В Каролино-Бугазе Берлянчик, Газецкий и Виталий Тимофеевич забрали девиц и, тепло попрощавшись с итальянцами, пересели в Мишину «Вольво», которую пригнал его шофёр. Веронике, оказавшейся шестой в пятиместном салоне, пришлось разместиться у Миши на коленях. За это она была вознаграждена сразу по прибытии в Белгород-Днестровский. Миша всю дорогу радостно мычавший: «Ах, пово­рую, перестану, а когда богатым стану!» — тут же отправился в местный ювелирторг и щедро одарил Веронику золотой цепочкой, обе­щая в Тирасполе купить ей бриллиантовые серёжки. Морская стихия пробудила в нём дух чумацкой вольницы, всегда опасный для осмотрительного семейного еврея.

В Тирасполе их ждал Петя Димович, который сообщил им непри­ятную новость: оказалось, что он сидел в одной зоне не с главой администрации Ново-Петровского исполкома, а с директором Минского велосипедного завода. Димович извинился за ошибку и добавил, что Катенька, первая из двух его жён, родила, и поэтому он должен не­медленно вернуться в Одессу. Затем он ещё раз извинился и укатил. Исход этих скучных для неё объяснений Вероника встретила томной улыбкой:

— Миша, мы хотели посмотреть в Тирасполе серёжки?

— На обратном пути! — мрачно отрезал Газецкий.

Берлянчик громко расхохотался.

— Додик, чему вы смеётесь? — спросил Газецкий, пожимая пле­чами. — Уж не тому ли, что мы зря полдня проболтались в море и сожгли канистру бензина?

О золотой цепочке, которую он так опрометчиво подарил Веронике, Миша вслух не сказал, но его ошалевший взгляд испепелял этим доводом тоже.

— Не волнуйся, Миша, — успокоил Берлянчик. — Я хорошо знаю Петю Димовича и предвидел этот итог. Ещё вчера я созвонился с ше­стью райадминистрациями и договорился о встрече.

Первый райцентр, куда вкатила Мишина «Вольво», встретил их полуденным зноем и тишиной. Газецкий держал Веронику на коленях, уже не касаясь её бёдер руками, чтобы не брать на себя никаких до­полнительных финансовых обязательств. При этом он протирал очки и настороженно мычал: «Ах, поворую — перестану», суеверно опуская конец строки: «А когда богатым стану». Это раззадорило Берлянчика. Как всегда в подобных случаях, он упрямо касался именно того, что вызывало у Газецкого наибольшее сомнение: закупки прибрежной поло­сы и проекта Каролино-Вегаса. Газецкий слушал эту трескотню с ка­кой-то непонятной ухмылкой на лице, которая годилась на любой слу­чай: если бы идея Каролино-Вегаса оказалась животворной, она могла означать, что Миша это сразу понял и оценил. В противном случае, её можно было трактовать как обычную учтивость человека, который давно понял, что имеет дело с прожектёром и дураком.

Машина остановилась возле райадминистрации и Берлянчик, Га­зецкий и Виталий Тимофеевич вышли из неё. Следом за ними выпорхну­ли окаменевшие от тесноты и неудобных поз девицы. Они подтянули свои велотреки с кружевными оборочками и двинулись к райадминистрации.

— Куда?! — испуганно воскликнул Газецкий, тараща глаза. — Девочки, назад. Ждите нас в машине!

— Зачем? — удивился Берлянчик.

— Как это — зачем? Додик, я вас не понимаю... Вы что же со­бираетесь явиться к председателю с нашими подружками?

— А почему бы нет?

— У меня карандашная мушка на щеке, — сонно напомнила Любаша. — Может быть, это и в самом деле неприлично?

— Девочки, в машину, я сказал!

— Не надо, Миша. Я лучше знаю председателей: это такие же люди, как и все. Поверь, он примет Любашу в велотреках и с карандашной мушкой на щеке куда с большей радостью, чем какого-нибудь ветерана, который тридцать лет стоит первым на квартирном учёте. Уверяю тебя!

— Оно, конечно, — солидно поддакнул Виталий Тимофеевич. — Ес­ли взять, к примеру, Любашу или ветерана? Понятно, что девочка спо­дручней.

— Всё, всё! Конец дебатам, — торопил Берлянчик. — Это всё же председатель, а мы заставляем его ждать... Виталии Тимофеевич, где служебная бутылка «Наполеона»?

— Тут. В «дипломате».

Виталий Тимофеевич, который по старой директорской привычке любил только голые факты, тут же подхватил «дипломат» и хотел его раскрыть, чем поверг Додика в немалое смущение,

— Как вам не стыдно, Виталий Тимофеевич, неужели я не верю, что вы не прошляпили коньяк?! Я же помню, когда вы руководили це­лым комбинатом!

Берлянчик поправил пляжную бейсболку с надписью «Оклахома» и зашагал к исполкому. Вероника решительно двинулась за ним. Она пересекла площадь перед зданием с заносчивостью горожанка, прези­рающей райцентровских прохожих. Пелеринка на её груди подпрыгива­ла, обнажая все нежные прелести под ней, а на босоножках нестерпимо сверкали огромные никелированные застёжки. Ослеплённая адским горением застёжки, одинокая курица на площади вспорхнула и, прон­зительно кудахча, бросилась наутёк. За Вероникой плелась её подру­га, застенчиво прикрывая карандашную мушку на щеке. Шествие замы­кали Виталий Тимофеевич со служебным «Наполеоном» в «дипломате» и Газецкий, который тяжело ступал в своих огромных звёздно-поло­сатых шортах, набычив голову и сцепив руки за спиной.

— Миша, что за вид? — недовольно спросил Берлянчик, когда они поднялись на второй, руководящий этаж. — Я же говорил: в райадминистрации не любят унылых ходатаев. Перестань думать о том, как тебя встретит председатель… Думай о море, о яхте, о синьорах Кармелло и Марчелло, и ты увидишь, он тебя встретит как родного брата!

С этими словами Додик потянул дверь в приёмную, которая ока­залась на замке.

— Что вы дёргаете ручку? — крикнула уборщица, воевавшая со шваброй в коридоре. — Там никого нет!

Сияние несметных сокровищ в глазах Берлянчика сменилось туск­лыми коридорными сумерками.

— А где же председатель?

— Ещё за той вечер уехал.

— Позвольте, — возмутился будущий владелец Каролино-Вегаса, переходя на фальцет. — Что значит — уехал?! Мы же отмахали на яхте сорок пять километров...

В ответ Берлянчик услыхал грохот швабры, положившей конец всяким объяснениям. К столице следующего района экипаж «Вольво» направлялся в гробовом молчании. Вероника по-прежнему сидела на коленях у Газецкого, который тяжело сопел за её спиной и угрюмо протирал очки. Теперь, когда растаяли золотые миражи, она переста­ла быть для него дразнящим мотыльком любви, а стала обычным не­удобным весом. На лице Вероники было скучное выражение беженки.

— Виталий Тимофеевич, — наконец промолвил Газецкий, возвра­щая очки на переносье. — Подержите, пожалуйста, Веронику.

С этими словами Миша  подвинул свою ношу таким образом, что правая часть её хорошо выписанных ягодиц оказалась на «дипломате» со служебным «Наполеоном». Виталий Тимофеевич высокомерно поморщил­ся, освобождая «дипломат» от Вероники. Кроме двух основных доброде­телей — умения пить и держать язык в заднице, бывший директор ком­бината ещё умел подавлять свою плоть и чрезвычайно гордился этим. Он всегда считал, что водка более мужское занятие, чем женщины.

— Осторожней, Миша! — воскликнула Вероника, заваливаясь с толстой и комфортной Гришиной ляжки на тощую конечность Виталия Тимофеевича.

— Извини, у меня ноги затекли.

— Не надо было брать девиц в серьёзную поездку, — ехидно за­метил Виталий Тимофеевич.

— Это вас не надо было брать, тогда бы мы не прели в этой тесноте!

Берлянчик с укоризной оглянулся на Газецкого.

— Это бессердечно, Миша... Ты знаешь, какая перед нами труд­ная проблема. Пока мы заполучим Каролино-Вегас, нам придётся выпить не одну бутылку коньяка, а у меня проблемы со здоровьем. Или тебе нужен совладелец-инвалид?

— С кем пить? Я пока не вижу!

— Нельзя ныть при первой неудаче, — возразил Берлянчик. — Ес­ли бы наживать мультисостояния было плёвым делом, все были бы Рок­феллеры, а пока их только единицы… Мало ли почему нас не встре­тил председатель? Возможно, кто-то заболел или человека срочно выз­вали... Нет этого, мы начнём поход на Каролино-Вегас со второго — не всё равно, с кого начать?

Однако со второго начать тоже не пришлось. Как сообщила сек­ретарь, он отдыхал в поле на комбайне, спасаясь от многотрудных райадминистраторских забот. Она с гордостью говорила о рабочих корнях своего шефа, не замечая, что посетитель в солнцезащитных очках и пляжной бейсболке с надписью «Оклахома» меняется в лице.

Увидев, что Берлянчик пошатнулся и схватился за сердце, Любаша бросилась к нему, готовая тут же привести его в чувство.

— Прекрати, Любаша! — строго сказал Берлянчик, сразу приходя в себя. — Ещё недоставало тут, в райадминистрации… Что за сексу­альные фантазии такие? Напиши о них в телепередачу «Эротические среды», а меня оставь в покое!

Грохоча, как оторвавшаяся при землетрясении колонна, Газецкий мчался по лестнице вниз, понося на чём свет ту минуту, когда он ввязался в эту авантюру.

— Каролино-Вегас! — сиял он в машине, пожимая плечами. — Дом Берлянчика! Как я, нормальный человек, с температурою тридцать шесть и шесть и без следов белка в моче, мог поверить в этот бред?! Толик, разворачивай машину!

— Куда — в Тирасполь? — с надеждой уточнила Вероника, вспушив чёлку игривым жестом топ-модели.

— Опять бриллианты! Вероника, ты можешь думать о чём-то о другом? Пересядь к Виталию Тимофеевичу. Виталий Тимофеевич, возь­мите Веронику!

Виталии Тимофеевич криво усмехнулся. Предложение Газецкого разбередило в нём старые болезненные комплексы, которые развились ещё в те благословенные времена, когда он, бывший двоечник и алко­голик, командовал огромным коллективом.

— Не ищи, Миша, дураков, — сказал он, вынимая спичку изо рта.

— Кто — я? — возмутился Миша. — Моя машина, мой бензин, и я же держу Веронику на руках, а вы развалились, как в ложе-бенуаре, — кто же ищет дураков?!

— Если так, я могу выйти из твоей машины и вернуться в Одессу на автобусе.

Это не на шутку встревожило Берлянчика. Лишившись бывшего директора комбината, он оставался лицом к лицу с лужёными желудками тех, от кого зависела судьба его грандиозного проекта. Он быстро отвернулся от окна, за которым убегали деревья, дорожные знаки и столбы, и напомнил, что в машине все коллеги и у каждого своя почетная задача. Миша — компаньон, девушки — рабочий тонус, а о Виталии Тимофеевиче и говорить нечего: без его компанейского участия им не видать Каролино-Вегаса, как своих ушей. Однако Газецкий упрямо гнул своё:

— Пока я не вижу тех застолий, ради которых мы должны сидеть, как сельди в бочке!

— Извините-с, это не моя забота! — кипятился Виталий Тимофеевич, скорчив обидную гримасу. — Я брался пить с нужными людьми, а не сгонять в отары глав администраций. Такой задачи мне никто не ставил!

— Верно, — поддержал его Берлянчик. — Он имел узкое специальное задание, поскольку у него огромный опыт работы среди элиты, на верхах.

— Подумаешь, — парировал Газецкий. — Я имел общество не хуже. Я тоже пил с интересными людьми.

— Он пил! — передразнил Виталий Тимофеевич, выводя заливистую носовую трель.

— Да, пил.

— Оно пило!

— Да, пило, — упрямствовал Газецкий с перекисшей ухмылкой на лице. — И не с партбоссами, как вы. У меня бывали директор филар­монии, эндокринолог Лавочкин, Аркадий Вощенко — шикарный  бас...

— Ха-ха! С кем ты пил, ты Веронике расскажи, а мне рассказы­вать не надо! Выпивало! Смотри, мальчика нашёл: «Возьмите Верони­ку». Какую Веронику?! Да я отродясь девиц на колени не сажал.

Детские веснушки на лице Газецкого в страхе разбежались в стороны, разогнанные брезгливой ефрейторской гримасой:

— А теперь придётся! — рявкнул он, решительно подвигая Веро­нику к Виталию Тимофеевичу.

— А это не видал? — показал Виталий Тимофеевич, подпирая девушку плечом. — Я вообще могу выйти из машины!

— Тише, коллеги, не скандальте! — вмешался Додик. — Вы что, с ума тут посходили. Нашли чем хвастать: кто с кем пил... Подума­ешь: партбоссы, шикарный бас! Скоро они начнут всем хвастать, что пили с нами, — если мы, конечно, достигнем нашей цели.

— Перестаньте, Додик, это сказки!

— Миша, ты не прав, — мягко возразил Берлянчик. — Ты ви­дишь, что это такое? — Он провёл пальцем по запыленной панели. — Круг! Обычный круг...

Далее Берлянчик объяснил, что если изобразить удачу в виде круга, то каждая точка на его окружности, — это бред, идиотизм, но иначе в круг не попадёшь. Это аксиома жизни: успех всегда лежит че­рез точку идиота. Как ни странно, но эти рассуждения успокоили Газецкого. До бизнеса он ремонтировал кассовые аппараты в магазинах, а теперь выписывал газету «Секс от шести до шестидесяти шести», и поэтому считал себя думающим и образованным человеком. Мысль Берлянчика, поданная в виде аллегории, импонировала его интеллигент­ности.

Однако после того, как будущие совладельцы Каролино-Вегаса поцеловали третий райадминистраторский замок, философское начало в душе Газецкого вошло в противоречие с насущными потребностями его молодого организма.

— Додик, я просто жрать хочу! — жалобно признался он. — У ме­ня в желудке играет духовой оркестр. Иметь полные карманы денег и подыхать от голода я могу у Талы дома.

Берлянчик хотел, было, возразить, что их цели требуют упорства, но тут вмешался Виталий Тимофеевич.

— Позвольте! — сказал он. Угнетённый своей бесполезностью и жаждой выпить, он не поверил в неудачу и решил вернуться в райадминистрацию. Шестое чувство его не подвело: приёмная пустовала, но, деликатно заглянув в кабинет, он увидал кряжистого мужчину средних лет, который держал телефонную трубку возле уxa, окаменело глядя перед собой. Виталий Тимофеевич поздоровался, и мужчина ответил ему немигающим взглядом. «Свой!» — подумал Виталий Тимофеевич, замирая от радости.

... Когда Берлянчик, Газецкий и девочки, следовавшие за ними по пятам, заглянули в кабинет, они застали Виталия Тимофеевича и его визави, сцепивших руки в армреслинге. Лица их были багровы от коньяка и усилий. На шеях вздулись вены. Локти упирались в огромный председательский стол. Рядом стояла служебная бутылка «Наполеона» и рюмки с бурым коньячным наплывом на заоваленных донышках. Увидав эту картину. Берлянчик снял солнцезащитные очки и с игривой застенчивостью посмотрел на Газецкого.

— Ну, что вы скажете, мой юный друг?

— Скажите, Додик, — озабоченно сказал Газецкий. — Вы не зна­ете, как открывают иностранные счета в Женеве?

— Я сам ломаю голову над этим.

— Здравствуйте! — произнес Миша, подходя к столу неторопли­вой автоинспекторской походкой. — Виталий Тимофеевич, вы бы нас представили господину. Мы бизнесмены из Одессы…

Но тут бурей влетела секретарь:

— Семёныч! — заорала она, подбирая пухлой рукой пудовый узел кос. — Сколько можно говорить, чтобы без Антипа Валерьяновича ты не шастал в кабинет?!

— Телефон звонил, — буркнул Семёныч, испуганно выметаясь вон. Виталий Тимофеевич проводил его одичавшим взглядом и заносчиво улы­бнулся. Так он стоял с ненужной улыбкой на лице, разминая онемевшую руку и тревожно всматриваясь в лица коллег. Берлянчик попытался снять напряжение и с этой целью вернулся к теме о валютных счетах за границей, но Газецкий угрюмо молчал. Наконец, Виталий Тимофеевич очнулся от шока. Он взял полупустую бутылку «Наполеона», закупорил её пробкой и спустился к машине, где безропотно принял Веронику, которую Газецкий усадил ему на колени.

Известно, что посрамление благородной души обостряет в ней чувство порядочности. Всю дорогу Виталий Тимофеевич держал Верони­ку на коленях и мучился сознанием того, что вхолостую израсходовал полбутылки коньяка. Когда «Вольво» подкатила к новой райадминистрации, оказалось, что четвёртый председатель улетел на Кубу.

— Между прочим, — сказал Газецкий, когда «Вольво» катила в пятую райадминистрацию, — я не сомневался в этом результате. Я знал, что нас нигде не будут ждать, и мы напрасно потеряем время.

— Я тоже, — охотно отозвался Додик.

— Тогда зачем вы нас втравили в эту глупость?

— Всё зависит от того, — возразил Берлянчик, — что называть глупостью. Если речь идёт о визитах к главам райадминистраций на основе предварительной договоренности с ними, — то, конечно, это глупость! Но сумма глупостей даёт прекрасный результат. В процес­се их осуществления мы обязательно наткнёмся на возможность, кото­рая с лихвой окупит все наши усилия.

В отличие от Газецкого, Берлянчик был исполнен веры в успех, и отсутствие пятого главы райадминистрации, который отмечал школь­ный юбилей в местном ресторане «Фермопиллы», только укрепило его оптимизм.

— Вот видишь, Миша, — бодро произнёс он. — Наша задача пре­дельно упростилась: остался всего один район.

Но именно туда Газецкий отказался ехать наотрез. Он заявил, что готов на любую глупость, если в ней есть шансы на успех, но не желает быть просто идиотом. Берлянчик возразил, что его позиция философски малосодержательна, поскольку в стране, где телега всег­да впереди лошади, сначала возникают биржи и коммерческие банки, а потом дебатируется проблема частной собственности, и сперва ловят бандита, а потом придумывают законы, по которым его следует судить, — в этой стране надо быть убеждённым идиотом, если хочешь серьёзно преуспеть. В конце концов, он убедил его.

День был на исходе. Слева по горизонту темнели редкие силуэ­ты деревьев, которые на фоне печально-розового заката казались растянувшимся верблюжьим караваном. Они медленно крутились по часо­вой стрелке, если Берлянчик смотрел в левое окно машины, навст­речу им неслись далёкие верхи домов, если он поворачивался вправо, Вероника сидела на коленях Виталия Тимофеевича, который мирно дре­мал, привалив свою зализанную птичью головку ей на грудь. Иногда он вскидывался и, ударившись о «дипломат» на задней полке, сонно бормотал: «Ты, значит, Миша, умный, а Виталий Тимофеевич дурак, — так, что ли, получается?» Или обводил присутствующих сановным взглядом и высокомерно вопрошал:

— Миша, а ты бывал на пленумах горкома?

— Бывал, бывал.

— А почему я там тебя не видел? — язвительно ронял Виталий Тимофеевич и снова засыпал.

Шестой глава администрации оказался милым и любезным человеком. Он извинился за то, что не может их принять и предложил перенести встречу в облисполком, куда он должен был явиться по рабочим делам. На встречу с ним Берлянчик явился один, поскольку Миша отказался заниматься Каролино-Вегасом. После часа напрасных ожиданий в агропроме к нему обратилась сердобольная сотрудница:

— Вы кого-то ждёте?

Берлянчик назвал имя главы администрации.

— Его не будет, — сказала она. — Он только что звонил в агропром и предупредил, что сегодня не приедет.

Додик с облегчением вздохнул. То обстоятельство, что послед­ний из шести председателей тоже не явился на встречу, внесло успо­коение в его душу: он не любил ничего загадочного в природе. А ве­чером он позвонил Газецкому.

— Ну, как дела? — несмешливо спросил Миша. — Встреча состоя­лась?

— Нет, конечно, — отвечал Берлянчик, услыхав в трубке иронич­ный хохоток. — Но ты напрасно смеёшься... В агропроме я разговорил­ся с милой женщиной, у которой я получил отличный заказ. Тридцать домиков на берегу лимана. Заказчик — метизный завод. Оплата в дол­ларах. Ну как?!

Газецкий понял, что это правда. В трубке послышалось его гус­тое, тяжёлое сопение.

— Я же  говорил тебе, — добавил Додик, — что успех всегда ле­жит через точку идиота!