Украдена из музея Эдварда Мунка в Осло во время вооруженного ограбления 22 августа 2004 года.

Текущий статус: картина возвращена в экспозицию музея в Осло.

Мы припарковались неподалеку от симпатичного кованого заборчика, который опоясывал территорию, по виду напоминающую национальный парк. Заложенные уши намекали на то, что метраж над уровнем моря оставлял желать лучшего, учитывая мою патологическую боязнь высоты. Самое странное, что характер этого страха не был врожденным, и я не находила никакого логического объяснения его происхождению. Просто в один прекрасный день я перебегала через мост в хорошо знакомом мне городе и почувствовала так называемое «Vertigo», присущее одному из хичкоковских героев. У меня не кружилась голова, когда я становилась на стул, чтобы поменять перегоревшую лампочку, я могла спокойно сигануть с парашютом с крыла самолета и получить удовольствие от свободного падения, опробовав все три аттракциона на крыше казино «Stratospherе» в Вегасе, но в какой-то момент жизни я честно призналась себе в том, что времена отчаянных фотографий на краю обрыва для меня закончились. Если я находилась на высоте и вокруг не было надежных ограждений, дрожь в коленях набирала устрашающий темп и не поддавалась контролю в любой его степени.

– Ма-де-му-азель, – отчеканил Дженнаро. – Вы готовы увидеть Мадейру?

– Конечно.

– Вы точно не боитесь высоты?

– Точно.

– Тогда мы немного пройдемся, но я бы предпочел, чтобы вы закрыли глаза. Вы мне доверяете?

– Нет.

– Smart child, – рассмеялся он. – But if you’re not afraid of the height, give me your hand and close your eyes right now. D’accord?

– D’accord, – ответило мое второе «я».

Он вел меня за руку, задавая определенный ритм нашим общим телодвижениям. Я доверчиво шагала за ним, вспоминая музей Гамбурга, где тебе вручают палочку для слепых и на полтора часа запирают в кромешной тьме. Пожалуй, это был самый нестандартный музей в моей жизни. Воспоминания налетели на меня столь же спонтанно, как местный ветер, и мне казалось, что я нахожусь в «Dialog im Dunkeln», где мои пальцы сжимала совершенно другая рука.

* * *

– Меня зовут Сэм. Назовите, пожалуйста, по очереди ваши имена и скажите, откуда вы, – приятный голос разбил тишину, заглушая наше прерывистое дыхание.

Мы тихо представились, озвучив свое место жительства, и Сэм сообщил, что будет инструктировать и направлять нас на двух языках: английском и немецком. Такое решение устраивало представителей Британии, Австралии, Украины, Германии и Франции. План был следующий: передвигаться с помощью стен и палочки, беречь себя и соседей, жить звуками и голосами, угадывая, в каком месте мы оказались.

Это было невероятно: интересно, болезненно, жутко, сдержанно весело и непередаваемо грустно. Коллаж чувств подпитывали запахи, постоянная смена обстановки и один-единственный голос, важнее которого в тот момент не существовало ничего на свете. Голос незнакомого парня, который проводил экскурсию по собственной жизни. Мы бродили по мокрой траве, касаясь жестковатой коры деревьев, спотыкались о мелкие ворсистые холмики, периодически наталкиваясь друг на друга, слушали пение птиц, которое кажется особенно трогательным, если ты не можешь позволить себе роскошь рассмотреть окрас волнистых перьев. Страх сменялся глубокой тоской, тоска – грустью, грусть – какой-то раненой радостью. Мы растерянно бродили по рынку, ощупывая прохладную кожуру болгарского перца, задыхались от свежести фруктов, специй и овощей, жадно все трогали, втягивали носом впитавшийся в кожу ладоней аромат лука и невидимых листьев в надежде угадать или представить их цвет, но тщетно. Максимальный результат – мой друг угадал марку автомобиля. Не знаю, как он это сделал. Я поняла, что это что-то слишком большое, холодное и железное только тогда, когда больно ударилась рукой.

Переходить дорогу под шум мопедов, машин и уличных криков оказалось невозможным без постороннего вмешательства. Ощущения были настолько реалистичными, что хотелось бесконечно умолять о помощи. Пять минут имитации безбожного стресса – и он моментально дал о себе знать звуками учащенного группового сердцебиения.

Тур заканчивался катанием на лодочке: предстояло пройти в абсолютной темноте по подвижному мостику над плещущейся водой, разместиться вдесятером на жестких сидушках и окончательно почувствовать себя счастливыми, изможденными и беспомощными. Ты все слышишь, все представляешь, можешь нарисовать себе самый нежный и самый багровый закат где-нибудь на берегу Индийского океана, но каждый миллиметр кожи обжигает груз беспробудной ночи, из которой нет выхода, потому что нет света. Сэм спросил, не знаем ли мы каких-нибудь песен про море или океан, про моряков или любовь. Я ничего не могла вспомнить, потому что мозг пытался определить возраст обладателя уверенного голоса. Сколько тебе, Сэм? Тридцать? Тридцать пять? Ты когда-нибудь видел рассвет в Гамбурге или просто вдыхал его? Ты видел, как в порт заходит огромный лайнер? Или как романтично смотрятся нежно-розовые креветки в хрустящей булке на Фишмаркте? Что ты успел увидеть и сохранить в воображении? В этот момент тишина изысканно лопнула, потому что какая-то девочка запела: «I’m sailing, I’m sailing, home again ‘cross the sea, I’m sailing, stormy waters to be near you, to be free». После нескольких строчек Рот Стюарт взорвал сердца минимум десяти человек, которые находились в одной лодке, на одном берегу, на одной и той же слепой волне. Каждый из нас знал слова и выплескивал внутреннее потрясение в виде «Can you hear me, can you hear me through the dark night far away? I’m dying, forever trying to be with you, who can say…»

Последние десять минут мы покупали во тьме закуски и колу 0,33 л, а Сэм с максимальной откровенностью отвечал на вопросы. Он разрешил задавать любые, но главного мы избегали. Не уверена, стало ли мне легче, когда я узнала, «что», «как», «когда» и «почему». Ледяная кола застряла в горле, как черствая косточка. Ему было пятнадцать. Редкое генетическое заболевание. За семь дней зрение упало на 97 %. Я пыталась представить мальчика, который отдает себе отчет в том, что лучшие врачи бессильны и завтра все окончательно исчезнет. Картинки, краски, лица, буквы и ярко-голубое небо. Его поведение – эталон мужества. Не просто смириться с происходящим, а приспособиться к нему и продолжать жить на полную катушку. Сэм объездил огромное количество стран. Интересно, как бы он описал города, о которых должна писать я? Знаю одно: он бы сотворил невероятно яркий «диалог в темноте».

Глаза очень долго не могли привыкнуть с солнечному свету. Это послужило отличным объяснением моим слезам, потому что Гамбург еще никогда не казался таким красивым. Зрачки фотографировали ставни, модерновые горшочки на подоконниках, легкую пыльцу на розовых цветах, светло-серый цвет идеально ровного асфальта, причудливые формы ретроавтомобилей, седые пряди волос на головах прохожих, мелкие логотипы на бейсболках, а внутренний голос умолял: «Смотри и цени. За двоих. За троих. За весь мир и за мальчика по имени Сэм, лицо которого навсегда останется для тебя загадкой».

* * *

– Мы на месте. Можете открывать глаза, – голос Дженнаро быстро вернул меня в настоящее.

Когда мои ресницы приняли стандартное положение, я испытала такое тотальное потрясение, что из глубин организма вырвался легкий вопль, скорее напоминающий оргазменный стон:

– Оооооййеееееееееооо…

– Мадемуазель, на такую реакцию даже я не рассчитывал. Не могли бы вы воспроизвести этот прелестный звук еще раз?

В отличие от него, мне было совсем не до шуток. Дело было даже не в том, что мы находились на вершине отвесной скалы, которая с невменяемой высоты врезалась в океан, составляющий одно целое с распластавшимся над ним небом. Линия горизонта попросту отсутствовала, и открывшаяся картина представляла собой бесконечную синюю сферу. Дело было не в том, что он подвел меня к самому краю обрыва, еще больше ошарашив взбудораженных поразительной панорамой туристов. Проблема заключалась в отсутствии привычной почвы под ногами. Вместо травы, мелких камней или куска земли в конце концов под нами располагалось прозрачное стекло. Пропасть справа, пропасть слева и бездна внизу – что может быть прекраснее для человека, который испытывает дискомфорт, даже перебегая через надежный бетонный мост? Меня начало колотить с такой силой, что перепуганная эшпада несвоевременно подступила к горлу. Застыв на месте с подогнувшимися коленями, я пыталась выдавить из себя хоть какое-то слово, но боялась что оно сорвется с губ вместе с недавно поглощенной рыбой. С десятой попытки мне удалось произнести «длинную» речь:

– Please… – Мы часто переходили с ним с английского на французский, но шок уничтожил все мои ораторские способности, давая понять, что проще выдавить из себя короткое «please», чем «s’il vous plait», казавшееся мне столь же километровым, как и утес, на котором мы стояли.

– Merrrrrrd, – прорычал он, поддержав меня в тот момент, когда земля окончательно ушла из-под ног. Точнее, та стеклянная масса, которая эту землю заменяла. – Вы же сказали, что не боитесь!

Он с легкостью подхватил меня, оторвав от прозрачного пола, и перенес на более безопасное расстояние от края пропасти, где мне стало заметно лучше.

– Простите меня…

Я даже боялась на него посмотреть после рычащего «Merrrrrrd».

– Вам не за что просить прощения. Я вас чуть не убил. Зачем вы мне соврали?

– Я не соврала. Немного приукрасила.

Я постаралась сгладить вину улыбкой.

– Немного? Вы бы видели цвет своего лица. Трупы зачастую выглядят более живо.

– Спасибо. Вы – мастер тонких комплиментов. Если честно, то бесконечное вам спасибо. Здесь просто невероятно!

– Я уже успел заметить ваш восторг…

– Прекращайте, – рассмеялась я. – Можем даже подойти поближе к обрыву, только держите меня за руку. Мне нужна опора. Иногда.

– «Sometimes», – повторил он за мной, крепко стиснув мои пальцы. – Пойдемте.

С ним действительно было нестрашно. Наверное, потому, что сам он вряд ли чего-то боялся. Порой мне казалось, что в свое время ему удалили все нервные окончания:

– Как называется это место?

– Cabo Girao – один из высочайших утесов в мире с прозрачной панорамной площадкой. Похожий skywalk сконструирован на американском Гранд Каньоне, но это место, по моему мнению, более интересное.

– Мне кажется, это самое красивое место на земле. Я думала, что после норвежской природы меня невозможно удивить. Знаете, о чем я подумала, когда открыла глаза? Перед тем как начать терять сознание, – добавила я.

– О чем?

– О том, что Колумб, наверное, однажды приехал сюда из ПортоСанто, увидел, как океан сливается с небом и как закругляется едва заметная линия горизонта… и сразу все понял.

– Это оптический обман. В случае Колумба все было гораздо прозаичнее, – улыбнулся мой женевский друг. – Он семь лет был женат на дочке губернатора Порто-Санто, что позволило ему попасть в правильное общество и познакомиться с интересными людьми. Их кругозор и идеи слишком отличались от мыслей простых рыбаков.

– И что потом? Он унаследовал деньги и решил рискнуть?

– Он ничего не унаследовал. После смерти жены он стал лишь мужем покойной дочери губернатора.

– Сочувствую.

– Мадемуазель, с сочувствием вы опоздали на шесть веков. Я прошу меня простить, но нам пора ехать, – подытожил он, глядя на часы. – Я опаздываю на встречу.

– Да, конечно.

– Но если вы не забыли, я собирался попросить вас об услуге.

– Не забыла. В чем эта услуга заключается? – неуверенно поинтересовалась я.

– Я хочу, чтобы вы показали мне Париж.

Меня пригвоздило к месту еще сильнее, чем когда я открыла глаза, стоя над шестисотметровой бездной.

– Вы сейчас издеваетесь?

– Вы каждый раз расцениваете приглашение в Париж как издевательство?

– Нет… Но как вы себе это представляете?

– А что там представлять? С меня организация, с вас – экскурсия. Вы писали об этом городе не как турист и простой обыватель. Вы писали сердцем. И мне бы хотелось заполучить такого гида.

– Ну вы же наверняка там были сотню раз!

– Вы ошибаетесь. Я никогда не был в Париже.

– И вы считаете, что я вам поверю?

– Я не прошу вас мне верить. Я прошу об экскурсии.

– Понимаете, есть одна проблема…

– Какая?

– В Париже, недалеко от площади Конкорд, находится церковь Мадлен. Так вот когда я заходила туда последний раз, я дала себе слово, что снова вернусь в этот город либо одна, либо со своим мужем.

Какую-то секунду он с чрезмерной серьезностью изучал черты моего лица, а потом разразился будоражащим воздух смехом.

– И как долго… – Дженнаро заходился от хохота, не в силах задать вопрос. – И как долго вы собираетесь хранить эту чистую девичью клятву?

– Вы хотели спросить, как скоро я собираюсь ее нарушить? – По моим щекам струились слезы неприкрытого веселья. – Когда вы хотите экскурсию?

– Я вам сообщу.

По дороге к машине нам встретилась пожилая немецкая пара, которая смотрела на моего спутника с долей жгучего осуждения, вызывая при этом очередной приступ моего смеха.

– Что уже случилось? – спросил он, улыбнувшись.

– Вы умеете обаять общественность. Эта пара немцев пристально наблюдала за нами, когда вы несли меня прочь от края обрыва. Видимо, они решили, что вы хотели от меня избавиться, но что-то вас все-таки остановило. Помните… – Я не могла закончить фразу из-за вновь атакующего хохота. – Помните, как Майкл Джексон…

Остановившись на парковке, я держалась за живот. Слезы были безжалостны по отношению к неводостойкой туши на моих ресницах, но мне не было до них никакого дела:

– Что там с Майклом Джексоном? Мадемуазель, что за истерика? – Дженнаро продолжал безудержно смеяться.

– Помните, как Майкла Джексона обвинили в том, что он вышел на балкон «Адлон Кемпински» в Берлине и на вытянутых руках показал ребенка зевакам и папарацци? Ошалевший ребенок завис в воздухе на уровне четвертого этажа, как в свое время детеныш Лайна Кинга… Так вот немцы смотрят на вас так, как будто вы и есть веселый непредсказуемый Майкл…

Кто бы мог подумать, что подобная чушь и бредовые ассоциации доведут моего женевского знакомого до такого состояния… Вдоволь нахохотавшись на обратном пути, он высадил меня возле моего дома напротив музея, на секунду приостановив движение на односторонней улице:

– Я заеду за вами в девять, – бросил он напоследок.

– Вы так и не уточнили, куда мы поедем.

– В Ponta do Sol.

– Это какой-то клуб?

– Это последнее место на Мадейре, где можно увидеть солнце в случае конца света, – подмигнул Дженнаро. – Это город.

– А что с дресс-кодом? – замялась я, вспомнив шикарные наряды брюнетки Франгиции.

– Дресс-код вечера – ваша улыбка. До встречи, мадемуазель.

* * *

Ровно в девять я бежала вниз по деревянной лестнице, спускаясь со второго на первый этаж и периодически наступая на ткань черно-зеленого сарафана в пол. Щелкнув качественным металлическим замком, я почувствовала, как волосы в очередной раз рассыпались по лицу из-за штормового ветра. «Rolls Royce Dawn» мигал аварийкой ровно в пяти сантиметрах от меня.

– Опоздала? – спросила я, стараясь обрести привычный ритм дыхания.

– Нисколько, – ответил он и нажал на педаль газа.

Меня поражала его пунктуальность. Я не могла понять, каким образом этот человек так четко рассчитывал время. Его точности позавидовали бы даже лучшие швейцарские часы, красовавшиеся на сильном запястье. Секунда в секунду. Миг в миг.

– Красиво выглядите, – сдержанно произнес он. Мне с трудом верилось в то, что он так отчаянно смеялся, когда несколько часов назад мы были на Cabo Girao. Четырехчасовое расставание безапелляционно уничтожило былую легкость. Дженнаро снова казался холодным, недоступным и каким-то чужим.

– Спасибо. Вы тоже. – Я стушевалась, потому что меня не отпускало ощущение скованности и дискомфорта. Мне показалось, что он пожалел о том, что пригласил меня в этот… черт, я даже название города забыла. – Что-то не так?

– Мадемуазель, простите, – он сказал это очень искренне. – Все так. Виноват. С вами бывало такое, что вы пытаетесь разгадать загадку, но ничего не выходит?

– Постоянно. – В какой-то степени я даже растерялась. – Моя жизнь напоминает шрифт Т9 – это моя главная загадка. Я пишу «радость», а Т9 меняет ее на «грусть». Я пишу «свобода», а Т9 кричит «отношения». Я пишу «Мадейра», а Т9…

– Я вас понял, – наконец-то он снова улыбнулся. – Давайте просто повеселимся, абстрагируясь от вашего шрифта и моих мыслей.

«Давайте», – подумала я, не имея ни малейшего представления о том, какое бесшабашное веселье нас поджидает.

Городок Ponta do Sol представлял собой нечто среднее между французским Бонье из фильма «Хороший год» и полюбившемся мне пристанищем Уинстона Черчилля. Брусчатка эффектно подсвечивалась фарами с застенчивой буквой «R», и мы приближались к цели все ближе и ближе, несмотря на мою неконтролируемую нервозность. Он несколько раз уточнил, насколько сильно я голодна, и, получив в ответ «вообще нет», предпочел ресторан под названием «The Old Pharmacy». Владельцу заведения не пришлось ломать голову над тем, как окрестить свое детище, поскольку ресторан располагался в здании старой аптеки. Невысокие деревянные столы и стулья-пеньки идеально сочетались с заставленными вином полками, а каменные стены прекрасно смотрелись на фоне дубовых потолочных перекрытий. «Старая аптека» пользовалась грандиозным спросом у желающих отлично провести время островитян, поэтому о столике на свежем воздухе мечтать не приходилось. Открытая площадка кишела сидящими и стоящими вокруг диванов людьми, которые пришли сюда за общением, хорошим вином и огромным разнообразием португальских тапасов. Официанты пробивались сквозь толпу, разнося крохотные закуски и наполненные бокалы, тем самым преумножая всеобщую атмосферу радости и беззаботного веселья. Мы уже практически добрались до барной стойки в глубине помещения, когда прелестный женский голос заглушил стоящий в ресторане гул пронзительным «Дженнааааро». Мы обернулись с разницей в долю секунды, так как после страстного «Дженнаро» мужской тембр произнес удивленное «Джулия???».

Вокруг круглого деревянного стола расположилась разодетая компания из четырех человек: Франгиции, ее красавца-кавалера, знакомой мне барышня из «Cipriani» и, к моей нескрываемой радости, дорогого моему сердцу владельца дома, где я жила. Дженнаро по очереди представил меня своим друзьям, оторвавшихся от винных бокалов и расцеловавших меня в обе щеки:

– Это Франгиция, это Мигель, это… – Он на секунду задумался, видимо, припоминая имя девушки, которая так активно пыталась увлечь его разговорами в мишленовском ресторане. – Это Филиппа.

Высоченный ухажер Франгиции, по имени Мигель, привстал из-за стола и познакомил Дженнаро с Жоржем.

– Джулия, я очень рад тебя видеть, – воскликнул Жорж. – Я писал тебе в фейсбук по поводу сегодняшнего мероприятия.

– Правда? Жорж, спасибо! Я практически весь день была без интернета и не успела добраться до сообщений.

Все очень доброжелательно меня встретили, кроме барышни с конским хвостом, в планы которой, по всей вероятности, не входило мое присутствие.

– Присоединяйтесь к нам, – предложила Франгиция. – Это место сегодня забито до отказа, впрочем, как и всегда. Думаю, что у них найдется пару свободных стульев.

Дженнаро что-то сказал Мигелю по-португальски, и тот понимающе улыбнулся, отправив мне воздушный поцелуй.

– Пойдем, – обратился ко мне мой женевский приятель.

– Но куда? – удивилась я.

– Сейчас что-нибудь придумаем. В крайнем случае, вернемся к моим знакомым и к вашему другу. А вы быстро заводите друзей, мадемуазель…

– Я живу в его доме, – рассмеялась я. – И пока он мой единственный друг на Мадейре, не считая вас.

Мимо нас бурей пронесся очередной официант. Дженнаро остановил его вежливым жестом и, указав на противоположную часть ресторана, задал по-португальски какой-то вопрос. Парень отрицательно покачал головой, призадумался и, вздернув плечами, пригласил нас следовать за ним. Заведение оказалось сквозным, как подъезды в старых домах. За барной стойкой находилась еще одна дверь с выходом на параллельную улочку. Это была дополнительная летняя площадка, которая немножко уступала в размерах предшествующей, поэтому шансы на свободный столик моментально себя исчерпали. Казалось, что мы попали в переполненный терминал аэропорта «Кеннеди» или на последний концерт группы «Rolling Stones» во время прощальных гастролей. Дженнаро оценил обстановку своим холодным расчетливым взглядом и указал официанту на крепость в противоположной стороне улицы. Официант метнул на нас удивленный взгляд, но какая-то фраза моего друга разрушила все сомнения юноши, облаченного в черную униформу. Он попросил подождать и ловко проскользнул сквозь толпу, пробираясь ко входу в «Старую Аптеку».

– Мадемуазель, прошу за мной. – Дженнаро деликатно указал рукой на ограждение крепости и зеленый газон через дорогу от ресторана.

– Мы уходим?

– Ну что вы? Мы же только что пришли.

Смысл сказанного дошел до меня лишь через пару минут, когда из помещения «Old Pharmacy» проворно вынырнули две подкачанные фигуры, которые тащили круглый деревянный столик. Теснившаяся в ограниченном пространстве подвыпившая толпа дружно зааплодировала, как только стол и пеньки-сидушки взгромоздились на «приватном» газоне, явно не относившемся к территории «Старой Аптеки». Посетители по-белому нам завидовали и втихаря сожалели о том, что не догадались поступить аналогичным образом.

– Синьор Инганнаморте, вы – специалист по принятию неординарных решений…

– Нет, просто у меня всегда есть запасной план.

– И каким он был в данном случае?

– Составить компанию нашим знакомым, – улыбнулся Дженнаро. – Но сегодня я предпочитаю ваше общество.

«Сегодня» как-то неприятно кольнуло меня внутри, но я не подала виду.

– Вы не против, если я оставлю вас на минуту и отлучусь, чтобы выбрать тапасы и вино?

– Нет, конечно.

– Какое вы предпочитаете? Красное? Белое?

– На ваше усмотрение. Но я больше за красное.

– Отлично. А тапасы?

– Любые, кроме вегетарианских.

– Вы начинаете мне нравиться все больше и больше. Не выношу, когда женщины часами дырявят вилкой зеленые листья, делая вид, что это поразительно вкусно.

– Поверьте, это не мой вариант.

Когда он пошел выбирать вино, оставив меня за одиноким столиком на огромном газоне, я почувствовала себя так, словно играю главную роль в чьем-то очень красивом сне, расставание с которым принесет мучительную боль однажды утром. Все без исключения женщины на террасе поедали глазами моего женевского ami, наблюдая за его отточенными пластичными движениями.

«Да, пожалуй, за тобой можно сигануть в пропасть, друг мой, и никогда не жалеть о летальном конце…» – с грустью подумала я.

Совершенно неожиданно для меня порыв ветра принес первые аккорды поглощающей душу песни, которая загремела на вершине горы, разносясь сумасшедшим эхом по всему городку. Толпа на открытой площадке активно зашевелилась в то время, как Дженнаро появился на террасе со своей компанией. Он двигался по направлению ко мне, и все его друзья, кроме девушки с конским хвостом, синхронно махнули мне рукой, указывая на огни на скале. Я помахала в ответ и от души заулыбалась.

– Ну что же, мадемуазель, – начал он в типичной для него джентльменской манере, – концерт взорвавшего просторы YouTube бразильца уже начался. Вы не сильно расстроитесь, если мы на него опоздаем?

– Вообще нет.

– Тогда я предлагаю получить удовольствие от вина и лучших тапасов на острове. Через какое-то время мы присоединимся к моим знакомым. Впрочем, как и к вашим. Франгиция горит желанием с вами пообщаться. Она неугомонная, но очень веселая девушка. Полагаю, вы найдете общий язык.

– По-моему, там не все горят желанием со мной познакомиться.

– На вашем месте я бы не стал брать лишнего в голову. Наслаждайтесь вином и моментом.

О да. Мы в полной мере наслаждались общением, вином, моментом и особенно тем, что остались одни на этом газоне, когда все остальные посетители «Старой Аптеки» расселись по дорогим машинам и укатили в гору, чтобы услышать талантливого бразильца. Дженнаро рассказал, что Мигель – владелец португальского банка и его хороший приятель, Франгиция – герлфренд Мигеля и забавная девушка, Филиппа – какая-то ее знакомая, о которой он не знал ничего да и не хотел знать. Я в свою очередь упомянула, как тепло меня встретил Жорж и как я умудрилась испортить стены его замечательного дома.

– Так вот в чем дело. Еще в «Cipriani» я обратил внимание на стертую кожу на ваших пальцах. Я уж было подумал, что вас заставили вспахивать поле или работать на манговых плантациях, – ерничал он, потягивая вино.

– Почти. А можно вопрос?

– Задать – конечно. Но я не могу гарантировать ответ.

– А как вы… да и не только вы… В общем, все в этом заведении изрядно пили, а потом спокойно сели за руль и поехали на концерт. Это что, в порядке вещей?

– Не понял вопроса. А что вас удивляет?

– Меня удивляет то, что все открыто пьют и садятся за руль. В моей стране так не принято. То есть запрещено. Хотя находится огромное количество идиотов, которые напиваются в хлам и впоследствии сбивают людей.

– Мадемуазель, во-первых, на Мадейре разрешено пить и садиться за руль. Более того, здесь самая высокая в мире допустимая законом норма промилле в крови. В-третьих, островитяне вообще об этом не думают, и ездить на такси, имея собственное средство передвижения, считается у них моветоном.

– А как же полиция?

– Полиция в основном следит за тем, чтобы заведения закрывались не позже четырех утра и посетители не мешали спать гражданам по соседству. Иногда они устраивают «операцию-стоп», перекрывают въезд или выезд из тоннеля и заставляют всех дышать в трубку либо облизывать идентификатор наркотиков.

– А, вот оно что! Это такая бумажка, которую прикладывают к ладоням или лэп-топу на контроле безопасности в аэропорту?

– Что-то вроде. У вас что, был подобный опыт?

– Да, в Женеве почему-то придрались к моему ноутбуку и без конца водили по нему бумажкой, которую впоследствии вставили в какую-то машинку.

– Надеюсь, вы не разбиваете кокаиновые дорожки под клавиатурой перед тем, как написать очередной очерк?

– Нет. Это не моя тема. Как и вегетарианство.

Мы постоянно смеялись, шутили, а время бежало, просачивалось сквозь пальцы и безжалостно сгорало, как необычной формы свечка на деревянном столе. Бразилец на горе выдавал какие-то волшебные мелодии, но я вспомнила о его существовании лишь тогда, когда мой друг расплатился по счету и мы вновь оказались в мандариновом салоне «Royce».

– А где именно концерт?

– Над обрывом. Все так, как вы любите, – забавлялся он. – На самом деле, это что-то вроде «pousada».

– Что такое паузада? Лучше скажите сразу…

– «Pousada» – всего-навсего португальское слово, которое обозначает сеть пятизвездочных отелей с необычной историей. Это может быть бывшая тюрьма, крепость, монастырь, королевский дворец – все что угодно. Если коротко, то когда у правительства не хватает денег на реставрацию или поддержание архитектурных памятников, оно объявляет тендер среди владельцев дорогих гостиниц. В Португалии чаще всего побеждает «Pestana Group», которая является членом «Historic Hotels of Europe». В большинстве случаев эти отели помешаны на гастрономии и ограничении своей клиентуры.

– И много их в Португалии?

– В Португалии – довольно много. На Мадейре – несколько.

– То есть мы едем на концерт в отель?

– Скажем так, мы едем в отель не для всех. Не переживайте. Это просто большая закрытая вилла на скале.

«Конечно, чего уж там переживать?» – вмешался мой внутренний голос.

Подъездная горная дорога была заставлена разнообразными кабриолетами, «поршами» и прочими люксовыми авто, которые подтверждали правильное определение португальской «pousada». Дженнаро обвел парковку скептическим взглядом и нырнул в какой-то чрезвычайно узкий переулок. Суть маневра заключалась в том, что мы объехали виллу с другой стороны, припарковавшись возле черного входа.

– Меньше шагать придется, – пояснил он, отвечая на мой вопросительный взгляд.

Мы подошли к высоченной кованой решетке с кодовым замком. Сквозь прорези можно было рассмотреть одетых с иголки людей, которые слонялись взад-вперед под бразильские напевы.

– Надеюсь, что здесь открыто, – резюмировал мой знакомый, просовывая руку между металлическими прутьями. Замок молниеносно щелкнул, и громоздкая калитка поприветствовала нас скрипом из серии «You’re always welcome».

Я даже не успела поинтересоваться, «что это было?», потому что через секунду мы оказались среди множества ступенек, интимного освещения и звенящих коктейльных бокалов. Красочные подушки валялись на траве вместе со счастливыми на вид женщинами и мужчинами, бармены фокусничали с огнем, стеклом и ингредиентами, а стоящий на краю обрыва бразилец выдавал непревзойденные номера с одинокой гитарой. Наконец-то нам удалось найти свободное место для «присесть», потому что одна пожилая пара, восхищавшаяся нашей общей красотой, потеснилась на лиловом диване. Дженнаро отблагодарил их сдержанной улыбкой и португальским «Obrigado», и я с радостью приземлилась на мягкий замш. Бразилец надрывался, океан стонал в пятнадцати метрах от нас, люди пританцовывали в опьяненном экстазе, звезды сияли – другими словами, все было очень увлекательно, но закончилось через шесть-семь минут. Все. Конец концерта.

– Is that aaaall? – протянула я.

– Мадемуазель, простите… Мы слишком задержались в «Old Pharmacy». Вам понравился концерт?

– Очень! – Меня подбрасывало от смеха при виде бразильского исполнителя, который кланялся и активно размахивал руками. – Это были лучшие пять минут музыки в моей жизни!

– Черт с ним. Если смотреть правде в глаза, мне совсем не хотелось сюда идти. Давайте я заглажу свою вину caipirinha?

– Чем-чем загладите?

– Вставайте, – улыбнулся он, подавая мне руку. – Кайпириньйа – это лед, кашаса, лайм и сахар. Почти Бразилия. Почти мохито.

Пока бармены виртуозно взмахивали бутылками и стаканами на фоне ночного океана, Франгиция летела к нам на высоченных каблуках, подминая под собой идеально постриженную траву.

– Ну, вот вы где! Как тебе концерт, Джулиния?

«Ты уже второй человек, который так меня называет», – отметила я про себя.

– Здорово. Последняя песня особенно запала в душу, потому что она была единственной.

– Оооо, fodesse! Только не говори мне, что вы слышали всего одну песню этого гения… Как ты мог так с ней поступить? – вопрос явно был обращен к Дженнаро.

– C’est la vie, cherie, c’est la vie, – лениво ответил он по-французски.

– Мы снова собираемся в «Old Pharmacy», и я очень хочу вас там видеть!

– Мы придем как только закончатся коктейли в наших бокалах, – парировал мой друг.

– Да? – уточнила Франгиция. – Дженнаро, дай мне попробовать твой коктейль.

Он с долей неудовольствия протянул ей нетронутый «caipirinha», и она сделала внушительный глоток через трубочку.

– Bullshit! Это невозможно пить! Его ужасно приготовили! – Остатки льда из бокала полетели на зеленый газон. – Джулиния, дай мне, пожалуйста, твой.

Мой коктейль поджидала такая же участь. Он был выпит одним залпом и оставлен на траве в качестве тающего льда.

– Мммммм, этот коктейль мне понравился гораздо больше. Итак, все допито. Мы можем идти? – веселилась Франгиция.

– Это было весьма глупо с твоей стороны. – Поступок эпатажной барышни не произвел на моего друга желаемого впечатления. – Мы присоединимся к вам через двадцать минут. Извинись.

Последнее «извинись» было произнесено таким жестким тоном, что Франгиция невольно протрезвела, жалобно глядя на меня и умоляя о поддержке:

– Прости, я просто хотела, чтобы вы составили нам компанию…

– Да все в порядке. – Я пыталась максимально сгладить ситуацию. – Правда, это было очень… смело. И даже забавно.

– Спасибо, – улыбнувшись в ответ, Франгиция поцеловала меня в обе щеки. – Мы будем вас ждать.

Заказанная по второму разу caipirinha попала не только ко мне в руки, но и приятно охладила губы.

– Благодарю, очень вкусный напиток.

– Мадемуазель, еще раз прошу прощения за выходку моей знакомой. Она очень общительная и далеко не глупая, но алкоголь делает ее неуправляемой. Готов поспорить, что они успели напиться во время концерта. Давайте пройдемся. Я покажу вам паузаду.

Интерьер виллы с панорамными окнами служил доказательством того, как можно сочетать несочетаемое, если ориентироваться на небольшую аудиторию людей с отменным вкусом. Со второго этажа отлично просматривались все детали грамотно спланированной конструкции: старинный бильярдный стол прекрасно вписывался в модерновую обстановку, дерево периодически сменялось металлом, а белоснежный цвет стен удачно выделял висевшую под потолком смешную картину в форме огромного черного квадрата. Надпись на картине заставила меня замереть на широких ступеньках: «This is my deepest black».

– Интересно, какой допинг принимал создатель этого шедевра, прежде чем написать такие слова на черном квадрате? Или у них там трещина на стене, которую они решили закрыть первой попавшейся картиной?

– Предполагаю, что идея заключалась в другом, – Дженнаро поставил бокал на деревянный поручень, внимательно изучая предмет моего интереса. – С кем у вас ассоциируется этот квадрат?

– С Малевичем, наверное.

– Вот вам и ответ. Гением супрематизма творца, конечно, не назовешь, но скорее всего, он пародировал Малевича. Дело даже не в черном квадрате на белом фоне, а в расположении картины.

– А что с ней не так, кроме того, что она висит прямо под потолком?

Caipirinha оказывал благотворное влияние на мое настроение.

– Она не просто висит под потолком, а расположена в углу под потолком. Именно таким образом Малевич разместил «Квадрат» во время футуристической выставки в «Dobychina Gallery», спровоцировав серьезный скандал.

– Что за скандал?

– Мадемуазель, я что, нанимался бесплатно преподавать вам историю?

Дженнаро делал вид, что сердится, но что-то подсказывало мне, что на мои вопросы он отвечает с большим удовольствием.

– Ну, пожалуйста…

– Ладно. Надеюсь, вам известно, что такое «red corner»?

– Нет.

– Это становится невыносимым. – Он театрально закатил глаза, изрядно меня рассмешив. – «Красный угол» – это место, где в русских домах обычно размещали иконы. Теперь понятно?

Я хотела отшутиться и отрицательно покачать головой, но побоялась, что Дженнаро сбросит меня с лестницы.

– Понятно. Он разместил картину в «красном углу» и зацепил нежные чувства верующих.

– Finalmeeeente…

Коснувшись ладонью лба, он избавился от несуществующей испарины и освободил застрявший в моем горле смех.

Прежде чем вернуться в «Old Pharmacy», мы успешно прокатились над ночным океаном в прозрачном лифте, по достоинству оценили правильную подсветку бассейна на вершине утеса и дружно похвалили меня за то, что я ни разу не попыталась потерять сознание. За это время Франгиция успела разрядить звонками его телефон, который волновал его столь же сильно, как меня сообщения немца Себастьяна. Мне хотелось, чтобы сказка не заканчивалась. Мне очень-очень этого хотелось.

* * *

«Старая Аптека» гудела и раскачивалась, как встревоженное осиное гнездо. Качественно подкрепившись алкоголем во время бразильского концерта, народ решил на этом не останавливаться. По пятницам и субботам Мадейра закрывала глаза значительно позже, чем просыпалось утреннее солнце. Компанию Дженнаро долго разыскивать не пришлось: она оказалась самой шумной, примечательной и развеселой. Один маленький нюанс меня все-таки смутил: я представляла себе продолжение банкета впятером, но никак не ожидала увидеть пятнадцать-двадцать взрослых мужчин и женщин, сидевших за одним столом. Дженнаро знал практически всех присутствующих, мне же были знакомы лишь трое: Жорж, Франгиция и красавчик Мигель. Барышню с конским хвостом я в учет не брала, потому что с дружбой у нас сильно не складывалось.

Честно говоря, я давным-давно отвыкла от шумных посиделок. Попадая в незнакомое общество, я обычно молчала, присматриваясь к людям и выделяя интересующих меня личностей. Была, правда, одна большая компания, куда я стремилась искренне и всегда. Но все распалось: кто-то не поделил бизнес, кто-то пошел своей дорогой, а лучших ее членов просто больше нет. Как говорится, «It’s the same old story». And the sad one.

Но это была Португалия. Я бы сказала, лучшая ее часть. Если тебе повезло оказаться в местной нетуристической тусовке, тебя представят каждому и каждого представят тебе. И не важно, что это может занять добрую половину ночи, не важно, что у тебя паршивая память на имена и сводит скулы от тысячи приветственных поцелуев. Возраст присутствующих людей значительно превышал мой собственный, и они отнеслись ко мне, как к одинокому ребенку, которого по какой-то причине забросило на чужой остров.

Имена и вопросы сыпались на меня со всех сторон, огромные винные бокалы позвякивали от бесчисленных пожеланий, тапасы с лососем и авокадо заполонили все пространство стола, потому что я на свою голову не поленилась их расхвалить. Я вспомнила фильм «Есть, молиться, любить». Джулия Робертc играла вечно расстающуюся с мужьями и любовниками молодую писательницу, которая после очередной неудачи в отношениях улетела в Италию искать себя. Помню, как я подумала: «Тебе просто подфартило найти близких друзей-итальянцев и коротать вечера, чокаясь бокалами с вином в веселой компании. Так бывает далеко не всегда».

– Это Рикардо – наш официальный дилер BMW, это – председатель совета директоров компании «Booking.com», напротив тебя – владелец ресторана, в котором мы, собственно, и находимся, тот, с длинной бородой, – один из акционеров лиссабонского банка, – Франгиция с большим энтузиазмом рассказывала мне о скромной профессиональной деятельности окружающих нас людей. Через пять минут все они были оповещены о том, что я уже написала две книги, что живу в одной из квартир Жоржа и за несколько дней успела влюбиться в Мадейру.

– А чем занимается Дженнаро? – Заданный Франгиции вопрос прозвучал якобы вскользь, но она была слишком сообразительной для того, чтобы не уловить в нем нотки завуалированного личного интереса. Я не могла найти более подходящего момента, потому что мой женевский знакомый как раз отвлекся на общение с CEO «Booking.com».

– Мигель как-то говорил мне, что Дженнаро входит в попечительские советы разных фондов и благотворительных организаций. Его очень любят местные власти, потому что он часто помогает им деньгами, – хохотнула Франгиция. – Кстати, он недавно профинансировал реставрацию музея «Frederico de Freitas».

– Серьезно?

«Я думала, он только тюрьмы облагораживает» – эти слова чуть не слетели с языка.

– Да, серьезно. Он даже пополнил их коллекцию какими-то предметами искусства. Но…

– Что «но»?

– Как женщина женщине, я бы посоветовала тебе не впускать его в свое сердце. Ничего личного, но такие пресыщенные парни, как он, быстро устают от новых игрушек, если ты понимаешь, о чем я. Ему постоянно нужны последние модели скутеров, последние модели «Royce» и… – Конец фразы был мне понятен и без последнего слова. – Мигель чуть с ума не сошел, пока эту тачку с оранжевым салоном доставляли с континента в отсутствие нашего общего друга. Но и Дженнаро в долгу не остался.

– Что он сделал? – Мне было очень любопытно.

– Подарил Мигелю вино – «Boal» 1927 года, которое так нравилось Черчиллю. Три тысячи четыреста евро за бутылку. Мигель так переживает, что я опустошу подарок в его отсутствие, что возит его в багажнике автомобиля. Кстати, если мой ухажер будет и дальше дырявить тебя глазами, я выпью это вино ему назло.

Я повернулась в сторону Мигеля, который в самом деле постоянно бросал на меня интригующие взгляды в сочетании с безгранично обворожительной улыбкой.

– Брось, Франгиция, – засмеялась я. – Он просто пьян. Как и ты, между прочим.

Она пила вино, как ароматный компот, не предавая никакого значения его количеству.

– Джулия! – окликнул меня Мигель. – Ты уже успела попробовать «poncha»?

– Нет, что это?

Мой ответ был пойман на крючок всеми без исключения, потому что над столом пронесся неодобрительный гул.

– Ты не пробовала «poncha»??? Это наше достояние, – наперебой кричали сидящие вокруг меня люди. Больше всех мой ответ раззадорил владельца ресторана, потому что ровно через пять минут на столе появился поднос с небольшими стаканчиками, наполненными льдом и ярко-желтой жидкостью.

– Джулия, это исключительно мадейрский алкогольный напиток на основе сока из маракуйи, – перекрикивал толпу Жорж.

– И всего двадцать пять градусов крепости… и не только passion fruit, – подытожил CEO «Booking.com».

– Тогда я сделаю глоток за вашу компанию. Я иногда пользуюсь ее услугами, правда, никогда не думала, что скажу об этом вам лично.

– Мадемуазель, вас тут не спаивают? Ничего, что я вас ненадолго оставил?

Стоя у меня за спиной и опустив руки на мои плечи, Дженнаро наклонился ко мне так близко, что его дыхание приятно обожгло шею.

– Все в порядке, правда. Спасибо.

Уперевшись головой в железные мышцы, я смотрела на него снизу вверх.

«Если ты еще раз так наклонишься, я опьянею от тебя сильнее, чем от всей «poncha» на Мадейре», – как же мне хотелось произнести это вслух…

– Поосторожнее с poncha, ладно? – Он указал на поднос с «соком» из маракуйи. – Я вернусь к вам через пятнадцать минут.

– Да, конечно.

– Попрошу минуту внимания! – Мигель обратился ко всем присутствующим. – У меня есть тост. Так как с нами сегодня гостья из другой страны, я хочу сказать следующее… Дорогая Джулия! Ты не можешь покинуть Мадейру, не сделав трех вещей: не увидев, как готовят настоящую «poncha», не попробовав «Banana de Madeira» и не отдав свое сердце настоящему мужчине!

– Мне пора менять бойфренда, – наигранно вздохнула Франгиция, легонько ударив меня ногой под столом.

– Спасибо, Мигель! Спасибо вам всем!

Стеклянная поверхность моего стаканчика соприкасалась с бокалами людей, которые еще какой-то час назад были для меня чужими и незнакомыми.

– А это подарок тебе, – рассмеялся Мигель, который предварительно о чем-то попросил владельца «Аптеки». Тот в свою очередь дал указания официанту, и через минуту мне вручили смешную деревяшку с выбитой надписью «Madeira».

– Точно пора менять… – твердила уже сильно подвыпившая Франгиция.

– Что это за штуковина?

– Это называется «caralinho» – деревянное приспособление, с помощью которого готовят мадейрскую «poncha».

– Да, а еще это маленький член, – вовремя подключилась Франгиция.

– Франгиция, – рявкнул Дженнаро, оторвавшись от своей беседы. – Мигель, проследи за своей подругой. По-моему, ей уже давно хватит пить.

– А что я не так сказала? – Девушка была искренне удивлена и даже несколько обижена. – Можно подумать, я виновата, что название этой штуки означает маленький член.

Мигель точно не мог следить за Франгицией, потому что он сам был подшофе и не сводил с меня глаз. Я непроизвольно выпустила деревяшку из рук, стараясь не задохнуться от всеобщей истерики и дикого хохота.

– Жорж, объясни мне, что здесь происходит…

– Не обращай внимания, они все просто пьяны. Особенно Франгиция.

– Ты не прав, брат мой, я никогда не чувствовала себя так хорошо, – отозвалась она.

Через полчаса не только Жорж стал ее названым братом – в моем лице у нее появилась «сестра», и тогда я поняла, что Франгиция приплыла к финишу. Мне наконец-то объяснили, что «Caralho» – это самое жесткое португальское ругательство, соответствующее русскому «х…й». Окончание «inho» носит уменьшительно-ласкательный характер как в именах, так и в существительных. Игра слов плюс игра букв – и название предмета для приготовления poncha по иронии судьбы совпадает с мужским половым органом крохотного размера. Оставалось благодарить Бога, что напиток все-таки помешивают с помощью деревяшки, лежащей на моих коленях. Зато очередная выходка Франгиции подарила мне ответ на вопрос, почему Дженнаро произнес мое имя, как «Julinha». С одной стороны, мне импонировала нежная вариация, с другой – таким образом португальцы обычно обращались к любимым детям.

Было около трех часов ночи, когда компания начала потихоньку рассасываться. Я чувствовала, как усталость наваливается на меня с каждым шагом секундной стрелки, но мужественно терпела. Сил смеяться больше не было, особенно после нелепой ситуации с мадейрскими бананами.

– Джулия, а ты уже покупала banana de Madeira? – спросил Мигель.

– Нет, но мне говорили, что они очень вкусные.

– О! Они не просто вкусные! Их рекомендует сама Долорес!

– Это какая-то местная святая?

Компания была убита наповал. Не выдержал даже вечно сконцентрированный Дженнаро, который чуть не выронил бокал с красным вином. Я не могла понять, что такого смешного было в моем вопросе, но реакция окружающих передалась мне заразительным импульсом.

– Она прекрасна… – Мигель практически съехал под стол. – Я предлагаю устроить голосование совета директоров. У нас есть два банковских владельца, хозяин ресторана, Booking.com, BMW и человек, которому принадлежит весь мир. Господа, кто за то, чтобы эта девочка осталась жить на Мадейре?

Они по очереди вставали, чокались, до синяков зацеловывали мои щеки, а мне все казалось, что все это происходит с кем-то другим. С другой девочкой из какой-то другой страны.

– Пожалуйста, объясните мне, кто такая ваша Долорес… – взмолилась я.

– Мадемуазель, вы практически попали в точку, – начал Дженнаро, заглушая раздающийся со всех сторон смех. – На местных бананах часто встречаются наклейки с надписью «Долорес рекомендует». И многие действительно считают, что эта женщина – святая.

– Почему?

– Потому что это мать Криштиану Роналдо.

– Я не выдержу. Больше не выдержу… Прошу вас… Хватит смешить!

Соленая жидкость текла по щекам в то время, как мышцы пресса сводило от раздирающего хохота. Мы «погибали» до тех пор, пока к зданию «Старой Аптеки» не подъехала полицейская машина. Счет уже был оплачен, время уверенно топало навстречу рассвету, а хозяин «Old Pharmacy» пригласил нас всех на свой день рождения в следующий понедельник. Каждый год он дарил себе в праздник новую машину и устраивал пробный тест-драйв на самой опасной горной дороге. А дальше просто: гости пили ровно столько, сколько вмятин и царапин осталось на опробованном автомобиле.

– Не вовремя, – резюмировал Мигель, исподлобья поглядывая на полицию, – эти будут караулить до последнего.

– Ты что, собираешься садиться за руль в таком состоянии? – После святой Долорес ко мне с большим опозданием все-таки вернулся дар речи.

– Собираюсь.

– Я поведу, – неожиданно икнула убитая в хлам Франгиция, чья голова безжизненно упала мне на плечо.

– Что-то я сомневаюсь, что на Мадейре разрешено такое количество промилле в крови, – я вопросительно посмотрела на Дженнаро.

– Пойдем, – решительно сказал он. – Разберемся по дороге к машине.

В столь позднее время суток заведение практически опустело. Оставшиеся на парковке «Royce», «BMW» Жоржа и еще пара спортивных транспортных средств физически не могли ускользнуть от внимания сидящих в машине полицейских. Если Мигеля слегка пошатывало, то Франгиция с трудом цокала каблуками, без конца спотыкаясь о бесформенную брусчатку. Мы остановились в двух шагах от парковки, потому что моей «сестре» становилось все хуже и хуже, правда, она была единственным человеком, который этого не осознавал.

– Мы поедем на вечеринку в «Тоннель»… fodesse… в «Театр»? – Ее язык сильно заплетался от намешанного алкоголя и беспощадной икотки. Я с ужасом вспомнила о том, как во время концерта она храбро осушила два наших коктейля.

Несмотря на то что за последние четыре часа я выпила полбокала красного вина и одну poncha, сил продолжать банкет у меня не было, не говоря уже о том, что по-украинскому времени можно было смело выходить на пробежку. В этот момент стекло полицейской машины медленно опустилось и два офицера передали нам свой безмолвный привет.

– Джулия, дай мне руку, – попросил Мигель, поддерживая Франгицию.

– Зачем?

– Дай мне свою руку, пожалуйста.

Я неуверенно протянула ему ладонь, в которую он вложил какой-то маленький предмет. Разжав пальцы, я увидела ключ со значком «Mercedes».

– Ты поведешь мою машину, – объяснил он.

– Ты с ума сошел? Я пила и у меня нет прав.

– Вообше?

– С собой.

– Но водить-то ты умеешь?

– Конечно.

– Так в чем проблема? По сравнению со мной ты вообще не пила и уверенно дойдешь до машины.

– Джулия, – вмешался Жорж, – это действительно лучшая идея. Полицию больше интересует, во сколько закроется ресторан, и они к тебе даже не подойдут. А вот к Мигелю – наверняка.

Я умоляюще смотрела на Дженнаро в поисках защиты.

– Мадемуазель, я уверяю вас, что не возникнет никаких проблем. Воспринимайте это так, как будто вы становитесь настоящей островитянкой. Мы проедем через тоннели, а в городе Мигель сядет за руль. Будете медленно следовать за мной и Жоржем, договорились? Я же вам обещал, что будет весело.

– А вы уже успели повеселиться в апартаментах Бернарда Шоу? – Франгиция спонтанно пришла в сознание.

– О чем она?

– Дженнаро, прошу тебя… – Мигель сделал механический жест рукой, ограждая Франгицию от моего женевского друга. – Она в стельку пьяна и не соображает, что говорит.

Дженнаро проигнорировал мой вопрос. Сперва мне показалось, что он просто задушит еле стоящую на ногах девушку – настолько сильно он изменился в лице. Я не понимала причины резкой негативной реакции, но меня так сильно испугала эта метаморфоза, что я скороговоркой пролепетала:

– Я сяду за руль, сяду! Пожалуйста, поехали!

Они оказались правы: полицейские всего лишь проводили нас взглядом, убедившись, что все три водителя находятся в адекватном состоянии и способны контролировать координацию движений. Когда икающую полудышащую Франгицию погрузили на заднее сиденье черного спортивного «мерса», эскорт наших автомобилей тронулся с места. Машина была низкой и резвой, и мне потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к новым габаритам, слишком разнящимся с привычными мне джипами. Я вела аккуратно и очень сосредоточенно, не упуская из виду огни «BMW» Жоржа. Тоннель за тоннелем, тоннель за тоннелем…

– Спасибо, – сказал Мигель. – Ты меня очень выручила. Точнее, нас. По-моему, Франгиция уже спит мертвым сном.

Он был пьян, но говорил связно и, без сомнения, от чистого сердца.

– Не за что, Мигель. Но давай сначала доедем до пункта назначения.

До пункта назначения мы не доехали.

* * *

Даже не знаю, как можно описать нелепую картину, когда три дорогих автомобиля, общая стоимость которых приравнивается к годовому бюджету острова, медленно скользят в ночном тоннеле в то время, как их, по встречной полосе, обгоняет старый пикап с кобылой «на борту». Это послужило последней каплей, потому что если я просто застыла от изумления, то Мигель натурально заплакал от смеха:

– Точно… точно…

– Что точно, Мигель?

– Точно спиз…ли коня у фермеров… Уголовники из Camara de Lobos… Спизд…ли коня…

– Мигель…

Меня начинало трясти от одолевающего хохота, так как украденная лошадь без смущения наслаждалась поездкой: ее грива эротично развевалась, а губы подыгрывали встречному потоку беспристрастного ветра.

– Джулиния… – плакал Мигель.

– Что?

– Ты помнишь мультик, когда животные сбежали из зоопарка?

– Мигель, прошу тебя…

– «Мадагаскар» или fuck с ним… Не помню точно. Представь, что за рулем пикапа сидит обезьяна, на пассажирском сиденье – лев…

– Мигель, я пытаюсь вести твою машину! Прекрати!

Конечно, я была за права животных, лошадей и все такое, но не умирать от смеха было невозможно. Я сидела за рулем чужого автомобиля с презентованной мне деревяшкой на коленях, а кобыла фактически махала нам копытом, получая удовольствие от незапланированного путешествия и бодрящего мадейрского бриза. Когда пикап поравнялся с Жоржем, «BMW» сильно вильнул, потому что владелец моей квартиры явно не ожидал встречи с гастролирующим ночным зоопарком. Но то, что произошло в последующие минуты, максимально озадачило меня и, наверное, даже кобылу. Океанического цвета «Royce» ехал задним ходом по встречной полосе. Дженнаро с совершенно невозмутимым лицом подавал знак следовать за ним. Если можно так выразиться, то мелькающий впереди «BMW» обогнал меня в противоположном направлении и последовал примеру моего дерзкого швейцарского друга.

– Мигеееель! – вопила я в панике. – Хватит смеяться. Что за… здесь происходит???

– Делай, как они, – Мигель с трудом выговаривал слова. – Просто делай, как они.

– Вы что, бл…дь, издеваетесь? Я не вырулю. Куда они?

Я даже не стала договаривать. Профессионально маневрирующие по встречной «Royce» и «BMW» задним ходом въезжали в боковой тоннель, предназначенный на случай экстренных ситуаций.

– Джулиния, тормози, тормози… – Мигель спокойно убрал мою руку с коробки передач и переключил на «R». – Жми на газ!

– Я не…

– Жми на газ и выезжай на встречную, там никого нет!

– Я не умею ездить назад по встречной в ночных тоннелях!

– Ну, давай же!

Я изо всех сил пыталась сделать все так же филигранно, как водители «BMW» и «Royce», но не смогла. Смачно чесанув «мерс» о стену, я въехала в запасной «выезд», который в большинстве своем предназначен для пешеходов. Моя голова молча упала на руль. Заглушив двигатель, я сидела с закрытыми глазами не в силах извиниться и попросить прощения.

– Девочка, это было невероятно! – Мигель продолжал содрогаться от хохота.

– Мигель… – В слабо освещенном пространстве я заметила, как к нам приближаются две мужские фигуры.

– Вы целы? – раздался голос Дженнаро.

– Что это было? – Я еле сдерживалась, чтобы не разреветься. – Я ударила машину…

– Кель кошмар, мадемуазель, – рассмеялся мой женевский товарищ.

– Да, это ужасно. – Смеющийся Жорж незамедлительно составил ему компанию. – Мигель, ты скажешь Рикардо: «Я хочу продать свою машину!» А когда он спросит, что от нее осталось, ты ответишь: «Вот! Смотри! Это же лучшая инвестиция! Девочка, которая ее ударила, скоро станет всемирно известным писателем! Лови момент, придурок!»

Им всем было так весело, что я не смогла не поддаться общему настроению.

– Но какого черта вы поехали по встречной задним ходом и свернули сюда?

– Тоннель перекрыт. Операция «Стоп». Впереди с десяток машин плюс пикап с ворованным животным. Мы бы пробыли там до завтрашнего ужина, – пояснил Жорж.

– У меня есть идея, – поддержал разговор пьяненький Мигель. – Раз уж мы здесь немного застряли, давайте продолжать вечеринку.

– Мигель, мы не застряли. Еще триста метров задним ходом, и мы выедем на старую дорогу, – подключился Дженнаро.

– Нет, друг мой… Мы не будем этого делать, потому что сегодня особый повод. Ты понимаешь, о чем я?

– Нет.

Мигель нажал на кнопку, и крышка багажника бесшумно поехала вверх.

– Друзья, я давно ждал дня, чтобы распить «Boal» Черчилля! Он наступил!

– Мигель, это не самый подходящий повод. Скоро здесь будет полиция, – Дженнаро смеялся.

– Не самый подходящий? Вы с ума сошли? Да оглянитесь вокруг! Посмотрите на эти звезды!

– Какие звезды, Мигель? Мы в тоннеле, – нервно вырвалось у меня.

– Джулиния, над этим тоннелем потрясающие звезды, даже если ты их сейчас и не видишь. Расслабься… Я тебе музыку включу! Целый вечер об этом думал.

И ненормальный португалец завел машину и включил песню, слова которой, по его мнению, ассоциировалась у него со мной:

«Мне шесть лет…

Стоя на кончиках пальцев, я рассматриваю свой нос в огромном зеркале и думаю: «Кто эта девочка?»

Неужели этот мир зеркал будет существовать бесконечно?»

– Мигель, убавь звук…

«А ты в это время, наверное, подтачивал ножи и пытался смотреть мультики сквозь помехи в телевизоре. Где же я окажусь, когда мне стукнет двадцать три?

Я смотрю, как передо мной раскрывается жизнь, мечтая о зеленом и золотом, и каждый известный мне рассвет – это подаренные тобою глаза. Так позволь же мне понять, откуда я на самом деле?»

– Мигель! Передай-ка нам «Черчилля»…

«Я встретила друга, нашла свою музыку, я чувствую себя звездой этого города, и мне кажется, что я именно там, где должна находиться. Здесь мое место. Я расцветаю».

– Мигель, убери вино, к нам идет полицейский с фонарем…

– Продолжай танцевать в свое удовольствие… Кто идет?

«Просто уберите пыль со старых зеркал, и мы будем ходить с тобой по белоснежному песку, крепко держась за руки».

Полицейский больно светил в глаза ядерным фонариком и оценивал обстановку: запасной выход, три роскошных авто, Мигель с бутылкой «Черчилля» в руках, я с деревяшкой для приготовления ponchа и абсолютно отмороженные лица Жоржа и Дженнаро.

Мигель начал первым:

– Офицер, вообще-то это закрытая вечеринка.

Можно было не продолжать… Я уткнулась лицом в плечо Дженнаро и давилась от смеха.

– Я хочу понять, что здесь происходит, – сквозь зубы процедил мадейрский полицейский.

– Офицер, это моя вина, – признался Дженнаро.

– Нет, офицер, это мояяяя вина, – продолжил Мигель.

– Нет, офицер, на самом деле… это яяяяяяя, – закончил Жорж.

Дурачиться, так дурачиться:

– Офицер, это моя вина. Я увидела лошадь и испугалась.

На этот раз не выдержали все: Мигель сквозь слезы сделал очередной глоток «Черчилля», Жорж закрыл лицо руками, Дженнаро без остановки смеялся, а я честными глазами смотрела на офицера, который поневоле переступил через порог нарастающего веселья.

– Я попрошу вас всех вернуться на официальную дорогу и пройти тест.

– А лошадь уже прошла? – Мигель не мог угомониться.

– Лошадь украли, – заявил офицер.

– Вот-вот, – прыснул Мигель. – На Мадейре преступления происходят, а вы к невинным людям придираетесь! Между прочим, это я ее попросил сесть за руль.

– Офицер, я могу все объяснить… наедине. – Мысль пришла в голову неожиданно, но очень вовремя. – Я могу объяснить. Пожалуйста, не заставляйте меня делать это публично.

Полицейский посмотрел на меня с долей недоверия, но все же отвел в сторону. Я прошептала ему на ухо ровно пять предложений. Он выкатил глаза и сказал: «Езжайте, не смею задерживать».

Мои друзья так и не поняли, что произошло. Я сказала полицейскому правду. У меня не было с собой жизненно важных таблеток, которые я принимаю по времени и ради которых мой женевский друг сдавал задним ходом по ночному тоннелю, дабы ускорить процесс.

Под утро Дженнаро подвез меня к «Frederico de Freitas» и на прощание произнес заветное «мадемуазель».

– Спасибо за все, – поблагодарила я.

– Откуда столько грусти? У вас есть мой номер. Но предполагаю, что я выйду на связь раньше, чем вы. Не забывайте о монетках.

Он ошибся.