В начале шестьдесят четвертого года именно Брежнев вместе с Александром Шелепиным — «железным Шуриком», как звали его тогдашние обитатели кремлевских коридоров, возглавил заговор против Хрущева.
Даже Владимира Семичастного — председателя КГБ, ближайшего приятеля Шелепина и его соратника еще по комсомолу, в планы смещения Хрущева посвятили не сразу.
Говорит генерал-полковник Владимир Ефимович Семичастный: «В начале 64-го года Шелепин сказал так доверительно. Он прямо предупредил, что, вероятно, с тобой будет какой-то официальный разговор, поэтому я с тобой не говорил ни о чем, ты ни о чем не слышал. Ну, он мне дал понять о том, что идет в кругах членов Политбюро и секретарей ЦК, кандидатов, то есть состав Президиума ЦК, кто входит, идет разговор о том, что Хрущев всем надоел и пора… Вот ты и имей в виду».
Через полтора месяца, весной, вновь на эту тему заговорил уже Брежнев, причем в своем кабинете.
Владимир Семичастный: «Брежнев меня отозвал, вот примерно как это там и говорится, в кабинете, что ли, отозвал, из-за стола встал, в уголок отвел, значит, секретничать начал. И я… И он о том говорит, что вот так и так, как ты смотришь, если возникнет вопрос о смещении, об освобождении Хрущева? В общем, у большинства членов Политбюро складывается такая точка зрения».
Рисковал ли Брежнев в тот момент?
Да, и очень сильно.
Тайна, которую знают двое, уже не тайна. Тем более в Кремле, тем более тогда, когда вся система была выстроена так, что к власти можно было прийти лишь в результате интриг, компромиссов и сложнейших комбинаций.
Раскрыв свои карты, Брежнев наверняка чувствовал себя неуютно, оставаясь в полной неизвестности, с кем после него будет говорить тайный собеседник и не сдаст ли он его уже за порогом кабинета.
Рассказывает Владимир Семичастный: «И вот начались тогда утечки уже, начали ползти слухи о том, что что-то готовится где-то, кто-то, разговоры… Воронов на одном из совещаний проговорился и, значит, стал говорить о том, что пора с Хрущевым кончать или что-то вроде того, что Хрущев надоел всем».
Настал момент, когда информация дошла и до Хрущева. Но никаких резких шагов он не успел сделать, а может быть, уже не смог сделать. Хотя его реакции боялись до последнего.
Владимир Семичастный: «Я пришел к Брежневу и сказал: или вы давайте решайте вопрос о проведении Пленума, или кончится это тем, что меня вызовет Хрущев, скажет, что существует антипартийная группа новая, и ты сидишь ушами хлопаешь, и, понимаете, у тебя под носом, вот здесь, творят безобразия, а ну-ка давай действуй. И что мне останется делать? Я вынужден буду принимать меры, и довольно решительные».
Обратим внимание, что пришел Семичастный не к Шелепину, а именно к Брежневу. Его лидерство в заговоре к тому моменту уже никто не оспаривал.
А может быть, Шелепину и Семичастному выгодно было выдвинуть тогда Брежнева на первый план.
Вдруг все провалится?
К тому же они не сомневались, что в случае успеха через короткое время смогут быстро устранить и самого Брежнева.
Об октябрьских днях 1964 года написаны десятки книг, да и мы в одной из серий «Кремля 9» подробно рассказывали о последних днях пребывания Хрущева у власти. Напомним лишь, что звонил ему в Пицунду с просьбой приехать в Москву как раз Брежнев как второй человек в государстве и самый близкий соратник.
Звонил из квартиры на Кутузовском проспекте, где собрались Подгорный, Суслов, Полянский, Шелепин и Семичастный.
Когда на следующий день, 13 октября, в полдень, Хрущев сходил с трапа самолета во Внукове, шансов у него не было никаких.
Брежнев подготовил свой приход тщательно и профессионально, по всем правилам высшего партийного искусства.
Нервничал ли Брежнев в те дни?
Конечно, и очень сильно. В первую же ночь после смещения Хрущева он отдал не требующий пояснений приказ начальнику личной охраны Ребенко.
Рассказывает генерал-майор, заместитель начальника личной охраны Брежнева Владимир Тимофеевич Медведев: «Леонид Ильич, приехав домой, сказал, вызвал Ребенко и сказал: «Ты, говорит, на всякий случай сегодня возьми автомат и побудь в подъезде дома, не ночуй там у себя в кровати, а побудь в подъезде дома». Он не решался спросить, почему и так далее. Он говорит: «Вопросов никаких не задавай, вот сделай, выполни это для меня, и все будет нормально».
Ответ на вопрос, кого больше боялся в ту ночь Брежнев — сторонников Хрущева или подчиненных шефа КГБ Семичастного, — знал только сам Леонид Ильич.
Как известно, легитимное избрание первого лица в партии могло произойти лишь на съезде, который собирался раз в четыре года. В 1964 году до очередного, XXIII съезда оставалось еще два года.
И, похоже, группа Шелепина не сомневалась, что этих двух лет им хватит, чтобы подготовить избрание своего человека. С Брежневым они особо не церемонились. Чего стоит рассказ Семичастного о том, как примерно через полгода после ухода Хрущева в отставку Владимир Ефимович пришел к Леониду Ильичу с жестким, необычным предложением — пореже ездить на охоту и сообщать об этом в прессе. Мол, это вызывает недовольство в партии и народе.
Тогда Брежнев разговор замял, но все запомнил.
На охоту ездить продолжал регулярно. Это была его основная страсть. A как опытный охотник, он умел долго и тщательно готовить основной выстрел.
О том, что Брежнев — фигура у власти временная, писала в те дни и западная пресса. Вывод такой они делали, анализируя кремлевскую расстановку сил.
Ключевые посты в силовом блоке занимали люди Шелепина: КГБ возглавлял Семичастный, МВД — Тикунов, Девятое управление, охранявшее первых лиц, — генерал Чекалов.
Но главное, у «железного Шурика» — Шелепина было много сторонников среди высшей партийной элиты.
Вот за ее голосами и повел в первую очередь охоту обаятельный и энергичный в те годы Леонид Брежнев. Он прекрасно знал человеческую натуру и человеческие слабости.
Первые секретари обкомов, которые определяли жизнь страны, все еще хорошо помнили стиль и Хрущева, и Сталина. Разумеется, они отметили способность первого лица позвонить даже во время собственного отпуска, по-товарищески поинтересоваться видами на урожай, обстановкой в регионе, а также здоровьем жены и детей.
Это было непривычно и очень привлекательно.
Надо ли удивляться, что в шестьдесят шестом на XXIII съезде большинство из них подтвердили полномочия Брежнева.
С этого момента борьба за власть в Кремле вступила в решающую фазу. Группе Шелепина оставалось быть на самом верху меньше года.
Улыбчивый, чернобровый, энергичный, тогда еще совсем не старый, новый лидер во второй половине шестидесятых все больше завоевывал популярность в стране. И очень умело ею пользовался для укрепления личных позиций в Кремле.
С популярностью Брежнева в те годы мог соперничать разве что председатель Совета Министров Алексей Косыгин.
Ни председатель Президиума Верховного Совета Подгорный, ни все более уходящий в тень Шелепин — соратники по перевороту в шестьдесят четвертом — в середине шестьдесят седьмого сравниться с Брежневым уже не могли.
Именно с Брежневым народ связывал последние очень популярные решения власти: переход на пятидневную рабочую неделю, повышение заработной платы, снижение пенсионного возраста у мужчин до 60 лет, у женщин до 55 лет, отмену трудодней и оплату в рублях труда колхозников.
Все это было, что называется, на виду.
Но не менее точно действовал Брежнев и под кремлевским ковром, где продолжалась знаменитая схватка бульдогов.
Он ударил туда, куда и должен был ударить. По силовому блоку. В советской системе существовали очень громкие и важные должности, но почти не влияющие на расстановку сил в Кремле.
К примеру — министр иностранных дел.
А вот должности министров обороны и МВД, председателя КГБ и главы партийного аппарата интересовали Брежнева в первую очередь.
С них он и начал, когда почувствовал достаточно сил.
Первую атаку на министра внутренних дел Тикунова Шелепин и Семичастный отбили, вторую уже не смогли.
Министром становится давний друг Леонида Ильича Николай Щелоков.
Для того чтобы понять важность этого назначения, необходимо заглянуть немного вперед, в самый конец брежневского правления. Несмотря на ужасное состояние здоровья, Брежнев продолжал зорко следить за своим окружением, особенно за Андроповым, возглавлявшим мощнейшую спецслужбу. Именно Щелоков и его МВД стали к тому времени главным препятствием на пути ведомства Андропова к полному контролю ситуации в стране.
О взаимной ненависти Щелокова и Андропова все знали уже в 70-х. К тому же в замах у Щелокова в то время ходил зять Брежнева Юрий Чурбанов. А ведь один из основных ударов Андропов, готовясь к уходу Брежнева, нанес именно по паре Галина Брежнева — Юрий Чурбанов.
Понятно, что в шестьдесят седьмом при назначении Щелокова предвидеть подобное Брежнев не мог, но это решение говорит о том, насколько глубоко он знал механизмы работы советской властной вертикали.
Еще одна важнейшая составляющая этой вертикали — Министерство обороны.
За армию и ее министра Брежнев с определенного момента был спокоен. 31 марта 1967 года умер ставленник Хрущева — Родион Малиновский. Вместо него Брежнев сразу же назначил министром обороны Андрея Гречко, давнего друга. Дружили они еще со времен войны.
Кстати, уже после ухода Брежнева из жизни над этой его манерой — назначать на ключевые посты друзей и близких знакомых молодости — многие смеялись.
А зря.
Идейный соратник рано или поздно способен предать; близкий друг, человек, что называется, из ребра — никогда.
Не потому ли 18 лет его правления на место больного Брежнева никто не претендовал, даже в последние годы, когда он был сильно болен.
И понятно, почему тогда, в 1967 году, партаппарат взял под контроль еще один давний друг Брежнева Константин Черненко.
На своем посту из группы Шелепина оставался лишь председатель КГБ Семичастный.
Учитывая специфику ведомства, которое он возглавлял, удар готовили втайне и нанесли предельно резко.
Как в восточных единоборствах.
В повестке дня того заседания Политбюро весной шестьдесят седьмого вопрос о председателе КГБ не значился. Поэтому, прибыв в Кремль, Семичастный ни о чем не подозревал. Не насторожило даже отсутствие его сторонников и покровителей: Шелепина и Воронова.
Что-то понимать Семичастный начал лишь в тот момент, когда Брежнев, проводивший заседание, попросил задержаться его и членов Политбюро. И, не давая опомниться, сообщил, что есть решение о переводе шефа КГБ на другую работу и назначении председателем КГБ секретаря ЦК Юрия Андропова.
Была найдена и соответствующая формулировка: чтобы приблизить КГБ к ЦК.
По воспоминаниям самого Семичастного, среагировал он резко:
— А я что, был далеко от ЦК?!
Это был неприкрытый намек Брежневу на недавнее партнерство во время отстранения Хрущева.
«Нет, нет, все было нормально, но решение принято, и пора заканчивать заседание».
Семичастный был ошеломлен и взбешен, но понимал, что возможности возражать у него в тот момент были сильно ограниченны.
Одна история со Светланой Аллилуевой чего стоит.
Накануне пятидесятилетнего юбилея Октябрьской революции мир получил невиданный политический скандал. Дочь Сталина — Светлана — его любимая Сетанка — сбежала за границу. Не захотела жить в стране, система в которой на девяносто процентов была создана ее отцом. Система жизни, власти, взаимоотношений. Причем уехала Сетанка не в Китай, Югославию или Австралию, а транзитом через Индию прямиком в США. В логово главного идеологического противника.
Ведомство Семичастного этот побег прозевало, а опытный Владимир Ефимович хорошо понимал, что при определенных усилиях недоброжелателей такой скандал может окончиться не только устранением с должности шефа КГБ, но и вообще вылетом из системы номенклатуры.
Короче говоря, в тот день Брежнев вновь сработал виртуозно.
А через три месяца на очередном Пленуме ЦК с должности секретаря был снят главный его соперник — Александр Шелепин.
Именно тогда, летом — осенью шестьдесят седьмого, и началась настоящая эпоха Брежнева.
Впереди были несколько лет активной и плодотворной работы, потом был резкий слом, связанный с потерей здоровья, и, наконец, последние шесть лет, вспоминать о которых многим из его окружения стыдно и больно до сих пор.
До января 1969 года охраны в нынешнем понимании этого слова у первых лиц Советского Союза не было. По городу Генеральный секретарь передвигался в сопровождении двух, а часто и одного прикрепленного.
Все изменилось после знаменитого покушения лейтенанта Ильина у Боровицких ворот.
Тогда Брежнева спасло лишь то, что Ильин перепутал машину и открыл стрельбу по автомобилю, в котором сидели космонавты Николаев, Терешкова, Леонов и Береговой. Одна из пуль смертельно ранила водителя Илью Жаркова. Видимо, из-за неординарности произошедшего, а также недавно закончившейся схватки не на жизнь, а на смерть с группой Шелепина допрашивать Ильина отправился сам председатель КГБ Андропов.
Одной из главных задач следствия было выяснение, стоял ли кто-то за спиной Ильина.
Очень скоро ведомство Андропова убедилось, вернее, убедило всех, что действовал психически неуравновешенный террорист-одиночка, но происшествие у Боровицких ворот заставило кардинально изменить систему охраны высшего руководства Советского Союза.
Рассказывает Владимир Медведев: «Мы где-то с апреля уже начали ездить «на хвосте», как у нас говорят. На хвостовой машине уже непосредственно по три человека, это выездная охрана. Начальник выездной охраны, два человека — рядовые сотрудники. Вот я был вначале как рядовой сотрудник выездной охраны. Сказать, что Леонид Ильич с каждым из нас беседовал, я не могу».
В тот год Леониду Брежневу исполнилось шестьдесят три. Это был деятельный, веселый, в чем-то даже бесшабашный человек. Во всяком случае, охране своей он доставлял хлопот как никто в тогдашнем Политбюро.
Чего стоят знаменитые брежневские заплывы в море. Его мало волновали температура воды, стенания доктора, обязанного плыть рядом, а также уговоры охраны. Часто его останавливала лишь дрожь, начинавшая колотить сопровождение.
Владимир Медведев: «Как сейчас говорят, экстремальщик, это точно. Однажды еще такой случай был, связанный с плаванием. Мы тоже плыли от берега в море. И возвращались назад, а течение было от берега, и никак к берегу не приплывем. Ну, мы-то приплывем, а он плывет медленно. И течением относит.
И мы уплыли, я не знаю, с километр, наверное, вдоль берега, километра два, может. И вышли аж на городской пляж, на другой берег. И мы говорим: в лодку садись, а он: «Нет, я сам». И выплыл. Идет, еще утро, людей не так много. Встречался. Некоторые идут, мы проходим мимо, не обращали внимания, а некоторые идут так, раз, повернут лицо, Леонид Ильич ведь вроде: «Здрасьте, Леонид Ильич». — «Здравствуйте».
Пикантность ситуации заключалась еще и в том, что по общественным пляжам Генеральный секретарь шествовал в плавках.
Сказать, что Брежнев любил машины и скорость — это значит ничего не сказать. За руль он садился часто, и уж обязательно во время воскресных поездок на охоту в Завидово. Одному богу известно, сколько седых волос появилось у водителей и прикрепленных сотрудников охраны во время этих поездок.
Владимир Медведев: «Скорость была у него… Однажды мы работаем уже в выездной охране, у нас лопнул баллон. И его заменили, ну, чтобы не соврать, может, минута, может, меньше даже. И когда мы начали ехать за ним, то мы его уже практически не могли догнать до самого дома. Он вот эти 148 км до этого охотничьего хозяйства, он ездил иногда за 55 минут. Вот с такой скоростью».
А на работе в Кремле этот улыбчивый и вполне добродушный человек жесточайшей рукой продолжал выстраивать пирамиду личной власти.
Поставив во главе КГБ своего личного друга Андропова, который — и это мало кто знает — принимал активное участие еще в свержении Хрущева, Брежнев все сделал для того, чтобы контролировать… и друга Андропова.
Для этого замами Юрия Владимировича назначаются два ближайших Брежневу человека. Оба, что называется, из его ребра.
Родственник и давний друг еще по довоенному Днепродзержинску — Цинёв и старый друг по работе в Молдавии — Цвигун. Что интересно, Цвигун и Цинёв терпеть не могли друг друга. Этот клубок единомышленников во главе КГБ полностью устраивал лишь одного человека — Леонида Ильича Брежнева.
Такую же систему сдержек и противовесов он выстроил и в самом Политбюро.
На его заседаниях друг напротив друга сидели: председатель Совмина — Косыгин и председатель Президиума Верховного Совета — Подгорный. Это были два антипода, относящиеся друг к другу примерно так же, как Цвигун и Цинёв. Оба могли теоретически претендовать на роль лидера, и оба были повязаны по рукам и ногам. В замах у Косыгина, к примеру, ходили старый друг Брежнева Полянский и его днепропетровский товарищ Тихонов.
Наступит время, и Брежнев устранит вначале Подгорного, а затем и сверхпопулярного в народе Косыгина.
В фильме о Леониде Ильиче нам пришлось рассказать о двух Брежневых: до болезни и после. История семьи Брежневых тоже разделяется на два совершенно разных периода.
На стыке 60–70-х уже начинала «чудить» дочь Галина, стал выпивать и сын Юрий, но мало видящий их отец почти ни о чем не догадывался.
По праздникам, когда все собирались на даче, Леонид Ильич был по-настоящему счастлив.
Владимир Медведев: «На любой праздник приезжала семья. У него семья большая. У него брат Яков был, жена брата. Сестры, Виктория Петровна. Все приезжали. Было очень весело. Гуляли, сидели за столом, выпивали немножко вино. Было очень весело. Все дети были там. Дети, внуки. Все на даче присутствовали. И он в это время, я бы сказал, настолько был расслаблен, настолько был, как обычный человек, доволен жизнью, радостный».
Как мы уже сказали, выросшие дети уже давно жили своей жизнью. Неизвестно, как сложилась бы их судьба, живи они с отцом в одном доме.
В это трудно поверить, но до своей болезни к привилегиям и капризам близких Леонид Брежнев относился очень жестко.
Сотрудники дачи в Завидово вспоминают. Жена Брежнева Виктория Петровна обратилась к мужу с просьбой назначить на должность заместителя коменданта дачи — чисто хозяйственную должность — кого-нибудь из охраны. Мол, ему не надо долго входить в дела.
Реакция Брежнева была бурной.
«Охрана выделена мне и только мне!» — мы приводим самые мягкие слова, произнесенные им тогда.
Характерен был и случай с внуком.
Вспоминает Медведев: «Пошли мы с ним гулять по берегу вдоль моря и зашли, там был такой участочек, посаженные растения. Он увидел эти, бамбук, молодой бамбук рос, красивый, небольшой участочек посажен. Он зашел туда и давай рвать этот бамбук, то есть ломать. Я говорю: «Андрей, ты что делаешь, это же люди посадили, смотри, как красиво». А он: «А». Я не выдержал, схватил его за руку и по заду огрел. Он надулся и говорит: «Я дедушке все расскажу». Я говорю: «Ну, давай, рассказывай». На следующий день, этот день закончился, на следующий день выходит и опять меня ждет. Говорю: «Ну что, сказал дедушке?» Молчит. Отвернулся так, молчит. Я говорю: «Ну ладно, если не сказал, то молодец. Если сказал, то опять молодец. Дедушка бы тебе еще раз врезал».
Первый громкий звонок, связанный со здоровьем, прозвенел в шестьдесят восьмом, во время тяжелейших переговоров с чехословацкой делегацией накануне ввода войск.
Как рассказывал Косыгин, он вдруг почувствовал, что у Брежнева стал заплетаться язык, а через некоторое время Леонид Ильич опустил голову на стол.
Перепуганные помощники и охрана отнесли его в комнату отдыха, где примчавшиеся врачи сумели поставить точный диагноз — реакция слабой нервной системы на снотворное.
К тому моменту тщательно следящий за своим здоровьем Брежнев, в одночасье бросивший курить, как только об этом попросили врачи, уже начал попадать в зависимость от снотворных препаратов.
Началось все с того, что из-за многолетней колоссальной нагрузки у него стал пропадать сон.
В такие ночи Брежнев злился, не мог нормально отдохнуть и в конце концов попробовал принимать снотворное — одну-две таблетки.
Вначале.
Потом все больше и больше.
Наступит момент, когда проблема таблеток для Генерального секретаря выйдет на уровень Политбюро, а пока ни врачи, ни охрана, ни соратники по Политбюро ничего не подозревали.
Однако сотрудники охраны уже в 1969 году во время очередного заплыва на море обратили внимание на странную шутку, обращенную к доктору:
— Сейчас я тебя утоплю! — смеясь, крикнул Брежнев.
— Не надо, — жалостливо, в тон Генеральному, ответствовал врач.
— А ноксирон дашь?
— Дам, дам, только не топите.
Тогда охрана еще не знала, что такое ноксирон, нембутал и прочие препараты. Она не подозревала, что скоро выучит все эти названия наизусть и будет делать все, чтобы ограничить их прием Генеральным секретарем ЦК КПСС, который был тяжело болен и разрушался буквально на глазах.
К 1974 году Брежнев бесповоротно выиграет борьбу за власть. И надо же такому случиться — именно в этот момент сломается окончательно.
Не догадываясь о серьезности и необратимости изменений здоровья Брежнева, охрана и ближайшее окружение все чаще стали попадать в форс-мажорные ситуации. Одна из них случилась во время визита во Францию. В резиденции во время утреннего туалета начальник охраны Ребенко обратил внимание, что Брежнев долго не выходит из ванной комнаты.
Владимир Медведев: «Мы подошли к двери. Дверь мощная такая была, слышно не очень, даже может совсем. Слышим, вода не течет. Слышно, что не течет. Вот. Александр Яковлевич говорит: «Володя, надо выбивать дверь». Я говорю: «А как же, а вдруг он, так сказать…» Он — нет. Надо выбивать дверь. Ну надо, так надо. Так сказать поднажавшись. Но надо было дверь так выбить, чтобы она не упала вовнутрь. В общем, мы сорвали ее с петель и успели подхватить. И что очень хорошо, что успели. Потому что Леонид Ильич практически был на полу, вот. Мы его… дверь отложили в сторону, быстренько к нему подошли, начали его трясти за плечо. Он пришел в себя, поднял голову и говорит: «Что со мной случилось?» Мы говорим: «Вот так и так».
В тот раз, как, впрочем, и в большинстве подобных случаев, Брежнев после серии уколов сумеет собраться и отправиться на встречу с президентом Франции. О том, что случилось в резиденции, по его внешнему виду догадаться было невозможно.
До поры до времени.
Пройдет немного времени, и больной и мало уже что соображающий он станет заложником той системы власти, системы сдержек и противовесов, которую сам же с таким упорством и создавал.
Придет беда и в его семью.
Впрочем, об этом, о таблетках-пустышках, о взятках, трагедии в Ташкенте, ускорившей смерть Брежнева, мы рассказали в следующем фильме сериала «Кремль 9».
Придя к власти в 1964 году, сначала выстроив, а затем и отстроив ее механизм, Леонид Ильич Брежнев мог бы спокойно наслаждаться плодами своего труда, если бы не одно обстоятельство.
Его здоровье.
Все началось в конце шестидесятых. Первые приступы болезни особой тревоги у врачей не вызвали.
«Реакция слабой нервной системы на прием снотворного» — именно такой необычный диагноз поставили врачи, когда во время переговоров с чехословацкой делегацией накануне ввода войск в эту страну Брежнев внезапно потерял сознание.
Как потом выяснилось, колоссальная многолетняя нервная нагрузка привела к тому, что у Брежнева пропал сон. Вот тогда он и начал принимать снотворное. Поначалу немного. Одну-две таблетки.
Рассказывает генерал-майор Владимир Медведев: «Он не мог уснуть, он вертелся, крутился, он читал. Он занимался чем угодно, но, когда ложился спать, он не мог уснуть. И это для него было пыткой. Потому что целый день в таком напряжении, голова, в напряжении всех нервов. И он еще не спит, не отдыхает, у него ни мозг не отдыхал, ничего».
Видимо, из-за своего характера к здоровью Брежнев относился очень неровно. Когда что-то начинало сильно болеть, он собирал врачей, внимательно слушал, а потом выполнял все их рекомендации. Но стоило болезни отступить, он тут же обо всем забывал. И продолжал вести прежний образ жизни: с охотой, застольями и лихими поездками на машинах. Его бесшабашный характер как нельзя лучше просматривается в истории, приключившейся в ФРГ в начале семидесятых.
Германский канцлер, зная о слабости Брежнева к машинам, преподнес ему в подарок роскошный «Мерседес». Немецкие специалисты тут же на месте стали объяснять новому хозяину, где какие кнопки, переключатели и педали. Дело происходило у входа в резиденцию, Брежнев долго и внимательно слушал, а затем внезапно сел в машину и нажал на газ.
Владимир Медведев: «А он как дал по дороге и вперед. Проскочил. Начальник охраны, мы все. Там она дорога вдоль горы эта. И уехал, и только его остановили на выезде уже с этой территории. Ворота закрыты, не стали, там, команду дали, чтобы не открывали ворота, шлагбаум не поднимали. Он там остановился. Остановился, там подскочили, показали ему, как надо назад. Он развернулся, приехал снова туда, на дачу. Вот такой случай был. Смеется, доволен ужасно».
Характерна для Брежнева и история с прекращением курения по настоятельной рекомендации врачей. Обеспокоенные резким ухудшением здоровья Генсека, они сумели в конце концов уговорить его бросить курить, несмотря на многолетний курительный стаж.
Рассказывает Михаил Титков — генерал-майор КГБ СССР: «В зале, где должно было происходить совещание, на столе, как обычно, положили сигареты его любимые «Новость» и другие сигареты. Он вошел, посмотрел на все это, взял пачку сигарет и говорит: «Вот я вам всем говорю, это последний раз я держу в руке сигареты. С сегодняшнего дня я больше не курю».
С этого дня у охраны появилась еще одна обязанность: тоскующий по табачному дыму Брежнев во время поездок в машине закрывал окна и просил своих охранников — Ребенко и Медведева покурить. Так и ехали от Заречья до Кремля. Когда подъезжали к кремлевскому подъезду и открывали дверцу машины, дым оттуда частенько валил как при небольшом пожаре.
Нечто подобное происходило и ночью на даче в Заречье.
Плохо спавший Брежнев один-два раза за ночь звонил Медведеву и просил прийти покурить. Часто подобную же просьбу он высказывал и во время плавания в бассейне. Вдруг подплывал к бортику все с тем же пожеланием:
— Закури…
Некую комичность ситуация приобретала во время посещения хоккейных матчей. Многие помнят знаменитые объявления диктора во Дворце спорте о запрете курения.
Титков: «И представляете, такая ситуация: ложа вся на виду, это идет объявление, что «у нас не курят», а Медведев сидит и сигарету, значит, потягивает, дым пускает. Леонид Ильич услышал это объявление, оборачивается, он всех звал по именам: «Володя, ты почему нарушаешь и не слушаешь вот, что здесь объявляют, что это за безобразие?»
Естественно, что Медведев или тот, кто его заменял в этот раз, сигарету тут же гасил, хотя догадывался, что последует далее.
Титков: «…А через минуту Леонид Ильич: «Ну, давай, никто не видит, давай, закуривай снова».
Окончательно сломался Брежнев неожиданно и за очень короткий промежуток времени.
Организм, попадавший все в большую зависимость от приема снотворных, давал сбои все чаще и чаще. Настал момент, когда именно пошатнувшееся здоровье Генерального секретаря подтолкнуло некоторых из его ближайшего окружения попытаться разыграть эту карту в борьбе за власть.
По воспоминаниям начальника Четвертого управления Минздрава Евгения Чазова, до поры до времени полной информацией о здоровье главы государства располагал лишь председатель КГБ Юрий Андропов. Получал он ее напрямую от Чазова.
И хранил в тайне, пока мог.
Сам Андропов еще не чувствовал силы выиграть борьбу за трон, а давать повод все той же группе Шелепина, Косыгину или Подгорному не хотел.
Особенно он опасался активизации Подгорного. У крайне амбициозного Николая Подгорного обида на Брежнева копилась давно. После свержения Хрущева он явно рассчитывал на большее, чем пост председателя Президиума Верховного Совета — почетный, но мало что значащий в советской системе власти. Когда информация о резком ухудшении здоровья Брежнева стала просачиваться к членам Политбюро, первым активизировался именно Подгорный.
К тому моменту у Брежнева все чаще стали возникать астенические, депрессивные состояния с нарастающей мышечной слабостью, доходящие до прострации.
Во время очередного приступа к помещенному в больницу на улице Грановского Леониду Ильичу вдруг приехал старый друг и товарищ Николай Подгорный.
Такого не было никогда.
Стало понятно, что Подгорный решил собственными глазами увидеть неработоспособного Генсека, а потом сочувственно рассказать об этом на Политбюро. Визит председателя Президиума Верховного Совета СССР закончился тем, что в палату его не пустили.
Об этом странном посещении тут же было доложено Андропову, а тот, в свою очередь, позвонил Суслову и сообщил ему о состоянии здоровья Брежнева, на что Суслов ответил сердобольной и крайне циничной фразой: «Хорошо, если бы Леонид Ильич смог выступить на каком-нибудь совещании».
Вот так и стал сломавшийся Брежнев заложником системы сдержек и противовесов, которую сам и создал. Хотя многое, конечно же, шло от характера. Бодриться он продолжал до самой смерти. Власть любил, а прогибаться перед обстоятельствами — нет.
Вот и держался до конца, тем более после того, как, поставив вопрос о своей отставке, получил бурную отрицательную реакцию товарищей по партии.
Отметим: запредельно циничную реакцию.
Владимир Медведев: «В семьдесят шестом он уже начал говорить о том, чтобы уйти с этого поста. Он разговаривал с Викторией Петровной, это мы слышали, это я слышал лично. Вот он за ужином однажды ей сказал, пожаловался на то, что он плохо себя чувствует в плане отдыха и прочего, и говорит: «Видимо, мне надо попросить товарищей, чтобы меня сменил кто-то. Я тяжело себя чувствую, и руководить страной мне тяжело».
Это был не просто сиюминутный порыв. Брежнев действительно поставил на Политбюро вопрос о своей отставке. Реакция была абсолютно предсказуема. Общее мнение ярко и доходчиво выразил все тот же Андропов.
Владимир Медведев: «Выступил Андропов и сказал: «Леонид Ильич, вы наше знамя, вы можете находиться на даче, работать на даче, можете на работу даже не ездить, но вы должны находиться на посту Генерального секретаря».
Впрочем, эти временные слабости не мешали Брежневу продолжать использовать весь свой опыт в устранении тех, кто без его ведома думал о лидерстве в стране. Он не забыл Подгорному странный визит в больницу. И хотя в тот момент сам ничего не понимал и не видел, товарищи по Политбюро нашли возможность доложить все так, как было на самом деле.
Летом 1976 года на очередном XXV съезде КПСС по традиции членов Политбюро избирали и переизбирали единогласно. Все решения принимались еще до съезда. Каково же было удивление непосвященных, когда Подгорный и еще один член Политбюро — Полянский получили неприлично много голосов против.
Всем все стало ясно: дни Подгорного и Полянского сочтены. Так оно и произошло. Через год, в июле семьдесят седьмого, председателем Президиума избирают… Леонида Ильича Брежнева. А ведь совсем недавно он ставил вопрос о своей отставке.
С Подгорным все понятно, а чем же не угодил Полянский?
Он позволил себе возмутиться ролью простой медсестры в истории огромной мировой державы. Прорвало его после очередной поездки на охоту в Завидово. Как всегда, по окончании самой охоты все сели за стол. Каково же было удивление Полянского, когда вместе с членами Политбюро за столом по приглашению Брежнева оказалась и медсестра Нина Александровна. Мало того, в ее присутствии Брежнев не постеснялся заговорить о секретных государственных делах.
Уже в Москве Полянский позволил себе возмутиться этой странной привязанностью Генерального секретаря. И с этого момента он был обречен. Дело в том, что к тому времени проблемой влияния этой медсестры на Брежнева уже занималось руководство КГБ. Причем до поры до времени безуспешно. Все началось в тот момент, когда Брежнев начал все больше и больше попадать в зависимость от приема снотворных препаратов, причем доза постепенно увеличивалась.
Владимир Медведев: «Вопрос действительно встал у руководства комитета, у членов Политбюро о том, что они видят, что, в общем-то, Леонид Ильич ненормально себя чувствует и ведет. Начали разговор об этом. Это не скрывалось ни от кого. Он на Политбюро спрашивал у коллег, кто пользуется каким снотворным. Просил у них: «А вы дайте мне пару таблеток, я посмотрю, как они действуют». У одного, у второго, у третьего».
Итак, Брежнев перешел грань допустимого. А поспособствовали этому два человека: личный врач Родионов и та самая медсестра. Родионов, будучи человеком с ленцой, вообще вел себя необычно для своего высокого положения. Посреди рабочего дня мог уехать и пропасть.
Владимир Медведев: «Он, уезжая, говорил: «Я у бабушки». Потом Леонид Ильич спрашивает, мы говорим: «Он сказал, что у бабушки», то есть бабушки Леонида Ильича. А так он сказал однажды, куда поехал, Леонид Ильич взял и позвонил туда. Его там не было. Он взбучку ему так устроил. Но тем не менее, может, недельку все было нормально, а потом опять стал уезжать. А уезжая, он давал снотворные эти Нине Александровне, и она уже сама распределяла, куда сколько надо дать».
Вот так и жили. В свою очередь, медсестра, к которой Брежнев привязывался все больше, тоже решала свои локальные задачи, иногда за счет здоровья Генерального секретаря ЦК КПСС. Охрана стала подозревать, что медсестра не ограничивается тем количеством таблеток, что передает ей лечащий врач.
Владимир Медведев: «Может быть, она давала, чтобы он подольше поспал. И так, в общем-то, и было. Она уходила, говорила нам, что ей куда-то надо. Мы не знали, куда, может, она и у Леонида Ильича отпрашивалась порой. Поэтому она вела себя очень спокойно».
Спокойная Нина Александровна так же спокойно решила все свои проблемы. Получила трехкомнатную квартиру в престижном доме ЦК КПСС, помогла быстрому карьерному взлету мужа-пограничника: от капитана до генерала, обеспечила независимое материальное положение семьи.
Кстати, по странному стечению обстоятельств муж-пограничник погибнет в автомобильной катастрофе в восемьдесят втором, в год смерти Брежнева, а тогда Нина Александровна спокойно пользовалась шансом, предоставленным ей судьбой, вернее, личной симпатией всесильного Леонида Брежнева.
Вопрос об устранении из окружения Брежнева симпатичной медсестры вставал все острее.
Генсек разрушался на глазах, и в конце концов Андропов и Чазов решились. Вначале Чазов попытался поговорить с женой Брежнева Викторией Петровной. Ее реакция Чазова ошеломила: «Вы врачи, вы и разбирайтесь, а я портить отношения с мужем не хочу».
Накричал на Чазова и сам Брежнев. И вот тогда была разработана целая операция по устранению Нины Александровны. Постепенно стали сокращать время общения Брежнева и медсестры. Ему говорили разное: то муж заболел, то ребенок, то еще что-то. Настал момент, когда работавший с Брежневым с тридцать восьмого года и знавший его досконально начальник личной охраны Ребенко нажал на болевую точку.
Владимир Медведев: «По-моему, он сказал о том, что она распространяет слухи о Леониде Ильиче, о его положении и его состоянии и так далее. Может, этого и не было, я не знаю, но вот это было, он очень не любил этого».
Почувствовав неладное, Нина Александровна попыталась разрешить проблему. Однажды, будучи на дежурстве, она решила подойти к Леониду Ильичу, который гулял на улице.
Владимир Медведев: «И ее быстренько Александр Яковлевич оттер, отвел в сторону, не дав возможности Леониду Ильичу ее увидеть. И после этого, обратившись к Леониду Ильичу, сказал, что, Леонид Ильич, можно ли, ну, у Нины Александровны там что-то в доме не в порядке, что-то со здоровьем, она одна работала, можно ее заменить? Леонид Ильич говорит: «Раз такое дело, конечно, замените».
Вот так и добились, чтобы Генсек постепенно забыл о своей привязанности. Но проблема приема снотворных таблеток сразу исчезнуть не могла. Настал момент, когда центральная нервная система Брежнева изменилась настолько, что даже обычные успокаивающие средства являлись для него сильнодействующими препаратами. О проблеме уже знало все Политбюро. Он изводил своих друзей просьбами дать снотворное. Многие, такие, как Черненко и Тихонов, помогали.
Как можно отказать другу?
Некоторые, такие, как Андропов, выходили из положения с помощью пустышек, которые он приказал специально изготавливать. А тут еще врачи на вопрос Брежнева: «А усиливает ли действие таблеток водка?» — опрометчиво ответили: «Да».
Остановился Брежнев на белорусской «Зубровке», которую попробовал в Беловежской Пуще.
Все та же роковая Беловежская Пуща.
Владимир Медведев: «И он стал, сказал нам, чтобы мы эту «Зубровку» имели всегда и наливали ему к обеду. Чтобы мы наливали. Но мы уже пришли к мнению, вот так поговорив между собой, мы эту «Зубровку» стали разбавлять водой. Полбутылки выливали этой «Зубровки» в другую бутылку, а доливали туда воды, чтобы его удержать от этого. Потому что таблетки, да еще и алкоголь. Это было для нас очень плохо. Куда мы ни приезжали, мы заходили на кухню. Там на нас все смотрели, такие глаза расширенные, чем мы занимаемся. А мы разбавляли эту «Зубровку». И мы незаметно ставили ее на стол во время приемов. Больших приемов».
Постепенно и о «Зубровке» Брежнев заговорил в том плане, что не действует. Что это за «Зубровка» такая?
Владимир Медведев: «А если бы он попробовал вот так где-то на приеме «Зубровки» настоящей, я не знаю, что бы он сделал с нами, узнав о том, что мы разводим эту «Зубровку». Вот такие дела».
Как ни старалось скрыть окружение Брежнева тот факт, что он недееспособен, во второй половине семидесятых это стало ясно всем: и в стране, и за рубежом. На глазах у все понимающих людей началась вакханалия под названием «культ личности Брежнева».
Дряхлеющие вместе с ним соратники — чего стоит одно падение с лестницы Тихонова во время визита в Польшу — вешали на уже ничего не понимающего «дорогого Леонида Ильича» одну награду за другой. Славословили так, что вместе с Генсеком становились посмешищем перед всем миром.
Все это происходило на фоне резкого ухудшения экономической ситуации в стране.
Стремительно пустели полки продовольственных магазинов, за самыми обычными продуктами: колбасой, маслом, яйцами — выстраивались колоссальные очереди, особенно в провинции.
На этом фоне в 1979 году Советский Союз ввязывается в афганскую авантюру. В ответ — экономическое эмбарго западных стран. В 1981 году нормы потребления мяса в СССР были определены в 2 кг на душу населения.
Практически ничего.
Хуже, чем в войну. Понимал ли Брежнев, в каком положении находится он сам и страна? Как говорят близко его знавшие — да, понимал. В минуты просветления несколько раз вновь заводил разговор об отставке. Но быстро уступал окружению и продолжал жить своей странной жизнью, состоящей из десяти-двенадцати часов сна, плавания в бассейне и редких приемов делегаций, коротких, по два часа заседаний Политбюро один раз в неделю, поездок на любимый хоккей и обожаемую охоту. Домой возвращался, как правило, перед программой «Время». На ужин обязательно приглашал прикрепленного. Так и сидели втроем, разговаривали, потом смотрели «Время», и Брежнев поднимался в спальню. Дети и внуки приезжали редко, но Брежневу хватало общества жены и прикрепленного. Он вообще очень нежно относился к своей жене.
Владимир Медведев: «Он так беспокоился за ее здоровье, за здоровье Виктории Петровны. Она лет пятнадцать-двадцать болела сахарным диабетом, и часто у нее случались приступы, и он настолько переживал. Это была пара идеальная по человеческим меркам. Он постоянно заботился о ней, постоянно спрашивал, постоянно интересовался, у нас спрашивал, как она, постоянно ей звонил, как она себя чувствует».
Во время ужинов обсуждалось и личное, даже такой деликатный вопрос, как дикция Генерального секретаря ЦК КПСС. В тот момент эта проблема перешла уже в политическую плоскость, чего стоят одни анекдоты, гулявшие по стране.
Владимир Медведев: «Находясь за ужином с ним, Виктория Петровна, она в этом плане молодец, она ему прямо говорила: Леня, вот у тебя дикция такая уже пошатнувшаяся, не та, что была раньше. В этом плане, в отношении дикции, он сам понимал и спрашивал врачей, как ему изменить эту дикцию, наладить разговорную речь. Ему даже врачи говорили, какие слова он слабо выговаривал — «социализм» и «политический». И он ходил, будучи на даче, он ходил и про себя шептал».
С определенного момента и любая зарубежная поездка превращалась для окружающих Брежнева в мучение. Лидер великой державы мог отключиться в любой момент, как это произошло в ГДР в октябре семьдесят девятого. Накануне торжественного заседания в честь тридцатилетия образования ГДР Брежнев тайком от всех выпил большую дозу снотворного, а утром перед выездом, сидя в беседке, отключился на глазах у всех. Лишь благодаря усилиям врачей и огромной силе воли самого Брежнева его удалось привести в более-менее нормальное состояние. Но было принято решение: во время выступления на трибуне одного его не оставлять. Так и смотрел изумленный мир на Владимира Медведева, все выступление простоявшего за спиной Генсека.
Настало время, когда и любимая охота превратилась для Брежнева в почти недоступное удовольствие. Руки перестали удерживать ружье. Нужно было в последний раз перевернуть еще одну любимую страничку в жизни. А он упирался до последнего.
В 1979 году, находясь на вышке, Брежнев впервые не удержал карабин и прикладом в кровь разбил лицо. Врачи сделали примочки и наконец решились предложить закончить с охотой.
Владимир Медведев: «Но он смеялся над всеми и говорил: «Мы еще поживем, мы еще поохотимся».
На следующий день в воскресенье мы опять поехали на охоту. И, подъезжая, проезжая мимо поля, мы увидели, что на поле находятся кабаны. Он остановил машину, открыл дверцу. Это делал он неоднократно, положил ружье на эту дверцу и начал целиться в бегущего кабана. Они увидели нас и побежали. Он начал целиться вот в этого кабана. И старался поудобнее на эту дверь облокотиться. Получилось так, что он одной рукой держит ружье, а другой рукой за машину. Чтобы не вывалиться из машины, держится. Вроде бы все в порядке, нажал, а ружье к плечу сильно не прижал. И прицелом ему вообще вокруг глаза все разбило. У него рванула такая, полилась такая кровь, что не знали, что делать».
Самое интересное, что через два дня начинался официальный визит в Чехословакию. Тогда многие обратили внимание на странно загримированное лицо Леонида Брежнева. Неудивительно: раны кровоточили все дни визита.
К началу восьмидесятых большинство из обитателей кремлевских кабинетов уже знали: дни Генерального секретаря сочтены. Семидесятипятилетний Генсек угасал на глазах, продолжая оставаться заложником созданной им самим системы. Неудивительно, что раньше всех готовиться к уходу Брежнева начал шеф КГБ Юрий Андропов. Он все-таки был самым информированным человеком в стране.
Его команда начала издалека, с громких уголовных дел: «рыбного» дела магазина «Океан», а также дела директора Елисеевского гастронома Соколова, — ниточки от которых тянулись на самый верх, к ближайшему брежневскому окружению. Затем последовали узбекское дело, дело Медунова — любимца Брежнева и первого секретаря Краснодарского обкома.
Наконец настал момент, когда задели и дочь Генсека Галину.
Она никогда не отличалась спокойным нравом и поведением. О ее похождениях, мужьях, нарядах и бриллиантах уже давно судачила вся Москва. Галину Брежнев очень любил, и на все попытки доложить о похождениях дочери он реагировал очень бурно.
Владимир Медведев: «Докладывал ему Александр Яковлевич Ребенко по всем вопросам, касаемым семьи. Он был доверенным лицом у него, все вопросы докладывал однозначно. По всем вопросам. Иногда и получал за это. Что там, а почему вы не посмотрели, а почему вы недоглядели? Ребенко выходил такой насупленный. После этого начинался сыр-бор в наших рядах, чтобы мы смотрели, все это было довольно-таки временно».
Удар по Галине Брежневой Андропов нанес через ее очередное увлечение — тенора Большого театра Бориса Буряце.
Это был экстравагантный, слащаво-красивый молодой человек по прозвищу Боря-цыган. Любил носить норковую шубу и галстук с бриллиантовой булавкой, ездил на иномарке, жил в знаменитом актерском доме на улице Чехова. Галина его любила и, когда 29 января 1982 года к Буряце приехали с обыском, бросилась его выручать. Именно это и нужно было сотрудникам КГБ. Дело в том, что в качестве понятых были приглашены две соседки, старушки-актрисы. Более говорливую публику трудно придумать. Неудивительно, что о картинах, иконах, золоте, бриллиантах, наркотиках и примчавшейся Галине Брежневой на следующий день знала вся Москва. Что и требовалось доказать.
Здесь мы пока остановимся.
История прихода Андропова к власти, методы, которыми нейтрализовалось ближайшее окружение Брежнева, рассказ о последнем бое, который престарелый Генсек попытается дать Андропову, ждут вас впереди. Нам же сегодня осталось рассказать о последних днях человека по имени Леонид Брежнев.
Окончательно подорвала его здоровье трагедия в Ташкенте, которая случилась весной 1982 года во время посещения авиационного завода. Внезапное изменение программы визита не позволило охране обеспечить безопасность посещения одного из цехов. В результате огромная масса людей взобралась на леса, стоявшие вдоль самолета. В какой-то момент вся эта масса людей сдвинулась вслед за проходящим Брежневым, и леса не выдержали. Падающие доски, металлические конструкции и люди накрыли как раз ту часть цеха, где находился Брежнев.
Владимир Медведев: «Мы держали эти леса, после этого у меня плечи, руки, наверное, еще месяц болели, как я не вывернул эти руки, не знаю. Мы кричим: «Помогите нам держать эти леса!»
Все, кто вот тут, с этой стороны были, схватились за эти леса и стали поднимать. Подняли. Я вижу, что Леонид Ильич лежит. Рядом с ним лежит Володя Собаченков, наш прикрепленный, и у него из головы течет кровь, голову пробило. Леонид Ильич лежал, мы его стали поднимать. Врач говорит: «Только осторожней». Подняли, вытащили его оттуда, подняли, он за плечо держится, болит у него. Угол этих лесов ободрал ему ухо и ударился в ключицу, и ключица пополам. Александр Яковлевич Ребенко выхватил пистолет, как закричит: «Разойтись! Стрелять буду!»
Все отвалили в стороны. Мы срочно там кричим, вообще, что творилось невообразимое».
Сломанная ключица требовала операции, но из-за слабого сердца врачи решили оставить все как есть. Прямо из больницы по настоянию членов Политбюро Брежнев и отправился на демонстрацию 1 мая 1982 года. О плачевном состоянии Генсека, не способного поднять даже руку, после этой демонстрации заговорили с удвоенной силой.
Но и этого соратникам показалось мало.
Несмотря на возражения Брежнева, они настояли на его выступлении на майском Пленуме ЦК, приведя убийственный аргумент: «Это нужно для мировой общественности».
Это было чудовищное зрелище: с трудом держащийся на ногах Генсек не выговаривал половины слов…
Конец наступил через полгода. Последний раз Брежнев появился на публике 7 ноября 1982 года.
На параде.
Рука по-прежнему не работала, ключица так и не срослась. Ему бы лет за семь до этого уйти на пенсию, ездить на любимые хоккей и охоту, нянчить внуков, а он почему-то стоял на Мавзолее, окончательно потерявший здоровье, а главное, репутацию.
Жить ему оставалось чуть меньше 70 часов.
Утром 10 ноября офицеры охраны Владимир Собаченков и Владимир Медведев, как обычно, отправились будить Генерального секретаря на второй этаж дачи в Заречье.
Виктория Петровна проснулась в 7 часов и уже пила чай в столовой. Собаченков направился к окну раздвигать шторы, а Медведев взял за плечо лежащего на кровати Брежнева.
Владимир Медведев: «Толкаю: «Леонид Ильич, пора просыпаться». Он всегда очень быстро поднимал глаза, голову: «А, ребята, что?». Мы говорим: «Пора просыпаться». Всегда так было раньше. А в этот раз молчит. Я его опять за плечо: «Леонид Ильич!» Опять молчит. Пониже нагнулся, чувствую, он не дышит».
Как и положено, позвонили Андропову и Чазову и стали делать искусственное дыхание. Делали минут сорок.
Первым вслед за «Скорой» приехал Андропов.
Владимир Медведев: «Он пошел, заглянул и говорит: «Володя, подойди сюда». Я подошел. «Ну, расскажи, как было». Я ему это все рассказал. Он говорит: «Я пойду туда». Я его проводил, вниз спустился».
Через несколько дней Андропов станет Генеральным секретарем ЦК КПСС. Он осуществит мечту, к которой стремился последние несколько лет. Только счастья это Андропову уже не принесет, тем более что период его пребывания у власти станет самым коротким в России XX века. Но все это будет впереди, а тогда, 10 ноября, нужно было еще похоронить Леонида Брежнева. В морг тело сопровождал тот же Владимир Медведев: «Ехал с ним. У него по дороге развязались руки, я ему снова сложил, завязал. Подумал: «Все мы люди бренные. Такой властью обладал, а теперь лежит, живот шевелится, у него большой живот, и весь такой, ничем не скован, смертью». Он теплый был, просто как живой человек».
Вот так и закончилась жизнь балагура и весельчака, страстного охотника и галантного кавалера, политического игрока, правившего огромной страной восемнадцать лет, — Леонида Ильича Брежнева. Прожить последние годы так, как прожил он, не пожелаешь никому. На его примере лишний раз убеждаешься в правдивости слов о том, что главное в жизни — здоровье. Даже если власть твоя безгранична.
Вот так закончилась эпоха Брежнева…
Владимир Медведев: «Я вернулся на дачу туда. Уже собрались Ребенко, я, Геннадий Васильевич, Володя Собаченков. Сидим вот так, что-то так тихо, ни одного звонка, ничего. Ребенко, что ли, говорит: «Вот так вот, и конец. И ему конец, и нам в моральном отношении конец. Вот видите, сколько мы просидели здесь, и ни одного звонка».
Ведь кто-то мог бы, ведь никто не знал, что он умер, ближайшее только окружение, а звонков уже не было. Удивительное дело…»