Навязчивая мелодия «Темного острова», которую играл волынщик из Первого батальона солдат шотландского полка, раздавалась с холма над Дальнохойл, оплакивая Джорджа, Четвертого лорда Инчелви, похороненного в могиле рядом со своей невесткой. Все жители деревни, как и служащие «Ликероводочного завода Глендурних», присутствовали на похоронах, на крошечном кладбище негде было и шагу ступить.

Как только священник дочитал вслух заключительное посвящение, Дэвид бросил веревку в могилу и, низко склонив голову, повернулся и пошел к матери. Софи, стоявшая позади нее, придерживала Чарли и Харриет — вся семья Инчелви стояла в первой линии перед могилой. Затем, после того как каждый из них отдал последний поклон, они повернулись и пошли по могильным камням к тропинке, которая вела вниз, к воротам.

Дэвид остановился и посмотрел на мать.

— Лучше сделать это сейчас, — сказал он тихо. — Намного лучше здесь, чем вернувшись в Инчелви.

Алисия посмотрела на собравшихся и кивнула.

— Да, вероятно, ты прав. Что насчет местных жителей? Ты не против, чтобы они также это услышали?

Дэвид покачал головой:

— Они имеют такое же право услышать то, что я собираюсь сказать, как и любой другой из присутствующих здесь. — Он улыбнулся матери. — Во всяком случае, им будет о чем поговорить.

Он отошел от нее обратно к могиле. Все обернулись на него.

— Могли бы вы потерпеть меня еще минуту! — крикнул он во весь голос.

Могильщики засунули лопаты в землю и отошли назад. Дэвид ждал, когда голоса утихнут, чтобы начать.

— Я планировал сказать вам это по возвращении в Инчелви, после службы, и я надеюсь, что вы не подумаете, что я выбрал неподходящее место для этого разговора. Однако я и моя мать склоняемся к тому, что это должно быть сказано именно здесь, у тела моего отца, потому что мы уверены, что Джордж Инчелви также хотел бы услышать то, что я собираюсь сказать. — Он откашлялся. — Я знаю, что многие из вас, кто находится здесь, не являются служащими «Глендурниха», но все вы должны понимать, насколько это важно для будущего жителей нашей деревни. — Дэвид замолчал, пережидая когда уляжется шум деревьев, поднявшийся от мощного порыва ветра. — Вы знаете, я считаю, что мне очень повезло, что я живу здесь, в Шотландии. У нас такой образ жизни, или, как это сейчас принято называть, «уровень жизни», который является предметом зависти для многих, проживающих в других частях нашей страны. Но вещи не всегда такие, какими они нам кажутся на первый взгляд. Мы — представители небольшой нации, особенно немного нас здесь, на севере, но эта малочисленность лишь способствует усилению чувства принадлежности к нашему национальному сообществу. Все мы заботимся друг о друге, и все мы уважаем друг друга, что достаточно очевидно демонстрирует данный момент, присутствие вас всех здесь — и я благодарю вас за это от всего сердца, причем не только за ту поддержку, которую вы оказали моей семье, но также и за ту заботу и то понимание, которое оказали лично мне в последние месяцы. Однако последствия разделенности могут привести к неустойчивости, переменчивости. Мы должны принимать во внимание, что это может как примирить нас, так и отделить друг от друга, и в настоящее время это очень сильно зависит от того дела, которым мы будем заниматься. Мы делаем то, что можем делать здесь, мы делаем то, что нам доступно, иначе у нас не будет никакого другого выбора, кроме как собраться и переехать в города, где больше рабочих мест. Это может стать угрозой для нашего единства. Поэтому, и это существенно, каждый из нас заботится и защищает свое рабочее место, и «Глендурних» не является исключением. — Дэвид помолчал и засунул руки в карманы. — В прошлую пятницу служащих «Глендурниха» созвали на встречу, на которой проинформировали о предложении выкупить компанию от лица лондонской корпорации «Керкпатрик Холдинг Паблик». Причиной для этого явилось то, что служащим, всем в совокупности, принадлежит тридцать один процент акций нашего завода, в результате продажи акций сотрудникам компании, организованной моим отцом двадцать пять лет назад. Теперь я знаю, что многим из вас идея нажиться могла бы показаться чрезвычайно привлекательной, но я хочу объяснить всем вам, что это стало бы просто кратковременной премией — не более. Вы должны понимать, что «Глендурних» здесь почти уникален. Он полностью независим, и в настоящее время завод занимает существенную часть рынка солодового виски во всем мире. Вот уже сто лет мы не прекращаем производство виски. Но все же эта индустрия является сезонной, а это означает, что у нас на самом деле есть периоды пиршества и голода, и я могу рассказать вам, что происходит с маленькими корпоративными компаниями виски во времена голода. Они становятся статичными, и, поскольку не составляют существенной важности для материнской компании, которой принадлежат, их закрывают. Возможно, лишь на год или на два, пока снова не возникнет необходимость нанять персонал, — однако в это время они закрыты. И все теряют работу. Никто никогда не терял работу в «Глендурнихе» в результате сокращения служащих, и, отклоняя предложение от «Керкпатрик», я собираюсь поклясться, что этого никогда не произойдет. И сейчас мною не руководят эгоистические мотивы или только забота о моей семье, но я думаю также и о вас, всех вас, кто представляет расширенную семью «Глендурних». Ваше благосостояние столь же важно для меня, — он повернулся и сделал жест рукой, указывающий на свою мать и детей, — как и моей собственной семьи, и именно поэтому я никогда не смог бы спокойно жить, если бы в настоящем были показатели, предвещающие лет, скажем, через пять или десять, закрытие ликероводочного завода и потерю вами ваших рабочих мест. — Дэвид остановился и посмотрел на лица, пытаясь понять по их выражениям, достаточно ли было его слов, чтобы убедить их в том, что он говорил искренне. — Сейчас я не собираюсь спрашивать ваше мнение по данному вопросу, потому что для этого не время и не место. Однако для тех из вас кто хотел бы обсудить это позже, я учреждаю комитет в «Глендурних», и я вижу его основные функции в том, чтобы он представлял завод в целом. В его состав войдут я, Дуги Мэйсон и Арчи МакЛэхлан, представляя правление рабочих ликероводочного завода и офисных служащих соответственно. — Дэвид опустил глаза, подбирая нужные слова. — Да, именно так. А сейчас, пожалуйста, мне бы хотелось, чтобы все вы вернулись в Инчелви, где мы сможем выпить солод «Глендурних» и помянуть жизнь великого человека. Я думаю, теперь вы понимаете причину, по которой я хотел поговорить с вами об этом здесь. Потому что то же самое, что вы сейчас услышали от меня, вы услышали бы и от моего отца. — Дэвид наблюдал, как мрачные головы начали кивать в знак согласия. Когда они снова обратили свое внимание на могилу Джорджа, Дэвид кивнул могильщикам, и они продолжили закапывать гроб.

Он повернулся, подошел к матери и обнял ее.

— Извини, мама. Моя речь слишком затянулась. Может, я даже не должен был говорить это здесь.

Алисия отстранилась от сына и улыбнулась ему

— Дорогой, все было замечательно, и ты выбрал правильное время. Ты сказал это. Мне кажется, что только твой отец мог бы сказать эту речь с таким подлинным чувством.

Она оглянулась на могилу.

— Те два человека, лежащие рядом, очень бы гордились тем, что ты только что сделал.

Дэвид улыбнулся матери, затем, взяв ее под руку, начал спускаться вместе с ней к воротам, где их ждали дети.

Около шести часов вечера Дэвид помог последнему из служащих забраться в машину и стоял, наблюдая, как заполненный людьми грузовик отъезжает от дома. Он повернулся и пошел по гравию к воротам за которыми был сад. Впервые с тех самых пор, как вернулся, Дэвид увидел перед собой живую изгородь сферической формы, новый розарий в саду. Он был в полном цвету, все кусты пустили корни, несмотря на неблагоприятные условия, в которых они были посажены Давид улыбнулся. Боже, ведь насколько действительно были ужасны те условия — даже не столько из-за погоды, сколько из-за обстоятельств. Он шел по травяной дорожке, огражденной бордюром, нагибаясь и срывая увядшие бутоны цветов. Все удалось сделать так, как он планировал. Каждая унция усилий, которую он вложил в осуществление этой идеи, не пропала даром. И все это было для Рэйчел. Прекрасный мемориал, символизирующий ее чистую, настоящую красоту.

Он наклонился и опустил пальцы в землю, чтобы выдернуть одинокий одуванчик, чувствуя прохладную твердость земли, столь отличную от теплоты легкой, песчаной почвы, к которой он успел привыкнуть в Лиспорте. Он поднял горсть земли и вдохнул ее аромат, затем еще раз огляделся вокруг. Два сада… Столь различные, но связывающие двух похожих женщин. И несмотря на то что одна из них была в его жизни лишь крупицу времени, он не забудет обеих.