Целью данной публикации является знакомство читателей с основными принципами устранения страхов публичных выступлений, основанными на материалах исследований венгерской скрипачки Като Хавас «Страхи публичных выступлений. Причины и способы их устранения на основе игры на скрипке» (Kato Havas. Stage fright. Its Causes and Cures with Special Reference to Violin Playing).

В настоящее время существует большое количество литературы, методик и авторских тренингов, предлагающих способы избавления от страхов публичных выступлений. Вопросы «Как побороть страх перед публичным выступлением?», «Как избавиться от страха сцены?», «Как преодолеть страх перед аудиторией?» возникают не только у музыкантов, но и у людей, связанных по роду своей деятельности с выступлениями перед аудиторией – подготовка презентаций, выступление с отчетами и докладами. Несомненно, эти же вопросы возникают и у исполнителей, выступающих на сцене. И если многочасовые домашние занятия и многочисленные репетиции программы заканчиваются полным провалом на сцене по причине возникающих страхов, у многих исполнителей появляется отчаяние и желание все бросить. Каждый из выступающих уверен в том, что именно у него ничего не получается. Глядя на других, на то, как те легко, с улыбкой выходят на сцену, тут же погружаются в свой творческий мир, эти люди даже не догадываются, что все без исключения выступающие так же, как и они, стараются не ошибиться, стараются вынести на сцену все, что было задумано перед выступлением, и, конечно же, волнуются и боятся. Но их умение преодолевать страх и волнение настолько развито, что редко даже близкие люди это замечают.

Как сделать так, чтобы волнение и страх выхода на сцену не сковывали исполнителя перед выступлением? Как заставить свои руки не дрожать, голос не срываться и колени не прогибаться от страха? Благодаря появлению этой книги, мы имеем возможность познакомиться с замечательными советами и рекомендациями автора книги, еще не изданной в России и не переведенной на русский язык.

Одаренная скрипачка, родившаяся в Венгрии, Като Хавас начала заниматься на скрипке в возрасте пяти лет и уже в возрасте семи лет выступила с первым профессиональным сольным концертом. Ее земляк Эмиль Тельманьи был под таким впечатлением от ее игры, что организовал для нее обучение в Королевской Академии в Будапеште, где она получила традиционное венгерское музыкальное образование. Позже она побывала во всех крупных европейских столицах, в возрасте семнадцати лет дебютировала в Карнеги Холл и везде была отмечена критикой.

В начале шестидесятых годов в журнале «Страд» появилась серия статей Ноэль Хэйл о новом методе Като Хавас. «Мне представилась возможность – писала Хэйл, – стать свидетелем метода обучения игры на скрипке, совершенно новом для меня, который, как мне кажется, способен стать прорывом в технике игры на скрипке…, описывая его в виде личных впечатлений, я должна сказать, что была поражена результатом этого необычного подхода».

Госпожа Хавас была приглашена читать лекции в Оксфорде, проводила беседы и демонстрационные показы на телевидении. В течение нескольких лет она провела серию лекций с показами в Великобритании, Австралии, Новой Зеландии, Канаде и во многих европейских странах. К. Хавас интенсивно путешествовала по Соединенным Штатам, проводя в известных университетах семинары о том, как избавиться от напряжения и страха при игре на скрипке и альте. Она была создателем и директором Фестиваля музыки в Пурбеке, Фестиваля Музыки в Рохамптоне и Международного фестиваля в Оксфорде, где и находится по настоящее время. Исполнители приезжают к ней со всего мира.

В 1992 году Американская ассоциация преподавателей на струнных инструментах наградила Като Хавас престижной Международной Премией в знак признания ее «беспримерных достижений».

Като Хавас вспоминает: «…из моей короткой, но интенсивной карьеры, начавшейся в семь лет и продолжавшейся до семнадцати лет (моего знаменательного концерта в Карнеги Холл) я узнала, что сценическое волнение – это что-то совершенно непредсказуемое. Оно может начаться и трясти кого-то до самого основания в самый непредсказуемый момент, в маленьких концертных залах, в малозначительных для выступающего местах. И, напротив, в те моменты, когда волнение наиболее ожидаемо, оно почему-то не приходит.

Во время последующих туров и выступлений с оркестром я также обнаружила, что, несмотря на страхи публичных выступлений, никакие похвалы, никакие красоты на земле не могли заставить меня почувствовать себя счастливой, если я сама не чувствовала удовлетворения от своей игры. По сути, похвала могла заставить почувствовать себя даже более несчастной. Казалось, что единственная цель моего выступления была я сама. Игра на скрипке была уединенной жизнью, и я была убеждена, что обычная жизнь проходит мимо меня. Я решила, что единственным решением было сделать выбор и выйти замуж. Мне было восемнадцать лет.

Тем не менее, последующее затишье предопределило наиболее важный момент во всей моей карьере. Оно дало мне время подумать и найти ответы на вопросы, преследующие множество скрипачей. И когда спустя восемнадцать лет судьба решила как бы «забросить» меня назад в музыкальный мир (см. книгу «Скрипка и я»), я знала, что опыт страдания многих скрипачей был абсолютно напрасным.

Однако способ избавления от страхов публичных выступлений до тех пор не был найден. Ответ пришел после публикаций трех книг, десяти лет интенсивной педагогической деятельности, открытых публичных лекций-показов по обоим сторонам Атлантики, а также начала работы моих Летней Школы Музыки и Фестиваля.

«Во время этого периода работы… я обнаружила дополнительный результат нового метода (нового подхода) – уменьшение страха публичных выступлений». Эти вопросы были освещены в 1967 году в автобиографическом отчете под названием «Скрипка и я». В книге затрагивались вопросы происхождения и последующего развития методов скрипичной педагогики, которые я назвала «Новый подход к игре на скрипке». Причиной названия этого метода «Новым подходом» было то, что вместо следования традиционным методам преподавания игры на скрипке, он был основан на базисных принципах координационного баланса.

С целью упрощения научной терминологии физиологической разгадки моторных реакций, я назвала их «Базисный баланс» в моих двух предыдущих книгах «Новый подход к игре на скрипке» и «Двенадцать уроков игры на скрипке». Другими словами, для того чтобы устранить (а в случае с начинающими предотвратить) напряжение и боязнь, которые так часто являются одной из составляющих игры на скрипке, ученик учится находиться в расслабленном состоянии, соблюдать свободу, естественность движений тела, как при занятиями греблей, плаванием или игрой в теннис, вместо традиционной «постановки» (очень часто действительно форсированной, неестественной) тела и рук. Эти скоординированные двигательные физические движения действительно способствуют предотвращению огромного эмоционального и физического напряжения.

Кульминационным моментом того «периода работы», к которому я обращалась выше, стал концерт в Уигмор Холл (the Wigmore Hall) с целью начала выпуска моей второй книги «Двенадцать уроков и новый подход к игре на скрипке».

Причиной организации этого концерта стало стремление показать результаты, достигнутые с помощью данного метода обучения. Возраст учеников, принимающих участие в концерте, варьировался от семи до пятидесяти пяти лет, и способности участников концерта были разными. Были представлены все – от начинающих до профессионалов, включая любителей, студентов и преподавателей. Сроки занятий со мной также были абсолютно разными – от двенадцати уроков до трех лет.

То, что произошло на этом концерте, поразило меня до глубины души тем, что, несмотря на то, что ученики, некоторые из которых занимались в своей жизни не более двенадцати уроков, которые никогда не играли даже перед аудиторией, состоящей из зрителей, сидящих в небольшой комнате, не обращали внимание на переполненный зал в Уигмор Холл и не проявляли никаких признаков волнения с момента начала игры.

Меня же именно на этом концерте интересовала реакция профессиональных исполнителей. Большинство из них настолько страдали от страха публичных выступлений, и это так влияло на уровень их исполнения, что один или два исполнителя уже серьезно задумывались о полном прекращении игры перед аудиторией. Но в тот момент все они, без исключения, не просто не испытывали никакого волнения, но и получали наслаждение от позитивных эмоций, находясь перед аудиторией. Впервые в своей жизни они были способны ощутить опьяняющее чувство артистического удовлетворения – способность «делиться» со слушателями.

«Существует еще много того, что необходимо узнать о природе страха перед публичным выступлением, – писала я в книге „Скрипка и я“. Что является причиной этого? Каковы физические проявления? Почему определенные люди подвержены этому более других? Эти и другие вопросы являются тем основным ядром, на которое мы надеемся найти положительные ответы и решения по истечению времени». Мною овладела уверенность в том, что результаты концерта в Уигмор Холл были только началом.

Поэтому я начала специально изучать причины и следствия, связанные со страхами публичных выступлений. А так как по роду своей деятельности я была всегда связана с исполнителями разного уровня, у меня была богатая возможность для наблюдений и записей. Это было довольно сложным и глубоким изучением, включающим в себя элементы таких наук, как физиология, психология и социология.

На протяжении данных изучений, множества исследований, сопровождающихся постоянными появлениями перед публикой, мне удалось собрать много материала по данному вопросу. И еще, работая с таким количеством исполнителей, у меня было достаточно возможностей расширить и увеличить общие представления (концепции; идеи) и технологии для избавления от напряжения и страха и, таким образом, добавления других специальных средств, приводящих к избавлению от страхов публичных выступлений. Результат превзошел все мои ожидания. И когда в Школе Музыки Маннес в Нью Йорке практически вся аудитория выстроилась в очередь, чтобы получить из первых рук практическое занятие по данному вопросу, я была вынуждена напомнить им, что они пришли на лекцию-показ, а не на собрание Билли Грэмма (Billy Graham). Это была та ошеломляющая реакция на возможное избавление от страхов публичных выступлений, которая происходила каждый раз и которая, в конце концов, заставила меня записывать все мои находки.

Большая часть занятий на тему о том, как избавиться от напряжения и страха, которую я собираюсь обсудить в последующих главах, относится к исполнителям на любых инструментах. Но в связи с тем, что проблемы скрипачей всегда были более сложнее, чем проблемы большинства других исполнителей, что связано со спецификой инструмента, а также потому, что именно этот инструмент мне наиболее близок, я хотела бы сосредоточиться на скрипке в качестве основной темы этой книги.

Ясность данному вопросу придадут понимание происхождения и причины возникновения проблем. Это понимание включает как физические, так и умственные занятия. Это влечет за собой изменение наших отношений к физическим движениям при овладении инструментом. Это включает также понимание того, из чего состоит возникновение музыки и что такое взаимосвязь исполнителя и слушателя. И сейчас, после многих лет постоянных проб и наблюдений, я чувствую себя вправе утверждать, что при данных занятиях, понимании и дальнейшем использовании результатов занятий можно избавиться от страхов публичных выступлений.

Поэтому я действительно возвращаюсь к тому времени, когда мне было семь лет. Но то, что я воспринимала тогда только интуитивно, сейчас я воспринимаю осознанно – нет такого наслаждения во всем мире, как то, что может «дать» слушателям исполнитель, не будучи обремененный страхами публичных выступлений. Я надеюсь, что мой долгий путь исследований, описанный в этой книге, может пригодиться и помочь юным скрипачам.

 

1. Стыд как одно из проявлений страха публичных выступлений

Страх публичных выступлений – один из наиболее разрушительных элементов исполнительского искусства, будь это актерское представление, танец, пение, выступление с речью или игра на инструменте. Как пишет доктор Дери, музыковед, «Страх публичных выступлений – враг музыканта номер один» («Stage Fright – The Musician No.1 Enemy»):

Среди всех тревог, сопровождающих публичные выступления, страх, сковывающий концертного исполнителя, превосходит все остальные страхи… чувства юного музыканта можно передать следующими словами: «Сцена что-то делает со мной. Пустота (вакуум), царящая на ней, словно высасывает из моих костей мозг, от нее немеют пальцы и все ощущения притупляются, я не могу управлять своей памятью». Самое неприятное в страхе публичных выступлений в том, что, испытав это ощущение парализующей его силы однажды, человек продолжает испытывать его последующее воздействие.

Более того, для большинства исполнителей состояние нервного напряжения проявляется в виде ужасной, внезапной вспышки. В большом количестве случаев страх перед выступлением сочетается со стыдом, похожим на унизительное недомогание, такое, например, как проказа, которое обычное держится под строжайшим секретом.

Причина неправильного поведения считается личной неудачей и часто ведет к выводу, что такое поведение необходимо скрывать. Результатом является то, что большинство исполнителей придает своему внешнему виду лоск, пряча за этим наплывы страха. (Body and Mature Behaviour by M. Feldenkrais International Universities Press Inc., New York, 1949)

Конечно, когда исполнитель становится известным, ему легче признаваться в том, что он нервничает. Такие признания более характерны для артистов театра и балета. В целом все музыканты, даже знаменитые, склонны стыдиться этого.

Чувство страха происходит из глубоко укоренившейся неуверенности, как физической, так и психологической, которая и становятся впоследствии причиной множества проблем для большинства исполнителей.

Оснований для появления этих глубоко укоренившихся страхов множество, но основная причина страха в том, что очень мало скрипачей способны достичь удовлетворительного, не говоря уже об активном, чувства физической уверенности в себе во время исполнения. Дискомфорт от ноющей спины или рук возникает часто вместе с традиционными методами обучения игры на скрипке.

Причинами страха перед выступлением могут быть не только недостатки постановки, но и такие, казалось бы, не имеющие никакого отношения к игре на скрипке, обстоятельства, как неудобная обувь, скользкий воротник, большое количество зрителей в зале или, напротив, полупустой зал, сидящий в зале знакомый человек и многие другие.

Скрипач должен обратить особенное внимание на подушечки пальцев… срезание загрубевшей от мозолей кожи с помощью ножниц может стать причиной постоянных травм… данное раздражение может быть уменьшено, если использовать в качестве защиты подушечки пальца мягкий чехол, сделанный из лайки. Избавиться от частых и даже постоянных болей в мышцах можно либо с помощью лечения, либо с помощью массажа. Иногда причиной болей может стать миндалевидная железа. Не вызывает сомнений то, что при возникновении болей необходимо проконсультироваться с врачом. (The Art of Violin Playing, by Karl Flesh, New York, 1930)

Часто на самых первых уроках игры на скрипке остается незамеченным одно, казалось бы, незначительное обстоятельство. Ребенок жалуется на то, что ему неудобно прижимать подушечкой пальца струну. Из урока в урок происходит практически одно и то же – ребенок никак не может правильно ставить пальцы на струну, постоянно разворачивает ладонь и педагогу не сразу удается определить причину такого поведения. Да и часто, к сожалению, так и не удается. Дело в том, что ответственные родители состригают ноготь ребенка почти до самого «корня». В обычных условиях, когда нет необходимости прикасаться к струне, пальцы ребенка не ощущают дискомфорта. Но при прижатии к струне возникает это неприятное чувство, а иногда и просто болезненные ощущения. Необходимо провести беседу с родителями и постараться в дальнейшем следить за тем, чтобы пальцы были в «рабочем», комфортном для игры состоянии.

В случае, если данная причина остается не выявленной, могут возникнуть и в дальнейшем закрепиться такие недостатки постановки, как напряжение большого пальца левой руки, «захват» шейки скрипки, неподвижность кисти левой руки при переходах и др. Эту проблему также старается разрешить и Като Хавас в своей книге.

Попытки выучить какой-то пассаж, несмотря на физический дискомфорт, приводят к расстройствам или даже увечьям, которые, если их не предотвратить, могут стать причиной частичной остановки творческого роста даже у самых талантливых исполнителей. И если так называемый «поток общения» является самым естественным фактором для успешного выступления, то мало уверенности вселяет тот факт, что большинство исполнителей смогут продержаться хоть сколько-нибудь времени на сцене, скрывая свое душевное или физическое недомогание и не будучи способными «отдавать». Нет необходимости говорить о том, что некоторые исполнители (в зависимости от степени физической свободы и духовной дисциплины) способны частично или полностью совладать с дискомфортом во время исполнения. Но эти усилия над собой обычно единичны (происходят от случая к случаю) и слишком мало исполнителей могут на это полагаться.

Крейслер был одним из очень немногих скрипачей, которых мне довелось слышать, кто был способен создать не только магическую ауру от начала до конца представления, но кто казался полностью неподверженным страху публичных выступлений. Про Крейслера ходило очень много легенд, и до, и после его смерти, и одной из них была легенда о том, что он никогда не занимался… Тем не менее, я всегда с юмором относилась к его полной индифферентности к стрессам и напряжению на сцене, и что выглядело совершенно изумительно – так это его полная индифферентность к своему инструменту.

В 1937 году в Брюсселе молодой скрипач Давид Ойстрах принимал участие в конкурсе имени Изаи. Тогда он впервые услышал и увидел Фрица Крейслера – артиста, вызывавшего у него бесконечное восхищение. «Еще за несколько дней до концерта Крейслера, – писал Ойстрах из столицы Бельгии, – я слышал самые разноречивые мнения об этом выдающемся скрипаче современности. Некоторые высказывали соображения, что в связи с преклонным возрастом – Крейслеру 62 года – он утратил свой блеск, другие говорили, что это неверно… На меня игра Крейслера произвела незабываемое впечатление. В первую же минуту, при первых звуках его неповторимого смычка, я почувствовал всю необычайную силу и обаяние этого замечательного музыканта. Группа советских скрипачей имела возможность послушать Фрица Крейслера еще до концерта. Мы были приглашены на репетицию, которая состоялась во Дворце искусств днем 5 апреля. Крейслер производит исключительно благоприятное впечатление не только своей игрой, но и манерой обращения. Во время репетиции он часто посматривал на нас, молодых советских музыкантов, словно интересуясь впечатлением, которое производит его игра. Репетиция закончилась. Мы дружески беседуем с Крейслером. Он подробно расспрашивает нас о советской музыке, о Москве, о том, что мы играли на конкурсе. Крейслер заинтересовался, когда узнал, что Лиза Гилельс исполняла во время третьего тура конкурса концерт Паганини с оркестром. Оказывается, он написал недавно каденцию к сделанной им обработке концерта Паганини и тут же выразил желание познакомить нас с ней. Каденция еще не издана, а рукописного экземпляра у Крейслера не оказалось. Тогда он решил играть наизусть. Мы снова превратились в слух. Крейслер играл превосходно… Вечером мы опять слушали Крейслера. Концертный зал был переполнен. Никогда я не был свидетелем такого выдающегося успеха скрипача».

Раабен пишет «От французского искусства Крейслер заимствовал многие скрипичные приемы, в частности вибрато. Вибрации он придал чувственную пряность, не характерную для французов. Вибрато, применяемое не только в кантилене, но и в пассажах, стало одним из отличительных признаков его исполнительского стиля… Для скрипачей немецкой школы было характерно осторожное отношение к вибрации, которой они пользовались весьма умеренно. И то, что Крейслер стал окрашивать ею не только кантилену, но и подвижную фактуру, противоречило эстетическим канонам академического искусства XIX века.

По штриховым приемам и звукоизвлечению Крейслер отличался от всех скрипачей. Он играл удаленным от подставки смычком, ближе к грифу, короткими, но плотными штрихами; обильно пользовался портаменто, насыщая кантилену «акцентами-вздохами» или отделяя с помощью портаментирования один звук от другого мягкими цезурами. Акценты в правой руке часто сопровождались акцентами в левой – путем вибрационного «толчка». В результате создавалась терпкая, «чувственная» кантилена мягкого «матового» тембра».

Еще одну особенность творческой манеры скрипача отмечает К. Флеш «Во владении смычком Крейслер сознательно разошелся со своими современниками. До него существовал незыблемый принцип неизменно стремиться использовать всю длину смычка… Принцип этот вряд ли правилен, хотя бы потому, что техническое выполнение „грациозного“ и „изящного“ требует предельного ограничения длины смычка. Так или иначе, пример Крейслера показывает, что грациозность и интенсивность не связаны с использованием всего смычка. Он применял крайний верхний конец смычка только в исключительных случаях. Крейслер объяснял эту присущую ему особенность смычковой техники тем, что у него „слишком короткие руки“; в то же время использование нижней части смычка беспокоило его в связи с возможностью в этом случае испортить „эсы“ скрипки. Эта „экономия“ уравновешивалась характерным для него сильным нажимом смычка с акцентировкой, которая в свою очередь регулировалась чрезвычайно напряженной вибрацией».

Пеншерль так описывает свои впечатления от концерта австрийского скрипача «Крейслер показался мне колоссом. Он вызывал всегда экстраординарное впечатление мощи широким торсом, атлетической шеей метателя тяжестей, лицом с чертами достаточно примечательными, увенчанными густой шевелюрой, подстриженной ежиком. При лучшем рассмотрении теплота взгляда изменяла то, что по первому взгляду могло показаться суровым.

Пока оркестр играл вступление, он стоял как на карауле – руки по швам, скрипка почти у земли, зацепленная за завиток указательным пальцем левой руки. В момент вступления он поднимал ее, словно кокетничая, в самую последнюю секунду, чтобы поместить на плечо жестом, столь стремительным, что инструмент казался подхваченным подбородком и ключицей».

Крейслер отличался прекрасным чувством юмора. «Однажды, – рассказывает Эльман, – я спросил его какой из скрипачей, слышанных им, произвел на него самое сильное впечатление Крейслер ответил не задумываясь Венявский! Он со слезами на глазах тут же стал ярко описывать его игру, причем так, что и у Эльмана навернулись слезы. Вернувшись домой, Эльман заглянул в словарь Гроува и убедился, что Венявский умер, когда Крейслеру было всего 5 лет!»

Была ли его способность создавать непрекращающееся и настоящее волшебство причиной, делающей его недоступным для страхов публичных выступлений, либо отсутствие страхов позволяло ему совершать магию на сцене, является вопросом, который мне бы хотелось поднять позже в связи с венгерскими скрипачами-цыганами.

Лучшим примером иного вида уникальных физических способностей и духовной дисциплины был Хейфец. Многие люди, несмотря на восхищение этим исполнителем, считали его холодным человеком, также как и скрипачом. Тем не менее, если вы понимаете причину возникновения страха публичных выступлений, где и почему он возникает, вы понимаете, что холодность и абсолютная техническая свобода является следствием ничего иного как необычайной, сконцентрированной дисциплины, которая вовремя превращается в разновидность внешнего лоска. Это, конечно, также относится и к множеству скрипачей разного уровня.

Яша (Иосиф Робертович) Хейфец уже при жизни стал легендой, его называли императором скрипки. Крупнейший немецкий скрипач Карл Флеш писал о Хейфеце: «Он, бесспорно, представляет собой вершину современного развития нашего искусства. Прежде всего, достойна удивления его постоянная, ничем не скованная техническая оснащенность. Ему не нужно «разыгрываться». Пальцы и смычок действуют безотказно, словно машина, которая нажатием кнопки сразу же начинает работать во всю мощь. Тон Хейфеца благороден и чарующе красив, техническое мастерство не имеет изъянов… Граммофонные записи Хейфеца принадлежат к самым совершенным, так что слава о нем надолго переживет его…».

Имидж и амплуа звезды порой парадоксальным образом мешали современной Хейфецу публике считать его не только блестящим виртуозом, но и интересным интерпретатором. Об этом еще в 1934 году писал авторитетный советский педагог Израиль Ямпольский в рецензии на выступления артиста в России: «Видеть в Хейфеце лишь только виртуоза – значит не видеть главного. Скрипач, о широте творческих устремлений которого говорит предельное совершенство исполнения таких полярно противоположных по своей музыкальной природе произведений, как, например, концерты Вьетана и Брамса, не может быть причислен к разряду только блестящих скрипачей-виртуозов… Хейфеца надо уметь слушать». Хейфец модернизировал школу Ауэра, практически создав свое направление. Кроме того, благодаря сотрудничеству Хейфеца с ведущими американскими композиторами – Корнгольдом, Кастельнуово-Тедеско, Росой, Грюнбергом, Ваксманом и другими – в ХХ веке значительно расширился скрипичный репертуар. (Ярослав Седов, Gzt.ru)

В начале 1914 года, за несколько месяцев до начала Первой мировой войны, американский скрипач Альберт Сполдинг случайно встретил своего знаменитого коллегу Фрица Крейслера, находившегося в зените славы. Последний выглядел несколько подавленным и признался, что подумывает о завершении артистической карьеры. Американец был чрезвычайно удивлен, ведь Крейслер считался в ту пору первым скрипачом мира и еще не достиг и сорока лет. На вопрос, что побудило его к таким размышлениям, Крейслер рассказал, что недавно побывал в России и присутствовал на классном вечере Леопольда Ауэра в Петроградской консерватории. Среди многих талантливых ребятишек особенно поразил его тринадцатилетний мальчик – его игра показалась Крейслеру столь совершенной, что всем остальным скрипачам на этом фоне попросту больше нечего было делать.

Конечно, история эта, ставшая легендой, не лишена преувеличений, тем более что и Крейслер еще долго после этого радовал своих почитателей, и другие скрипачи разных поколений отнюдь не остались без работы. И все же чутье не обмануло великого артиста тот мальчик, которого звали Яша Хейфец, действительно вырос в несравненного артиста, по мнению многих, – крупнейшего в нашем столетии. (Дмитрий Самин. Сто великих музыкантов)

Существует интересная «изобличительная» статья про Хейфеца, написанная американским журналистом Роджером Канном (Roger Kahn) в тот период, когда он ушел со сцены, названная «Скрипка на полке» (Life Magazine, Oct.31, 1969). Среди прочего там было описание его игры с Израильским филармоническим оркестром, и, согласно этой статье, в тот момент, когда Хейфец направился к выходу на сцену, его домохозяйка, Татьяна, увидела его лицо, перекошенное от страха. Повинуясь какому-то импульсу, убежденная ортодоксальная верующая гречанка сжала руку Хейфеца и встряхнула ее. «Господь убережет тебя», заверила она. После триумфального исполнения последней части женщина, сидящая возле Татьяны в ложе, обняла ее, не зная, кто она, и заплакала под впечатлением от того прекрасного исполнения, которое она услышала. Это только подтверждает тот факт, что если способности сочетаются с намерением «отдавать» и являются довольно большими, в этом случае это может преодолеть все разрушительные моменты страха публичных выступлений. Но возможно ли всем скрипачам развить достаточные способности для хотя бы удовлетворительной возможности «отдавать» в то время как происходит борьба с аудиторией?

 

2. Симптомы страха публичных выступлений

Что такое страх?

Согласно материалам из Википедии, страх – внутреннее состояние, обусловленное грозящим реальным или предполагаемым бедствием. С точки зрения психологии, страх считается отрицательно окрашенным эмоциональным процессом. В теории дифференциальных эмоций К. Изарда страх отнесён к базовым эмоциям, то есть является врождённым эмоциональным процессом, с генетически заданным физиологическим компонентом, строго определённым мимическим проявлением и конкретным субъективным переживанием. Причинами страха считают реальную или воображаемую опасность. Страх мобилизует организм для реализации избегающего поведения, убегания.

Можно сказать с уверенностью, что никто не может играть перед аудиторией так же, как оставшись наедине в своих четырех стенах, будь то аудитория, состоящая из трех человек или из трех тысяч человек. И играет он либо намного лучше, либо намного хуже – увы, чаще конечно хуже.

Очень важно понять, что все мы, каждый человек, даже если он не артист, танцор, музыкант или скрипач, и имеет какую либо не связанную с выступлениями работу, все равно каким-то образом соприкасается со страхом. Согласно утверждениям психологов, страх не только живет в каждом человеке, он является очень необходимой составной частью психического становления.

Человек, закрепощенный или свободный, имеющий или не имеющий ограничений, подвержен страху. Страх является неизбежным сопровождающим парадоксом свободы и ограничений, в которые вовлечен человек. (The Nature and Destiny of Man, By Reinhold Niebuhr, Chas. Scribner and Sons, New York, 1941)

Дальнейшая необходимость преодолевать страх создает определенную движущую силу в человеке, которая в основном считается здоровой и хорошей. Только в случае, если у человека невроз, он не сможет преодолеть чувство страха.

Страх публичных выступлений – не что иное, как гиперболизированные признаки страха. Возвращаясь к Хейфецу, стоит отметить, что он мог всегда справляться с этим, так же как и многие другие музыканты с разным исполнительским уровнем. Но в большинстве случаев опустошение, к которому приводит страх публичных выступлений, беспощадно. Страх оставляет отпечаток пустоты, физической и духовной, не говоря уже об ужасном чувстве разочарования и неудовлетворенности артиста.

Никто не может в полной мере описать ужас того, что называется страхом. Хуже любой другой болезни является болезнь духа, потому что она коварна, иллюзорна и не вызывает жалости. (The Journals of Anais Nin, Peter Owen, London, 1966)

Почти пятьдесят лет прошло с того времени, как Фрейд обнаружил, что все эмоциональные и поведенческие расстройства происходят от центральной точки страха и мнение, что страх является динамическим центром невроза не получил подтверждения и по настоящее время.

Данный динамический центр невроза, проявляясь при страхе публичных выступлений, поражает человека в виде недомогания. Оно поражает все тело, хотя некоторые симптомы имеют свои индивидуальные особенности. Руки становятся либо холодными, как лед, несмотря даже на жаркий климат, или покрываются потом в ледяной от холода комнате. Кто-то либо зевает все время, а у кого-то так сухо во рту, что становится трудно глотать. Тошнота, неспособность съесть хоть что-нибудь, необходимость в том, чтобы принять успокоительное являются обычными и универсальными симптомами. Несмотря на это, состояние тревоги настолько велико и симптомы так разнообразны, что их невозможно подвести под одну линию, назвав причиной возникновения страха.

Многие выдающиеся музыканты, такие как, например, виолончелист Пабло Казальс, пианисты Артур Рубинштейн и Гленн Гульд, певец Дитрих Фишер-Дискау перед выходом на сцену постоянно испытывали сильный страх. Тенор Энрико Карузо до самого завершения карьеры также волновался перед выступлениями.

Боязнь публичных выступлений, или глоссофобия, выражается также в виде головных болей, отсутствия концентрации внимания, потери опоры или равновесия, избыточного напряжения мышц, ощущения «ватных ног», дрожи в руках, изменения ритма дыхания, повышения или понижения артериального давления, покраснение или побледнение кожных покровов, усиленное потоотделение, боли в животе, и др.

Причины делятся на три категории: физические, духовные и социальные. Но перед тем как пойти дальше, необходимо определиться с тем, что такое страх и тревога. /В нашем случае речь идет о тревоге как разновидности страха публичных выступлений/.

Основная разница между страхом и тревогой в том, что страх есть реакция на определенную опасность, в то время как тревога не имеет определения, не имеет объекта, неуловима. Специальные характеристики страха – это чувство неопределенности и беспомощности перед лицом опасности. (The Meaning of Anxiety, by Rollo May, The Ronald Press Company, New York, 1950)

Страх и тревога, по мнению одних авторов, имеют лишь количественные различия, а, по мнению других, отличаются принципиально, как по своим механизмам, так и по способу реализации. Например, психотерапевт М. Литвак считает, что «тревога – это эмоция, возникающая при общей оценке ситуации, как неблагоприятной. Если источник тревоги ликвидировать не по силам, тревога переходит в страх. Таким образом, страх – это результат тревоги и мышления». (М. Е. Литвак, Если хочешь быть счастливым, 1995)

Известный физиолог И. П. Павлов считал страх проявлением естественного рефлекса, пассивно-оборонительной реакцией с лёгким торможением коры больших полушарий. Страх основан на инстинкте самосохранения, имеет защитный характер и сопровождается определёнными изменениями нервной высшей деятельности, отражается на частоте пульса и дыхания, показателях артериального давления, выделении желудочного сока. В самом общем виде эмоция страха возникает в ответ на действие угрожающего стимула.

Условно различия между тревогой и страхом можно представить следующим образом:

1) тревога – сигнал опасности, а страх – ответ на нее;

2) тревога – скорее предчувствие, а страх – чувство опасности;

3) тревога обладает в большей степени возбуждающим, а страх – тормозящим воздействием на психику. Тревога более характерна для лиц с холерическим, страх – флегматическим темпераментом;

4) стимулы тревоги имеют более общий, неопределенный и абстрактный характер, страх – более определенный и конкретный, образуя психологически замкнутое пространство;

5) тревога как ожидание опасности проецирована в будущее, страх как воспоминание об опасности имеет своим источником главным образом прошлый травмирующий опыт;

6) несмотря на свою неопределенность, тревога в большей степени рациональный (когнитивный), а страх – эмоциональный, иррациональный феномен. Соответственно, тревога скорее левополушарный, а страх – правополушарный феномен;

7) тревога – социально, а страх – инстинктивно обусловленные формы психического реагирования при наличии угрозы.

Опасность, в случае с сольным выступлением, это и есть само сольное выступление. Исполнитель боится выйти на сцену и увидеть публику, потому что он испытывает чувство беспомощности и неопределенности (тревоги) в том, как будут оценены его исполнительские способности. Будет ли он играть хорошо? Будет ли выступление успешным или провалится? Эти ощущения пронзительного страха и тревоги сопровождают особенно тех солистов, которые играют на таком важном для них событии – первом концерте, дебюте. В случае с оркестровыми исполнителями, артистами камерных ансамблей или оперными певцами, тревога кажется не такой невыносимой, в связи с тем, что специфика выступлений носит некоторый командный характер, и опасность остановиться во время выступления выражена не так ярко… Чем сильнее страх ожидания результата данного выступления, тем ужасней чувство надвигающейся тревоги, со всеми ее разрушительными воздействиями на тело и дух.

Можно понять природу тревоги, если мы зададимся вопросом, против чего направлена угроза, порождающая тревогу. Угроза чему-то, что является «сутью или сущностью» личности. Тревога является предчувствием опасности, вызванной угрозой по отношению к чему-то важному, тому, что человек считает необходимым для существования собственной личности. (The Meaning of Anxiety, by Rollo May, The Ronald Press Company, New York, 1950)

В случае с исполнителем-солистом, угроза направлена на его «успех», вокруг которого вращается вся его жизнь.

У скрипачей тревога по поводу «успеха» имеет тенденцию приобретать поистине гиперболизированные формы по сравнению с другими исполнителями. Технологические проблемы существуют даже при отсутствии публики: подрагивающая правая рука во время медленного движения смычка; неточные смены в верхних позициях; хватание грифа левой рукой при игре быстрых пассажей; медленная вибрация; двойные ноты, трели и интонация, все это лишь небольшая часть постоянно присутствующих сложностей.

Например, я обнаружила после занятий с сотнями исполнителей, что наиболее глубоко спрятанным, общим и кажущимся каким-то постыдным страхом считается боязнь упустить скрипку. Фактически, я обнаружила, что именно эта проблема является источником других проблем и, конечно, является специфической для скрипачей и альтистов.

Интересен тот факт, как много разочарованных скрипачей переходят на альт как источник последней надежды, полагая, что альт намного легче держать. Но это, конечно, далеко от истины. И более того, проблемы только возрастают, так как размеры альта больше. Иначе говоря, почему не существует выдающихся солистов, играющих на альте, за исключением одного-двух международных имен? И почему нет более литературы, написанной для альта? Это великолепный инструмент с великолепным звуком. Но технические сложности, включающие в себя страх того, что инструмент упадет, если его крепко не держать (особенно при переходах в высокие позиции) значительно преувеличены.

Нет сомнений, что и скрипачи и альтисты становятся раздражительными и несчастными за несколько дней до пугающего их события – прослушивания или экзамена.

К тому же не вызывает удивления, что они вынуждены брать в руки свои скрипки и «исполнять», особенно если их просят поиграть для тетушки Мэй, доказывая свою отвагу. Демонстрировать нестерпимый страх перед выходом на сцену в этом случае совершенно невозможно.

Данные страхи строятся на недостаточно сбалансированных физических движениях и достаточны для того, чтобы бросить тень на жизнь многих скрипачей. И даже если техническая оснащенность исполнителя настолько естественна и свободна, что у него нет причин для боязни, существует другой, глубоко укоренившийся страх, настолько сильный, что способен затмить все другие ценные качества технической подготовки. Он происходит от неосознанного страха «если я не буду делать это хорошо, никто меня не будет любить». Истоки этого находятся в раннем детстве, когда все существование человека вращается вокруг стремления к тому, чтобы его любили. Этот разрушительный страх особенно превалирует у очень сильно, не по годам развитых детей, и это одна из основных причин появления страхов в их дальнейшей жизни.

Типичным у детей младшего школьного возраста является страх «быть не тем» – не соответствовать общепринятым нормам, ожиданиям со стороны значимых для них лиц. Это страх сделать что-то не так, как нужно, не то, что следует – страх ошибки, неудачи, поражения, своей несостоятельности в представлении окружающих. С одной стороны, это и страх быть не тем, кто получает признание, одобрение, кто соответствует групповым стандартам – страх порицания, осуждения и наказания, потери расположения других и тем самым страх социальной изоляции. В подобной мотивации страха «быть не тем» нетрудно увидеть отголоски страха «быть никем», то есть не значить, не представлять, быть «пустым местом», «имяреком». (Захаров А. И. Происхождение детских неврозов и психотерапия)

Очень много зависит от родителей начинающего исполнителя. Путь на сцену – долгий и сложный. Многие родители, отправляясь с ребенком в этот путь, даже не подозревают, сколько испытаний их ждет. Организация ежедневных занятий, поездки на концерты, конкурсы, и при этом надо успевать получить хорошее образование в школе. Не каждый родитель с этим может справиться успешно.

Особую роль играет отношение родителей к так называемым «поражениям» ребенка, например, неудачное выступление очень часто становится настоящим испытанием для родителей. Много раз приходилось видеть, как после неудачного выступления юного музыканта его родители менялись в лице, очень сильно расстраивались и ребенок сразу после выступления получал огромную порцию негативных эмоций. А ведь именно оценка родителей для маленького музыканта является самой важной оценкой проделанной работы. Поэтому роль родителей в становлении артиста трудно переоценить.

 

3. Взаимосвязь исполнителя с публикой

Если бы скрипачей со студенческих лет поощряли и, действительно, считали артистами, относились к ним как к творческим личностям, можно было бы избежать множества разрушительных моментов страхов публичных выступлений с самого начала.

Большинство из нас согласны с тем, что отличает артиста от остального человечества – артист наделен наивысшей степенью чувствительности, сознанием и воображением и значимость каждого артиста зависит целиком от уровня его способностей, от его умения донести до соплеменников это высочайшее понимание, будь оно видимым или слышимым.

Идея о «бесконечном человеческом потенциале» произошла из греческой мифологии – «богоподобные люди и человекоподобные боги». Или в соответствии с христианской концепцией – «Мы созданы по образу и подобию Бога». Каждый человек имеет Божью искру, говорит Эмерсон, вопрос только в том, как развить это в горящий факел. И кто лучше художника (артиста) может быть в состоянии нести свое человеческое «я» над ежедневным существованием и утвердиться в своем божественном предназначении? Будь то Рембрандт или Пикассо, Бетховен или Барток, сила взаимодействия такова, что она воздействует на множество людей в течение сотен лет.

То же самое можно сказать и про исполнителей, особенно сейчас, когда запись выступления можно сохранить для потомства. Очень часто исполнитель видит среди слушателей уставшие, грустные, иногда испуганные лица людей, однако, сталкиваясь с этими же людьми после выступления, видит этих же людей с горящими глазами и красивыми улыбающимися лицами. Нет сомнений, что произошло замечательное перевоплощение. Состоялось «общение».

Вопрос в том, почему данный феномен случается так редко? Что происходит с большинством замечательных исполнителей? Что происходит со многими теми, кто подает блестящие надежды? Почему большинства выпускников замечательных школ и замечательных мастеров нет среди блестящих знаменитостей? В самом деле, почему в каждом поколении можно сосчитать по пальцам замечательных исполнителей из тех, кто подавал вначале такие большие надежды? «Увы», – писал Лист в своей книге «Цыгане в музыке» (William Reeves, London, 1926), выражая недовольство возросшим стремлением к излишнему увлечению техникой, или механической виртуозности, в концертном мире, вместо стремления к полноте художественного исполнения… «которое не является благоприобретенной силой, так как это можно достичь с помощью провидения (божьего промысла)».

Проблема в том, что из-за стремления к «успеху» с раннего детства «провидение» или «божий промысел» уже не приносит чувство полного удовлетворения. Позитивная сторона музицирования, всепоглощающее стремление к общению, окруженные возрастающими техническими сложностями, экзаменами, международными конкурсами вскоре превращаются в беспокойства и страхи. «Понравлюсь ли я публике?» «Возьмет ли меня в свой класс знаменитый музыкант?» «Получу ли я первое место и благодаря этому сразу стану известным?» Почти неизбежным является то, что ко времени взросления студента важность его постоянной оценки самого себя становится главным фактором, влияющим на его карьеру – и останавливает его от достижения потенциального «божьего промысла».

Весь концертный мир настолько пропитан бесконечным самовозвышением и соревнующимися между собой школами, что это довольно сильно влияет на публику. Мы все знаем, что публика из поколения в поколение настроена критиковать и судить намного больше, чем наслаждаться. Хейфец лично был убежден, что на каждом выступлении, которое он давал, две тысячи девятьсот девяносто человек из трех тысяч приходили услышать то, как он возьмет неправильную ноту.

Итак, если артисту не мешает страх публичных выступлений, чаще всего его стремление к взаимодействию с публикой блокируется самой же аудиторией. Для того чтобы почувствовать действительное удовлетворение по обе стороны занавеса, его стремление «отдавать» должно быть встречено стремлением «получать» со стороны аудитории. Иногда артист вынужден половину времени своего выступления потратить на то, чтобы суметь сломать традиционный барьер между собой и своими слушателями. И если к тому же случится так, что на него нахлынет даже небольшая часть разрушительных симптомов страхов публичных выступлений, ему покажется удачей то, что он доиграл до конца все ноты без больших срывов.

Лист, конечно, был прав. Артистами, как поэтами, рождаются, не становятся. Но правдой является также и то, что физическая и умственная блокада может ослабить артистические порывы (импульсы), тождественные тем, которые возникали у Ойстраха и Менухина, до такой степени, что спустя какое-то время они могут стать полностью атрофированными (могут полностью исчезнуть).

Поэтому работа заключается в том, чтобы создать сеть каналов, посредством которых исполнитель сможет передавать поток информации в процессе общения, несмотря на сложности, окружающие его. Естественно, потенциал каждого варьируется в огромных пределах. Но этот потенциал есть у каждого.

 

1. Боязнь уронить скрипку

2. Боязнь появления дрожи в правой руке

3. Боязнь фальшивой игры

4. Боязнь высоких позиций и переходов

 

1. Боязнь уронить скрипку

Причины

1. Прочно укоренившееся ощущение пропасти под инструментом.

2. Чрезмерное давление головы на подбородник.

3. Слишком сильный поворот левой руки внутрь.

Способы устранения

1. Нахождение положения инструмента, при котором возможны различные движения и балансировка наряду с введением элементов ритмической пульсации и пения.

2. Нахождение различий между живым весом и мертвым весом.

3. Устранение «держания» скрипки.

Боязнь уронить скрипку настолько универсальна среди скрипачей, что существует множество подтверждений иногда даже в самых неожиданных местах. Например, в программке одного из концертов Даниэля Баренбойма говорилось о том, что он начал свою музыкальную карьеру в возрасте трех лет. Тогда он начал учиться играть на скрипке и когда однажды, в возрасте четырех лет, узнал, что у рояля есть три ноги, которые его поддерживают, он моментально передумал играть на скрипке и никогда больше об этом не жалел.

Большинство из нас знает, исходя из ежедневного опыта, что если у нас появляется тревога по какому-либо поводу, то возникает напряжение во всем теле. И сейчас для многих скрипачей одна только мысль о том, что нужно брать скрипку, достаточна для того, чтобы создать зажим по всему телу, включая колени. И старая присказка «он сковал себя» подходит больше к игре на скрипке, чем к какой-либо иной деятельности. Особенно если держание скрипки напрямую связано с постановкой. Фактически, это одно и то же.

Поэтому первым шагом к избавлению от всех возможных мышечных напряжений является постановка, включающая в себя собственно движения тела и баланс (в форме органической ритмической пульсации) в таком виде, чтобы даже не возникало мысли о том, что приходится «держать» скрипку.

Важно отметить, что органический ритмический пульс с его коммуникативной способностью является именно сутью музыки и должен исходить в первую очередь от тела. Но также важно понять, что у нас, скрипачей (в связи с напряжениями, возникающими на основе «держания» скрипки), ритмический пульс возникает не тогда, когда мы просто захотим этого. Мы должны научиться делать его до тех пор, пока он не будет доведен до автоматизма и не превратится в самостоятельный процесс.

Боязнь упустить скрипку проявляется с первых уроков. Бывает, что маленькие исполнители роняют скрипку и на уроках, и дома. Конечно, на уроке такое происходит крайне редко, так как педагог постоянно следит за постановкой рук и помогает ученику. Дома дети могут уронить скрипку, и поэтому данное обстоятельство становится причиной возникновения страха того, что этот неудачный опыт может повториться. И даже если ребенок никогда не ронял скрипку, он все равно боится этого, чаще даже неосознанно. Для того чтобы с первых же занятий дать маленькому скрипачу почувствовать себя уверенно держащим скрипку, полезно с первых же уроков показать ему, что скрипку вовсе не нужно «держать». Попросите ребенка стать ровно, слегка расставив ноги. После этого предложите ему посмотреть налево, совершая поворот головы, при этом желательно указывать конкретное направление. Например: «посмотри на маму» (мама как раз сидит слева от ребенка), затем – «посмотри в окошко» (окно справа). Так можно сделать два-три раза. После того, как ученик несколько раз совершенно свободно повернет голову, установите ему на плечо скрипку в тот момент, когда он смотрит направо. Затем повторите с ним упражнение. Скрипку при этом придерживайте рукой. После повторения нескольких поворотов, когда голова ребенка окажется слева, предложите ему слегка наклонить голову к скрипке и отведите свою руку в сторону. Ребенок в этот момент совсем не готов «прижимать» головой скрипку. Голова и шея совершенно свободны и вам следует акцентировать внимание ребенка на том, что скрипка не падает, она держится только за счет поворота и легкого наклона головы. Можно периодически возвращаться к этому упражнению, так как мышечная память ребенка развита недостаточно.

Конечно, существует много способов, помогающих избежать «держания» скрипки. Одним из них пользовались еще в старину – скрипку попросту привязывали небольшим шарфом к шее.

 

2. Боязнь появления дрожи в правой руке

Причины

1. Блокада ритмической пульсации из-за чрезмерного захватывания смычка.

2. Жесткие пальцы и неподвижный большой палец правой руки из-за вертикального давления на трость.

3. Чрезмерные движения кисти по причине зажатого локтя.

4. Односторонний взгляд на движение смычка вверх-вниз.

Способы устранения

1. Ритмический импульс движений «к себе – от себя», или «изнутри-наружу», избегая «держания» смычка как такового.

2. Избегать давления пальцев на трость, балансируя большим пальцем.

3. Перенос начала возникновения движения смычка в район плеча.

4. Идея волнообразных линий в движении смычка.

Основная причина этого ужасного недостатка – страха публичных выступлений – лежит в сложности нейромышечных движений, связанных с игрой на скрипке. Наблюдая за начинающими скрипачами, пытающимися совладать с инструментом, не перестаешь удивляться, существует ли на свете другой вид деятельности, включающий в себя такое количество координационных проблем. И у скольких исполнителей есть желание или время для того, чтобы посвятить свою жизнь изучению нейрофизиологии, кинезиологии и биомеханических моторных явлений, не говоря уже о психическом поведении, для того чтобы научиться играть на скрипке? Но даже если кто-либо и посвятит всю свою жизнь изучению всего этого, было очень сложно достигнуть полной координации (ту, что необходима при игре на скрипке), исходя из свода научных положений. Нервная система состоит из таких чудесным образом замысловатых сочетаний и определенных взаимодействий, что не существует ни одного действия, которое не могло бы привести в движение несметное число мгновенных реакций во всем теле.

Взаимодействие разума и тела до сих пор остается загадкой в научном мире, однако постоянно происходят все новые и новые открытия. Например, глава «Музыка и Нервная система» в книге Теренс МакЛафлин «Музыка и Общение» (Faber and Faber, London, 1970) содержит в себе много полезной информации. Один только фактор абсолютного совершенства нашего человеческого механизма может убедить нас в возможности совершенно полной свободы координации при игре на скрипке. И вот где цыгане находятся на голову выше нас – в их умении полагаться на интуицию, на инстинктивные и естественные движения в сочетании с концепцией «пусть это случится».

Надежда на инстинкт, на «пусть это случится», присуща всем нам, но только если движения относятся к обычным, повседневным действиям, таким как ходьба пешком, бег, письмо, печатание текста и др. Например, мы принимаем как должное то, что движения, которые относятся к ежедневным действиям, всегда управляются внутренними и наружными импульсами, источник которых заключен прямо в центре нашего тела. Мы бы посчитали очень странным то, что кто-то бросил бы мяч при помощи пальцев, в то время как кисть и рука направились бы назад через плечо, в противоположную сторону, к источнику энергии тела. При этом нам вовсе не кажется странным то обстоятельство, когда смычок опускают и поднимают при помощи пальцев и запястья, в то время как рука находится позади.

Принятие того факта, что возникновение энергии при игре на скрипке проявляется в ритмической пульсации и направлено «изнутри-наружу», является одним из наиболее важных факторов по устранению страха публичных выступлений в целом, и помогает предотвратить появление дрожи в правой руке в частности.

Однако,…опыт показал, что сама идея «держания» смычка (так же, как и «держания» скрипки) достаточна для того, чтобы в пальцах появилось напряжение. Следовательно, исходя из того, что не существует такого выражения, как «держание» ребенка, собаки, чемодана, подноса, и т. п., целесообразно вообще отойти от понятия «держания» смычка как такового.

Боязнь отрывистых прыгающих штрихов и свистящих и скрипящих звуков известны всем нам, и беспокойство удержать трость пальцами (в отчаянной попытке контролировать взмахи) является общим явлением, особенно очевидным в случае с начинающими. Отсюда эффект «держания» смычка, или «захвата». И тогда единственный способ избавиться от напряжения пальцев (и, вместе с этим, освободиться от держания или захвата) это установить достаточный баланс большого пальца, который находится под тростью. В соответствии с основными правилами баланса, это может быть достигнуто только при условии, если большой палец будет находиться в своем естественном положении.

Если большой палец находится в своем естественном согнутом положении (как при держании карандаша), кончик пальца должен быть под тростью, в то время как его согнутая часть (примерно где-то между ногтем и суставом) будет притрагиваться к основанию колодки или к волосу, что зависит от размера пальца. Этот двойной контакт является наиболее важным, так как большой палец является единственным пальцем, который соприкасается и с тростью и с волосом смычка, а именно с верхней и нижней частью смычка, таким образом, способен создавать связь с упругим самовоспроизводящимся балансом между рукой и смычком. Однако очень важно убедиться, что именно волос (или основание колодки) опирается на большой палец, а не большой палец упирается в волос или основание колодки. Это связано с тем, что если большой палец упирается в волос (или основание колодки), мышцы пальца будут напряженными и жесткими, но в случае, когда волос (или основание колодки) опирается на большой палец, мышцы большого пальца останутся мягкими и упругими. Установив удовлетворительный двойной контакт между большим пальцем и смычком, убедитесь, что подушечки четырех пальцев не прикасаются к трости и слегка повернуты к ногтевым суставам, – так, чтобы кончики пальцев не могли захватывать трость при всем их желании.

Во время игры короткими штрихами, (в связи с тем, что приходится продолжительное время удерживать баланс при смене направления движения смычка) пальцы остаются на трости в легком ненапряженном состоянии, являясь естественным обратным балансом для большого пальца. Но это существенно необходимо для кончиков пальцев, слегка согнутых ногтевым суставом вниз и не касающихся смычка.

Во многих случаях (преследуя цель ослабить захват пальцев) существует тенденция поднимать вверх второй и третий пальцы над тростью во время движений смычка. Но данный способ держания смычка приводит лишь к компенсирующему давлению указательного пальца и мизинца.

Итак, наиболее важными пунктами во время исполнения штрихов являются:

1. Двойной контакт большого пальца со смычком;

2. Легкое ненапряженное положение пальцев на трости, в то время как кончики пальцев не прикасаются к колодке и слегка согнуты в суставах.

 

3. Боязнь фальшивой интонации

 

Причины

1. Недостаток красивой вибрации с обертонами в связи с полной иммобилизацией (неподвижностью).

2. Напряжение в запястье по причине чрезмерного поворота руки влево.

3. Жесткость в пальцах из-за одновременных усилий поставить палец на ноту и одновременно производить колебательные движения вибрато.

4.Фиксированное положение большого пальца из-за слишком большого противодавления пальцам на струне.

5. Жесткость в руке по причине вытянутого мизинца.

Способы устранения

1. Понимание того, что извлечение звука и интонирование – это одно и то же.

2. «Дающее» положение руки.

3. Движение пальца, похожее на боковое скольжение, при котором легкое прикосновение создает естественное, самопроизвольное вибрато.

4. Мобильный баланс большого пальца.

5. Устранение вытягивания мизинца при помощи устранения действия мизинца как такового.

6. Тренировка слуха как часть ежедневных занятий.

Эта конкретная боязнь очень тесно связана с извлечением звука и вибрато, то есть, с качеством воспроизводимого звука. И, фактически, существует множество способов борьбы с этим. Потому что если художник выражает себя при помощи линий и цвета, а писатель с помощью слов и выражений, музыкант выражает себя звуком. Но в то время как природа рисунка или письма такова, что идеи и эмоции могут быть зафиксированы навсегда на холсте и бумаге, природа звука скоротечна, подвижна и всегда сиюминутна. Даже современные механизмы, такие, как проигрыватели и устройства записи не в состоянии навсегда зафиксировать звук.

Мы все знаем, что музыкальный звук является результатом сочетаний большого количества частот, звуковых волн и обертонов (A New Approach to Violin Playing, стр. 26, 27, 28). Но для того чтобы упростить научные термины и большее внимание уделить рукам, достаточно отметить здесь, что у звука есть две главные составные – движение и воздух. Исследования данных положений были проведены на заре семнадцатого столетия Отто фон Ге́рике, который изобрел воздушный насос. И Роберт Бойль сделал позже вывод, что «есть или нет в звуке только лишь воздух, это, по крайней мере, основной принцип возникновения звука».

Не всегда понимают, что извлечение звука и интонация являются одним и тем же.

Вы заметите, насколько богаче становится звук абсолютно чисто взятой ноты. Нота, которая взята на бесконечно малую долю ниже или выше теряет этот богатый, восхитительный звук, который может дать только чистая нота. (Beauty of Tone in String Playing, by Lionel Tertis, Oxford University Press, 1938.)

То обстоятельство, что физическая неспособность найти правильное положение пальца для воспроизведения чистой интонации является результатом того, что слух, в конце концов, прекращает свои корректирующие требования. Он просто отказывается слышать. И интонация становится основным страхом, который присоединяется к ряду других страхов, которые относятся к той группе страхов, когда исполнителю кажется, что данный вид техники выше его возможностей, то есть недосягаем. А в действительности, именно эта боязнь (как и многие другие при игре на скрипке) не более чем не реализованная до сих пор физическая блокада (препятствие).

Вопрос «Я чисто играю?» является часто высказываемым жалобным возгласом, даже среди исполнителей с хорошо и правильно развитым чувством звуковысотности, которые не имеют трудностей с определением фальшивой интонации у других.

Многие исполнители пытаются избавиться от ощущения чрезмерной зажатости слишком широкой вибрацией (см. A New Approach to Violin Playing, стр. 10, 12). Но эта уловка заставляет пальцы давить на струну еще больше.

Важно отметить, что данная конкретная боязнь «Я чисто играю?» становится более острой при увеличении технических сложностей.

Иван Галамян в своей превосходной книге «Принципы игры на скрипке и обучении» (Principles of Violin Plating and Teaching, Faber and Faber, London, 1964) очень точно заметил, что зажатость большого пальца «одна из наиболее частых и наиболее серьезных ошибок» и что она влечет за собой большую часть других факторов, которые зажимают левую руку.

 

(А) Четвертый палец

Особенное внимание следует уделить четвертому пальцу, который, как мне кажется, является одним из главных препятствий в игре на скрипке во всем мире. (см. A New Approach to Violin Playing, стр. 32 and The Twelve Lesson Course, стр. 52—53). Со времени публикации моих книг я работала с исполнителями со всех уголков мира, у которых основной причиной тревог, относящихся к страхам публичных выступлений, была деятельность четвертого пальца. В некоторых случаях во время выступления палец становился настолько неспособным на такие действия, как игра быстрых пассажей, двойных нот и трелей, что вопрос об интонации не мог даже возникнуть. И это несмотря на усердные ежедневные занятия.

Я снова и снова обнаруживаю, что большинство скрипачей настолько привыкли к постоянных стрессам и напряжению (как телесным, так и моральным), что у них даже не возникает мысли, что может быть (и в самом деле должно быть) по-другому. Это относится к большинству исполнителей, являются они профессионалами или нет. Большая часть скрипачей настолько озабочена тем, чтобы справиться, так или иначе, с исполнением во время занятий, что, несмотря на возрастающие симптомы зажатости и усталости, они продолжают налегать на занятия, совершенно не в состоянии принять какие-либо средства к избавлению от данных симптомов. Они продолжают упорствовать в таких занятиях до полного краха – разновидности кратковременного цикла нервной системы, которая заставляет их остановиться; и затем лишь продолжать снова и снова с теми же стрессами и напряжениями, как и до этого.

 

4. Страх высоких позиций и переходов

 

Причины

1. Беспокойство о «держании» скрипки.

2. Усиление давления пальцев с увеличивающимся противоположным давлением большого пальца.

3. Жесткость в распластанном положении руки, давящей на край скрипки.

4. Недостаточность знаний о высоких позициях.

5. Беспокойство, относящееся к длине грифа из-за близкого расположения глаз.

Способы устранения

1. Осознание того, что не существует понятия «держания» скрипки как такового.

2. Продольное скольжение пальца с поднятым, наклоненным назад основным суставом. Покачивающееся движение большого пальца.

3. «Шелково-атласное» состояние руки, когда она находится на краю скрипки.

4. Понимание эффекта оптической иллюзии по отношению к длине грифа, с осознанием боязни, вызванной точкой фокуса глаз.

Боязнь высоких позиций и переходов является одним из наиболее глубоко укоренившихся страхов публичных выступлений. Он воплощает все страхи, которые только что обсуждались, такие, как падение скрипки, неточная интонация, двойные ноты, быстрые пассажи, действия четвертого пальца и т. д. Боязнь высоких позиций – итог всего этого.

Причины этого страха разнообразны. Во-первых, мы все знаем (но вероятно не всегда осознаем) что чем выше позиция, тем больше расстояние между грифом и струной, и тем больше опасности в прекращении звучания ноты из-за увеличения силы нажима пальца. Это в свою очередь вызывает необходимость увеличения давления большого пальца с противоположной стороны грифа, там, где он достигает корпуса скрипки. Неизбежным результатом этого является распластанная, жесткая рука.

И это еще не все. Все увеличивающееся давление пальцев и противоположное давление большого пальца становятся причиной возникновения в равной степени увеличивающегося давления головы и противоположного давления плеча. Это похоже на то, как если бы мы попытались удержать косточку апельсина между указательным и большим пальцами в вертикальной позиции. Чем больше вы пытаетесь «удержать ее» при помощи давления пальцев, тем больше она выскальзывает из них. С другой стороны, чем легче прикосновение пальцев на косточку, тем легче ее удерживать.

 

(А) Высокие позиции

Проблема заключается в том, что чем больше мы пытаемся помочь себе в высоких позиция, «повисая» на инструменте, тем менее надежно мы себя чувствуем. Страх «выхода» в высокие позиции в какой-то мере может победить, но это совершенно иной страх, чем тот, который возникает при обратном движении «вниз» из высоких позиций. Когда мы выходим в верхние позиции, направление движения руки направлено к корпусу скрипки, рука при этом как бы «складывается». А возможность прислониться к боковой стороне инструмента предоставляет (для некоторых людей, во всяком случае) некоторое ощущение уверенности. Но одна только мысль о спуске в нижние позиции, особенно о переходе вниз во вторую позицию (когда кисть и рука идут «от» корпуса скрипки) является причиной огромного страха для многих исполнителей. Излишне говорить, что чем больше зажата рука, чем больше нежелание делать переход.

Мы все знаем о том, что не нужно быть зажатым. Мы все бы хотели, чтобы левая рука была подвижной, легкой и чуткой, легко летающей вверх и вниз по скрипке. Но мы также знаем, увы, что рука чаще, чем нам бы хотелось, отказывается подчиняться.

Проблема кроется в третьей позиции, потому что в этой позиции шейка скрипки доходит до корпуса, в нижней части изгиба грифа, что является двойным утолщением данной точки инструмента. В то же самое время, в третьей позиции мышцы кисти и большого пальца прикасаются к корпусу инструмента. (Я говорю о большинстве людей, конечно же, существуют исключения). И как мы видим, одно из самых больших несоответствий при игре на скрипке является то, что желанный, светлый звук должен быть извлечен из инструмента, сделанного из дерева при помощи в некоторой степени болезненных ощущений. Наши тактильные ощущения откликаются на тип плотности любой поверхности, в связи с чем существует постоянный (хотя и всего лишь подсознательный) конфликт у исполнителя между его внутренними намерениями и реальными ощущениями.

В первых двух позициях вы имеете дело только с шейкой и грифом, и колебания вибрато (каким бы неудовлетворительным оно ни было), по меньшей мере, являются возможными. Но далее, с третьей позиции, когда рука начинает прикасаться к корпусу скрипки – тактильные ощущения большого пальца и запястья быстро реагируют на внезапное соприкосновение с деревом и, в результате, зажимаются. А еще большей реальностью является то, что становится еще сложнее добиться какой-то вибрации, не говоря уже о переходах.

Фактически, многие исполнители настолько «приклеиваются» к инструменту в третьей позиции, что их руки неспособны преодолеть кажущуюся труднопреодолимой крепость в виде бокового края скрипки. Я обнаружила, что в зачаточном виде эта проблема существует также даже среди очень хороших скрипачей, хотя они сами, может быть, не сознают истинную причину их страха.

Итак, перед тем как мы будем дальше говорить о высоких позициях, первостепенной необходимостью является то, как найти способ играть в третьей позиции, что не только станет гарантией освобождения от зажатости, но и предохранит от зажимов с самого начала. Как мы знаем, непринужденное, свободное движение всего тела является жизненно необходимым условием музыкальной коммуникации…

 

(B) Переходы

Как только удается добиться того, чтобы во всех позициях рука была гибкой, пальцы свободные, прикосновения точные, переходы перестают быть проблемой для большинства исполнителей. Но для тех исполнителей, для которых переходы представляют основную причину для беспокойств, рекомендуется воспользоваться следующими советами и упражнениями. Они помогли многим людям.

Первым шагом является осознание того, что кажущаяся бесконечной длина грифа («Словно настоящая автострада», заметил один скрипач) является только оптической иллюзией. В действительности же гриф – это даже не половина того расстояния, которое представляется со стороны исполнителя, который смотрит на гриф во время игры. Поэтому для того, чтобы заметить разницу между оптической иллюзией и реальностью, вначале поместите скрипку в положение, как при игре, посмотрите вниз на гриф (см. рисунок 1) и осознанно заметьте, какова, как вам кажется, его длина.

Рисунок 1

Затем положите скрипку на фортепиано или на стол. Поместите указательные пальцы на оба конца грифа (см. рисунок 2).

Рисунок 2

Отведите руки, сохраняя при этом замеченное расстояние. Отметьте, насколько смехотворно мало расстояние на самом деле. На скрипке длина грифа составляет расстояние не более одной октавы на фортепиано, даже на альте оно не более чем расстояние между 14 нотами на фортепиано. Вид сбоку и сравнительное определение размера грифа приведут к гораздо более эффективному освобождению от страха перед переходами чем если бы это было сделано при помощи замеров мерной лентой (рулеткой).

Тем не менее, оптическая иллюзия удлиненного грифа только частично отвечает за боязнь переходов. Другая часть заключается в том, что движение пальцев также зависит от фокусировки наших глаз. Не существует инструмента, насколько я знаю, где глаза так близко связаны с движением кончиков пальцев, как это происходит на скрипке. Следовательно, (вероятно даже без осознанного представления об этом) исполнитель склонен полагаться больше на свои глаза, чем на свои уши, а переходы становятся разновидностью вертикальных скачущих движений с одного кончика пальца до другого на кажущимся бесконечным грифом.

По многим причинам особое внимание к зрительному восприятию грифа настолько мешает слуховому восприятию, что исполнитель становится не в состоянии играть с закрытыми глазами. Он так привыкает полагаться на то, что он видит, что не может полагаться на то, что слышит – прекращая при этом полностью использовать возможности внутреннего слуха.

Это особенно очевидно тогда, когда, после нескольких просьб закрыть глаза, исполнитель отвечает убежденно и зачастую возмущенно, утверждая, что «мои глаза закрыты», в то время как его глаза не только широко открыты, но и, совершенно очевидно для зрителя, полны тревожных сигналов.

Этот тип работы особенно полезен на мастер-классах или демонстрационных лекциях, потому что исполнителю легче поверить от двадцати до двухсот очевидцам, что его глаза открыты, в то время как он сам думает, что они закрыты, чем поверить одному человеку, своему учителю. В таких случаях исполнителю советуется завязать шарф на глаза и затем попробовать снова сыграть пассаж. Абсолютно неизбежно то, что во время того, как уши могут действовать без отвлекающих факторов, переходы станут намного аккуратнее и почти всегда возникает заметное улучшение исполнения у всех…

Правильная работа над переходами в позиции важна с самых первых шагов. Важным фактором является удобство держания скрипки. Если скрипка удерживается только рукой, почти сразу же может возникнуть зажим большого пальца при попытке передвинуть левую руку вверх или вниз по грифу. Желательно следить за тем, чтобы корпус скрипки удерживался на плече, распределяя таким образом фиксацию между головой и рукой. Возникающее напряжение большого пальца можно заметить по тому, как расположено основание большого пальца по отношению к ладони – если между большим пальцем и ладонью нет промежутка, хотя бы минимального, т. е. палец как бы «прилипает» к ладони, то с уверенностью можно говорить о том, что палец зажат. Это, конечно же, отразится не только на исполнении переходов и пассажей, но и на все другие виды техники.

 

1. Боязнь играть недостаточно громко

2. Боязнь играть недостаточно быстро

3. Боязнь забыть текст

4. Сила слов

5. Сила воображения

 

1. Боязнь играть недостаточно громко

 

Причины

1. Тенденция увеличения громкости в мире в целом.

2. Вариативность звука, зависящая от разных акустических условий.

3. Стремление слышать себя больше, чем другие инструменты.

4. Невозможность слышать собственное качество звука.

Способы устранения

1. Разница между понятиями слышать и слушать.

2. Координация слуховых и сенсорных реакций.

3. Развитие внутреннего слуха.

Стремление играть громче и громче и тревога по поводу недостаточной способности это делать является растущей проблемой среди скрипачей. Этот страх обусловлен все увеличивающимися конструкциями концертных залов с целью вместить туда все больше слушателей. Таким образом, существует тенденция увеличения громкости в мире и молодое поколение, которое обожает громкую музыку с мощным звуком гитар и оглушительными дискотеками, несомненно, влияют на всех нас, даже если мы можем не осознавать этого. Но если все вокруг нас становится все больше и громче, скрипка остается такой, как была – деликатной, чуткой и такой хрупкой в сравнении с другими инструментами. И если боязнь звучать недостаточно громко была обоснованной сама по себе, существует также осведомленность о том, что из-за сильной чувствительности инструмента, тембр будет реагировать на любое изменение акустических параметров.

Кто не знаком со страхом войти в незнакомую экзаменационную комнату или выйти на сцену затемненного концертного зала, не зная, как будет звучать скрипка? Особенно в концертный зал (не важно, сколько раз вы репетировали в нем до этого). Вы знаете, что звук скрипки будет каждый раз другим, когда в зале будет находиться публика.

Даже в ежедневной жизни, насколько мы привыкаем к звуку во время уединенных занятий в знакомой комнате, настолько неожиданным является внезапное столкновение даже с фортепианным аккомпанементом (который имеет в среднем пять нот на нашу одну), или с появлением в центре оркестра среди других бесчисленных струнных, деревянных духовых инструментов, ударных, не говоря уже о медных. И если одной из причин игры на скрипке для начала является обычно то, что нам хочется слушать свою игру, в такой момент появляется непреодолимое желание обыграть фортепиано и, если не целый оркестр, то, по меньшей мере, обыграть соседа на ближайшем стуле!

Боязнь играть недостаточно громко имеет тенденцию усугубляться во время игры под аккомпанемент оркестра. Здесь не только вопрос о противопоставлении тембра по отношению к другим инструментам, но и об отстаивании его перед другими струнными собратьями, которые звучат иногда в пятьдесят раз сильнее.

Не то чтобы эта конкретная проблема была единственной для нас: другие музыканты страдают от таких же страхов по тем же причинам. «Только не форсируй звук, дорогая», говорила певица Джоан Сазерленд, объясняя своему коллеге, почему ее собственный голос всегда остается блестящим. «Будь уверен в силе звука, который ты можешь сделать». Но будем ли мы удовлетворены? Нет, не будем – уж во всяком случае, не тогда, когда выступаем с большим оркестром.

Проблема в том, что «форсирование звука», используя ее выражение, не только в действительности ослабляет звук, но, в нашем случае, создает целую цепочку стрессов и напряжений: ненадежность удержания скрипки, неустойчивую правую руку, интонацию, сложности с переходами и т. д., пока исполнителя не одолевает чувство беспомощности в его попытках быть услышанным.

Из практики работы с маленькими детьми. Все без исключения маленькие дети начинают сильно давить на струны (водить смычком по двум струнам) при игре двойных нот. Можно предположить несколько причин такого действия, одна из которых – восприятие давления на струну как поднимание тяжести. Две куклы тяжелее, чем одна. Еще одной причиной является то, что исполнителю кажется, что чем сильнее давить на струну, тем лучше будут они звучать. То же самое происходит на первых репетициях с сопровождением фортепиано. Ребенок вдруг начинает играть громко и от того, что звучание инструмента становится непривычным, движения рук не сбалансированы, у него появляется много новых ощущений и создается впечатление, что «все пропало – ничего не получится». Этот негативный опыт первого проигрывания произведения с аккомпанементом иногда настолько закрепляется в сознании, что ребенок начинает бояться. Следует очень взвешенно делать замечания не первых репетициях и, конечно же, только поощрять детей за их старания.

Интересно отметить, что когда вы видите скрипача на сцене с головой, повернутой в такое положение, что его ухо практически дотрагивается до инструмента, то почти всегда это означает, что он играет под аккомпанемент оркестра. Другие исполнители увеличивают движения правой руки в стремлении быть услышанным. И вовсе не является необычным зрелище того, как солист играет такими энергичными штрихами, что вы не можете справиться с чувством, что в какую-то минуту из инструмента может повалить дым. И даже в этом случае вы не слышите звука, пробивающего оркестр.

Опираясь на свой опыт, могу утверждать, что некоторые исполнители понимают, что на самом деле мы слышим себя не так, как нас слышат другие. Мы слышим атаку звука, слышим сам звук, но мы не можем слышать, как мы в действительности звучим. Это физически невозможно. «Мы не можем в действительности рассказать, делаем ли мы все правильно, потому что мы не можем в реальности слышать себя», говорит певица Мерилин Хорн. Мы знаем это неосознанно, иногда осознанно, но вынуждены согласиться с данным фактом, потому что боимся, что если мы не слышим себя, то может быть, никто не слышит нас тоже. Понимание данного вопроса придет быстрее, если мы поймем, что то же самое происходит, когда мы говорим. Мы слышим, что мы говорим, но только другие люди слышат, как мы звучим. Полная истина данного вопроса становится очевидна только в том случае, когда мы слушаем свою запись. Это что-то сродни потрясению (особенно при первом прослушивании), когда слышишь голос, который, кажется, принадлежит незнакомцу, часто совершенно чужой по отношению к тому голосу, каким мы себе его представляем. Я, например, не слышу свой иностранный акцент, когда говорю по-английски, но я никогда не забуду, как была шокирована, когда впервые услышала запись собственного голоса. Я говорила, как Мата Хари.

Другим важным моментом является то, что если где-то в теле существует зажатость, тогда то, что мы слышим в реальности, не улавливается нами в тот момент, когда мы слышим это. Потому что, как мы очень хорошо знаем, зажатость также мешает возникновению быстрых реакций нашего сенсорного восприятия. Как было сказано ранее, природа звука скоротечна, мобильна, и всегда одномоментна. Это похоже на время. Никто не может повернуть его вспять для проверки, даже на долю секунды.

Это попытка слушать что-то, что мы не можем слышать и что (чаще всего) уже свершилось, создав такой кажущийся беспричинный и разрушительный страх у многих исполнителей. Добавьте к этому осознанное или неосознанное знание того, что звук может зависеть от акустики и у вас появится почти полный набор наиболее опасных и характерных для многих причин возникновения страхов публичных выступлений.

Наиболее эффективное средство для этой особенно серьезной боязни – осознание того, что необходимо и слышать и слушать себя, но также необходимо знать разницу между этими двумя функциями. Очень часто мы настолько заняты, прислушиваясь к качеству звучания, что является практически невозможным, что мы не в состоянии уделять должное внимание высоте звука (интонации), которую мы можем слышать.

 

(А) Умение слышать

Если не существует физических препятствий, которые могут прекратить возникновение наших музыкальных импульсов, направленных «от себя» и «к себе», если тренировка слуха является частью наших ежедневных занятий, то в этом случае потребность слышать обертоны в каждой ноте становится скоординированной слуховой и физической реакцией – без потери какого-то бы ни было времени между тем, что мы слышим и тем, что мы делаем.

Мне приходилось видеть исполнителей, которые считали себя невосприимчивыми к интонированию, воспроизводили интонацию инстинктивно в то время, как были устранены их физические препятствия при игре на инструменте. И в результате, качество звука улучшалось вне зависимости от их собственного признания, потому что, как мы увидели, интонация и воспроизведение звука (включающего в себя естественную, развитую вибрацию) является одним и тем же. Таким образом, наша интерпретация того, что мы слышим, всегда относится к интонированию.

Одной ученице постоянно ставили плохие отметки по сольфеджио. Учитель недоумевал – «как же ты играешь на скрипке?» Надо сказать, что на скрипке она играла неплохо. Умение интонировать и умение писать музыкальные диктанты и петь – абсолютно разные навыки. Иногда пение с соблюдением точной звуковысотности нот дается человеку намного труднее, чем воспроизведение точной интонации на инструменте. Однако нельзя сделать вывод, что навык пения с точной интонацией не нужен. Именно умение петь развивает навык управления голосом, и, в последующем, точного интонирования на инструменте.

 

(Б) Умение слушать

Что можно сказать по поводу умения слушать? Ввиду того, что даже когда координация умения слышать и чувствовать ноты достигнута в хорошей мере, мы все еще не можем знать, как мы звучим в действительности – ни по отношению к другим людям, ни как-то по-другому. Следовательно, существует вопрос о возникновении попыток слушать себя, даже после того, как вопрос о том, чтобы «слышать и реагировать на интонацию» уже решен успешно. Определенным является одно. Внутренне убеждение «Я не должен слушать себя» явно не поможет. Как было сказано ранее, совершенно бесполезно говорить себе, чего не следует делать. Только положительные установки и мысли имеют силу для борьбы с каким-то определенным страхом. Это также относится и к тому, чтобы слушать себя. Конечно, мы должны слушать – и слушать изо всей силы. Но для того, чтобы делать это должным образом, наступает наиболее важное и необходимое условие и основное требование для всех музыкантов, и особенно скрипачей – развитие внутреннего слуха.

Даже при очень большом желании слушать себя человек не сможет концентрировать свое внимание на длительное время. Тем более, если требуется поработать над каким-то одним заданием. В этом случае в силу вступает инерция – сосредоточив все свое внимание на интонации, например, исполнитель слушает себя один такт, два такта, на третьем такте в силу вступает инерция, пальцы продолжают медленно падать на струны, человек слушает себя… но не слышит. Поэтому во многих исследованиях психологи заостряют внимание на том, чтобы деятельность, связанную с повторяющимися движениями и носящую рутинный характер, продолжалась не более 10—15 минут. Именно в этот промежуток времени можно работать над какой-то проблемой, полностью сосредоточившись. После этого можно переключиться на что-то другое или отдохнуть 5—10 минут.

Мы так часто заняты попытками справиться с трудностями в игре на инструменте, что мы даже не осознаем того, что существует внутренний слух. Каждый человек, не являющийся глухим, обладает способностью слышать, но именно музыканту необходим внутренний слух. То же самое происходит со зрением. Каждый человек, не являющийся слепым, может видеть, но только художнику требуется умение видеть линии, формы и цвета в самых обычных предметах, окружающих его.

Только внутренний слух может открыть исполнителю глубину и истинный смысл музыки. Чувствительность внутреннего слуха, как разновидность физического аспекта исполнительства, зависит от регулярных, систематических занятий. Это неразрывно связано с координацией слуховых и физических реакций на интонирование. Но в то время как обертоны в воспроизведении интонации представляют собой светлый теплый звук, внутренний слух обогащает звук смыслом и цветом самых разных оттенков. Тем не менее, для того, чтобы заставить внутренний слух правильно функционировать, очень важно тренировать его отдельно от игры на скрипке.

Внутренний слух очень тесно связан с нашим воображением. Фактически, это воображение, трансформированное и направленное в музыку. Это результат высочайших достижений и богатство всех чувств, радостей и огорчений, присущих человеческой натуре.

Умение слушать музыку, воспринимать различные музыкальные направления, разбираться в стилях – одна из самых главных задач музыкального воспитания. К сожалению, очень часто в современной музыкальной педагогике мы встречаемся с тем, что даже после окончания музыкальной школы дети не имеют представления о многих современных музыкальных течениях, не слышали ни одно произведение современных композиторов. И, не говоря уже об этом – не знают, в какую эпоху жили авторы тех произведений, которые им довелось исполнить. Конечно же, задача педагога не в том, чтобы рассказывать на уроках биографию композитора и сообщать исторические сведения той эпохи, в которую он жил. Задача учителя заинтересовать ученика и подтолкнуть его к самостоятельным поискам информации, которая добавит новые краски в исполнение произведения, в осознание его концепции.

Развитие внутреннего слуха является в действительности развитием нашего воображения, что может быть достигнуто только в случае постоянного получения информации. Получение информации не относится только к музыке. Вовсе нет. Данная информация может быть получена из чтения разнообразной литературы, посещения театров или просмотра футбольных матчей, из просмотров телевизионных передач и наблюдением за игрой детей. Можно пойти в церковь или просто смотреть на море. Это действительно постоянный процесс, при котором мы учимся замечать и впитывать в себя, как губка, полную изобилия жизнь вокруг нас. И воображение будет пышно расцветать в том случае, если исполнитель будет интересоваться живописью, скульптурой и архитектурой, не говоря уже о литературе. Эмоциональная выгода от таких опытов не сможет не украсить его собственное искусство – музыку.

Богатое воображение не только сможет оживить любое произведение, но также сможет создать впечатление того, что композитор сам присутствует при этом. Ибо кто может по-настоящему понять Сибелиуса, не почувствовав холод морозного снега или льда (пусть даже с помощью любого средства коммуникации). Кто сможет по-настоящему играть Генделя без понимания элегантности и чувственности той эпохи, в которую он жил? И во время исполнения Бартока исполнитель должен иметь представление о том, как выглядит черная земля под палящим солнцем, или что значит смерть коровы для крестьянина. В связи с этим возможно ли сыграть произведение композитора, не познакомившись основательно с его основными, если не со всеми, произведениями? Ибо никаким другим способом внутренний слух не сможет расколдовать магическое значение текста и воспроизвести правильный звук, который наиболее характерен для данного произведения. Необходимость абсолютно правильной артикуляции произведений Баха для скрипки соло может быть достигнута полностью только после знакомства с его клавирным творчеством. А для исполнения струнного квартета Шуберта, где необходим плавный, медоточивый звук, исполнитель должен быть знаком с его песнями.

И вот в этом случае придет умение слушать. Слушать внутренним слухом. И наиболее важной стороной этой разновидности слуха является то, что он идет всегда на шаг впереди от реального звучания. Как бы всегда предваряя его. Внутренний слух не имеет времени слушать исполнителя, и не нацелен на это. Он слишком занят разгадкой и передачей всей собранной информации в активное представление музыки при помощи рук. Поэтому благодаря своей природе творить он всегда идет впереди, заставляя исполнителя следовать намеченной цели. И поэтому страх того, что исполнитель не в состоянии слышать себя или боязнь того, что звучание инструмента недостаточно громкое перестанет существовать. Более того, однажды открытая для себя сила внутреннего слуха с его возрастающим уровнем восприятия и творчеством становится дорогой с нескончаемым разнообразием возможностей для развития. Чем лучше исполнитель умеет мобилизовывать силу воображения внутреннего слуха, тем больше он способен забывать о посторонних сторонах его исполнения, таких, как техника, звук, впечатление, которое он производит на слушателя и т. д., до тех пор, пока, в конце концов, он сможет забыть о себе. А это тот момент, в который и начинается настоящее общение. Ибо для того, чтобы уйти от себя, он способен достигнуть самой сути музыки и при помощи взаимодействия скоординированного баланса легко передает эту суть аудитории.

Целью является уход от себя – потому что «оставшись в себе, физиологический разум совершенно неспособен делать ошибки». (A. Huxley, Foreword to New Pathways To Piano Technique, by Luigi Bonpensiere, The Philosophical Library, New York, 1953.)

Излишне говорить о том, что это состояние блаженства возможно только в том случае, если найден способ полной свободы всех движений и баланса. Если существует хотя бы маленькое препятствие, вызванное зажатостью любой части тела (например, зажатость, заключенная в держании скрипки, сжимании смычка, зажиме локтевого сустава и т. д.), сила воображения внутреннего слуха немедленно перестанет действовать. Ибо только в ежедневной жизни наши конечности переводят наши мысли в действия, а в игре на скрипке внутренне-наружные ритмические энергетические импульсы становятся передатчиками нашего музыкального воображения.

Каждый исполнитель хочет играть эмоционально. Добиться полного освобождения от таких мыслей, как «Интересно, как я сейчас выгляжу, не очень глупо?» или «Вот сейчас мой одноклассник увидит, как я нахмурился и будет потом смеяться» нелегко. Погрузиться полностью в музыку, не думая при этом про интонацию, правильное движение локтя и другие задачи, поставленные на последней репетиции, сложно. И возможно ли вообще? Конечно, возможно. С самых первых шагов овладения инструментом следует помнить о том, что звуки, которые мы учимся извлекать из инструмента, это, в первую очередь, музыка. Если даже при работе над трудным пассажем помнить, что именно и как мы скажем в нем там, на сцене, будет намного легче и естественнее выполнить это перед публикой. Есть много разных способов развития эмоционального мышления, одним из которых является следующий. Работая над фразой, можно исполнять ее с разной эмоциональной окраской. Можно вообразить, что музыка этого отрывка очень грустная и сыграть ее, представляя себе тихий вечер, разлуку с близким человеком. Затем тот же отрывок попробовать сыграть с совершенно другим настроением. Например, представив себе, что это мелодия песни о счастливом человеке. Таким образом, окрашивая в разные эмоциональные оттенки музыкальные отрывки, мы учимся вызывать в себе различные состояния и переносить их в музыкальную ткань.

 

2. Боязнь играть недостаточно быстро

Причины

1. Зажатость во всем теле.

2. Недостаточная координация между правой и левой рукой.

3. Вертикальное давление пальца на гриф и на смычок.

4. Преувеличенные, агрессивные движения правой руки и такие же движения левой.

Способы устранения

1. Избавление от физических блокад.

2. Использование центральной координационной точки при помощи контроля за действиями левой руки.

3. Ощущение течения времени.

4. Экономия движений.

Боязнь играть недостаточно быстро относится к пассажам, состоящим из разных ритмических форм, например, восьмых, четверных и половинных длительностей, гаммам или арпеджио, руладам и сменам струн. Многие исполнители из боязни преодолеть чувство зажатости (если и не полной неподвижности) при исполнении быстрых пассажей, стараются преувеличивать движения правой руки при исполнении штрихов (часто не испытывая уверенности в этом), или преувеличивать действия пальцев левой руки, а иногда и обеих рук одновременно. Но так как быстрые, разрозненные движения между правой рукой и действиями пальцев левой руки только усиливают чувство зажатости («две руки, идущие врозь», как заметил один скрипач), у них нет другого выбора, как, закусив удила, бежать сломя голову. И только тот, кто однажды испытал на себе, что значит скакать на лошади, которая понесла, может в полной мере почувствовать ужас того, что называется потерей контроля в быстро идущем пассаже.

Данная боязнь особенно сильна у тех исполнителей, кто играет не при помощи головы (или ума), а при помощи мышц, или при помощи внешних ощущений, то есть у тех, у которых мотивация движений правой руки состоит из движений пальцев и запястья и у которых техника левой руки строится на вертикальном движении пальцев (падении сверху). Противоядием этому являются энергичные импульсы изнутри-наружу, избавление от «держания» скрипки, смычка, «просящая» позиция левой руки, боковое движение пальцев, скоординированные движения правой руки – все это обсуждалось в той части этой книги, которая была связана с физическими аспектами страхов публичных выступлений.

Чего бы нам хотелось добиться сейчас при помощи различных предложений и упражнений, содержащихся в этих главах, – это, прежде всего, централизованный контроль, который будет в силах создавать ощущение полной координации. Первой и самой главной предпосылкой быстрой игры является координация рук с центральной точкой направления движения, имеющей способность синхронизировать не только физические действия, но также работу мысли.

Эта центральная точка направления движения имеет способность не только создавать централизованную координацию мозга и тела, заключенную в названиях нот. Важность произнесения названий нот уже была затронута, но влияние этого на синхронизацию мозга и тела еще не было объяснено. Однако перед тем как продолжить далее, важно понять, что все наше человеческое существо в нашей повседневной жизни с самого детства и далее базируется на постоянной идентификации предметов.

Когда ребенок узнает, что слово стол обозначает определенный предмет, вся остальная информация, такая, как форма, размер и функциональность, включается в одно это слово – «стол». То же самое происходит и с именами. Мы, может быть, знаем пятьдесят человек по имени Джонни, и каждый из данных Джонни, о которых нам пришлось думать, будет содержать в своем имени всю необходимую информацию, которая к нему относится – основные характеристики фигуры, голоса, личностные качества. Нам не представляется возможным думать о его волосах, или о цвете его глаз отдельно от самого человека. И в этом имени содержатся и централизуются все физические и умственные характеристики, с которыми мы ассоциируем его. И даже когда, например, мы видим пару прекрасных глаз, принадлежащих какому-то незнакомому человеку в магазине или на улице, мы все равно идентифицируем эти глаза с «женщиной», «мужчиной», «ребенком» и т. д.

Так же происходит и с музыкой. Здесь содержится собранная информация, относящаяся к каждой ноте, – слуховая, визуальная или тактильная. Но здесь также как и в ежедневной практике, существует имя ноты, которое синхронизирует всю эту информацию.

Если наш ритмический импульс не имеет препятствий, если атака звука чуткая и наш внутренний слух полон воображения, наши тактильные ощущения будут совершенно отличаться при игре на струне «соль» во время исполнения произведений Бетховена от игры на той же струне при исполнении, скажем, Шостаковича. Но все это будет реализовано без всяких осознанных физических усилий с нашей стороны, если вся накопленная слуховая, зрительная и тактильная информация будет централизована в названиях нот. Фактически, одной из наиболее глубоких причин страхов публичных выступлений является всего лишь то, что мы пытаемся достичь желаемого музыкального эффекта при помощи осознанных физических усилий. Но, как знают многие исполнители, чем больше вы пытаетесь сделать это, тем меньше получается.

«Слишком часто физической моделью является следующее: написание нот, звучание нот на инструменте, слуховое восприятие и возможная коррекция», говорит Кодаи. «С другой стороны, правильный способ является обратным; написанные ноты, воображаемое звучание, исполнение. При такой последовательности процесса вряд ли понадобится что-либо исправлять. Опасайтесь действительного восприятия нот, которые связаны только со звучанием на инструменте или во время прикасания к нему. Слуховое восприятие должно существовать отдельно и независимо от любых материальных ассоциаций. Это может быть достигнуто при помощи чтения музыки посредством сольфеджирования… мы развиваем подвижность в пальцах, но в большинстве случаев наш ум с трудом бредет, перебирая налитые свинцом конечности, еле поспевая за летящими вперед пальцами, хотя в реальности ум должен идти первым». (Helga Szabo on The Kodaly Concept of Music Education, Boosey and Hawkes, London, 1969)

Исходя из моего опыта, использование буквенных обозначений нот дает такой же хороший результат, как и использование сольфеджирования. Вначале следует называть все диезы и бемоли, например, произносить фа-диез, си-бемоль и т. д., но позже можно просто произносить основное обозначение ноты – «фа» или «си», или какую бы то ни было другую ноту, при этом мысленно четко осознавая тональность.

Многие начинающие музыканты каким-то непостижимым образом запоминают ноты «на ощупь», то есть, написанную ноту воспроизводят правильно на инструменте, но при необходимости называть ноты без инструмента, постоянно ошибаются и называют не те ноты. Не говоря уже о том, что и поют их неправильно. Для того, чтобы избежать эту распространенную ошибку следует с самых первых шагов разучивать произведение сначала нотами, без инструмента. Очень важно обращать внимание на все, что написано в нотах, сознательно воспринимая не только ноты и паузы, но и нюансы, ритмические фигуры, аппликатурные, динамические и агогические указания.

 

3. Боязнь забыть текст

Причины

1. Зажатость во всем теле.

2. Надежда на механическое запоминание путем многократных повторений.

3. Недостаток координации между движениями левой руки и правой.

4. Тревога, вызванная игрой сложных пассажей.

5. Тревога, причиной которой становится излишняя самоуверенность.

Способы устранения

1. Освобождение от физической зажатости.

2. Разделение каждого произведения на секции.

3. Определение нот внутри каждой секции при помощи пения, использования мимики с ритмическим пульсом перед игрой на скрипке.

4. Энергичное лидирование контролируемой левой руки, которой вторит правая.

5. Устранение самомнения путем систематической тренировки сознания.

Боязнь забыть текст является результатом как физических, так и умственных страхов. Интересно отметить, что такие срывы почти всегда случаются именно в тех местах, где возникают определенные технические сложности – быстрые пассажи, в которых имеются многочисленные смены струн, быстрые арпеджио с множеством переходов, смена размеров, и это только некоторые примеры. И что самое неприятное, такие срывы имеют место только при игре на публике, а не тогда, когда мы занимаемся дома.

Причиной этого является то, что многие исполнители запоминают текст только при помощи кончиков пальцев. Не станем отрицать, что данные познания срабатывают до определенного момента. И момент этот – занятия дома. Но в тот момент, когда исполнитель подвержен любому напряжению или стрессу, например, экзамену, прослушиванию или публичному выступлению, кончики пальцев не имеют настолько большой необходимой физиологической крепости, чтобы выручить его в этой ситуации. И если даже они выдерживают такую проверку, то возникающие во время игры для других людей негативные мысли, знакомые многим из нас, могут быть достаточной причиной для остановки и прекращения исполнения. «Чисто ли я играю?», «достаточно ли громко я играю?», не говоря уже о «достаточно ли я хорош?» – все эти вопросы являются достаточными препятствиями для прекращения работы любой памяти именно в тот момент, когда в ней нуждаются больше всего. И попытки предотвратить эти или другие похожие мысли фразой «Я не должен думать о себе» будут, как мы знаем слишком хорошо, совершенно бесполезными. Фактически, мысли негативного характера (в силу содержащихся в них вредных элементов) находятся среди наиболее глубоко укоренившихся страхов.

Что касается меня, то я никогда не встречала человека, кто не был бы подвержен хотя бы небольшому колебанию в собственных силах, даже при лучших обстоятельствах. Кто из нас уверен в себе? Или кто из нас не хотел бы производить на других хорошее впечатление, даже на автобусной остановке? Если это происходит, большинство людей смотрит на эти чувства собственного достоинства как на всего лишь недостаток уверенности и готовы справиться с этим вполне успешно. Но если это приобретает слишком большие размеры, если это сомнение становится больше, чем нормальной частью чьего-либо характера, то в таком случае наступает время что-то предпринимать по отношению к этому. И поскольку скрипачи – очень беспокоящиеся люди, такое увеличение сомнений в своих силах может настигнуть даже лучших исполнителей в самые неожиданные моменты их исполнительской деятельности. И чем более чутким является исполнитель, тем более он подвержен этому. И совершенно неминуемым является то, что в первую очередь пострадает его память.

Получилась бы интересная книга, если бы кто-то собрал мысли людей, которые возникают у них во время исполнения. Насколько мне известно, они начинаются от «Я сегодня звучу не хорошо», «попаду я на верхнюю «ля» на струне «ми», и «почему та женщина надела такую дурацкую шляпу?» до «я бы хотел умереть».

Для того чтобы предотвратить такие мысли, необходимо установить правильное направление усилий, которые смогут помочь централизовать мышление в систематический и конструктивный мыслительный процесс. Очевидно, что чем больше исполнитель испытывает физическое напряжение, тем сложнее ему упорядочить собственное мышление. Таким образом, и здесь также (как было и с другими аспектами страхов выступлений) физическая сторона игры на скрипке должна быть на первом месте. Самое важное, что общая подвижность и баланс всего тела, вместе с внутренними и внешними ритмическими импульсами, должны быть хорошо установлены, перед тем как даже намереваться играть наизусть. Затем наступает очередь тренировки сознания, включающая развитие слуха … и тренировки внутреннего слуха – умения предслышать качество звука, музыкального воображения, а также последнего умения – постоянной идентификации.

«Игра наизусть» подразумевает то, что вы должны знать текст на память безупречно, прежде чем употреблять этот навык на концертах. Крейслер представляет для нас краткое изложение данной концепции – когда мышление получает, а пальцы передают. Истории про его умственные способности становились легендами. Одна из них была рассказана Михаэлем Раухайзаном, одним из его пианистов.

Когда мы прибыли в Токио, мы обнаружили, что японцы уделяют особое внимание сонатам. Во время восьми выступлений в Императорском Театре в Токио ожидалось, что Крейслер должен будет исполнять фактически всю существующую сонатную литературу. Я до сих пор помню это так, словно это происходило сегодня. Крейслер отправил просьбы всем музыкантам из Европы, находившихся в тот момент в Японии, имеются ли у них случайно в библиотеках какие-либо сонаты для скрипки и фортепиано, для того чтобы мы могли составить программу восьми концертных вечеров из них. Крейслер, конечно же, не был готов к такой необычной ситуации. Представьте, восемь разных программ! И вот еще, одной – я повторяю – одной репетиции было достаточно, и Крейслер играл сонаты, которых у него не было в репертуаре в течение многих лет. Играл наизусть без единой зацепки в памяти, перед такой избранной иностранной публикой. У меня никогда не было проблем с памятью (как говорил сам Крейслер), «Я знаю музыку так хорошо, что я даже не храню партию скрипки. Фактически, у меня их даже нет. Я учу свою партию по оркестровой партитуре или клавиру, и помещаю ее в свою голову вместе с аккомпанементом. И все это мысленно». (Fritz Kreisler, by Louis P. Lochner, Rockliff, London, 1951.)

Конечно же, способность к запоминанию у каждого своя, хотя в соответствии с некоторыми медицинскими показателями наша память является цепкой от природы. Это означает, что все, что мы слышим, видим или испытываем, тщательно откладывается в нашем сознании на хранение, и готово к использованию, если только мы знаем, как это реализовать. Одним из наиболее интересных примеров этой теории служит история о маленькой служанке, живущей в Германии, которая получила контузию и была в коме какое-то время. Когда она пришла в себя, она не могла вспомнить, кто она такая, где она и откуда. Все, что она могла вспомнить, были два первых предложения из «Илиады» Гомера, которые она продолжала повторять на превосходном классическом греческом языке, хотя она в действительности была неграмотной. Соответственно, естественно, произошел настоящий переполох в медицинском мире, когда было обнаружено, что она работала у профессора греческого языка, которого она слышала во время того, когда он преподавал, а она убирала.

Избавление от физических зажатостей при помощи систематических тренировок сознания окажется огромной помощью всем таким исполнителям.

 

4. Сила слов

Когда хоть какое-то время имеешь дело с причинами и способами устранения страхов публичных выступлений, становится все более и более очевидным, что умственная сторона данного вопроса является настолько же важной, как и физическая, если не более важной. Часто в случаях, когда человеку кажется, что он совершенно не способен избавиться от напряженных состояний, даже когда все движения правильные, использование слова, создающего чувство гармонии и мира в нем самом, достигает немедленного результата. Тогда очевидно, что эти реакции очень индивидуальны и в большинстве случаев абсолютно неосознанны. Слово, которое может повлиять на одного исполнителя, может не возыметь никакого действия на другого. Но существует множество слов, которые, как я обнаружила, вызывают сходную реакцию у большинства исполнителей. Они могут быть разделены на две категории: слова, которые вызывают напряженное состояние и страх, и слова, которые создают покой и свободу. Некоторые из этих слов уже упоминались в предыдущих главах, в которых говорилось о физических аспектах страхов публичных выступлений. Тем не менее, если они играют такую важную роль в возникновении боязни либо установлении благополучия, стоит определить ясное и краткое разделение между ними.

Слова «держать», «сжимать», «тянуть», «нажимать», «толкать», «давить», «растягивать», «вибрировать», «прыгать», «слушать», «концентрироваться», «хорошо», «плохо», «громко», создают определенное состояние напряжения почти в каждом исполнителе. Слова «держать» и «сжимать» относятся к держанию скрипки и сжиманию смычка, либо «держанию» чего-то, чаще всего ноты, особенно если это длинная нота. Статичные образы данных слов не могут помочь, но могут создать тенденцию для ограниченных, отдельных усилий, например, когда подбородок начинает давить на подбородник, или пальцы сжимают смычок, или рука в длинных штрихах деревенеет. Слова «нажимать» и «тянуть» создают видимость активности пальцев на смычке, которые благодаря их близости к струне мешают звучанию и ритмической пульсации. «Растягивать» относится к движениям пальцев левой руки, в основном, к четвертому пальцу, создающему напряженность в руке, большом пальце и запястье (особенно при смене струн). Слова «толкать» и «давить» становятся причиной жесткости в обеих руках, в то время как слово «прыгать» относится к переходам и создает видимость бесконечности длины грифа со всеми тревогами, которые относятся к интонации.

Тем не менее, одно только вибрато является причиной возникновения наиболее неудачных ассоциаций. Для многих исполнителей вибрато представляет собой колебательное движение, «качание» само по себе, довольно отдельное от создания звука и интонации. И для того, чтобы придать колебательное движение ноте, исполнители давят на струну пальцем даже больше, чем это необходимо, или же часто даже не сознавая этого. Конфликт между чувством жесткости, которое возникает от этого, и образ прекрасного звука, для чего и существует вибрато, может быть одним из основных причин страха публичных выступлений. То же самое относится к словам «хорошо» или «плохо», которые помогают подчеркивать возникающие сомнения в себе. И, конечно же, слово «громко» может больше других вызвать такую физическую реакцию, как неподвижность, или вялость. Другие слова, определяющие качество исполнения, такие, как «слушать» и «концентрироваться», являются причиной постоянного беспокойства о себе и являются помехой подсознательного течения мысли (трансмиссии), – такому виду артистической коммуникации, как «пусть это случится».

Таким образом, использование слов, вызывающих освобождение, играет важную роль в избавлении от страхов публичных выступлений.

 

5. Сила воображения

То же самое происходит и с воображением. Образы, помогающие помочь избавиться от напряжения и боязни, также зависят от дополнительного значения слов, например, «общее движение и баланс», «играть при помощи инструмента»,»«дающее» положение руки», «внутренне-наружные ритмические импульсы», – все они содержат способность к продолжительной передаче энергии, что, в конечном итоге, является главной целью каждого музыканта.

Фактически, сила воображения оказывается одним из самых главных, если не наиглавнейшим, способом избавления от страхов публичных выступлений. Как было сказано прежде, иногда исполнитель понимает довольно хорошо, как он может достичь физической свободы, но это не обязательно значит, что он сможет в действительности достичь этого, если его внутренние зажимы (или неуверенность в себе) слишком сильны. Тем не менее, и это снова и снова доказывается, если исполнитель научится включать позитивные идеи, используя свое воображение, его неуверенность в себе исчезнет, и он добьется желанной свободы. Для достижения лучших результатов воображение должно быть чем ярче, тем лучше. Например, для многих исполнителей невесомое, подобное крылу ощущение в руке, связанное с постановкой рук, становится гораздо более реальным, когда я акцентирую их внимание на легком движении верхней части моей руки, похожее на дуновение (в положении руки как при держании скрипки), которое сочетается с покачиванием из стороны в сторону. Полностью неизменная рука исполнителя (которая могла быть до этого настолько жесткой, как доска) будет совершать такие же покачивающиеся ответные движения.

К тому же, представить, что скрипка живая, будет легче, если назвать некоторые ее части так, как называются части человеческого тела, например, спина, живот, ребра и шея. И также очень помогает представление того, что шейка скрипки является шеей самого исполнителя, представляя, как бы он себя чувствовал, если бы кто-то давил большим пальцем на связки и говорил при этом «пой». Затем останется всего лишь шаг до представления того, что хриплый, задавленный звук значит, что скрипке по-настоящему больно.

Некоторым людям помогает представление того, что вместо шейки скрипки, в левой руке исполнителя находится мягкая губка. Затем можно представить, что пальцы руки (вместе с большим пальцем) охватывают воображаемую губку, при этом представляя воду, текущую сквозь нижние фаланги пальцев.

Когда они добавят это же ощущение по отношению к шейке скрипки, расположенной в руке, они почувствуют, что звук словно бы сочится сквозь нижние фаланги пальцев. Другим помогает представление того, что шейка скрипки – это хрупкая птичка, которую они пытаются заставить петь.

Упражнения на воображение, которые относятся к ведению смычка, всегда второстепенны и связаны с рефлективными движениями, связанными с ведущей левой рукой. Однако невозможно ничего добиться при наличии хотя бы небольшого напряжения при держании смычка. Поскольку сжимание смычка является причиной одного из наиболее распространенного страха в игре на скрипке и одного из основных страхов публичных выступлений, очень важно обратить особое внимание на освобождение от данного схватывания. Тем не менее, и здесь в том числе, когда умственная боязнь настолько сильна, что все физические усилия по расслаблению руки терпят крах, использование воображения часто приходит на выручку. Например, многим исполнителям помогает освободиться от «держания» смычка представление о так называемом «слое» покоя – ноги, покоящиеся на полу (и в то же время поддерживаемые им), скрипка, покоящаяся на ключице, смычок, покоящийся на струне (поддерживаемый ею в то же самое время), и рука, покоящаяся на смычке. Затем данный образ «слоев» покоя сочетается с бодрым, упругим ощущением во всем теле и со звуком, летящим сквозь слои; словно крем, который сочится между выложенными друг на друга слоями торта.

Поскольку эта боязнь удержания скрипки часто происходит из нашего детства, интересно видеть, как это представление может вернуть в прошлое и какой комфорт достигается при помощи ассоциации с кремом, который сочится, для тех взрослых, которым уже немало лет! (See Education and the Imagination by Ruth Mock, Chatto & Windus, London, 1970.)

Итогом воплощения всех этих идей является, конечно, передача музыки. Цель всех физических и умственных упражнений в этой книге – достижение исполнителем такого уровня овладения звуком и движениями, что он практически будет готов делиться этим с другими людьми. Когда музыкант начинает понимать, что все его существо состоит из музыки и наполнено музыкой, кошмар публичных выступлений станет намного меньше беспокоить его снова. И в таком состоянии исполнение для людей будет не помощью, а естественным и приятным занятием.

Одной из наиболее интересных историй о спонтанном музицировании является история о сэре Томасе Бичеме. Он, как и Крейслер, считал, что механическая сторона музицирования наносит больше вреда, чем пользы, и в результате давал часто концерты без каких-то предварительных репетиций. И когда на таком выступлении один из духовиков (у которого было большое соло) пожаловался, что не знает музыку, которую ему придется играть в тот вечер, опять же, без всяких репетиций, Сэр Томас воскликнул «Неужели это так?» и затем, сильно просияв, добавил с энтузиазмом: «Мой дорогой друг, Вам понравится».

Очень важно понять, что страх публичных выступлений – ничего более чем страх невозможности контролировать собственные движения во время игры перед публикой. Конечно, причин этого может быть так же много, как много людей есть на свете, потому что люди отличаются друг от друга. Было бы невозможно обсудить все причины. Задача этой книги – указать основные причины, кажущиеся наиболее общими среди исполнителей, страдающих от страхов публичных выступлений, и предложить некоторые существенные способы их устранения…

В завершении следует отметить что, как мне кажется, единственный способ завершить такую работу, как эта, работу, которая привлекла такое количество исполнителей из многих уголков мира, что игра на скрипке никогда не была сложной; она либо легкая, либо невозможна. И не имеет значения, насколько могут варьироваться наши индивидуальные черты характера, существует один общий знаменатель в нас всех – мы все музыканты. Ни на миг мы не должны забывать, какое это благородное состояние, и таким оно будет оставаться в течение веков. Для музыки в движении существует один универсальный язык, объединяющий все человечество и, как сказал Иегуди Менухин: «Самым большим скачком человека в попытке достичь Бога является Музыка». (Theme and Variations, by Yehudi Menuhin, Heinemann, London, 1972.)

В заключение данной публикации хотелось бы привести отрывок из отзыва Иегуди Менухина о данной книге Като Хавас:

«Мне бы хотелось написать Вам второе письмо от поклонника, который, как мне кажется, делал это уже однажды несколько лет назад, чтобы поздравить с книгой „Страхи публичных выступлений“. Это необыкновенно реалистичный и практичный подход к данному вопросу, который только можно себе представить. Это книга, которую можно было бы назвать настольной книгой для каждого студента и для многих исполнителей».