Карен далеко не сразу догадалась, какой именно «работой» занимается её муж. Она знала, что он парень боевой. Знала, что он может быть крут. Однажды она видела, как рядом с манхэттенским клубом Джеки Кэннона «Рэт Финк Рум» он избил монтировкой трёх человек — позже она узнала, что это были игроки в американский футбол из Нью-Джерси. Она знала, что некоторые его друзья сидели в тюрьме. И ещё знала, что иногда он носит с собой пистолет. Но тогда, в начале шестидесятых, — до того как Марио Пьюзо описал стиль жизни мафиози в «Крёстном отце»; до того как Джозеф Валачи впервые публично признал существование мафии; до того как парламентский подкомитет по расследованиям сенатора Джозефа Макклеллана обнародовал имена и фото пяти тысяч деятелей организованной преступности, — феномен умников был сравнительно малоизвестен за пределами их тесного мирка. Разумеется, Карен Фрейд Хилл, приличная девушка из Лоуренса, Лонг-Айленд, не имела причин полагать, что окажется вдруг в роли героини какого-то малобюджетного боевика. Всё, что она знала, — её муж работает каменщиком и мелким профсоюзным начальником. По утрам она даже иногда подвозила его на работу в разные места и видела, как он уходит на стройплощадку. Он приносил домой сто тридцать пять долларов в неделю. Почти все эти деньги уходили на выплаты по кредиту за их спальный гарнитур. Да, у него была новая машина. Но она знала, что он вроде выиграл пару тысяч долларов в лотерею незадолго до свадьбы. Все его друзья имели работу. Они были строительными рабочими и водителями грузовиков; владели небольшими ресторанами, работали в Швейном квартале или в аэропорту.

Карен. Иногда мне кажется, что, если бы мать не доставала меня всё время, я прозрела бы раньше. Но она так упорно пыталась разлучить нас, что мне пришлось столь же упорно сопротивляться. Я решила её переупрямить. Не хотела предавать Генри. Не хотела дать ей победить. Поэтому всё время придумывала Генри оправдания. Изобретала их для неё, но, как оказалось, и для себя тоже. Если он задерживался, я говорила, что он с друзьями. Если не звонил в положенное время, я врала матери, что он уже отзвонился до того. Через некоторое время такая жизнь начала казаться мне нормальной. Понимаю, что это звучит дико, но всё происходило так постепенно, день за днём, что я изменилась, сама того не заметив.

С тех пор я со многими людьми поговорила, и теперь мне кажется, что я с самого начала имела склонность к такой жизни. Я знаю, что некоторые женщины немедленно прекратили бы отношения, если бы парень попросил их спрятать пистолет. «У тебя пистолет?! — закричали бы они. — Фу! Да кому ты нужен? Отвали!» Есть масса девушек, даже моих собственных подруг, которые сказали бы такое в ту же секунду, как им сунули в руки оружие. Но я должна признать правду — меня это заводило.

До меня начало доходить, насколько его друзья отличаются от обычных людей, среди которых я выросла, во время вечеринки, устроенной Хелен, женой его приятеля Бобби Де Симоне. Мы к тому времени были женаты несколько месяцев, и я ещё ни разу толком не общалась с его друзьями и их жёнами в отсутствие Генри. Хелен устроила распродажу своих поделок из меди и дерева. Я прежде не знала никого, кто продавал бы что-то собственным друзьям прямо у себя дома. Генри сказал, что отвезёт меня на вечеринку, съездит повидаться с парнями и потом заберёт. Бобби и Хелен жили в Озон-парк. Квартирка оказалась не из лучших. Пара комнат на втором этаже. Все друг друга знали, я одна была новенькой, и они отнеслись ко мне очень-очень тепло. Действительно дали почувствовать себя как дома и частью компании. Но когда они начали разговаривать, я была шокирована тем, что услышала. Одна женщина, помню, рассказала, что уже три года ждёт мужа из тюрьмы. Я ушам своим не поверила. Боже мой! Три года! Я подумала, что никогда столько не вытерплю.

Впервые в жизни я оказалась среди женщин, которые вели беседы о тюрьме. Для них это была повседневность. Они знали всё о хороших и плохих тюрьмах. Но никогда не упоминали, за что их мужья там оказались. Это просто не обсуждалось. Вместо этого они жаловались, как лгут копы и прокуроры. Как придираются к их мужьям. Как их мужья просто делали то же, что и все вокруг, но им не повезло — и они попались. Тут же, без паузы, переходили к обсуждению долгих автобусных поездок на тюремные свидания, что в эти поездки надевать, как ведут себя дети и как трудно сводить концы с концами без мужа.

Пока они так болтали, я начала к ним присматриваться и поняла, что выглядят они — так себе. Откровенно неухоженные. С плохой кожей. Было очевидно, что многие не следят за собой. Не очень-то хорошо они выглядели, вот что я имею в виду. У некоторых были плохие зубы. У других их вообще недоставало. В районе, где я выросла, такого не увидишь. Кроме того, они были кое-как одеты. Шмотки дешёвые и немодные. Много полиэстера и трикотажные брючные костюмы. Позже, когда я познакомилась с их детьми, была поражена, сколько проблем они доставляли. Эти дети постоянно влипали в неприятности. Устраивали драки. Прогуливали школу. Сбегали из дома. Женщины лупили их до синяков швабрами и ремнями, но детям было на это наплевать. Эти женщины постоянно были на взводе. Очень нервные и напряжённые. Их младшие вечно ходили чумазыми. Знаете, есть дети, которые умудряются казаться грязными, даже только что выбравшись из ванны. Вот именно так они и выглядели.

Если прислушаться, это был просто кладезь несчастий. Одна такая вечеринка могла бы дать материала для мыльной оперы на несколько лет вперёд. В тот первый вечер они всё время перемывали косточки их подруге Кармен. За глаза: сама она отсутствовала. Сорокалетняя Кармен ждала мужа из тюрьмы. Своего третьего мужа. От каждого из мужей она родила по ребёнку, и дети эти были сущим кошмаром. Чтобы свести концы с концами, Кармен торговала крадеными товарами и кредитками. Всего за неделю до нашей вечеринки её старший, уже подросток, играл в карты и поспорил с другим парнем из-за ставки в десять баксов. Её сын взбесился, вынул из кармана пистолет и случайно выстрелил. Тот парень умер, а сына Кармен арестовали. Когда мать Кармен, бабушка детей, узнала, что её старший внук арестован за убийство, она тут же рухнула замертво. Так Кармен осталась с мужем и сыном в тюрьме и матерью в морге.

К тому времени как Генри приехал за мной, у меня голова уже шла кругом. Дома я призналась ему, что расстроена. Он был спокоен. Сказал, что в тюрьму попадают немногие. Не о чем, мол, волноваться. Завёл речь о деньгах: что сотни его друзей совершают, может быть, не совсем законные поступки, зато поднимают приличные бабки, и никто из них не попался. Торговля краденым. Азартные игры. Сигареты. Никого не сажают за такие пустяки. Кроме того, если что, он знает правильных адвокатов. Суды. Судей. Поручителей, чтобы выйти под залог. Я хотела ему поверить. С его слов всё это было так просто; кроме того, мне понравилась мысль о хороших деньгах.

Потом однажды ты читаешь в газете историю о тех, кого лично знаешь, и просто не можешь сопоставить напечатанные имена с реальными людьми. Они же самые обычные, вовсе не такие, о ком пишут в газетах. Много лет назад, например, я прочла в «Дейли Ньюс» о Фрэнки Манцо, приятеле Поли. Газета ошибочно назвала его Франческо Манца и утверждала, что он боевик банды. Тот Фрэнки Манцо, которого я знала, одевался и вёл себя как обычный трудяга. Он владел рестораном «Вилла Капра» в Седархёрсте, и я не раз видела, как он таскает коробки с продуктами, паркует машины клиентов на стоянке, протирает столы от крошек и вкалывает день и ночь на собственной кухне.

Никто из этих мужчин не казался мне важной шишкой. Картинка просто не складывалась. Для неё постоянно недоставало каких-то деталей. Я хочу сказать, у них были новые машины и крутые шмотки, но жили они в бедных районах, а их жёны выглядели не лучшим образом. Томми Де Симоне, например, всегда разъезжал в новёхоньком автомобиле и дорого одевался, но жили они с Анжелой в какой-то двухкомнатной съёмной конуре. Помню, я думала: «Если они и есть те бандиты, о которых пишут в газетах, то здесь явно что-то не сходится». Я знала, что Генри и его друзья далеко не ангелы, но эти парни точно не производили впечатления, что они и есть знаменитая Коза Ностра.

Только после нашей второй женитьбы я действительно стала частью мира Генри. Это была типичная старомодная итальянская свадьба, с тем лишь исключением, что клятвы мы дали по еврейскому обычаю в присутствии раввина. На неё пришли четыре брата Варио. Вместе с жёнами и детьми. Тогда меня впервые представили всем им сразу. Я чуть с ума не сошла. У каждого из пяти братьев Варио было не меньше двух сыновей, и по какой-то непостижимой причине их всех назвали Питер или Пол. В итоге у нас гостила добрая дюжина Питеров и Полов. Мало того, трое из братьев Варио имели жён по имени Мэри, и у всех были дочери, которых тоже звали Мэри. К тому моменту как Генри закончил представлять меня присутствующим, я была словно пьяная.

На нашей свадьбе не было только Пола Варио. Я видела, что Генри относится к Полу почти как к отцу, и даже больше того, потому что своего настоящего отца Генри видел очень редко и ещё реже с ним разговаривал. А с Поли Генри проводил время практически ежедневно. Когда я спросила, где Поли, Генри просто сказал, что тот не смог прийти. Потом уже оказалось, что он отбывал два месяца за неуважение к суду, после того как не согласился давать показания перед большим жюри округа Нассау по делу о нелегальных букмекерских конторах на Лонг-Айленде.

Со временем я узнала, что Пол и его сыновья Питер и Пол-джуниор регулярно получали месяц или два тюрьмы за неуважение к суду. Похоже, их это совершенно не беспокоило. Ну, вроде как служебная обязанность такая. Подумаешь, ещё немного отсидеть — сущая ерунда. Они отбывали эти сроки в тюрьме округа Нассау, где их отлично знали и где они раздали столько взяток, что всё это закончилось для него вынесением приговора за подкуп тюремной администрации. Помню, вместе с ними осудили начальника тюрьмы и дюжину охранников. Это было громкое дело. Оно широко освещалось в прессе. Но к тому времени я уже понимала, как всё устроено. Совершенно ненормально для мира, в котором я выросла, но мне такая жизнь больше не казалась неправильной. Я обитала в специфической окружающей среде, и я к ней приспособилась.

Должна признать, Генри и все его друзья работали и мошенничали не покладая рук. Поли владел цветочным магазином на Фултон-авеню и автомобильной свалкой на Флэтлендс-авеню. У Тадди Варио был таксопарк. Ленни управлял рестораном. Каждый где-то работал. Никто не бездельничал. И это не считая того, что они постоянно проворачивали свои нелегальные сделки. Я ни разу не видела никого из них с пистолетом в руке. Позже я узнала, что пистолеты для них носили жёны. Я знала, что Джимми Бёрк занимается контрабандой сигарет, но это не выглядело как преступление. Скорее, походило на бизнес. Он просто старался заработать пару лишних долларов, предоставляя транспортные услуги. Микки, жена Джимми, Филлис, жена Поли, — все они делали вид, что это нормально. Каждый, кто желает подзаработать деньжат, должен оторвать задницу от стула и что-то предпринять. Не надо ждать подачек. Таков был общий настрой. Все их жёны воспринимали контрабанду сигарет, торговлю краденым и даже угоны грузовиков как нормальную работу для амбициозного мужчины, который хочет зарабатывать приличные деньги. Получалось, что я должна даже гордиться мужем, готовым выйти в мир и рискнуть своей шеей ради небольшого дополнительного дохода для семьи.

Генри. А потом меня замели. Совершенно по-идиотски. Этого не должно было случиться; впрочем, если подумать, про все остальные аресты можно сказать ровно то же. Они происходят в основном из-за твоей собственной дурости, а вовсе не потому, что копы такие умные. Нас было человек двадцать, и мы торчали у Джимми Бёрка в подвале, от скуки играя в кости. Ждали Томми Де Симоне, который должен был пригнать из Вашингтона грузовик сигарет. Был четверг, в этот день мы обычно принимали поставку и перегружали сигареты в свои машины и фургоны. Потом по пятницам, с половины двенадцатого до двух часов дня, мы все их распродавали. С утра ездили по стройплощадкам, в двенадцать или час дня перебирались к складам санитарного департамента, и к двум пополудни уже имели свои штуку-полторы долларов дневной прибыли.

Когда Томми, наконец, приехал, оказалось, что он привёз только дорогой брендовый товар. У него были «Честерфилд», «Кэмел» и «Лаки Страйк», но не было того, что мы называли «довесками» — менее раскрученные марки вроде «Роли», «Эл энд Эм» и «Мальборо». Джимми попросил меня съездить в Балтимор и привезти «довесков». Сказал, что если я поеду прямо сейчас, то доберусь в Балтимор ночью, утром загружусь сразу после открытия магазинов и успею вернуться в пятницу достаточно рано, чтобы распродать свои сигареты до полудня. У меня было полно покупателей, предпочитавших дешёвые марки сигарет, поэтому я согласился. Ленни, обычно помогавший мне с погрузкой, тоже захотел поехать. У меня было при себе около шестисот баксов, выигранных в кости. Джимми бросил мне ключи от одной из своих тачек, и мы отбыли.

В Балтимор приехали ближе к полуночи. Магазины открывались только в шесть утра. Я бывал тут прежде и знал, что на Балтимор-стрит полно заведений со стриптизом. Ленни Балтимора ещё не видел. И мы отправились по кабакам. Послушали джаз. В одном стрип-баре две девушки начали разводить нас на напитки. Мы покупали им имбирный эль по девять баксов, а они за это ёрзали у нас на коленях. К двум или трём часам ночи мы были уже в дрова. Профукали на этих двух девок долларов полтораста. Было совершенно очевидно, что мы им нравимся. Они сказали, что босс за ними следит, поэтому они не могут пойти с нами, но, если мы подождём снаружи, они придут, как только освободятся. Ленни был в предвкушении.

Я тоже был в предвкушении. Мы пошли на стоянку и стали ждать. Мы прождали целый час. Потом два часа. А потом посмотрели друг на друга и расхохотались. Ржали так, что остановиться не могли. Нас развели, как полных лохов. Как двух болванов. Так что мы поехали к табачным магазинам и стали ждать, когда они откроются.

Следующее, что я помню, — как меня кто-то будит в восемь часов утра. Мы проспали. Отстали от графика на два часа и не успевали назад к одиннадцати. Мы загрузили в машину пятьсот блоков, и в багажник они все не влезли. Так что мы вынули заднее сиденье и оставили его оптовикам. Потом разломали три сигаретных короба и прикрыли их накидкой так, чтобы они выглядели словно заднее сиденье. И я погнал. На прямых участках шоссе мы шли сто двадцать — сто сорок километров в час. Мне казалось, что, если я буду выигрывать по десять-пятнадцать минут то тут, то там — мы наверстаем упущенное время.

Так мы домчались до Четырнадцатой магистрали в Джерси-Сити. Я заметил радар и ударил по тормозам. Слишком поздно. За нами погналась полицейская машина. От резкого торможения сигареты рассыпались по всему салону. Когда копы начали настигать, Ленни перелез назад и попытался снова прикрыть сигареты накидкой — не слишком успешно. Коп остановил нас и потребовал у меня права и документы на машину. Я ответил, что машина принадлежит другу. Попытался найти документы, но безуспешно. Коп начал терять терпение и спросил, как зовут друга. Я не знал, на кого оформлена машина, и не мог сказать ему даже этого. А коп не мог поверить, что друг, чьего имени я не могу вспомнить, вот так запросто одолжил мне новёхонький «понтиак» шестьдесят пятого года. Я начал тянуть время и наконец упомянул парня, на которого, как мне казалось, мог быть записан автомобиль. В ту же минуту отыскались документы, и имя в них оказалось, разумеется, совершенно другим.

Полицейский немедленно преисполнился подозрительности. Наконец, он заглянул назад и увидел разбросанные повсюду сигареты. Он вызвал подмогу и нас «приняли». Тут я понял, что влип. Мне удалось отличиться, обеспечив любимому сыну Пола Варио его первый арест. Я уже представлял, какой поднимется крик. Я заявил копам, будто знать не знаю Ленни. Типа он голосовал, и я подобрал его по пути. Не прокатило. Повязали обоих. Ленни знал, как себя вести. Его хорошо натаскали. Он держал рот на замке, только назвал своё имя. Ничего не подписывал и не задавал вопросов. Я позвонил Джимми, и тот вызвал адвоката и поручителя.

В два часа дня мы предстали перед местным судьёй, и он определил залог в полторы тысячи с каждого. Адвокат и поручитель ещё не прибыли, так что нас послали в обезьянник. Выдали постели и заперли с кучей другого народу. При нас были сигареты, мы раздали их товарищам по несчастью, а потом просто сидели и ждали. Где-то через час раздался резкий окрик: «Хилл и Варио! С вещами на выход!» Мы были свободны, но теперь меня беспокоили не сигареты. Меня беспокоил Поли. И Карен.

Карен. Он позвонил и сказал, что у него небольшие неприятности. Оказалось, что его и Ленни арестовали за контрабанду сигарет. Невеликое преступление, но арест! Я-то всё ещё воображала, будто он каменщик. Конечно, я знала, что порой он совершает не совсем законные поступки. Некоторые из моих друзей и родственников эти сигареты у него даже регулярно покупали. И никто не жаловался, заметьте. Однажды, помню, Генри с друзьями приволокли откуда-то импортные итальянские вязаные блузки. Целые короба. Блузки были четырёх разных стилей и двенадцати расцветок, все наши их потом ещё года полтора носили. Вопрос вовлечённости. Все друзья Генри, а также их подруги, жёны и дети всегда всё делали вместе. Нас было много, и мы общались только со своими. Абсолютно никаких посторонних. Чужаков никогда не приглашали пойти куда-то с нами или в чём-то принять участие. И как раз потому, что мы все в этом варились, такая жизнь казалась нормальной. Дни рождения. Юбилеи. Отпуска. Мы всегда отправлялись туда совместно и всегда в том же составе. Джимми с Микки и, позже, с их детьми. Пол и Филлис. Тадди и Мэри. Марти Кругман и Фрэн. Мы ходили друг к другу в гости. Женщины играли в карты. Мужчины обсуждали свои дела.

Но арестом Генри я была раздавлена. Чувствовала себя опозоренной. Скрыла этот факт от моей матери. Однако никого из наших это, похоже, не беспокоило. Для махинатора перспектива ареста — повседневная реальность. Наши мужья не были нейрохирургами. Не были банкирами или финансовыми брокерами. Они были простыми работниками, и единственным доступным способом получить дополнительный доход — приличный доход — было пойти и что-нибудь нахимичить с законом. Срезать парочку углов.

Микки Бёрк, Филлис и все остальные наши женщины твердили мне, что арест — ерунда. Ничего не будет. Обычное дело. Джимми обо всём позаботится. У него есть знакомства, даже в Джерси-Сити. Подожди — и увидишь, говорили они. Увидишь, как глупо нервничать из-за такой ерунды. Чем дёргаться, лучше развлекайся. Каждый раз, когда я спрашивала Генри об этом деле, он отвечал, что Джимми обо всём позаботится. Наконец, однажды он как бы невзначай спросил меня, помню ли я ту заварушку в Джерси. «Что случилось?» — вскинулась я, словно Бетти Дэвис, узнавшая, что её мужа посылают на электрический стул. «Меня оштрафовали на пятьдесят баксов», — ответил он и рассмеялся.

Оглядываясь назад, я понимаю, насколько была наивна, но, кроме того, я и сама не хотела замечать, что творилось вокруг. Не хотела признавать правоту матери, которая допекала меня с момента нашей первой свадьбы. Она и так постоянно талдычила, что Генри мне не пара, а уж когда узнала, что я беременна, её чуть кондрашка не хватила. С утра до вечера я выслушивала нотации о том, что он слишком много пьёт, водится с плохими людьми, пропадает где-то допоздна и вообще нисколько не похож на приличного человека вроде моего отца. Ей не нравилось, что после свадьбы я продолжала работать ассистентом дантиста. Мол, Генри заставляет меня ходить на работу ради денег. День за днём она меня так сверлила, а я день за днём защищала Генри от её нападок. Не хотела доставлять ей удовольствие и признать её правоту, но она зорко следила за Генри, и стоило ему шагнуть за порог — начинала перечислять, что он делает не так. Он слишком поздно встаёт. Он слишком поздно приходит домой. Он играет. Он пьёт.

Мы были женаты около месяца, когда он впервые вообще не явился ночевать. Несколько раз он приходил после полуночи, но теперь полночь давно миновала, а его всё не было. Он даже не позвонил. Я ждала в наших комнатах наверху. Мать, словно акула, почуявшая кровь, начала нарезать круги. То есть она-то вроде бы спала в своей постели на первом этаже, но наверняка не смыкала глаз, чтобы услышать, во сколько он явится домой. Готова поспорить, она каждую ночь так делала. В час ночи она была настороже. В два часа ночи постучала мне в дверь. В три часа мы всей семьёй сидели в гостиной и ждали Генри.

В доме родителей была большая входная дверь, и мы все — мать, отец и я — сидели полукругом, глядя на неё. «Где он? — спросила мать. — Твой отец никогда так поздно не задерживается без звонка». Отец был святым, наверное. Он и слова ей поперёк не говорил. За все сорок лет их брака ни разу не пропадал на всю ночь. Фактически он вообще ни разу не уходил, не сообщив матери, куда направляется. Ни разу в жизни он не опаздывал на поезд, а если уезжал на работу на машине, возвращался максимум на пять-десять минут позже ожидаемого. И то после этого ему полночи приходилось объяснять матери, какие ужасные были пробки и как он не мог пробиться сквозь них, чтобы успеть домой вовремя.

Мать не унималась. Генри ведь не еврей — чего я ещё ожидала? В четыре утра она начала кричать, что отец не может из-за нас лечь спать. Слава богу, ему не надо было на работу прямо с утра. Это продолжалось и продолжалось без конца. Я думала, что умру.

Наконец, где-то в полседьмого я услышала, как возле дома остановилась машина. Мы всё ещё сидели в гостиной. Это было словно сигнал будильника. Я вскочила на ноги и выглянула из окна. Машина была не его, но я увидела мужа на заднем сиденье. За рулём был сын Поли, Питер Варио, и Ленни Варио тоже сидел в машине. Мать уже распахнула входную дверь, и в ту же секунду, как Генри ступил на мостовую, она накинулась на него: «Где ты был? Где пропадал? Почему не позвонил? Мы все тут до смерти переволновались! Женатый человек не имеет права так исчезать!» Она тараторила так быстро и так громко, что я и словечка вставить не успела. Просто молча стояла рядом. Мне было девятнадцать, а ему двадцать два, и мы были сущими детьми.

Помню, он остановился, посмотрел на неё, посмотрел на меня, потом, не сказав ни слова, сел обратно в машину и уехал. Мать так и осталась стоять на улице, разинув рот. Он исчез. Я заплакала. «Нормальные люди так не живут», — сказала мать.

Генри. В ту ночь я здорово надрался, помню только, как вышел из машины, а на крыльце дома стоит мать Карен и орёт на меня. «Так вот что значит быть женатым…» — подумал я и сел обратно в машину. Отправился спать к Ленни. Я начал понимать, что нам с Карен придётся съехать от её родителей. Ближе к вечеру того дня я позвонил Карен. Рассказал ей правду. Что я был на холостяцкой вечеринке Питера, сына Ленни. Мы потащили Пити выпивать. Начали вскоре после полудня. Были в «Джиллис», в «Голден Точ» и «Рэт Финк Рум» Джеки Кэннона. Про шлюх с Фёст-авеню я, правда, умолчал, зато рассказал, как в два часа ночи отправился в баню, чтобы протрезветь, но всё равно был слишком пьян, чтобы сесть за руль.

Мы договорились вместе поужинать. Когда я подъехал к дому, Карен буквально выбежала из дома, чтобы смыться от матери, пока та не поняла, что происходит. Её мать стала нашим общим врагом, и это нас сблизило. То свидание прошло, словно первое.

Карен. Некоторые браки в нашей среде были не слишком удачны. Другие — наоборот. Джимми и Микки Бёрк отлично подходили друг другу. Так же как Пол и Филлис. Но никто из нас не знал, чем заняты мужья. Мы ведь не за клерков вышли, которые сидят в офисе с девяти до пяти. Когда Генри, например, начал ездить за сигаретами, я понимала, что его не будет дома пару дней. Я видела, как живут другие наши знакомые и их жёны. Я понимала, что он не сможет бывать дома каждую ночь. Даже когда он был в городе, я знала, что пятничный вечер — время для попоек с друзьями или игры в карты. Такая традиция.

Позже оказалось, что пятничный вечер — ещё и время любовниц. Каждый, у кого была любовница, вёл её развлекаться в пятницу.

Жён в пятницу с собой не брал никто. Жёнам принадлежала суббота. Это разделение позволяло избегать неприятных инцидентов и неожиданных встреч жён с любовницами. Однажды в субботу мы с Генри пошли в «Копакабану». Мы направлялись к нашему столику, когда увидели здоровенного, словно кабан, Пэтси Фуско, он сидел со своей любовницей. Я сильно расстроилась. Я знала его жену. Она была моей подругой. И что мне было делать — смолчать? Я не хотела в этом участвовать. Тут я заметила, что Генри собрался подойти и поприветствовать Пэтси. Я глазам своим не поверила. Он собирался окунуть меня во всё это, словно рака в кипящую воду. Я не пошла. Просто упёрлась и встала между столиками посреди зала, отказавшись двигаться, по крайней мере в сторону Пэтси. Генри удивился, но понял, что я настроена серьёзно, поэтому просто кивнул Пэтси, и мы прошли к нашему столику. Это был один из тех кратких моментов, которые тем не менее открывают глаза на многое. Думаю, Генри собирался подойти к Пэтси, потому что на мгновение позабыл, что пришёл со мной. Он забыл, что сегодня не вечер пятницы.