Катарина была не совсем права – кое-что я все-таки чувствовал. Нет, на боль в полной мере это, пожалуй, не тянуло, но щека горела, даже когда я прошел ворота и двинулся к берегу. Куда сильнее пострадала моя гордость… Впрочем, такое неизменно происходило всякий раз, когда я начинал чувствовать себя самым умным. И вот – очередной прокол. Я принял за Странника уникального непися. Мигель. Кехана! Де Сааведра! Да уж, с чувством юмора у поработавшего над ним гейм-дизайнера все явно в порядке. Весьма узнаваемый образ эксцентричного, чудаковатого и даже немного забавного (правда, только до первой драки) рыцаря привлекал внимание не меньше, чем его сияющий доспех и редкий для этих мест полуторный меч.

А настоящий Странник без труда скрывался в тени блестящего кавалера. Немногословная, скромная и незаметная монахиня-целительница, почти никогда не снимающая с головы капюшон невзрачной рясы. Если бы Катарина не вспыхнула и не закатала мне пощечину, я бы еще очень нескоро догадался… А то и вовсе никогда. Меня снова сделали, и на этот раз девчонка лет двадцати с копейками!

Впрочем, настоящей обиды я почему-то не чувствовал. Ингвар наколол меня, мастерски играя недотепу-колдуна. А Катарина не играла. Она по-настоящему влезла в шкуру монахини. И по-настоящему привязалась к своему спутнику. И, йотуновы кости, я ее понимал – у меня здесь тоже были друзья. В битве за Фолькьерк боги не смогли спасти только Сигмунда… Но что бы почувствовал, лишившись Хроки?! Уж не знаю, как Романову и его последователям удалось сотворить подобное, но лично мне простодушный здоровяк-сканд, с которым мы прошли путь от берегов Империи до Фолькьерка, казался уж точно не менее живым, чем Славка и его «волчата».

А может, и более. Мы, игроки, в этом мире избавлены от боли и мучений, и сама смерть лишь обломает о нас зубы. А волшебная кнопочка «Выход» послужит спасением из любой неприятной ситуации. А для Хроки здесь все настоящее. И если Славка, прикрывая меня в бою, рисковал лишь набранным опытом и парой уникальных шмоток, то Хроки приходилось ставить на кон собственную жизнь – и он делал это без сомнений. В реале у меня таких друзей нашлось бы… да, пожалуй, нисколько. Мельчает народ, что уж там. Неудивительно, что люди так усердно тащат свои кровные денежки игроделам и сбегают в нарисованный мир. И пусть местные жители на самом деле всего лишь набор ноликов и единичек двоичного кода, их дружба стоит побольше той, что остается в паршивеньком и сером настоящем мире.

Для полного счастья мне не хватает только начать относиться к неписям, как к живым. Собственноручно грохнуть Хрольфа, а заодно и Олега, жениться на Айне, наделать с ней цифровых детишек на радость бабуле Астрид, а если вдруг Фригг не будет к нам милостива – усыновить Синдри Флокисона. Объявить войну игрокам, всенепременно выиграть ее и выгнать их всех нафиг, оставив только Славку и еще пару наиболее вменяемых «волчат». А потом построить по всей «Гардарике» школы, больницы, музеи… метро. И коммунизм.

Отличный план. Но выполнять его я, конечно же, не буду. Во-первых, потому что так можно окончательно тронуться головой, которая и без того уже вовсю путает вирт с реалом. А во-вторых, потому что не надо чинить то, что работает. Не я придумал этот мир, и не мне лезть в его основы кривыми руками. Так что лучше оставить серьезные задачи местным богам и демиургам, а самому заняться тем, что по зубам рядовому труженику полуторного меча… ладно, не совсем рядовому – я ведь все-таки тэн. И пусть не в моих силах и полномочиях изменить этот мир, я попробую спасти тех, кого еще можно спасти.

И начну прямо сейчас.

Люди Гудреда и уцелевшие хирдманны тэна Атли уже вытащили на берег искалеченный волкоголовый драккар и стремительно превращали его в погребальный костер. Запредельно разогнанная игровой механикой регенерация быстро ставила на ноги тех, кто выжил после боя, но многих было уже не вернуть. Я даже не пытался считать тела. Воины из Эльгода, Фолькьерка и Хеде заняли свои места вдоль бортов, и красно-зеленые щиты ложились около красно-синих. Там, куда отправятся погибшие, им суждено сидеть рядом, пируя во славу Всеотца – к чему тогда разделять их здесь? Хроки с Ошкуем оттащили тело Орма Ульфриксона на нос драккара. Туда, где и полагается быть тэну. Мой враг проиграл свою последнюю битву, но ему хватило смелости встретить смерть с мечом руке – и я не мог лишить его чести.

Рерик прошагал по приставленной к борту доске, неся завернутое в плащ тело. Так осторожно, словно боялся разбудить – но Сигмунд, заменивший ему сына, уснул навечно. Я думал, что сэконунг направится к носу, чтобы тот мог занять почетное место, но вместо этого Рерик свернул к корме. То ли не хотел, чтобы Сигмунд в смерти соседствовал с Ормом, то ли просто пытался уберечь его хотя бы сейчас – путь к Чертогам Всеотца долог, и кто знает, какие опасности поджидают усопших в мире духов. Не случайно на носу устраивают самых могучих и отважных – именно они, случись что, примут первый удар на свои щиты. Сигмунд так и не успел стать одним из них. Я поймал взгляд Рерика, спускавшегося с драккара. Тяжелый и мрачный, словно грозовая туча. Наверняка сэконунг винил меня в смерти Сигмунда. Я не мог избежать битвы, как не мог позволить парню остаться в Длинном доме вместе с женщинами, детьми и стариками – да и едва ли бы тот согласился сам. Честь и клятва, которую он дал мне у кургана Ульва Рагнарсона, привели Сигмунда в Фолькьерк, и его жизнь оборвалась раньше срока. Не моя рука нанесла смертельный удар, и не я начал ту бойню – но оправдываться перед сэконунгом мне все равно оказалось нечем. Он снова потерял сына и будто состарился лет на двадцать, разом превратившись из могучего гиганта в сгорбленного старца.

– Славный же у тэна хирд. Только кормщика не хватает.

Голос, раздавшийся откуда-то со стороны кучки пленников, отвлек меня от тяжелых мыслей. Неожиданно бодрый и задорный. И уж совсем не вязавшийся с мрачными и тревожными лицами. Этих-то я как раз понимал – они уже успели смириться с мыслью, что отправятся в Чертоги Всеотца вместе с тэном.

– Неужели кто-то уже занял мое место? Негоже сыну Ульфрика явиться Всеотцу с неумехой за рулем.