Едва оправившись от инфаркта с помощью пляжной обольстительницы, Берлянчик впал в гнетущую тревогу. Конфликт с бандитом, возникший из-за «Клуба гениев», оставался неразрешённым, и смертельная угроза ходила за ним тенью по пятам. В поисках выхода из положения Берлянчик отправился к венерологу Лобовскому и вкратце рассказал ему о дачном инциденте, опуская такие ненужные подробности, как встреча с Горчаком и «роман» в стенном шкафу.
— Скажите, — спросил профессор, — а в милицию вы не обращались?
— Нет, я сразу поехал в венбольницу.
— И верно поступили. Очень умно сделали, голубчик. Вы бы только повредили делу. Ну вот что, дорогой, позвоните вечерком. Бандиты — наш традиционный контингент. Я полагаю, мы что-нибудь придумаем.
В десять вечера Берлянчик позвонил профессору, и Лобовский сообщил, что он нашёл выход на бандита, и тот готов решить дело полюбовно. Каким образом он так ловко обернулся, венеролог пояснять не стал. Это известие привело Додика в восторг. Судьбе было угодно, чтобы пятьсот долларов, которые он вручил профессору за мнимый сифилис, отвели от него смертельную угрозу и открыли безопасный путь его идее «Клуба гениев» и к миллионам олигарха.
Спустя день, Берлянчик в прекрасном расположении духа отправился в банк «Мираж», который обязался продать ему пять процентов акций завода. Но тут его ждало неприятное известие. В результате интриг бывших соучредителей Берлянчика — Димовича и Газецкого банк внезапно изменил своё решение и от сделки отказался. Таким образом Берлянчик оставался без контрольного пакета, а только с грудой бесполезной бумаги рядового держателя акций, в которую он ухлопал большую часть своего состояния.
Как всегда в подобных случаях, когда события принимали чрезвычайный характер, Додик вызвал по мобильному Гаррика Довидера, и они вышли в море на яхте «Папирус». Был полдень. Светило солнце, но из одной ехидной тучки сеял мелкий дождь. Небольшие частые волны искрились солнечными мотыльками и были побиты мелкой водяной сыпью. Друзья сидели на палубе, набросив на плечи брезентовое полотнище. Рыжая голова Довидера смотрелась из-под брезента огромным контрабандным самородком.
Берлянчик поделился с другом новостями последних дней. Он рассказал о дачном приключении, венерологе Лобовском, о смене руководства на заводе, положившей конец нормальному сотрудничеству, о своём решении купить это производство и историю с долей «Миража». Гаррик слушал Берлянчика, помешивая ложечкой крепкий кофе и отбивая кивками головы те места в его рассказе, которые казались наиболее банальными, если принимать жадность, вероломство и жестокость за человеческую норму.
— Мне кажется, — наконец сказал он и строго посмотрел на товарища белесыми на выкате глазами, словно предостерегая от возможных возражений, — дело заходит слишком далеко...
— Что ты имеешь ввиду?
— «Клуб гениев». Это идея, конечно, романтическая и, как человек трудной нравственной судьбы, я — «за» руками и ногами. Но завод? — Он кисло поморщился и пожал плечами. — Зачем тебе завод?
— Пойми, «Клуб гениев» потребует больших и, главное, стабильных денег, а их может дать только производство.
— Какое производство?.. От него осталось только имя и большая кирпичная труба. Да и то без дыма.
— Дым будет, не волнуйся.
— Додик, я в тебе не сомневаюсь, но...
— Погоди! — перебил Берлянчик. — Давай вернёмся к философской стороне вопроса. Видишь ли, Гаррик, в бизнесе человек отражается как в зеркале. Если он туп и примитивен, его амбиции идут не дальше «Джипа», тёлок, ресторанных вояжей и, как апофеоз всему, — членство во «Всемирном клубе скифов». Если взять бизнесмена на порядок выше, он ищет удовлетворения в самом процессе дела. Ещё выше — те рвутся в Раду и политику… А вот на самой вершине пирамиды, Гаррик, мы: ты и я... Разве это не заманчиво? Бывший цеховщик и бывший «ломщик» в поисках великих гениев?
— Гммм... — пробормотал Довидер, опуская веки. — Новых Гоголей и Толстых?
— Вот именно! — кивнул Берлянчик. — Ты представь их участь, Гаррик. Их сегодня ненавидят все: родные — за бесперспективность, друзья — за комплексы, женщины — за нищету, окружение — за превосходство, критики — за то, что эти люди вне их понимания и признают только совершенство... И в этой нестерпимой пытке — между осознанием своих возможностей и дикими реалиями — они спиваются и вешаются. — Я — их последняя надежда! Я, я... Давид Берлянчик!
Бывший «ломщик» с уважением посмотрел на друга.
— Значит всё упирается в долю «Миража»?
— Да.
Гаррик наморщил лоб, плотно сжал мясистые губы, надув их крупными бильярдными шарами, и крепко задумался.
— Послушай, — вдруг сказал он, проясняясь лицом. — Я, кажется, знаю, кто может спасти гениев…
— Ну, ну? Выкладывай?
— Билл О’Конноли!
— А кто это? Я не знаю.
— Один знакомый аферист.
— А что это за имя — Билл О’Конноли?
— Нет, так его зовут в Нью-Йорке, а вообще он Боря Кац… Додик, это отличная идея! Надо Борю запустить в «Мираж».
— Билл О’Кац... — задумался Берлянчик. — А давно ты с ним знаком?
— С Борей О’Конноли? Ха-ха… Ещё со времён косыгинских реформ. Господи меня прости… Я помню, мы в Риге продали «Обнажённую Данаю» одному голландцу — подлинник, конечно. Когда он его в своём Амстердаме развернул, то едва не застрелился. Там был портрет маршала Будённого в полный рост и на коне. Ну, а потом мы занялись в Ташкенте серьёзным производством: открыли цех по изготовлению красителей. По соседству с земляками-одесситами. Ехидные оказались ребята! Наживали кучи денег, а над нами всё время насмехались, хотя мы зарабатывали не меньше их.
— И тоже на красителях?
— Нет, — сказал Довидер, и лицо его осветилось тихой девичьей застенчивостью. — Мы их обставили в барбут. Нет, Додик, в Боре ты не сомневайся, я его знаю, как облупленного.
Бесшумно преследуя горизонт, яхта «Папирус» ушла на расстояние, разрешённое пограничными властями, описала широкую дугу и стала возвращаться к причалу. Предметы на берегу начали вырастать в размерах и возвращать себе очертания. Спустя полчаса Берлянчик и Довидер ступили на берег. Они миновали широкую площадь и по крутой полуразрушенной лестнице поднялись в город. Здесь, в Лейтенантском переулке, в тени сиротливой акации их ждал в «Фиате» Алкен. Крохотный шофёр зарылся в толстый «Плейбой», рассматривая обнажённых красавиц. Увидав шефа, он почему-то заговорщицки усмехнулся, нахмурился и спрятал журнал под сидушку. Друзья сели в машину, и Берлянчик велел Алкену ехать к Приморскому бульвару. Там в городской Думе обретался Боря О’Конноли.
В Думе Берлянчика ждал неприятный сюрприз. В дверях одного из кабинетов, дружески обняв его хозяина за плечо, стоял Пума, хозяин страшной дачи.
— Здравствуйте, господин Берлянчик!
Бандит подмигнул своему приятелю и попрощался с ним дружеским жестом — шлепком ладони об ладонь, а затем предложил Берлянчику выйти на бульвар и побеседовать в машине.
— Не бойтесь, господин Берлянчик, не будет никаких эксцессов. Обещаю вам.
Берлянчик вопросительно посмотрел на Гаррика Довидера, и тот ответил ему чуть заметным кивком.
За несколько шагов до шикарного «Ауди», припаркованного в переулке Чайковского, Берлянчик угадал нежный силуэт своей дачной знакомой, который едва прорисовывался сквозь тёмное, тонированное стекло.
— Познакомься, Ира, — сказал хозяин машины с обычным своим лёгким подсапыванием, открыв дверцу «Ауди». — Мой друг господин Берлянчик.
— Профессор Берлянчик, — уточнил Додик, что для обоих супругов прозвучало совершенно естественно. Если муж это воспринял как шутливую самоиронию и желание подхватить его тон, то для супруги это должно было явиться осторожным напоминанием о блаженных минутах, проведённых с Берлянчиком в стенном шкафу. Она протянула Додику руку и посмотрела на него, как в пустоту. На заднем сидении за её спиной, тыча в хозяйку носом и теребя лапами, беспокойно елозил огромный доберман-пинчер. Берлянчик подумал, что крайне серьёзным выражением глаз он напоминает бухгалтера районной столовой. Молодая женщина смахнула собачью лапу со своего плеча и отвернулась.
Мафиози жестом пригласил Берлянчика в машину. С опаской покосившись на беспокойного «бухгалтера», Додик осторожно устроился рядом с ним. В машине пахло французскими духами, свежевымытой собачьей шерстью, нагретостью дорогой аппаратуры и ароматизированной пастой для приборной панели.
— Ира, прогуляйся по бульвару. Мы немного побеседуем.
Женщина открыла дверцу и вышла из машины.
— Господин Берлянчик, — сказал Пума, — как вы смотрите на то, если мы вернёмся к нормальным мирным отношениям?
Берлянчик ещё раз воздал хвалу сказочному всесилию венеролога и ответил:
— Честно говоря, с восторгом!
— Я надеюсь, вы не сильно обиделись на нас?
— Ну, как сказать... Если вам ночью затыкают кляпом рот, а потом крадут через окно, то сами понимаете. Чувствуешь себя не так, как в Кремле на юбилее.
— Ну, тут мы оба виноваты. Давайте будем справедливы, господин Берлянчик. Скажите, вы бы купили ваши «Виртуозы Хаджибея», да ещё за такую мизерную цену, если бы Газецкий не просил меня об этом? Нет. А получили бы льготный банковский кредит? Тоже нет. А вы сорвали платный вечер и угостили нас концертом скрипачей.
— Это была клубная программа.
— Какого клуба? — рассмеялся Пума. — Гениев? Классная идея… Вы не боитесь превратиться в городского сумасшедшего?
— С хорошей манией — пожалуйста.
— Тоже верно. Ладно, по рукам! Дача — это в прошлом. Так, слегка погорячился. По правде говоря, вы мне даже чем-то симпатичны. А почему бы нет? Это коммуняки нас сделали ворами и бандитами, но сейчас другая жизнь, и мы, естественно, другие. У меня свои заводы, банки, бары, салоны, казино, друзья в музах и правительстве. И вы тоже не с пеленок занимались вундеркиндами — были «швейка» и коптильный цех… А теперь бог в помощь: растите своих Ойстрахов и Бальзаков.
Услышав «Ойстрахов и Бальзаков», районный «бухгалтер» встал на передние лапы и грозно заурчал. «Сидеть!» — скомандовал хозяин и громко окликнул жену, которая прогуливалась невдалеке от машины.
— Доктор, — повторил Пума, — обещаю, что больше вас никто не тронет! Вот моя визитка. Можете вернуться в свою квартиру и ходить без пистолета. До свидания!
Берлянчик вышел из машины, и она, лихо развернувшись, ринулась под все запретительные знаки, унося очарование его дачной знакомой и серьёзную вытянутую морду «бухгалтера», торчащую из окна. «Выбрось её из головы! — сказал себе Берлянчик, со страхом обнаружив, что монархистка не выходит у него из головы. — Не трогай льва, не тяни его за хвост. Оставь в покое жену бандита!»
В этот момент из глубины аллеи появился Гаррик Довидер, застыл на обочине дороги и, свернув ладони рупором так, словно, опасался чужих ушей, заорал на весь бульвар, что он уже повидался с Борей О’Конноли и что тот согласен взяться за «Мираж».