На протяжении следующих нескольких недель в кружке молодых антропологов произошли существенные перемены. Жан-Пьер ле Россиньоль после визита в Борнмут для изучения англичан на отдыхе благополучно отбыл во Францию. Брэндон и Мелани Пербрайт отправились в экспедицию собирать материал о брачной жизни примитивного племени и в обмен щедро делиться информацией о своей собственной, что переполняло туземцев радостью и изумлением. Том после веселого вечера за распитием бутылки «Пуйи-Фюиссе» с Кэтрин сел редактировать диссертацию и готовить текст к публикации. С Дейдре он встречался настолько часто, насколько было необходимо для его спокойствия и благополучия, что было самую малость меньше, чем хотелось бы самой Дейдре. Примроуз и Ванесса уехали на каникулы в Италию, а Дигби и Марк собирались с силами навестить родителей в Ноттингеме и Вулверхэмптоне соответственно.

Кэтрин решила, что они с Дейдре теперь могут встретиться по-дружески, и однажды утром ждала среди мозаичных павлинов, когда та присоединится к ней за простым ленчем.

– Самое подходящее место для двух женщин посидеть за ленчем, – сказала она, когда Дейдре пришла, – никакой выпивки и съестного не так много. Ни мяса, ни птицы, только яйца-пашот да валлийские гренки с сыром, та самая пища, на которой строится хребет нашей великой страны. И опять же мы должны сами себя обслуживать. Тебе обязательно прижимать к груди этот сверток, что бы в нем ни было? Я бы на твоем месте его на стул положила, чтобы застолбить место.

– Наверное, так и сделаю, – согласилась Дейдре. – Думаю, ничего страшного не случится.

Когда они вернулись за столик с подносами еды, она так демонстративно беспокоилась о свертке, что Кэтрин сочла, что от нее ожидается хотя бы какое-то замечание или даже вопрос, что в нем.

– Это диссертация Тома, – благоговейно произнесла Дейдре. – Он только что дал мне экземпляр почитать. Смотри! – Она развернула обертку. – Четыреста девяносто семь страниц! Как он это сумел?

– Ну, – протянула Кэтрин, – писатель сказал бы тебе, что просто пишешь и пишешь, пока не дойдешь до четыреста девяносто седьмой страницы, но, конечно, нам не приходится писать такими умопомрачительными объемами, так что я бы назвала это своего рода испытанием на выдержку. С другой стороны, диссертация обязана быть длинной. Ее назначение, понимаешь ли, навести скуку на ученый совет до такой степени, чтобы они совсем отупели и безоговорочно ее приняли. А вот когда диссертация достаточно короткая, чтобы ее прочли от корки до корки, есть опасность провалиться.

– Ах, Кэтрин!.. – Дейдре чуть неуверенно рассмеялась. – На самом деле я знаю, что мне она покажется очень интересной, – добавила она, беря чуть снисходительный тон, каким специалист говорит с профаном.

– Не перепачкай ее в яичнице, – посоветовала Кэтрин, убирая рукопись со стола и наугад пробежав глазами несколько страниц.

– «Однако было бы опасно на этой стадии пускаться в сколько-нибудь пространный анализ…» – прочитала она. – Какие же эти ученые трусы! Когда подумаешь, как рьяно поэты и романисты бросаются в омут анализа человеческого сердца, ума или души, о которых зачастую знают гораздо меньше, чем голубчик Том про свое племя. И почему им так трудно что-то начать или за что-то взяться? Им непременно надо «пуститься» и «положить начало», ты не замечала? Я надеялась, что излечила Тома от этого, но, по всей очевидности, потерпела неудачу.

Возникла пауза, точно слова Кэтрин могли иметь какой-то более глубокий смысл, признаваемый обеими женщинами. Пусть бы писал себе «положить начало», если хочет, думала Кэтрин. Интересно, не это ли в конечном счете его оттолкнуло? Говорят ведь, что дело в мелочах, что капля камень точит. Возможно, мне следует радоваться, воображая его свободным и победившим, мятежно стучащим на машинке свое «положить начало».

– Кэтрин… – начала Дейдре.

– Да?

– Кто такая Элейн?

– А, Элейн. Почему ты спрашиваешь?

– Том как-то вечером говорил про нее за ужином.

– Бедная Дейдре, это был один из тех злополучных ужинов, когда двое смотрят каждый в свой бокал, выводят каракули вилками и передвигают солонку и перечницу?

– Да, кое в чем. – Дейдре улыбнулась. – Я очень стараюсь понять, но с Томом не всегда просто, да? – И быстро продолжила, возможно, не желая услышать ответ на свой вопрос: – Насколько я поняла, Элейн его бывшая девушка или что-то в этом роде?

– Да, первая любовь Тома, и, конечно, живет в сельской глуши, а поскольку подходящих кандидатур там немного, так ни за кого другого и не вышла. Очень любит собак, кажется, золотых ретриверов.

– О… Том тоже любит собак? – спросила Дейдре с ноткой отчаяния.

– Даже очень, я думаю. Он погладит собаку, если она подвернется под руку. Наверное, если вырос за городом, то любишь более крупных животных – то есть лошадей и больших собак в противоположность кошкам и пекинесам.

– А, ну… – Дейдре выдавила храбрую улыбку.

– Я бы слишком из-за Элейн не беспокоилась, – утешила ее Кэтрин. – На мой взгляд, Тому просто нравится думать о ней, только и всего. Есть что-то упоительное в воспоминаниях о первой любви. Когда станешь старше, поймешь.

У Дейдре на глаза навернулись слезы.

– Господи помилуй! – встрепенулась Кэтрин. – Что там творится у стойки? Такая суматоха!

– Похоже, это отец Джемини и мисс Лидгейт, – пояснила Дейдре. – Они лингвисты, понимаешь, и работают вместе.

Кэтрин и Дейдре сидели достаточно близко, чтобы слышать происходящее. У отца Джемини, похоже, возникли сложности с заказом ленча.

– С крокетами? – почти угрожающим тоном спрашивала женщина за стойкой.

– О чем это она? – вопрошал в ответ он.

– Она спрашивает, хотите ли вы картофельные крокеты к фаршу! – четким, нетерпеливым тоном прокричала мисс Лидгейт.

– Не знаю. Откуда мне знать? Я этого не понимаю! – запальчиво воскликнул отец Джемини. – Мне тут не нравится.

– Идите и садитесь, – грубовато отрезала мисс Лидгейт. – Я сама вам принесу.

Отец Джемини разобиженно отошел от стойки, шаркая ногами, как капризный ребенок, и сел за столик совсем близко от Кэтрин с Дейдре. Некоторое время спустя пришла мисс Лидгейт и поставила перед ним тарелку – фарш на тосте с морковкой. Подозрительно глянув на еду, он начал тыкать в нее вилкой и делал это довольно долго, прежде чем поднести кусочек ко рту.

Кэтрин снова задумалась, как это часто с ней бывало, почему у так называемых воспитанных людей такие пронзительные голоса. Нельзя же в наше время считать, что они привыкли отдавать распоряжения слугам. Мисс Лидгейт было слышно на всю столовую, а отец Джемини повышал голос ей под стать. Пожалуй, даже к лучшему, что Дейдре отвлеклась от чрезмерных раздумий о Томе и Элейн и они практически вынуждены были прервать собственный разговор и слушать мисс Лидгейт и отца Джемини.

– Ленч тут гораздо лучше, чем подают у Святого Антония, – заявила мисс Лидгейт, упомянув лондонскую штаб-квартиру миссионерского ордена, к которому принадлежал отец Джемини.

– Мы не забиваем себе голову тем, что едим, – ответил он все еще капризно. – Там у нас на первом месте пища духовная.

– Может, и так, но есть надо, – возразила мисс Лидгейт. – Даже святым приходилось принимать пищу. Акриды и дикий мед, вспомните Иоанна Крестителя.

– В Кенсингтоне акриды не водятся, – несколько не к месту заявил отец Джемини.

– Разумеется, не водятся. Я про то, что если уж собираетесь поесть, то еду следует готовить как можно лучше, – сказала она, но не стала распространяться на эту тему, возможно, вспомнив их с мисс Кловис собственное ведущееся наспех кое-как хозяйство и ужасающий обед, которым они как-то потчевали отца Джемини.

– Разве вы у нас в Святом Антонии обедали? – саркастически спросил отец Джемини. – Вот уж сомневаюсь. Там ни одна женщина не обедала.

– Не мне судить, – пожала плечами мисс Лидгейт, словно едва ли считала себя женщиной. – Но какое отношение это имеет к моим словам?

Несколько минут оба молчали, доедая тосты с фаршем и переходя к десерту.

– Я надолго в Лондоне не задержусь, – сказал наконец отец Джемини. – Хорошо будет вернуться в Африку.

– Ну, до Рождества-то останетесь.

– Возможно, уеду раньше. Мои планы могут поменяться.

– О чем вы? На что вы поедете, пока не пришли деньги из Америки? – раздраженно спросила мисс Лидгейт.

Отец Джемини загадочно улыбнулся в бороденку.

– Они могут поступить из другого источника. Америка – не единственная страна, откуда берутся деньги. И, возможно, их хватит, чтобы взять с собой отца Серпентелли.

– Могу себе представить, каких результатов вы от него добьетесь. – Мисс Лидгейт фыркнула. – Ба, да он даже открытого «е» не отличит. Откуда вы возьмете деньги? – все-таки спросила она, не справившись с любопытством.

– Не могу сказать. Не должен говорить… пока.

– А… И куда вы поедете, когда получите? Туда же, куда и раньше?

– Нет, нет… я там прошелся самым тщательным образом. Что до остального, там живут сплошные пигмеи. – Он презрительно подчеркнул последние два слова. – Изучать их – пустая трата времени. Я собираюсь к племенам холмов.

– К племенам холмов?! – выкрикнула мисс Лидгейт, стукнув по столу ложкой. – Несколько сотен человек на каждом холме, и каждая группа говорит на другом языке, не состоящем ни в малейшем родстве с любым из соседских! – Она чуть ли не подпрыгивала от возбуждения. – Великолепно! Вам, конечно, известно, что Фэрфекс был там в тридцатых.

– Да, знаю. – Будь ему знакомо такое выражение, отец Джемини непременно спросил бы: «И что с того?» Вместо этого он весьма самодовольно заявил: – Но я-то там не был.

– Конечно нет. И сам Фэрфекс первым признал бы, что он не лингвист.

– Вы правда думаете, что он был бы первым? – вкрадчиво спросил отец Джемини. – Нет, далеко не первым.

Кэтрин захихикала и повернулась к Дейдре с подходящей остротой, на которую та рассмеялась, но как-то вяло.

– Знаешь, я полагаю, – робко начала она, – что Том довольно скоро снова туда поедет, после того как повидает мать.

– Неужели правда опять до этого дошло? – умышленно туманно спросила Кэтрин. – Я и не знала, что это произойдет так скоро.

– Он говорит, что полетит, – сказала Дейдре. – Я буду так беспокоиться.

Кэтрин сочла, что должна предоставить Дейдре право первенства на беспокойство, и не стала добавлять, что и она, и, вероятно, Элейн тоже будут беспокоиться.

– Ему не терпится вернуться, – продолжала Дейдре. – Кажется, он не может быть по-настоящему счастлив в Англии. Ох, Кэтрин! – вырвалось у нее. – Ты же не думаешь, что там у него кто-то есть и из-за этого он так хочет вернуться?

– Он никогда ни о ком не говорил, а обычно он в таких вопросах рта не закрывает. Думаю, дело в его любви к работе, хотя, конечно, женщины там очень привлекательные. Сомневаюсь, что мы можем знать обо всем, что происходит в жизни мужчины, или даже следовать за ним любящими мыслями. Впрочем, вероятно, оно и к лучшему. Иногда спрашиваешь себя: «Интересно, что он сейчас делает?» Нельзя знать это всегда.

– Том обычно работал над диссертацией или со мной время проводил. – На лицо Дейдре набежала тень сомнения.

– Да, написание диссертации – отличное алиби и хороший способ держаться подальше от неприятностей, – согласилась Кэтрин. – Но однажды вечером, когда я думала, что он занят как раз этим, он держал за руку молодую женщину в ресторане. – Она бросила на Дейдре один из своих хлестких ехидных взглядов.

– Ой, Кэтрин, мне так жаль… Я не знала, что делать. Понимаешь, я так его люблю.

Ее слова словно эхом отдались среди павлинов, заставив Кэтрин задуматься, часто ли птицы на стенах становятся свидетелями бурных страстей. Конторские сплетни, скучная женская болтовня, переплетенные под столом пальцы – скорее всего они к такому привыкли.

– Как мне жить, когда он уедет? – продолжала Дейдре.

– Как-то же люди живут, – с невольным раздражением откликнулась Кэтрин. – Ты должна снова встречаться с друзьями, – добавила она тоном автора статей для женского журнала, – или учить иностранный язык долгими зимними вечерами. Но ведь я забыла, у тебя же есть антропология! Только подумай, как пригодятся твои знания Тому. Через два года или того меньше он вернется. Время пролетит незаметно.

Дейдре хотелось спросить Кэтрин, очень ли она несчастна, что Том ее бросил. Ей даже хотелось получить прощение за свою роль в этой истории, но Кэтрин как будто положила конец разговору, посмотрев на часы и предположив, что надо двигаться дальше.

– Надеюсь, ты получишь удовольствие от чтения диссертации, – сказала она, – но не ожидай слишком многого. Боюсь, ты будешь разочарована, если надеешься найти какие-нибудь курьезные или проливающие свет мелочи, но, разумеется, ты-то не станешь читать ее по столь фривольной причине. Ты, возможно, даже ее поймешь или сделаешь вид, что поняла.

В автобусе по дороге домой Дейдре спрашивала себя, не было ли в словах Кэтрин о диссертации крупинки злорадства? Даже самые приятные люди бывают язвительны, а Том ее практически бросил, если уж на то пошло. Вполне возможно, Кэтрин вообще не поняла бы диссертацию либо пропустила лучшие ее моменты. В дом Дейдре вошла тихонько, надеясь незамеченной проскользнуть к себе, чтобы поскорее приступить к чтению.

Но с кухни раздался голос тетки:

– Это ты, милая? Ты уже пила чай?

Дейдре открыла дверь на кухню, но Роду увидела не сразу, поскольку все помещение было завешано мокрыми просторными белыми хламидами, свисавшими с вешалки для проветривания одежды и капавшими на пол.

– Что, скажи на милость, ты делаешь? – поинтересовалась она.

– Ах, это? Это стихари отца Талливера, – нервно ответила Рода. – Я их постирала после ленча, а сейчас дождь собирается. Уж и не знаю, как их высушу.

– Но почему именно ты должна их сушить?

– Я пообещала помочь, когда миссис Талливер заболела. Мне правда казалось, что нужно сделать все возможное.

– Но это было довольно давно. Ведь теперь ей уже стало лучше.

– Да, стало, но рискну сказать, она все еще чувствует себя довольно слабой. Выздоровление требует больших сил.

– Тогда почему отец Талливер не отдал их в прачечную?

– Не знаю, милая, – ответила Рода, поскольку такая нелояльная мысль уже пришла ей в голову раньше, когда она стояла, нагнувшись над раковиной по локоть в горячей мыльной воде в то время, которое по обыкновению проводила, сидя тихонько с библиотечной книжкой.

– Уж я точно ничего подобного для мужчины делать не стану, – презрительно заявила Дейдре, забыв или, возможно, отнеся к высшей категории машинопись, которой иногда занималась для Тома.

– Для Тома, думаю, станешь, – самым игривым тоном ответила Рода. – Как по-твоему, для чая не слишком рано? Мне очень не помешала бы чашечка. Твоей мамы нет дома. Они с матерью Филлис решили пройтись по магазинам. Было объявление о скидках на постельное белье в «Робинсон энд Кливер», – добавила она. – Очень и очень снижена цена на двуспальные простыни, плюс наволочки в тон.

В гостиной Рода включила обогреватель. От дождя становилось прохладно, а чаепитие, по ее представлениям, всегда должно быть уютным.

– Полагаю, вы с Томом когда-нибудь тоже будете охотиться за такими скидками, – жизнерадостно сказала она.

– Вот как? – с упрямой недоброжелательностью бросила Дейдре.

– Ты будешь скучать по нему, когда он вернется в Африку, – продолжала Рода, ища убежища в самоочевидном. – Возможно, у бедного Бернарда появится шанс.

– С кем бы я ни встречалась, когда Том уедет, это точно будет не Бернард.

– Как по-твоему, Том будет против, если ты станешь встречаться с другими молодыми людьми? – спросила Рода откровенно заинтересованным тоном.

– Ему не придется.

– Мне просто интересно, – начала Рода, расхрабрившись от второй чашки чая, – вы объявите об официальной помолвке до его отъезда?

– Крайне маловероятно. Какой в этом смысл?

– Ну, молодые мужчины и женщины заключают помолвку, – с некоторым вызовом ответила Рода. – Посмотри на Малькольма с Филлис.

Дейдре улыбнулась.

– Сомневаюсь, что у нас с Томом с ними много общего, – сказала она тоном собственного превосходства, а про себя пожалела, что общего так мало.

Какой бы современной она ни была, Дейдре не могла временами удержаться от чуть-чуть завистливых взглядов на традиционное обручальное кольцо Филлис – средних размеров сапфир, а по бокам по бриллианту – и мечтала о том, чтобы Том перед отъездом в Африку предложил ей руку и сердце. Тогда, когда он вернется, они могли бы пожениться. Совсем просто на самом-то деле, но тетке она ни за что в этом не призналась бы.

Рода, со своей стороны, надеялась, что тетка может добиться доверительных признаний, в которых отказывают матери, но тут ее ждало разочарование. Более того, когда они допили чай и Дейдре поднялась к себе, у нее осталось впечатление, что племяннице, в сущности, и дела нет, выйдет ли она за Тома. Если это так, то у бедного Бернарда остается шанс, а если не у Бернарда, то у других. Дав волю разыгравшемуся воображению, Рода уже не видела пределов романтическим перспективам в жизни племянницы.

Помыв посуду после чая, она оставила стихари отца Талливера печально капать на кухне и тоже ушла к себе, прихватив с собой шитье. Уютно устроившись в кресле у окна, она стала смотреть в сад Аларика Лидгейта.

Сосед копошился среди овощных грядок, по всей очевидности, копая картошку. Потом вышла миссис Скиннер в переднике и, держа над головой зонтик, начала срезать фасоль. Такое обыденные дело – собирать овощи к ужину, но, как и нежелание Дейдре говорить о своих чувствах к Тому, оно как будто приобрело сегодня странную значимость.

Когда они ушли назад в дом, Рода отвернулась от окна и включила переносное радио. В сравнении со всем прочим новости казались скучными и пресными.