Дворец Агги был рядом с храмом Забабы — бога-покровителя города Киш. Это было большое здание, сделанное в основном из камня и кирпичей, и украшенное вездесущими окрашенными глиняными конусами. Некоторые из стен были побелены, и на этом фоне смешались изображения богов и смертных. Вдоль стен коридоров и комнат стояли каменные статуи, изображавшие людей и животных. Возвратившись с очередной напрасной молитве Забабе о том, чтобы тот разжал когти Иштар, которыми она вцепилась в горло кишитов, Агга устало опустился на трон, не обращая внимания на окружавших его знати и слуг, собравшихся, чтобы прислуживать ему. Одна его рука покоилась на подлокотнике трона, вырезанном в виде головы леопарда, а другой он устало подпирал голову.

Среди разговоров слуг он расслышал знакомый голос, открыл покрасневшие глаза, и увидел, что на него сочувственно смотрит его дочь.

Нинани было четырнадцать лет — в глазах закона она была уже женщиной. Но Агга в тонких чертах её лица видел лишь образ его давно умершей любимой жены. При другом стечении обстоятельств, Нинани была бы уже выдана замуж, но Агга не смог смириться с мыслью о том, что потеряет её, когда она уедет в другой город. Теперь, когда Киш был благословлён появлением Иштар, Нинани была его единственным отвлечением от окружавших его кошмаров. Она была доброй и ранимой душой, хрупкой красавицей, которую он всегда изо всех сил пытался защитить… и будет защищать дальше.

Лёгким жестом он позволил ей подойти к нему. Подняв на него свои тёмные глаза, она сокрушённо покачала головой.

— Ты снова ходил в её храм, не так ли, отец? — спросила она.

— Это так заметно? — прорычал он. Его одновременно радовало и раздражало то, что она так хорошо его понимала.

— Это всегда заметно, — ответила Нинани. Она села у его ног и начала нежно массировать его левую ладонь. — Ты всегда такой напряжённый, такой озабоченный, — она покачала головой. — Я раньше думала, что явление божества это благословение. Но, прости меня, приход к нам Иштар — это скорее проклятие для нас!

Глаза Агги забегали по лицам знати и слуг. Не было ли среди них её слуг? Могла ли она через них видеть и слышать? Знала ли она уже о том, что сказала Нинани? Этого нельзя было понять, он не мог никак защитить свою дочь.

— Нельзя такое говорить, — укорил её он. — Смертные должны терпеливо принимать всё, что творят боги.

— Принимать? — повторила Нинани. — Отец, ты страдаешь, а не принимаешь. И народ наш страдает. Мне раньше нравилось приходить в храм Иштар, там всегда было радостно и… — её губы немного скривились, когда она вспомнила священных жриц и их шумное служение, — познавательно. Но теперь на поле с не захороненными трупами радости и то больше, чем в храме Иштар.

— Не говори такого, — настаивал Агга. — Неразумно говорить так о богине.

Хотел бы он рассказать ей правду, но она была слишком чувствительной. Такая прямота может её ранить. Нет, пускай остаётся под защитой неведения. Лучше притвориться.

Нинани гордо подняла голову.

— Я не боюсь Иштар, — резко сказала она.

— Это потому, что ты всё ещё молодая и глупая, — сказал ей Агга. — Была бы ты умнее, ты бы её очень боялась. Она может убить. Или… — он покачал головой, не желая думать об этом. — Бывают вещи, которые хуже, чем смерть. Боги о таких вещах знают. Держись подальше от храма Иштар. И не критикуй богов.

— Ты говоришь так, словно боишься, что ей настучат о тебе, — проницательно заметила Нинани. Она указала на придворных: — Ни один из этих граждан и слуг не предаст тебя по своей воле, отец.

˜— Я знаю, дочь моя, — ответил он. — Но боги умеют овладевать мужчинами и женщинами, и делать из них шпионов против их воли. Иштар может затуманить разум и пленить дух. Если она захочет узнать, что мы делаем и что мы говорим, она узнает. Нянька, вскормившая тебя своей грудью, может оказаться шпионом Иштар, если Иштар пожелает этого. Любая из моих жён может стать моей убийцей, если Иштар повелит им убить. Богам лучше видно. Пока Иштар с нами, у нас мир и спокойствие.

Он гладил её по волосам, думая, что сам он может быть спокоен только тогда, когда она рядом.

Нинани сердито сверкнула глазами:

— Мир? Это ты называешь миром? Давай её свергнем! — воскликнула она. — То, что такому человеку, как ты, приходится жить в страхе — неправильно. Я возьму копьё и убью её… или умру, пытаясь это сделать!

— Не сметь! — проревел он и вскочил на ноги.

Одного взгляда на его лицо хватило, чтобы повергнуть Нинани в ужас. Она явно зашла слишком далеко. Распластавшись по каменному полу, она поцеловала его ноги. Она редко видела отца в таком гневе, и никогда раньше причиной этого не были её слова или поступки. В тронном зале зависла тишина.

— Прости меня, — прошептала она.

— Конечно, я тебя прощаю, — холодно сказал он и потянулся за своим скипетром.

Она с облегчением встала с пола. Хотя она и принцесса, и его дочь, но если бы он её публично не простил, её бы забили камнями до смерти за то, что она его разозлила.

— Но, — добавил он, направив на неё скипетр, — тебе нельзя ходить в храм Иштар ни под каким предлогом. Ты поняла меня?

Он не хотел приказывать ей, но это было ради её же безопасности.

— Да, отец, — робко согласилась она. — А если она пришлёт за мной?

Если она за тобой пришлёт кого-то, — подумал он, — то я её храм с землёй сравняю.

— Ты меня не слышала? — сказал он. — Тебе нельзя даже приближаться к храму или к её слугам. Больше я на эту тему говорить не буду, — он вздохнул и подал знак распорядителю дворца. — Я устал и голоден, я буду есть. Оставь меня, дочь.

Нинани поклонилась и, пятясь, вышла из тронного зала. Даже для дочери царя повернуться к его божественному присутствию спиной означало бы смертный приговор.

В коридоре Нинани остановилась и задумалась. К ней подбежала Пуаби, её служанка. Она была хорошая служанка, но при этом сплетница. Именно это Нинани в ней больше всего и ценила. Нинани приходилось целыми днями не выходить из дворца, и Пуаби была её глазами и ушами относительно того, что происходило за пределами дворцового комплекса. Пухлая женщина средних лет, из крестьян, Пуаби старалась знать всё, о чём только можно было услышать в городе.

— Пуаби, — осторожно спросила Нинани, — ты не знаешь кого-нибудь из священных блудниц?

— Гарпий Иштар? — переспросила её горничная, раскрыв от удивления глаза. — Одну или двух, но не очень близко.

Она пыталась понять, почему её госпожа спрашивает об этом. Ей пришло в голову лишь одно логичное объяснение, и она усмехнулась:

— Что, твой отец решил, наконец, выдать тебя замуж, и тебе нужен совет о том, как доставлять мужчине удовольствие? — она легонько толкнула локтем Нинани в бок. — Об этом я могу тебе рассказать, уж поверь мне. Главное, чтобы рот был закрытым, а ноги…

Нинани сердито на неё посмотрела:

— Мне очень тяжело поверить, что твой рот бывает когда-нибудь закрытым, — сухо заметила она. — Но меня не это интересует. Я просто хочу поговорить с одной из тамошних молодых девушек. С такой, которая после этого будет держать язык за зубами.

Пожав плечами, Пуаби на секунду задумалась.

— Одна из моих племянниц работает в храме. Умная девочка, Эн-Гула её зовут. Она кому попало болтать не станет.

Затем она подмигнула и толкнула Нинани локтем в бок.

— И я слышала, что она как раз такая девушка, с которой можно поговорить о тех других вопросах, которые тебе пока не интересны. Если верить отзывам, она знает несколько отличных способов доставить мужчине удовольствие.

— Я хочу поговорить с ней сегодня, — многозначительно сказала принцесса.

Вскинув руки в напускном отчаянии, Пуаби пошла прочь, бормоча себе под нос:

— И куда только катится этот мир? Когда я была молодая, мужчины в очередь становились, чтобы…

К счастью, она свернула за угол, и продолжение её речи не было слышно. Вздохнув, Нинани покачала головой. Она хорошая служанка, но к некоторым вещам она подходила с чрезмерным энтузиазмом.

На пути по дворцу в свои покои Нинани размышляла о событиях нескольких прошедших недель. После появления Иштар и её воцарения в храме, Киш изменился, причём в худшую сторону. Во-первых, была эта загадочная работа на стенах города. Теперь Нинани нельзя было вообще покидать дворцовый комплекс (для её же безопасности, как утверждал её отец), но Пуаби рассказала ей о массовом строительстве, в котором были задействованы полоски чистой меди, укладываемые поверх некоторых из камней. Даже её отец не знал, зачем богине это было нужно.

Её отец… Он изменился сильнее всего. Бывший раньше всегда радостным, он стал мрачным и измученным. Иногда, как сегодня, его взгляд становился затравленным, в нём появлялся страх. И хотя сам он никогда этого не говорил, она знала, что он возненавидел Иштар. Всё больше и больше часов он проводил в храме Забабы, божественного покровителя Киша, молясь о том, чтобы она их покинула. Похоже, что пока что его молитвы не были услышаны.

Она знала, как сильно терзали его последние события. Бывший когда-то добрейшим и умнейшим из людей, теперь он стал таким загнанным, таким усталым. Он то ли слишком устал, то ли был слишком напуган, чтобы противостоять Иштар. Что же, что бы он ни говорил, она была дочерью царя, и кто-то должен был что-то сделать. Она знала, что он считает её слишком нежной, чтобы бы быть способной на какие-то дела, но она ему покажет.

Хотя он ей и запретил, Нинани просто не могла остаться в стороне, позволяя его страхам съедать его изнутри. Она придумает, что сделать, хоть что-нибудь, чтобы помочь ему. Быть может, эта служительница Иштар сможет что-нибудь посоветовать.

Священные проститутки Иштар были старой частью жречества. Исполняемыми ими ритуалами и подношениями, которые они давали и принимали своими телами, ублажалась богиня, чтобы та даровала городу плодородие и мир. Но в последнее время меньше мужчин стало ходить в храм для участия в этих ритуалах, и о храме ходили слухи, что многие из мужчин, кто туда пошёл, вернулись не такими, какими были прежде…

У себя в комнате Нинани легла на небольшую кушетку. Заметив своё отражение в полированной бронзе зеркала, она вздохнула. Она взяла со стола расчёску из черепашьего панциря и начала приводить в порядок свои длинные чёрные волосы. По крайней мере, это ритмичное действие её немного отвлекало. На короткое время она могла забыть о своих страхах, о неуверенности, и забыться в монотонности движений.

Её отношения с отцом всегда были для неё самым ценным в жизни. Она знала, что мало кто из царей видел в своих дочерях что-то большее, чем пешек, которых можно выдать замуж, чтобы укрепить политический союз. Но её отец никогда к ней так не относился. Наоборот, он обычно спрашивал её мнение и прислушивался к нему, позволял ей поднимать ему настроение. Он всегда был заботливым и любящим отцом… до появления Иштар. Теперь всё изменилось. Нинани была решительно настроена на то, чтобы восстановить старые отношения, даже если это означало рисковать жизнью.

Но сможет ли она что-нибудь сделать? Может ли смертный человек замышлять что-то против богини и остаться в живых?

* * *

— Что это?

Широко раскрыв невинные глаза, Доктор проследил за взглядом Гильгамеша.

— Это? — он взял в руки вызвавший недовольство предмет — длинный красный плащ и ещё несколько предметов одежды. — Это маскировка.

— Что?

— Маскировка, — повторил Доктор. — В этом году это писк моды. В этой одежде ты зайдёшь в Киш, и тебя никто не узнает. Кишиты примут тебя за торговца.

Скривив губы, Гильгамеш решительно покачал головой:

— Я не буду прятаться под этими лохмотьями безродного торговца. Царь Урука в загадки не играет.

Эйс проклинала их невезение. Ну почему Доктору так часто приходилось иметь дело с идиотами и шутами? Даже от такой ерунды, как маскировка, этот царь Урука ощетинился.

Доктор терпеливо попробовал ещё раз:

— Эти солдаты ждали тебя здесь, Гильгамеш. Они наверняка ждут тебя в городе.

— Ну и пусть, — царь похлопал по своему боевому топору. — Тренировка мне не помешает.

Энкиду положил руку на плечо друга:

— Послушай Эа, — сказал он. — У бога мудрости явно есть план. Да и вообще он прав, — он указал на бицепсы Гильгамеша. — Знаешь, что будет, когда ты появишься у ворот города? Стража, как только тебя увидит, сразу скажет: «Кто это такой? Такие сильные мышцы, такая гордая осанка… Такие могут быть только у Гильгамеша, Царя Людей!»

Представив себе это, царь заулыбался.

— В твоих словах есть правда, — согласился он. Затем он снова посмотрел на предложенную ему одежду и брезгливо поморщил нос: — Но надевать тряпьё обычного крестьянина… Энкиду, это оскорбление моего достоинства.

Эйс это позёрство давно надоело. Доктор редко видел необходимость переодеваться в местную одежду, но в этот раз он на этом настаивал. Ей уже пришлось накрыться плащом и замотать свои длинные волосы в какую-то ткань. Раз уж ей пришлось этим заниматься, она не видела никаких причин, почему Гильгамеш не должен вытерпеть то же самое.

— Кроме того, — сказала она ему, — все хорошие шпионы переодеваются. Это признак их хитрости и ловкости.

— Правда? — спросил он.

Она видела, что он начал постепенно менять своё мнение. Его самой большой слабостью было тщеславие. А ещё то, что каждый раз, когда они были рядом, он пытался её потрогать.

— Да, — заверила она его. — Джеймс Бонд, Джон Стид, Микки Маус — все переодеваются в других людей.

Гильгамеш перебирал названные имена, не желая признать, что никогда о них не слышал.

— Шамаш Бонд? — переспросил он. Что же, если воплощение Шамаша, славного бога солнца, может носить чужую одежду, то чего уж мне жаловаться? Хорошо, — сказал он Доктору. — Я надену эту одежду.

— Отлично, — усмехнувшись, сказала Эйс. — Уверена, что ты будешь смотреться намного лучше, чем Микки Маус.

Доктор укоризненно посмотрел на неё и помог Гильгамешу одеться.

— Шути-шути, пока есть возможность, — тихо сказал он ей.

Она в ответ весело улыбнулась:

— Обязательно.

Она незаметно перекладывала нитро-9 в карманы куртки. Чтобы она не пронесла в город взрывчатку, Доктор настоял на том, чтобы она оставила рюкзак в ТАРДИС. Ей же без взрывчатки идти не хотелось, и она не видела причин сообщать о том, в рюкзаке, который она швырнула в ТАРДИС, уже ничего нет.

Наконец, собрался даже Гильгамеш. Доктор перерыл весь гардероб ТАРДИС в поиске одежды, которая сошла бы за обычную в Месопотамии. Они выглядели несколько необычно, но он был уверен, что городская стража их впустит, приняв за простых торговцев. Во всяком случае, — подумал он, — если удастся держать в узде Гильгамеша.

— Ну что же, — сказал он, изо всех сил стараясь проявлять оптимизм, — пора идти. И запомните: говорить буду я.

— За тобой всё равно никто и слова не вставит, — пробормотала Эйс, идя за ним след в след.

Взмахнув зонтом, Доктор сверкнул на неё взглядом, но промолчал. Энкиду пошёл за Эйс, а Гильгамеш неохотно согласился замыкать колонну. Согласился он на это лишь потому, что Энкиду убедил его, что в случае схватки там у Гильгамеша будет больше место для размаха.

Эйс с нескрываемым интересом рассматривала Энкиду. Он ей жутко напоминал Нимрода… Из её памяти всплыли подробности тех ужасных событий, участницей которых она стала в Перивейле девятнадцатого века, в доме с приведениями под названием «Гэбриэл Чейз». Этот викторианский особняк был замаскированным жилищем инопланетного существа, известного как «Свет», коллекционера и каталогизатора биологических видов. Свет избрал Нимрода в качестве экземпляра неандертальца. И вот она идёт рядом с ещё одним членом предположительно вымершего вида. Слухи об их вымирании, — подумала она, — сильно преувеличены.

Перехватив её взгляд, Энкиду истолковал его по-своему.

— Прости, если моя внешность тебе неприятна, госпожа.

Фыркнув, Эйс возразила:

— Меня она не беспокоит, приятель. Просто я думала о старом друге, которого ты мне напоминаешь.

— Друга? — переспросил он. — А! Один из моих соплеменников когда-то был твоим любовником?

Покраснев, Эйс покачала головой:

— Нет, я имела в виду именно друга. Это означает что-то вроде… привязанности.

— О, прости меня за незнание небесных языков, — Энкиду улыбнулся и его клыки слегка блеснули. — Значит, ты не считаешь меня отвратительным?

Эйс усмехнулась:

— По сравнению с некоторыми моими знакомыми людьми ты просто превосходен, — заверила его она.

Этот Энкиду ничего. Обычный парень. Кивнув через плечо, она добавила:

— А вот Гильгамеш — та ещё заноза в заднице. Как ты его терпишь?

Энкиду был в шоке:

— Он мой хозяин. Это вопрос не терпения. Для меня вопрос чести делать то, что он мне велит.

Затем, подумав, он добавил: — Но ты права, иногда он немного достаёт.

Подумав ещё, он сказал:

— Но он хороший царь, и он делает Урук сильнее. Иногда он немного грубоват, но… Просто такая вот у него манера.

— Скорее уж отсутствие манер, — уныло сказала Эйс. — Он всегда так руки распускает?

Энкиду улыбнулся:

— Насколько я знаю, он заработал себе определённую репутацию среди знатных женщин Урука. А тебе не нравится его внимание? — он посмотрел на спину Доктора. — Быть может, ты уже обручена?

Проследив за его взглядом, Эйс рассмеялась и покачала головой.

— С ним нет, — заверила она неандертальца. — Мы с ним просто путешествуем вместе. Иногда мы даже друзья. Но не больше, — она хитро на него посмотрела: — Мы с ним даже к разным видам относимся.

— А, — Энкиду из вежливости не стал переспрашивать, хотя и не понял эту фразу. — Тогда почему ты путешествуешь с ним?

Эйс пожала плечами:

— С ним не соскучишься. И обычно он борется за то, что и он, и я считаем правильным.

— Значит, это примерно те же причины, по которым я остаюсь с Гильгамешем, — сказал он ей. — Мы с тобой очень похожи, — он показал волосатую руку. — Не смотря на явные различия.

— Эйс, когда закончишь общаться, — громко вмешался в их разговор Доктор, — взгляни вон туда, — и он указал зонтом в направлении стен Киша.

Они возвышались почти на шесть метров и окружали весь город. Построены они были из тяжёлых камней. Наверху они были достаточно широкими, чтобы четверо человек могли пройти рядом вокруг всего города. Через равные интервалы над зубчатой стеной возвышались сторожевые башни. Было видно несколько ворот, все они охранялись вооружёнными людьми.

— Охренеть, — сказала Эйс. — Со входом в город могут быть проблемы.

— Это всё, что ты видишь? — спросил он.

Она пожала плечами:

— Это, а ещё медные полосы, которыми они обвешали все стены.

Блестевший в лучах заходящего солнца оранжевый металл нельзя было не заметить.

— И чему вас только в школе учат? — вздохнул Доктор.

— В школе? — прогремел голос Гильгамеша. — А что это?

— Божественное заведение, — сообщил ему Доктор, — где молодым людям дают знания и учат жить.

— Точно, — ехидно сказала Эйс. — Очень божественное. И тебя там уже несколько веков не было, Профессор.

Не обращая внимания на подколку, Доктор спросил её:

— А какого медь цвета?

Она любила химию. Химия давала возможность сделать столько интересного… школу взорвать, к примеру.

— Оранжевого, — ответила она. А затем, вспомнив крытые медью купола в Лондоне, добавила: — Если её под дождём не оставлять. Тогда она ржавеет и зеленеет… — её голос становился тише по мере того, как она понимала, что имел в виду Доктор. Медь на стенах Киша была отполирована до блеска. — Может быть, дожди в Месопотамии редкость?

— Уверен, что так и есть, — согласился он. — Но эта цивилизация не знакома с неоксидирующейся медью, Эйс. Им приходится делать из неё бронзу, чтобы предотвращать коррозию.

Снова посмотрев на стену, Эйс почувствовала, как у неё по спине пробежали мурашки.

— Тогда что она там делает?

— Меня больше волнует то, чего она там не делает. Она не окисляется… — он постучал по носу ручкой зонта. — Что-то в этом Кише не так.

Затем он усмехнулся.

— Идём в разведку! — объявил он и повёл их к воротам города.