Плод сотрудничества с Арманом Рато – интерьер на улице Барбе-де-Жуи, где мечты Жанны воплотились в бронзе на века.

На выставке 1925 года произошло объединение двух личностей, двух миров, двух мировосприятий, но коммерческий союз между кутюрье и дизайнером исчерпал себя. Творчество Рато, возможно по причине все повышающейся цены, оставалось неизвестным большинству клиентов кутюрье. Предприятие «Ланвен декорасьон» долгое время не интересовало знаменитых парижских декораторов: Рульман, поздравляя Жанну Ланвен с награждением орденом Почетного легиона, мог безмятежно наслаждаться.

Без особенных переживаний или раздражения Жанна закрыла это предприятие. В том же самом здании, где находилось «Ланвен декорасьон», она открыла новое дело – магазин товаров для мужчин. Совершенно ясно, что для нее деловая сторона имела абсолютный приоритет перед поэтическими чувствами и художественными амбициями. Тем не менее стоит признать, что предприятие было смелым: Дом Ланвен стал первым из всех французских домов моды для женщин, где открылся отдел мужской одежды. Это позволяло одеваться там целым семьям, поскольку детский отдел работал уже давно.

Мужская линия очень удачно дополняла ассортимент ателье, да и появившиеся духи марки Ланвен стали известны по всему миру. Превращение Дома Ланвен в акционерное общество в 1927 году с тремя коммерческими отделениями – Haute couture, «Мужская одежда, костюмы и сорочки» и «Парфюмерия» – означало переворот в мире моды.

Фантазии для месье

До 1926 года Жанна не продавала одежду для мужчин, не считая разве что костюмов для посвящения в члены Академии и нескольких мундиров для появления при дворе.

Тем не менее, среди ее вырезок, еще до войны 1914 года, много картинок, на которых модницы и модники изображены вместе, что показывает ее интерес к объединению отделов для мужчин и женщин под одной крышей. Некоторые страницы альбомов с картинками посвящены исключительно мужской моде, старинной и современной, для города или для охоты. Если старинные костюмы, возможно, питали воображение кутюрье, помогая придумывать модели для женщин, то современная одежда очевидно интересовала, словно она еще тогда готовилась создать свою линию одежды для мужчин.

Откуда взялось это неожиданное решение запустить отдел одежды исключительно для мужчин? Несомненно, к этому привела цепочка счастливых случайностей. По соседству, на улице Фобур Сент-Оноре, 15, пустовали роскошные помещения, широкие витрины которых словно ждали, когда ими займутся дизайнеры. Среди ее родственников был прекрасный кандидат в помощники, которого она бы хотела всегда иметь рядом, племянник Морис Ланвен, до этого работавший в «Ланвен декорасьон». Жанна уже имела случай убедиться в его прекрасной интуиции, аккуратности в делах и точности. Именно ему она и доверила управление новым отделением, которое вскоре еще больше укрепило репутацию Дома Ланвен и прославило его имя, только теперь в области моды для мужчин.

Конечно, к тому моменту и в Европе, и в Соединенных Штатах уже царила совершенно другая атмосфера, чем после Первой мировой войны. Мода развивалась, и мужской костюм стал более замысловатым и изысканным. К тому же менялся стиль отношений между представителями разных полов, мужской и женский миры становились все ближе. Упрощение кроя, разнообразие моделей, воротников и галстуков, даже изменение некоторых правил этикета – все создавало условия для буйства фантазии в мужской одежде. Новый простой стиль возник во многом благодаря распространению спортивной одежды: мужская мода до 1930 года в основном приходила из Англии, но теперь начинает активно развиваться в Америке.

Новые виды спорта требовали другого костюма, вполне стандартного – блейзер и бриджи – и мягких неброских тканей – легкий тонкий лен. Простота и удобство стали синонимами элегантности. Наконец, Голливуд уже завладел умами зрителей, а американские актеры продвигали эти модные тенденции по всему миру.

Запустив линию спортивной одежды, Жанна показала, насколько хорошо она ориентировалась в современном мире и быстро улавливала новые веяния. Начать работать в мужской моде ей было легче, потому что в женских спортивных коллекциях крой некоторых моделей уже приближался к стилю унисекс, например комбинезоны или комплекты из курток с брюками для прогулок по горам.

Она обратилась к новой публике, и задачей Мориса Ланвена стало открыть для этой всегда строгой и взыскательной аудитории классические основные черты Дома Ланвен: идеальный крой, совершенство деталей, разнообразие цвета, в котором отдельное место всегда занимала гамма синего.

«Априори ничего не могло быть упущено в мужском костюме (…), если он создавался гением Жанны Ланвен», – заметил писатель Патрик Моррис. За исключением академиков и, возможно, военных, мужчинам не требовалась вышивка и аппликации. В этом тетя и племянник полностью соглашались друг с другом. Их стратегия предполагала некоторую сдержанность фантазии, позволяя себе в мужской линии лишь намек на ту отделку, которой славились женские наряды.

Чтобы сделать силуэт традиционного строгого костюма легче и изящнее, они выбирали ткани необычного рисунка. В то время как длина пиджака, число пуговиц, величина воротника и лацканов, короче говоря, почти весь костюм оставался верным привычному крою, расцветка могла быть неожиданной.

Например, журнал для мужчин «Адам» отмечал, что у Ланвен «после моды на костюмы в полоску пунктиром, некогда такие популярные, предлагают ткани в диагональную полоску, очень четко прорисованную светлым на темном серо-синем фоне, что создает ощущение рельефности ткани. Талия в костюме немного поднята».

После того как они изменили традиционный рисунок ткани, Жанна и Морис расширили выбор самих тканей, а затем настолько отважились раздвинуть границы общепринятого, что в летних комплектах полностью отказались от традиционных материалов. «Комбинированные» костюмы, то есть брюки и пиджак из разной материи, стали особенностью мужской линии Дома Ланвен. Они шились из льна или шерсти, как две модели 1937 года, которые восхвалял «Адам»: «Первый костюм: пиджак из натурального узорчатого льна, очень приятный на ощупь, прямой формы с тремя пуговицами, без воротника и лацканов, с тремя карманами, и белые брюки со свободными складками, небрежно подвернутые. Второй костюм – это прямой спортивный пиджак из твида “пепита” с крупными квадратами (а) и брюки из серой фланели».

Воображению не было границ и в том, что касалось галстуков, шелковых платков для пляжа или занятий спортом, запонок, плетеных кожаных поясов и других бесполезных и очаровательных аксессуаров. В этой области кутюрье и ее племянник использовали все возможности своих ателье. Дом Ланвен предлагал даже разнообразные комплекты носков с вышитой каймой и карманных платков, которые были очень хорошо приняты клиентами. Это расширило поле деятельности, добавляя к производству мужских костюмов и спортивной одежды нижнее белье и акссесуары, что позволяло и в мужском гардеробе использовать украшения и вышивки, чем особенно славился Дом Ланвен.

Основные усилия и море фантазии Жанна и Морис обрушили на несколько очень важных для мужчин квадратных сантиметров ткани – галстук. Важность галстука для мужского костюма тем более велика, что это почти единственный общепринятый мужской аксессуар и украшение. Изобрести не просто бант, а особенный вид галстука – редкая честь для кутюрье. Морис Ланвен руководил отделением Lanvin Homme до самой своей смерти в 1961 году. Он начал свою карьеру в этой области с того, что разработал оригинальную модель галстука «с набивным орнаментом» вместо традиционных галстуков, сшитых из материи с повторяющимися через равные промежутки линиями. Его галстук – уникальный изысканный и неизменный предмет мужской моды – стал еще и особым аксессуаром, поскольку его можно часто менять по своей прихоти.

Идеальный клиент

Посвященная мужчинам линия появилась в 1926 году и быстро завоевала благосклонность модной прессы, по заслугам получив статус лучшей в обеих категориях: повседневный и вечерний костюм. В 1929 году, согласно журналу «Адам», Ланвен уже не довольствовалась репутацией лучшего ателье одежды в Париже, она предлагала еще и роскошное нижнее белье, воротнички, белые манишки и галстуки.

Теперь пресса и реклама использовались вовсю, шли в ход все психологические рычаги влияния на покупателей. Мы уже видели, как в La Gazette de Bon Ton работал прием обращения к женщинам на примере бесконечного диалога матери и дочери, о котором мечтала Жанна. Продолжая эту игру, или она, или ее племянник Морис организовали презентацию мужских моделей в журнале «Адам» таким образом, что они шли в паре с женскими, этакий вариант «Ланвен для пар». Рынок женской и мужской моды основывался на определенных традициях – сначала две, а потом четыре коллекции в год, и ежедневные дефиле; немного меньше разнообразия в моделях, чем прежде, меньше шоу в расчете на клиентов. Но создание женской спортивной одежды сделало возможным, что специфические правила традиционной моды изменились, и показы мужских и женских моделей проводились совместно. Женщина больше не воспринималась как воздушное эфемерное и хрупкое существо, дамы активно занимались спортом и наравне с мужчинами наслаждались пляжным отдыхом и походами в горы: «Мода на водные виды спорта заставляет нас искать подходящий гардероб.

Вот решение от Ланвен: куртка очень удобного покроя из жатого шелка, новой ткани, очень подходящей для жарких летних дней. Его легкость и приятная текстура соблазнят даже самых аскетичных и строгих людей. К нему хорошо подойдут брюки из серой фланели в большую клетку. А пассажирке яхты Ланвен предлагает черный льняной жакет, верх и спина которого сшиты из черной кожи, с большими перламутровыми пуговицами, юбку из серой фланели и берет из черного фетра, украшенный черной лакированной окантовкой», – читаем подпись в майском номере журнала «Адам» за 1935 год под большой фотографией, сделанной Роджером Шаллем на фоне моторного катера.

Клиентура Lanvin Homme была самая избранная. У Ланвен одевался самый необычный интеллектуал того времени, оригинал и модник барон Сацума Ироначи, японский аристократ и богатый промышленник. Он родился в 1901 году и прославился как меценат востоковедения в Бельгии, где основал кафедру востоковедения «имени Барона Сацумы» в университете Лувена. Во Франции он финансировал Дом японской культуры в университетском городке Парижа. Когда в 1929 году строительство здания кафедры было закончено, был устроен грандиозный прием в «Ритце» на триста приглашенных, который барон торжественно открывал в темно-синем фраке марки Ланвен.

Среди тех, кто частенько наведывался на улицу Фобур Сент-Оноре, 15, чтобы заказать сорочки и галстуки, выбрать джемпер, пройти очередную примерку костюма, значатся текстильный фабрикант Швоб д’Эрикур, писатели Шарль Эксбрайа, Жером Таро и Эрих Мария Ремарк, драматург Анри Бернштейн, оперный певец Жорж Тилл и политики Рене Коти, Пьер-Этьенн Фланден – премьер-министр в 1934 году, и Рауль Дотри – ставший министром вооруженных сил в 1939 году, господа Пежо – промышленники, Вильденштейн – торговец картинами, и т. д.

Аромат haute couture

Одновременно с запуском линии для мужской части покупателей Дом Ланвен решает предложить еще один вид товаров, который был только косвенно связан с модой: женское очарование воплощалось теперь и в невидимой элегантности духов.

В то время духи уже не были в исключительном ведении аптекарей, как раньше. Получать базовые эссенции и экстракты уже не было самым важным в парфюмерном деле, теперь все усилия были направдены на изобретение новых ароматов.

Современные технологии смешивания и фиксации запахов, недавно появившиеся способы имитации, синтезирования или усиления запаха благодаря молекулам альдегидов, использовавшихся с 1903 года, гарантировали стабильность дозировки и палитры. Аромат можно было легко повторить, это способствовало тому, что парфюмерия стала превращаться в искусство: оригинальные комбинации запахов считались истинными творениями мастеров.

В годы, предшествовавшие мировой войне, Жанна Ланвен наблюдала, как парфюмерные бутики превращались в империи – Haubigant, Coty, Guerlain… На флаконах имена цветов уступили место совсем другим надписям, похожим на названия романов, рассказывающих истории о далеком Востоке или загадочной печали: «Букет царевны», «Старинная амбра», «Китайские ночи», «После дождя». В самом начале века у Coty появились духи на синтезированной основе, например «Роза Жакмино» и «Орегано». В 1911 году Поль Пуаре стал первым кутюрье, который занялся производством парфюмерии и создал торговое предприятие, где продавал духи, – «Розин». Он открыл лабораторию в Париже, завод в Курбевуа, наконец, стекольный завод и фабрику картонных упаковок и лично участвовал в процессе, от пристального наблюдения за изощрениями химиков вплоть до выбора названия и формы флаконов.

Кофр для духов Поля Пуаре, 1910-е годы.

Фонд А. Васильева

Но успех его оказался непрочным. После войны вкусы изменились, тяжелые ароматы больше не нравились. Романистка Колетт, поклонница духов Ланвен, подробно описывала, в чем было их превосходство над всеми остальными: «У меня было время изучить разные духи, и я предпочитаю Marechal с кориопсисом. Иллюзорная брутальность и грубоватость прошедшей войны диктовала женщинам склонность к резким запахам духов, сделанных по примитивной рецептуре, ужасных духов, которые я бы назвала как-нибудь вроде “удар дубиной”, или “быка наповал”, или “бить наотмашь”. Не один раз такие запахи отбивали у меня аппетит в ресторане или портили вечер в театре. К счастью, дурной вкус во Франции не выживает. Такое французское искусство, как парфюмерия люкс, достигло в наши дни совершенства».

По следам Пуаре, в 1921 году Габриель Шанель запустила свои духи «№ 5», как изящный подарок своим клиентам. Вскоре аромат был коммерциализован, организовано независимое торговое предприятие, которое занималось продажей духов Chanel № 5. Это квинтэссенция искусства и опыта Габриель.

Аромат ириса и майской розы, оставляющий шлейф, когда женщина проходит мимо… и все благодаря дару интуиции и расчета. Конечно, все началось с мастера, работавшего в Грассе, Эрнеста Бо, он и создал эту смесь ароматов, но потом уступил формулу. Но разве это важно? У Шанель было имя, и аромат в честь этого имени. На такую смелость не решился Пуаре – дать свое имя и одежде, и духам. С этого момента стиль Дома моды мог бы проникать всюду невидимо, неуловимо и неосязаемо.

Жанна тоже решила попробовать себя на этом поприще.

Как и Шанель, она не разбиралась в парфюмерии, даже не знала технологию получения эссенций, поэтому обратилась к таинственной Madam Zed. Без сомнения, это были всего лишь инициалы: эта достойная старая дама, русская по происхождению, работавшая на дому на улице Кастильоне, прекрасно знала не только дворцовый этикет старой Европы, но и алхимию ароматов. Она создала эссенцию буквально «в ложке», в очень ограниченном количестве. Идея была в том, чтобы сопровождать одежду марки Ланвен определенным ароматом, который бы дополнял модель, становясь завершающим штрихом к образу. Таким ароматом в 1923 году стала смесь ириса и фиалки, этими духами мадам Ланвен останется верна навсегда – Irise. Название напоминало и о цветке, из которого изготовлена эссенция, и о цвете Дома Ланвен, доминировавшем тогда в коллекциях с перламутром и зеркальным орнаментом.

В следующем году мадам Зед помогали трое молодых людей, Поль Вашер, Юбер Фрейсс и потом Андре Фрейсс. Им удалось создать первый парфюмерный хит Дома Ланвен Mon Peche – ароматы гардении, гелиотропа, ванили и туберозы.

В Соединенных Штатах он появился под названием My sin, это название потом прижилось и во Франции. Вскоре мадам Зед заменил Андре Фрейсс, нанятый в 1925 году, именно он стал самым знаменитым «носом» Дома. Ритм был установлен.

В течение двух лет каждая коллекция сопровождалась рождением новых духов и туалетной воды. Для линии Sport появились духи Apres-Sport и Cross-Country. Потом появились духи, выражающие состояние души, – Comme-ci comme ca, J’en raffole и духи-фантазии – «Нив Нал», «Кара-Денун», «Лайэя», «Догаресса», «Апельсиновый сад», «Испанская герань»… Ароматы производились как в виде духов и туалетной воды, которые наносились на кожу, так и в виде спреев для комнат и отдушек для белья и одежды, как делалось в былые времена. Например, «Испанскую герань» рекомендовалось «распылять в комнатах для ароматизации и очищения воздуха». В описаниях царила неопределенность: рекламные анонсы новых духов публиковались регулярно, но были очень непоследовательными, например My sin предлагался «всем женщинам, ведущим активный образ жизни и обожающим путешествия», но одновременно о нем писали как о «нежных духах, сочетающих ароматы гардении, гелиотропа и туберозы, для юных “дебютанток”, выходящих в свет». Описания мало сочетались друг с другом.

Рекламный плакат духов My Sin от парфюмерной фирмы Жанны Ланвен, 1950-е годы

В 1925 году духи перестали быть частью глобальной концепции стиля, который Ланвен будет оттачивать в последующие годы.

Обитель ароматов

Плохие воспоминания об истории с Lanvin Decorations были еще живы, но Жанна продолжала считать, что в той красоте, которую она создает, должен быть скрыт смысл. Духи Arpege, с триумфом запущенные в продажу в 1927 году, станут венцом ее усилий и настоящим произведением искусства в моде. Это был плод совместной работы парфюмера Андре Фрейсса, художника Поля Ириба и Рато. На самом деле решение соединить архитектурно совершенный флакон с не менее идеальным ароматным содержимым пришло не сразу. Знаменитый «шар», черный или золотой, не был придуман и разработан специально для Arpege: все духи Ланвен с 1925 года разливались по таким флаконам.

Дома моды «Ланвен», 1927

Мысль Рато о шаре не была оригинальной. В 1911 году Пуаре использовал прозрачный стеклянный шар с золотой окантовкой для своих духов Mea Culpa, а в 1924 году Лалик придумал для первых духов Ворта Dans la nuit флакон из синего стекла с выпуклыми звездами. Сфера хорошо ложилась в ладонь, словно продолжая естественный изгиб руки, и напоминала округлость живота или форму Земли, вызывая ассоциации с геометрическим совершенством во Вселенной и тайной рождения.

Оригинальность флакона Ланвен в том, каков был флакон на ощупь: он был совершенно гладкий, темный и таинственный, его простота казалась абсолютно совершенной, здесь не требовалось никаких дополнений. Упаковка называлась «флакон-шар».

Никаких сомнений, что Жанна Ланвен лично выбрала эту форму, достаточно только вспомнить коллекцию стеклянных пресс-папье в виде шаров, которую она собирала со страстной увлеченностью.

Флакон-шар – это само совершенство, одновременно редкое и очень дорогое. С 1926 года туалетная вода стала предлагаться не только в круглых флаконах, но еще и в конических или квадратных, которые были вполовину дешевле. Круглый флакон первоначально был задуман как шар из черного стекла, потом их появилось огромное количество разной цены и с разным содержимым, прозрачных, золотых и даже из голубого фарфора специальной серии «исключительно для “Лайея” и “Догарессы”, выпущенных Национальной мануфактурой в Севре». Выпуск ограничивался ста десятью экземплярами из стекла амарантового цвета и семисот тридцатью – из синего стекла, как написано в одном из самых старых, известных нам рекламных буклетов, датированном 1926 годом. Два варианта крышки, клубничного и дынного оттенков, добавляли упаковке сочности цвета. Ограниченное количество некоторых вариантов словно повторяло характер роскошных и редких моделей от Ланвен, при этом цена между флаконом-шаром золотого цвета, черного с золотом или белого с золотом очень разнилась, а цена на духи специальной серии была выше сразу в четыре раза.

Жанна никогда ничего не меняла в круглых флаконах, ни черных, ни золотых, а вот квадратные и конические имели несколько вариантов. Не стоит при этом удивляться, что такие разные духи, как знаменитая La Dogaressa и прагматичная Géranium d’Espagne, разливались в одинаковые флаконы: так было принято. Знаменитейшие в истории парфюмеры, такие как Герлен, всегда так делали, представляя L’Heure Bleu, Fol Arome и Mitsouko в одинаковых флаконах с крышечкой в виде перевернутого сердца. От других домов моды Ланвен отличало то, что на самых дорогих флаконах – в форме шара – не было написано названия духов, его можно было прочесть только на этикетке, приклеенной внизу флакона, зато шары различались по цвету.

Квадратные же флаконы были все одинаковые, различались только этикетки. Стеклянным флаконом-шаром Дом Ланвен создал совершенно определенный и устойчивый образ.

На этом флаконе совершенной формы тонкими золотыми линиями был нанесен рисунок. Иногда рисунок был сделан черным на золотом фоне или золотом на прозрачном стекле. Потом его можно было увидеть на упаковках всех косметических средств марки.

Дома моды «Ланвен», 1920-е годы

Он стал образом марки, а однажды превратился Логотип в ее официальный логотип – окончательно утвержден в 1954 году.

Этот известнейший рисунок женщины с ребенком – произведение иллюстратора и костюмера Поля Ириба. Он повторяет силуэты самой Жанны и ее дочери Маргерит с фотографии 1907 года: обе наряжены для какого-то праздничного вечера, на каждой шляпка в форме тиары, у матери она украшена искусственным пером, в виде плюмажа. Они держатся за руки, а полы платьев вздымаются вверх так, что кажется, будто они образуют круг вокруг фигур. Круг был завершен: сначала у нее была Ририт – кукла, потом Маргерит – модель, наконец, Мари-Бланш – муза.

Жанна показывала, что значил образ матери для ее Дома моды. Изображение стояло как бы на постаменте из надписи Jeanne Lanvin, иногда Lanvin Parfum, например, на изящных деревянных бутылочках с тальком, покрытых черным лаком, и на замысловатых, из черного бакелита, тюбиках с губной помадой.

Как всегда и уверенность, и гибкость в выборе материалов, и бесконечная верность образу двух танцующих женских фигур – матери и дочери. На программках театральных пьес, где играли звезды в костюмах от Ланвен, тоже стояла эта эмблема. Она стояла и в колонтитулах на листах почтовой бумаги Дома Ланвен. С тех пор логотип марки известен всем.

Arpege, My Sin, Pretexte [538]

My Sin и другая туалетная вода с освежающим бодрящим ароматом – Ou Fleurit L’Oranger, Geranium d’Espagne пользовались большим успехом. Но Жанна добивалась не просто хорошего спроса, она хотела получить узнаваемый, ни на что не похожий аромат, образ женственности, выраженный и в одежде, и в духах… Логотип и форма флакона были придуманы уже в 1925 году. Теперь оставалось только найти упоительный аромат. Образ женщины, одевающейся у Ланвен – одновременно юная нежная девушка и озорная хулиганка, – это вариация на одну и ту же тему: Ририт, ставшая графиней Мари-Бланш де Полиньяк. Ей скоро должно было исполниться тридцать лет, она блистала в свете и на сцене. Подарок, который ей приготовила мать на юбилей, – концентрат воспоминаний дивной чистоты.

В отличие от матери, у Маргерит не было детей от первого брака. Жан де Полиньяк понимал ее, разделял ее образ мыслей и принимал стиль жизни. У этой пары не было и не будет детей. Маргерит – уже не девочка, а женщина, чьей судьбой материнство не стало, посвящены новые духи, выпущенные Ланвен в 1927 году.

Эти духи должны были быть совершенными. Первая задумка принадлежала Фрейссу, а потом над ними работали еще пять лет. Существует множество историй и анекдотов об их создании, как суровая Жанна в поисках идеала отвергала все предлагаемые варианты, жестко их критикуя, до тех пор, пока однажды во время очередной пробы неожиданно не замолчала.

Мадам Ланвен не сказала ни слова, не сделала ни одного замечания. Понравилось ли ей? «Если я ничего не говорю, это значит, что все подходит». В реальности, возможно, все произошло менее театрально, по крайней мере, если верить рассказам Андре Фрейсса, который все же четверть века работал с Хозяйкой. Когда он только начал работать в Доме Ланвен, Фрейсс пришел к ней показать свои пробы. Жанна приняла его благосклонно. Он стал объяснять смысл своих экспериментов и цель поисков, но она его прервала словами: «Бесполезно спрашивать моего мнения, я лишена чувства обоняния и не ощущаю почти никаких запахов.

Вы же здесь парфюмер, вот вы и будете делать мои духи».

Из чего же состояла та эссенция? Фрейсс повторил основу восхитительных духов Chanel № 5, использовал альдегиды, чтобы воспроизвести нотки ландыша и сирени: эти эфирные масла невозможно получить из цветов. Он создал духи с верхними нотами эспериде, средними (основными) цветочными нотами и глубокими древесными. Сандал, пачули, ветивер составляли основу, на которую были нанесены арабески розы, жасмина, туберозы, ландыша и штрихи бергамота.

Существует легенда о том, как родилось название и как оно связано с Мари-Бланш. Вроде бы, войдя в комнату, где проходили пробы новых духов, пианистка воскликнула: «Просто арпеджио!» Как и музыкальное арпеджио, духи обволакивают вас многоуровневыми ароматами, которые постепенно складываются в единую гармонию. Итак, идеальные духи найдены и, заключенные в сферический флакон, замыкают круг. Та, кому они посвящены, та, чей танцующий силуэт изображен на флаконе, наделила их ключевым смыслом, дала им музыкальное имя и отправила в мировое странствие.

С тех пор духи стали частью образа Дома Ланвен. Идеальная женщина, которую они воспевали, перестала быть молоденькой эмансипированной девушкой, теперь таким идеалом была каждая женщина, изменчивая и единственная в своем роде. Разнообразие духов и ароматов – это не умножение предлагаемых красивых образов вокруг одной очень четкой линии: стильное платье или оттенки синего цвета Ланвен.

Теперь это совершенно разные образы и стили для совершенно разных женщин.

После Arpege Жанна выпустила на рынок еще пять видов духов и два вида туалетной воды, каждый из которых подходил определенному физическому типу и соответствовал определенному времени суток. Мода теперь с готовностью шла навстречу потребностям женщин.

Духи Дома моды «Ланвен»

L’Ame perdue и Petales froisses, появившиеся в 1928 году, были похожи на Mу Sin и Geranium d’Espagne. Еще через пять лет, в 1933 году, был создан восхитительный Scandal, за ним Rumeur – в 1934-м и Pretexte – в 1937-м. Из ароматов времен Мадам Зед продолжали выпускаться только Mу Sin. Каждые духи отличались скорее своим характером и образом, чем сочетанием эссенций: Arpege обещал «перенести на высоты красоты и роскоши», Mу Sin был «нежным и деликатным», Scandal предназначался «специально для брюнеток», Rumeur чудесным образом «сочетался с мехом», а Pretexte – с ароматом розы и жасмина – идеален для женщин «с характером и шармом». Несмотря на эти четкие образы, можно было выбрать упаковку сразу из четырех или пяти разных ароматов, что делало духи похожими на одежду, которую мы меняем в зависимости от времени суток.

Несколько капель на запястье могли изменить характер, образ, настроение, сделать вас веселой, увлеченной спортом авантюристкой или роковой женщиной.

Последний аромат от Ланвен Pretexte – легендарные «весенние духи», назывались так не только из-за цветочных ноток розы и жасмина, это любимые духи дорогой Ивонны Прентам, которая перед войной стала воплощением этих духов, что актрисам так легко удается.

Автобиография в духах

Придумать название духам не так сложно. Название – это конкретизация воспоминаний и ассоциаций, и здесь Жанна знала, что есть связь между духами и моделями платьев, в этом видна стратегия Дома. Кстати, о духах других марок: Жанна в прошлом брала названия известных духов, придуманные другими, для своих моделей, например в 1921 году – Pretexte Nuit de Chine Пуаре, в 1926-м – Mitsouko Герлен. Связь духов с моделями одежды видна и у Ланвен: модели часто носили то же имя. Например, My Sin – это еще и белая пижама, с розовыми, черными и золотыми вышивками по краям. Дата появления модели на подиуме совпадает с датой выпуска в продажу духов: это уже «стратегия маркетинга».

Духи Scandal Дома моды «Ланвен»

В Доме Ланвен Arpege – это ключ ко всем дверям, идеальное название, заставляющее ту, которая пользуется этими духами, вспоминать пианистку – едва уловимое воспоминание, едва ощутимое чувство, как музыка… Это позволяло Жанне открыто прославлять дочь, свою музыкальную музу, но кроме всего прочего, тут скрывалась та часть жизни Жанны, о которой обычно не говорили. Стоит поменять всего одну букву – и название меняется, из аrpege превращаясь в arpette.

В каком-то смысле, не явно, все названия духов Ланвен отражают некий фрагмент ее жизни, реальной или той, о которой она мечтала. Названия экзотических стран, ее путешествия: «Испанская герань» отсылает нас к первой поездке за границу молоденькой модистки; «Апельсиновый цвет» – вариация на тему строчки Гёте «край лимонных рощ в цвету» в стихотворении «Миньона», где описывается Сицилия, а Италия – особенная страна для Жанны, она обожала ездить туда и наслаждаться полотнами любимых художников.

«Догаресса» – здесь мы видим несомненную ассоциацию с Венецией, находим ее и во многих моделях Дома. Эти два аромата очевидно связаны с личными воспоминаниями, хоть эта связь и не сразу бросается в глаза.

Восточные названия заставляют мечтать о далеких экзотических странах, «Кара-Дженун» звучит похоже на «джинн», арабское марево. Но в слове «Дженун» слышится еще и нечто похожее на имя «Жанна» – самую умную женщину в мире. Играла ли она словами, составляла анаграммы и палиндромы? Похоже на то, если внимательно вчитаться в названия, например Lajea и Niv Nal. Лажэа – регион Бразилии, но также начало ее имени – la Jeanne, почти как подпись. «Кара-Дженун» тоже похоже на подпись, только звуковую. Ну и конечно, Niv Nal кажется очевидной подписью-перевертышем – «Ланвен» справа налево. Просится и еще одна трактовка: первый слог напоминает о латинском слове niveus – белый как снег. Случайность ли это? Мы снова сталкиваемся с образом потерянной Ририт, переименованной в Мари-Бланш, чье имя прокралось на флакон с духами еще до того, как его прославил восхитительный новый аромат.

Дамы, красота ваша!

Духи и косметические средства продавались и в филиалах, и в Париже, на Елисейских Полях начиная с 1926 года.

Производились они в Ретиро, а с 1927-го – в Нантере. Завод по окраске тканей окончательно прекратил работу в 1937 году.

Так же как она сделала «стильное платье» и синий цвет ключевыми моментами своего стиля, Жанна Ланвен и в парфюмерии подчеркивала роль Дома моды в создании ароматов, и имя Фрейсса не упоминалось в хвалебных статьях того времени.

«Жанна Ланвен, я вас уверяю, не производит ни духи “В” Вионне, ни духи “5” от Молино. У нее есть свой собственный прелестный заводик», – уверяла журналистка Мартина Ренье в статье мартовского номера журнала Femina за 1931 год.

Журналистов приглашали туда посмотреть на все собственными глазами, и они возвращались удивленные и восхищенные работой этой лабораторией красоты. Описывая свой визит в этот «завод в миниатюре», Мартина Ренье призывает читательниц войти в этот храм секретов женской красоты вместе с ней. Его директором был Ив Ланвен, который принимал посетителей и как племянник Мадам, и как химик, подробно объясняя стратегию Дома Ланвен, посвящая в тайны парфюмерного дела: «Не забывайте, что разная кожа реагирует на эфирные масла по-разному: на некоторых людях духи просто не раскрываются, а на других аромат закрепляется и долго работает.

Только мех неизменно хорошо и долго сохраняет аромат почти неизменным, поэтому разбирающиеся в этом дамы обязательно наносят духи на воротник и манжеты». Теперь понятно, почему именно бутик мехов на Елисейских Полях в 1926 году предоставил помещение парфюмерному магазину Ланвен.

«Ланвен-Парфем» предлагал также несколько видов косметических средств, увлажняющую основу и лосьон для снятия макияжа. Главное, «чтобы кожа была хорошо очищена и увлажнена», поскольку «эти два правила и есть самый главный секрет красоты». Директор показывал флакон вечернего лосьона, открывал баночку крема на основе оливкового и пальмового масла, чуть касался его пальцем, показывал всем, какая у него легкая бархатистая текстура, и рассказывал о его питательных и увлажняющих свойствах. Под конец он объяснял, как проходит дезинфекционная обработка продукции путем добавления натуральных эссенций и химических ингредиентов, подкрепляющих их действие. А для макияжа?

Ив Ланвен был противником тяжелых плотных основ и румян, ложившихся толстым слоем, как штукатурка. Он предлагал использовать две пудры разных оттенков, сначала светлую – для выравнивания тона, а потом – слегка розовую, которую наносили на скулы. Губы должны быть ярко-красными, а глаза оставаться без макияжа.

Покоренная журналистка от лаборатории переходит к духам.

«Что же удивляться цене флакона, когда узнаешь, насколько ценные материалы используются в его производстве? – восклицает она. – Знаете ли вы, что, например, мускус, вещество, которое выделяет особый вид крыс, стоит примерно 20 000 франков за килограмм? И это ничто по сравнению с амброй, ее добывают в морях Океании только в очень редких случаях, и производство по всему миру не превышает тонны в год. Жасминовая эссенция стоит 32 000 франков за килограмм – просто безделица по сравнению с эссенциями, чья цена доходит до 70 000 и 100 000 франков за килограмм!» В 1930 году Пату, любимый кутюрье «холостячек»-хулиганок, выпустил в продажу духи Joy с таким девизом: «самые дорогие духи в мире». Духи, без сомнения, были предметом роскоши.

Раньше искусство парфюмера «заключалось в умении смешивать компоненты со знанием дела», теперь оно уступало дорогу новым технологиям. «Духи созревали в специальных кадках, при высокой температуре, в маленькой комнате от пятнадцати месяцев до трех лет. Затем их перемещали в “ледник”, пока низкая температура не сделает их “нестабильными”, потом их фильтруют в специальном устройстве, которое не позволяет им контактировать с воздухом.

Не думайте, что после этого они готовы к употреблению, хотя и разливаются по флаконам. Красивый круглый флакон заполнен, но потом еще несколько недель он висит вверх ногами на специальной решетке – так проверяется герметичность бутылочки… Теперь остается только запаковать…»

Флакон был роскошный, духи упоительные, женщины соблазнительные. Все средства по уходу Дома Ланвен находились между собой в гармонии: мыло и увлажняющие кремы, пудра и румяна, духи и туалетная вода. Все мгновения дня модницы отражены в продукции Ланвен: крем, пудра, туалетная вода, помада, спортивный костюм, платье для обеда, вечерний наряд, мех, духи и уже в самом конце – ритуал снятия макияжа с использованием лосьона на основе фруктовых зернышек, вымоченных в розовой воде, он должен был уничтожить все следы прошедшего дня, потому что «фруктовые зернышки обладают способностью очищать кожу, а это такая вещь, о которой не спорят». После занятий спортом – обтирание с Eau de Cologne или Eau de Lanvin, согласно рекламе, это «освежает, тонизирует, стимулирует и погружает в эйфорию», «идеальное завершение любых физических нагрузок». У парикмахера каждая клиентка могла сразу узнать свой любимый аромат, растворенный в лосьоне.

Начиная с 1930-х годов главной задачей Дома было уже не изобретение нового аромата для каждой коллекции, который быстро забывается, а создать нечто такое, что станет символом марки, знаком Дома Ланвен, придумать запоминающееся название, оригинальную упаковку, выпускать ароматы в разных концентрациях – экстракт, туалетная вода, лосьон, – особого цвета и плотности. Помада для губ изначально была всего двух видов, скромно называвшихся «светлый» и «яркий». Их количество увеличилось в 1939 году до шести, а к 1941-му – до восьми.

Ассортимент продукции понемногу менялся, о чем сообщили письма от «Ланвен-Парфем» многочисленным дистрибьюторам: «Женщины уже не те, что были двадцать лет назад, их занятия и развлечения изменились. Им нужны косметические товары нового типа». Появилась Eau de Lanvin. Отказ от моды на бледное лицо и популярность загара сказались на оттенках пудры и тона: накануне войны можно было выбрать только из двух тонов светлой пудры, «Боярышник» и «Рашель», а шесть лет спустя к ним прибавились еще и другие названия: «Золотистый», «Медный», «Бронзовый».

У Ланвен появились и средства для загара, одни из первых – «Масло для загара», обещавшее загар без ожогов и смягчение кожи.

Реклама того, что нельзя потрогать

Любопытен выбор названия для рисовой пудры от Ланвен.

«Рашель» – название розоватой пудры, очень популярной в период между двумя войнами, но не только. Жан Лабюскьер всегда был рядом, а с ним и актриса Ракель Мельер, к которой он был сильно привязан.

Лабюскьеры владели финансовой долей в «Ланвен-Парфем».

Жан незаметно, но очень успешно вел рекламную политику, дергая за все нужные ниточки. Его продукция не только делала женщин красивыми, но и помогала обольщать, она была просто необходима! Но и в этой области практиковался тот же подход, что и в haute couture, – главным было идеальное качество и редкие ингредиенты. На самом деле, несмотря на то, что с 1927 года Дом моды работал отдельно от парфюмерной фирмы, в некоторых случаях реклама духов финансировалась совместно, на что указывает, например, записка из Дома моды от 9 января 1931 года, адресованная «господину Дангелю, Елисейские Поля». Этот документ тем более интересен, что доказывает централизованное управление всеми предприятиями Дома, несмотря на создание в 1927 году акционерного общества «АО “Жанна Ланвен”» с тремя самостоятельными коммерческими фирмами, и это несмотря на их кажущуюся бухгалтерскую независимость. Как и во время сотрудничества с La Gazette de Bon Ton, когда он был уже связан с домом моделей, Лабюскьер давал журналистам такие указания, чтобы рекламный образ парфюмерии Ланвен примерно совпадал с коллекциями одежды. Восхищенная статья Мартины Ренье тому пример.

Кроме прессы, реклама «Ланвен-Парфем» – это брошюры и буклеты на французском и английском, с кратким каталогом и описанием изящного стиля фирмы. В этих буклетах главным было не описывать физический тип женщины и давать рекомендации по уходу, а рассуждать о манере поведения, образе жизни, стиле и шарме: «У меня есть продукция для любой женщины с любыми потребностями. Поэтому каждая дама может выбрать то, что лучше всего подходит к ее типу личности и внешности». Каждая женщина могла найти у Ланвен духи и косметику, которые лучше всего подчеркивали ее красоту и стиль. Если Шанель стремилась одевать женщин так, как одевалась сама, то Жанна предлагала всем женщинам стиль, совершенно не похожий на свой, признавала разнообразие вкусов и уникальность очарования каждой женщины: «Женский шарм состоит не только в умении одеваться и производить эффектное впечатление, но и в том, какую атмосферу она создает вокруг себя».

Чаще всего рекламировалось сразу несколько видов духов, на первом месте стояли символы производства «Ланвен-Парфем» – флакон-шар и рисунок Ириба. Расхваливались сразу все духи Дома Ланвен. Проскальзывали аналогии между сферической формой флакона и земным шаром для Scandal или с восходящим солнцем в случае Pretexte. В рекламе Noel использовались ассоциации с круглым снежком. Всегда шесть букв LANVIN, очень редко имя Жанны, всегда определенный оттенок синего – эти элементы оставались неизменными.

Бульварный шик

Во времена, когда были созданы Pretexte, Ивонна Прентам начала сниматься в кино, играла на английском языке. Она оставила Саша Гитри и жила с Пьером Фресне, вместе они возглавляли театр Мишодьер. Но она оставалась все той же «малышкой Ивонной» мадам Ланвен. Конечно, театр поменялся, отражая сомнения и тревоги людей той эпохи, старый завсегдатай бульваров Франсис де Круассе вполне мог вопрошать, существует ли «парижская жизнь» в театре, и отвечать себе восхвалением Эдуарда Бурде, называя его «молодым мэтром нашего театра нравов».

Некоторые успешные драматические постановки 1920-х годов обладали той легкостью стиля, о которой сожалел Круассе: поверхностные любовные истории, главным образом рассчитанные на буржуазную публику. Для этих развлекательных постановок костюмы персонажей выражали их статус, положение и характер, делая средненькие роли интересными, добавляя им яркости и полноты. У Ланвен заказывали костюмы почти для всех женских ролей из старомодного театрального репертуара, для таких постановок, как «Виноградники синьора» Робера де Флера и Франсиса де Круассе 1923 года.

У кутюрье одевались очень разные актрисы: кроме звезд Ивонны Прентам и Джейн Ренуар, немного забытые сейчас Регина Камье, Джейн Провост и канувшие в полное забвение Жермена Валле, Жанна Шейрель; пикантные Спинелли и Бетти Досмонд; скучноватые Луиза де Морнан, мадемуазель Пьериль; интеллектуалка мадам Симон; восхитительная Джейн Маркен; также Иоланда Лаффон, Эва Франсис и многие, многие другие. Жанна не считала недостойными сотрудничать с мюзик-холлами и шоу-«ревю»: с ней работали Харри Пилсер и его танцовщицы, Габи Делис и его имитаторы.

Она стремилась представлять свой стиль и модели везде, публика видела их каждый вечер на сцене театров, актрисы становились своеобразными манекенщицами на сцене и в кино. Театры, использовавшие костюмы Жанны для своих постановок, обязательно вкладывали в программки рекламные брошюры ее Дома моды с указанием, что такие-то и такие-то задействованные в постановке актрисы одеваются у Ланвен «и для сцены, и в жизни».

Коммерческое чутье подтолкнуло Жанну доверить два платья из коллекции, продававшейся в тот момент в магазине Ланвен, «Венецианка» и «Бланка Кастильская», в распоряжение мадам Симон для одного из театральных турне. Хотя черный бархатный плащ с инкрустациями из серебряной парчи, украшавший Регину Камье в пьесе «Легкая как перышко», продавался в филиале в Ницце за 2700 франков под таким же названием, сценические костюмы Ланвен очень редко можно было купить. Только зеленое дезабилье Бетти Досмон в пьесе «Маленькая ручка» и платья актрис в спектакле «Твои губы», о которых упоминается в архивных документах Дома Ланвен за 1922 год, рядом с названиями стоит несколько цен, относящихся, без сомнения, к копиям оригинальных моделей разного размера и с отделкой разной стоимости. Но из всех этих забытых сейчас блондинок Жанна больше всего любила Ивонну Прентам, для нее шились костюмы почти к каждой пьесе Саша Гитри в 1920-х годах: от мужского трехцветного костюма в оперетте «Моцарт» 1925 года до вечных кринолинов в спектакле «История Франции» в 1929 году.

Об их профессиональной дружбе было впервые сказано со сцены в последние месяцы брака Ивонны и Саша. В опере-буфф «S.A.D.M.P.» на музыку Луи Бейтса, поставленной 4 ноября 1931 года в театре Мадлен, звучит спор между «Ней», роль Ивонны Прентам, и «Графом» – сам Гитри. Пара накануне развода. «Она» – очевидно, одна из элегантнейших женщин, к тому же одухотворенная интеллектуалка: «Ленты, воланы, все это прочь! Женщины создали для нас новую, свободную моду, а потом переделали все опять! Кутюрье сменяет кутюрье!»

Ясно чувствуется восхваление новой женской моды и даже определенной свободы между женщинами – вот вам намек на современные нравы. А чтобы не возникало сомнений, имена этих «кутюрье» пропевались и проговаривались, а имя подруги с улицы Фобур, 22, занимало почетное место, составляя часть рифмы:

Это театр прошлого, иногда забавный, иногда старомодный. Платья Джейн Провост в пьесе Марселя Паньоля «Топаз», созданной в 1928 году для театра Варьете, уже не становились поводом для того, чтобы имя кутюрье использовалось для общественной и политической критики. Пьеса прошла с большим успехом, а ирония над миром денег, этой «силой, правящей миром», по выражению автора, проявлялась лишь в том, что сюжет разворачивался среди провинциальных интриг и махинаций, вызывающих скорее улыбку, чем размышления.

Вечернее платье «Федра» от Ланвен, 1933.

Метрополитен, Нью-Йорк

И театр, и кино

В конце 1920-х годов сотрудничество Жанны с театрами получило серьезное развитие: кутюрье стала работать с одним из тех людей, чье имя связывают с обновлением французской сцены, заметной фигурой в театральном мире – Луи Жуве.

Вместе со своим другом Шарлем Дюлленом он поступил в театр Жака Копо Vieux Colomber, а в 1934 году стал директором театра «Атеней». Как и его друзья из «Картеля четырех», Жуве стремился к обновлению французского театра, считал, что не хватает обдуманных постановок, что актеры не точны в своих ролях, не соответствуют им, что на сцене забыто искусство стилизации и умение создавать иллюзии. Всего этого не было, например, у Гитри, который пренебрегал работой постановщика, ставил и играл свои пьесы сам, обходясь вообще без режиссуры.

Сотрудничество Ланвен и Жуве началось в 1928 году. Создается впечатление, что посредниками между ними стали Жироду и Мари-Бланш, у которой режиссер часто бывал. Первым заговорил с кутюрье о Жуве Жироду в марте 1928 года: «Я пытался связаться с вами вчера по телефону, чтобы обсудить костюмы. Я смогу увидеться с Ланвен не раньше конца следующей недели, потому что мой посредник, ее очаровательная дочь, пробудет в Алжире еще восемь дней».

Речь идет о постановке первой пьесы Жана Жироду «Зигфрид», занявшей очень долгое время. Очарованный талантом Ланвен, Жуве обратился к ней с предложением создать костюмы для своей примы – Валентины Тессье, игравшей главную роль в пьесе Марселя Ашара «Жан с Луны».

Валентина Тессье снова была одета в костюм от Жанны Ланвен, и когда закончилась наконец работа над постановкой «Зигфрида». Она и Люсьена Богерт. Премьера состоялась 3 мая 1928 года. Успех был потрясающим, на следующий после премьеры день Жироду торжественно пообещал и следующую свою пьесу отдать Жуве. Писатель и режиссер заключили дружеский договор, а кутюрье вошла в круг друзей и коллег писателя.

Шляпка-клош от Ланвен, около 1925 года

В следующем году Жанна создала «костюмы, шлемы и прически» для пьесы «Амфитрион 38» Жироду, которую ставил Жуве в театре Елисейских Полей. Фривольность бульварных театров отступила перед вечными мифологическими сюжетами.

Создавая театральные костюмы для пьесы по мотивам античной истории, Жанна соперничала с Шанель, которая готовила костюмы к «Антигоне» Жана Кокто, поставленной в 1922 году в театре «Л’Ателье». По-настоящему они станут конкурентками в 1934-м, когда Жуве обратится к Ланвен с просьбой заняться костюмами для постановки «Адской машины» Кокто, а автор закажет их у Шанель, сопроводив свои действия неоспоримым аргументом: «Представьте только, как я говорю Шанель, которая предлагает мне ткани на тысячи и тысячи франков и роскошные украшения: “Я не нуждаюсь в ваших услугах”. Нет, ничего сделать уже нельзя, это дело надо уладить деликатно».

После постановки «Зигфрида» отношения между тремя этими выдающимися людьми установились очень хорошие. Жироду хранил теплые воспоминания о репетициях «Амфитриона 38», а несколько лет спустя, присутствуя на показе пьесы в Нью-Йорке, он напишет Жуве: «Я словно снова оказался в театре Елисейских Полей, когда мы раскрашивали занавес и Лулу показывала мадам Ланвен свою золотую кошку».

За кулисами, в окружении домашних любимцев…

Жанна не просто присутствовала на репетициях, она любила смотреть, как ставят декорации, и с удовольствием проводила в театре много времени, чаще в конце дня. Она проникалась текстом, вдыхала запах сцены, веселилась и волновалась вместе с актерами. Детали костюмов обсуждались в хорошей компании. «Жуве всегда полон энтузиазма, – писал Жироду жене. – Сейчас мы обедаем у (Пьера) Ренуара, все втроем с красавчиком Лабюскьером и мадам Ланвен, которая принесла эскизы моделей». То, что не только вездесущий Лабюскьер присутствовал на этом обеде, но и сама Жанна лично, доказывает, что она разделяла упомянутый энтузиазм постановщика и была очень увлечена созданием этих костюмов. Кажущаяся банальность и традиционность второй комедии Жироду, «Амфитрион 38» – число 38 означает количество театральных вариаций на тему этой греческой легенды о любви Юпитера к жене афинского полководца Амфитриона – конечно же притворство. Пьеса адресована публике, равнодушной к мифологии и классической культуре, предпочитающей скорее броское словцо, пародии и такую ироническую постановку, где «неожиданно смешиваются юмор, спорт, официальные залы, греческие боги и костюм с курткой». Комментарии, которыми обмениваются герои этой гениальной смеси по поводу своих костюмов, ставят вопрос внешнего вида, как в буквальном, так и в переносном смысле, на первое место.

Кроме Луи Жуве в роли Меркурия и Пьера Ренуара в роли Юпитера, задрапированных в плащи синего цвета, с наколенниками и странными золотыми и серебряными шлемами с жемчужной отделкой, Жанна Ланвен, верная традиции, приготовила костюмы и для Валентины Тессье, игравшей Алкмену, и для Люсьены Богерт в роли Леды. Для них были созданы длинные тоги из крепа, с глубоким декольте в форме буквы V, с прорезями на рукавах, отделанных бисером на кокетке. Нежные полутона, оттенки бежевого и розового, создавали иллюзию обнаженного тела.

Божественность на продажу. Пьеса имела такой успех, что прошла в Париже двести тридцать шесть раз.

Через несколько лет Жанна напишет о связи между театральными постановками и своим творчеством того времени: «Именно благодаря “Амфитриону 38” длинные платья имели такой успех.

Я создала новую линию длинных платьев и боялась, как бы это не шокировало моих клиенток. Одновременно у меня появилась мысль опробовать этот силуэт для сцены. Единственная разница была в том, что в театральных костюмах я убрала подкладку, и у меня получились струящиеся полупрозрачные туники.

Никогда бы женщины не решились надеть эти длинные платья, у которых подол касался земли, если бы не увидели на сцене наряды прекрасных гречанок».

Во время дефиле современные кутюрье и не поступают по-другому, желая представить дерзкие прозрачные наряды – у таких платьев они убирают подкладку, в то время как для более скромного варианта на продажу подкладка находится на своем месте. Жанна уже в 1929 году интуитивно поняла, что нельзя придумать лучшего подиума для смелых новинок, чем сцена.

Сотрудничество между Жуве, Жироду и Ланвен продолжалось.

В 1934 году Жуве возобновил постановки «Амфитриона 38» в «Атенее» с другими декорациями, однако оставив костюмы Ланвен для женских персонажей. В 1931-м для постановки «Юдифи» в театре «Пигаль» у Ланвен шили костюмы для Элизабет Бергнер и Лины Норо в ролях Юдифи и Сюзанны соответственно. В 1933 году, когда ставилось «Интермеццо» в театре Елисейских Полей, у нее заказали костюм для роли главной героини, Изабель, которую играла Валентина Тессье, а также для маленьких школьниц из третьего акта – пелерина, темное платьице со светлыми воланами, словно нижняя юбка выглядывала из-под фартучка. Этот заказ, должно быть, ей особенно нравился: в театральной пьесе вновь соприкоснулись два привычных образа – молодой женщины и маленькой девочки, заполонившие когда-то страницы La Gazette de Bon Ton. По каким-то причинам Ланвен не участвовала в постановке «Ореста», но зато снова появилась во всем блеске в пьесе «Песнь песней» в «Комеди Франсез» с декорациями Вийяра в 1938 году.

Она работала с костюмами для Мадлен Рено.

Кино также интересовало Жанну Ланвен, особенно в тех случаях, когда она работала с любимыми актрисами, например с Джиной Манес, когда та играла Жозефину де Богарне в фильме «Наполеон» Абеля Ганса, или Ракель Мельер в двух вариантах фильма Анри Русселя «Императорские фиалки» – в 1923 и 1932 годах. Чувствуется, что у Жанны был особый талант в создании исторического костюма: от «стильного платья» до кринолинов и фраков Империи переход был всегда изящным.

Но некоторые суровые умы находили, что в этом смешении обычной жизни и мира моды, в частности кинематографа и иллюстрированных журналов, пристально следящих за жизнью и стилем известных актрис, существует опасность слишком сильного влияния гламура на образ жизни людей, их стиль и манеры. «Никогда, – читаем в номере Le Figaro за 1932 год, – даже самые знаменитые театральные артисты не знали такой рекламы, даже во времена незабываемой Режан, Барте, Дюс и др. Сару Бернар упрекали за излишнюю любовь к анонсам, но сегодня она была бы далеко не в первых рядах.

(…) Все это очень хорошо, если речь идет лишь о развлечениях, но раздражает то, что некоторые никому не известные и неинтересные женщины делают все возможное, чтобы походить на Марлен, или Грету, или даже на Лили Дамита.

И небезуспешно». Именно великим создательницам моды задавали вопросы о том, каких новых подделок стоило ожидать.

Отвечая на вопросы журналистов, Жанна не могла отрицать важности этого явления, но предпочитала утверждать, что работа со звездами кино укрепляет славу французской моды и образ Парижа как столицы вкуса. Она рассуждала о том, что дом моды – это не просто место, где можно купить одежду, там создается образ жизни и стиль человека: «Haute сouture – это не абстрактное искусство. Платье создается для женщины, определенное платье для определенного типа женщины, и красота Моды прежде всего вдохновляется Красотой, “которая в моде”… С этой точки зрения кинематограф оказывает на нас огромное влияние. Кино подарило нам новые образы, освежило воображение, материализуя на бесчисленных экранах, оживляя для нас идеальный образ современной женщины».

Современные или нет, но все актрисы, одевавшиеся у Ланвен, безусловно, считались желанными образцами женственности.

В июне 1930 года еженедельник Vue организовал конкурс сексапильности. Ивонна Прентам возглавляла список победивших, состоявший из восьми или десяти имен, среди которых были Мистангет, Жозефина Бейкер, Ракель Мельер, Аргентина, Дамия и Югетт Дюфло.

Пальмарес восторгается Домом Ланвен, и не только потому, что большинство его женщин одевалось, одевается и будет одеваться у Жанны, но и потому, что Ивонна Прентам, Ракель Мельер и Жозефина Бейкер, оставаясь самими собой, были идолами очень разных женщин – легкая изящная француженка, темпераментная средиземноморская красавица и яркая экзотичная дива.