Наставник Ринхат стоял на открытой галерее и слушал тишину, укутавшую Колыбель Героев душным жарким одеялом.

С той самой поры, когда шестилетний будущий маг попал в магнамарскую крепость, она казалась ему огромным гудящим ульем, не утихающим ни на минуту. Даже ночью, когда Колыбель погружалась в сон, когда Полночный Патруль обходил галереи, коридоры и площадки, нещадно карая нарушителей режима — даже тогда сердце крепости не переставало биться. Стихал звон мечей, замолкали слова заклинаний, не слышно было веселого смеха молодых учеников и строгих голосов наставников. Но им на смену приходила живая ночь, наполненная мечтами и мыслями, роящимися в воздухе. Необычно чуткий для боевого мага к призрачному волшебству снов, Ринхат ощущал в сонной тишине трепет незримых крыльев. Радости, печали и надежды множества молодых и зрелых сердец слетались ночью к башням неприступной крепости.

Теперь же Колыбель находилась под властью тишины.

Нет, ученики и наставники не погрузились в молчание — тут и там как прежде звучали их голоса, а кое-где даже и смех. Но все звуки, а вместе с ними мысли, витающие над крепостью, как будто выцвели. Ринхат заглядывал в глаза учеников, приходивших к нему на занятия — и видел в них пустоту. Он заговаривал с коллегами за общим столом — и не слышал в их голосах жизни.

«Шетт готовится, — думал Ринхат, из последних сил борясь со всеобщим оцепенением. — Ему нужна полная власть над разумом всех обитателей Колыбели. Он не думает о самом возможном варианте, в котором все в этом мире уже давно забыли о существовании Ригнальяра и считают его появление нелепой старой легендой. Он готовится к битве всерьез, будто бы чародеи всех земель придут сражаться за этот проклятый жертвенник. Кто знает, а может он и прав? Может, не только в Колыбели Героев могущественный маг втайне готовится стать властителем целого континента? И тогда Шетт не позволит себе второго провала. Он слишком долго к этому шел. Он создал все, что меня сейчас окружает, ради одной единственной ночи за восемьсот с лишним лет. Верховный Наставник хорошо приготовился — он завоюет могущество руками детей».

Ринхат принялся ходить взад-вперед по галерее. Час был поздний, и наставник надеялся, что никто не станет его искать.

Ну конечно, Шетт не стал бы тратить столько воплощений на создание обыкновенной армии. Взрослых воинов и магов трудно заставить подчиняться беспрекословно. Трудно скрыть от них истинную цель, которую преследует коварный маг. А дети и молодежь — мягкий воск, из которого можно вылепить все что угодно. Любая цель в молодых головах и горячих сердцах сойдет за великую. И когда придет нужный момент, никто из рвущихся в бой, мечтающих о великих свершениях молодых птенцов Колыбели не задаст ненужного вопроса «Зачем?»

Они не задавали. Ринхат, никогда не бывший хорошим ясновидцем — если не считать редких вещих снов — как наяву видел все то, что проделал Верховный Наставник за множество воплощений. Разумеется, он знал, что не сможет взять и в один прекрасный день завладеть разумами нескольких тысяч человек. Это было разминкой перед захватом власти над умами целого материка, но здесь у Шетта не было подобия Ригнальяра для достижения цели.

А если у тебя нет артефакта, всегда есть выход — создать его собственными руками.

И Шетт создал. И артефакт этот, известный по всему Виннею, получил название Колыбель Героев. Крепость, в каждый камень которой могущественный маг вплел часть своей силы. Силы, что однажды должна была клеткой сомкнуться вокруг ее обитателей. В каждом камне Колыбели, в каждом изгибе древних стен, в каждой истертой множеством ног плите тренировочных площадок, в каждом слове учебных книг, хранившихся в библиотеке крепости, в каждом клинке, выкованном для молодых воинов была заключена эта сила. Сила Верховного Наставника. Яд замедленного действия, прорвавшийся теперь наружу и отравивший атмосферу Колыбели, проникший в сознание всех, кто находился в ней.

Ринхат боролся до последнего, но чувствовал, что его силы на исходе. Все чаще он едва мог вести занятия с учениками из-за глубоко засевшей в голове ноющей боли и невозможности глубоко дышать — как будто сам воздух Колыбели Героев стал непригодным для него. Замкнутый толстыми каменными стенами мир вокруг звенел от нарастающей силы, и чем явственнее ощущалось это предгрозовое напряжение в воздухе, тем более пустыми становились взгляды наставников и учеников вокруг.

Никто из них не заподозрил неладного. Верховный Наставник Шетт окружил себя такой завесой непререкаемой власти и абсолютного подчинения, что и до пробуждения тайной магии Колыбели никто бы не стал задавать ему вопросов. Ринхат ощущал себя песчинкой рядом с горой, воля Верховного Наставника грозила раздавить его. Но все-таки маг боролся, надеясь стать той песчинкой, которая попадется на пути горе и заставит ее соскользнуть с известного пути. Иногда Ринхату казалось, что Верховный Наставник знает о его сопротивлении и насмехается над жалкими попытками жалкого мага испортить дело восьми столетий.

Ламира теперь снилась Ринхату каждую ночь. Она ласково обнимала мага и шептала на ухо: «Подчинись, Ринхат. Не ломай себя, прошу! Ради меня». Но любовь и боль при виде дорогого образа Ринхат душил в зачатке, и гнал от себя предательское наваждение.

— Ты не Ламира. Она никогда не сказала бы мне «подчинись». Она была мне не только любимой, но и другом. Убирайся прочь, гнусный морок!

И образ девушки таял. Сквозь туман Ринхату мерещилась другая фигура — фигура Алаты. Магу казалось, что он может различить глаза прекрасной воительницы из тридцать восьмой кварты. И этот взгляд был его наградой за тот груз, который магу приходилось нести днем. В снах Ринхата Алата молчала и ободряюще улыбалась, но ее образ вставал перед магом все реже, а лживое подобие Ламиры — все чаще. Голосом давно сгинувшей любимой с магом говорили сами стены Колыбели, созданной изначально именно для этого — для того, чтобы заманивать в ловушки молодые горячие умы.

С каждым днем нить, которая связывала Ринхата со странствующей тридцать восьмой квартой, истончалась. И в один день, который никак нельзя было назвать прекрасным, маг с ужасом понял — этой связи больше нет. Даже если кварте будет угрожать смертельная опасность, он этого уже не почувствует. Словно ледяной ветер на миг коснулся его затылка — что же теперь будет? А если Алата, его Алата падет бездыханной где-то в чужих землях? Он, Ринхат, даже не почувствует этого? Просто силуэт в тумане сгинет навсегда, и вернется еще одним сладкоголосым призраком, призывающим бросить никому не нужную борьбу.

Ветер трепал светлые волосы мага. Холод ночи пронизывал Ринхата до костей и, замерзнув окончательно, он побрел в свою каморку в управляющем секторе.

Жесткая постель. Живая темнота, смыкающая тесную клетку стен, неслышный шепот древних камней. Боль, пульсирующая в висках, под сжавшими голову худыми пальцами. Лицо Алаты в темноте под закрытыми веками — текущее, ускользающее. А была ли она когда-нибудь, эта девушка с язвительной усмешкой и глубокими зелеными глазами? И вот уже Ринхат уходит в цветной туман, и кружится в ярком сне с той, кому навеки было отдано его сердце — с Ламирой. И утихает грызущая боль в голове, и разглаживаются ранние морщины на лице мага-наставника, улыбающегося во сне.

Наутро в Колыбели Героев стало одним человеком с пустыми глазами больше.