ручищу к сердцу. – Я навсегда и безумно влюбился в вас, Линдси Уайт, и случилось это, когда я взглянул в ваши великолепные зеленые глаза. Боже, а у вас немыслимые глаза! Что бы там ни было, я люблю вас. Но не слишком ли я вас тороплю? Да, похоже на то. Ладно, буду помедленнее. – Он помолчал. – Мисс Уайт, не удостоите ли вы меня чести угостить вас шоколадным эклером?

– О, я думаю, что это не…

– У вас есть муж, приятель, любовник, кто-нибудь еще?

– Нет, но…

– Это хорошо. Мне бы очень не хотелось иметь на своей совести убийство. Я не переношу насилие со времени фиаско генерала Кастера – я был рядом с ним в своей прежней жизни, знаете ли. Не зайти ли нам внутрь? Что касается меня, то я уже отморозил все, что можно.

– Я… Ну, хорошо, – сказала Линдси, смеясь. До чего же здорово было смеяться вот так, во весь голос. Парень, конечно, чудак, но с ним так весело, и он такой красивый. Эта улыбка способна растопить лед. Съесть средь бела дня в его компании шоколадный эклер – что тут страшного?

– Ваша взяла.

Дэн распахнул дверь булочной.

– Очко в мою пользу. Теперь вам придется решить, где мы проведем медовый месяц. Наши отношения будут отношениями равных, Линдси Уайт.

– Ладно, – сказала она, все еще смеясь.

Они сидели в кабинке из красной растрескавшейся кожи и вдыхали витающие в воздухе ароматы. Линдси заказала свой эклер с шоколадным кремом, Дэн – полдюжины шоколадных печений и кофе. Официантка почти тут же вернулась с заказом в руках, и Линдси с блаженством откусила кусочек эклера.

– Бесподобно, – сказала она, прикрыв на секунду глаза. – Невероятно вкусно.

Дэн рассмеялся, сочно и раскатисто, и Линдси поспешила открыть глаза.

– Здорово вживаешься в ситуацию, – пояснил он. – Это ты по системе Станиславского?

– Нет, просто я питаю слабость к шоколадным эклерам.

– Тогда расскажи мне все, что ты знаешь о Линдси Уайт. Начиная с того дня, когда она родилась на свет. И не пропусти ничего.

– Ну да, конечно, – сказала Линдси, смакуя шоколадный крем.

– Не хочешь? Ладно, я сам буду задавать вопросы. Ты актриса?

– Нет. Я фотограф.

– Шутишь! Не шутишь? И для кого ты работаешь?

– Для себя. Я свободный фотограф.

– Ого! Неудивительно, что ты пялишь глаза на витрины кондитерских и глотаешь слюнки. Трудный способ зарабатывать хлеб насущный ты избрала. И как ты хороша в своем деле?

– Оч-чень хороша, – подчеркнуто выразительно сказала она. – И становлюсь все лучше и лучше. Мне нравится фотографировать людей, обычных людей, которые просто живут как умеют и не мудрствуют лукаво. Последний год я много ездила по стране, наблюдая и учась, и закончила свое путешествие здесь.

– Ты путешествовала одна?

– Так делают многие женщины. Это было замечательно, и я получила бесценный опыт.

– Звучит как угроза в мой адрес, – сказал Дэн. – Ну, неважно. Ты прибыла в целости и сохранности, это самое важное. Я ждал тебя все это время, чтоб ты знала. Целых двадцать четыре года, три месяца, два дня… – Он взглянул на часы на стене. – …И пять часов. Но отныне ты здесь.

– Ты сразу родился таким комплиментщиком? – с улыбкой спросила Линдси.

– Ах, моя милая девушка, ты по-прежнему не веришь, что мы предназначены друг для друга. Ладно, ты еще увидишь, что это перст судьбы, правда ведь? «То воля сил была, которым мы – не ровня».

– «Так то судьба?» – спросила она, передразнивая его ирландский акцент.

Дэн откинул голову и взвыл от смеха.

– Ты бесподобна, Линдси Уайт. И красива в придачу. Я счастливчик. – Он нагнулся над столом и провел пальцами по ее волнистым волосам, которые за год стали еще длиннее и ныне падали ниже плеч. – Червонное золото… Нет, темнее, скорее это корица. Чудесно, просто чудесно! Но эти глаза… Ого-го! Они выворачивают меня наизнанку!

Линдси бесстрашно встретила его взгляд, хотя в глубине души могла бы сказать то же самое про его немыслимо голубые глаза. Линдси, будь начеку, сказала она самой себе. Дэн О'Брайен был очарователен, весел, импульсивен, весь пронизан жизнью, как будто в его массивном теле заключен избыток взрывной энергии. Он – как глоток свежего воздуха. Нет, скорее, как могучий ветер, готовый свалить ее с ног и унести, как осенний листок. И она должна была не допустить, чтобы такое произошло.

Линдси отвела взгляд и откусила новый кусочек эклера. Сегодня ее день рождения, ей исполнялся двадцать один год, и где-то в Калифорнии один из ее строгих адвокатов переводил на имя мисс Уайтейкер пять миллионов долларов вместе с набежавшими процентами. Согласно инструкциям, новая хозяйка денег сразу же должна выписать чек на имя Бена Уайтейкера, возмещающий деньги, переведенные в течение года на ее имя.

Да, это действительно был год роста и взросления. Она не просто совершенствовалась как фотограф, но лучше узнала себя, свои возможности. Несколько раз она с величайшим трудом сумела удержать себя от звонка Бену – просто, чтоб услышать его голос. О, он всегда был в курсе того, где она и что с ней. Линдси ни минуты не сомневалась, что детективы, телохранители или кто там еще следовали за ней по пятам по всей стране. Когда он звонил сам, Линдси отвечала вежливо и холодно – то, что было между ней и братом, теперь похоронено под завалами многолетней лжи. Она больше не Линдси Уайтейкер. Она – Линдси Уайт. Одна-единственная во всем свете.

– Где ты, Линдси Уайт? – спросил Дэн, выводя ее из мира грез.

– Что? Прости, я замечталась.

– Нет, это в твоей душе плясали видения. Из глаз у тебя вырывалось пламя. И часто они тебя посещают, эти видения?

– Часто ли у меня в душе пляшут видения? Это какая твоя половина говорит в тебе – ирландская или индейская?

– Сейчас ты слышала, – сказал он с улыбкой, – голос индейца. С моими родителями я не могу не быть напичкан самыми удивительными фантазиями и небылицами.

– А откуда ты родом, Дэн?

– Из Питсбурга. Я старший из десяти детей.

– Десяти?! О, Господи!

– Скажи лучше – смех и грех. Мой отец – католик-ирландец, мать обращена в эту веру еще до замужества. Их благочестие доказывается количеством детей. Десять наследников. Господи Иисусе! Он – работает на сталелитейном заводе и перебивается от зарплаты до зарплаты. Мать подрабатывает глажкой. Клянусь всеми святыми, что не произведу на свет ребенка до тех пор, пока не буду уверен, что смогу по-человечески одевать и кормить его. Ни один из моих детей никогда не ляжет спать голодным.

Линдси свела брови, настолько жестким был тон его голоса и темными глаза, но уже в следующее мгновение Дэн снова улыбался ей.

– Забудь об этом, – сказал он. – Кто про что, а вшивый про баню. Вернемся к тебе. Где твоя семья, Линдси Уайт?

– У меня нет семьи.

– Нет семьи? Ни одной родной души на белом свете? Боже, как ужасно.

– И вовсе нет, – сказала Линдси. – Я прекрасно обхожусь одна.

– Да, но… Как быть, когда кто-то нужен. Ведь есть же праздники? Рождество, День Благодарения, именины, как с ними быть?

Девушка пожала плечами.

– Сегодня мне исполняется двадцать один год, и вот я ем эклер в обществе Дэна О'Брайена. Все очень мило, и я довольна.

– Сегодня твой день рождения? Грандиозно. Двадцать один залп из всех орудий в знак того, что ты теперь совершенно взрослая. Черт, это же и в самом деле событие величайшей важности. – Дэн соскользнул с сиденья и вышел в зал. – Эй, все, сегодня моей даме исполняется двадцать один год!

– Ради Бога, – зашептала Линдси, почувствовав, как краска разливается по лицу.

– Давайте споем в честь моей Линдси, – продолжал он, не обращая на нее внимания. – Все вместе, хором. Ну? «С днем рожденья тебя, с днем рожденья…»

Дюжина голосов, включая тех, кто стоял за прилавком, присоединилась к нему; когда песня кончилась, все зааплодировали.

Дэн вернулся к столику и сел с ухмылкой на лице.

– Ну вот, – сказал он. – Так-то лучше. Двадцать один год – такая дата в жизни человека не может пройти незамеченной.

Линдси наклонилась к нему.

– Да ты просто сумасшедший!

– В этом часть моего очарования, дорогая. Полюбив меня, ты полюбишь и ее. Что до меня, то я непоколебим, потому что влюбился в тебя в ту минуту, когда посмотрел в твои волшебные зеленые глаза. Влюбляйся в меня не слишком долго, ладно? Жизнь слишком коротка, чтобы тратить драгоценное время на колебания и раскачку.

– Дэн О'Брайен, – со смехом сказала Линдси, – ты начинаешь выдыхаться.

– Это точно, милая. Нужно быть настоящей женщиной, такой, как ты, например, чтобы поспевать за мной. Ну как, пойдем прогуляемся? Он сделал знак официантке. – Давно ты в Нью-Йорке? – спросил он, снова глядя на Линдси.

– Две недели. Хожу, осматриваюсь. Сделала несколько неплохих снимков.

– А фотоаппарат где?

– Спрятан в сумке. Я не настолько глупа, чтоб вышагивать по округе с фотоаппаратом на шее. Но с прогулкой ничего не выйдет, Дэн. У меня зарезервировано время в фотостудии для проявления пленки. Никак не могу пропустить. Здесь так трудно добыть место в темной комнате.

– Что же, ладно. Встречусь с тобой позже. Ты где остановилась?

Господи, опять надо лгать. Одна ложь нагромождается на другую – как блоки в египетских пирамидах. Она ненавидит лгать, но выбора нет. А ведь башни, построенные на лжи, обычно рушатся. Башня Уайтейкеров, например.

– Я снимаю комнату, – сказала Линдси. – Там нет телефона, Дэн.

– Тогда я приду туда.

– Нет! То есть я хочу сказать, не знаю, когда вернусь. Я… м-м-м… Я могла бы позвонить тебе.

– Договорились. – Он похлопал себя по карманам. – Нету. Как насчет ручки? Я запишу номер на салфетке. Ты позвонишь, так ведь? Я там буду до девяти вечера.

Линдси пошарила в сумке в поисках ручки.

– До девяти?

– Да, потом пойду в одну вонючую забегаловку – я там работаю вышибалой. Надеваю на себя каменную маску индейца и хожу надутый и суровый, как индюк. И смотрю так, словно примеряюсь, чей скальп будет лучше всего смотреться на моем ремне. Скандалистов это удерживает в рамках, а мне дает возможность заработать несколько баксов.

Дэн записал на салфетке номер телефона.

– Прошу. Теперь буду ждать твоего звонка.

– Вот и хорошо. Кстати, за эклер я заплачу сама.

– Ни в коем случае. Не в свой день рожденья. Пусть это будет мое угощение.

– Но…

– Никогда не спорь с ирландцем или индейцем, Линдси Уайт, – сказал он, вставая из-за стола.

На улице Линдси поежилась и получше закуталась в свою куртку. Пронизывающий ветер гулял по тротуарам.

– Черт, холодно, – сказал Дэн. – Тебе далеко идти? Я бы мог проводить тебя.

– Не надо. Кварталом дальше сяду на автобус. Спасибо за подарок ко дню рождения, Дэн. Благодаря тебе день получился такой необычный. Всегда буду вспоминать этот день рождения.

Дэн нахмурился, потом поднял руки и обхватил ее лицо.

– Мне слышится в твоих словах «прощай», Линдси Уайт. Ты ведь не собираешься исчезать, правда?

Да, эхом прозвучало у нее в голове. Собираюсь.

– Линдси?

– Дэн, я…

– Нет, – сказал он, запечатав ее губы своими.

Глаза Линдси расширились от изумления, но, мгновение спустя, ресницы ее опустились, и теплые губы Дэна вытеснили из головы все мысли. То был кроткий поцелуй, не требующий, а дающий, и она почувствовала, как уступает ему, и вкус шоколада, и сильные мозолистые руки на ее лице смешались в одно целое. Необычное тепло разлилось по телу, и сердце бешено застучало.

– Обещай, что позвонишь мне, – сказал он.

– Да, – услышала она свой ответ.

– Спасибо. – Он выпрямился, провел пальцами по ее волосам. – Натуральная корица. Красиво. Мы должны были встретиться, Линдси Уайт, помяни мои слова. Со временем ты поверишь в них. Только не слишком медли. – Он засунул руки в карманы. – Я буду ждать твоего звонка.

Линдси кивнула, не пытаясь даже заговорить, повернулась и побрела по тротуару. Она физически ощущала, с каким напряжением он смотрит ей вслед.

Волна одиночества захлестнула ее, и, прибавив шагу, она смешалась с толпой на тротуаре. Глаза наполнились неожиданными слезами, но она смахнула их, гневная и смущенная.

Она сейчас вела себя просто глупо, выговаривала себе Линдси. Ей приходилось встречать мужчин во время путешествия, получать удовольствие от коротких разговоров и мимолетных прогулок с ними и уходить прочь без малейших сожалений. Дэн О'Брайен не особо отличался от них. Еще один красивый мужчина с хорошо подвешенным языком провел час отдыха с приглянувшейся женщиной.

Торопливо завернув за угол, Линдси проголосовала перед проезжавшим такси.

– Отель «Плаца», – сказала она шоферу и перевела дыхание. Кончиками пальцев прикоснулась к губам, но тут же отбросила руку в порыве отвращения.

Дэн О'Брайен, раздумывала она. Он заставил ее смеяться от души. Безрадостный и одинокий день рождения он превратил в веселый и причудливый праздник. Его жизнелюбие было невероятно заразительным и… Никогда и никто до сих пор не сбивал ее с толку одним-единственным поцелуем. Ей хотелось видеть его опять, смеяться с ним, ощущать себя молодой и беззаботной, снова и снова тонуть в его поцелуях.

Но это было невозможно, и комок слез встал у нее в горле. Видеться с Дэном О'Брайеном означало сделать башню из лжи еще выше, а ложь была ей ненавистна. Сказать правду? О да, конечно. Объявить, что ей сегодня не только стукнул двадцать один год, но и открылся доступ к пяти с чем-то там еще миллионам долларов. Долг брату выплачен, и она, Линдси Уайтейкер, отныне независимая и богатая женщина.

Нет, яростно подумала Линдси. Она – Линдси Уайт. Дэн О'Брайен принял ее за пробивающегося к успеху фотографа. Он понял, что у нее красивейшие глаза, которые когда-либо видел. Он подарил ей день рождения с шоколадным эклером в качестве именинного пирога, и поцеловал ее так, словно она была величайшей драгоценностью мира.

Он полюбил ее сразу, как только увидел. Не ее фамилию, не ее деньги, только ее. Какие прекрасные мгновения смогли они пережить! Но больше это не повторится.

– О, черт, – сказала Линдси, вытирая слезу со щеки.

– Что, правда, то правда, – сказал таксист. – Движение парализовано аж на два квартала. Держитесь, леди, я попытаюсь прорваться.

– Ого! – У Линдси захватило дух, когда машина на полном ходу рванула прочь из ряда.

Через двадцать минут Линдси вошла в большую комнату отеля «Плаца» и сбросила куртку. Внизу, в холле, к ней подошел клерк и сообщил, что прибыли цветы и перенесены в ее комнату. Действительно, в двух вазах стояли два огромных букета: красные розы – в одной, желтые – в другой.

Наверное, по двадцать одной розе в каждой вазе, подумала Линдси. Красные – от Бена, желтые – от матери. С Меридит Уайтейкер Линдси не разговаривала с отъезда из Калифорнии. Мадам Уайтейкер, отославшая из дома десятилетнюю ничего не понимающую девочку, все эти годы опутывала ее ложью и называла это любовью. И этот Бен – десять лет подыгрывал маскараду, приезжал, навещал, растравлял раны и оставлял ее одну – плакать. Ну и, конечно, великий Джейк! Ее идол, герой, отец, обожествлявшийся ею. Сейчас ей была ненавистна сама мысль о нем.

Зазвонил телефон, и Линдси подскочила, застигнутая врасплох посреди мучивших ее мыслей. Она села на край кровати и сняла трубку.

– Слушаю?

– С днем рождения, Линдси.

– Спасибо, Бен. И за цветы – тоже.

– Теперь тебе уже двадцать один.

– Понимаю, но вот понимаешь ли ты? Не пора ли отозвать своих надзирателей? Я взрослая, Бен, и мне больше не нужны няньки.

– Они получат расчет через минуту после того, как ты пообещаешь держать связь со мной, сообщать, все ли с тобой в порядке. Черт побери, Линдси, год прошел. Я знаю, что ты не тронула и цента из тех денег, которые я перевел на твой счет. Сегодня ты впервые поселилась в приличном отеле с тех пор, как уехала отсюда. Нельзя ли хоть чуть-чуть сбросить ожесточение? Я сотню раз говорил тебе, что я и мать признаем свою неправоту. Мы люди, Линдси, мы делали ошибки. Ты хочешь заставить нас платить за них до конца жизни? Я люблю тебя, Линдси, и скучаю по тебе. Не надо и дальше так с нами обращаться.

– О, Господи, – прошептала Линдси, и снова слезы потекли у нее из глаз. Она так устала от всего этого, так устала. Путешествие окончилось, настало время отдохнуть, и уже тем более пришла пора не бередить прошлое.

– Бен, я люблю тебя.

– Ах, Линдси, слава Богу, – сказал брат осипшим от волнения голосом. – Ты приедешь домой, ну, хотя бы навестить нас?

– Пока нет, – сказала она, доставая платок. – Я только что приехала сюда. Нужно так много всего пересмотреть, стольких людей сфотографировать. Но я буду регулярно звонить, обещаю, Бен. Только, пожалуйста, убери этих твоих людей от меня. Я знаю, они где-то неподалеку.

– Уберу. Сегодня же об этом позабочусь. Господи, не могу поверить. Мне казалось, это мой, а не твой день рождения. То был долгий год, Линдси. Я столько раз возвращался мыслями к тому, что было, и мучился оттого, что не могу повернуть время вспять, чтобы все сделать по-другому. Наверняка ты тоже постоянно думала об этом.

– Да, – тихо сказала она. – Пусть мама не винит себя за то, что не нашла в себе смелости вступить в борьбу с Джейком. Он был слишком велик и могуществен. С ее стороны это была не слабость, а стремление выжить.

– Все, что ты говоришь, чистейшей воды правда. Ошибкой было то, что я и мама затянули выяснение отношений на столько лет. К тому моменту, когда Джейк умер, ложь стала частью жизни и… Не знаю… Надо было поставить тебя в известность раньше. Мы чертовски жалеем, что не сделали этого.

– Я так устала от всего, Бен. Мне просто хочется, чтобы прошлое быльем поросло. Кстати… никаких слухов, сплетен об отце… о Джейке, с тех пор, как он умер?

– Тишь и гладь. У меня надежные источники информации, Линдси, потому что я не желаю никаких сюрпризов. Репутация Уайтейкеров и Сен-Клэров в городе по-прежнему непоколебима, и я молю Бога, чтобы так было всегда.

– Бен, когда они дадут тебе возможность поставить собственный фильм?

– А черт их знает. Они зазывают меня на место очередного ассистента в очередной постановке и на всю катушку используют мои мозги. Я требую большие баксы и получаю их, но это только чтобы утереть им их вонючие носы, потому что никто не хочет поддержать меня в моих планах поставить собственный фильм. Я все еще работаю в тени Джейка, и это доводит меня до бешества. Я начинаю думать, а не лучше ли мне… – Он осекся.

– Не лучше ли тебе?..

– Взять деньги и самому сделать фильм.

– Бенджамин, но ведь это миллионы и миллионы долларов!

– Спасибо, просветила. Это просто идейка, залетевшая в мою голову от состояния беспросветной загнанности. Ладно, поглядим. Кстати, все равно мне сначала нужен сценарий, настолько сенсационный, чтобы каждая строка излучала слово «победа!» Нет желания бросить фотографию и заняться бумагомаранием?

Линдси улыбнулась.

– Нет.

– А как ты?.. Ну, продала что-нибудь из своих работ? То есть, волноваться совершенно не о чем, старина. Ты ведь только учишься своему мастерству, это требует времени.

– Кстати, о фотографиях. Бен, ты случаем не видел фоторазвертку в «Америке»? Шесть страниц черно-белых фотографий фермеров, не помнишь?

– Да, видел. Отменная вещь – и великолепный коричневый фон. Один к одному – настроение фермеров в эти трудные времена. Я не посмотрел, чья это работа, но парень явно на пути к успеху, и развертка – отличная заявка.

– Это моя работа, Бен. Фотографии и статья. Это я – Линдси Уайт.

– Ты – Линдси Уайт? В таком случае ты отличный фотограф, Линдси Уайт, черт бы меня побрал.

– Никто здесь не подозревает, кто я на самом деле.

– Ладно, я сохраню твой секрет. Можно ли сказать об этом маме?

– Разумеется.

– Она будет так горда за тебя, Линдси. Сразу хочу попросить тебя… Ты не позвонишь ей? Этот год был таким трудным для нее…

– Хорошо, я позвоню ей.

– Вот спасибо, сестричка. Боже, как это здорово! Как бы мне хотелось, чтобы ты села на ближайший самолет и… Ну, ладно, не обращай внимания. Приезжай, когда созреешь для этого. Мы будем здесь. С днем рождения, сестричка, я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Бенни, – сказала девушка. – До свидания.

Линдси медленно положила трубку и тут уже дала волю слезам. Она плакала, пока не начала болеть голова, а нос не покраснел и не распух. Это были слезы очищения, подобие весеннего дождя с грозой, смывающего пыль и сор и наполняющего мир сверкающей чистотой. Они придали ей новые силы, вернули надежду на будущее, и тяжкий груз печали был унесен их потоком и развеян потоком солнечных лучей.

Линдси глубоко вздохнула.

– С днем рождения, Линдси Уайтейкер-Уайт, – прошептала она в пустоту большой комнаты.

А потом улыбнулась.

В следующую секунду зазвонил телефон, и она небрежно сняла трубку.

– Слушаю. Алло?

– Мисс Уайт?

– Да.

– Это дежурный администратор из холла. Прибыл курьер из «Фликкер инкорпорейтед». Послать его к вам или вы предпочитаете спуститься вниз? Он говорит, что вам необходимо расписаться.

– Пошлите его наверх, пожалуйста. И спасибо вам за вашу предупредительность. Приятно знать, что вы всегда в курсе, кто и зачем находится в гостинице.

– Всегда к вашим услугам, мисс Уайт. Я пошлю курьера наверх.

– Спасибо, – сказала Линдси, кладя трубку.

Они должны были отпечатать для нее несколько свежеснятых пленок, и ей не терпелось своими глазами увидеть первые фотографии с видами Нью-Йорка и отобрать по своему вкусу те негативы, которые можно оставить.

Она думала о Дэне и о той лжи, которую успела нагородить ему. Она сказала Дэну, что не сможет пойти с ним на прогулку, потому что была совершенно выбита из колеи общением с этим парнем. О да, Дэн О'Брайен мужчина что надо. Большой, темноволосый, красивый, с глазами, которые так и искали путь к ее сердцу. Сочетавший в себе льстивость ирландца с ловкостью индейца, он жадно наслаждался жизнью, и солнце играло на его гордо откинутой назад бронзовокожей голове.

И целовался он просто божественно.

Ей хотелось видеть Дэна снова и снова, но это означало новую и новую ложь, и Линдси это ясно осознавала. От того ей стало вдруг невероятно грустно.

Стук в дверь заставил Линдси вздрогнуть и вскочить на ноги. Расписавшись в получении пакета, она дала курьеру чаевые и заперлась. Минутой позже отпечатки были разложены на кровати.

– Фантастика. Просто фантастика, – бормотала она, и сияющие глаза перебегали от одной фотографии к другой. – О-о! Ужасно. Мм, а это очень даже ничего.

В течение последующего часа Линдси переходила от одного снимка к другому, делая в блокноте пометку за пометкой: что-то надо уничтожить, а для оставшегося был намечен рынок сбыта. Она напишет сопроводительную статью, если потребуется, хотя писанина не была ее сильной стороной, и каждую строчку приходилось вымучивать.

В комнате начало темнеть, и только тогда Линдси осознала, что начисто потеряла чувство времени. Закрыв шторы, она включила настенный светильник и поняла, что проголодалась, и это вполне понятно – ее ленч состоял из шоколадного эклера.

Дэн.

Линдси взглянула на телефон. Что он будет думать, что он будет чувствовать, когда пробьет девять, а она не позвонит. Абсолютно ничего. Дэн О'Брайен – явно любимец женщин, вне сомнения, живет по принципу – «что-то теряешь, что-то находишь». В данном случае он больше выигрывал, чем терял. Нет, он просто махнет рукой на эту забавную встречу и через час навсегда о ней забудет.

Так ли?

Конечно, так!

Но ведь ему было так важно, чтобы она пообещала обязательно позвонить. Может быть, это и в самом деле ему необходимо. Боже правый! Она ведет себя как наивный ребенок. Этот мужчина всего-навсего разговорчивый повеса. Вероятно, он уже не помнит ее имени.

Но что, если он был искренен? Сидит там сейчас и ждет звонка, который никогда не раздастся?

– Я сама себя сведу с ума, – сказала Линдси вслух, все еще не отрывая взгляд от телефона. Один телефонный звонок – какая в нем может быть опасность? Она сдержит обещание, а если он почему-то еще помнит ее и начнет настаивать на встрече, можно будет каким-либо образом увильнуть. Она соврет, если в этом возникнет потребность. Опять соврет. Но так надо. Ладно, так и быть, она позвонит ему.

Линдси вытащила из сумки салфетку с нацарапанным номером его телефона, села на кровать и потянулась к аппарату, с отвращением глядя на свою чуть дрожащую руку. Потом набрала номер.

Уже на половине гудка в трубке раздался густой и глубокий голос:

– Линдси Уайт? Это ты? Если нет, то ни с кем не желаю говорить, кто бы он ни был. Это запись.

– Дэн? – на пробу спросила Линдси.

– Линдси? Черт возьми, ты. Это уже не запись. Это я, в натуре. Я боялся, что телефон будет занят в тот момент, когда ты позвонишь. – Он помолчал. – Ты позвонила.

– Ну, да… Я позвонила.

– И я чертовски рад этому. Я уже начал исходить кровавыми слезами, все больше уверяясь, что меня надули. Где ты?

Где она? Где? Она сейчас…

– Я все еще в студии, в темной комнате. Собираюсь уходить. Я устала, хочу поспать немного. День был такой насыщенный.

– Да, понимаю. Тебе минул двадцать один годик, а я влюбился. Все было грандиозно, это точно.

Линдси засмеялась и покачала головой.

– Дэн, однажды твой язычок доведет тебя до греха.

Боже, его голос был немыслим. Даже звучащий из телефонной трубки, он заставлял ее трепетать.

– Кто-нибудь решит, что ты говоришь серьезно. Не стоит тебе ходить и всех встречных женщин уверять, что ты влюбился в них с первого взгляда.

Прежде чем ответить, Дэн несколько секунд помолчал.

– Я и не хожу, – спокойно сказал он.

– Что-что?

– Я не говорю таких слов каждой встречной женщине. Я их вообще никому не говорю. Кроме тебя, Линдси Уайт.

Линдси растерянно моргнула, а сердце так и заплясало у нее в груди. Дэн вздохнул.

– Десять против одного, что ты мне не веришь. Что же, понятно. Досадно, но понятно. Полагаю, что звучит все это, как хорошо отрепетированный спектакль. Черт, ты слушаешь? Я не слышу твоего дыхания.

– Да, слушаю. – Линдси глубоко, чтоб он слышал, вздохнула.

Розыгрыш. Розыгрыш от начала до конца. Звучит очень искренне, но определенно – туфта. Зачем она говорит с этим человеком? Не хватало ей еще этих глупостей! Этой лапши на ушах. Ей не следует говорить с ним, она это ясно сознавала, но почему все же говорит с ним, понять не могла. Он натурально сводил ее с ума.

– Дэн, я…

– Линдси, знаешь, сколько времени понадобилось моему отцу, чтобы влюбиться в мою мать? Ну, конечно, откуда тебе знать. Так я тебе скажу: восемь минут. Она работала в магазинчике в канадской глуши. Он вошел туда, увидел ее и выстоял очередь, чтобы приблизиться к прилавку. На это ушло некоторое время, поэтому – восемь минут.

– Дэн, послушай, я…

– Линдси, если моя мама поверила моему папе в тот день в магазинчике, когда он сказал, что любит ее, почему же ты не веришь? Почему ты продолжаешь сводить меня с ума? Ты же стояла напротив меня, когда я увидел тебя у витрины и понял, что пропал. Ты ничего не почувствовала? Молчи, ничего не говори, я слишком чувствителен для таких ответов. Хорошо. Придется мне вернуться к самому началу.

– Притормози, – сухо посоветовала Линдси.

– Никогда. Время – это жизнь, а жизнь мимолетна. До меня это дошло, Линдси, когда я вернулся домой после нашего свидания с торжественным поеданием эклера, который в общем-то был достаточно дрянным. Так вот, на автоответчике меня ждало сообщение. Я буду подыхать от голода, но никогда не откажусь от этой машинки. И что же? Мой агент сказал, что меня зовут на роль в пьесе. Я ее читал. Там речь идет о ветеране вьетнамской войны. Война, о которой раньше вслух не принято было говорить, стала очень популярна. На главную роль приглашены три кандидата, я – один из них.

– Это замечательно, Дэн. Правда ведь? Я ничего не знаю о театральной жизни.

– Роль настолько роскошная, просто чертовски хорошая, что меня прямо-таки бьет током, как при коротком замыкании. Я хочу, чтобы ты была там завтра, когда буду убеждать их, что просто блистателен в этой роли и в любой другой.

– Ты хочешь… Но я…

– Ты нужна мне там, Линдси. Я всем нутром ощущаю, как ты мне нужна. Ты можешь сидеть себе в темноте где-нибудь в последнем ряду, а я буду играть – для тебя одной. Я забуду об этих пивных бочках с сигарами во рту из переднего ряда и буду играть для тебя. Ты придешь? Пожалуйста! Эта роль – мой шанс, она может перевернуть всю мою жизнь! Хорошо?

Да? нет? лихорадочно размышляла Линдси. Это было совершенным безумием. Либо Дэн может играть, либо нет – третьего не дано. Ее присутствие в последнем ряду ничего не сможет изменить. Но актеры порой так эксцентричны, и если он и в самом деле поверит, будто она там… Нет, категорически нет. Это всего лишь глава из учебника обольщения, называется «дай ей почувствовать, что она нужна». Она не попадется на эту удочку. Нет! Нет и нет!

– Линдси? – спросил Дэн своим глубоким и раскатистым голосом. – Ты придешь?

– Да, – сказала она еле слышным шепотом. – Дай мне адрес и назови время. Я буду там.

– Я тебя люблю, Линдси Уайт.