Галка жила в соседнем доме. У нее была просторная квартира, доставшаяся от родителей, которые три года назад уехали работать по контракту в Штаты. Собственно, они Галку и содержали, потому что у себя в школе она получала гроши, зато работала с увлечением, детей обожала, и, надо признать, это было взаимно. Летом Галка, по старой студенческой привычке, вожатила в лагерях на море. Она возвращалась после трех смен совершенно шоколадная и необычайно собой довольная. Самое смешное, что ни разу ни одного курортного романа у Галки не завязалось. Девчонки считали, что она слишком ответственная: сказали ей следить за детьми, она и следит, ни на шаг не отходит. Галка выдумывала какие-то сумасшедшие конкурсы и праздники, сама играла на гитаре и писала удивительно смешные пародии, хоть сейчас отправляй в КВН. Коллеги надрывали животы, считали, что у нее зря пропадает талант и что она могла бы своими скетчами и песенками грести деньги лопатой. Однако Галка была неисправима.

— Для детей надо писать, как для взрослых, только еще лучше, — цитировала она Чуковского. — Ну, уйду я в эстрадные юмористы. А дети как же? Кто будет их нормальными людьми делать?

Галка преподавала, конечно же, русский с литературой, а в вечернее время бесплатно вела кружок. Количество мест в нем было ограничено, и за счастье ходить туда ученики боролись серьезно и основательно, даже те, кому гуманитарные науки, так сказать, были по боку. Галка рассказывала так интересно, так увлекательно, что писатели и поэты прошлого представали перед замученными литературой учениками как живые люди со своими достоинствами и недостатками.

Галка прощала детям опоздания и ошибки, закрывала глаза на невыполненные домашние задания и забытые учебники, но одного не терпела ни при каких обстоятельствах — тупости, косности, нежелания развиваться. Хамов и наглецов не наказывала, зато высмеивала так тонко и остро, что очень скоро при ней даже трудные подростки, с которыми родители не знали, что делать, начинали вести себя более или менее прилично.

Собирая своих бывших одноклассников, Галка осталась верна себе.

— Еда — не главное, — безапелляционно заявляла она в ответ на справедливые вопросы народа о том, что с собой принести. — Даже выпивка — не главное. Главное — чтобы нам было весело. А это я беру на себя.

В субботу почти все собрались вовремя. Вначале, как водится, чуть-чуть выпили для разогрева, причем каждый гость произнес тост в свою честь. По Галкиному сценарию, надо было в паре фраз описать свой жизненный путь, пройденный за истекшее десятилетие, и пожелать себе чего-то самого сокровенного.

Когда очередь дошла до Дины, она встала и торжественно произнесла:

— Долгие годы, что мы не виделись, не прошли для меня бесследно. Семь лет брака и двухлетний сын Федька — мои главные достижения. Желаю себе, чтобы на этом успехи не закончились, так как остается еще профессиональная реализация. Надеюсь, когда мы встретимся в следующий раз, лет этак через десять, у меня уже будет имя в среде адвокатов и полсотни громких выигранных дел, так что Федор сможет с гордостью сказать о себе: у меня отец русский, а мать — юрист.

Дине поаплодировали, за нее выпили. Потом со своего места поднялась Верка.

— Девять лет ушли на строительство новой жизни, — хорошо поставленным голосом произнесла она. — Я работаю в рекламной службе банка. Желаю себе расти вместе с компанией и добиваться новых успехов.

И все. Ни слова о счастливом браке, о красивом муже, который сидел рядом, о дочери, наглядном результате их великой любви. Пока Верка стояла, Дина внимательно оглядела ее и с мстительным удовлетворением отметила про себя, что Соломатина катастрофически подурнела. От тонкой талии остались одни воспоминания. Былая покорительница мужских сердец прибавила никак не меньше двадцати килограммов. Лицо, прежде потрясавшее правильностью черт, теперь расплылось, у нее появился второй подбородок, который Верка прикрывала очень дорогим шелковым платочком. «Что ж, роды не пошли ей на пользу», — усмехнулась про себя Дина. Даже высокая прическа, которая в юности очень шла Верке и являлась предметом жгучей зависти одноклассниц, опрометчиво остригших свои косички, теперь смотрелась калачиком, который обычно носят в деревнях. Снежная королева превратилась в снежную бабу.

Одним словом, для Дины вечер удался. Галка подошла к делу творчески и написала сценарии встречи выпускников. В программе значились всевозможные детские конкурсы, в которых должны были участвовать бывшие одноклассники — теперь взрослые дяди и тети, почтенные отцы семейств и преуспевающие сотрудники известных компаний. Потом пели песни под синтезатор, подаренный Галке еще на двадцатилетие, играли в шарады, травили анекдоты, вспоминали истории из школьной жизни. В общем, народ покатывался со смеху, а Галка ликовала.

Наконец разгоряченные большие мальчики и девочки перешли от конкурсов и тостов к танцам. Юлька Варичева не поленилась, притащила ту самую хрипящую кассету, на которую они когда-то самостоятельно записывали свои выпускные танцы, безумно популярные десять лет назад. Дина сама принимала участие в записи, и где-то там была их с Митей песня — «Леди в красном» в исполнении Криса де Бурга.

Дина отпрыгала положенные быстрые танцы, с удовольствием отмечая, что ее новый образ или, как теперь стали говорить, имидж, среди одноклассников произвел настоящий фурор. То и дело кто-нибудь подходил к ней, чтобы выразить свое восхищение. Девчонки, большей частью, как и Соломатина, располневшие после родов, интересовались, на какой диете сидит Дина и сколько платит массажисту.

— Нисколько, — непринужденно пожала она плечами, прямо-таки упиваясь их нескрываемой завистью. — А ем, что хочу и когда хочу.

— Нет, ну ты просто красавица, — восхищенно протянула Варичева. — Тебе бы презентации проводить, на выставках работать. Хочешь, могу к нам устроить, в рекламный отдел.

— Я слышала, у вас место уже занято, — осторожно кивнула Дина в сторону одиноко сидевшей в углу Верки. Митя куда-то пропал, очевидно, вышел с ребятами покурить.

— Ты про Соломатину? — вполголоса переспросила Юлька. — Забудь. Ты же видишь, какая она стала. Увольнять ее, конечно, никто не будет: нельзя выгнать только за то, что некрасивая.

Некрасивая! Дина остолбенела. Как все изменилось! Роковая женщина, перед которой мужики падали ниц и складывались штабелями, теперь — некрасивая! Господи! Неужели она, Дина, сможет переиграть Верку, сбросить ее с пьедестала и наконец забрать себе то, что ей принадлежит по праву, то, чем Верка нагло пользуется уже девять лет?

Митю…

— К тому же, — продолжала Варичева, — Верка и сама понимает, что она в модели больше не годится. Она мне шепнула по секрету, что собирается подавать заявление.

— В декрет, что ли, опять уходит? — холодно хохотнула Дина.

— Не злобствуй, там не все так безоблачно. Она другую работу нашла, с повышением. В крупном рекламном агентстве, которое центральные каналы телевидения обслуживает. Верка только и живет, что на службе. Дома у них мрак.

— Да-а? — недоверчиво протянула Дина. — А вот мне Галка рассказывала, будто ты ей…

— Так то ей, а то — тебе, — подчеркивая каждое слово, понизила голос Юлька. — Въезжаешь, Диночка? Не все так гладко в Снежном королевстве.

— То есть?

— А то и есть. Верка уходить от Митьки собирается.

— Вот это да! А как же ребенок? У них, кажется, дочка?

— Дочка, да не их. В смысле, не Веркина.

— Как это — не Веркина? Приемная, что ли? — ахнула Дина.

— Да нет, Митькины грешки. Завел бабу на стороне, в Луганске где-то, а она взяла и родила. Верка все время работала, шашней его не замечала, а может, не хотела замечать. Только потом все выяснилось. Эта гражданка к нам в банк заявилась, скандал устроила, Верку опозорила, как могла. Базарная такая тетка, как Митя мог с ней спутаться, ума не приложу. Объявила, что дочь у них и чтоб Верка мужу развод дала. А она даже не поняла, о чем речь. Митя-то, понятно, разводиться с ней не думал даже. Ему и эта баба, и дочка ее нужны, как собаке пятая нога. Он стал изворачиваться, оправдываться, отрекаться… Прощения у Верки просил, на коленях умолял. Баба эта луганская до того настырная оказалась! Прямо проходу обоим не давала, вопила, что девочка безотцовщиной растет.

— Ну, где-то ее можно понять, — холодно вставила Дина. — Интересы ребенка тоже надо учитывать!

— Дин, ну не таким же способом! — покачала головой Варичева. — Да к тому же, как я понимаю, об интересах ребенка она не очень-то пеклась. Митька, знаешь, какую квартиру себе отгрохал в Олимпийской деревне? Бабе луганской квартира была нужна, а не отец для дочки. Пока она тут в Москве прохлаждалась да по банкам ругаться ездила, грудной ребенок, между прочим, в Луганске вообще неизвестно на чьем попечении находился.

— Обалдеть можно, — перевела дух Дина. Она даже не знала, радоваться тому, что Митина жизнь сложилась так бестолково, или жалеть и его, и злополучную Верку.

— И вот что интересно, — продолжала Юлька. — Луганская торчала здесь месяца два: угрожала судом, требовала денег, даже заявление написала в милицию, а потом вдруг бесследно исчезла. А ребенка Верке подбросила. Митя заявил куда следует, чтобы ее разыскали. В банк к нам следователи приходили, выясняли что-то. Кажется, они Верку с Митькой в убийстве подозревали.

— В убийстве? — ахнула Дина. Вечер выпускников, конечно, обещал быть интересным, но не до такой степени!

— Даже меня допрашивали — дескать, не замечала ли я чего, не угрожала ли Верка при мне этой бабе. Я, конечно, ответила категорическим «нет».

— А Верка?

— Верка держалась молодцом. Ни разу не прокололась, волю эмоциям не дала. В общем, не нашли следователи ничего. Так дело и замяли.

— Так куда же эта баба делась?

— Понятия не имею. Насколько я знаю Верку, она могла и сама ей денег дать и куда подальше отправить. Факт в том, что по прошествии нескольких месяцев она заставила Митю официально признать отцовство. Девочка теперь у них живет.

— Вот тебе и Снежная королева! — присвистнула Дина. — А я-то думала, она после родов так раздалась.

— Да нет, Динка, — погрустнела Варичева. — Все гораздо хуже. Верка в больнице целый месяц лежала. В психушке. Транквилизаторами ее там накачали. Обмен веществ нарушен.

— Господи, Юлька, ужас какой…

— Знаешь, она ведь поседела вся. Волосы теперь красит.

Дина бросила короткий взгляд в сторону Верки. Та сидела в углу Галкиного дивана, равнодушная, отрешенно поглядывая на веселящихся одноклассников. Мити по-прежнему возле нее не было. Верка заметила, что Дина пристально изучает ее, и нервным движением поправила платочек на шее. При этом рукав кремовой блузки пополз вверх и обнажил запястье. Несколько изящных золотых браслетов съехали к локтю. Одного цепкого взгляда Дине оказалось достаточно.

— Что у нее с руками?

Усилием воли Дина заставила себе посмотреть прямо на Юльку.

— А ты не догадываешься? Вены резала. В реанимации откачивали.

— Зачем? — прошептала Дина.

— Когда про Митькины измены узнала, пережить не могла. Он же такой парень, простой, как три копейки. По командировкам много ездил. Все, кроме Верки, знали, что у него в каждом городе по жене. Просто одна настырная оказалась, про ребенка ему сообщила.

— Что ж он так? Вроде такая любовь была…

— Не может по-другому. Ему стыдно, он мучается, но… Темперамент, наверное, необузданный. Даже Соломатина, видишь, не смогла возле себя удержать.

— Как же они теперь живут?

— А Бог их знает. Верка на работе днюет и ночует. Кстати, Митина мама с внучкой сидит. Верку она уважает — слов нет. Ну согласись, не каждая бы так смогла.

— Это точно. Я бы на ее месте плюнула на девчонку.

— Вот видишь. А Верка Митю любит. Потому и девчонке пропасть не дала. Митя-то дочкой не особо интересуется. Верка ее балует, все покупает. Причем на свои деньги.

— Юль, ты просто триллер мне какой-то рассказываешь. Слушай, ты не куришь?

— Нет.

— Ну пойдем, со мной на лестнице постоишь. Что-то мне от всего этого нехорошо стало. Надо стресс сигареткой потушить. Заодно насчет работы переговорим. Честно говоря, я дома засиделась, пора уже куда-то пристраиваться.

Юлька кивнула и двинулась в прихожую. Ошалевшая от обилия информации, Дина последовала за ней.

Плавно раскрылась дверь на лестничную клетку. Грязноватые обшарпанные стены были испещрены надписями. Тонкая белая трубка электрического светильника на потолке то и дело потрескивала, распространяя вокруг неровный свет. Дина огляделась в поисках чего-нибудь, отдаленно напоминающего пепельницу, и внизу, в полумраке, у окна, что помещалось между двумя лестничными пролетами, увидела Митю.

Время до неузнаваемости изменило двух женщин, которые любили его, но совершенно не коснулось самого Мити. Высокий, худощавый, та же стрижка, что и девять лет назад — косая темная челка падала на лоб, когда Митя наклонялся. Выпрямляясь, он отбрасывал прямые волосы назад, пробегая по ним длинными тонкими пальцами, такими сильными, такими трепетными, Дина все это прекрасно помнила…

Митя бросил на Дину быстрый удивленный взгляд исподлобья и поднял голову навстречу девочке из своего прошлого. Дина заметила, что он аккуратно выбрит, а джинсовая рубашка в клетку расстегнута на груди. Митя всегда любил джинсу. В тонких пальцах мелькнула небольшая щегольская трубка. Запах хорошего дорогого одеколона смешивался с пьянящим ароматом «Амфоры». Митя улыбнулся той самой прежней улыбкой, от которой у Дины тут же вновь закружилась голова, подогнулись колени, задрожали ресницы…

— Здравствуй, Дина.

Она остановилась на верхней ступеньке, смяла сигарету кончиками пальцев, стараясь унять волнение и предстать перед своим возлюбленным иной, новой, недоступной. Она знала, как надеть маску Снежной королевы, она тоже научилась улыбаться старым знакомым, которые ничего для нее не значат, отстраненной загадочной улыбкой. Главное, чтобы глаза не выдавали чувств, смотрели спокойно и равнодушно.

— Здравствуй, Митя.

— Эй, Варичева! — послышался от дверей Галкин голос. — Ты, по-моему, говорила, что торт принесла?

Юлька на минуту застыла на месте. Она принесла вино, но его уже выпили. Про торт она ничего не знала. Однако бросив беглый взгляд на Митю с Диной, Юлька поняла, что сейчас ей нужно под любым предлогом убраться с лестничной клетки.

— Ах да! — преувеличенно любезно принялась тараторить Юлька. — Совсем забыла! Пойдем, Галка, я тебе помогу, все равно я не курю, делать мне здесь нечего. Про работу, Дин, позже переговорим…

Дина с Митей остались одни в полумраке лестничной клетки. Сероватые клубы табачного дыма тихо поднимались к потолку. Дина молчала, смотрела, не отрываясь, в Митино лицо, все такое же юное, свежее, красивое, как девять лет назад.

Нельзя так долго затягивать паузу.

— Как живешь, Митя? Ты за себя сегодня тост не поднимал.

— Динка, до чего же ты изменилась…

Он выпрямился, вытряхнул табак, спрятал трубку в нагрудный карман рубашки. В его глазах светилось неприкрытое восхищение, и вместе с тем — признание своей вины, мольба о прощении, искреннее раскаяние…

— Серьезно?

Надо призвать на помощь свое чувство юмора.

— Постарела, подурнела?

— Динка, ты самая красивая женщина на свете.

— Неужели?

Зло получилось, язвительно. Но ничего, она имеет на это право.

— Честное слово. Ты удивительно красивая.

Сколько она мечтала, чтобы тогда, в юности, он говорил с ней так. Сколько сил положила на то, чтобы заслужить сегодняшний вечер. Сколько пережила с Сергеем, сколько ждала Митиного возвращения… И теперь надо доиграть роль до конца, не броситься ему на шею, не прижаться мокрой от слез щекой к его клетчатой рубашке, не проболтаться о том, что девять лет, долгие девять лет, она так любит, так любит его…

— Спасибо за комплимент.

— Я слышал, ты работу ищешь? А в какой области?

— Известно в какой, по специальности. Я окончила юридический.

— Я рад, что у тебя все сложилось хорошо.

— Взаимно. Я так понимаю, у тебя тоже все отлично.

Словно тень пробежала по его лицу. Митя всегда отличался сдержанностью. Он ни за что не расскажет, что творится у него дома, он же не знает, что Юлька уже успела ввести Дину в курс дела.

— «Отлично» — слабо сказано. Разве Варичева не поставила тебя в известность?

Дина молчала. Митя и прежде умел читать ее мысли и понимать с полуслова. Что ей было делать? Заложить Юльку? Притвориться, что она пребывает в неведении? Ни то, ни другое. Из двух зол выбирают третье. И Дина равнодушно пожала плечами, сохраняя на лице загадочную улыбку Джоконды.

— Вижу, ты все знаешь. Я получил по полной программе. И, должен признать, справедливо.

— Не расстраивайся, все образуется. Ты все правильно сделал. Женился на любимой. Остальное — ерунда.

— Нет, Динка. Я дурак и всегда дураком был. На чужом несчастье счастья не построишь, это я теперь точно знаю. А кроме того… Тебе уже донесли, почему мы с Веркой расписались?

— Полагаю, ты предложение ей сделал. С букетом роз, стоя на коленях. Как самой лучшей, любимой и красивой.

— Я понимаю твой сарказм. — Митя снова вытащил трубку и стал набивать ее душистым табаком. — Ты имеешь право мне говорить все это. Я поступил подло. Поверь, я все эти годы мучился от этого.

— Вот как? Ты ни разу не позвонил, не попытался разыскать меня…

— Да, честно говоря, не попытался. Думал, все забудется, само собой уляжется.

— Улеглось?

— Нет. Прости, если сможешь.

Митя сказал это так просто, так искренне, что у Дины чуть не остановилось сердце. Все ее планы мести и желание играть в независимость и семейное благополучие в один миг улетучились, как дым. Дина опустила руку, положила незажженную сигарету на подоконник. Глаза ее наполнились влагой, тихие ручейки побежали по щекам. Вокруг все сразу стало нечетким, Митино лицо расплылось, клетки его рубашки наехали друг на друга. Все окружающее пространство заволокло туманом…

Митя обнял ее, притянул к себе, коснулся губами волос. Дина спрятала лицо у него на груди. И от поцелуев Мити, от его нежности, от того, как судорожно, трепетно его руки сжимали ее плечи, хрупкие лопатки, узкую талию, Дина таяла, как в юности…

— Представляешь, Вер, ученики мои — вот оболтусы… — раздался сверху преувеличенно громкий Галкин голос.

Галка, чудная, замечательная Галка, она все это сегодняшнее действо устроила с одной-единственной целью — чтобы Дина наконец-то обрела утраченного девять лет назад возлюбленного. Она держала там, наверху, в прихожей, оборону, сколько могла: затащила наверх Юльку, не выпускала ребят курить, а теперь предупреждала Дину о том, что время аудиенции подошло к концу. Значит, Соломатина почуяла недоброе и идет на лестницу ловить неверного мужа.

Дина оторвалась от Мити, одним движением утерла слезы, в следующий миг взяла с подоконника невыкуренную сигарету. Митя услужливо включил зажигалку, подождал, пока Дина затянется, и шепнул:

— Вот моя визитка. Позвони, как сможешь. На работу устрою. И вообще… Все, что хочешь…

— Вот вы где! — воскликнула сверху Галка, картинно всплескивая руками. — А у нас с Варичевой уже торт давно на столе! Все сидят, едят, хорошо, Вера заметила, что Мити нет! А ты, Динка, где бродишь? Ты посмотри, Вер, твои ее курить научил! Митька, выгоню!

— Ну извините, извините! — виновато поднял руки Митя. — Каюсь, причастен, сигаретку поджег, больше не буду! Верочка, возвращаюсь!

Верка стояла неподвижно, пристально глядя на мужа. Дина вскинула ресницы, встретилась с ней взглядом и похолодела. Без донная ночь, смертельное отчаяние застыли в потемневших голубых глазах Соломатиной. Дине показалось, что перед ней не двадцатишестилетняя преуспевающая бизнес-леди, а глубокая старуха, похоронившая всех своих близких.

Митя взлетел вверх по ступенькам, приобнял супругу за плечи. Верка не отстранилась, не дернулась, только как-то незаметно выскользнула из его объятий и медленно двинулась обратно в квартиру.

Из-за спины Галки выскочила Варичева, с беспокойством оглядела лестничную клетку, убедилась, что все в порядке, и махнула Дине рукой:

— Пошли чай пить.

— Сейчас, только докурю. Спускайся сюда, мы же не договорили.

Юлька послушно зацокала каблучками по ступенькам.

— Дин, у тебя зеркальце есть? Глаза подправь, разъехалось все, — остановившись рядом с Диной, посоветовала она.

— Юлька, ты мне не все сказала. Почему Митя с Веркой расписались?

— А он что, тебе намекнул?

— Да, начал рассказывать, а потом сбился как-то…

— Да уж, — расплылась в многозначительной улыбке Варичева. — А расписались они, что называется, по приколу. Верка как-то уговорила Митю познакомить ее с мамой. Он долго отнекивался, сама знаешь, отношения у них были напряженные. Но Верка его уболтала. Пришли они, а дома никого. Ждали, ждали, не идет мама. Ну тут, понимаешь, дело молодое, устроились они в бывшей Митькиной комнате, только разыгрались, как — бац! — распахивается дверь, на пороге мама. Понятное дело — в крик. Дескать, водишь кого ни попадя, ты непорядочен, где Дина, и все такое.

— А она, оказывается, меня привечала.

— Еще как! Она надеялась, что Митька на тебе женится.

— Я тоже надеялась.

— В ответ на мамашины вопли Митька вскочил, в чем был, да как заорет: «Не смей сюда больше заходить! Это моя будущая жена! Мы через месяц расписываемся!»

— А Верка?

— Верка сама обалдела. И мама обалдела. Стоят, раскрыв рты, не знают, что сказать. Митька тоже растерялся, но не надолго. Понимаешь, он тогда до того с матерью на ножах был — человека мог убить, чтоб ей насолить, не то, что жениться. Верка его потом урезонить пыталась. Понимала, что он сгоряча сказал. Но Митя… Ух он и упрямый! Сказал, что как решил, так и будет. А Верка его обожала, просто души не чаяла, так что с радостью в загс помчалась.

— У нее же столько других было… — с горечью протянула Дина. — Ну зачем он ей сдался? Там же очередь из мужиков стояла…

— Дин, Верка когда про Митю начинает говорить, сама не своя становится. — Юлька положила Дине ладонь на плечо. — Она говорит, ни с кем у нее никогда так не было. Ей действительно многие предложение делали. А она в Митю вцепилась. Говорит, мужского обаяния в нем столько, сколько в сотне обычных мужиков не наберется. И любовник он выдающийся. Да ты сама, наверное, знаешь…

Дина промолчала. Значит, они с Веркой похожи, как две капли воды, значит, чувствуют одно и то же, когда приближаются к этому мужчине. Митя потрясающий, Митя удивительный, ему можно простить любые грехи, и подлость, и низость, и измены, и предательство. Потому что лучше его нет никого на свете.