И для Кэтрин жизнь тоже продолжалась, впрочем, она и сама знала, что так будет. О жизни она думала как о давней подруге или, возможно, надоедливой престарелой родственнице, настырной, стучащейся, льнущей, никогда не оставляющей ее в покое, наделенной властью дарить мгновения счастья, но в настоящий момент на них скуповатой. По всей вероятности, дух радости из стихотворений Шелли, который приходит так редко, был иного порядка – вроде красивого молодого человека, которого Кэтрин в настоящее время не могла себе представить. Она встречалась с редакторами, писала статьи и рассказы, а по вечерам читала своих любимых унылых поэтов: Харди, Мэтью Арнольда и малых викторианцев. Она даже нашла в себе силы взяться за Достоевского. Часто она тосковала, что у нее нет скучной подруги, с которой можно провести день на дневном спектакле или расхаживая по магазинам, а после приятно посплетничать за чаем. Среди ее знакомых было больше мужчин, чем женщин, и почему-то ей казалось, что их общество будет менее утешительным, чем женское.

Однажды утром она бродила по большому магазину, который нравился ей тем, что вызывал ассоциации с чем-то старым и респектабельным. Как раз в такое место могла бы ходить за покупками, приехав в Лондон, мать Тома, или могли бы собираться чиновники колониальной администрации, которые, много лет проведя в одиночестве буша, и теперь искали бы убежища от мишурного блеска Оксфорд-стрит. А потому она даже не удивилась, когда, лениво бредя по первому этажу, наткнулась на группку людей, которые пили кофе в плетеных креслах, и в одном из них узнала Аларика Лидгейта. С их первой встречи она несколько раз его вспоминала, поскольку ее привлекли его странность и очевидное одиночество. И вот он сидит один и читает журнал, который, судя по названию, имел какое-то отношение к той части Африки, где он провел одиннадцать лет.

– Надо же, мистер Лидгейт! – воскликнула она, останавливаясь у его столика.

Робость не числилась среди ее недостатков, и она очень даже намеревалась сесть к нему.

– Мисс Олифент. – Так, значит, он помнит, как ее зовут. – Какой приятный сюрприз! Выпьете со мной кофе?

Кэтрин заметила нерешительную улыбку, скользнувшую по рубленым чертам истукана острова Пасхи.

Заказали еще кофе и шоколадных бисквитов. Устроившись поудобнее, Кэтрин достала портсигар.

– Что читаете?

– Так, просто одна моя статья… Две опечатки, так неприятно… Но уверен, вам не слишком интересно. – Закрыв журнал, он положил его на свободное кресло.

– Зависит от того, о чем она, – честно ответила Кэтрин. – Думаю, вы могли бы помочь мне кое с чем, о чем я как раз пишу.

– Вот как? – Он посмотрел на нее подозрительно, точно подумал о сундуках с заметками у себя на чердаке.

– Да, я пишу рассказ о человеке, который только что вернулся из Африки. Я сделала его охотником на крупную дичь – сафари вроде бы подходит для читательниц моего толка. Естественно, герой должен вспоминать о стране, где побывал, и я задумалась, а не слишком ли дикие мысли вкладываю ему в голову.

– Боюсь, тут не мне судить, – сказал Аларик. – Мне не хотелось бы гадать, какие мысли приходят в голову охотнику на крупную дичь.

– О, я совсем не это имела в виду. Понимаете, у меня он сидит в гостинице в Западном Кенсингтоне, вспоминает шум дождя в мангровых зарослях или смеющиеся лица женщин, которые несут с полей ямс, а на самом деле за окном английская морось и серые, замкнутые лица пожилых дам в фойе. Понимаете, о чем я?

– Пожалуй, даже слишком хорошо. – Он рассмеялся, но без особого веселья.

«Задело за живое», – подумала Кэтрин. Это ведь он навел ее на мысль о рассказе про охотника, что застрял в гостинице в Западном Кенсингтоне. Во всяком случае у нее хватило милосердия немного поменять основные обстоятельства.

– И что происходит в вашем рассказе? – вежливо спросил он с полуулыбкой, точно потакал ребенку.

– Он знакомится с племянницей одной пожилой дамы, которая ее навещает.

– А потом?

Кэтрин было удивилась, но потом сообразила, что он скорее всего сентиментальную литературу не читает.

– По сути, это и есть конец. Они идут гулять под дождем, и он вдруг чувствует, что есть что-то приятное в английской мороси… Я не закончила, но уже ясно, как все пойдет. А капли дождя могут бить по листьям мангровых зарослей? И ямс с полей носят женщины? Не хотелось бы насажать ляпов.

– Жаль, – начал он, прибегая к своему любимому обороту для рецензий, – что остальные не так дотошны, как вы. Авторы научных журналов хуже всего. Я часто нахожу…

В этот момент его окликнули. Кэтрин увидела, как на Аларика надвигается продубленный мужчина с блеском «старого моряка» в глазах. За ним семенила затрапезная маленькая женщина, непритязательная, почти забитая с виду. Аларик представил пару как Мортимера Джессопа и его сестру мисс Джессоп, у которой как будто и имени не было и которая не принимала участия в разговоре, состоявшем из пространных реминисценций Мортимера Джессопа о событиях в Африке, перемежаемых краткими комментариями Аларика. Кэтрин попыталась разговорить мисс Джессоп так, как, на ее взгляд, одна женщина способна расположить к себе другую: мелкими замечаниями о погоде и товарах в витринах. Но особым успехом ее попытка не увенчалась, и через какое-то время она сдалась и стала слушать беседу мужчин. Разговор ее даже увлек, хотя смысла в нем как будто не было.

– …отношение туземцев, – рокотал Мортимер Джессоп. – Вы же помните, как высказался консул, коротко и по делу. В том смысле, что если бы он потрудился прочесть доклад Крэбба о передаче инвентаря, то нашел бы ключи именно там, где говорилось, – под ковриком! Правительство же послало туда войска – это было в двадцать втором, конечно, еще до вас. Вы же понимаете, что именно поэтому нельзя было провести железную дорогу напрямую? Пришлось класть рельсы в обход территории. Все эти благородные дикари и прочая сентиментальная чепуха. Уж я-то знаю, что сделал бы на их месте.

– Вы проложили бы железную дорогу напрямую, мистер Джессоп? – спросила, поднимая на него глаза, Кэтрин.

Мортимер Джессоп осекся, потеряв нить рассуждений. Возможно, он привык только к сестре в качестве слушательницы и не ожидал комментариев.

– Уж я бы, как сегодня говорят, поставил на фарт. – Он лающе хохотнул.

– Полагаю, нам пора идти, – заметил, глянув на часы, Аларик.

– Слышал, вы работаете в лондонском офисе, – сказал Мортимер Джессоп.

– Да, на полставки. Сегодня у меня выходной, – объяснил Аларик.

– Что поделываете? Непыльная работенка, полагаю? Разносите подносы с чаем по коридорам? – добродушно хохотнул Мортимер Джессоп. – Мне бы такое, боюсь, не подошло, мне надо быть под открытым небом. Живу теперь в Баронс-корте, – добавил он, словно это имело какое-то отношение к его предыдущей фразе.

Кэтрин вообразила необозримые феодальные просторы, хотя знала, что Баронс-корт всего лишь следующая станция за Западным Кенсингтоном.

– Мне уже правда надо идти, – сказала она.

– Да и нам тоже, – откликнулся Мортимер Джессоп. – У нас ленч с нашей давней приятельницей миссис Боун, а кормит она очень даже неплохо – обычно птицей. Ну, Лидгейт, приятно было вас повидать. – Он собрался было уходить, потом повернулся вдруг и сказал Аларику театральным шепотом: – Кстати, кто был тот карлик, с которым я видел вас посреди дороги в сорок пятом?

Кэтрин, ожидавшая ответа в духе «это была не дама, а моя жена», с удивлением услышала довольно чопорный ответ Аларика:

– Это был Панти Ба собственной персоной.

На том мистера Джессопа и его сестру унесло порывом смеха первого.

Ответить на заявление Аларика было нечего. Любое замечание было бы неловким, вероятно, даже нелепым – во всяком случае из ее уст, решила Кэтрин.

– Вождь местного племени, – уловив ее любопытство, объяснил Аларик.

– Ну и странные же у них имена. – Она начала собираться. – Большое спасибо за кофе. Я рада, что тут на вас наткнулась.

– Да, приятно было снова вас повидать, – довольно церемонно произнес он. – Возможно, будут другие случаи?

Вопрос повис в воздухе. Улыбнувшись ему, Кэтрин пробормотала что-то невразумительное.

– Я иду в винный отдел, – сказал он, – надо забрать новый список.

– О, а я как раз взяла. Держат марку, надо признать. Понимаете, я храню их, чтобы читать.

– И я тоже. Вешаю у стола, – с удивлением произнес Аларик.

– Значит, у нас есть что-то общее, – строго констатировала Кэтрин. – Такое утешение находить это в людях.

Надо же, как совпало, что у нас общая странность, думала она, ожидая, когда зажжется зеленый свет, чтобы перейти улицу. Мелочь, но как будто доброе предзнаменование, хотя она не знала, чему именно. Им суждено провести вместе долгие вечера, читая друг другу выдержки из винных карт? Возможно, такое следует предвкушать, подумала она и улыбнулась сама себе посреди машин. Ноги ей обдували жаркие выхлопы автобусов, а она все еще стояла, упустив свой шанс перейти, поскольку была слишком поглощена… и надо же какой нелепицей! Тут перед ней возник затор в движении, и она поймала себя на том, что заглядывает в окно машины, – большого, несколько старомодного лимузина с жемчужно-серой обивкой и серебряными вазами с душистым горошком у окон. Сидящая в нем пара – вычурно одетая кукольная женщина поблекшей миловидности и священник с клочковатой бородой – была увлечена разговором. Когда лимузин тронулся, Кэтрин увидела, как священник кладет ладонь на локоть женщины.

Было в этой сценке что-то тревожащее, хотя она не могла бы сказать, почему. В самом жесте не было ничего фамильярного или неуместного: вероятно, священник просто подчеркивал какие-то свои слова, и все равно тут чудилось что-то неправильное. Кэтрин в глаза эту пару раньше не видела, но ей казалось, что она должна их знать. Ей вспомнился недавний разговор с Марком и Дигби: те смеялись над тем, как профессор Мейнуоринг разъезжает в похожей машине с их патронессой миссис Форсайт. Если это действительно миссис Форсайт, то священник рядом с ней, несомненно, ее исповедник. Решительно никаких нет причин, почему нельзя исповедоваться в «Даймлере», хотя это несколько необычно. Вот только священник слишком уж напоминал того, кто пил чай в саду с Лидгейтами и мисс Кловис, когда они с Томом навещали Дейдре. Странно… Но так ли уж странно, если подумать? Разве их не мог свести общий интерес к Африке? Известно ведь, что на его счету и более странные дела…