Рассказ ПЬЕРА МИЛЬ

С французского перевод Т. НЕЧАЕВОЙ

Иллюстрации С. ЛУЗАНОВА

— Не вам, северянам, судить о жаре, — бросил сенор Гонзалез Пульчар-и-Наваретт по адресу алжирцев, принимавших участие в беседе, — пожалуйста не говорите мне о жарком лете Сахеля, о сирокко Сахары, о жгучих лучах солнца, под которыми коробятся ваши папиросы, и о знойных пустынях, где путешественникам приходится по очереди забираться друг под друга, чтобы освежиться! Чорт возьми! Все это ничто по сравнению с жарой нашей Республики Зачатия! благорастворение воздухов! невинная улыбка природы! Вы даже и не представляете себе, что такое настоящий экваториальный зной, влажный Зной, который превращает пары воды в какой-то пятый элемент, погружает вас и днем, и ночью в ванну из собственного вашего пота. Но вся беда в том, что, по моему глубокому убеждению, потеешь не только наружу, но и во внутрь: ваши мозги постепенно превращаются в бумажную массу, кашицу, жидкость; сосредоточиться нет никакой возможности. Минутами испытываешь подъем, осеняешься гениальной идеей — никто не оспаривает нашей гениальности, — а затем — провал, все куда-то испаряется… Что вы хотите? Жара! Остается одно: заниматься политикой!

— Политикой? — удивился господин Мюзетт, юрист по профессии.

— Ну да, ведь политика не требует умственного напряжения, — пояснил свои мысли сенор Гонзалез Пульчар. — Несчастье с водолазом — следствие той же причины. Бедняга водолаз! Я до сих пор не могу думать о нем спокойно. А между тем в основе самая идея о водолазе была гениальной идеей, это мое твердое убеждение! Один из моих друзей, полковник Ариац Перец, — собственник жемчужной тони. Жемчуг — очень выгодная статья; не знаю куда деваются все жемчуга, извлекаемые со дна морского чуть ля не с сотворения мира, особенно, если принять во внимание, что хоронят и жемчугах только в виде исключения! Между тем от скупщиков нет отбоя! И все евреи, честное слово! впрочем возможно, что под их видом орудуют и туземцы, с очками на носу для отвода глаз! Двадцать лет назад в Республике Зачатия жемчуг продавался не иначе, как на вес золота: камни на одну чашку, дублоны — на другую. И мы были уверены, что делаем очень выгодную аферу, хотя в действительности нас обкрадывали самым бессовестным образом: есть жемчужины, которые стоят в сто, двести, даже пятьсот раз дороже своего золотого веса. Когда Ариац Перец узнал об этом, он немедленно поднял цены и разбогател в мгновение ока. Обзавелся драгоценностями и даже шелковыми кальсонами. Сеннориты Каракаса не давали ему прохода в городском собрании: «Сенор Ариац, засучите ваша пантолоны и покажите ваше белье»! Он всегда Засучивал, и они буквально падали на колени перед воздушными, то розовыми, то голубыми тканями. Но однажды, перелистывая иллюстрированный журнал, я огорошил моего друга неожиданным вопросом:

— Ариац, чем ловишь ты жемчуг?

— Что за вопрос! — ответил он, — черпалкой, конечно. Индейцы не умеют нырять, а ни один гидальго не пойдет на это.

— Ариац, — продолжал я, — ты оскорбляешь науку; тебе необходимо обзавестись водолазом.

— Водолазом?

— Ну да, водолазным аппаратом, внушительной броней из меди и кожи с свинцовыми подошвами, сверкающей каской и хрустальными глазищами, защищенными латунной сеткой. Вот таким, как этот. Взгляни только.

И я показал ему фотографию в иллюстрированном журнале; он пришел в неописуемый восторг.

— Великолепно, — твердил он, — великолепно! я прославлю родину и правительство, во главе которого стоит мой друг, генерал Альфонсо Гаррибей!

Не теряя ни минуты, мы затребовали из Лондона водолазный аппарат новейшей конструкции. Надо отдать справедливость фирме Вилкокс, Мортон и К°: она выполнила заказ в течение каких-нибудь трех месяцев. Диего Цурита, Педро де-Карупано в я удостоились чести присутствовать при вскрытии ящика.

— Ну и броня, сеноры! импонирующая, грандиозная! — Ариац Перец воздел руки к небу.

— Возрождаются времена конквистадоров, — воскликнул он, — рыцарь Кортец воскресает из мертвых! Пизарро и Бернал Диац, коррэжидор Новой Кастилии встают из гроба!

— А вот и брошюра, дающая разъяснения на нескольких языках, — сказал Диэго Цюрита.

И действительно брошюра разъясняла все: как входить в аппарат, как стягивать ремни, чтобы вода не просачивалась, сколько теплых одежд полагается для предохранения вас от глубинного холода, как действовать воздушным насосом, как сигнализировать веревкой: воздуху! спуск! подъем! — одним словом — все.

Но меня все-таки взяло сомнение.

— А кто же спустится? — спросил я.

На тех, которые работали с черпалкой, не приходилось рассчитывать: водолаз отнимал у них кусок хлеба. Цурита решил попробовать, и я старательно накачивал ему воздух. Он уверял нас по выходе, что чувствовал себя великолепно, дышал совершенно легко и казался самому себе каким то морским чудовищем.

— Значит ты спускаешься?

— С какой стати? Какое мне дело до чужого жемчуга? И кроме того я гидальго.

— Но ведь вооружение совсем рыцарское, — попытался соблазнить его Перец. Цурита даже не захотел слушать, и все наши поиски среди местного населения оказались тщетными: никто не соглашался залезть в аппарат, они говорили, что не желают искушать провидение.

— Надо обратиться к итальянцам, — посоветовал я.

Дело в том, что итальянцы за деньги готовы на все. Эти эмигранты всегда ищут работы. Правда, у нас их гораздо меньше, чем в Бразилии, но в конце концов все-таки удалось сговориться с одним из них по четыре пиастра за спуск. При этом он все время твердил:

— Позвольте мне нырять нагишом, аппарат не внушает мне доверия.

Велика штука нырять нагишом! А аппарат? А наука? Бы понимаете? Он дал себя убедить при помощи четырех пиастров.

Наконец, знаменательный день наступил. Мы выехали в море, имея на борту насос, броню и все необходимое. Итальянец залез в аппарат. Как бились наша сердца! Но он чего-то медлил.

— Чего вы ждете? — крикнул ему Ариац Перец.

Он знаками дал понять, что ничего не слышит и потребовал, чтобы с пего сняли каску.

— Нет лестницы, — заявил он, когда мы развязали ремни!

Мы упустили это из виду. Из-за жары, конечно, вы понимаете? Мы же битый час болтались в лодке, и я давно бросил утирать пот. Послали за лестницей. Она не пожелала погрузиться в воду, а преспокойно поплыла рядом с нами. Нам не пришло в голову, что нужен груз. Итальянец пожал плечами и привязал к нижней перекладине два камня, которые служили балластом лодке. Лестница, наконец, опустилась.

— Разрешите мне лучше нырнуть нагишом, — сказал он опять в последнюю минуту.

Само собой разумеется, что мы даже не обратили внимания на его слова, и он спустился на своих свинцовых подошвах. Я взялся накачивать воздух, в то время, как Цурита и Перец беседовали о выборах и генерале Альфонсо Гаррибее. Я никогда не доверял этому Гаррибею: он отказал мне в концессии на каучук. Между тем солнце скрылось в каком-то молочном тумане, что не мешало его отраженным лучам невыносимо резать нам глаза, Нервы мои были напряжены, я чувствовал себя отвратительно и мокро, главным образом мокро, как губка. Мне казалось, что мои мысли где-то рядом со мной, не то направо, не то налево! И вдруг мне живо представился Гаррибей с сигарой во рту, который даже не угостил меня тогда лимонадом, не предложил даже одного единственного бокала этого живительного напитка, дарующего блаженство. Свинья! Я не удержался.

— Твои Гаррибей свинья! свинья и больше ничего!

— Повтори-ка еще раз, — возопил Перед. — Я отправлю тебя к рыбам ударом куда следует! Ублюдок! Кровосмеситель! Негоциант!

У него глаза вылезли на лоб от злости, о он так потел, что у его ног образовалась лужица, в которой отражалось солнце, честное слово! 

Я ответил ему нечто в роде того, что его мать гуляла с неграми и прокаженными, что его бабушка была коровой и что от него воняет треской — право уж не помню. Диэго Цурита водворил спокойствие, переведя разговор на чисто политическую почву. Мы долго беседовали о железнодорожных концессиях, минах, сооружении новой набережной и обмундировании пехоты. Время шло… затрудняюсь сказать сколько прошло времени, когда Цурита внезапно воскликнул: 

— А насос? 

— Какой насос? 

— Ты качаешь воздух? 

Я совершенно забыл о насосе! Вот что значит настоящий экваториальный зной! Перец, в свою очередь, выпустил из рук веревку. Он схватил ее и стад сигнализировать… Ответа нет до сих пор! 

— То есть? — вскричал господин Мюзетт. 

То есть веревка запуталась в лестнице, и так как, кроме того, насос не действовал, водолаз задохнулся и умер. А между тем, повторяю, идея в основе была совершенно правильной. Но разве мыслимо систематически проводить идею при такой температуре!