Марионетта уже не сомневалась в нежных чувствах Скютропа; и несмотря на препятствия, ее подстерегавшие, она не могла отказать  себе  в  удовольствии терзать верного обожателя и ни на  минуту  не  давала  ему  успокоиться.  То выказывала она ему  самую  неожиданную  нежность;  то  самое  замораживающее безразличие; выводила его  из  себя  притворной  холодностью;  смягчала  его любящее  сердце  ласковым  обхожденьем;  а  то  воспламеняла  его  ревность, кокетничая с сиятельным мистером Лежебоком, в котором под влиянием  ее  чар, словно бутон ночной фиалки, раскрылась жизненная сила.  Она  могла,  сидя  у фортепьян, слушать горькие упреки Скютропа; но  неожиданно  прерывала  самые пламенные его излияния и совершенно сбивала его с мысли, вдруг проходясь  по клавишам в рондо аллегро и замечая:

- Не правда ли, как мило?

Скютроп негодовал; а она отвечала ему пением:

- Zitti, zitti, piano, piano, Non facciamo confusione {Тише, тише, не шумите, чтобы он не догадался} - или другой, столь же легкомысленной выходкой; Скютроп, сам не свой от гнева, бросался  от  нее  прочь,  запирался  у себя в башне и отрекался от нее и от всего  ее  пола  -  навсегда;  и  возвращался  к ней, непреложно призываемый запиской, полной раскаяния и обещаний исправиться. Замысел Скютропа обновить мир  и  отыскать  семь  своих золотых светильников развивался очень медленно из-за этих треволнений.

Так проходил день за днем; и мистер Сплин начинал уже  тревожиться,  не получая известий от мистера Гибеля, когда  этот  последний  однажды  вечером ворвался в библиотеку, где собрались хозяева и гости, с криком:

- К вам сошел дьявол в сильной ярости! - Затем он увлек мистера  Сплина в соседний покой и, переговорив наедине, оба вернулись  к  гостям  в  полном смятении, никому, однако же, не объясняя его причины.

На другое утро, чуть свет, мистер Гибель отбыл. Мистер Сплин весь  день тяжко вздыхал и никому не говорил ни слова. Скютроп, как всегда, повздорил с Марионеттой и, смертельно уязвленный, заперся у  себя  в  башне.  Марионетта утешалась игрой на фортепьянах и пением  арий  из  "Nina  pazza  per  amore" {Нина, или Безумная от  любви},  а  его  сиятельство  мистер Лежебок вслушивался в сладостные звуки, распростершись на  софе  и  держа  в руке книжку, в которую то и дело заглядывал.  Его  преподобие  мистер  Горло приблизился к софе и предложил партию на бильярде.

Его сиятельство мистер Лежебок: Бильярд! Право же, я бы с радостью. Но я так  изнурен,  я  не  вынесу напряженья. Не помню, когда я мог себе это позволить. (Звонит в колокольчик, входит Сильвупле) Сильвупле! Когда я в последний раз играл на бильярде?

Сильвупле: Шетырнасатого декабра прошлого года, мосье. (Кланяется и уходит)

Его сиятельство мистер Лежебок: Ну вот. Тому уже семь месяцев. Вы сами понимаете,  мистер  Горло;  вы понимаете, сэр. У меня расстроены нервы, мисс О'Кэррол. Врачи  шлют  меня  в Бат, иные рекомендуют  Челтнем.  Надо  бы  попробовать  то  и  другое,  если позволит сезон. Сезон, понимаете ли, мистер  Горло,  сезон,  мисс  О'Кэррол, сезон - это все.

Марионетта: А здоровье - это кое-что. N'est-ce pas {Не  так  ли},  мистер Горло?

Его преподобие мистер Горло: Положительно, мисс О'Кэррол. Ибо,  сколько  б  ни  спорили  мыслители относительно summum bonum {высшего Блага}, никто из  них не станет отрицать, что прекраснейший обед есть вещь прекраснейшая.  Но  что такое прекрасный обед без  прекрасного  аппетита?  И  отчего  же  происходит хороший аппетит, как не от хорошего  здоровья?  Ну,  а  в  Челтнеме,  мистер Лежебок, у всех прекраснейший аппетит.

Его сиятельство мистер Лежебок: Логичнейшее рассуждение, мистер Горло; какая стройность. Я и  так  уж всерьез подумывал о Челтнеме; идея глубоко меня захватила. Я думал о  нем... погодите-ка - когда же это я о нем думал? (Звонит в колокольчик,  появляется Сильвупле) Сильвупле! Когда я думал ехать в Челтнем и не поехал?

Сильвупле: Двасать перво юля, прошлым летом, мосье. (Сильвупле уходит)

Его сиятельство мистер Лежебок: Ну вот. Бесценный малый,  мисс  О'Кэррол,  просто  бесценный,  мистер Горло.

Марионетта: В самом деле. Он служит вам ходячей памятью и как живая  летопись  не только действий ваших, но и мыслей.

Его сиятельство мистер Лежебок: Превосходное определение, мисс О'Кэррол, превосходное, честное слово! Ха! Ха! Ха! Смех - приятное занятие, только мне вредно напрягаться.

Принесли пакет для мистера Лежебока; он был доставлен с  нарочным.  Был призван Сильвупле и распечатал пакет. Там  оказались  новый  роман  и  новая поэма, давно и с трепетом ожидаемые всей светскою читающею публикой;  а  еще свежий нумер популярного журнала, коего издатели снискали  милости  двора  и крупный пенсион беспорочной службой Церкви и государству. Когда Сильвупле ушел, явился мистер Флоски и с интересом стал осматривать литературные новинки.

Мистер Флоски (листая страницы): "Тумандагиль", роман. Гм. Ненависть, мстительность,  мизантропия и цитаты из Библии. Гм. Патологическая анатомия черной  желчи.  Так...  "Пол Джонс", поэма. Гм. Понимаю. Пол Джонс, прелестный  и  восторженный  юноша... разочарованный в лучших чувствах... становится пиратом с тоски и от  величия души... режет глотки многим мужчинам, покоряет сердца  многих  женщин...  и, наконец, вздернут на нок-рее!  Развязка  весьма  искусственна  и  непоэтична. "Даунингстритское обозрение". Гм. Первая статья. "Ода к  "Красной книге"", Родерик Винобери, эсквайр. Гм. Разбор собственного  сочинения. Гм-м.

(Мистер  Флоски  молча  просматривает  остальные  статьи   в   журнале; Марионетта листает роман, а мистер Лежебок  поэму) 

Его  преподобие  мистер Горло: Вы такой светский молодой человек  и  такого  высокого  рода,  мистер Лежебок, а тем не менее весьма прилежны.

Его сиятельство мистер Лежебок: Прилежен! Вы изволите шутить, мистер Горло. Какое  же  может  быть  у меня прилежание? Образование  мое  уже  закончено.  Но  есть  модные  книги, которые нельзя не прочесть, потому что все о них говорят; а в остальном я не больший охотник до чтения, чем,  извините  мою  смелость,  вы  сами,  мистер Горло.

Его преподобие мистер Горло: Отчего же, сэр? Не могу сказать, чтобы я уж очень любил книги; однако ж я и не то чтобы вовсе никогда ничего не читал. Прочитать  иной  раз  вслух занимательный рассказец или поэмку  в  кругу  дам,  занятых  рукоделием,  не значит еретически употребить свои голосовые данные, сэр. И мне кажется, сэр, мало кто с таким достойным  Иова  долготерпеньем  сносит  вечные  вопросы  и ответы, которые так  и  сыпятся  вперемежку  в  самых  интересных  местах  и нагнетают напряженье.

Его сиятельство мистер Лежебок: А часто и создают напряжение там, где у автора его незаметно.

Марионетта: Надо мне как-нибудь в  плохую  погоду  испытать  ваше  долготерпенье, мистер Горло; а мистер Лежебок назовет нам новейшую из новинок, которую  все читают.

Его сиятельство мистер Лежебок: Вы получите ее, мисс О'Кэррол, во всем  блеске  новизны;  свеженькую, как спелая слива, только с ветки, вся в пушку;  вы  получите  ее  почтой  из Эдинбурга с нарочным из Лондона.

Мистер Флоски: Эта жажда новизны губит литературу. Кроме моих  произведений  да  еще кое-кого из моих друзей, все, что появилось после  старика  Джереми  Тэйлора, никуда не годится; и, entre nous, лучшее в книгах моих друзей написано либо придумано мною.

Его сиятельство мистер Лежебок: Я глубоко чту вас, сэр. Но, признаюсь, книги нынешние  созвучны  моим чувствам. Будто восхитительный северо-восточный ветер, отравляющий  мысль  и душу, прошелся по их страницам; чарующая мизантропия и мрачность доказывают, сколь ничтожны деятельность и добродетель, и окончательно примиряют  меня  с самим собою и моим диваном.

Мистер Флоски: Совершенно верно, сэр. Нынешняя литература - северо-восточный  ветер, губящий души. И должен признать, в том немалая моя заслуга.  Чтобы  получить прекрасный плод, надобно  погубить  цветок.  Парадокс,  скажете  вы?  Вот  и прекрасно. Подумайте над ним.

Беседа была прервана появлением мистера Гибеля. Он показался в  дверях, весь покрытый грязью, проговорил:

- К вам сошел диавол, - и тотчас исчез.

Дорога, соединявшая Кошмарское аббатство с цивилизованным  миром,  была искусственно поднята над уровнем болот  и  шла  сквозь  них  прямой  чертой, насколько хватал глаз; а по обеим сторонам ее тянулись канавы, причем воду в них совершенно скрывала водная растительность. И в одну из этих канав, из-за странного поступка лошади,  прянувшей  от  ветряной  мельницы,  опрокинулась бричка мистера Гибеля, которому пришлось в глубокой тоске выпрыгнуть в окно. Одно колесо сломалось;  и  мистер  Гибель,  предоставя  форейтору  доставить экипаж до Гнилистока, чтоб там починить его и почистить,  пешком  отправился назад к аббатству, сопровождаемый слугою с сундуком, и всю  дорогу  повторял свое любимое место из Апокалипсиса.