Валентин Пикуль родился 13 июля 1928 года в Ленинграде.

Мать и отец ждали первенца в Петров день, но судьба распорядилась иначе. Только на исходе второго дня, в сумерки, когда на небе зажигались звёзды, на руках врача появился младенец.

— Родился в рубашке, — сказала акушерка матери, — значит, будет счастливым…

И действительно, звезда, взошедшая на небесном небосклоне 13 июля, оказалась счастливой в недолгой, трудной, но прекрасной жизни Валентина Пикуля.

В Кировском отделении ЗАГС под № 5138 от 30 июля 1928 года указано время и место рождения мальчика. Родители в тот период проживали по адресу: Международный проспект, дом 130, квартира 45.

Пожелтевшая от времени автобиография сообщает нам, что Савва Михайлович (отец Валентина) родился 5 декабря 1901 года в местечке Кагарлык Киевской губернии. В 1909 году пошёл в школу. С 1913 года по 1922-й, до призыва в РККА, совместно с отцом занимался крестьянским хозяйством.

В тот период Кагарлык невозможно было отыскать даже на самых подробных картах; но посёлок быстро рос, развивался и в 1971 году стал городом.

Из истории Кагарлыка известно: после присоединения Правобережной Украины к России Екатерина II подарила Кагарлык (с населением 6615 человек) с его окрестностями государственному деятелю Дмитрию Прокофьевичу Трощинскому, занимавшему при дворе Екатерины Великой должность статс-секретаря. Д. П. Трощинский много сделал в деле благоустройства Кагарлыка: построил Свято-Троицкую церковь, собрал богатейшую библиотеку, заложил обширный знаменитый парк.

Многие жители Кагарлыка в совсем недавние времена носили фамилию Пикуль и были связаны между собой дальними или близкими родственными связями. Отец Саввы — Михаил Денисович, в начале века занимался хлебопашеством, имел дом, ригу, домашний скот. В 1931 году вступил в колхоз. В семье росло четверо детей. Мать Саввы — Александра умерла от чахотки в 1918 году. В 1922–1926 годах Савва был призван на службу в РККА и проходил её на эсминце «Фридрих Энгельс» Красного Балтийского флота. Во время службы вступил в ряды ВКП(б). Уже тогда у него открылась другая способность: «Отец был наделён прекрасным и сильным голосом. Украинцы — хорошие певуны. Он мог выбрать карьеру певца, как некоторые его сослуживцы, но он пошёл другой дорогой — стал инженером», — рассказывал Валентин об отце в одном из интервью.

После демобилизации с флота Савва Михайлович осел в Ленинграде, устроившись на фабрику «Скороход», где работал и одновременно учился на курсах продотысячников.

На этой же фабрике работала и Мария Константиновна Каренина — уроженка деревни Замостье Псковской губернии. (Так сообщает свидетельство о браке, выданное Мо-сковско-Нарвским районом города Ленинграда.) Судьбе было угодно, чтобы эти два столь непохожих по характеру человека встретились, полюбили друг друга и в 1926 году поженились.

Мать, Мария Константиновна, была полной противоположностью супругу, весёлому и ухажёристому Савве — спокойная, доброжелательная. Выросшая, как и Савва, в деревне, долго не могла привыкнуть к городской жизни: жизнь в деревне намного человечнее, ближе к земле, к соседям, чем в городе. Сельские жители всегда помогают друг другу.

Работая на фабрике, Савва поступил учиться в Ленинградский инженерно-экономический институт имени В. М. Молотова и в 1935 году его окончил. До 1940 года работал на заводе № 190 (ныне Адмиралтейский завод) в качестве руководителя группы производственного отдела.

Обстановка в это время в мире была напряжённой, в Европе шла война. Стране нужен был боеспособный морской флот.

В это же время на Севере в городе Молотовске (ныне город Северодвинск, переименован в 1957 году), закладывалась новейшая мощная судоверфь. Савва Михайлович попросился на новостройку и с июля 1940 года и до начала войны работал на новой судоверфи. Валя с матерью приехали к отцу летом 1940 года, где он закончил пятый класс. К этому времени город Молотовск насчитывал уже около 30 тысяч жителей.

В трудовом договоре от 4 июля 1940 года завода № 402 указано, что Савва Михайлович, старший инженер группы ППО, проживал в городе Молотовске по улице Республиканской, дом 36, а с приездом семьи Савва Михайлович получил комнату в новом доме по улице Индустриальной, 36.

В самые трудные для нашей родины дни войны Савва Михайлович добровольно уходит на фронт. Сражается на Беломорской военной флотилии, а с июля 1942 года в районе Сталинграда — в составе четвёртого батальона морской пехоты 42-й отдельной стрелковой бригады, сформированной для защиты Сталинграда из сибиряков и моряков-североморцев. 42-я бригада, где комбригом был Герой Советского Союза Матвей Степанович Батраков, входила в состав 62-й армии.

«26 сентября. Утром бригада Батракова занимала прилегающие к Волге кварталы в районе Краснознаменской улицы от проспекта Ленина… К обеду немцы прорвались к командному пункту 4-го батальона Жукова, окружили его… Шёл жестокий бой за командный пункт до самой поздней ночи…На набережной Волги сохранилось старое здание Дома пионеров. Здесь размещался штаб батальона Жукова. Это был последний бастион защитников центра Сталинграда.

В результате боя за КП тяжело ранен секретарь партбюро старший политрук Савва Пикуль (скончался) и секретарь бюро ВЛКСМ младший политрук Костя Пучков. В этих боях батальон уничтожил пять танков, истребил несколько сот фашистов…

24 дня и ночи защищала 42-я бригада Сталинград, из них восемь суток сражались непосредственно в городе. Каждый дом, каждый квартал и улица, каждый перекрёсток, каждый клочок земли красивейшего центра сегодняшнего Волгограда пропитаны кровью батраковцев» — так пишет в своей книге «42-я отдельная» Василий Фёдорович Большаков, в прошлом инструктор политотдела 42-й бригады, где сражался Савва Пикуль.

Эту книгу прислал Валентину Пикулю почётный ветеран 42-й отдельной бригады, краевед из Волгограда Николай Сергеевич Попов, который много лет после окончания войны выяснял судьбы однополчан.

«Бригада Батракова представляла собой великолепный по боевым и человеческим качествам сплав солдат сибиряков и моряков-североморцев… С самого начала 42-я бригада зарекомендовала себя исключительно стойкой. Такой она и вошла в историю Сталинградской битвы…» — писал маршал Н. И. Крылов в своей книге «Сталинградский рубеж».

Имя Саввы Михайловича Пикуля увековечено на Мамаевом кургане в памятных списках, которые ведутся в форме алфавитной картотеки.

Ратный подвиг Саввы Михайловича Пикуля не забыт и в городе Северодвинске.

На плитах заводского мемориала среди имён 1483 бойцов, не вернувшихся с войны, отлита и его фамилия.

 

Мир детства

Валентин очень любил отца. Вспоминал одну из первых встреч с ним. Тогда мальчику было около четырёх лет. Мама сказала, что сегодня придёт папа. Отец протягивает к сыну руки, а тот тянется к матери… Савва долго развёртывал подарок, наблюдая за сыном, и когда в его руках оказалась резиновая собачка, Валя сам потянулся к отцу. Наверное, с того самого времени Валя полюбил собак.

Вспоминая о своём детстве, Валентин говорил: «Детство моё прошло без игрушек. Я и сейчас люблю бывать в детских магазинах, где с завистью, слишком запоздалой, любуюсь забавной пестротой…»

Нередко, уходя на работу, родители оставляли мальчика одного. Он играл с тарелками и чашками, расставлял их по комнате и придумывал этим предметам новые роли. Живость ума и наблюдательность мальчика возбуждали его фантазию.

Наряду с отцом и матерью на воспитание Вали благотворно повлияла добрая, но в то же время строгая бабушка — Василиса Минаевна Каренина (псковская крестьянка, по материнской линии уроженка деревни Замостье Порховского уезда).

До войны семья Пикулей жила на Международном проспекте, Обводной канал разделял жилища Пикулей и Карениных, поэтому свидания с бабушкой были ежедневными.

Василиса Минаевна жила в семье Веры Ивановны и Якова Константиновича Карениных. У них росло трое детей — Борис, Виктор и сестра Люся. Бабушка помогала воспитывать всех и по сути была главой семьи.

Проживали они на Мало-Детскосельском проспекте. Валя же был единственным ребёнком в семье, но никогда не чувствовал себя одиноким, так как рос вместе с сестрой и братьями. Все вместе они составляли большую дружную компанию.

Всю эту «ораву» на лето отправляли с бабушкой на её родину в деревню Замостье, а позднее на дачу, которую снимали родители в Мартышкине или Парголове — пригородах Ленинграда.

Особую радость детям в Замостье доставляли церковные праздники. Бабушка пекла вкусный пирог, приходили гости из соседних деревень, молодёжь по деревне водила хороводы, пели песни и исполняли пляски. Но день быстро пролетал, и наступали сумерки. Дети просили зажечь бабушку свет, а она, экономя копейку, говорила:

— Повременим до потёмок, нонеча керосин-то в красных сапожках бегает. Дождёмся часу потемнее, тогда и зажжём лампу. — Старая бабушка довольно улыбалась широким добрым лицом.

Лето быстро кончалось, и город вновь поглощал дачников. Жизнь в коммунальной квартире, перенаселённой людьми, была сложной.

Тусклые лампочки мерцали под потолком. В ванную, в туалет занимали очередь.

Отец — мастер на все руки, чтобы заработать денег, мастерил нехитрую мебель на продажу. Смастерил большой стол, за которым Валентин впоследствии напишет все романы и который до сих пор стоит в рижской квартире, храня память об отце.

Василисе Минаевне внуки обязаны тем, что с детства жили в мире старинных песен и сказок, которые она тут же и сочиняла. И каждая, вновь рассказанная ею сказка, казалась им убедительно правдивой. Бабушка в своих сказках редко повторялась, обычно начало было одинаковое, а конец всегда разный, непредсказуемый, но обязательно счастливый.

Как признавался впоследствии писатель, благодаря бабушке у него рано пробудилось и развилось чувство любви к народному русскому языку. Слушая её, он узнавал красоту не всегда понятных ему напевных слов.

С бабушкой можно было поговорить обо всем: она «всё знала и всё понимала — эта необразованная, но такая душевная, чуткая, неграмотная женщина».

Стремление к познаниям у Вали проявилось рано: читать он выучился сам — по кубикам и газетам. В четыре года Валя читал хорошо, а в пять — хорошо и много. Отца это радовало.

Книг в доме было мало. Кроме «Кобзаря» Т. Шевченко на украинском языке, «Истории ВКП(б)» и неизвестно откуда-то «залетевшего» в дом томика Михаила Лермонтова на русском языке, по которому позднее Валя будет учиться складывать рифмы, — ничего в памяти не всплывает.

С каждой зарплаты отец покупал в магазине или газетном киоске очередную книжечку из детской серии «Книжка за книжкой». Так Валя впервые приобщился к классике, прочитав рассказы Тургенева, Мамина-Сибиряка, Л. Толстого.

Отец приучил маленького Валю бережно относиться к книге, не загибать листы, а самое главное — не рвать. Ко всему любопытный, готовый всё в себя впитать и познать, Валя часто спрашивал у отца непонятные слова. Поэтому отец нередко называл сына «почемучкой».

Как самую драгоценную реликвию, которая прошла по жизни вместе с Валентином, хранил сын подарок отца — книгу О. Перовской «Ребята и зверята» с рисунками В. Ватагина, изданную «Детгизом» в 1936 году. На шмуцтитуле надпись: «Подарок моему дорогому Валечке. Пиши почаще, не забывай своего папу. 18.06.1937 г.». В это время отец был призван на флотские курсы, после чего ему присвоили воинское звание.

Желание стать моряком пришло к Вале от отца. Не важно, что Валя пока ещё не видел моря, но слышал много рассказов о нём и даже представлял, что оно намного больше Невы.

С первого по пятый класс Валя учился в образцовой школе № 16 имени академика Павлова, расположенной на Бородинской улице. В школе и во дворе его называли Валькой. Клички за ним никакой не водилось. Из этой школы вышло много замечательных личностей… Наряду со школьными уроками, которые Валя легко постигал, он ходил и в кружок рисования, и на акробатику.

Казалось бы, ничто не омрачало школьные годы мальчика, эту радостную и счастливую пору, хотя и трудную.

Товарищеские отношения складывались легко, со многими мальчиками он имел доверительные дружеские отношения: с Анатолием Беловым, Яшей Гриншпаном, Колей Претро, Юрой Пионтек.

Анатолий Белов совсем неожиданно напомнил о себе. Разыскивая своих друзей-одноклассников, Анатолий Николаевич, подполковник-инженер, прислал из Ярославля Валентину письмо и фотографию, сделанную в 1937 году у Смоленского садика. Вот что он писал: «Очень был бы рад, чтобы на старой фотографии, в верхнем ряду, третий справа были Вы». Да, это был Валя, ученик 3-го класса 16-й образцовой школы, а четвёртый слева мальчик, отмеченный галочкой, был Толя Белов, с которым Валя часто играл в войну. Тогда это была только игра…

О войне уже много и повсюду говорили. Но никто не предполагал, что война так быстро подойдет к Ленинграду. Зимой 1939 года во время советско-финского конфликта Ленинград стал прифронтовым городом. Днём улицы города были загружены войсками и боевой техникой, ранеными и обмороженными, а ночью город погружался в кромешную тьму, пахло дымом и гарью. В небе гудели самолеты. Было страшно и холодно. СССР несёт большие потери. К счастью, в марте 1940 года военный конфликт был разрешён подписанием мирного договора с Финляндией. Граница от Ленинграда была отодвинута.

Заложенная новая мощная судоверфь на Севере в городе Молотовске требовала новых специалистов.

Закончив на отлично четвёртый класс и попрощавшись с друзьями, Валя с матерью выехали к отцу на новое место жительства.

Что представлял собой Молотовск — этот город-новостройка, Пикуль пишет в своей биографии:

«Рефулёры, деревянные мостки, заключённые, вспышки электросварки, запах карбида и свежей сосны. Чуть выйдешь из города — болото, ещё не зарефулированное, так что лучше не суйся — провалишься».

Город-новостройка покорил его своей суровостью и красотой: здесь было всё не так, как в Ленинграде. Заключённые строили дома. На вечных болотах прокладывали новые улицы, железную дорогу. А самое главное — появились новые друзья, которые, как и он, мечтали стать моряками.

В Доме пионеров на Индустриальной улице успешно работал кружок «Юный моряк», который Валя усердно посещал, где осваивал новые для себя термины. Руководитель кружка во время войны с белофиннами исполнял обязанности старшины на одном из боевых советских кораблей. А теперь бывший старшина — моряк Николай Иванович Сметанин прививал ребятам любовь к морю, объяснял азы флотской терминологии, рассказывал о типах боевых кораблей, учил вязать морские узлы.

Уже тогда море вошло в жизнь Вали робкой мальчишеской мечтой, чтобы заполнить его жизнь и навсегда остаться в сердце.

О работе кружка писала городская газета «Сталинец» от 26 декабря 1940 года:

«С увлечением и серьёзно занимаются ребята в кружке “Юный моряк” в Доме пионеров, готовясь стать моряками… Многие из них имеют хорошие оценки за отличную успеваемость. Витя Грязнов, Валя Пикуль, Коля Чернов — лучшие кружковцы — готовятся к сдаче норм на значок “Юный моряк”».

Это было самое первое упоминание имени Валентина Пикуля в печати.

 

В кольце блокады

Закончив пятый класс в Молотовске, Валя с мамой на летние каникулы выехали в Ленинград. Трудно передать словами, какой радостной была встреча с бабушкой, сестричкой Люсей, братом Борей. Но счастье, как всегда, долгим не бывает.

Грянула Великая Отечественная война.

Понятия «детство», «подросток», «война» — вещи несовместимые…

Большинство его друзей эвакуировались из города, но Вале этого сделать не удалось и пришлось в полной мере испить горькую чашу блокады.

Ленинград 1941 года превратился в крепость. Расклеенные по городу плакаты: «Родина-мать зовёт!», «Чем ты помог фронту?» — призывают встать на защиту Родины. А наступление немцев стремительно продолжается. В середине августа немецко-фашистские захватчики взяли Стрельню, Петергоф и вплотную подошли к Ленинграду. Пропаганда Геббельса, подбадривая своих солдат, писала: «Немцы прошли всю Европу, пройдут и эти десять километров до резиденции русских царей».

8 сентября 1941 года кольцо блокады замкнулось. Валя с родными оказались в блокадном городе. Вчерашний школьник-пятиклассник шагнул во взрослую жизнь, встав в ряды защитников города.

О том страшном времени Валентин вспоминал: «Как и все ленинградские дети, я дежурил на чердаках, совал в бочки с водой брызжущие фосфором немецкие зажигалки. Пережил “глад” и “хлад” блокады, ещё по-детски, не сознавая, что всё виденное и испытанное уже становится историей».

Наступила самая страшная в жизни ленинградцев блокадная зима. Морозы доходили до минус сорока градусов. Начался голод. В результате интенсивной бомбёжки загорелись Бадаевские склады, где в мирное время хранилось продовольствие. Сахарную пыль разносило ветром, и она оседала на дома, на землю. Земля под складами впитала в себя сожжённый сахар, блокадники собирали её и варили. Из неё получался пахучий сладковатый напиток чёрного цвета, который и пили как чай вместе с пайкой липкого, как глина, суррогатного хлеба. Продавали вещи, обменивая их на кусок хлеба, ели всё, что можно было разжевать.

Ввели хлебные карточки. Мать часто посылала Валентина за куском хлеба, который входил в паёк. «За хлебом очередь занимали с ночи, чтобы сразу после открытия получить его. Хлеб выкупали на день вперед, — на больший промежуток времени не давали. Однажды, у нас на глазах, произошёл страшный случай. Обезумевший от голода мужчина схватил с весов чужую пайку и быстро стал запихивать её в рот. Его били, но хлеб отнять не смогли, он упал, доедая хлеб, и мгновенно затих», — вспоминает двоюродная сестра Валентина Людмила Каренина-Колоярцева, пережившая блокаду.

Как к святыне прикасался каждый раз Валентин к буханке хлеба и в мирное, уже обеспеченное время.

— В народе существует примета — нельзя так хлеб класть, иначе его в доме не будет. А это страшно, — часто говорил мне Валентин, когда я небрежно клала хлеб.

Отопление не работало, спали, прижавшись друг к другу, чтобы согреться.

Руки мёрзли даже в рукавицах, а ноги — в валенках. Квартира напоминала своего рода «ледяной дом».

Пока были силы, Валя часто ходил на Клинский рынок, который находился поблизости — стоило только перейти через дорогу, на котором продавцов было больше, чем покупателей. Однажды увидел холодец фиолетового цвета, стоявший рядом с ним человек сказал: «Это — из человечины».

(Зимой 1942 года умрут от дистрофии бабушка, дедушка и двоюродный братик Валентина.)

Город слабел с каждым днём, казалось, что не выживет. Но ленинградцы не только выживали, а стар и млад трудились по 12–14 часов в сутки, приближая день победы.

И днём и ночью натужно воют сирены. Постоянно слышится свист пикирующих бомбардировщиков. По радио объявляют — всем в бомбоубежище. Но даже в этом далёком подземелье слышно, как бьют наши зенитки.

Работница бомбоубежища пересчитывает людей и записывает в какой-то блокнот. Это на тот случай, если вдруг в бомбоубежище попадёт бомба и люди будут засыпаны… Выходя из бомбоубежища, Валя подобрал листок, который заметало снегом. Это была листовка Гитлера: «Если вы думаете, что сможете защитить Ленинград, то вы глубоко ошибаетесь. Сопротивляясь войскам нашего фюрера, вы погибнете под развалинами Ленинграда, под ураганом наших бомб и снарядов. Мы сравняем ваш Ленинград с землёй, а Кронштадт — с водою… Такова воля фюрера!..»

При очередном налёте в дом, где жили Пикули по Международному проспекту, попала бомба. Совсем близко мощный взрыв о землю потряс стены дома Пикулей, за ним последовал второй. Вторая бомба прошла через соседний подъезд и вырвала из-под их квартиры на первом этаже пивную. Квартира Пикулей, как говорил Валентин, как бы «повисла в воздухе», цепляясь за перекрытия. Об этом страшном эпизоде впоследствии Валентин напишет:

«Наша квартира вдруг наполнилась пылью, и стало нечем дышать. Дверь заклинило. Когда её выбили, первым человеком, кого увидели, была соседка. Она несла на руках мёртвую девочку. Лестница была залита кровью. Я удивился этой жуткой тишине, но тут из ушей словно выпали заглушки: со всех сторон обрушились стоны, крики отчаяния».

Валентин с матерью переехали к бабушке на Мало-Детскосельский проспект. Это была огромная коммунальная квартира, где жило около десятка многодетных семей. В зимние месяцы был жуткий холод, и, чтобы не замёрзнуть, все обитатели многонаселённой квартиры жили в одной комнате брата матери Якова Константиновича Каренина — так было теплее и надёжнее. Валя спал на столе, сработанном отцом, с другом Лёней Тепляковым, и стол спасал их от холода, как надёжная кровать.

Марию Константиновну и Валю беспокоило молчание Саввы Михайловича. С самого начала войны от него не было никакой весточки. Но в один из дней, когда больше всего думали, как выжить, — свершилось чудо: какой-то человек в кителе флотском вручил Марии Константиновне письмо от мужа. Тогда-то все родственники и соседи узнали, что Савва Михайлович добровольцем ушёл на фронт, и воюет в Беломорской военной флотилии, главная база которой находится в Архангельске.

В начале января 1942 года начался прорыв блокады. В городе на Неве слышался постоянный непрерывный грохот артиллерии. В результате совместной операции, которая проводилась под кодовым названием «Искра», войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов при содействии артиллерии и авиации, преодолев укрепленную оборону врага, соединились. 27 января 1942 года блокада была прорвана.

Открылась спасительница блокадников — «Дорога жизни».

«История Ладожской трассы — это поэма о мужестве, настойчивости и стойкости советских людей», — писала газета «Правда».

Из блокадного Ленинграда Валя с матерью вырвались к отцу весной 1942 года. Ехали в открытых машинах — полуторках, которые были перегружены. Впереди шедшая машина попала в полынью и ушла под лёд. Валентину с матерью повезло: они миновали сей страшной участи.

Начальным пунктом трудной ледовой трассы была выбрана деревня Кабона — старинное рыбацкое село, известное в летописях ещё с XV века.

Через это легендарное село шло снабжение блокадного Ленинграда продовольствием, оружием и медикаментами.

Здесь, на станции Кабона, блокадников впервые покормили. Многие из них так и не встали из-за стола…

Валя с матерью с трудом добрались до Архангельска, где воевал отец.

Позади остались взрывы бомб и артиллерийских снарядов, ночные зарева пожаров и пайка в 125 граммов хлеба на целые сутки.

Подвиг «Дороги жизни» не забыт. После войны на берегу Староладожского канала, вблизи селения Кабона открыли гранитный обелиск, на котором высечены слова: «Через Кабону шла “Дорога жизни”. Она, прорвав фашистскую блокаду, соединила сердце Ленинграда с родной Москвой с Советской отчизной. 1941–1943».

Вечная память всем ленинградцам, не дожившим до светлого дня Победы. Каждый из ленинградцев был герой и патриот своего города.

Уже в зрелом возрасте, имея награды, Валентин больше всего гордился медалью «За оборону Ленинграда» под № 11684.

 

В «ребячьей академии»

Мальчишки и девчонки военных лет… Моряки, партизаны, связисты, разведчики, медсёстры. Как много они сделали для нашей победы, и как скудно отблагодарила их подвиги наша литература. Она в большом долгу перед юными участниками войны — теперь уже давно седыми ветеранами, многие из которых ушли в мир иной.

Среди них был и Валя Пикуль.

Савва Михайлович, встретившись с сыном, с трудом узнал его: бледен, глаза горят, худой — кожа да кости — в чём только душа держится!

Поселился Валентин с матерью в каком-то заброшенном домике — в пригороде Архангельска, на знаменитом острове Соломбала, откуда начинали свои морские пути Чичагов, Лазарев, Русанов, Седов и многие другие знаменитые мореплаватели.

Эта старейшая судоверфь России, заложенная на острове Соломбала самим Петром Великим в 1693 году, являлась в те далёкие времена единственным морским портом России.

1942 год… Фронт растянулся от Чёрного до Баренцева моря. Врагу стен Ленинграда, Сталинграда, в Крыму. Страна несёт огромные потери в живой силе и технике. Павших на полях сражений и в морях должны заменить молодые специалисты.

По приказу комиссара Военно-морского флота адмирала Николая Герасимовича Кузнецова под № 108 от 25 мая 1942 года на Соловецких островах была создана Школа юнг — самая молодая воинская часть № 30835.

«В целях создания кадров будущих специалистов флота высшей квалификации, требующих длительного обучения и практического плавания на кораблях ВМФ, приказываю:

1. К 1 августа 1942 года сформировать при учебном отряде СФ школу юнг ВМФ со штатной численностью переменного состава 1500 человек, с дислокацией на Соловецких островах.

2. Школу укомплектовать юношами комсомольцами и не комсомольцами в возрасте 15–16 лет, имеющими образование в объеме 6–7 классов, исключительно добровольцами».

Тысячи мальчишеских сердец с пионерскими галстуками и комсомольскими значками взволновал приказ комиссара ВМФ.

Работники комсомола не всегда могли удовлетворить просьбы всех желающих стать моряками. Большинство мальчишек, ставших юнгами, ушли со школьной скамьи, но были и такие, которые уже испытали все «прелести» взрослой жизни, придя из партизанских отрядов и от заводских станков. Многим из них отказывали, тогда самые отчаянные пытались бежать…

К беглецам в Школу юнг присоединился и Валя Пикуль, и, чтобы его приняли, он прибавил себе год.

В день своего четырнадцатилетия Валентин, ещё не оправившись от блокады, больной цингой, брёл неторопливым шагом по берегу речушки Курьи и вспоминал рассказ старшины Н. И. Сметанина об истории судоверфи в Соломбале. Неожиданно его внимание привлекла группа подростков, примерно возраста Вали, может быть, чуть постарше, шагавших строем в сторону полуэкипажа.

— Кто вы такие? — крикнул им Валентин.

— Юнги, — ответили те. У Валентина в душе всё перевернулось. И откуда только взялись силы у цинготного мальчишки? Бегом домой. Схватил со стола две тетради по морскому делу из кружка «Юный моряк» и бросился вслед за строем. Именно эти тетради сыграли решающую роль в биографии подростка при определении дальнейшей судьбы!

Всё решилось на собеседовании в приёмной комиссии, перед которой Валя разложил свои «сочинения» по морскому делу и почти скороговоркой выкрикнул названия всех 32 румбов компасной картушки.

Учитывая хорошие знания Валентина по морскому делу, комиссия сделала для него исключение и зачислила в Школу юнг с пятью классами образования.

Так Валя стал юнгой. Получил форму. И совсем не страшно, что роба была ниже коленей, а брюки он стягивал ремнем под мышками…

Бросив вызов судьбе, среди чужих людей, ставших для него родной семьёй, Валя сделал решительный шаг по пути осуществления мечты — стать моряком.

Отец быстро отыскал беглеца, пришёл с сыном попрощаться. Положение на фронтах летом 1942 года было угрожающим, и Савва Михайлович в составе морской пехоты добровольцем уходил под Сталинград. Внешне отец был спокоен и в душе одобрял самостоятельность и ответственность поступка сына. Он не подозревал, что видятся они в последний раз.

На перроне в Архангельске, перед отправкой под Сталинград, его сослуживцы говорили Марии Константиновне: «Вы не волнуйтесь, мы постоим за нашего комиссара, мы сбережём его!»…

От Саввы Михайловича с фронта было несколько писем, в которых он сообщал о своих сослуживцах и просил Марию Константиновну известить знакомых жён, ждавших мужей в Архангельске.

А в это время будущих юнг перед отправкой из Солом-балы построили и командир произнёс хорошо запомнившуюся каждому подростку речь.

— Вы отправляетесь на Соловки. Там будет трудно, особенно в первое время, потому что ничего готового для вас нет. Вам самим придётся строить школу и оборудовать классы. Все ли из вас готовы преодолеть такие трудности? Ещё не поздно передумать и остаться. Кто решил не ехать — два шага вперёд! — Из строя никто не вышел.

2 августа 1942 года на госпитальном судне подростков отправили на Соловки.

Соловки… даже при их упоминании сколько картин встаёт перед глазами…

«Полтысячи лет назад на островах Соловецкого архипелага высадились первые русские люди. Это были новгород-цы-монахи. Они заложили обитель, ставшую потом столь прославленной». Монахи построили дороги, выкопали каналы, соединили ими озёра…

А сейчас перед глазами юношей возник силуэт величественного Соловецкого кремля с многочисленными башнями и бойницами, расположенными в крепостных стенах. На своём веку многое повидал Соловецкий кремль. Многими историями и легендами овеяны его стены.

Эти стены в 1611 году выдержали длительную осаду шведов и осаду английской эскадры в войне 1853–1856 годов. Во время Крымской войны британские офицеры требовали у монахов продать им мяса и получили отказ. Шла война. На том месте, где шли переговоры, лежит огромный камень, который назвали «Переговорным». Этот камень облюбовали юнгаши, влезая на него, чтобы осматривать дальние горизонты.

Создавая Школу юнг на Соловках, командование рассчитывало максимально изолировать мальчишек от реальной жизни и войны. Но жизнь большого мира проникала на Соловки и через толстые стены.

«В результате отступления советских войск в руки врага попал Донбасс, создалась угроза потери Кубани и Северного Кавказа и выхода противника к Волге».

В это время юнгам зачитали суровый приказ народного комиссара обороны СССР И. В. Сталина под № 227 от 28 июля 1942 года, который не был секретным, но в печати не публиковался.

«…Отныне железным законом для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования». Во время чтения приказа, как вспоминал Валентин, «по коже ползли мурашки. Было страшно. Сразу мы все как-то повзрослели, стали серьёзнее относиться к учёбе и друг к другу».

Этот жестокий приказ Сталина сыграл решающую роль в победе. Немцам оставалось пройти 200 метров до Волги, но они так и не смогли их преодолеть. В Сталинградском котле оказалось около 330 тысяч немцев, итальянцев, румын — 22 дивизии.

7 августа было определено место строительства Школы юнг в глубине острова в посёлке Савватьево, в 12 верстах от Кремля.

От прежних обитателей скита сохранились два двухэтажных корпуса и полуразрушенное здание храма Богородицы Одигитрии. Под самой крышей одного из зданий висел щит с непонятной надписью: «С.Л.О.Н.». Валентин с любопытством обратился к старшему лейтенанту:

— Объясните, пожалуйста, что обозначает эта надпись?

— Расшифровать эти четыре буквы очень просто: «Соловецкий лагерь особого назначения», — сюда ссылали преступников…

Один корпус в Савватьево приспособили для классов, в другом — штаб для школы, где разместился преподавательский состав.

В эту суровую пору жизни Валентину, да и всем юнгам повезло: на их пути встретились прекрасные люди, наставники — капитан 1 ранга Николай Юрьевич Авраамов, начальник Школы юнг и комиссар школы, капитан 3 ранга Сергей Сергеевич Шахов.

Николай Юрьевич, потомственный морской офицер, в годы Русско-японской войны служил на крейсере «Громовой», за участие в войне был награждён орденами: Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом. Отважный офицер царского флота добровольно принял Октябрьскую революцию, а в годы Гражданской войны был награждён орденом Красного Знамени. Перед войной Н. Ю. Авраамов был начальником кафедры высшего военно-морского училища им. Ф. Э. Дзержинского.

С началом войны Авраамов командует Чудской военной флотилией.

В очерке о Н. Ю. Авраамове Валентин описывает свою первую встречу с начальником Школы юнг:

«От командного дома, в окружении офицеров, шагает к нам какой-то дяденька в кожаном пальто (погон тогда ещё не носили). Подходит ближе, и…как я понимаю сейчас, внешность этого человека не была отталкивающей. Но было что-то удивительно мрачное во всём его облике. Глаза его ярко горели. Не знаю, что испытывали мои товарищи, но я при этом мелко вибрировал…

Именно этот человек оказался добрым, справедливым, всё понимающим педагогом. Уже на следующий день Авраамов прошёлся по нашим «камерам», поговорил с нами, и мы — галдящей оравой! — сразу потянулись к нему, как к отцу родному… Особое уважение вызывал и тот факт, что по его книгам («Рулевое дело») юнги учились и ему же отвечали на занятиях. Иногда даже трудно было представить, что перед тобой сидит живой автор, всё знающий и понимающий. Не знать материала или отвечать ему плохо было просто стыдно. Уж не с того ли времени мне захотелось стать писателем?»

Позднее в повести «Мальчики с бантиками» Пикуль напишет: «Юношество должно соприкасаться не только с ровесниками, а иметь друзей по возрасту, годящихся в отцы. Зрелый человек вовремя одёрнет, удержит от ненужных поступков».

Такую огромную воспитательную роль сыграл в жизни Валентина Николай Юрьевич Авраамов, по сути дела, заменивший ему отца…

Сергей Сергеевич Шахов, в ту пору капитан 3 ранга, инспектор Политуправления Северного флота, получает назначение на новое место службы. Начальник политотдела Учебного отряда на Соловках полковник Василий Максимович Гришанов ввёл прибывшего комиссара в курс предстоящей воспитательной работы: «Мальчишки к нам приходят горячие. Неудержимо стремятся в бой, но многого пока не понимают и не умеют. Пусти их сразу воевать, наломают дров да ещё погибнут по глупости. Наша задача — сохранить у них высокий патриотический подъём, боевой дух и научить бить врага без промаха. Нужно добиться, чтобы наша школа стала своеобразной “Ребячьей академией” для подготовки их службы на кораблях. Это важнейшая политическая задача. От того, как мы её решим, зависит многое. И, прежде всего, будущее ребят. Желаю успеха».

Начались суровые будни комиссара в Школе юнг. На Соловках пришлось начинать всё с нуля.

Юнги разбили для себя палатки, жили по 13–15 человек в каждой. Сначала спали на нарах, на сосновых лапах, потом на матрасах, набитых морской травой. В этих трудных условиях юнги корчевали пни, валили лес, ворочали камни, строили жильё, служебные помещения, оборудовали учебные кабинеты, по сути дела, своими руками создавали школу. А на всю школу имелись только газик-полу-торка и одна лошадь по кличке Бутылка. Большую часть строительного материала подростки таскали на своих плечах. Болели руки от тяжёлой работы, но юнгаши не сдавались. Они знали, что на фронте будет ещё труднее, поэтому необходимо осваивать выбранную специальность, ведь их ждут на кораблях.

1 сентября 1942 года начался учебный год. Строительство школы продолжалось усиленными темпами — приближались холода. А юнги всё ещё жили в палатках, обедали под открытым небом.

Выдержки из дневника юнги Павла Яшина возвращают нас в страшную пору военной действительности:

«13 октября 1942 года. Выпал первый снег… Идёт дождь или снег и вместе со снежинками и каплями дождя подносишь ложку с супом ко рту…Ноги замёрзли, сам дрожишь, как мокрая курица, а согреться негде…

4 ноября. Начали учиться по-настоящему, чего я очень долго ждал…

Опять началась обыкновенная школьная жизнь: те же уроки, классы, перемены.

23 ноября. Теперь живём в новых построенных кубриках… В палатках пришлось жить очень долго. Утром все покрывалось инеем, начались заморозки, не хотелось вылезать из-под одеяла…

25 ноября. Вместо уроков по радиоприёму будут уроки математики. Преподаватель распределил материал так, что всю математику мы должны пройти за декабрь. В начале января будут зачёты. Сейчас очень много приходится заниматься.

Изобрели новый способ освещения. Ну, чего только эти юнги не придумают! В чернильницу положили сапожной мази (мазь на рыбьем жире. — А. П.), окунули фитиль, и полученный источник света прекрасно горит, только много копоти. Такие коптилки горят во всех уголках кубрика».

В ноябре были оборудованы кубрики-землянки, и школа зажила полноценной учебной жизнью, со своим распорядком дня.

В результате “тюрьма” была переоборудована в учебный класс, где юнги осваивали профессию рулевых, электриков, мотористов, боцманов: радисты изучали устройство разных типов приёмников, передатчиков, азбуку Морзе. Рулевые занимались прокладкой курсов кораблю, определением его местонахождения в открытом море. Боцманы учились управлять шлюпкой, сращивать тросы, вязать морские узлы, серьёзно занимались изучением сигнального дела. Все юнги проходили практику по военно-морскому делу. Ребята выходили в море на шлюпках под парусами и на вёслах. С их ладоней не сходили кровавые мозоли от вёсел. Но всё делали сами, некого было звать на помощь» — так писал о строительстве Школы юнг её комиссар Сергей Сергеевич Шахов.

Не забывало командование о закалке молодежи и физической подготовке. С утра зарядка, затем пробежка на 5 километров, занятия, самоподготовка, несение караульной службы. Добавим к этому — постоянные боевые тревоги — и днём и ночью, ведь линия фронта проходила совсем рядом.

Умывались юнги в проруби на озере, там же и стирали.

Валентин отлично помнил «баню» на берегу озера: 25 юнг качали пожарную машину, нагнетая воду из озера (и это в октябре — ноябре месяце!), а 25 юнг «корчились» под душем по колено в ледяной воде в каменном склепе часовни.

Как сообщили ему юнги-ветераны, побывавшие на Соловках, их «баня» — часовня ещё была на месте и в 1972-м и в 1975 годах. А в котлованах бывших землянок уже шумел лес.

В первое время Валентину было всего трудней освоиться в Школе юнг. Он был небольшого роста, моложе всех по возрасту, у него не было друзей: дружили друг с другом в основном земляки. У него же земляков было мало. Наверное, в этом повинна блокада. Какое-то время он чувствовал себя отрезанным ломтем. После блокады был слаб, болели ноги, шатались зубы, кровоточили дёсны.

Физическая слабость всегда унижает мальчика в глазах сверстников. Кое-кто из семнадцатилетних парней попытался подшутить над цинготным блокадным мальчишкой, но у Вали нашлись хорошие покровители и друзья в лице Джека Баранова и Петра Царькова. Однако это длилось недолго, пока не образовался спаянный коллектив подростков, носящий имя — Школа юнг.

В 14 лет Валентин Пикуль принял присягу, без всяких скидок на малолетство.

Принятие присяги было приурочено к 25-й годовщине Великой Октябрьской революции и стало огромным событием, оставившим глубокий след на всю жизнь. «Сегодня смотришь иной раз по телевизору, как принимают присягу. Родители приезжают, оркестр исполняет праздничный туш. Ничего этого у нас не было. Застывший лес, шинель не по размеру, ботинки разваливающиеся, руки без перчаток. И вот берёшь рукавом винтовку ледяную, промёрзшую и даешь присягу. Вроде буднично, не романтично, даже грубо как-то. Но всё это нами было до глубины души прочувствовано.

Присяга давалась в сложных условиях, и никакой папа, никакая мама, никакая бабушка не смотрели на нас в этот момент. Мы были наедине друг с другом — мы и присяга. И хором мы текст присяги не читали. Каждый произносил присягу сам. И этой единственной в жизни клятве я верен и по сей день», — говорил Валентин в одном из интервью.

Согласно положению о юнгах ВМФ со времени принятия присяги на них полностью распространялся Дисциплинарный устав ВМФ.

В условиях войны много разговоров было о боевых действиях, сводках с фронта, который проходил рядом, о коварном враге. Никто из юнг в глаза фашистов не видел, но их присутствие на островах явно ощущалось. А что враг находится поблизости, совсем рядом, неожиданно почувствовал и Валентин. 3 декабря он заступил на пост по охране склада боеприпасов, который размещался в самой отдалённой землянке, с учебной винтовкой. Ему пришлось нести самую трудную вахту, которую моряки называют — «собакой»: с 00 до 4.00 часов утра. Днём снег чуть-чуть припорошил землю, стоял мороз. Перчаток не было, руки по очереди отогревал в рукавах.

И вдруг поблизости треснула сломанная ветка, юнга уловил шорохи шагов и почувствовал присутствие человека.

Валентин поближе придвинулся к двери склада с оружием, своим телом прикрывая её.

Но что-то, видимо, спугнуло диверсанта или нарушило его планы. Он выпустил зелёную ракету и исчез. Почему диверсант ушёл, оставив на снегу свои следы, для руководства школы так и осталось загадкой.

Каждый день юнги не только постигали азы своей специальности, но и заготавливали дрова, валили лес для строительства камбуза, складских помещений.

«15–16 декабря рота рулевых валила лес, — рассказывал друг Валентина Джек Баранов и очевидец событий. — Было очень холодно. Отогревались по очереди у большого костра. Мы с Валей лежали напротив друг друга по разные стороны костра. И тут случилось непредвиденное: подрубленная ель вопреки всем прогнозам, ветвями упала на костер, одновременно накрыв верхушкой Валентина. Пока он выбирался из “горящего плена”, на нём загорелась телогрейка и шапка. Пикуля госпитализировали с ожогами в госпиталь».

Несмотря на постоянные боли, госпиталь показался Вале раем. Здесь к нему пришла первая любовь — чистая и нежная — к медсестре с белым монашеским клобуком на голове. Он радовался улыбке медсестры, подолгу простаивал около её стола: счастливый влюблённый рассчитывал на ответное чувство, но… Заметив пристальное внимание юнги к сестре, лечащий врач перевёл Валентина в палату к тяжелобольным лётчикам. После выписки из госпиталя Валентин в течение несколько месяцев пытался «подсластить» свою любовь. Приносил Гале свой месячный сахарный паёк. Сахар она принимала, а о любви — ни слова.

Однажды друг увидел Галю вдвоём с мужчиной. Валентин набрался храбрости и решил выяснить отношения. От Гали он узнал, что она замужем и у неё есть ребёнок. Вспоминая свою молодость, Пикуль обычно шутил: «Моя первая “сахарная” любовь быстро растворилась».

Первый учебный год принёс много знаний и много трудностей. Занятия шли по десять — двенадцать часов в сутки. Юнг готовили как старшин, без скидок, давая им самую сложную теорию.

Валентин учился в пятой роте по классу рулевых. Знания, полученные в кружке «Юный моряк», как сигналы, внезапно всплывали из глубины памяти на поверхность, и с поразительной точностью и ясностью Валя отвечал на любой сложный вопрос преподавателя.

«Худое и бледное лицо Вали всегда преображалось на занятиях по “Морскому делу” и “Мореходным инструментам”. И в первую очередь поражала его исключительная память… В предмете “Набор корабля” нужно было перечислить сотни названий рангоута и такелажа — от киля до клотика, причём вся терминология была на английском и голландском языках.

Валя это делал без ошибок, мастерски, с каким-то шиком, блеском, с чистым акцентированием слов. Этот эффект положительно действовал на нас, и я невольно старался ему подражать. На первой же лекции по теории гирокомпаса, которую вёл мичман Сайгин, Валентин был буквально потрясён и увлёк меня. Первое, что он сделал — взял книги по теории и устройству гирокомпаса “Аншютц”. Валя объяснил мне, чтобы запомнить и лучше знать материал, необходимо конспектировать. Слово “конспектировать” было для меня новое, незнакомое, смысла его я не знал и, недолго думая, из толстенной книги по теории гирокомпасов начал переписывать в тетрадь всё подряд, не пропуская знаков препинания. Через несколько напряжённых «творческих» часов этой адовой работы Валентин подошёл ко мне, посмотрел, покачал головой, хмыкнул и спросил: “Ты что делаешь?”

Отвечаю: “Конспектирую”.

— Нет, — говорит он, — это делается не так. — Я видел, как отец работает с книгой, готовясь к политзанятиям, выделяя основной смысл в конспекте» — так писал о занятиях в школе юнг Джек Баранов.

Роль первого ученика не только выделяет, но часто и отгораживает его от товарищей. Но с Валентином этого не произошло. Многие юнги, видя отличное знание Валентином морского дела, стали обращаться к нему за помощью: объяснить непонятные трудные вопросы. На глазах вырос авторитет Валентина среди юнг.

Начало 1943 года было встречено несколькими радостными событиями. Для поднятия дисциплины и морального духа курсантов в школе юнг ввели ленточки и погоны.

Погоны представляли собой чёрные квадраты, на которых была отштампована буква «Ю». Одновременно с погонами на бескозырке крепилась ленточка с надписью золотом «Школа Юнгов ВМФ» с правого бока с бантиком. Погоны радовали глаз, но как поступить с ленточкой? Валентин долго колдовал над ней, пока прикрепил как нужно. Так юнги стали мальчиками с бантиками.

Годы учёбы в Школе юнг найдут позже отражение в повести Валентина «Мальчики с бантиками».

Второе радостное новогоднее событие — в кубрике зажглись электрические лампочки. Как сразу стало светло и прекрасно!

И третья радостная новость тоже коснулась каждого юнгаша. На поверке командир роты рулевых старший лейтенант Кравченко зачитал приказ, что отныне юнгам будет выплачиваться денежное довольствие. 28 января 1943 года Валентин получил первую в своей жизни получку в размере 8 рублей 50 копеек. Деньги невелики, но и тратить их было негде и не на что.

Чтобы как-то приблизить победу, помочь Родине в тяжёлые годы войны, юнги и педагоги собрали деньги на постройку торпедного катера. В письме на имя Верховного главнокомандующего они просили дать катеру гордое имя «Юнга».

21 апреля 1943 года на имя Авраамова (копия Шахову) пришла ответная правительственная телеграмма такого содержания:

«Передайте юнгам, собравшим 160 тысяч рублей и сорок облигациями на постройку торпедного катера, мой привет и благодарность Красной Армии.

Желание юнг будет исполнено. Иосиф Сталин».

Валентин часто вспоминал разные курьёзные случаи, каких было немало во время учёбы на Соловках. Об одном из них он прочитал в корреспонденции К. Подыма и долго смеялся. Школу юнг часто посещали руководители высшего состава ВМФ — адмирал А. Г. Головко, контр-адмирал А. А. Николаев, генерал-майор Н. А. Торик и начальник учебного отряда генерал-майор Броневицкий.

Но я забежала вперёд. Вернёмся в начало 1943 года.

Весь январь шли экзамены и зачёты. Больше всего юнга Пикуль боялся математики. 13 января этого года Фортуна улыбнулась ему — получил «отлично». Впереди «морская практика», «электротехника» — его любимые предметы, в успехе которых он не сомневался.

Ко дню рождения Красной армии силами художественной самодеятельности школы дали концерт. Во время чтения приказа Валентин услышал и свою фамилию — за отличные успехи ему была объявлена благодарность.

Своей образцовой службой и отличной учёбой Валентин доказал, что он имеет право стать комсомольцем раньше положенного срока. Впрочем, и разрешение носить оружие он тоже получил задолго до своего совершеннолетия.

В апреле сданы полугодовые экзамены на одни «пятерки». Это радовало Валентина. Но радость была омрачена. В один из дней, когда юнги шагали строем с камбуза, его подозвал Сергей Сергеевич Шахов. Что-то случилось, подумалось Валентину. «Сынок, ты уже взрослый военный человек, принял присягу и скоро станешь бойцом. Мужайся, юнга. К нам пришло сообщение, что твой отец погиб смертью храбрых — под Сталинградом. Ты — военный человек и должен встать в строй вместо отца», — сказал комиссар.

Сердце будто оборвалось, ноги подкосились, с трудом добрёл он до кубрика. Слёзы душили горло. Джек Баранов, как мог, поддерживал и успокаивал друга. Валентин сразу как-то повзрослел, не по годам стал серьёзным и взрослым.

С наступлением тёплых солнечных дней в класс рулевых заглянул Н. Ю. Авраамов.

— На следующей неделе, — пойдём в море, где будем учиться управлять шлюпкой под парусами. — Вы заглянете в бездну моря! — закончил командир свою речь.

Валентин не спал ночами, постоянно размышляя: как же он сможет заглянуть в бездну моря, если совсем не умеет плавать? Море — это как бесконечное воздушное пространство, которое оно отражает в своих водах.

Наступила ночь, хотя ночь на Соловках больше похожа на сумерки. Проворочавшись и обдумывая свой план действий, юнга, пока все спали, вышел на воздух. Дорога его пролегала к озеру. Выбрав укромное местечко, он присел на камень, размышляя о том, что если с ним что-то случится — помощи ждать неоткуда. Он даже Джеку Баранову не сказал о своих планах: было стыдно перед другом, что он, выросший в Ленинграде, не умеет плавать.

Набрав полные лёгкие воздуха, он, не раздумывая, с разбега нырнул. Вода была чистая, прозрачная, но чем глубже он погружался, тем больше наступали сумерки. В висках стучало: пора возвращаться. И только он подумал об этом, как какая-то неведомая сила подтолкнула его и вынесла на поверхность. Валя стал усиленно работать руками и ногами. И свершилось чудо: берег приближался. Страх и неуверенность в себе — тоже отошли на второй план. Выбравшись на берег, Валя приник к земле, раскинул руки. И небо высоко сияло над ним… Юнга был счастлив.

23 июня состоялся дальний поход в море под парусами. С утра погода стояла жаркая, безветренная, но откуда ни возьмись, к полудню налетели буйные порывы ветра, за ним — тучи, и море сильно заштормило. С каждой секундой усиливающийся ветер, казалось, порвёт паруса.

Волна за волной бросала шлюпку в бездну моря, а старый моряк только командовал юнгам, что нужно делать — и море подчинялось ему. Полсуток сражались они со стихией моря. И победили. Измученные, но довольные возвращались из похода.

В Школе юнг учили в первую очередь профессии, но не только. Воспитание характера и порядка шло ненавязчиво и постоянно, на примерах. В выходные и редкие праздничные дни устраивались соревнования, концерты, выступления собственных поэтов.

А ещё в Школе юнг учили быстро есть. Дежурный по камбузу часто предупреждал, о том, что идёт жестокая война, чтобы выжить и победить врага, нужна сноровка, быстрота соображений и действий. «Флотский камбуз — это не харчевня для извозчиков, где любят поговорить, надо научиться есть быстро — это на кораблях пригодится, в противном случае можете остаться без еды».

Валентин со времен юности и до последних дней своих пил только несладкий чай. Привычка давняя…

А испытания для юнг продолжались. С наступлением лета участились пожары — работали диверсанты. Порой прямо во время лекции раздавалась команда — тушить пожар, и все мигом мчались к назначенному месту. 2 июля за тушение пожара Пикуль получил благодарность. Более страшную диверсию совершили враги, отравив воду в озере, которое служило питьевым источником. Но диверсанты просчитались: озёра, вырытые монахами, сообщались между собой, и это спасло юнг от отравления.

Стремительно приближалась осень. Начались зачёты и экзамены.

Валентин получил специальность рулевого сигнальщика по первому классу и окончил Школу юнг с отличием.

13 сентября прибыли юнги 2-го набора. Юнгаши первого набора смотрели на них и удивлялись: неужели и они были когда-то такими. Все юнги первого набора в этот период жили одной мечтой — быстрее встретиться с родными: у каждого из них впереди был отпуск. Но наступило 22 сентября — этот день принёс невеселую весть и перечеркнул все мечты. Юнгам зачитали приказ наркома ВМФ о том, что первому набору юнг отпуск отменен ввиду недостатка специалистов на флоте.

Первый выпуск Школы юнг состоялся в срок. За год ребята возмужали, овладели флотскими специальностями. Наступило долгожданное время распределения по флотам. Большинство юнг стремились попасть на Черноморский и Балтийский флоты, мало было желающих идти на Тихоокеанский и Северный.

Валентину, как отличнику, было предоставлено право выбора флота.

Стоя перед комиссией по распределению, он произнес:

— Прошу записать меня на Северный флот и направить на эсминец.

Приёмная комиссия удовлетворила его просьбу.

Начальник школы зачитал приказ народного комиссара Военно-морского флота о распределении юнг на флоты и флотилии. Каждому юнге было вручено свидетельство об окончании школы и характеристика.

СВИДЕТЕЛЬСТВО

«Пикуль Валентин Савович (так написано в свидетельстве. — А. П.) окончил полный теоретический курс школы по специальности рулевого и выпущен по первому разряду, выполнил все требования, предъявленные программами по нижеследующим предметам:

Служба погоды, мореходные инструменты, кораблевождение, сигнальное дело, военно-морское дело, строевая и тактическая подготовка — все специальные предметы — ОТЛИЧНО.

Вышеизложенное подписью с приложением печати удостоверяется.

ОСНОВАНИЕ:

Акт комиссии № 1 от 6 октября 1943 года, утверждённый Военным Советом Северного Флота.

Начальник Школы Юнгов ВМФ капитан 1 ранга Авраамов (Подпись)

6 октября 1943 года № 27»

14 октября к пирсу в Савватьево причалил транспорт «Карелия». Услышав звук горна, приглашающего юнг на сбор, у Валентина заколотилось сердце. Сейчас всё свершится… Наступала горестная минута расставания. По этому поводу не было прощальных салютов, зато юные защитники выслушали тёплые пожелания и добрые напутствия своих учителей и наставников.

В последний раз всех выпускников построили на плацу. На торжество прибыл начальник политотдела учебного отряда полковник В. М. Гришанов. Из его уст юнги услышали добрые, душевные слова:

— Больше жизни любите Отчизну, любите море. Будьте решительны и беспощадны к врагу. Мужественно защищайте Родину. Высоко несите матросскую честь, честь флотской формы.

В ответ юнги дали клятву на верность своему воинскому долгу:

«Родина! Великая Советская держава! В день отправки на корабли приносим тебе свою клятву. Мы клянёмся с достоинством и честью оправдать оказанное нам доверие, умножать боевые традиции советских моряков, хранить и оберегать честь школы юнг ВМФ. Мы клянёмся отдать все силы, отдать жизнь, если потребуется, за свободу и независимость нашей Родины. Если ослабнет воля, если подведу товарищей, если трусость постигнет в бою, то пусть презирают меня в веках, пусть покарает меня суровый закон Родины».

Проникновенно и взволнованно говорил о славных традициях русского флота, о верности долгу и Родине комиссар школы С. С. Шахов. Закончил своё выступление гордыми словами: «Высоко несите по морям гордое звание юнги!»

С напутствием к отъезжающим в последний раз обратился начальник школы юнг Н. Ю. Авраамов. Сдерживая волнение, он произнёс:

— Вы первый выпуск нашей родной школы. За вами пойдут другие. Но вы — первые! Так будьте же первыми и на флоте, мои родные североморцы. Перед вами большая жизнь. Большая и чистая, как море…»

Авраамов земно поклонился и приказал двигаться. Юнги пошли, но ещё долго оглядывались, а он стоял, не шелохнувшись, словно на карауле. Провожая взглядом своих сынков.

Громадный труд командиров-наставников Школы юнг не пропал даром.

В суровые 1942–1944 годы войны флота и флотилии получили более четырёх тысяч отличных специалистов, пришедших из Школы юнг на боевые корабли, чтобы заменить выбывших из строя отцов и братьев. Более тысячи мальчишек погибло в боях за родину. Вечная им память!

Многие имена бывших юнг стали известны в мирное время не только в нашей стране, но и за рубежом. Среди них адмиралы, учёные, рабочие, артисты, писатели: Коля Махотин — доктор технических наук, лауреат Государственной премии; Вадим Коробов — вице-адмирал, Герой Советского Союза; Виктор Бабасов — Герой Социалистического Труда; Виталий Гузанов — писатель-маринист; Борис Штоколов — знаменитый певец, Ким Кузнецов — заслуженный строитель России; Геральд Матюшин — действительный член Академии естественных наук; Виталий Леонов — поэт, бард, киноактёр; Валентин Пикуль — исторический романист.

Годы пребывания в школе юнг представлялись Валентину впоследствии светлой полосой жизни под заботливой опекой старших, где все — и преподаватели, и юн-гаши жили одной семьёй — как дети одной Соловецкой земли.

Эта «подростковая» или «ребячья» морская академия, как образно называли свою школу сами юнги, определила их дальнейший путь и дала путёвку в жизнь.

У каждого из них впереди был свой флот, свой корабль и своя судьба…

Иногда в мирной тишине кабинета Валентин спрашивал себя: «Была ли юность? Или она приснилась?» И отвечал сам себе: «Была, конечно, была. И, по-моему, такая, как надо!..

Сейчас мне много лет, и мне уже давно не снятся гулкие корабельные сны. Но до сих пор я думаю о себе, как о юнге. Это высокое и почётное звание даёт мне право быть вечно молодым…»

 

Огненные мили «Грозного»

17 октября Валентин с Николаем Ложкиным прибыли в столицу Заполярья — город Мурманск. Окраины города лежали в руинах. Сохранилась центральная часть города в районе Пяти углов, но и тут многие дома стояли обугленными.

В полуэкипаже Северного флота, где происходило распределение по кораблям, учли желание Валентина и направили на эсминец, ибо на эсминце «Фридрих Энгельс» начинал свою флотскую службу его отец. Валентин заступил на мостик эскадренного миноносца, который носил торжественное и громкое имя — «Грозный».

«С трепетом я вступил на палубу “Грозного”. Первое ощущение — все заняты и никому нет до тебя дела. Второе впечатление — здесь всё не так, как в книжках пишут. Не так думалось. Не так и мечталось. Отполированная сталь палубы, кое-где прохваченная ржавчиной, залита мазутом. Холодно, но редко встретишь матроса в бушлате. Команда в робах, и подолы голландок почти до колен. У многих в зубах или в карманах — отвёртки. По трапам скачут обезьянами, почти не касаясь руками поручней. А трапы — как стена, чуть ли не вертикальны.

Это и есть эсминцы — корабли моей любви!»

Красив эскадренный миноносец. Самый универсальный корабль в море. Не такой он громоздкий, как крейсер, но ему по плечу выполнить любую задачу.

Эскадренный миноносец «Грозный», на котором пришлось воевать Вале Пикулю, был заложен в декабре 1935 года и спущен на воду в июле 1936 года.

«Первым командиром корабля был капитан-лейтенант Бутаков — из прославленной известной морской династии. Во время войны с Финляндией в 1939–1940 годах “Грозный” блокировал финскую базу Петсамо».

В трудные годы Великой Отечественной войны основная тяжесть конвоирования судов с поставками по ленд-лизу легла на надводные корабли, в том числе и на эскадренный миноносец «Грозный». Борьба с подводными лодками, отражение воздушных атак, дуэли с фашистскими надводными кораблями — всё это пришлось испытать личному составу эскадренного миноносца.

Конвои с поставками по ленд-лизу шли от Исландии к Медвежьему острову, а оттуда направлялись к Новой Земле, конечной целью был город Мурманск.

«Невиданной была жизнестойкость города-воина и города-труженика в годы Великой Отечественной войны… Весь мир, друзья и враги России узнали, что такое воюющий Мурманск.

Какое место отводил Гитлер в своих планах в Арктике — об этом говорят многие документы: «По плану “Барбаросса” фашисты предусматривали захват западного Заполярья, оккупацию Мурманска и Архангельска, лишение советского военного, торгового и ледокольного флотов главнейших северных баз, полное господство немецко-фашистских морских и воздушных сил в Баренцевом и Белом морях и на западном участке северного морского пути.

Эта задача возлагалась на группу “Норд”, базирующуюся в Норвегии и в Финляндии.

По другому плану, известному под кодовым названием “Голубой песец”, вражеские войска должны были перерезать Кировскую железную дорогу и захватить Кольский полуостров, районы Онежской и Двинской губы и выйти к Архангельску…»

Но фашисты просчитались. Весь советский народ встал на защиту Родины, а на место погибших отцов пришли их сыновья.

Первые дни пребывания на эсминце радовали юнгу. Он служит на эсминце, как и его отец. События спешили, набегали одно на другое, огорчали и радовали, оставляя след в душе юноши. Особенно Вале (недавно прибывшему на корабль) запомнился случай, который перевернул не только его сознание, но заставил задуматься над последствиями каждого своего поступка в будущем.

«Грозный» готовился к походу. Пикуль вместе с матросами, свободными от вахты, разгружал транспорт с американской тушёнкой. Дежурный старшина приказал Пикулю отнести ящик тушёнки в нижний кубрик. Не подозревая плохого, Пикуль выполнил приказание старшего. Пропажа ящика была обнаружена. Началась разборка. Валентин встал и честно признался: по приказу старшины отнёс ящик в кубрик. Старшину отправили на гауптвахту, а с Пикулем замполит провёл строгую политбеседу: хотя «приказ старшего начальника не обсуждается, но, выполняя его, надо подумать».

Суровые и трудные военные будни осени 1943 года продолжались.

Успех всегда окрыляет, но первый успех особенно. В памяти юнги Пикуля первый поход, первый шаг морской службы особенно запомнился на всю жизнь.

4 ноября эсминец «Грозный» вышел в очередной боевой поход на поиски кораблей союзного каравана, которые разбрелись по северным широтам и не выходили в эфир. В бухте Новой земли обнаружили сухогруз под флагом Панамы, который отбился от каравана. Задача экипажа эсминца — доставить груз по назначению в целости и сохранности. Погода была штормовая. Валентин стоял на руле. Миноносец набирал скорость, приподнимаясь на набегавшей волне и зарываясь в неё, а по бортам росли пенные сугробы. И всё шло без осложнений. Непривычная нервная дрожь пробегала по телу, исчезала, через какое-то мгновение появлялась вновь. Оказалось, что эсминец атаковала немецкая подводная лодка. Акустики не обнаружили противника под водой: очевидно, подводная лодка притаилась у самого берега, выжидая удобной цели, поэтому её не смогли засечь акустические приборы. Торпеда, выпущенная в корабль, прошла под днищем.

Я даже не понял в чём дело, когда раздалась команда:

— Лево на борт! Клади до предела…

Передо мной, сияя голубым фосфором, резко качнулись стрелки тахометров — мы прибавили оборотов, — а потом нервно застучали мои рулевые датчики. Отработав крутой поворот, я видел, как далеко в море от нас убегает сизо-пегая дорожка керосиновых газов, вспененных торпедным мотором. Смерть прошла мимо в самой прозаической обстановке. Молодости вообще не свойственно испытывать страх, жить она собирается вечно».

В многочисленных интервью Валентин рассказывал о подвиге команды эсминца «Достойный», который вместе с другими эсминцами шёл на выполнение боевого задания: «На моей памяти были примеры высокой доблести, причём люди совершали подвиги не ради орденов и нашивок, нет, они совершали свой подвиг в полном безмолвии, так, что их имена остались безвестными. Радист с “Достойного”, когда эсминец торпедировали, с удивительным мужеством извещал нас, что происходило на тонущем корабле, и даже не назвал своего имени…»

В любом деле нужна сноровка и, если хотите, — талант. Это почувствовал Валентин сразу, как встал за штурвал боевого корабля. Он был отличником, но корабль повиновался ему плохо, когда он стоял у руля. А у юнги Николая Ложкина, с которым они вместе прибыли на эсминец и который был далеко не пятёрочник, — «всё шло как по маслу, корабль с первого раза повиновался ему, как будто он был прирождённым рулевым», — вспоминал Валентин.

Тайны гироскопа привели Валентина в гиропост эсминца, расположенный на самом днище корабля, в котором трудились старшина-аншютист Лебедев и краснофлотец Васильев. «Гиропост был настолько насыщен техникой, что не было свободного местечка, где бы ни располагался датчик». Эту технику и решил освоить Пикуль. Слухи о том, что каждую свободную минуту Пикуль находится в гиропосту, дошли до штурмана. Он вызвал в каюту юнгу и спросил, что он потерял в гиропосту, если по штату числится рулевым. Ответ Валентина был убедительным:

— Я ничего не потерял, товарищ старший лейтенант, я нашёл там то, что мне интересно. Хотите — верьте, хотите — нет, — выпалил я с жаром, но без гирокомпасов мне нет больше жизни!

Старшина Лебедев, относившийся к юнге по-отечески, обязался подготовить юнгу для самостоятельной вахты в гиропосту. Вскоре Васильев был отправлен в Англию, а на его место заступил Валентин.

В Центральном Военно-морском архиве в Гатчине хранится документ от 1943 года, касающийся Валентина Пикуля. В нём командир «Грозного» капитан 3 ранга Никифоров Павел Васильевич, обращаясь в штаб, пишет о «недокомплекте личного состава и просит поставить на штатную должность штурманского электрика рулевого юнгу В. С. Пикуля, проявившего желание и настойчивость и овладевшего необходимыми знаниями быть специалистом».

Командир эсминца характеризует Валентина Пикуля с хорошей стороны, указывая, что в «трудное военное время он в короткий срок смог изучить сложные приборы — гирокомпасы военных лет».

Школа юнг штурманских электриков не готовила, и, наверное, Валентин Пикуль был и остался единственным юнгой-аншютистом, который освоил сложную технику в годы войны и стал командиром боевого поста…

«Когда в отсеки врывались зовущие по местам колокола громкого боя, я захлопывал над собой люк, докладывая в телефон:

— Гиропост — мостику: БП-Н, БЧ-I к бою готов.

По 12 часов в сутки несли вахту в гиропосту — старшина Лебедев и юнга Пикуль. К несению вахты добавлялось протирание линз на репитерах, устранение обледенения приборов на мостике, засоления инструментов во время шторма…

На всю жизнь осталась в памяти новогодняя ночь 1945 года, когда «Грозному» необходимо было прорваться сквозь сплошную завесу подводных лодок противника. В гиропост спустился штурман, поздравил с наступающим новым годом, угостил Валентина шоколадкой, объяснил ситуацию и, уходя, задраил люк.

«Это был удивительный бой. Я сидел на днище эсминца, никогда не видя противника, только слушал, как с рёвом обтекает эсминец яростная забортная вода. Я был молод, но понимал: случись хотя бы одно попадание торпеды — я буду похоронен здесь же, на своем посту: отправлюсь на грунт вместе с любимым гирокомпасом, который, пока мы живы, старается дать людям для победы всё, что только способна дать человеку техника. Я делал во время войны своё маленькое дело: следил, чтобы мой любимый гирокомпас давал кораблю истинный курс…»

И совсем не случайно одной из первых проб пера молодого автора после войны была «Сага о гирокомпасах», в которой Пикуль пропел хвалу своему любимцу — гирокомпасу «Аншютц».

Вспоминая свою боевую молодость, Пикуль каждый раз подчёркивал, что на эсминце «Грозный» воевали замечательные люди.

Командир корабля — Никифоров Павел Васильевич — внимательный, мужественный и удивительно душевный человек проявил отеческую заботу о Пикуле. Своим примером воспитал в нём и настоящего человека, и защитника Родины.

С любовью вспоминал Пикуль старшину Лебедева, отличного специалиста и прирожденного педагога, который развил и углубил знания Валентина по электротехнике и подготовил для несения самостоятельной вахты у гироскопа.

Юнга на корабле — это подросток, исполняющий обязанности матроса, но Пикулю выпала более ответственная обязанность: он выполнял не только роль матроса, но и старшины, в 16 лет став командиром боевого поста.

На всю жизнь «остались в памяти и другие члены экипажа, например, мичман Холин, старый заслуженный моряк. В Баренцевом море во время атак подводных лодок, он, случалось иногда, в одних носках выскакивал самым первым на обледеневший ют и сбрасывал голыми руками глубинные бомбы, оставаясь у бомбосбрасывателя до конца боя».

А его непосредственный начальник, умный воспитатель, штурман эсминца, по окончании войны написал в боевой характеристике Пикуля, что его мореходные и боевые качества отличные. Пикуль, удивлённый таким отзывом, ответил штурману:

— Какие же отличные, если я сильно укачивался и по углам травил, как кошка…

— Это ничего не значит, — парировал штурман. — Отказов от тебя не было, вахту нёс исправно, техника в гиро-посту работала хорошо.

Между прочим, в этой же характеристике были и такие озадачившие слова штурмана: «Юнга В. Пикуль способен на совершение необдуманных поступков».

Каким прозорливым оказался штурман…

В архиве писателя сохранилась комсомольская характеристика Валентина Пикуля. На пожелтевшем листе бумаги читаем: «За время работы в комсомольской организации показал себя верным сыном Ленинско-Сталинского комсомола. Участвовал в боевых походах, его материальная часть всё время работала безукоризненно. Материальную часть знает хорошо, пользуется ей уверенно…

За время службы на корабле пользуется авторитетом среди комсомольцев, читает много художественной литературы, это говорит о его высокой культуре.

В боевых походах и при встрече с противником ведёт себя спокойно, работает на боевом посту смело и чётко.

Политически грамотный, политику партии и правительства понимает правильно.

Награждён медалью “За оборону Советского Заполярья”.

Комсорг Краснознамённого эсминца “Грозный” ст. краснофлотец — А. Егоров».

Хоть и написал в характеристике комсорг «читает много художественной литературы», сам Пикуль признавался, что за время военных испытаний прочитал только две книги: «Дорога на океан» Леонова и «Севастопольская страда» Сергеева-Ценского. Времени для чтения не было. Из-за сильных переживаний в 16 лет у Валентина стала пробиваться первая седина.

Прощаясь с кораблём, Пикуль обошёл все отсеки, оттягивая прощание со своим любимцем.

«Под конец спустился в свой гиропост, где провёл самые лучшие, самые яркие и неповторимые дни своей юности… Тут я не выдержал. Я не сентиментальный человек, но со мною случилось что-то такое, что бывает единожды в жизни. Колени у меня вдруг сами собой подломились — я опустился перед гирокомпасом, который ещё тихонько гудел, подвывая мотором, словно от усталости бессонных ночей войны. Я обнял гирокомпас с нежностью, как обнимают любимую девушку, и — рыдал, рыдал, рыдал…»

Пикуль благодарил судьбу, которая связала его с флотом. Флот воспитал в нём гражданина и человека: «Я был нужен, от меня многое зависело: я давал истинный курс кораблю, определял глубину, скорость хода, в общем строю экипажа делал своё скромное дело…

Когда меня лично спрашивают, не жалею ли я о том, что вместо школьного учебника в 15 лет держал штурвал боевого корабля, я совершенно искренне отвечаю — нет, не жалею. И сегодня, с высоты прожитых лет, я ещё яснее, чем раньше, вижу, что ни один учебник никогда не дал бы мне столько знания жизни, людей, как тот суровый опыт, что получил в годы войны…

Я был демобилизован с флота, так и не дослужившись до матроса. В документах у меня указано первое и последнее звание — юнга!»

Служба на флоте испытала Валентина на прочность, закалила и дала ту «закваску, которая пригодилась в мирной жизни».

6 марта 1945 года указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение заданий командования по борьбе с немецко-фашистскими захватчиками эсминец «Грозный» был награждён орденом Красного Знамени.

В трудное для Родины время личный состав эсминца «Грозный», проявляя мужество и героизм, с честью выполнял задачи, поставленные перед ним командованием Северного флота.

Из официальной сводки известно:

«Эскадренный миноносец «Грозный» отконвоировал без потерь около 800 отечественных транспортных судов, сбил 6 самолётов противника, атаковал 3 немецких подводных лодки, прошёл более 50 тысяч миль».

 

Трудные испытания

Вот и дом бабушки. Валентин остановился, чтобы перевести дух и успокоиться. Дверь открыла мама. Но как она изменилась: худое лицо обрамляли седые волосы. На крик матери сбежалась вся коммунальная квартира.

Дядя Яша оглядел племянника, потрепал по плечу и сказал:

— Молодец, воевал хорошо, уходил мальчишкой, вернулся мужчиной.

Все обитатели квартиры расспрашивали о военной службе, интересовались планами на будущее.

Прошло несколько дней в бабушкином доме. Бездеятельное состояние никак не вязалось с деятельным характером Валентина. Чувство тоски по флотскому экипажу преследовало его повсеместно. Когда-то он мечтал о свободе и независимости, а сейчас эта свобода мало его интересовала. И каждый раз, когда заходил разговор об эсминце, у него щемило сердце.

Многие ему давали больше лет, чем было на самом деле, да и рано тронувшая виски седина свидетельствовала о том, что на долю этого юноши выпало много горя и страданий, многое пришлось пережить.

У Пикуля была мечта — он станет флотским офицером, как и отец: в кармане лежало направление в Ленинградское военно-морское подготовительное училище: сюда получил назначение капитан 1 ранга Николай Юрьевич Авраамов. Бывший начальник Школы юнг не забывал своих питомцев и был рад каждому юнге, кто хотел стать офицером.

В праздничный волнующий день зачисления в училище Валентин пришёл в морской форме с тремя медалями на груди: «За оборону Заполярья», «За оборону Ленинграда», «За Победу в Великой Отечественной войне».

Ему нравилось — на него обращают внимание, переговариваются, увидев медали. А на обратном пути домой с Валентином произошёл неприятный случай: в трамвае к нему подошёл пожилой мужчина и сказал:

— Юноша, снимите чужие медали, за них люди кровь проливали и жизнь отдавали…

Проглотив горькую пилюлю, не ответив ветерану, что он по праву носит эти награды, Валентин снял медали и больше их никогда не надевал.

Занятия в училище начались с летнего лагеря: в конце августа всех первокурсников отправили на месяц под Ленинград в лагерь. Много часов отводилось физической подготовке. Привыкший к коллективу на эсминце, сначала Валя скучал без друзей. Но недолго. В училище Валя приобрёл на долгие годы новых друзей — Диму Ремезова, Вадима Щербицкого.

Занятия шли своим чередом, но этот год Пикуль называл годом трудного унизительного учения. Контингент курсантов училища был с 6–8 классами образования, угнаться пятикласснику Пикулю за ними было нелегко. Это вскоре понял и сам претендент на офицерский кортик. Если уроки по литературе, истории, астрономии доставляли радость, то точные науки — никак не давались.

Началось время душевной сумятицы и мучительных поисков. Он и сам ещё не представлял, чем будет заниматься, как вдруг какая-то неведомая сила потянула его к поэзии.

Со времен войны у Валентина сохранился небольшой блокнотик с первыми опытами стихов, как он, пропитанных солёной морской водой. Но это была ещё не поэзия, а лишь подход к ней. Первая проба пера состоялась в училище.

Валя берётся за стихи, но, как известно, в поэзии нужен не только талант, но и знания, которых не было.

Самый близкий друг по училищу Дима Ремезов, с которым Валя сидел за одним столом, усомнился в поэтическом успехе Валентина.

— Стоит ли заниматься писательским ремеслом, ведь всё равно ни Пушкиным, ни Толстым ты не станешь…

— А я буду писать, как Пикуль!

Дмитрий Ремезов в юности тоже «грешил» стихами и, может быть, под влиянием Валентина «заразился» писательской бациллой. Выбрав себе другой путь, Дмитрий нашёл своё призвание в кибернетике, хотя вопрос — «перо или шпага» — долго терзал его.

Повод перехода Валентина к прозе нашёлся нечаянно. Друг по училищу читал книгу А. Зонина «Морское братство» — о событиях Великой Отечественной войны на Севере и иногда спрашивал Валентина разъяснить непонятную ситуацию.

Пикуля самого заинтересовала книга, на обложке которой был изображён силуэт знакомого эсминца. Пикуль её прочитал.

Книга ему не то что не понравилась, она его «разозлила» не на шутку. Морская жизнь — такая тревожная, полная опасности и риска, требующая от людей «полной отдачи и безмерной любви к своему делу и почти романтической страсти к тяготам походных будней, эта потрясающая по своей трудности и опасности жизнь выглядела на страницах книги нудной, сухой и неинтересной».

«Если бы мы воевали так, как написано в этой книге, то никогда не победили бы. Не было такого, как написано здесь, а было — боязно, страшно и трудно, но в то же время и романтично и интересно. А если вспомнить своих товарищей, с которыми вместе жил в одном кубрике, ел из одного бачка, качался рядом в уютных подвесных койках, — все они были отчаянными и хорошими парнями. Умели не только воевать, но и обязательно праздновать победы, дружить по-мужски и презирать трусов. А в короткие минуты отдыха “травили” так, что, казалось, от хохота треснут переборки. Были, конечно, и ошибки, и нарушения дисциплины, но всегда и везде мы помнили слова присяги, заветы устава и не переступали их.

Я напишу книгу о войне и своих боевых друзьях, она будет правдивей и честнее многих…»

Окончательно забросив занятия, Валентин принялся за сочинительство. Сомнения в успехе, конечно, были, но выбор сделан…

С учёбой Пикулю не повезло, и весной 1946 года его не допустили до экзаменов и исключили из списков училища. Ему ещё не исполнилось восемнадцати.

Это был большой удар, но ещё бблыпий удар Валентин получил, прощаясь с училищем: интендант попросил сдать вещи, в том числе и ботинки. Валентин повиновался и босиком побрёл по улицам Ленинграда. Стоял жаркий день. Асфальт обжигал подошвы, а он шёл куда глаза глядят, и слёзы застилали ему глаза. Потом, как будто опомнившись, Валя быстро побежал обратно в вещевую часть училища. Обида переросла в ярость:

— Так за что же я воевал, кого защищал? Разве так поступают с фронтовиками?

Интендант не выдержал напора, сжалился над юношей и выдал ему порванные ботинки 45-го размера, вместо 39-го, в которых Валентин еле-еле доковылял до дома, ибо денег на билет не было…

Рассказывая о своей юности, Пикуль часто вспоминал этот эпизод, всегда переживая и волнуясь, и неизменно добавлял: «В войну было легче…Там знал, где друг, а где враг».

Учёба закончилась…

Перед ним снова встала проблема: куда пойти и где приложить свои руки и полученные на Соловках знания. А море вновь звало в путь.

Капитан 3 ранга Певзнер, подписывая документы об отчислении из училища, вдруг на мгновение остановился, взглянул на Валентина и спросил:

— Я учился в институте вместе с Саввой Пикулем, это ваш отец? Где он сейчас?

Валентин рассказал кадровику, что последний раз виделся с отцом в июле 1942 года, а позднее пришло извещение, что он «пропал без вести», в боях за Сталинград.

— Гордись, Валентин, своим отцом, это был отчаянный парень… А ты не унывай, с такими характеристиками, как у тебя, надо идти в торговый флот, я напишу тебе справку-рекомендацию.

Но и эта рекомендация не приблизила желанный миг — прочно встать на палубу корабля торгового флота.

Чиновник отдела кадров БГМП потребовал свидетельство об окончании неполной средней школы.

Много порогов обил Пикуль в поисках нужной работы, но нигде его не принимали: везде требовали справку о семилетием образовании. Мечта — водить паровозы, быть капитаном дальнего плавания, парашютистом, так и осталась мечтой, разрушая все планы на будущее. Кое-кто из «добрых людей» хотел помочь участнику войны, предлагая купить справку, но честный и принципиальный Валентин никогда не шёл на сделки со своей совестью…

Провидцем оказался штурман эсминца «Грозный», заканчивая характеристику Валентина такими словами: «Юнга В. Пикуль способен на свершение необдуманных поступков».

Необдуманный поступок Валентина состоял в том, что, имея за плечами пять классов образования, он решил стать профессиональным литератором. Вывод был прост: в Союзе писателей бумажка об окончании неполной средней школы не нужна: основным критерием причастности к литературе является рукопись.

По-разному входят писатели в литературу, одни — врываются неожиданно и сразу ослепляют своим талантом, другие же к успеху и признанию идут медленно, постоянно напрягая свои творческие силы. Валентин Пикуль шёл в литературу длинным путём, с большими препятствиями, но ворвался как метеор, начиная с больших форм литературных произведений.

Трудно было понять и родным, чем же он занимался в это время, к чему стремился. Непреодолимая страсть к писательству приводила близких людей в отчаяние.

Мать мечтала, что сын будет чиновником, и не одобряла его выбор, но воспротивиться этому решению не могла. Дядя Яша, брат матери, тоже сетовал на безрассудство Валентина, считая его бездельником. Видя, как мучается племянник, не раз говорил ему:

— Что ты тут сидишь, как дурак? Пойдем, я тебя на Лиговке в пивную буфетчиком устрою. Парнишка ты с башкой, воевал чин-чином, три медали имеешь — и года не пройдёт, как в директоры пивной выберешься… Чего ты тут мучаешься?

Если не хочешь в пивную, — продолжал дядя, — есть работа на складе весовщиком, при разумном отношении к обязанностям можно и в товароведы выйти.

Но и это предложение было отвергнуто.

— Пропадёшь ты, — сказал дядя Яша, доставая из сумки бутылку.

— Не пропаду, я буду писателем, каких бы трудов мне это ни стоило, — с твёрдостью в голосе произнес Валентин.

Жить в доме бабушки после исключения из училища, в многонаселённой коммунальной квартире, где родные и соседи будут попрекать и называть «неучем», совсем не хотелось — страдало самолюбие. Валентин решил уйти из дома.

И пристанище нашёл: он неожиданно женился… на женщине с ребёнком.

Сейчас этот деликатный вопрос трактуют в разных вариациях.

«Мы не были созданы друг для друга. Когда люди рано сходятся, они увлечение принимают за любовь. Так получилось и у нас. Жениться не трудно, трудно быть женатым. Одно дело встречаться, другое дело жить рядом бок о бок, не зная привычек, вкусов и интересов другого человека. Ни я, ни она не были готовы к такому испытанию. Мы были очень молоды и многого не понимали, первая совместная жизнь, я даже не называю это браком, оказалась скоротечной…

Более того, тёща заявила, что дочку прокормит, а безработного зятя-тунеядца кормить не намерена… Эта злая фраза больно ударила по моему самолюбию.

Я встал и ушёл. Ушёл навсегда, хотя фактически развод был оформлен намного позже, когда потребовались документы для оформления нового брака».

Брак, заключённый без долгих размышлений, лёг тёмным пятном на душу писателя. Он нигде не упоминал о первой женитьбе, считая это ошибочным поступком. Да и кем тогда был Валентин? Ни студент, ни рабочий, а молодой человек, ищущий себя в жизни: человек без профессии, перебивающийся случайными заработками. По ночам разгружал вагоны на товарной станции, а утром спешил в библиотеку и постигал науки.

Большую часть времени в этот период Пикуль проводит в публичной библиотеке, занимаясь самообразованием со всей страстью, на какую способен только самоучка. Мечтая о куске хлеба насущного, он изучал поэзию Древней Греции и Рима, пудовые фолианты монографий, старательно вглядываясь в старинные гравюры. Уже тогда ему хотелось постичь силу творческого воображения, но понимание творчества как процесса к нему придёт гораздо позднее. Не имея средств на покупку книг, Пикуль от руки переписывал солидные тома по истории живописи, к примеру, — трёхтомник Гнедича, тот самый, который теперь стоит на полке в его кабинете.

Океан по крупице вбирает капли влаги в себя, так и Валентин ежедневно учился — впитывал в себя зёрна знаний.

Желания человека в юности являются как бы предчувствием тех способностей, которые в нём заложены, предвещая заранее то, что предстоит свершить человеку в зрелые годы.

Внимательным и добрым наставником в этот труднейший для Валентина период стал мастер Кировского завода Леонид Иванович Родионов. В лице Леонида Ивановича Пикуль увидел не только опытного и вдумчивого руководителя, но и искреннего благожелателя, по-отцовски опекавшего юношу.

Именно Родионов передал ему навыки к добросовестному и честному труду. На заводе Родионов вёл кружок любителей книги и прекрасно разбирался в литературе. Леонид Иванович дал совет Валентину обратиться к истории, оставив на время изучение поэтов и философов Древней Греции и Рима.

Для Пикуля этот совет стал своего рода спасательным кругом.

После долгих странствий в поисках работы Валентину наконец повезло. Его приняли, как он выражался, на «блатную» работу в Гидротехнический отряд начальником секретной части. Работу в секретной части Пикуль считал хорошей школой трудовой жизни. Девятнадцатилетний моряк по духу был очень близок водолазам и находил с ними общий язык. Разногласия иногда возникали из-за денег, которые водолазы выпрашивали у Пикуля в виде аванса на выпивку. Отказать им было трудно, а когда подходило время выдачи зарплаты — получать практически было нечего. На Пикуля ополчились жёны водолазов.

Как любопытный и любознательный человек, Валентин сам захотел посмотреть, чем занимаются водолазы. Опустившись на дно Невы, где водолазы тянули газопровод, Пикуль увяз глубоко в тине, хотел подняться в полный рост, но сильное течение сбило с ног. Постояв на четвереньках, так ничего и не увидев, он был поднят наверх.

Проработал он в секретной части только полгода, секретную часть закрыли, а Пикуля уволили по сокращению штатов.

Пикуль снова безработный, вновь возникла забота о куске хлеба насущного, да и не только о хлебе. От неустроенности в жизни, неудачи в литературном плане Пикуль начал курить и выпивать. Но слово, данное отцу, он сдержал: до двадцати лет сигарету в рот не взял. Денег на покупку сигарет не было. Когда наступала полночь, Пикуль выходил «на охоту» за чинариками. Собрав их несколько, вытряхивал на бумагу содержимое, брал газету и крутил «козью ножку», как настоящий заправский курильщик, и наслаждался.

В это время страна жила трудовыми подвигами. В Ленинграде, как и по всей стране, вовсю бурлила послевоенная жизнь. Город хорошел на глазах, особенно преображался Международный проспект и прилегающие районы, сильно пострадавшие в годы войны. В каждой вновь выходящей газете были объявления: стране срочно нужны строители, чтобы восстановить разрушенное войной народное хозяйство и построить новые предприятия.

Первая послевоенная пятилетка (1946–1950) была ударной по темпам и размаху строительства. Только в 1947 году в стране было построено около миллиона квартир. В полную силу шло расселение коммунальных квартир.

Пикули тоже получили квартиру, правда, не новую. Им выделили отдельную двухкомнатную квартиру по улице 4-й Красноармейской. И ничего, что дом был старинный с обветшалыми осыпающимися потолками и разбитыми ступенями, а в свой «скворечник» (как образно называл квартиру Валентин) на седьмом этаже попасть было трудно. На уровне шестого этажа нужно было пролезть в окно и перейти по узкому переходу, соединяющему парадный и чёрный ход, и подняться на чердак. Но это Марию Константиновну и Валентина не смущало. У них теперь отдельная квартира, состоящая из двух комнат, с выходом окон на крышу, где кошки часто устраивали «концерты». Радовало и то обстоятельство, что в квартире была большая кухня с газовой плитой.

Стены квартиры (сейчас в ней расположена художественная мастерская) и по сей день хранят память о том, как рождались первые произведения Валентина Пикуля.

Покинув Ленинград, Валентин ни разу сюда не вернулся, чтобы потрогать руками холодные кирпичи дома, с которыми было связано столько горьких и сладких минут.

 

Продолжение вахты

Мучительные поиски самого себя продолжались…

В 1946–1948 годах при ленинградском отделении Союза писателей работал литературный кружок, которым руководил талантливый писатель-фронтовик с философским складом ума Глеб Викторович Алёхин. «Пёстрая толпа молодёжи заполняла Белую гостиную Союза писателей. С каждым занятием круг литературного кружка разрастался: заметно прибавилось поэтов, драматургов, критиков. Алёхин обучал начинающих литераторов кропотливой работе со словом, добиваться точности рифмы и ритмики стихосложения. Это был своего рода ликбез для начинающих литераторов».

Пикуль, подметая клёшами брюк тротуары, в своей неизменной, уже давно полинявшей форменке стал частым посетителем Белой гостиной, где «кипели» по-настоящему литературные страсти. Притулившись в уголке, молча, слушал он, как ломают копья, размахивая руками, настоящие и будущие поэты, собратья по перу, но в споры не вступал. Время от времени обитатели гостиной выступали перед широкой аудиторией, читали свои стихи и рассказы. Более того, какое-то время в печати появлялись их стихи на злобу дня, а потом внезапно исчезали с горизонта жизни, растворяясь, как туман.

Именно в этот период Валентин, как и многие кружковцы, пробовал себя во многих жанрах: писал рассказы, сценарии, но предпочтение отдавал стихам. Рифмы строк давались легко, но у него стали закрадываться сомнения: он — не поэт. Хотя представить жизнь Пикуля без поэзии трудно. Он то и дело что-нибудь цитировал или напевал.

Согласно утверждениям Цицерона, из поэтов, которых он знал, «каждый себя считал лучше других». Валентин не считал себя таковым, но иногда поэтическое облачко наплывало на него, и тогда он брался за перо.

В архиве писателя сохранилось такое множество стихов, что впору выпускать сборник.

Некоторые из них помечены, что были отправлены в редакции, но опубликованы не были.

Заметим, что герои его произведений часто цитируют стихи, объясняются в любви поэтическими строчками. Их сочинил Пикуль-прозаик. Особенно это заметно в сентиментальном романе «Три возраста Окини-сан». Труднее всего дались ему поэтические строки, которые он написал за Потёмкина. Как известно, Потёмкин тоже писал вирши, к сожалению, обнаружить их не удалось — пришлось самому заполнять эту нишу.

На одном из заседаний литературного кружка Валентину предоставили слово. Он подошёл к столу руководителя и замер. Замерла и аудитория. Баллада «Восьмая галета» бродила в душе юноши со времен окончания войны. Пикуль начал читать балладу. Слушали внимательно — никто не шелохнулся. У девчонок выступили слезы на глазах. Последнюю строку Пикуль закончил под бурные аплодисменты. Успех был ошеломляющим. Пикулю пророчили хорошее будущее поэта-мариниста.

Но судьба как будто испытывала начинающего литератора. Многие стихи, предлагаемые в периодические издания, света не увидели. Только одно из них, посвящённое Дню Победы, было опубликовано на страницах «Смены». Радостный автор поделился своим успехом с дядей Яшей, который, прочтя стихотворение, произнёс:

«Написать стихотворение каждый может, а ты, попробуй, напиши роман!»

Пикуль ставит крест на поэзии и переходит к прозе.

Судьба вхождения Пикуля в большую литературу поучительна для молодых.

Курсы ликбеза Глеба Алёхина на глазах таяли, а причина одна — кружковцы, увидев, что в литературу трудно пробиться, быстро отсеивались.

После ликвидации кабинета начинающего автора при Союзе писателей Пикуля принял в своё литобъединение Всеволод Александрович Рождественский, который вёл занятия при Ленинградском отделении издательства «Молодая гвардия». У опытного профессионального поэта, человека высокой культуры и старой закалки было чему поучиться.

Здесь оттачивали перо уже известные писатели — Сергей Воронин, Сергей Антонов, Юрий Помозов, Николай Кондратьев, Вадим Инфантьев, Виктор Курочкин.

Всеволод Александрович, заметивший трудолюбие и стремление новичка в литературу, подбодрил начинающего автора:

«У вас несомненный талант, учитесь у жизни и истории. Если чем могу помочь — я к Вашим услугам».

Добрые пожелания учителя, указывающего путь вхождения в литературу, окрылили Валентина. Он попросил Всеволода Рождественского ввести его в богатейшую библиотеку Дома писателей. Взяв рекомендацию у поэта, Пикуль направился в храм науки и поинтересовался произведениями Колбасьева, Абрамовича-Блэка и Тарпана, о творчестве которых тайком говорили товарищи. На следующем заседании Всеволод Александрович отвёл Пикуля в бильярдную и строго предупредил, чтобы тот был очень осторожным в выборе авторов.

Пикуль не знал, что все перечисленные писатели, признаны врагами народа. Впрочем, Пикуль тогда многого не знал…

Вскоре два рассказа Пикуля — «Жень-шень» и «На берегу» были опубликованы в альманахе «Молодой Ленинград» и приветливо встречены критикой.

Газета «Смена», рецензируя только что вышедший альманах, отмечала:

«Привлекут внимание читателей рассказы Валентина Пикуля, который впервые начал печататься в этом году. Он ещё очень молод, хотя за плечами его несколько лет службы в Военно-морском флоте. В рассказе “На берегу” хорошо, с сознанием дела, изображён отважный поступок матроса, взорвавшего обнаруженную в море мину.

Очень современно звучит рассказ “Жень-шень” о старом корейском писателе, который своими произведениями вдохновлял народ на борьбу с чужеземными захватчиками».

Окрылённый успехом, Пикуль пишет рассказы: «Чеки-та» «Порожняк», «Побег в юность», «Сага о гирокомпасах», «Чужое-человеческое», «Дядюшка Август», «Канареечный мастер». Все из них, кроме двух последних, света не увидели.

В литературном объединении, как в хорошей школе, велись разборы и обсуждения новых произведений, давалась их оценка, указывалось на положительные и отрицательные стороны, что оказывало плодотворное влияние на совершенствование мастерства каждого из будущих литераторов.

На одном из занятий разбирали рассказ Пикуля «Че-кита». Вела занятие вместо заболевшего Всеволода Рождественского Маргарита Суреновна Довлатова, которую Пикуль называл «литературной мамой» — талантливый, умный и вдумчивый старший редактор издательства «Молодая гвардия», взрастивший многие таланты. После выхода «Океанского патруля» Пикуль подарил роман Маргарите Суреновне с надписью: «Акушерке наших душ…».

Но я забежала немного вперед, вернёмся к обсуждению рассказа «Чекита». Пикуль был поражён, как досконально и подробно разбирали рассказ, указывая на неточности и не щадя самолюбия автора. Выступали: Глеб Горышин, Александр Володин, Ричи Достян, Вадим Инфантьев, Надежда Верховская, Виктор Голявкин, Виктор Конецкий. На отдельные замечания, казавшиеся ему несправедливыми, автор отвечал репликами. В конце обсуждения Пикулю предоставили слово. Он встал, поблагодарил всех выступающих и сказал, что писать рассказы больше не будет, а перейдёт к произведениям большой формы — романам.

Свой первый роман «На краю земли» Пикуль написал в течение десяти месяцев и предложил редакции журнала «Звезда».

После выхода постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» в 1946 году цензоры и редакция журнала более тщательно оценивали рукописи авторов.

23 июля 1948 года редакция журнала «Звезда» в лице Юрия Германа заключила договор с молодым автором, выплатив ему аванс. Это было настоящее везение.

Не зная литературных законов, Пикуль думал, что такое везение будет продолжаться вечно, ведь он ступил на литературные подмостки. Однако дело приняло совершенно другой оборот.

В интервью корреспонденту В. Засееву Пикуль вспоминал об этом эпизоде:

«Через несколько дней я снова заглянул в “Звезду” и не нашёл там приветливого Юрия Германа. Вместо него меня встретил мрачный и нелицеприятный Всеволод Кочетов. Взглянув на меня поверх головы и на мгновение задержав свой взгляд на одной из страниц рукописи, он изрёк, как отрезал:

— Шнур крался к потолку, говорите? Так писать нельзя.

И, захлопнув папку, сунул её мне в руки».

А произошло следующее. Первое детище Пикуля отдали на редактирование редактору Александре Иосифовне Любарской.

И в дождь, и в слякоть, и в жару, и в холод можно было увидеть молодого автора, шагавшего пешком на свидание с редактором: денег на трамвайный билет не было.

В первую очередь редактору не понравилось название романа. Пикуль согласился с замечанием и дал новое название — «За морем солнце». Но этим дело не ограничилось. Редактор требовала убрать многие «моряцкие» выражения, которыми так богата морская жизнь, а вместе с ними улетела образность и яркость языка.

Пикуль боролся изо всех сил, чтобы спасти книгу и увидеть рукопись напечатанной, но первая проба пера так и не состоялась: редактор испортила книгу. До редактирования «Звезда» принимала роман к публикации, после редактирования — отказалась печатать.

Впрочем, предоставим слово газете «Ленинградская правда»:

«Всё ещё имеет место недостаточно внимательное отношение к редактированию книг молодых авторов. Очень показательна, например, “история” романа молодого ленинградского писателя Валентина Пикуля. Этот роман, предназначенный к печатанию в “Звезде”, редколлегия журнала ещё в 1948 году передала на редактирование А. Любарской, которая, сорвав все договорные сроки, продержав у себя роман около года (!), так и не справилась с полученной работой».

Большим событием для начинающих авторов стало совещание молодых писателей. Людмила Попова писала: «23 октября в Доме писателей им. Маяковского открывается совещание молодых писателей — их 150. Среди них и В. Пикуль, ушедший в 1942 году 14-летним юнгой на флот…»

Работа Валентина Пикуля в литературе получила положительную оценку. В докладе отмечалось, что в настоящее время молодой автор заканчивает работу над большим романом о моряках.

В печати появлялись не только положительные отзывы о начинающем писателе, но и разгромная рецензия Елены Катерли, которая сурово осудила рукопись романа «Курс на солнце». Вывод Катерли таков: «Валентин Пикуль не напечатал ещё ни одной строчки, а его уже заранее расхвалили; на самом же деле писать он совсем не умеет».

Валентин сунул рукопись очередного романа в печку и принялся за новый.

Дома, грея руки над газовой горелкой на своём промёрзлом и продуваемом всеми ветрами чердаке, Пикуль и не думал сдаваться: он писал. Начинающий литератор не строил иллюзий на счёт будущего, — будет трудно, но он добьётся своего.

Наиболее близкие отношения установились у Пикуля с Леонидом Сёминым, Николаем Кондратьевым, Вадимом Инфантьевым и Сергеем Ворониным, которые поддерживали его на пути вхождения в литературу.

В то время милиция — стража порядков — строго преследовала тунеядцев. Получив очередную повестку — явиться в ближайшее отделение милиции по указанному адресу, Пикуль шёл и раздумывал, что ему предъявят на этот раз.

Дежурный старший лейтенант милиции внимательно оглядел Пикуля, порылся в бумагах и начал допрос:

— На какие средства живёте, молодой человек?

— Пишу.

— Все мы пишем, но мы работаем.

— Я пишу роман.

— А кто вам поручил писать роман?

— Никто. Я сам захотел.

— А какое образование?

— Пять классов.

— Какие там романы с пятью классами образования? Что ты мне заливаешь? Каким-то романом прикрываешь своё тунеядство?

Пикуль вытаскивал из-за пазухи заранее приготовленный издательский договор, в котором было указано, что автор — В. С. Пикуль обязуется сдать к определенному сроку роман «Океанский патруль». Просмотрев его, старший лейтенант сумрачно произнёс:

— С пятью классами образования, а ещё задумал романы писать? Чтобы это было в последний раз!

Пикуль покидал кабинет дежурного, оставляя в очередной раз в недоумении работника милиции.

Напомним, служба на флоте дала Пикулю прочную закваску, которая пригодилась ему в мирной жизни. Не будь этой суровой морской школы, которую он прошёл в годы войны, Пикуль не смог бы перебороть все трудности на своём литературном пути.

Спустя много лет, вспоминая встречи с Рождественским, Пикуль написал прекрасную миниатюру «Король русской рифмы» о поэте Дмитрии Дмитриевиче Минаеве, со страниц которой встаёт живой образ не только Дмитрия Минаева, но и Всеволода Рождественского.

Окидывая мысленным взором свой творческий путь, Пикуль всегда с благодарностью вспоминал Всеволода Александровича, — самого строгого судью его творений и поступков.

Прочитав рассказ «Чекита», о котором мы говорили выше, Всеволод Александрович сказал:

— Эта тема сейчас злободневна, но она подражательна, вы же должны выдать нечто своё, в вас заложен талант, а его надо развивать. Вы должны быть самим собой, только на этом пути к вам придёт успех…

Проживая в Риге, Пикуль не забывал своего учителя: посылал вышедшие в свет книги. В ответ приходили доброжелательные оптимистические письма.