Он шёл мимо полок с трофеями, прямиком к дверям спортзала. Войдя внутрь, он увидел девочек, которые выгибались, кружились и растягивались на спортивных матах. Его дочь была не только первоклассным пловцом, но и чемпионкой по гимнастике. Он знал, как составляются расписания внеурочных занятий. Знал, что лучшие спортсмены делают короткую передышку после одной тренировки, а затем собираются снова, чтобы продолжить истязать свои тела и совершенствовать навыки.

Он сел на задние ряды скамеек и стал наблюдать. Это было его обычное место. Всегда. Это место было предназначено для него, даже когда он ещё не родился. Миру нужны такие отцы, которые смотрят, подбадривают и запечатляют в памяти процесс совершенствования своих дочерей.

И в то же время ему было противно находиться здесь, он чувствовал, как тот, кем он был раньше, опять начинает огорчаться и злиться. Он ненавидел сам себя и ненавидел систему, которая вынуждала этих девочек любой ценой завоёвывать награды. Его дочь ломала пальцы на руках и ногах, у неё были растяжения спины, сухожилий и мышц, ей даже приходилось лечить позвоночник. А однажды она так упала с бревна, что чуть не свернула себе шею.

Крайер закрыл глаза и увидел всю её боль и всю её гордость. Он простонал, давая выход нахлынувшим чувствам, и сам себе удивился.

Тренера по гимнастике звали Резник. Он услышал, как девочки зовут тренера Резника по имени, и увидел высокого, жилистого мужчину, который вёл тренировку. Его руки помогали маленьким гибким телам выполнять болезненные и неловкие поначалу движения.

Крайер смотрел, как Резник тренирует девочку, которой на вид было не больше девяти-десяти лет. Крайер подумал, что она ещё слишком маленькая, чтобы посвятить этому виду спорта большую часть своей жизни. Он всегда так думал. Он думал об этом каждый раз, сидя на собраниях родительского комитета, на школьных собраниях, на всех мероприятиях. Игры, отборочные соревнования, турниры, тренировки. Страдания дочери, её плач по ночам. Она жаловалась на боли в спине, будто девяностолетняя старушка. И всё же она всегда возвращалась в зал, чтобы снова мучить себя, испытывать своё тело на прочность.

Теперь он смотрел, как десятилетняя девочка изящно идёт по гимнастическому бревну, подпрыгивает и приземляется на узенькую поверхность полированного дерева, шириной не больше десяти сантиметров. Сколько раз его дочь падала с этого бревна и вновь взбиралась на него? Две тысячи раз? Пять тысяч?

Са Кок.

Без видимых усилий, девочка кружилась, прыгала и изгибалась так грациозно, что Крайер чувствовал, будто тоже двигается. Его руки были засунуты в карманы, но он слышал, как хлопает ими, слышал собственный голос, подбадривающий спортсменку, несмотря на все свои страхи и сомнения. Прыжок, приземление на бревно, затем ещё прыжок, и ещё один ‒ каждый прыжок отдавался вибрацией у него в груди.

Ска Ок.

Крайер опустил глаза и увидел, что держит в руке нож. Интересно, почему он достал его.

Саа Скоо.

Девочки продолжали выгибаться и растягиваться на матах, крутиться на перекладинах, балансировать на бревне, прыгать через коня. Бег. Прыжок. Кувырок. Подъём ‒ и… Ско Ок.

‒ Соскок, ‒ сказал Крайер.

Он увидел парня, выпрыгивающего в окно. Тот перемахнул через подоконник тем самым ловким движением, которое запечатлелось в памяти Крайера и с тех пор постоянно напоминало о себе.

Тренер по гимнастике. Резник.

Соскок.

Крайер встал со скамьи и посмотрел на него ‒ на «болтушку Кэтти» ‒ на человека, который убил его жену и дочь, а затем вонзил в него нож.