Высокий, с курчавыми черными волосами, миндалевидными карими глазами, Иосиф Флавий вполне заслуживает того, что Фейхтвангер посвятил ему свою великую трилогию.

Воин, не просто воин, а отважный полководец, человек, переживший абсолютно всех своих товарищей по оружию. Пленник, по достоинству дорого оцененный крестьянским взглядом императора Веспасиана, прорицатель, сумевший угадать в римском полководце будущего основателя династии Веспасианов, и, наконец, выдающийся писатель-историк, одновременно точный и страстный, на тысячелетия запечатлевший уникальные моменты истории иудеев и римлян. Флавий, отвергнутый сын Иудеи, но от этого не потерявший к ней ни любви, ни терпения. Его взгляды космополита не были поняты иудеями, но оценены римлянами. А иудейские хроники, которым он отдал последние годы жизни, и, работая над которыми, умер, были его последней данью своему народу.

Дань эта просто замечательна, аналогичного труда той эпохи не сохранилось. Но когда Флавий читал хроники Ирода, которые мы никогда не увидим, он привел их в своем труде, конечно, не напрямую, а преломляя все через призму своего многогранного таланта, через свою страстность, свое воспитание и культуру.

Живой Ирод — великий злодей, замечательный воин и политик — является ярчайшей личностью древности. Но таким ли был он на самом деле? Почему оценки иудеев и римлян столь выдающейся личности, в общем-то, противоположны? И какое, собственно, отношение имеет Ирод к нашему повествованию? Все это чуть позже. Нас интересует очень многое.

Во-первых, вторая жена Ирода — Мариамна, вернее, их внучка Иродиада, поскольку ее замужество и рождение у нее Саломеи являются ключевыми событиями в хронологии жизни и смерти Иоанна Крестителя.

Во-вторых, начало и окончание постройки Третьего храма. Ибо Иосиф прямо связывает свою летопись с этой датой.

В-третьих, перепись, которую проводили во время царствования Ирода, поскольку рождение Иисуса Христа произошло именно в период переписи.

В-четвертых, избиение младенцев, так как это избиение зафиксировано через два года после рождения Иисуса.

В-пятых, дата смерти Ирода — она также немаловажный путеводитель в хронологии.

В-шестых, потомки Ирода, фигурирующие во всех евангелиях.

В-седьмых, сама личность Ирода, поскольку мотивы поступков людей определяются событиями и ими самими.

Ссылки на даты Олимпиад и других исторических событий, как паутина, наброшены на яркую ткань основного труда Флавия «Иудейские древности».

Но Флавий, может быть, сам того не ведая, внес великую путаницу в умы тысяч исследователей, которые пытались расшифровать или сослаться на те или иные даты из его книг. Мягко говоря, их ссылки были неточны.

Ситуацию усугубляет тот факт, что иудеи отсчитывали годы правления царей с месяца нисана. Все, что было до нисана, считалось прошлым годом. Следует также отметить, что евреи пользовались лунно-солнечным календарем, месяц которого состоял из 28 дней. Начало месяца приурочивалось к полнолунию. Если в последний 28-й день иудеи не видели молодую луну, то начинали месяц с вечера следующего дня.

Но это все преамбула.

Что же все-таки скрывается за многочисленными датами Флавия? Откроем «Краткую историю евреев».

1. Антоний назначил Ирода и его брата Фасаила правителями Иудеи на правах римских наместников в 41 г. до н. э.

2. Римский Сенат постановил лишить Антигона власти, а Ирода признать царем Иудеи. Было это в 40 г. до н. э.

3. По требованию Ирода Антигон был казнен в 37 г. до н. э. После этого Ирод занял трон.

Вот в чем проблема хронологии Ирода и его потомства. По отношению к какой из этих дат Флавий указывал то или иное событие?

Три отправные точки датированы, причем первые две из них практически не вызывают сомнения. Да и третья, в общем-то, с разницей в полгода тоже фиксирована.

Постепенно знакомясь с замечательными главами из Флавия, посвященными Ироду, мы приходим к пониманию того, что без привлечения дополнительной информации невозможно точно определить по Флавию дату того или иного события.

Марк Випсаний Агриппа — друг, соратник, зять, человек, наряду с Меценатом, бывший в течение многих лет истинным другом Цезаря, волей случая оказался одной из центральных фигур нашего исследования.

В национальном музее Неаполя находится мраморный бюст Агриппы Постума, сына Агриппы Великого. Грубые, неаристократические черты лица молодого человека, застывшая скорбь в уголках рта как бы говорят о его печальном будущем. Но не это интересует нас. Сравним мрамор Неаполя с мрамором Уффици, где находится скульптура Агриппы. Сын похож на отца. В застывшем мраморе нет ничего величественного. Нет гордости, тщеславия, хитрости, нет ничего примечательного. Мощная шея выдает в нем римлянина, сжатый небольшой рот, характерные глубоко посаженные глаза, весь вид свидетельствуют только об упорстве. Но мрамор обманчив.

Происходя из незнатной семьи, Агриппа отчетливо понимал, что стать первым человеком империи для него нереально. Быть другом Августа — дело другое. В душе Агриппа, бесспорно, идеалист, его советы Августу сами по себе интересны и характеризуют качества Агриппы. В 29 г. до н. э., после окончания гражданской войны, Октавиан советовался с Агриппой и Меценатом, следует ли ему отказаться от власти или хранить ее. Как передает Дион Кассий, в речи Агриппы были такие слова:

«Не удивляйся, Цезарь, что я буду советовать тебе отказаться от единовластия, хотя лично я извлек из него множество благ, пока ты им владел.

Я считаю, что надо заранее подумать не о моем личном благе, о котором я вообще не забочусь, а о твоем и об общем благе. Рассмотрим спокойно все, что связано с единовластием, и пойдем тем путем, какой укажет нам разум. Ведь никто не скажет, что нам надо любым способом схватить власть, даже в том случае, если она невыгодна. Если же мы поступим иначе, т. е. будем держаться за власть во что бы то ни стало, то будет казаться, что мы или не смогли вынести счастливой судьбы и рехнулись от успехов, или что мы, давно пользуясь властью, прикрываемся именем народа и Сената не для того, чтобы избавить их от злоумышленников, а чтобы обратить их в своих рабов. И то и другое достойно порицания.

Кто не вознегодовал бы, видя, что мы говорим одно, а думаем другое?! Разве не стали бы нас ненавидеть еще больше, если бы мы сразу обнаружили свое истинное намерение и прямо устремились бы к единовластию?!

Раз это так, то нас будут обвинять ничуть не менее, даже если вначале у нас и мыслей подобных не было, а только потом мы стали стремиться к власти. Быть рабом обстоятельств, не уметь владеть собой, не уметь использовать на благо дары счастья — все это гораздо хуже, чем причинить кому-либо несправедливость по причине несчастья. Ведь одни люди часто под влиянием обстоятельств бывают вынуждены совершать несправедливости ради своей выгоды, но вопреки своей воле, а другие люди, не владеющие собой, жаждут совершить зло, и в результате оказывается, что они поступают вопреки своей выгоде.

Если мы не обладаем трезвым рассудком, если мы не можем обуздать себя в счастье, выпавшем на нашу долю, то кто поверит, что мы будем хорошо управлять другими или сумеем достойно перенести несчастья?

Так как мы не принадлежим ни к тому, ни к другому сорту людей и так как мы не хотим ничего совершать безрассудно, а хотим делать только то, что сочтем наилучшим в результате обдумывания, поэтому давайте примем определенное решение по этому вопросу.

Я буду говорить откровенно. Ведь сам я не могу говорить иначе и знаю, что тебе не будет приятно слушать ложь и лесть.

Равноправие хорошо звучит на словах и является в высшей степени справедливым на деле. Разве не справедливо, чтобы решительно все было общим у тех людей, которые имеют общую натуру, общее происхождение, выросли в одних и тех же нравах, воспитаны в одних и тех же законах и отдали на благо родины все силы души и тела?! Быть почитаемым не за что иное, кроме как за превосходные личные качества — разве это не самое лучшее?!

Если люди управляются таким образом, то они, считая, что и блага и беды для всех одинаковы, не желают, чтобы с кем-либо из граждан приключилось несчастье, и сообща молятся о том, чтобы всем им выпало на долю самое лучшее. Если человек обладает каким-либо выдающимся качеством, то он легко проявляет его, активно развивает и с очень большой радостью демонстрирует перед всеми. А если он замечает хорошее качество в другом, то он охотно его поощряет, усердно поддерживает и в высшей степени высоко чтит. Но если кто-нибудь поступает плохо, то всякий сочувствует, считая, что проистекающие от этого урон и бесславие являются общими для всего государства. Так обстоит дело при республиканском строе.

При единовластии все обстоит иначе. Сущность заключается в том, что никто не хочет ни видеть, ни иметь никаких достойных качеств (ибо имеющий высшую власть является врагом для всех остальных). Большинство людей думает только о себе, и все ненавидят друг друга, считая, что в благоденствии одного заключается ущерб для другого, а в несчастье одного — выгода для другого.

Поскольку все это обстоит так, то я не вижу, что могло бы склонить тебя к жажде единовластия. Кроме того, ведь такой государственный строй для народов тягостен, а для тебя самого он был бы еще более неприятен. Или ты не видишь, что наш город и государственные дела еще и теперь находятся в состоянии хаоса? Трудно сокрушать нашу народную массу, столь много лет прожившую при свободе, трудно снова обратить в рабство наших союзников, одни из которых издавна жили при демократическом строе, а других освободили мы. Трудно это сделать в то время, как мы со всех сторон окружены врагами».

Мы не отвергаем ни одной грани могучего таланта Агриппы, но сейчас нас интересует только его честолюбие.

Читаем у Диона Кассия: «Агриппа в Риме воздвиг храм, названный Пантеоном, в 25 г. до н. э. (храм всех богов). Называется этот храм так, быть может, благодаря изображениям многих богов на пьедесталах статуй Марса и Венеры. Я же думаю, что название происходит от того, что храм имеет вид фолоса, напоминающего небо. Агриппа хотел там водрузить статую Августа и присвоить зданию его имя. Но так как Август не разрешил ни того, ни другого, Агриппа поставил там статую первого Цезаря, а в преддверии храма — статую Августа и свою собственную».

Достаточно яркий пример честолюбия.

Буквально через несколько месяцев возник основной конфликт между Августом и Агриппой.

Август, по общему мнению, был одним из самых выдающихся правителей Древнего Рима. Но забота об империи нисколько не умаляла его помыслов о семье. Цезарь страстно хотел внуков, ему надо было кому-то оставить империю.

В 25 г. до н. э. он выдает замуж свою единственную дочь Юлию. В мужья ей он выбрал сына своей единственной сестры Октавии, Марцелла. Свадьба двоюродных брата и сестры, двух бесспорных претендентов на наследство, должна создать в лице их внуков династию. И менее умный человек, чем Август, мог прийти к подобному выводу. Тем более, что, как сказал историк Веллей Патеркул: «…он [Марцелл] был юношей с врожденными добродетелями, с радостным настроением духа, с талантом, достойным участи, которая ему предназначалась».

Тот же историк пишет: «Люди думали так: случись что с Цезарем, он [Марцелл] стал бы преемником его власти, но сомневались в том, что к этому спокойно может отнестись Агриппа». И далее: «После его [Марцелла] кончины возвратился Агриппа [он перед этим отправился в Азию под предлогом государственных дел, но, как гласит молва, на время скрылся из-за тайной вражды с Марцеллом] и взял в жены дочь Цезаря Юлию — она была до того замужем за Марцеллом, — женщину, не принесшую счастья ни ему, ни государству».

Агриппа, без сомнения, второй человек в государстве — по родству: он женат на одной из дочерей Октавии; по военным заслугам: он крупный военачальник, и только ему Август обязан своей победой над Антонием, а это значит и империей; и, наконец, по таланту: он выдающийся инженер, Леонардо да Винчи своего времени. Пока Юлия была девочкой, он всерьез не задумывался над проблемой ее замужества. И вдруг с горечью понял: нет, он вовсе уже не второй, а только третий человек в империи. Он знает, с каким нетерпением ждет Август внуков от Юлии, а после рождения внука или внуков ранг Агриппы еще понизится — он будет четвертым или пятым, но никогда больше не будет вторым.

Праздник империи — не для Агриппы. Марцелл, ввиду знатности рода и легкости характера, уверенно выдвигается на предназначенное ему место, он эдил, его любят. Все происходящее он воспринимает как должное, а как же иначе? Агриппа понимает, что ход событий именно таков, но сердце его не может примириться с этим. Проходит всего несколько месяцев, их противостояние усугубляется. Агриппа понимает, что апеллировать к Августу бесполезно, да это и не в его характере. Он собирается и внезапно в конце 25 г. до н. э. уезжает в Митилену, известную тем, что именно отсюда начал свой последний путь Помпей Великий на Лесбос. Август искренне огорчен, но он не видит выхода из создавшейся ситуации. Несколько месяцев замужества дочери открыли ему глаза на то, что такое ревность мужчины, ревность его лучшего друга. Агриппа ревнует. Август пытается его вернуть во время поездки в Азию в 24 г. до н. э., но безуспешно.

К счастью, судьба быстро развязывает этот узел. В 23 г. до н. э. Марцелл, теперь уже верховный жрец и эдил, внезапно умирает. Историки глухи на этот счет. Слишком много внезапных смертей в ту эпоху.

Ранее обзор этого события был выполнен Ф.Ф. Зелинским и заслуживает быть приведенным полностью.

«В 25 г. была отпразднована свадьба Марцелла и Юлии; на 24-й год ждали рождения младенца. Тотчас бы по всему подвластному Августу миру помчались гонцы приглашать народы в Рим на великое искупительное торжество, которое состоялось бы в следующем, 23 году. И Гораций предполагал украсить это торжество своей поэзией; ода 1.21:

была, по всей вероятности, написана в ожидании его. Так велика была повсеместная уверенность, что Фортуна не откажет Цезарю в этом новом драгоценном подарке.

И все-таки она ему в нем отказала. 24-й год не принес наследника императорскому дому, а следующий унес даже надежду на его появление. Марцелл занемог; отправленный лечиться в знаменитые своими морскими купаниями Байи, он там и скончался в один из последних месяцев того года, который должен был быть годом искупительного торжества. Велико было горе, причиненное смертью этого светлого, ласкового юноши; Август, не оставлявший надежды до последних дней, отказался от звания консула, в котором он рассчитывал встретить зарю золотого века…»

Анализ Зелинского безусловно интересен для нас не только абсолютным совпадением хронологии, но и тем, что Зелинский, без сомнения, использовал какие-то другие источники, выпавшие из нашего поля зрения. Так, он приводит очень важное для нас уточнение: смерть Марцелла произошла в конце 23 г. до н. э.

Только два человека заинтересованы в смерти Марцелла: Ливия — жена Августа, двое детей которой от первого брака остаются не у дел, и Агриппа, но эту версию мы здесь не рассматриваем.

Буквально через несколько дней после смерти Марцелла Агриппа срочно покидает Митилену. Причин для его пребывания в Азии больше нет.

Но встреча Августа с Агриппой чуть-чуть отдает горечью. Они безусловно рады. У императоров всегда дефицит друзей. Август по-прежнему влюблен в Ливию, однако такой друг, как Агриппа, — это всегда друг. Но теперь к их дружбе примешивается настороженность. Оба задают себе вопрос: «А что же дальше?» Они понимают, что этот вопрос надо решать, причем немедленно. Юлия молода, красива, небольшая полнота только красит ее. Помимо всего, она сексуальна, вернее, гиперсексуальна, Август знает это больше Агриппы. Взгляды, которыми Юлия осматривает молодых людей, слишком многое говорят ему. Он понимает, чувствует дочь. Разве он сам, влюбившись в Ливию, не отнял ее беременной у супруга? Не побоявшись конфронтации с Сенатом, он даже предал этому союзу вид законности. Но выбор Августа был безупречен. Государственный ум Ливии и огромная чувственность позволили ей сразу же понять, какие женщины интересуют Августа. И Ливия быстро и жестко, как и всегда, действует. Она велит немедленно подобрать женщину для Августа. Наутро Август доволен. Ливия и Август за завтраком посмотрели друг на друга и рассмеялись. Впредь и эту проблему решает за Августа Ливия. Но за дочь решает он, и только он.

Агриппа явно дает понять, что не хочет видеть в качестве мужа Юлии никого другого. Но он женат. Ему около сорока. Юлия более чем вдвое младше него, но Агриппа очень хочет жениться на ней. Юлии все равно, ей нужен мужчина, и, бесспорно, по знатности Агриппа не имеет себе равных. Итак, намерения Агриппы и Юлии для Августа понятны. Теперь самое сложное. Октавия. Сестра. Женщина с безупречной репутацией. Ей необходимо сказать и доказать, что государственные интересы требуют развода ее уже стареющей дочери с Агриппой. Последний понимает все, но его честолюбивые планы связаны только с Юлией, других вариантов попросту нет. Двое — Август и Агриппа — сидят вечером и пьют. Август — в своей манере, чуть-чуть притрагиваясь к рюмке. Агриппа — много, по-солдатски. Они принимают решение. Агриппа вновь уезжает в Митилену. Идет 22 год до н. э. Целый год Цезарь ведет переговоры с Октавией. Ему искренне жаль сестру. Но делать нечего. Через год все, даже самые мелкие детали, утрясены. Агриппа получает развод, он свободен, он возвращается в Рим к свадьбе. Шествует 21 год до н. э.

Это фон, основанный на описаниях римских историков. Теперь обратимся к Флавию. Посещение Агриппой Митилены — основной ключ к хронологии Флавия.

И еще один интересный штрих — полемический. Рим приветствует женитьбу Юлии и Агриппы. Каков их брак? Юлия, которая в будущем станет притчей во языцех, известная многими скандалами и сосланная Августом, и в юности не отличалась особыми добродетелями. Светоний, говоря о Тиберии, пишет: «Юлия же своим нравом была ему противна — он помнил, что еще при первом муже она искала близости с ним, и об этом даже говорили повсюду» (Светоний. Тиберий, 7). У нас нет оснований не доверять Светонию. Смешно думать, что Агриппа не знал или не замечал слабостей своей жены. Мало того, в пору его женитьбы она была соблазнена Семпронием Гракхом (Тацит. Анналы. 1:53). Решался ли Агриппа, которому шел пятый десяток, оставлять на несколько месяцев или хотя бы недель юную и ветреную дочь Августа? Однозначно — нет.

Тогда возникает вопрос: почему многие историки и писатели с упорством, достойным лучшего применения, писали о посещении Агриппой Иудеи и Иерусалимского храма в более позднее время, например, в 15 г. до н. э., ссылаясь при этом на Флавия? Ответ на этот вопрос очевиден. Только перенос сроков строительства храма на 6–8 лет позволяет совместить эту дату с Флавием. Иной причины нет.

Как пишут римские историки, Агриппа в последний раз надолго (на несколько месяцев) отлучался из Рима только накануне свадьбы. Вернулся он в Рим в 21 г. и до самой смерти не оставлял Юлию, с которой, кстати, нажил четверых детей.

Хроники Флавия полностью год в год соответствуют римским историкам. «Тем временем в местности за Ионийским морем был в качестве представителя Цезаря послан Агриппа. Когда последний остановился для зимовки в Митилене, находившийся с ним в коротких приятельских отношениях Ирод прибыл также туда, а затем возвратился обратно в Иудею» (25 г. до н. э.) (И.Д. 15:10.2).

«По истечении 17-го года царствования Ирода в Сирию прибыл Цезарь» (24 г. до н. э.) (И.Д. 15:11.1). «После стольких прекрасных сооружений Ирод приступил при начале восемнадцатого года своего царствования к невиданному дотоле делу, а именно к перестройке храма Господня» (начало 23 г. до н. э.) (И.Д. 15:11.6). «Самый храм был отстроен священнослужителями за один год и шесть месяцев (окончен в 22 г. до н. э.). Около этого же времени царь предпринял поездку в Италию, чтобы повидаться с Цезарем, а также со своими сыновьями, жившими в Риме. Цезарь принял (22 г. до н. э.) его во всех отношениях любезно и разрешил отвезти на родину сыновей, которые уже успели закончить свое образование» (И.Д. 16:1.2).

Мы подошли к самому заметному или замечательному месту нашей идентификации, собственно, в основном ради которой и писалась данная глава. Нам необходимо совместить датировку римских историков с Флавием.

«Устроив это и узнав, что Марк Агриппа вновь прибыл из Италии в Азию, Ирод тотчас поехал к нему и просил его приехать в Иудейское царство, чтобы найти там гостеприимство преданного ему друга. Тот уступил настойчивым просьбам царя и приехал в Иудею. Ирод принял его с возможною любезностью во вновь отстроенных городах своих, где показывал ему все замечательные сооружения, а затем доставлял ему и друзьям его всевозможные развлечения и удовольствия, не щадя на это никаких средств. Так, он показал ему Себасту и вновь отстроенную приморскую Цезарею (Кесарию), равно как и сооруженные с такими крупными издержками крепости Александрион, Иродион и Гирканию. Вместе с тем он повез его также в Иерусалим, где народ встретил Агриппу в праздничных одеяниях и с криками восторга. Агриппа в свою очередь принес Всевышнему в жертву гетакомбу и устроил народу угощение, причем не давал никому перещеголять себя в щедрости. Несмотря на то, что он охотно остался бы здесь еще на несколько дней, Агриппа, однако, был стеснен временем: будучи принужден вернуться вновь в Ионию, он, ввиду приближения зимы, не считал безопасным отлагать свое плавание» (И.Д. 16:2.1). Это событие зимы 22 г. до н. э. Типичная и тенденциозная ошибка кроется в этой дате. К примеру, Джон Марко Аллегро да и другие авторы относят посещение Агриппой Ирода к 15 г. Уверен, что Аллегро просто процитировал кого-нибудь из многочисленных авторитетов. Да, эта дата действительно ключевая. Ибо она ключ к хронологии строительства Третьего храма, а следовательно, к той самой фразе из Флавия: «Царь провел зиму у себя дома, а с наступлением весны направился опять к Агриппе, который, как он знал, имел в виду предпринять поход на Босфор» (И.Д. 16:2.2). Это — весна 21 г. до н. э.

«После этого Агриппа уехал с Лесбоса, царь же решил от Самоса вернуться домой и поэтому простился с Агриппою» (И.Д. 16:2). Это было в 21 г. до н. э.

Здесь идентификация дат полная. Но, к сожалению, такие удачи бывают не всегда.

Не надо думать, что записки или хроники Ирода, положенные Флавием в основу данных глав, содержат детальное хронологическое описание тех или иных событий. Отражение своих заслуг перед Римом и Иудеей, оправдание собственных поступков — вот цель Ирода. Поэтому когда Флавий употребляет выражение типа «около этого же времени», это означает только одно: он просто не знает точную дату. К счастью, в большинстве случаев Флавий предельно точен. Здесь поездка царя возможна в 21 г., во всяком случае, в начале года.

«Впрочем, пока у царя чувство родительской любви было еще сильнее всякой подозрительности и клеветы, и поэтому он очень заботился, чтобы его сыновьям оказывались всевозможные почести; когда же они достигли соответственного возраста, он женил их, а именно: Аристовулу дал в жены Беренику, дочь Саломеи, а Александру — Глафиру, дочь каппадокийского царя Архелая» (И.Д. 16:1.2). С очень большой долей вероятности события эти происходят в 21 г. до н. э. Аристовулу в ту пору идет 16 год, Александру — 17-й.

Небольшое отступление. Как правило, Флавий пользуется только достоверными фактами. Например, описывая год смерти Ирода, он говорит: «В эту ночь произошло лунное затмение». Как в последующем подтвердили астрономические вычисления, лунное затмение действительно происходило в 4 г. до н. э.

У Флавия есть еще один текст. Каждую свою главу, или, в его терминологии, «книгу», он хронологирует, например:

Содержание книги пятнадцатой охватывает период в 18 лет: 39 г. до н. э. — 21 г. до н. э.

Фактически начало событий относится к 38 г. до н. э.

Книга шестнадцатая охватывает период в 12 лет: 21 г. до н. э. — 9 г. до н. э.

Здесь у Флавия ошибка на один год: события книги оканчиваются в 8 г. до н. э.

Содержание книги семнадцатой обнимает период в 14 лет: 8 г. до н. э. — 6 г. н. э.

Флавий — не математик. При описании древностей он иногда в каждой последующей книге несколько строк посвящает событиям предыдущей книги. Это его стиль. Он историк. Вместе с тем при цитировании Ирода, ссылках на те или иные моменты из римских историков он безупречно точен. Многократные указания на даты Олимпиад и иных событий подобны указателям на трассе. Мы буквально не в состоянии свернуть в сторону. Все события датируются с высокой степенью достоверности. Надо сделать скидку на знания Флавия. Данная эпоха имела ко времени описания примерно столетнюю историю. Многие иудейские источники после разрушения Иерусалимского храма в 70 г. были уничтожены, а римские — не указывали столь малозначащих событий в одной из многочисленных провинций империи. Таким образом, отклонения в хронологии на год или два, да еще с учетом разницы в летосчислении, вполне допустимы.

Следует также помнить, что Флавий — в первую очередь писатель: моменты, которые он считает важными, он описывает, анализирует по нескольку раз, возвращаясь к ним вновь и вновь, или, наоборот, нарушает временную нить, забегая вперед в своем повествовании. Бесспорно одно: книги Флавия — замечательный и практически единственный материал для хронологии событий в Иудее тех лет — преддверии и начале христианства. Наши изыскания и анализы мы свели в хронологию Ирода по книге Иосифа Флавия «Иудейские древности» и в последующих главах еще не раз будем к ним обращаться. Отдельным событиям и личностям, например Ироду и Иродиаде, мы посвятим целые главы, где будут в деталях описаны события тех лет, но заканчивая эту главу, запомним для себя две даты, которые в будущем будут опорными в нашем повествовании: это 8 г. до н. э. — рождение Иродиады и 23–22 гг. до н. э. — начало и окончание строительства Третьего храма.

Мы завершили расшифровку хронологии событий времен Ирода по книге Иосифа Флавия «Иудейские древности». Эти же события иногда более, иногда менее, детально описаны в его другом произведении — «Иудейская война». Сравнивая тексты и даты этих двух книг, мы практически всегда будем отдавать предпочтение «Иудейской войне». Наша мотивация заключается в следующем. В хронологическом плане «Иудейская война» написана в сроки гораздо ближе ко временам Ирода, а точнее на 16 лет. Во-вторых, этот свой первый труд Флавий писал, как говорится, на одном дыхании, будучи еще совсем молодым человеком. Положение его в обществе еще было неустоявшееся, нестабильное, и он мог рассчитывать только на себя, на свою великолепную память, талант историка. Иное дело «Древности» — здесь он уже маститый, увенчанный лаврами, стареющий корифей — у него много помощников, готовящих и разрабатывающих эпизоды, отдельные события. Я ничего не утверждаю, просто логика подсказывает, что острота восприятия ситуации в этом случае поневоле притупляется.

Есть и другой аргумент. «Иудейская война» — первый труд Флавия. Практически всю хронологию тех событий Флавий ведет от разрушения Иерусалимского храма, происшедшего в середине 70 г.

Хронология событий по книге Иосифа Флавия «Иудейская война».

117 г. до разрушения храма (47 г. до н. э.) — Гиркан становится первосвященником и этнархом. Гиркан был крайне вялым и для правителя слишком слабым. Поэтому наместником Иудеи Юлий Цезарь назначил бывшего начальника войск Антипатра. Тот вскоре назначил начальником в Иерусалиме своего старшего сына Фасаила, а второго сына, Ирода, который был тогда еще очень молод (25 лет), послал с такими же полномочиями в Галилею (И.В. 1:10.4).

116 г. до разр. хр. — Цецилий Басс умертвляет Секста Цезаря (И.В. 1:10.10).

114 г. до разр. хр. — Прибытие Кассия в Сирию (И.В. 1:11.1).

113 г. до разр. хр. — Удаление Кассия (И.В. 1:11.3). Малих подкупил одного из царских виночерпиев, чтобы тот отравил Антипатра (И.В. 1:11.4).

110 г. до разр. хр. — Пленение Гиркана парфянами (И.В. 1:13.11).

109 г. до разр. хр. — Антоний назначил Ирода царем Иудеи (И.В. 1:14.4).

109 г. до разр. хр. — Прибытие в Иудею римского полководца Вентидия, возвращение в Птолемаиду Ирода (И.В. 1:15.2–3).

108 г. до разр. хр. — Вентидий призывает Симона и Ирода к совместной борьбе против парфян (И.В. 1:16.4). Изгнание парфян и смерть Пакора (И.В. 1:16.6).

107 г. до разр. хр. — победа над Паппом и взятие Иерусалима (И.В. 1:16.6–8).

107 г. до разр. хр. — смерть Антигона (И.В. 1:18.3).

104 г. до разр. хр. — возвращение Антония из Парфянского похода (И.В. 1:18.5).

101 г. до разр. хр. — землетрясение (И.В. 1:19.3). Победа Октавиана при мысе Акций (И.В. 1:20.1).

88 г. до разр. хр. — назначение Ирода наместником Сирии (И.В. 1:20. 4).

92 г. до разр. хр. — Ирод заново отстроил Иерусалимский храм (И.В. 1:21.1).

74 г. до разр. хр. — казнь Антипатра (И.В. 1:33.8).

В результате анализа двух книг Флавия бросается в глаза неравномерность сведений о датах жизни Ирода. Большинство из них приходится на первые 10–15 лет его царствования. Это вполне закономерно. На царский трон Ирода возвели римляне. Весь период римского присутствия в Сирии и Иудее, начиная со времен Помпея тщательно описан римскими историками. Флавий не встречал здесь трудностей. Кроме того, в его распоряжении были записки Ирода. В начале своего царствования Ирод делал записи, они в целом послужили хорошей основой Флавию. По существу, он создал отдельную книгу о жизни Ирода, книгу, для которой он пользовался несколькими основополагающими источниками. Трагедия жизни Ирода так или иначе связана с Мариамной. Смерть Мариамны, которую Ирод казнил в припадке слепой ярости, наверняка привела к трансформации его дееспособности. Карьера блестящего полководца окончена. В его действиях уже нет того безудержного фанатизма, напора. Он уже не замечает рядом с собой тень Фортуны. Богиня Тоски, не входящая в греческий пантеон, примостилась с ним рядом, она похожа на Мариамну, мертвую, лежащую в меду, — холодную и бесстрастную. Она не предпринимает никаких действий. Но как только Ирод погружается в сон, пытаясь отрешиться от жгучей реальности, она тихо поднимает свои бестелесные руки, окутанные прозрачным виссоном, и погружает их в сердце Ирода, холодя его, как снежинки, падающие на ладонь, и по каплям забирая его горячую кровь. Ирод понимает это. Войн практически нет. Его тяга к забвению выливается в два направления. Он строит, он упрочает государство. Он не видит, не хочет видеть около себя конкурентов. Да и на самом деле, в окружении царя нет другой такой колоритной фигуры да и не может быть. Ирод бы этого не потерпел. Он наводняет страну шпионами, он уничтожает возможных конкурентов. Он — деспот. И непокорная и говорливая Иудея смолкла и смирилась. Казнь Мариамны ужаснула страну, и, казалось, она на несколько лет уподобилась Ироду, стараясь забыться. Следующее действие Ирода еще в большей степени потрясло Иудею. Он решил перестроить храм. Если б это решение принял потомок Маккавеев, несомненно, задуманное вызвало б в массах прилив энтузиазма. Подобные стройки объединяют нацию. Но сейчас инициатором выступал Ирод-идумей, убийца прекрасной Мариамны. Можно ли ему верить? И на сколько лет затянется эта стройка? Все знают, что жизнь без храма невозможна.

Для нас интересно другое: важнейшая информация, полностью совпадающая в двух книгах Флавия и подтвержденная римским источником. Храм строился с 23 по 22 г. до н. э.

Вероятно, смерть Мариамны положила конец запискам Ирода. Забвение он находил в стройках, в огромном количестве строящихся городов. Стиль Флавия не дает возможности определить грань, где он перестал пользоваться записями Ирода, а перешел к творческой переработке монументального труда Николая Дамасского. Скорее всего, сразу же после битвы при мысе Акций. Здесь мало дат. Интриги, завязанные в клубок, узлы, распутать которые невозможно. И чувство неудовлетворенности. Уж очень явственный злодей Ирод. Сыновья Мариамны прекрасны, любимы им, они — единственное его воспоминание о Мариамне. Слишком умудрен Ирод годами, борьбой, жестокостями, слишком велик его ум, пусть даже это ум Злодея, чтобы принимать скоропалительные решения. Да и Николай Дамасский был рядом с ним в момент, предшествующий его жуткому выбору. Не все так очевидно. Что-то недоговаривает историк, не все ясно у Флавия.

Одно дело — казнь Петром Великим своего сына. Реальность деяний последнего была слишком тяжела для весов Фортуны. Нет никаких оснований полагать, что Петр жаждал смерти своего сына. Горечь и печаль владели им. Но ему нечего было бросить на вторую чашу. Это был сын от нелюбимой женщины, с ним никогда не было духовной близости.

В трагедии Ирода — все иначе. Это шекспировский сюжет. Мариамна боготворима им. Дети, ее и его дети, — вечная память о сказке, о невозвратном. Раздоры с детьми отнюдь не означают, что Ирод не любил или не любит Александра и Аристовула. Любит. И вот он перед фактом страшного решения.

Эринии, богини мщения с глазами коровы перед закланием и змеями, обвивающими их головы, обнимают вечно печальную и молодую богиню Тоски с лицом Мариамны, и все трое подходят к весам. Бестелесный и широченный рукав одеяния Тоски касается края чаши, и весы вздрагивают. И жала змей тоже опускаются в чашу, и она с грохотом опускается вниз. Ирод с трудом отрешается от страшного видения. Не дано смертным преступить волю бессмертных. Так гласит греческая идея. Но здесь знание Ирода, его приверженность монотеизму способствуют роковому решению. Для приверженца греко-римского культа Эринии — реальные существа. Для Ирода — только игра воображения. У него нет сдерживающих факторов. Он знает, что Незримый не занимается частностями. Жизнь отдельных личностей не входит в сферу его интересов. Решение остается за Иродом. Всю свою сознательную жизнь Ирод занимается именно этим. Он не привык медлить. Он больше не хочет видеть ни Эриний, ни Тоски, он делает выбор.

Хронология событий по книге Иосифа Флавия «Иудейские древности».

Хронология книг Иосифа Флавия «Иудейские древности».