В Каролино-Бугазе Берлянчик, Газецкий и Виталий Тимофеевич забрали девиц и, тепло попрощавшись с итальянцами, пересели в Мишину «Вольво», которую пригнал его шофёр. Веронике, оказавшейся шестой в пятиместном салоне, пришлось разместиться у Миши на коленях. За это она была вознаграждена сразу по прибытии в Белгород-Днестровский. Миша всю дорогу радостно мычавший: «Ах, поворую, перестану, а когда богатым стану!» — тут же отправился в местный ювелирторг и щедро одарил Веронику золотой цепочкой, обещая в Тирасполе купить ей бриллиантовые серёжки. Морская стихия пробудила в нём дух чумацкой вольницы, всегда опасный для осмотрительного семейного еврея.
В Тирасполе их ждал Петя Димович, который сообщил им неприятную новость: оказалось, что он сидел в одной зоне не с главой администрации Ново-Петровского исполкома, а с директором Минского велосипедного завода. Димович извинился за ошибку и добавил, что Катенька, первая из двух его жён, родила, и поэтому он должен немедленно вернуться в Одессу. Затем он ещё раз извинился и укатил. Исход этих скучных для неё объяснений Вероника встретила томной улыбкой:
— Миша, мы хотели посмотреть в Тирасполе серёжки?
— На обратном пути! — мрачно отрезал Газецкий.
Берлянчик громко расхохотался.
— Додик, чему вы смеётесь? — спросил Газецкий, пожимая плечами. — Уж не тому ли, что мы зря полдня проболтались в море и сожгли канистру бензина?
О золотой цепочке, которую он так опрометчиво подарил Веронике, Миша вслух не сказал, но его ошалевший взгляд испепелял этим доводом тоже.
— Не волнуйся, Миша, — успокоил Берлянчик. — Я хорошо знаю Петю Димовича и предвидел этот итог. Ещё вчера я созвонился с шестью райадминистрациями и договорился о встрече.
Первый райцентр, куда вкатила Мишина «Вольво», встретил их полуденным зноем и тишиной. Газецкий держал Веронику на коленях, уже не касаясь её бёдер руками, чтобы не брать на себя никаких дополнительных финансовых обязательств. При этом он протирал очки и настороженно мычал: «Ах, поворую — перестану», суеверно опуская конец строки: «А когда богатым стану». Это раззадорило Берлянчика. Как всегда в подобных случаях, он упрямо касался именно того, что вызывало у Газецкого наибольшее сомнение: закупки прибрежной полосы и проекта Каролино-Вегаса. Газецкий слушал эту трескотню с какой-то непонятной ухмылкой на лице, которая годилась на любой случай: если бы идея Каролино-Вегаса оказалась животворной, она могла означать, что Миша это сразу понял и оценил. В противном случае, её можно было трактовать как обычную учтивость человека, который давно понял, что имеет дело с прожектёром и дураком.
Машина остановилась возле райадминистрации и Берлянчик, Газецкий и Виталий Тимофеевич вышли из неё. Следом за ними выпорхнули окаменевшие от тесноты и неудобных поз девицы. Они подтянули свои велотреки с кружевными оборочками и двинулись к райадминистрации.
— Куда?! — испуганно воскликнул Газецкий, тараща глаза. — Девочки, назад. Ждите нас в машине!
— Зачем? — удивился Берлянчик.
— Как это — зачем? Додик, я вас не понимаю... Вы что же собираетесь явиться к председателю с нашими подружками?
— А почему бы нет?
— У меня карандашная мушка на щеке, — сонно напомнила Любаша. — Может быть, это и в самом деле неприлично?
— Девочки, в машину, я сказал!
— Не надо, Миша. Я лучше знаю председателей: это такие же люди, как и все. Поверь, он примет Любашу в велотреках и с карандашной мушкой на щеке куда с большей радостью, чем какого-нибудь ветерана, который тридцать лет стоит первым на квартирном учёте. Уверяю тебя!
— Оно, конечно, — солидно поддакнул Виталий Тимофеевич. — Если взять, к примеру, Любашу или ветерана? Понятно, что девочка сподручней.
— Всё, всё! Конец дебатам, — торопил Берлянчик. — Это всё же председатель, а мы заставляем его ждать... Виталии Тимофеевич, где служебная бутылка «Наполеона»?
— Тут. В «дипломате».
Виталий Тимофеевич, который по старой директорской привычке любил только голые факты, тут же подхватил «дипломат» и хотел его раскрыть, чем поверг Додика в немалое смущение,
— Как вам не стыдно, Виталий Тимофеевич, неужели я не верю, что вы не прошляпили коньяк?! Я же помню, когда вы руководили целым комбинатом!
Берлянчик поправил пляжную бейсболку с надписью «Оклахома» и зашагал к исполкому. Вероника решительно двинулась за ним. Она пересекла площадь перед зданием с заносчивостью горожанка, презирающей райцентровских прохожих. Пелеринка на её груди подпрыгивала, обнажая все нежные прелести под ней, а на босоножках нестерпимо сверкали огромные никелированные застёжки. Ослеплённая адским горением застёжки, одинокая курица на площади вспорхнула и, пронзительно кудахча, бросилась наутёк. За Вероникой плелась её подруга, застенчиво прикрывая карандашную мушку на щеке. Шествие замыкали Виталий Тимофеевич со служебным «Наполеоном» в «дипломате» и Газецкий, который тяжело ступал в своих огромных звёздно-полосатых шортах, набычив голову и сцепив руки за спиной.
— Миша, что за вид? — недовольно спросил Берлянчик, когда они поднялись на второй, руководящий этаж. — Я же говорил: в райадминистрации не любят унылых ходатаев. Перестань думать о том, как тебя встретит председатель… Думай о море, о яхте, о синьорах Кармелло и Марчелло, и ты увидишь, он тебя встретит как родного брата!
С этими словами Додик потянул дверь в приёмную, которая оказалась на замке.
— Что вы дёргаете ручку? — крикнула уборщица, воевавшая со шваброй в коридоре. — Там никого нет!
Сияние несметных сокровищ в глазах Берлянчика сменилось тусклыми коридорными сумерками.
— А где же председатель?
— Ещё за той вечер уехал.
— Позвольте, — возмутился будущий владелец Каролино-Вегаса, переходя на фальцет. — Что значит — уехал?! Мы же отмахали на яхте сорок пять километров...
В ответ Берлянчик услыхал грохот швабры, положившей конец всяким объяснениям. К столице следующего района экипаж «Вольво» направлялся в гробовом молчании. Вероника по-прежнему сидела на коленях у Газецкого, который тяжело сопел за её спиной и угрюмо протирал очки. Теперь, когда растаяли золотые миражи, она перестала быть для него дразнящим мотыльком любви, а стала обычным неудобным весом. На лице Вероники было скучное выражение беженки.
— Виталий Тимофеевич, — наконец промолвил Газецкий, возвращая очки на переносье. — Подержите, пожалуйста, Веронику.
С этими словами Миша подвинул свою ношу таким образом, что правая часть её хорошо выписанных ягодиц оказалась на «дипломате» со служебным «Наполеоном». Виталий Тимофеевич высокомерно поморщился, освобождая «дипломат» от Вероники. Кроме двух основных добродетелей — умения пить и держать язык в заднице, бывший директор комбината ещё умел подавлять свою плоть и чрезвычайно гордился этим. Он всегда считал, что водка более мужское занятие, чем женщины.
— Осторожней, Миша! — воскликнула Вероника, заваливаясь с толстой и комфортной Гришиной ляжки на тощую конечность Виталия Тимофеевича.
— Извини, у меня ноги затекли.
— Не надо было брать девиц в серьёзную поездку, — ехидно заметил Виталий Тимофеевич.
— Это вас не надо было брать, тогда бы мы не прели в этой тесноте!
Берлянчик с укоризной оглянулся на Газецкого.
— Это бессердечно, Миша... Ты знаешь, какая перед нами трудная проблема. Пока мы заполучим Каролино-Вегас, нам придётся выпить не одну бутылку коньяка, а у меня проблемы со здоровьем. Или тебе нужен совладелец-инвалид?
— С кем пить? Я пока не вижу!
— Нельзя ныть при первой неудаче, — возразил Берлянчик. — Если бы наживать мультисостояния было плёвым делом, все были бы Рокфеллеры, а пока их только единицы… Мало ли почему нас не встретил председатель? Возможно, кто-то заболел или человека срочно вызвали... Нет этого, мы начнём поход на Каролино-Вегас со второго — не всё равно, с кого начать?
Однако со второго начать тоже не пришлось. Как сообщила секретарь, он отдыхал в поле на комбайне, спасаясь от многотрудных райадминистраторских забот. Она с гордостью говорила о рабочих корнях своего шефа, не замечая, что посетитель в солнцезащитных очках и пляжной бейсболке с надписью «Оклахома» меняется в лице.
Увидев, что Берлянчик пошатнулся и схватился за сердце, Любаша бросилась к нему, готовая тут же привести его в чувство.
— Прекрати, Любаша! — строго сказал Берлянчик, сразу приходя в себя. — Ещё недоставало тут, в райадминистрации… Что за сексуальные фантазии такие? Напиши о них в телепередачу «Эротические среды», а меня оставь в покое!
Грохоча, как оторвавшаяся при землетрясении колонна, Газецкий мчался по лестнице вниз, понося на чём свет ту минуту, когда он ввязался в эту авантюру.
— Каролино-Вегас! — сиял он в машине, пожимая плечами. — Дом Берлянчика! Как я, нормальный человек, с температурою тридцать шесть и шесть и без следов белка в моче, мог поверить в этот бред?! Толик, разворачивай машину!
— Куда — в Тирасполь? — с надеждой уточнила Вероника, вспушив чёлку игривым жестом топ-модели.
— Опять бриллианты! Вероника, ты можешь думать о чём-то о другом? Пересядь к Виталию Тимофеевичу. Виталий Тимофеевич, возьмите Веронику!
Виталии Тимофеевич криво усмехнулся. Предложение Газецкого разбередило в нём старые болезненные комплексы, которые развились ещё в те благословенные времена, когда он, бывший двоечник и алкоголик, командовал огромным коллективом.
— Не ищи, Миша, дураков, — сказал он, вынимая спичку изо рта.
— Кто — я? — возмутился Миша. — Моя машина, мой бензин, и я же держу Веронику на руках, а вы развалились, как в ложе-бенуаре, — кто же ищет дураков?!
— Если так, я могу выйти из твоей машины и вернуться в Одессу на автобусе.
Это не на шутку встревожило Берлянчика. Лишившись бывшего директора комбината, он оставался лицом к лицу с лужёными желудками тех, от кого зависела судьба его грандиозного проекта. Он быстро отвернулся от окна, за которым убегали деревья, дорожные знаки и столбы, и напомнил, что в машине все коллеги и у каждого своя почетная задача. Миша — компаньон, девушки — рабочий тонус, а о Виталии Тимофеевиче и говорить нечего: без его компанейского участия им не видать Каролино-Вегаса, как своих ушей. Однако Газецкий упрямо гнул своё:
— Пока я не вижу тех застолий, ради которых мы должны сидеть, как сельди в бочке!
— Извините-с, это не моя забота! — кипятился Виталий Тимофеевич, скорчив обидную гримасу. — Я брался пить с нужными людьми, а не сгонять в отары глав администраций. Такой задачи мне никто не ставил!
— Верно, — поддержал его Берлянчик. — Он имел узкое специальное задание, поскольку у него огромный опыт работы среди элиты, на верхах.
— Подумаешь, — парировал Газецкий. — Я имел общество не хуже. Я тоже пил с интересными людьми.
— Он пил! — передразнил Виталий Тимофеевич, выводя заливистую носовую трель.
— Да, пил.
— Оно пило!
— Да, пило, — упрямствовал Газецкий с перекисшей ухмылкой на лице. — И не с партбоссами, как вы. У меня бывали директор филармонии, эндокринолог Лавочкин, Аркадий Вощенко — шикарный бас...
— Ха-ха! С кем ты пил, ты Веронике расскажи, а мне рассказывать не надо! Выпивало! Смотри, мальчика нашёл: «Возьмите Веронику». Какую Веронику?! Да я отродясь девиц на колени не сажал.
Детские веснушки на лице Газецкого в страхе разбежались в стороны, разогнанные брезгливой ефрейторской гримасой:
— А теперь придётся! — рявкнул он, решительно подвигая Веронику к Виталию Тимофеевичу.
— А это не видал? — показал Виталий Тимофеевич, подпирая девушку плечом. — Я вообще могу выйти из машины!
— Тише, коллеги, не скандальте! — вмешался Додик. — Вы что, с ума тут посходили. Нашли чем хвастать: кто с кем пил... Подумаешь: партбоссы, шикарный бас! Скоро они начнут всем хвастать, что пили с нами, — если мы, конечно, достигнем нашей цели.
— Перестаньте, Додик, это сказки!
— Миша, ты не прав, — мягко возразил Берлянчик. — Ты видишь, что это такое? — Он провёл пальцем по запыленной панели. — Круг! Обычный круг...
Далее Берлянчик объяснил, что если изобразить удачу в виде круга, то каждая точка на его окружности, — это бред, идиотизм, но иначе в круг не попадёшь. Это аксиома жизни: успех всегда лежит через точку идиота. Как ни странно, но эти рассуждения успокоили Газецкого. До бизнеса он ремонтировал кассовые аппараты в магазинах, а теперь выписывал газету «Секс от шести до шестидесяти шести», и поэтому считал себя думающим и образованным человеком. Мысль Берлянчика, поданная в виде аллегории, импонировала его интеллигентности.
Однако после того, как будущие совладельцы Каролино-Вегаса поцеловали третий райадминистраторский замок, философское начало в душе Газецкого вошло в противоречие с насущными потребностями его молодого организма.
— Додик, я просто жрать хочу! — жалобно признался он. — У меня в желудке играет духовой оркестр. Иметь полные карманы денег и подыхать от голода я могу у Талы дома.
Берлянчик хотел, было, возразить, что их цели требуют упорства, но тут вмешался Виталий Тимофеевич.
— Позвольте! — сказал он. Угнетённый своей бесполезностью и жаждой выпить, он не поверил в неудачу и решил вернуться в райадминистрацию. Шестое чувство его не подвело: приёмная пустовала, но, деликатно заглянув в кабинет, он увидал кряжистого мужчину средних лет, который держал телефонную трубку возле уxa, окаменело глядя перед собой. Виталий Тимофеевич поздоровался, и мужчина ответил ему немигающим взглядом. «Свой!» — подумал Виталий Тимофеевич, замирая от радости.
... Когда Берлянчик, Газецкий и девочки, следовавшие за ними по пятам, заглянули в кабинет, они застали Виталия Тимофеевича и его визави, сцепивших руки в армреслинге. Лица их были багровы от коньяка и усилий. На шеях вздулись вены. Локти упирались в огромный председательский стол. Рядом стояла служебная бутылка «Наполеона» и рюмки с бурым коньячным наплывом на заоваленных донышках. Увидав эту картину. Берлянчик снял солнцезащитные очки и с игривой застенчивостью посмотрел на Газецкого.
— Ну, что вы скажете, мой юный друг?
— Скажите, Додик, — озабоченно сказал Газецкий. — Вы не знаете, как открывают иностранные счета в Женеве?
— Я сам ломаю голову над этим.
— Здравствуйте! — произнес Миша, подходя к столу неторопливой автоинспекторской походкой. — Виталий Тимофеевич, вы бы нас представили господину. Мы бизнесмены из Одессы…
Но тут бурей влетела секретарь:
— Семёныч! — заорала она, подбирая пухлой рукой пудовый узел кос. — Сколько можно говорить, чтобы без Антипа Валерьяновича ты не шастал в кабинет?!
— Телефон звонил, — буркнул Семёныч, испуганно выметаясь вон. Виталий Тимофеевич проводил его одичавшим взглядом и заносчиво улыбнулся. Так он стоял с ненужной улыбкой на лице, разминая онемевшую руку и тревожно всматриваясь в лица коллег. Берлянчик попытался снять напряжение и с этой целью вернулся к теме о валютных счетах за границей, но Газецкий угрюмо молчал. Наконец, Виталий Тимофеевич очнулся от шока. Он взял полупустую бутылку «Наполеона», закупорил её пробкой и спустился к машине, где безропотно принял Веронику, которую Газецкий усадил ему на колени.
Известно, что посрамление благородной души обостряет в ней чувство порядочности. Всю дорогу Виталий Тимофеевич держал Веронику на коленях и мучился сознанием того, что вхолостую израсходовал полбутылки коньяка. Когда «Вольво» подкатила к новой райадминистрации, оказалось, что четвёртый председатель улетел на Кубу.
— Между прочим, — сказал Газецкий, когда «Вольво» катила в пятую райадминистрацию, — я не сомневался в этом результате. Я знал, что нас нигде не будут ждать, и мы напрасно потеряем время.
— Я тоже, — охотно отозвался Додик.
— Тогда зачем вы нас втравили в эту глупость?
— Всё зависит от того, — возразил Берлянчик, — что называть глупостью. Если речь идёт о визитах к главам райадминистраций на основе предварительной договоренности с ними, — то, конечно, это глупость! Но сумма глупостей даёт прекрасный результат. В процессе их осуществления мы обязательно наткнёмся на возможность, которая с лихвой окупит все наши усилия.
В отличие от Газецкого, Берлянчик был исполнен веры в успех, и отсутствие пятого главы райадминистрации, который отмечал школьный юбилей в местном ресторане «Фермопиллы», только укрепило его оптимизм.
— Вот видишь, Миша, — бодро произнёс он. — Наша задача предельно упростилась: остался всего один район.
Но именно туда Газецкий отказался ехать наотрез. Он заявил, что готов на любую глупость, если в ней есть шансы на успех, но не желает быть просто идиотом. Берлянчик возразил, что его позиция философски малосодержательна, поскольку в стране, где телега всегда впереди лошади, сначала возникают биржи и коммерческие банки, а потом дебатируется проблема частной собственности, и сперва ловят бандита, а потом придумывают законы, по которым его следует судить, — в этой стране надо быть убеждённым идиотом, если хочешь серьёзно преуспеть. В конце концов, он убедил его.
День был на исходе. Слева по горизонту темнели редкие силуэты деревьев, которые на фоне печально-розового заката казались растянувшимся верблюжьим караваном. Они медленно крутились по часовой стрелке, если Берлянчик смотрел в левое окно машины, навстречу им неслись далёкие верхи домов, если он поворачивался вправо, Вероника сидела на коленях Виталия Тимофеевича, который мирно дремал, привалив свою зализанную птичью головку ей на грудь. Иногда он вскидывался и, ударившись о «дипломат» на задней полке, сонно бормотал: «Ты, значит, Миша, умный, а Виталий Тимофеевич дурак, — так, что ли, получается?» Или обводил присутствующих сановным взглядом и высокомерно вопрошал:
— Миша, а ты бывал на пленумах горкома?
— Бывал, бывал.
— А почему я там тебя не видел? — язвительно ронял Виталий Тимофеевич и снова засыпал.
Шестой глава администрации оказался милым и любезным человеком. Он извинился за то, что не может их принять и предложил перенести встречу в облисполком, куда он должен был явиться по рабочим делам. На встречу с ним Берлянчик явился один, поскольку Миша отказался заниматься Каролино-Вегасом. После часа напрасных ожиданий в агропроме к нему обратилась сердобольная сотрудница:
— Вы кого-то ждёте?
Берлянчик назвал имя главы администрации.
— Его не будет, — сказала она. — Он только что звонил в агропром и предупредил, что сегодня не приедет.
Додик с облегчением вздохнул. То обстоятельство, что последний из шести председателей тоже не явился на встречу, внесло успокоение в его душу: он не любил ничего загадочного в природе. А вечером он позвонил Газецкому.
— Ну, как дела? — несмешливо спросил Миша. — Встреча состоялась?
— Нет, конечно, — отвечал Берлянчик, услыхав в трубке ироничный хохоток. — Но ты напрасно смеёшься... В агропроме я разговорился с милой женщиной, у которой я получил отличный заказ. Тридцать домиков на берегу лимана. Заказчик — метизный завод. Оплата в долларах. Ну как?!
Газецкий понял, что это правда. В трубке послышалось его густое, тяжёлое сопение.
— Я же говорил тебе, — добавил Додик, — что успех всегда лежит через точку идиота!