– Разумеется, ужасные дожди бывают в Швейцарии или в Австрии в горах, и даже в Италии в определенное время года, – весело сказала Дора, когда мы стояли у она гостиной в отеле, глядя на зарядивший проливной дождь.

– И в Африке, и в Индии тоже, – добавила я.

– Да, но там сезоны дождей и засухи четко определены, – отозвалась тоном школьной учительницы Дора. – Зависит от муссонов и еще много чего.

– Можно сходить после полудня посмотреть аббатство, – предложила я – раз уж так сыро.

– Ну да, наверное. – Дора не слишком любила архитектуру, но была заядлой туристкой. – Поедем на автобусе.

Автобусная остановка находилась возле самой гостиницы, и когда мы пришли, там уже ждали несколько человек. Подошла группка маленьких черных священников из расположенной по соседству римско-католической семинарии и пристроилась в очередь за нами. Дора подтолкнула меня локтем.

– Точь-в-точь стайка жуков, – шепнула она. – Надеюсь, нам не придется сидеть рядом с ними. Готова поспорить, они постараются протиснуться впереди нас.

Автобус пришел почти полный, и кое-кто из священников остался на остановке. С высоты второго этажа Дора поглядела на них с триумфом.

– Поделом им, – злорадствовала она с высоты второго этажа. – И папе со всеми его догмами!

– Бедняги, – запротестовала я, пожалев промокших черных жуков, которым придется ждать еще двадцать минут. – Они-то не виноваты.

– Наверное, в аббатстве будет кишеть попами и монашками, – продолжала Дора с фанатичным блеском в глазах.

– Естественно, их там будет много. Для них ведь это своего рода паломничество, и приятно сознавать, что аббатство было построено самими монахами. Но, полагаю, там и обычных туристов будет достаточно.

Сойдя через полчаса с автобуса, мы очутились в чистом поле: куда ни глянь – пустошь, и никаких признаков аббатства. Какая-то женщина спросила у меня дорогу.

– Кажется, туда, – ответила я, указывая на как будто единственную тропинку.

– Спасибо большое, – отозвалась она. – Надеюсь, вы не в обиде, что я спросила, у вас такой вид, точно вы знаете, куда идти.

Я размышляла над значением ее слов, пока мы шли разрозненной вереницей, возглавляемой мной и Дорой. Даже священники приняли наше руководство. Все казалось торжественным и чудесным.

– Могли бы поставить указатель: «К аббатству» или хотя бы стрелку, – удовлетворенно ворчала Дора. – Интересно, чашку чаю мы там сможем найти? Полагаю, о таком способе заработка там подумали.

Завернув за следующий поворот, мы наткнулись на довольно новые с виду и как будто церковные строения.

– Наверное, это здесь, – сказала Дора.

– Надеюсь. – Я испытала большое облегчение, что аббатство наконец нашлось, потому что ужасно было бы, если бы я сбила священников с пути истинного. – Давай поищем группу с экскурсоводом.

– Если хочешь, – отозвалась Дора, – хотя я бы лучше сама побродила. Будь уверена, всего нам тут не покажут, – мрачно намекнула она. – Как в тех турах в Россию.

Пространство перед аббатством заполнялось туристами, прибывшими на машинах или автобусах, а то и пешком. Имелась тут и большая парковка, и, ткнув меня локтем, Дора указала на табличку с большой буквой «Ж», и еще одну, где большими буквами значилось «ЧАЙ».

– Я же тебе говорила, что тут все поставлено на коммерческую ногу.

Я промолчала, поскольку мы уже вошли в аббатство и меня ошеломило ощущение сияния и света. Стены казались свежими и чистыми, кругом поблескивало золото, и стойкий запах ладана казался почти гигиеничным. Здесь сентиментально к Риму не обратишься, думала я, ведь тут нет ни теплой розоватой темноты, в которой можно спрятаться, ни уютной путаницы доктрин и догм. Здесь все взвешено, подвергнуто осмыслению и разложено по полочкам, как, в сущности, и следует.

Подтянутый молодой монах в очках без оправы взялся опекать нашу экскурсию, или, точнее, группу туристов, к которой мы присоединились, поскольку общество оказалось очень и очень смешанное: несколько молодых солдат в форме, два священника, молодые и пожилые пары, стайка, как оказалось, англо-католических дам того сорта, что предлагают услуги компаньонок в «Церковных ведомостях», и несколько непримечательных или не поддающихся классификации личностей, к числу которых, наверное, следовало причислить и нас с Дорой, хотя, рискну сказать, я была бы вполне счастлива среди англо-католических дам.

Мы с благоговением и восхищением переходили с места на место, а наш гид терпеливым доброжелательным тоном объяснял историю и смысл разных вещей.

– Не уверен, что среди вас есть католики, – вкрадчиво сказал гид. – Поэтому вы едва ли понимаете значение Девы Марии.

Англо-католические дамы сгрудились теснее, точно стремились отмежеваться от остальной группы. Они возмущенно зашептались, а одна даже как будто готова была запротестовать. Но в конечном итоге, возможно, вспомнив о манерах или о том, как сложно спорить с католиком, они успокоились и стали терпеливо слушать. Дора, казалось, готова была взорваться, хотя и по иным причинам, и я боялась, что она вот-вот затеет спор с гидом, но, по всей очевидности, она тоже передумала и угрюмо перешла к следующей достопримечательности.

– Разумеется, бесполезно им что-либо говорить, – бормотала она. – Они все зазубрили и повторяют теперь как попугаи. Мне надоело, что меня так водят. Пойду сама все разведаю.

Когда экскурсия закончилась, я застала ее под стенами аббатства, глаза у нее победно сверкали.

– Надеюсь, ты не положила ни в какой ящик денег? – спросила она. – У них тут за углом лавка, где торгуют четками и иконками, и еще всяким раскрашенным хламом. Представить себе не могу, зачем кто-то покупает такие вещи!

Я попыталась объяснить, что у римских и даже не римских католиков считается, что это приносит утешение и помогает в молитве, но Дора никаких доводов слушать не пожелала.

– Тут у них некоторые проходы перекрыты веревками, – сказала она, понизив голос. – Я же говорила, что всего нам увидеть не позволят. Интересно, а там что происходит?

– Наверное, там жилые помещения самих монахов. Трудно ожидать, что туда позволят зайти.

– А мне бы и не захотелось, – обиженно отрезала Дора. – Никаким калачом не заманишь. – Перехватив покрепче зонт, она взмахнула им наподобие меча.

– Тогда пойдем поищем, где выпить чаю. После пищи духовной – пища телесная.

– Боюсь, никакой духовной пищи я не получила, – возразила Дора. – Совсем наоборот, от запаха ладана я совсем больная. Он и в здешнюю чайную, наверное, проник, и вообще мне не нравится, как она выглядит. Может быть, на обратном пути что-нибудь найдем, как по-твоему?

– Да, мы, кажется, проходили через приятную деревню, – предположила я. – Кстати, там живет мать Елены Нейпир, и Елена сейчас у нее. Помнишь черно-белое кафе, которое мы видели из автобуса?

– «Старая добрая сорока»? Да, можно туда сходить.

– Никогда не знаешь наперед, вдруг мы встретим Елену.

– Не можешь ты держаться подальше от этих Нейпиров, – добродушно уколола Дора. – Хотя мне почему-то думается, что тебе хочется повидать совсем не Елену.

Я не нашла подходящего ответа, поэтому предоставила Доре считать как ей вздумается. Очевидный и легкий шарм Роки сам по себе был защитой, ведь нельзя же заподозрить разумную женщину в каких-то чувствах к такому человеку. Мне пришлось признаться себе, что мысль о встрече с Еленой не доставляет мне особого удовольствия, но я, казалось, была в своего рода долгу перед Иврардом Боуном, поэтому следовало узнать, как она поживает и каковы последние события, если они вообще имели место.

Я никак не ожидала столкнуться с ней так скоро: с корзинкой для покупок Елена стояла у дверей «Старой доброй сороки». Едва мы обменялись подобающими восклицаниями удивления и даже некоторого удовольствия, она сказала:

– Мама послала меня купить кексы. К чаю придет местный пастор.

– Это станет для вас приятным разнообразием, – заметила Дора весело и, как мне показалось, нахально.

– А разве вы не знали? Я великолепно лажу с духовными лицами. Отцу Мэлори я пришлась очень по душе, правда, Милдред? И он попросил дать ему знать, может ли он что-то для меня сделать.

– Они всегда так говорят, – парировала Дора, – и изо всех сил надеются, что ничего такого не произойдет. Это входит в их обязанности.

– Брось, перестань, – возразила я, но боюсь, довольно слабо. – Джулиан делает много добрых дел, и другие священники тоже. Он даже повел бы Елену выпить, если бы она действительно этого хотела.

– Только вышло так, что это был вечер молодежного клуба, и нечто подобное всегда будет ему мешать, верно? – довольно печально заметила Елена. – Мама – истинная святая клуша. Они с Милдред отлично поладили бы.

– Два сапога пара, – предсказуемо откликнулась Дора.

– Вам правда стоило бы прийти к нам на чай, – чуть помешкав, сказала Елена, – но может выйти немного неловко. Пожалуй, я выпью с вами чашечку.

Зайдя в кафе, мы сели за шаткий круглый столик, который был маловат для троих. После довольно долгого ожидания появилась молодая женщина с распущенными волосами и темно-красным лаком на ногтях, которая приняла заказ.

Елена, не обращая внимания на Дору, принялась меня расспрашивать. Видела ли я Роки? Писал ли он мне? Навестила ли я его в коттедже? На все эти вопросы я ответила отрицательно и добавила только:

– Он писал что-то о том, чтобы я его навестила, но мы ни о чем конкретном не договорились.

– Надо думать, начисто про это забыл, – сказала Елена, – совершенно в его духе.

– Да, наверное, забыл. – Я пониже наклонилась над заварочным чайником.

Разливать чай Елена с Дорой предоставили мне, и пока девушка не принесет еще кипятку, полной чашки мне не получить.

– Вы должны с ним повидаться, – говорила тем временем Елена, – или по крайней мере ему написать. Нам правда нужно уладить эту глупую ссору, или что это было. Представить себе не можете, какая тут тоска! Я так несчастна!

– Полагаю, мама вам очень рада, – желая помочь, предположила я.

– О да! В моей старой комнате все осталось не тронуто – это так угнетает. Девчачья, выкрашенная белым мебель и покрывала в мелких розочках… Даже фотографии бывших ухажеров на каминной полке!

– А я считаю, белая мебель очень хороша для спальни, – вставила Дора. – Обязательно попробуйте слоеный пирог, очень вкусно.

– Надо же, после стольких лет найти на каминной полке фотографии бывших парней, – продолжала Елена, отказавшись от пирога.

– Да, пожалуй, такое может выбить из колеи, – согласилась я, и, как водится, перед моими глазами возникло лицо Бернарда Хейзерли: снимок за стеклом немного потускнел, но не настолько, чтобы смотреться романтично викторианским. – А перед отъездом вам не пришло в голову убрать их в коробку или в ящик стола? Там им было бы самое место.

– Сами знаете, как это было в войну. Так много всего бросали… – Елена встала. – Мне пора. Видите, уже пастор из дому вышел. Он, наверное, направляется к нам.

Выглянув в окно, я увидела кругленького веселого человечка, взгромоздившегося на велосипед.

– А он знает, – начала я, – то есть ему рассказали о?..

– Ах, Милдред, ваша тактичность просто восхищает! – Елена впервые рассмеялась. – Уверена, мама все ему уже рассказала. Она ничего не может утаить от духовного лица.

– Ну, как я говорила, они часто способны помочь.

– От вас пользы больше, чем от любого священника. Обещайте, что как можно скорее напишете Роки и расскажете обо мне.

Я сказала, что постараюсь.

– Но только поскорее, Милдред. Какая-нибудь военнослужащая уже могла его захапать. И только подумайте, как благородно вы сами будете выглядеть! Посредница, воссоединяющая семьи!

Я согласилась, что это звучит действительно благородно, а про себя подумала, что в этой роли, как и во многих благородных делах, есть что-то пугающе холодное.

После ухода Елены мы с Дорой немного посидели в молчании.

– Так-так, – наконец произнесла Дора с тем удовлетворением, с каким она обычно отмахивалась от сложностей жизни, – некоторые просто не умеют ценить того, что им досталось. А на мой взгляд, так это просто замечательно.

– Замечательно?

– Комната с белой мебелью и покрывала в мелкие розочки. Разумеется, у нас в школе комната служит одновременно гостиной и спальней, так что ничего элегантного туда не поставишь, но я как раз подумывала обзавестись осенью покрывалом на диван и, возможно, шторами к нему в тон. Ты же помнишь, у меня коричневый ковер, и комната обычно выдержана в голубом и оранжевом. Что скажешь, Милдред?

– Ну… покрывало в цветочек смотрелось бы очаровательно, – рассеянно отозвалась я.

– Но тебе не кажется, что это будет слишком? Еще и шторы в цветочек?

– Нет, конечно нет.

– Мелкие розочки, возможно, не удастся найти, но попробовать стоит.

– Да, придется попробовать.

– За кафе, кажется, есть садик. Пойдем на него посмотрим? – Дора вскочила из-за стола. – Дождь как будто перестал.

Через заднюю дверь залы мы прошли в другое помещение, тоже заставленное шаткими круглыми столиками, но сейчас пустующее. Тут было сыро, холодно и тихо, и столы следовало бы отполировать. На одной стене висела старая, вся в пятнах от старости гравюра с изображением молодого человека байронической наружности, который напомнил мне Роки. Отсюда открывалась дверь в романтический садик, окруженный высокими стенами, с увивавшего их плюща капала вода.

– Какое унылое место! – воскликнула Дора. – Неужели нельзя было оживить его парой полосатых зонтов?

– В сезон мы выставляем зонты, мадам, – оскорбленным тоном отозвалась официантка. Она вышла следом с нашим счетом, точно боялась, что мы сбежим, не заплатив за чай. – Но, разумеется, сейчас посетителей на ленч и чай у нас немного, лето ведь уже закончилось.

«Да, – грустно подумала я, – сезон почти закончился, и в маленьком садике задержалась лишь одна, последняя летняя роза».

– Дом, наверное, старинный, – сказала я вслух, – почти Елизаветинской эпохи.

– За это ничего не скажу, мадам, но раз уж он зовется «Старая добрая сорока», то, наверное, старый, – отозвалась девушка. – Жаль, что хозяева жалеют на него потратиться и хотя бы малость осовременить. На кухне просто ужас какой-то.

– Мне не хочется в сад, – сказала Дора. – Сыро там как-то. Мы ведь не хотим выходить, верно?

– Нет, думаю, не хотим.

За стеклом плющ увил каменного купидона на маленькой лужайке, и сам садик казался чрезвычайно меланхоличным.

– Интересно, а есть открытки с видами этого сада?

– Чтобы послать Уильяму?

– Да, возможно, Уильяму, хотя я одну ему уже послала.

– Ага, но не пережимай, не то он решит, будто ты за ним бегаешь.

Я согласилась, что действительно не стоит, и вообразила себе глаза-бусинки Уильяма – округлившиеся и испуганные. Но открыток с видом «Старой доброй сороки» не нашлось вообще никаких, и даже если бы я расхрабрилась послать открытку Роки, то все равно не смогла бы написать о последней розе лета и облаченном в плющ купидоне.

– Как раз поспеем на пятичасовой автобус, – сказала Дора. – Если он не забит теми жуткими попами.

На остановке мы оказались в самом конце длинной очереди, а когда автобус пришел, место нашлось лишь для полудюжины пассажиров. Я заметила, как с верхней площадки на нас смотрит группка священников, и мне почудилось, что папа и его догмы в конце концов взяли верх.