Украдена во время проведения ремонтных работ из галереи «Ricci-Oddi» в Пьяченце в феврале 1997 года.

Текущий статус: полиция возобновила дело в 2014 году. после анонимного звонка, когда неизвестный потребовал 150 тыс. евро за информацию о местонахождении картины.

Не знаю, как чувствуют себя на финише марафонцы, но оббежав в поисках подходящего платья все без исключения магазины Фуншала, я готова была упасть в ближайший фонтан. Сколько себя помню, шоппинг доставлял мне удовольствие только в том случае, когда он не был запланирован заранее и ограничивался посещением двух-трех интересных магазинов. Мадейрская столица не могла похвастаться шикарными брендами Парижа и Милана, но предлагала большое разнообразие недорогих марок от португальских дизайнеров. Все вещи, которые за день попались мне на глаза, можно было наградить самыми милыми эпитетами, но чем это, собственно, мне помогло? Витрины пестрели бесконечным количеством всевозможных нарядов, но они даже близко не имели ничего общего с тем, что носили барышни Бонда. Надев такое платье, можно было без зазрения совести появиться в лаунже отеля Криштиану Роналдо и за обе щеки уплетать сочный бургер, а вот взволновать важнейший орган агента 007 – вряд ли и с большой натяжкой. Вдоволь насмотревшись на примелькавшиеся шмотки, я уже собиралась сдаться, но коварный парень на небесах, видимо, проснулся в плохом настроении и решил, что в этот день на мою долю выпало недостаточно испытаний. В модерновом торговом центре с французским названием «La Vie», который шутки ради несколько лет назад принадлежал итальянской компании «La Vita», я лицом к лицу столкнулась с Филиппой. Конечно, я предполагала, что после сцены в «Cipriani» и веселого ужина в Ponta do Sol ее отношение ко мне с малой вероятностью покачнулось в лучшую сторону, но предугадать пределы страстной ненависти красотки с конским хвостом мне оказалось не под силу.

– Как обстоят дела с поисками платья? – Филиппа смаковала каждое произнесенное слово.

– Как видишь. – Я развела пустыми руками.

– Не хотелось бы мне оказаться на твоем месте. У меня вечерние платья из шкафа вываливаются, но даже я ломала голову, что надеть. А прилететь на остров, прихватив с собой шорты, сарафан и купальник – это совсем грустно.

– Благодарю за понимание. Может, подскажешь, где я могу купить что-нибудь подходящее?

– Я бы посоветовала тебе слетать в Лиссабон, но ты вряд ли успеешь. Либо же ты можешь просто не пойти. Правда, Жорж, наверное, расстроится – он всех предупреждает, что у него на празднике будет иностранная гостья, которой нужно уделять максимум внимания.

«Теперь точно пойду. Тебе назло», – подумала я и вежливо улыбнулась.

– Ну что же, Филиппа, благодарю за советы. Пожалуй, мне пора идти. Вдруг я все-таки решу слетать за платьем в Лиссабон…

– Да, мне тоже пора. Мы обедаем с Дженнаро в «Choupana Hills», – как бы невзначай бросила Филиппа.

Это был удар ниже пояса – запрещенный прием, к которому я не была подготовлена. В каждом посещаемом магазине я постоянно доставала из сумки айфон, чтобы убедиться в отсутствии пропущенных вызовов. Покупая в автомате сигареты, я специально разменяла у официанта купюру в пять евро на случай, если мы сегодня продолжим традицию со стамбульскими чаевыми. С меня был должок – две монетки за парижское свидание. Стараясь не показывать, насколько сильно испортилось мое и без того не очень хорошее настроение, я пожелала «подруге» приятного аппетита и направилась в сторону эскалатора. Порадовало меня только то, что практически на выходе из «La Vie» я обнаружила классный монобредовый магазин хорошо известной мне фирмы и купила Жоржу отличный шарф. А что? В январский период на Мадейре тоже бывает холодно и зимно – плюс семнадцать, например. Честно говоря, внутри меня бурлили настолько отвратительные эмоции, что в таком состоянии я могла купить в подарок шубу или роликовые коньки. Шарф определенно был лучшим выбором.

Оказавшись на улице, я бесцельно поплелась в сторону набережной, отказавшись от мысли о покупке сногсшибательного наряда. В крайнем случае, я всегда смогу взять напрокат лошадь, нацепить купальник от «Victoria Secret» и заявиться в таком виде в клубе над обрывом. Не такая уж и плохая идея… Не помню, в каком фильме Бонда совратила полуголая девица на коне, но такое было точно. Хотя, может быть, непобедимого героя заинтересовала лошадь. Какая разница? Под романтические размышления я выкурила несколько сигарет на берегу океана и, наглотавшись свежего воздуха, побрела в свой любимый ресторан «Beerhouse», где меня уже успели запомнить и полюбить. Кушать ризотто с лобстером, запивая прохладным белым вином и воруя глазами скользящее над остервеневшими волнами солнце – неплохой способ лечить печаль. Так я и просидела до тех пор, пока оранжевый круг окончательно не слился с океанической поверхностью и звонок телефона не вывел меня из состояния ступора. Надпись на дисплее била в голову сильнее, чем португальское белое, желание услышать любимое обращение было превыше всего, но я не шевелилась и продолжала смотреть на вибрирующий смартфон. Меня постоянно сбивало с толку то, как португальцы отвечают на телефонные звонки: они отчетливо приветствуют абонента русским словом «что». Так вот в свое «ЧТО» я вложила совершенно иной смысл, подкрепленный гневным вопросительным знаком.

– Мадемуазель… Судя по вашему португальскому приветствию, день не задался. Я прав?

– Лучше не спрашивайте, синьор Инганнаморте.

– Дайте-ка угадаю: вы с утра до вечера слонялись по магазинам, что не относится к списку ваших любимых занятий.

– Вы что, заплатили бывшим уголовникам или бездомным, чтобы они отслеживали мои перемещения?

– Неплохо я себя зарекомендовал… Где вы вообще видели бездомных на этом острове?

– Простите, погорячилась.

– Все гораздо проще, милый друг: у Мигеля возникла проблема со смокингом для завтрашнего мероприятия. Он настолько проникся концепцией «Casino Royale», что ему понадобился не только новый смокинг, но и «Aston Martin».

– Вы… Вы это серьезно? – К счастью, в какой-то момент я вспомнила, что людям свойственно дышать.

– Абсолютно. Поэтому Мигель обратился ко мне за помощью и нагрянул в «Choupana Hills». К сожалению, не один.

– С Франгицией? Она выжила после «Старой Аптеки»?

Филиппу я из этических соображений решила не упоминать.

– Выглядит, как живая. Она была со своей подругой. Постоянно забываю ее имя.

– Вы о вашей спутнице из «Cipriani»? Ее зовут Филиппа, и мы с ней сегодня славно пообщались.

Давно я не испытывала такого облегчения.

– Да, я заметил, как сильно она вам симпатизирует.

– Не томите…

– Она не без удовольствия рассказывала Франгиции о вашей сегодняшней встрече в «La Vie» и о том, как вы пытались найти платье, соответствующее образу Bond’s girl.

– Конечно же рассказывала в вашем присутствии…

– Конечно же. Можно сказать, что эта примитивная девушка спасла меня от выстрела в висок.

– В каком смысле? – Я улыбнулась в динамик айфона.

– Представьте, каково мне было целый день заниматься интереснейшими вещами: обедать в компании, постоянно обсуждающей наряды, а в лучшем случае – их отсутствие. Несколько раз я был готов незаметно исчезнуть из-за стола и инсценировать собственную смерть, но Мигелю позарез нужен был смокинг, который завтра утренним рейсом прилетит из Лиссабона. Мадемуазель, я рад слышать ваш смех…

– Ну, еще скажите, что вам меня не хватало, и я буду считать этот не совсем удачный день одним из самых счастливых в жизни.

– Мне вас очень не хватало. Именно по этой причине я воспарял духом, когда Филиппа язвительно вам сочувствовала и фантазировала, в чем вы завтра появитесь на вечеринке. Франгиция, в свою очередь, подхватила тему и рассказала, как Джордж вчера разбирался с отсутствием воды, приглашая вас на день рождения.

– Да уж, – мой голос заметно сник. – Не думала, что так быстро вольюсь в коллектив и стану общественным достоянием.

– Это недостаток острова, не забывайте. Но есть и преимущество: здесь можно очень быстро заработать необходимый имидж. Что касается предстоящей вечеринки, уверен, вы сразите всех наповал.

– Мне бы вашу уверенность, синьор Инганнаморте… Я подумываю арендовать коня и приехать в нижнем белье. Можно одну просьбу?

– Какую? Хотите, чтобы я выбрал для вас породистого коня?

Его красивый смех меня заметно приободрил.

– Нет, с этим я справлюсь. Просто не бросайте меня завтра на растерзание волкам. Семьдесят незнакомых человек на мероприятии высокой моды – это слишком даже для меня.

– К сожалению, не могу вам с этим помочь. Завтра днем я ненадолго улечу в Лиссабон. Можно встречную просьбу?

– Да, – глухо вырвалось у меня, в то время как остров уходил под воду от спонтанного разочарования.

– Не думайте о завтрашнем дне. У вас это хорошо получается.

– Спасибо. Не буду думать. Я вообще никуда не хочу идти, честно говоря.

– Мадемуазель, в таком случае, я напрасно выслушивал пустую болтовню вместо того, чтобы провести день с вами.

– Но я не понимаю…

– Поймете завтра. И позвоните мне утром.

– Утром? Но почему утром?

– Не могу поверить, но мне даже этого сегодня не хватало…

– Чего именно?

– Ваших постоянных вопросов. До завтра.

– До завтра, – рассмеялась я.

* * *

Я проснулась от неожиданного нарастающего звука звонка, который с занудным постоянством разносился по всей квартире. Гостей я совсем не ждала, завести отношения с соседями пока не успела, а разносчики рекламы обычно пользовались специальной прорезью в двери, предназначенной для поглощения глянцевой макулатуры. Без всякого желания избавившись от одеяла, я набросила на себя длинную футболку и, с трудом соображая, спустилась на первый этаж. Спросонья я со второго раза открыла входную дверь, совершенно выпустив из виду, что ее нужно потянуть на себя. Отпрянув на несколько шагов назад, я почувствовала, как округляются глаза, которые напрочь отказывались поверить развернувшейся перед ними картине:

– Мигель??? Ты что здесь делаешь?

Откровенный шок мгновенно меня пробудил, несмотря на отсутствие необходимой утренней дозы чудодейственного кофеина.

– Джулиния… – На лице заиграла белоснежная улыбка. – Прости, что пришлось тебя разбудить, но я приехал по важному делу.

– А где машина? Возле церкви?

Я сразу вспомнила нанесенный «мерседесу» ущерб.

– Да. Ты что, так и не успела подзагореть?

Мигель классическим португальским взглядом оценивал мои длинные белокожие ноги.

– В общем да. Все никак не упаду в объятия океана. Мигель… – Почувствовав, что больше не в силах сдерживать смех, я решила не сопротивляться. – Почему ты в смокинге? Может, зайдешь? Есть хороший кофе.

– Нет-нет, к сожалению, я сильно ограничен во времени. Что касается смокинга, – Мигель засмеялся, – я просто хотел узнать твое мнение.

– Ты хочешь сказать, что приехал ко мне в такую рань, чтобы продемонстрировать новый смокинг?

– Не совсем. Я решил воспользоваться случаем и совместить приятное с полезным. Я здесь ради этого. – Мигель протянул мне плотный пакет с названием не нуждающейся в гугл-поиске фирмы и лиссабонским адресом магазина.

– Не поняла. – растерялась я.

– Все вопросы к Дженнаро. По-моему, его не очень обрадовало наше вчерашнее появление в «Choupana Hills», и он нашел себе развлечение за обедом. Результат у тебя в руках. Я забирал в аэропорту свой смокинг, а заодно и подарок для тебя, который прилетел из Лиссабона.

– Даже не знаю, что сказать… – Я не могла оторвать глаз от упаковки. – Спасибо, Мигель. И, знаешь, тебе очень идет смокинг. Очень-очень.

– Я знал, я знал! Благодарю, Джулиния. Assim… тебе пора посмотреть, что внутри, а мне – собраться с мыслями и поработать. Нужно успеть закончить дела до семи вечера.

– Да, конечно. – Я дважды его поцеловала.

– Ты должна мне еще два поцелуя, потому что забыла меня поприветствовать, – заметил мой бомондный курьер.

– Извини, я плохо соображаю по утрам. Сейчас исправлюсь, – сказала я, снова чмокнув его в аккуратную щетину.

– До вечера! Не терпится увидеть тебя… в этом.

Мигель указал на пакет в моих руках и загадочно улыбнулся.

– До вечера. Один вопрос: ты серьезно собираешься приехать на «Astоn Martin»?

– Нет, передумал, – обернулся Мигель, который уже успел пересечь улицу и ступить на тротуар. – Дженнаро вчера озвучили такую цену за транспортировку этой машины на остров, что более целесообразно купить себе еще один «мерседес».

«Взрослые забавы богатых мальчиков», – подумала я, закрывая за собой дверь.

Приготовив ароматный эспрессо, я распустила ленточку на веревочных ручках и достала шелестящий сверток, содержимое которого заставило меня упасть в любимое кресло Жоржа. На моих коленях лежало ярко-красное платье, которое без доли малейших преувеличений сбивало с ног своей красотой. Я водила пальцами по нежнейшему материалу и пыталась представить, как правильно «это» надеть. На первый взгляд платье казалось воздушным и бесформенным, но при воссоединении с женским телом приобретало фантастический вид. Расположившись перед зеркалом, я как-то рассеянно улыбалась: наряд был настолько шикарен, что его не могло испортить даже заспанное полудетское лицо и растрепанные после ночи волосы. Скорее всего, идея дизайнера заключалась в том, что, стоя на одном месте, обладательница этой неземной красоты напоминала спустившегося с неба рокового ангела, но при каждом движении свободная ткань облегала тело, подчеркивая бедра, правильно обнажая грудь и огненным водопадом ниспадая к щиколоткам. Демон во плоти – иначе не назовешь. Особенно сильно будоражил контраст широкого покроя рукава и строгого треугольного выреза, расходящегося от груди и спускающегося примерно к середине живота. Впервые в жизни меня не смущала длинная полоска шрама, которая как раз попадала в область оголенной кожи. Рассматривая роскошное зеркальное отражение, я задумалась о том, что цепляет меня вовсе не безумный дизайнерский наряд, а то, что поселившийся в моем сердце человек обо мне беспокоился. Бурлящие эмоции не позволяли набрать его номер телефона, поэтому, взяв в руки айфон, я отправила короткое сообщение: «I can’t сall You up, because I’m speechless… Obrigada. Muito obrigada!» Ровно через минуту раздался звонок:

– Вам понравилось?

Судя по хрипловатому голосу, Дженнаро только проснулся и сразу перешел к делу.

– Мягко говоря… Вы не представляете, как много для меня значит ваш поступок.

– Бросьте, мадемуазель. Это ерунда. Размер подошел?

– Еще как. Более сексуального платья у меня не было. Как думаете, ничего, что шрам виден?

– Я неясно выразился в Париже по поводу шрама? – Из-за хрипотцы вопрос прозвучал довольно жестко.

– Ясно, ясно.

– Во сколько вам нужно быть в клубе?

– Гости собираются в 19.00, чтобы посмотреть на закат солнца.

– Хорошо. Водитель заберет вас в 18.50.

– Прекращайте! Не вижу проблем в том, чтобы взять такси.

Закончив фразу, я отчетливо представила, как он закатывает глаза к небу во время короткой паузы.

– Мне еще раз повторить?

– Нет. Все поняла. Вы всегда такой строгий по утрам?

– Мадемуазель, – он пытался сохранить металлические нотки в голосе, но рассмеялся, – желаю вам хорошего вечера. До скорой встречи.

– Подождите еще секунду, – взмолилась я. – А во сколько ваш самолет?

– Я уже опаздываю в аэропорт. Перезвоню.

Мне показалось, что он с трудом контролирует смех, но я побоялась вызвать приступ раздражительности и навлечь на себя небесный гнев, задав очередной вопрос.

* * *

Ровно в восемнадцать сорок пять церковные колокола проиграли знакомую мне мелодию, намекнув на то, что пора сделать глубокий вдох и отправиться на поле боя. Нервозность и повышенная эмоциональность отражались блеском в глазах, которые смотрели на меня из огромного зеркала, стыдливо прячась под длинными густыми ресницами. Последние тридцать минут я репетировала походку и настраивала диапазон движений, постукивая высокими каблуками по дорогому паркету. Если бы мое красное платье прикрывало итальянское тело, то его хозяйка подарила бы массу удовольствия представителям мужского пола, непроизвольно демонстрируя открытую грудь при активной жестикуляции. Я похвалила себя за то, что отказалась от мысли прискакать на коне, иначе туристы на набережной устали бы любоваться выглядывающими из выреза сосками.

«Ну, с Богом», – подумала я и, прихватив подарок Жоржу, неуверенно сделала шаг навстречу двери. Вовремя сообразив, что, спускаясь по крутой лестнице на убийственных каблуках, я могу запутаться в подоле платья и сильно себя искалечить, я бросила туфли в полотняный мешочек для обуви и впрыгнула в мокасины на низком ходу. В конце концов, переобуться можно будет и в машине, да и вообще европейские женщины часто проделывают такой трюк, отправляясь на мероприятие, чтобы не скрывать впоследствии мученический вид, прикрываясь очаровательной улыбкой, с каждой минутой все более походившей на оскал.

Учитывая дерзкую манеру езды моего водителя, дорога в «Sсat» заняла совсем мало времени. Клуб воинственно нависал над обрывом, но благодаря искусно выдолбленным в скале ступенькам оттуда можно было спуститься прямо к океану, цепляясь руками за поржавевшие из-за воды поручни. Притормозив на небольшой площади с круговым движением, водитель отвесил мне несколько тонких комплиментов и с любопытством наблюдал, как я меняю одну пару обуви на другую. Процесс немного затягивался, и сзади нас успела образоваться внушительная очередь из машин, которым мы вынужденно перекрыли дорогу. Пожилой португальский драйвер быстро нашел выход из ситуации: он тронулся с места и медленно ездил по кругу до тех пор, пока я не переобулась. Во время импровизированного автомобильного турне я обратила внимание на расположенный недалеко от «Spat» паркинг: пожалуй, в этом цветнике неприкрытой роскоши не хватало только «Aston Martin» и, конечно, моего любимого «Rolls Royce», в двери которого скопились несколько монет эквивалентом в евро. После преисполненного ностальгией вздоха я поблагодарила водителя и подставила лицо разгоряченному ветру.

Буквально в тридцати метрах от меня стоял облаченный в идеальный смокинг Жорж, которого окружали две стройные красотки в одинаковых черных платьях. Если миссия Жоржа заключалась в том, чтобы встречать на входе подъезжающих гостей, то перед его дамами стояла совершенно другая задача: они доставали из-под стойки алые розы и вручали их разнаряженным женщинам. Увидев меня, Жорж без налета театральщины прикрыл лицо руками и проговорил что-то вроде «Buuuhhhhh-ho-ho-ho».

– Jorge, «Ho-ho-ho» are the favorite words of Santa. I thought I’m going to 007 party… Happy birthday!

– Julia, sorry, but I can hardly breath because of your dress. Obrigado!

– De nada, – сказала я, вручая Жоржу подарок. – There are two small presents for you.

– Я же просил тебя ничего не покупать, а ты даришь мне два подарка.

Жорж пытался сделать строгое лицо, но его глаза выражали нежность и восхищение.

– Ты дважды меня просил ничего не покупать, потому и получил два подарка, – отшутилась я. – Один из них очень личный. Потом посмотришь.

– Спасибо! Пойдем, я представлю тебя гостям. Собрались еще не все, но многие уже на месте. Через тридцать минут закат солнца.

Взяв Жоржа под руку и поблагодарив девочек за розу, я осторожно поднималась по ступенькам, контролируя поведение соблазнительного выреза на груди. Открывшееся мне зрелище сковывало ноги и затрудняло шаг. Прилетев однажды в Париж на ретроспективную выставку Моне, я часами рассматривала его полотна и удивлялась, как можно так искренне и по-детски рисовать солнце. Наверное, Клод Моне видел его таким же, как я, стоя на этой террасе: смелым, даже отчаянным, но в то же время беззащитным. Океан с жадностью впитывал в себя дерзкие лучи, которые, оказывая сопротивление, все же отдавались ему без остатка. И на фоне багровеющего неба Мадейры, расположившись за круглыми столами, сидели необычайно красивые мужчины и женщины. Смокинги, бриллианты, шикарные платья, запотевшие бокалы, рассыпанные повсюду игральные карты, виртуозный бармен – все это было ожидаемо, но слегка нервировало меня из-за непривычной обстановки. Казалось, что я попала на кастинг актеров для фильма о жизни VIP-клиентов лучших казино Вегаса или Макао. Представив меня своим друзьям и организовав место за столиком, Жорж отправился встречать все пребывающую публику. Как и предполагалось, я абсолютно никого не знала, за исключением одной гостьи. Мое появление заставило ее отставить бокал и изобразить гримасу немыслимого счастья, которая с трудом могла претендовать даже на сувенирную статуэтку «Оскар», купленную в LA за пять-десять американских долларов.

«Тебе так понравилось платье, Филиппа? Какие же все-таки дуры… эти завистливые женщины». – Я приветственно кивнула ей головой, любуясь искаженными чертами лица.

Моей ближайшей соседкой по столику оказалась красавица Сильвия, уроженка Венесуэлы. Ради таких женщин мужчины пускаются во все тяжкие, бросают жен и детей и в кровь разбивают друг другу морды. Думаю, что если бы она предпочитала девочек, то девяносто процентов лесбийского населения планеты ходило бы со шрамами на внутренней стороне запястья. У Сильвии был великолепный английский, сумасшедшие формы и подчеркивающее их короткое платье из продольных металлических полосок. При всем уважении к Монике Белуччи у нее не было бы ни малейшего шанса переспать с Дэниелом Крейгом в последней части «Бонда», если бы агент 007 напоролся на огненный взгляд и пухлые венесуэльские губы моей новой знакомой. Мы моментально нашли общий язык, подкрепленный сочетанием сухого мартини и общей пепельницы. Сильвия рассказывала мне о том, как ее семья в свое время оставила Венесуэлу и переехала на остров в поисках лучшей жизни для дочери. Мы без умолку болтали, периодически отвлекаясь на других людей, которые вносили свою лепту в наши безобидные разговоры. Через час я растворилась в душевной компании, запомнила пару десятков новых имен и поймала себя на мысли, что скулы скоро начнут неметь от бесчисленных поцелуев. Мы прощались с уходящим солнцем и днем, поднимая бокалы за здоровье Жоржа, и наслаждались маленькими гастрономическими шедеврами от местного шефа. Официанты без конца кружили с подносами морепродуктов и закусок, гости подъезжали и подъезжали, а внимания мне уделялось все больше и больше. Андреа – первоклассный португальский дизайнер, Жоа – очередной красавец-банкир, Диего – скромный безработный миллионер, Габриэль – совладелец отеля-казино – все без исключения люди подходили ко мне, знакомились, открывали сердца, делились историями и просто не давали скучать или чувствовать себя не в своей тарелке. Жорж, как истинный джентльмен и виновник торжества, постоянно переживал, все ли у меня в порядке, и я с абсолютной честностью утвердительно отвечала на его вопрос. В какой-то степени меня настораживало отсутствие Мигеля и Франгиции: стрелки часов уверенно двигались к девятичасовой отметке, а они так и не появились среди приглашенных. Единственным объяснением могли послужить форс-мажорные обстоятельства: вряд ли бы человек, которому специально самолетом доставили смокинг из Лиссабона, просто передумал и не пришел. В тот самый момент, когда раздающие розы девушки совершали обход гостей и приглашали пройти на ужин в закрытое помещение ресторана, я увидела Мигеля и поспешила найти ближайшую точку опоры, чтобы не рухнуть на землю. Я чувствовала, как сердце подскакивает к горлу, а колени дрожат так, словно меня заставили посмотреть вниз с вершины самого Эвереста. Чувствовала, как вокруг испаряются нарядные люди и стихает неугомонный шум океана, я просто чувствовала… И столь сильный эффект был вызван далеко не смокингом Мигеля и потрясающим платьем Франгиции. Дело было лишь в том, что знакомая мне пара вошла в «Scat» в компании Дженнаро Инганнаморте.

Я наблюдала, как они поздравляют Жоржа и пыталась представить, какое количество людей Бог обделил красотой, чтобы вложить все в одного человека. Из-за сковавшего меня оцепенения я не сразу сообразила, что, поздоровавшись с очередным франтом, Дженнаро направился в мою сторону.

– Мадемуазель, вы решили сразить общественность наповал?

Он нежно меня поцеловал, выдержав ненавистную дразнящую паузу, и со свойственной ему непринужденностью принялся сканировать глазами свой подарок.

– Своим появлением наповал меня сразили вы. Если мне не изменяет память, то вы должны быть в Лиссабоне.

– Я не смог отказать себе в удовольствии увидеть вас в этом платье, – он сдержанно улыбнулся.

– Так вы и не собирались в Лиссабон? Снова ваши сюрпризы, да? – Я расхохоталась, потому что он все-таки закатил глаза к мадейрскому небу из-за очередной порции посыпавшихся на него вопросов. – Ладно, это не важно. Я так рада, что вы здесь… И я так сильно по вам соскучилась. И, знаете, синьор Инганнаморте, если вы вдруг останетесь без работы или вам нужны будут деньги, я просто отправлю ваше CV и фото в смокинге режиссеру следующего фильма о Бонде. Вы неприлично красивы…

– Давайте без CV и без фото. – Он окончательно раззадорил меня своим смехом. – Пойдемте во внутрь. Не будем заставлять именинника ждать.

Мы заходили в числе последних гостей, и перед самым входом Дженнаро приостановился, галантно пропуская вперед взрослую пару. Когда они скрылись из виду и мы остались одни на опустевшей террасе, он еще раз обвел взглядом лиссабонское платье и легонько провел по шраму тыльной стороной ладони:

– Вы потрясающе красивы.

– Спасибо… – Меня начинала бить дрожь.

– Мадемуазель… – добавил он, когда мы вошли в ресторан и Жорж махнул мне рукой, указав на место рядом с ним.

– Что? – Мне плохо удавалось скрыть разочарование от того, что мы будем сидеть за разными столами.

– Я тоже по вам скучал, – тихо произнес Дженнаро.

* * *

Шум и гам подвыпившей португальской публики свелись к нулю, когда Жорж вышел к микрофону, чтобы произнести приветственную речь. Он говорил по-португальски, но сидящая по правую от меня руку Сильвия страстно нашептывала мне на ухо английский перевод, регулярно поправляя мои волосы тщательно наманикюренными пальчиками. Жорж говорил о дружбе и серьезных вещах, но мне едва удавалось завуалировать улыбку, потому что жесты Сильвии заметно заинтересовали Дженнаро и Мигеля. Если ледяная пелена в глазах первого не позволяла предугадать направленность его мыслей, то по выражению лица второго можно было прочесть все богатство эротических фантазий и разыгравшихся в мужском воображении сцен. Мигеля не смущали даже снисходительные взгляды Франгиции, которая смотрела на него, как на подростка, проходящего через сложный период полового созревания.

– Сильвия, если ты сейчас не прекратишь, речь Жоржа закончится тотальной мужской эрекцией за соседним столом, – шепнула я сексапильной венесуэльской подруге.

– Вот тогда и будем считать, что праздник удался, – раздался в ответ сексуальный шепот. При этом она якобы случайно коснулась губами моей шеи и заставила Мигеля заерзать на стуле, вызвав нагловатую улыбку синьора Инганнаморте. – Спорим, что Мигель не сможет встать, когда все зааплодируют?

– Смотря, что ты собираешься сделать. Не смеши меня, очень тебя прошу. Я с трудом сдерживаюсь.

– Ничего особенного я делать не буду. Просто поправлю твое белье. Бретелька бюстгальтера чуть выглядывает.

– Но на мне нет белья.

Я купилась на трюк и автоматически посмотрела на свою грудь в то время, как Сильвия поправляла несуществующую бретельку. Когда Жорж подвел итоги и окончил речь душевными словами благодарности, шестьдесят девять человек из семидесяти аплодировали стоя. Семидесятый участник банкета тоже порывался привстать, но сильная рука Дженнаро вовремя легла на плечо Мигеля, быстро и уверенно вернув его на стул. Сильвия неустанно повторяла «Bravo!», то ли по достоинству оценив все сказанное Жоржем, то ли радуясь результату нашей безобидной шалости. Осознавший весь комизм произошедшего, Мигель сделал вид, что влюблен в креветки с манговым пюре и готов посвятить им всю оставшуюся жизнь. Апофеозом этой юмористической сцены стало внезапное появление девушкихостесс, которая под звуки затихающих аплодисментов, громко спросила, кому принадлежит забытая на террасе пара запасной обуви. Ощутив сильный прилив подступающей к щекам крови, я робко подняла руку, как это делают школьники, сомневаясь в правильности своего потенциального ответа. Раскрепощенная красотка Сильвия моментально пришла мне на выручку:

– Это наше, наше! Хоть одна умная девушка додумалась избавить себя от будущих страданий!

Полотняный мешочек пошел по рукам гостей, напоминая эстафетную палочку. Судя по всему, на террасе он изрядно пострадал, так как джеймсы бонды и их светские подруги успели окропить его мартини, мохито и всем разнообразием предлагаемых коктейлей. К тому моменту, как Жорж разбавил наше женское общество, дорогостоящие мокасины уже лежали под столом, смиренно дожидаясь своего часа. Пока безудержное веселье набирало обороты, а официанты с достоинством подавали новые блюда, сопровождая их подходящим вином, Сильвия умудрилась собрать со стола целую колоду карт и организовать мини-турнир по покеру. Желающих присоединиться к нам оказалось больше, чем мы рассчитывали, и вскоре вокруг нас сформировалась группа болельщиков, которые отдавали предпочтение тому или иному игроку. С головой окунувшись в азартный дурдом, я не заметила, как в игре остались два человека: я и банкир Жоа. Мы стартовали с мизерных ставок, но в процессе разгорячились настолько, что на стол начали лететь крупные купюры. В отличие от португальского банкира, я была сильно ограничена в средствах. Точнее, при себе у меня имелись три сотни евро, проиграть которые было бы полным идиотизмом, потому что эти деньги составляли существенную часть моего бюджета. Но всегда есть «но», и в моем случае оно заключалось в отсутствии одной-единственной червовой десятки, которой не хватало для обросшей легендами комбинации royal flush. Уверена, что червовые валет, дама, король и туз оказались у меня лишь потому, что карты, предназначенные для декора и создания атмосферы, Сильвия собирала по порядку. Наверное, колоду плохо перетасовали. И вот она, дилемма: коллировать в расчете, что выпадет десятка, или проиграть триста евро? В момент принятия важного решения я почему-то вспомнила о двадцатилетнем парне, который стоял в бежевом костюме на ступенях знаменитого казино в Монте-Карло. На следующий день ему исполнится двадцать один год, и с самой юности его преследует мечта: попасть во Францию и сыграть в покер именно в этом казино. Мне десять лет. Я стою рядом. Парнишка кажется мне очень взрослым, и я не понимаю, почему охрана его не пускает. Все решил паспорт и один несчастный день, каких-то шестнадцать часов, которых не хватило до его дня рождения. И мечта разрушена.

– Call, – говорю я и получаю на руки сраную девятку пик.

Символично, что именно в момент моего триумфального поражения на сцене появился джазовый оркестр в смокингах и стройная мулатка с кудрявой шевелюрой басисто затянула песню Адель из фильма «Skyfall»: «This is the end… Hold your breath and count to ten»… Вовремя, так вовремя. К моему огромному удивлению, Жоа поцеловал мне руку, поблагодарил за игру и легким движением пальцев вернул проигранные триста евро:

– Брось, Жоа. Ты честно выиграл. У тебя две пары.

– У тебя чуть было не сложился royal flush. Это фантастика! Да и держишься ты очень свободно, – последовал очередной комплимент. – Я уже говорил Жоржу, что ты смелая девочка. Сколько же мужества нужно иметь, чтобы оказаться на чужом острове, попасть в такую компанию и не побояться прийти на вечеринку, где все знакомы со всеми, но практически никто не знает тебя? Многие комплексуют из-за того, что не достаточно хорошо владеют английским. Поверь, все гости хотят с тобой заговорить и познакомиться, чтобы ты чувствовала себя максимально комфортно. Это установка Жоржа.

– Спасибо, Жоа… Спасибо, Жорж, – приложив руку к сердцу, я с нежностью посмотрела на Жоржа. – Я заметила. Меня окружили теплом и заботой. Честно говоря, я ужасно нервничала сегодня днем. Гораздо сильнее, чем перед знакомством с Виоландой Сарамаго. Я благодарна всем и каждому в отдельности. В Украине я бы не пошла на такую вечеринку.

– Почему? Там устраивают плохие тематические ивенты?

– Дело не в этом. Каждая частица моего тела начинает активно протестовать перед такими мероприятиями и призывает не тратить время попусту.

– Вопрос в людях?

– Да, именно в них. Это и есть основная проблема, потому что все приемы носят тематический оттенок. Тема обычно стандартная – дешевый пафос и умственная несостоятельность. Посмотрите на этих женщин вокруг… Все они безупречно красивы, каждая из них индивидуальна в своей естественности. Да у них сердца сквозь платья просвечиваются, и души светятся в глазах, потому что все они – настоящие. Целый вечер я искренне ошибаюсь лет на десять, когда они смеются и просят определить их возраст. Я ошибаюсь в лучшую сторону, потому что они – живые. Как бы выглядел подобный праздник в моей стране, если бы гости обладали аналогичным статусом? Представьте себе дом-музей пластической хирургии: идентичные экспонаты с подколотыми скулами и губами на все лицо. Я не знаю, как их отличают собственные мужья. Какие-то мертвые маски без мимики. Одинаковые мертвые маски, готовые зацеловать себя до смерти от собственной многослойной важности и значимости. Они забросают тебя комплиментами, а через секунду будут нашептывать друг другу, что твои туфли не из последний коллекции, а платье от Лорана больше не актуально. Это тупой и однобокий мир шмоток и полного отсутствия мыслей. Думаете, им интересно, что Сарамаго писал без знаков препинания, а его дочь Виоланда творит невероятные вещи с красками и тканью? Нет. Кому это нужно? Иногда хочется подойти и спросить: «Исполнительницей какой сложной роли вы сегодня являетесь? Мне просто лень догадываться». В кого ты сегодня играешь в своих мерцающих каратах? В Анну Каренину? В Наташу Ростову? В Трубецкую? Так для того чтобы быть Ростовой, нужно родиться от отца-Ростова и получить соответствующее воспитание вместе с должным образованием. Да ты сначала выучи что-нибудь, кроме названий бесконечных домов моды. Научись, бл…дь, писать «Bonjour» по-французски, отличи Хоппера от Веттриано и заговори без ошибок хотя бы на родном языке. Муж-депутат не сделает тебя ни Трубецкой, ни модельером от Бога. Ну, не можешь ты быть модельером, если никогда не держала в руках карандаш. Комбинация денег и приставка «Collection by» к фамилии твоего мужа не способны одарить тебя талантом и гениальностью, а от того, что ты передерешь коллекцию белья от «la Perla» и переставишь бантик на бюстгальтере на левую, по сотому разу имплантированную грудь, ничего не изменится. От этого не станет меньше лака в твоих волосах. Это никак не повлияет на желание мужчины быть с тобой вечно. Мужчинам нравится определенное состояние рядом с той или иной женщиной. Им хочется запускать пальцы в мягкие, настоящие волосы, но никак не переживать по поводу того, что он вытащит руку вместе со скальпом с твоей головы. Пустая картинка внутри ему не понравится. Впрочем, как и твои слипшиеся наращенные ресницы после бурной ночи. Ты уже целых три месяца, как известный украинский модельер? Твои лучшие подруги купили трусы из разработанной кем-то коллекции с твоим именем? Браво, наконец-то ты нашла себя в той насыщенной жизни, которая сводится к бесконечному ботоксу и посиделкам с обезображенными интеллектом подружками. Точка.

– Брависсимо, – Жорж смахивал слезы смеха с длинных ресниц.

– Она однозначно должна переехать в Португалию, – заливался Жоа.

– О! Мне бы очень этого хотелось. Жоа, ты будешь тем самым человеком, который выдаст мне кредит, когда я куплю квартиру на Мадейре.

– Почему бы и нет? На острове мало достойных игроков в покер.

Я собиралась что-то ответить, но заметила отстраненный взгляд Дженнаро, который смотрел в одну точку в то время, как его красивые руки виртуозно перетасовывали карточную колоду. Не знаю, о чем думал синьор Инганнаморте, но изумленный Мигель не мог оторвать глаз от мелькавших картинок с изображением разномастных дам и королей. Мне невыносимо захотелось курить, и, извинившись перед Жоржем и Жоа, я незаметно выскользнула на улицу. Аномальная жара вывесила белый флаг, и на Мадейре царила глубокая звездная ночь. Круглые столы с террасы уже убрали, и в неожиданной пустоте я почувствовала себя вполне привычно. Одинокий бармен подал мне знак рукой, намекая на очередной коктейль.

– У вас есть «Brisa Maracuja»?

Ветер донес мои слова, несмотря на внушительное расстояние. Бармен улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Вы можете купить в соседнем баре. Там еще открыто.

Он указал в направлении близлежащего заведения.

Бар явно работал на последнем издыхании. Пара пьяных вдрызг португальцев закидывались poncha за ярко-зеленой стойкой… и тут я. Они долго соображали, не сон ли это, пока я рассчитывалась за бутылочку божественного напитка. Один из обезумевших мужчин что-то залепетал по-португальски, явно обращаясь ко мне.

– Что он говорит? – спросила я у приятного мальчика-официанта.

– Говорит, что хочет на вас жениться.

– Передайте ему «спасибо», но я сегодня не могу. Не подскажете, как мне спуститься к океану?

– Спускайтесь по нашей лестнице. Так ближе всего. Дальше налево. Держитесь за канат. Вы на каблуках…

– Obrigada!

Ноги гудели со страшной силой. Сохраняя равновесие и балансируя между пропастью с обеих сторон, я шаг за шагом приближалась к бурной стихии. Ветер больно бил в лицо и безжалостно трепал мои непослушные волосы. Добравшись до ближайшего поручня, я поставила на камень бутылочку «Brisa» и щелкнула зажигалкой. Я. Небо. Океан. Одиночество. Мадейра. Никотин. Последний спутник доводил до экстаза и провоцировал выделение слез. Разве не этого я так желала, разбивая в кровь тонкие костяшки пальцев? Помню, как я не могла спать и со всей дури колотила о деревянную спинку кровати, умирая от боли и желания победить тошнотворную бессонницу. Помню, как просыпалась с единственным желанием курить и не могла уснуть, потому что все еще хотелось достать из пачки очередную сигарету. Да, так легче дышалось, несмотря на то, что smoking kills. Но non-smoking тоже kills, и очень даже часто. «In God we trust», как говорится. Особенно, когда сердце болит от воспоминаний и пытается выскользнуть наружу, разорвав нежную кожу на левой груди. Я сделала глоток «Brisa» и, не успев вернуть бутылочку на законное место, обнаружила пару сильных рук, которые опустились на парапет, лишив меня дыхания и свободы движений:

– Мадемуазель, вы настолько расстроились, что не выпал royal flush? Снова решили утопиться в океане?

– Нет, всего лишь хотела убиться на каблуках. – Я сосредоточилась на правильных грамматических оборотах, чтобы не выдать пробивающуюся в голосе дрожь.

– Не повезло?

– Не повезло.

– Бедный ребенок…

«Бедный ребенок» хотел собрать волю в кулак и нанести острый боксерский удар по безукоризненной мужской челюсти, но руки желанного противника заскучали от прикосновений прогретого солнечными лучами парапета и сомкнулись в нежный замок на моем животе.

– Почему вы сбежали?

– Не знаю… Не привыкла слишком долго находиться среди большого количества людей. В какой-то момент я устаю и мне становится грустно. А вы почему?

– Потому что я, в принципе, не люблю людей.

– Даже если они хорошие?

– Даже если так. Так почему вам грустно?

– Потому что есть две проблемы.

– Какие?

– У меня закончились сигареты, и я влюблена.

– Из-за первого волноваться не стоит. А вот вторая проблема не дает мне покоя уже несколько дней, и я пока не решил, что с этим делать.

Он приподнял мои волосы почти с такой же осторожностью, как это делала Сильвия.

– Что значит несколько дней? Я вам только сейчас об этом сказала.

– Мадемуазель, ну, я же не слепой и не дурак. Я все прекрасно вижу и понимаю: и то, как вы обнимали меня в лиссабонском аэропорту, и то, как текли по-детски ранимые слезы в Париже… Проблема заключается не только в вашей влюбленности.

– А в чем еще? – еле слышно спросила я.

– В том, что я переоценил степень своего благородства.

– Но я не понимаю…

– Объясню простыми словами: мне понравилась красивая картинка, которую захотелось купить, пару дней полюбоваться и кому-нибудь передарить. Или выбросить.

– Пожалуйста, хватит.

Я попыталась высвободиться, но он обнимал меня, плотным кольцом сжав сильные руки.

– Только не надо слез и резких движений. Я не закончил. Оказалось, что под картинкой находится еще одна, более красивая и интересная. А под ней – еще. И еще. И этой многослойности нет предела. От нее не просто не хочется избавляться – нет, ею хочется обладать.

– Так что вам мешает?

– Вы говорите, что влюблены в этот остров. Так ведь?

Он разомкнул пальцы на моей талии и провел ладонью по правой щеке, остановив тонкий ручеек слез.

– Так…

– Вы влюбились в меня, к чему я, мягко говоря, не стремился. Но я не остров, мадемуазель. Мадейра никуда не денется, не сдвинется ни вправо, ни влево, хотя с каждым годом она приближается к континентальной земле на несколько сантиметров. При желании вы сможете сюда вернуться. Но что вы будете делать, если завтра обстоятельства сложатся таким образом, что я вынужден буду исчезнуть, не предупредив и даже не попрощавшись?

– И уже завтра это может произойти?

– Завтра, послезавтра, сегодня ночью, в любой момент. Чтобы избежать лишних расспросов, скажу так: все не то, чем кажется. Есть обстоятельства, зависящие не только от меня. И если мне придется, а мне придется, под эти обстоятельства подстроиться, я предпочитаю отсутствие сдерживающих факторов. Это мешает мне сконцентрироваться и не допускать ошибок.

– Но я ведь вас никак не сдерживаю… Не прошу ни о какой ответственности… Я… – Говорить становилось все труднее и труднее.

– Вы – нет. Но я сам не хочу загнать себя в ловушку. Вы, правда, не понимаете?

– Пытаюсь изо всех сил… – Очередная слеза скатилась по щеке и приземлилась на шею. – Вы мне недавно сказали, что никогда никем не дорожили, но со мной…

– Я помню, что говорил. В этом и заключается проблема. У меня потребительское отношение к людям. Но не к вам.

– А какое оно ко мне?

– Я бы сказал… – Он сделал паузу, подыскивая правильное английское слово. – Трепетное. И я повторю еще раз: больно будет в любом случае. Либо сейчас, либо позже, но тогда еще больнее.

– Синьор Инганнаморте… – Я набрала в грудь воздуха и накрыла ладонями его руки. – Вы спросили, что я буду делать, если вы исчезнете, не попрощавшись? Я сделаю татуировку с первой буквой вашего имени или напишу книгу, в которой смогу остаться с вами. Пусть будет больнее. Но это будет позже. Я ценю ваше нежелание испортить мне жизнь, но ведь другой у меня все равно нет. И не будет. И лучшей никогда не было, потому что с вами я слишком жива, и мне так это нравится… Потому что мне всегда приходилось выбирать лучшее из того, что есть, но еще ни разу я не делала выбор, зная, что лучшего просто не бывает. Что там портить? И какой вы видите мою жизнь? Жизнь, в которой я буду сидеть, как послушная собачонка в золотом ошейнике, наблюдать, как угасает красота и молодость, выть от условностей и мечтать о приключениях? Не для меня. Я с детства замужем за свободой. Жизнь с одним человеком под одной крышей до самой старости? Возможно, но я не знаю, как люди умудряются выбрать один путь, одного мужчину, одну собаку и один город. Я выбираю сегодня с вами и слезы на следующий день. Просто ответьте мне на простой вопрос: если абстрагироваться от ваших благородных намерений, от любых «если» и «но», если не взвешивать «за» и «против», чего вы хотите? Не завтра, не послезавтра, а прямо сейчас. Чего… хотите… вы?

– Merrrd, – раздалось знакомое французское ругательство, и я поняла, что он сдался. – Знаете, о чем я думаю целый вечер?

– О чем?

– Как вам идет это платье и как сильно я хочу его с вас снять.

– Вы меня в него нарядили… Вам и снимать…

Я оторвала его руки от своего живота и повела их по направлению к треугольному вырезу. Когда теплые пальцы добрались до граничащей с грудью полоски шрама, Дженнаро резко поменял наши ладони местами и, коснувшись губами моих волос, тихо сказал:

– Мадемуазель, если вы так хотите испортить себе жизнь, то мы сделаем это вашими руками.

Он развлекался, как хотел: стоя позади меня, левой рукой он сжимал мою тонкую шею и игрался с бесформенными рукавами платья, сантиметр за сантиметром обнажая новые участки кожи, по которым сразу же начинали прогуливаться сумасшедшие португальско-итальянские губы. Правая рука дирижировала и веселилась по-своему, указывая направление моей сильно уступающей в размерах ладони. Я с ранней юности не относилась к разряду пай-девочек и потенциальных монахинь, но еще никогда меня так не будоражили собственные прикосновения, которые дополняли кончики пальцев Дженнаро Инганнаморте. Он издевался, дразнил и наслаждался реакцией, отчетливо давая понять, что отдаться – это в какой-то степени подчиниться. Когда моя ладонь пересекла нижний рубеж живота, наткнувшись на еле прощупывающуюся полоску белья, уверенно руководящая процессом рука Дженнаро поддела проступающую кружевную ткань и нырнула вниз, жадно прихватив кусочек платья.

– Пожалуйста… – Из меня вырвался какой-то полуумоляющий шепот.

– Что «пожалуйста»?

Пока рука при помощи моей же ладони тщательно исследовала внутреннюю поверхность бедра, его губы разбирались с правым плечом, специально избегая моих и периодически застывая в безжалостной улыбке.

– О господи…

– Мадемуазель… Вы всегда взываете к нему в такие моменты?

– Только когда ваши пальцы… – Из-за очередного стона фраза осталась без концовки.

– Боюсь вас огорчить, но Бог вас уже не спасет, так что придется перенести общение с ним на завтра. Что вы так дрожите? Вас знобит? – продолжал издеваться он.

– Да…

– Тогда мы сейчас вернемся к гостям, и вы скажете им, что приболели… D’accord?

– D’ac… cord…

– И я отвезу вас домой.

– Неееееет…

– Вы скажете, что я отвезу вас домой.

– Да…

Дженнаро медленно меня отпустил, разворачивая лицом к себе. Положив руки ему на плечи, я смотрела в точеное лицо, с природной красотой которого не мог конкурировать даже сам океан.

– Ну, поцелуйте уже меня, раз мы все равно катимся в бездну, – рассмеялась я, испытывая легкое головокружение.

– Поцелую. Обязательно поцелую.

Дженнаро с несвойственной ему нежностью погладил меня по волосам.

– Тогда пойдемте скорее прощаться с гостями.

– Мадемуазель, подождите минуту. Мне нужно остыть – я ведь тоже живой человек. Или расскажите какую-нибудь историю вашей несчастной любви, чтобы ускорить процесс.

– Ускорить в какую сторону? – деликатно уточнила я, с удовольствием поглядывая на брючную часть его костюма.

– В обратную, мадемуазель, исключительно в обратную.

Возвращаясь к гостям, я не забыла прихватить с собой купленную бутылочку недопитой «Brisa». Терраса «Scat» вновь до отказа заполнилась шумными людьми, и ужин постепенно переходил в after-party. Заметив, что к нам на всех парах несется разгоряченная Франгиция, Дженнаро вовремя напомнил мне о том, что я себя не очень хорошо чувствую. Франгиция дюжину раз извинилась передо мной за алкогольные изливания в Ponta do Sol и предложила выпить по коктейлю, название которого мне ровным счетом ни о чем не говорило. Сославшись на озноб и не самое лучшее самочувствие, я с показной грустью отвергла заманчивое предложение и сказала, что собираюсь домой.

– Как жаль! – щебетала моя названная «сестра». – Ты знакома с Таней?

– Нет.

Вопрос меня порядком удивил, как и прозвучавшее имя.

– Девушка, которая разговаривает с Мигелем. Видишь? Она тоже собирается домой, потому что ей рано вставать на охоту. Можете вместе поехать.

– Куда-куда ей вставать?

Я вздернула бровями, глядя на аппетитную блондинку с пятым размером груди.

– На охоту. Она профессионально этим занимается.

Судя по физическим данным Тани, основной ее добычей были мужчины, но я глубоко ошиблась:

– На кого охотится Таня? У нее русское имя.

– Да, хотя она родилась в Португалии. Охотится в основном на зайцев, кабанов…

– Жаль, а то у меня есть парочка украинских политиков на примете, которые так преданы Родине, что им не помешала бы пуля в лоб.

Во время нашей милой болтовни Дженнаро успел разыскать именинника, который разволновался по поводу моего резко пошатнувшегося здоровья. Впрочем, как и еще несколько десятков гостей. Кто-то любезно предлагал меня отвезти, кто-то собирался вызвать такси, кто-то осыпал прощальными поцелуями, а кто-то благодарил за знакомство – одним словом, процесс расставания затянулся на добрых двадцать пять минут:

– Все в порядке. Я ее отвезу, – отчеканил синьор Инганнаморте.

– Если вдруг понадобится помощь или врач… – любезно вмешался в разговор мой недавний партнер по игре в покер.

– Помощь точно не понадобится, а вот врач… – Дженнаро искоса на меня посмотрел, и я едва справилась с подкатившим к горлу смехом.

Утонув в мандариновом сиденье знакомого «Rolls Royce», я с облегчением вздохнула и скинула с себя поднадоевшие туфли.

– Хотите? – предложила я, прикладываясь губами к горлышку «Brisa», пока Дженнаро небрежно щелкал по ручке переключения передач.

– Нет. Хотя… Хочу, но не так.

Не дав мне опомниться, он обхватил мой затылок, притянул к себе и поцеловал. Исчезло ночное небо. Исчезла Мадейра. Исчезло все, и больше ничего не имело значения.

– Куда едем? – Мой надрывный полушепот разнесся эхом по салону кабриолета.

– В «Reid’s».

«Простите меня, сэр Бернард Шоу. Заранее простите за все, что будет происходить в ваших апартаментах. Но вы же были мастером сатиры», – подумала я, когда «Royce» тронулся с места и загоревшая мускулистая рука раздвинула мои коленки, приподнимая ткань платья и профессиональным движением укорачивая его длину.

* * *

В этот раз нам не потребовалась помощь Джоаны. Мы заходили в чопорный «Reid’s» через центральный вход. Вечно бодрый, выстроенный по струнке портье крутанул дверь и, пожелав нам спокойной ночи, тактично порекомендовал воспользоваться лестницей вместо лифта. Как оказалось, со старинным элевейтором произошло небольшое недоразумение: пара лишенных кислородных масок богатых старичков чуть не задохнулась в лифте, когда он неожиданно остановился и по-британски отказался пойти на всяческий компромисс.

– Мы все-таки рискнем, – поблагодарив, Дженнаро учтиво кивнул консьержу.

Лифт в самом деле издавал какие-то подозрительно булькающие звуки, намекая на то, что аутентичность – это, конечно, хорошо, но в данном случае предпочтительнее вмешательство современных технологий.

– Думаете, выдержит?

Я с опаской посмотрела на Дженнаро, когда очередной визг троса спугнул царившую в коктейльном баре гробовую тишину и перед нами медленно разъехались мерцающие двери элевейтора.

– Без сомнений. Доверьтесь мне, мадемуазель. Прошу… – сказал он, пропуская меня вперед.

– Вы специально пропустили меня вперед, да? Чтобы проверить, упадет он или…

Не успев договорить, я почувствовала, как взлетаю в воздух, потому что сильные португальско-итальянские руки нырнули под платье, скользнули между моих ног и без особого трепета обхватили бедра.

– Вы с ума сошли? Мы же рухнем к черту… – застонала я то ли от удовольствия, то ли от страха, а скорее – от всего вместе. – Пожалуйста, отпустите меня…

– Сожалею, но не могу. Я и так долго терпел.

Смеясь, Дженнаро прижал меня к висевшему на стене лифта зеркалу.

– Зеркало… Зеркало сейчас упадет…

Лифт раскачивался, постанывал и умолял о пощаде в то время, как голос Фрэнка Синатры вырывался из динамиков, напевая «fly me to the moon, let me play among the stars, let me see what spring is like on a Jupiter and Mars, in other words, hold my hand, in other words, baby, kiss me…»

«Ну и пусть падает… Не самый плохой вариант – умереть в полете под Фрэнка Синатру, обхватив ногами сумасшедшего красавца в черном смокинге».

Если зеркалу удалось выстоять перед парочкой психов, перекатывающихся от стены к стене в держащемся лишь на одном благословении лифте, то демонстрирующая все прелести завтрака open air афиша с грохотом обрушилась на пол, когда мы, смеясь и задыхаясь, выкатывались в коридор.

– Не ударились? – спросил он.

– Плевать… все равно завтра буду вся в синяках… На вас это платье действует, как красное полотно на быка… – прерывисто произнесла я, на ходу разделываясь с пуговицами на его рубашке.

– Не платье, а вы в этом платье…

Не отрываясь от моих губ и поддерживая меня одной рукой, Дженнаро на ощупь вставлял в замок карточный ключ.

Ввалившись в номер и даже не удосужившись прикрыть за собой дверь, мы пролетели десять-пятнадцать метров в поисках любого горизонтально расположенного предмета. Оказавшись на столе-секретере, я покорно подняла руки вверх, простившись с сильно помятым платьем. Смокинг улетел на луну, подыгрывая словам из песни Синатры. Примерно туда же отправились мои туфли, которые послужили препятствием для снятия тонкого кружевного шедевра от «Victoria’s secret». И в тот самый момент, когда я, закинув стройные ноги на невероятной красоты мужские плечи, лежала совершенно голая на старинном деревянном столе, в тот самый момент, когда губы синьора Инганнаморте путешествовали автостопом по нижней части моего живота, мне в голову пришла совершенно идиотская мысль.

– Синьор Инганнаморте… Дженнаро… я так не могу… – еле выговорила я, застонав от наслаждения.

– Какая своевременная новость, мадемуазель… Что «не могу»?

– Это же письменный стол… Бернарда Шоу… ооооу…

С Дженнаро слетели остатки одежды, приятно меня удивив и прервав мою трогательную речь.

– И что?

Он склонился надо мной, подложив ладони под мой позвоночник. Стол пронзительно заскрипел.

– А что… Что если он наложит на меня писательское проклятье?

– Мадемуазель…

Его искренний смех еще больше раскачал стол, который почти вплотную приблизился к стене.

– И мои книги не будут продаваться… они ведь и так не очень-то продаются…

Я начинала вздрагивать от заразительного хохота.

– Я поддержу вас материально, обещаю. Только прекратите меня смешить…

У него начиналась настоящая истерика.

– Вы не подумайте… я не суеверна… Но на всякий случай: вы не хотите стать моим литературным менеджером в Европе?

Мы хохотали на весь отель, а стол Бернарда скрипел, как зубы неврастеника по ночам. Этому бесценному предмету антиквариата пришлось совсем худо, когда мы наконец угомонились и вспомнили, ради чего, собственно, здесь собрались. Стол затрещал и задвигался в правильном ритме, каждые пару секунд ударяясь о стену под вырывающиеся из груди стоны. Не знаю, сколько точечных мощных ударов он выдержал, но перед тем как завопить «ооооооойооооооооо!!», которое так нравилось синьору Инганнаморте, я почему-то подумала о том, что Бернард Шоу прибыл на Мадейру девяносто два года назад. Этот достоверный факт свидетельствовал о том, что столу тоже было не меньше сотни годочков. Когда одна из ножек смачно хрустнула и надломилась, Дженнаро в очередной раз вошел в меня, а антиквариат – в стену. Мое заводное «ойоооооооо!!» было вызвано не только оргазмом во время свободного падения, но и разлетающимися по номеру деревянными ящиками. Первые несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, пытаясь оправиться от шока. Хотя из нас двоих шок испытывала лишь я, потому что синьор Инганнаморте изучал меня с нескрываемым любопытством.

– Как же мне нравится это «ойооооооооооо!!»… Мадемуазель… Вы были на высоте… – Дженнаро заливался от смеха.

– Мы были на высоте… Теперь мы зависли под углом в останках стола… Сэр Джордж Бернард точно меня проклянет… и я никогда не получу Нобелевскую премию…

– Зато какой удобный угол…

– Я вас умоляю… не шевелитесь… Вы что делаете? И правда, удобный угол… Если последняя ножка не выдержит, я сломаю позвоночник… Пожалуйста, не смейтесь… Она хрустит…

– Мадемуазель…

– Что? – прошептала я, затаив дыхание.

– Держитесь.

Он максимально прижал меня к себе, плотным замком соединив локти рук на моей спине. Звук от нашего падения был еще страшнее самого падения. Казалось, что в «Reid’s» случайно занесло снаряд, который рванул, не спросив разрешения. Я лежала на полу, бросая обезумевшие взгляды на нависшую надо мной стену.

– Джен-на-ро… – застонала я, осознав, что шоу еще не закончилось.

– Вы живы?

– Джен… на… ро… кар… ти… на…

Та самая картина кубистов, которая запала мне в душу… Она раскачивалась у меня над головой, всем своим видом давая понять, что соотношение шансов на выживание составляет примерно пятьдесят на пятьдесят. Сорок на шестьдесят… Тридцать на семьдесят… Двадцать на восемьдесят… Десять на девяносто… Дженнаро поднял глаза вверх, мигом оценил ситуацию и сделал резкий переворот, не разжимая рук у меня за спиной. Оказавшись сверху, я с ужасом наблюдала, как свалившаяся на деревянные руины рама разлетелась вдребезги ровно на том месте, где мы находились секунду назад.

– Давно хотел поменять эту раму, – задумчиво произнес он, прикрывая меня руками и рассматривая не пострадавший во время падения холст.

– Нас только что чуть не прибило полотно с изображением лапки голубя, а вы думаете о том, что вам не нравилась эта рама?

Меня начинали одолевать новые приступы смеха.

– Я думаю о том, что автор этой картины не допустил бы, чтобы от его кисти погибла красивая девушка.

– Может, у него есть причины вам отомстить? – спросила я, почему-то вспомнив о Вольфганге Вельтракки. – Может, вы ему не нравитесь?

– Может быть. Главное, что я нравлюсь вам.

– Вы мне не просто нравитесь… Вы нравитесь мне настолько… что я вас люблю.

– Не очень сильно, я надеюсь?

– Не очень. На двадцать баллов.

– По какой шкале?

– По десятибальной.

– Для меня это большая честь. Мадемуазель…

Он запустил руку мне в волосы и заулыбался.

– Что опять?

– У вас в волосах какие-то щепки…

– Это не какие-то щепки, а щепки Бернарда Шоу… Я сейчас схожу в душ…

– Не сейчас… и в душ я пойду вместе с вами.

– Тогда точно не сейчас…

Очередной процесс укрепления международных связей был прерван тактичным, но довольно настойчивым стуком в дверь.

– Fodesse… – по-португальски выругался Дженнаро.

– Merd… – согласилась я по-французски, приподнимаясь на локтях и коленях, неохотно расставаясь с любимым телом. – Мы дверь не закрыли, кажется… и явно перебудили грохотом восьмидесятилетнюю молодежь.

Пока мы поднимались на ноги, в комнату робко шагнул сильно напуганный служащий отеля, который залился румянцем и машинально прикрыл глаза. Понять его было можно, потому что открывшуюся перед ним картину по достоинству мог оценить лишь истинный мастер сатиры: два абсолютно голых человека стоят возле обломков мебели и всем своим видом выражают несказанное удивление, связанное с вторжением в их личную жизнь.

– Оденьтесь, мадемуазель, – сказал Дженнаро, поднимая с пола полотно с голубиной лапкой. – Честь любимой женщины дороже любого искусства.

Тогда я еще не понимала, к чему он это сказал, но, прикрывшись приятным на ощупь холстом, я прыснула от смеха. Пока сотрудник отеля рассыпался в извинениях и объяснял причину своего визита, я, упершись головой в плечо Дженнаро, откровенно рыдала и билась в конвульсиях. Это было настолько заразительно, что синьор Инганнаморте последовал моему примеру, особенно когда я предложила ему часть картины.

– Мадемуазель, просто придвиньтесь ко мне. Не вздумайте разорвать холст, – попросил он сквозь смех.

– Вам так дорога лапка голубя?

Если хладнокровный синьор Инганнаморте когда-нибудь и плакал в этой жизни, то это было при мне и от неконтролируемого хохота. Если бы тогда я понимала всю пикантность и тонкость ситуации, из «Reid’s» меня явно выносили бы на носилках. Но, к счастью, открытие ожидало меня впереди, иначе я бы точно попала в лист лауреатов Дарвина благодаря смерти от смеха. Взяв себя в руки, Дженнаро обратился к окончательно растерявшемуся рецепционисту:

– Синьор, простите за шум. У нас действительно все в порядке. Мы писали письмо, и стол неожиданно рухнул.

– Синьор Инганнаморте… Вы же наш постоянный гость. Больше чем гость. Мы переживали, вдруг что-то случилось. Мне очень неловко. Приношу свои извинения. Наши клиенты забеспокоились из-за шума в лифте. Там сорвалась афиша с завтраком. А затем этот звук в ваших апартаментах…

– Все в порядке. Что касается стола, я завтра поговорю с Джоаной. Я его куплю, отреставрирую и в лучшем виде подарю отелю. Афишу в лифте я тоже куплю. Но не отреставрирую. При всем уважении к «Reid’s», изображенный на ней круассан напоминает увядающую мужскую эрекцию.

На этот раз не выдержал даже сотрудник отеля. Попросив прощения за вторжение, он громко рассмеялся и прежде, чем проститься, сказал:

– Простите за дерзость, синьор Инганнаморте… Но у меня были такие же ассоциации с этой рекламой для завтрака.

Услышав звук закрывшейся двери, Дженнаро бережно забрал у меня картину и сквозь смех произнес:

– Это самая дорогостоящая ночь в моей жизни.

– И моя, – подтвердила я, не до конца понимая, что он имел в виду.