К югу от экватора, вдали от юго-восточного побережья Африки из вод Индийского океана поднимается множество групп островов. Ближе к африканскому материку находятся принадлежащие Танзании острова Пемба, Занзибар и Мафия. Дальше от берега на юго-востоке находятся Коморские острова, за которыми следует северная оконечность большого острова Мадагаскар. Двигаясь на северо-восток от Мадагаскара, мы достигаем Сейшельских островов, затем следуем восточнее к архипелагу Чагос, на полпути через океан до Индонезии. Но давайте вернёмся обратно на юго-запад, на сцену, где разворачивается действие нашего рассказа.
Между Мадагаскаром и Австралией Индийский океан раскинулся на тысячи миль, практически не прерываемый сушей. Единственная твёрдая земля в открытом море — это группа из трёх островов, выстроившихся вдоль двадцатой параллели южной широты.
Это Маскаренские острова: Маврикий (в 500 милях к востоку от Мадагаскара), Реюньон (к юго-западу от Маврикия) и Родригес (самый маленький из трёх и дальше всех к востоку). Реюньон и Маврикий отделяют друг от друга всего лишь 100 миль. Родригес (англ. Rodrigues, иногда пишется как “Rodriguez”) — самый удалённый к востоку, в 360 милях от Маврикия и в 450 от Реюньона. Маврикий — независимая республика. Его площадь — 720 квадратных миль, население — более 1 миллиона, что делает его одной из самых густонаселённых стран на земле. Реюньон площадью 970 квадратных миль и с населением примерно 670 000 человек является заморским департаментом Франции; его представители заседают во французском парламенте. Родригес, в настоящее время часть Республики Маврикий, имеет площадь всего лишь 40 квадратных миль и население 37 000 человек.
Маскаренские острова. (На основе карты, предоставленной Главной Библиотекой, Техасский университет (Остин).)
Маскаренские острова были созданы вулканической деятельностью, но их возраст не одинаковый. Маврикий намного старше остальных и на нём не наблюдается никакой вулканической деятельности, тогда как на Реюньоне, крупнейшем из всех трёх, всё ещё есть действующий вулкан.
Некоторые геологи предположили, что все эти острова когда-то были частью древнего суперконтинента Гондваны. Однако распределение растительной и животной жизни на островах заставляет усомниться в этой связи, поскольку на каждом острове имеется своя собственная уникальная флора и фауна. Резкие различия в живом мире Маскаренских островов можно хотя бы отчасти объяснить тем фактом, что эти три острова существовали на протяжении миллионов лет, не тронутые людьми, которые могли бы перемещать растения или животных с одного острова на другой.
Не существует никаких письменных свидетельств того, что острова когда-либо заселялись или даже поверхностно исследовались людьми до шестнадцатого века. Даже малазийские поселенцы, которые пересекли Индийский океан в какую-то древнюю эпоху, чтобы стать предками народа мерина, правителей Мадагаскара с конца шестнадцатого по девятнадцатый века, похоже, не оставили никаких следов на Маскаренских островах.
Возможно, что во времена царя Соломона (десятый век до н. э.) финикийские экспедиции, плывущие из Эйлата в заливе Акаба в Красном море, заходили в Индийский океан на юг до берегов Мозамбика. Примерно в то же самое время Коморские острова посещались арабами или евреями из библейской земли Идумеи, которые плыли из Красного моря. Однако греческие источники позволяют предположить, что в классический период была известна лишь северная половина Индийского океана. Она была описана в анонимном греческом перипле, составленном между первым и третьим веками н. э. Книга называет эти воды Эритрейским морем или Красным морем. (То, что мы сейчас называем Красным морем, тогда называлось Аравийским заливом.) Она включает достоверное описание восточного берега Африки, который был известен морякам того времени как Азания. Однако Мадагаскар и близлежащие архипелаги не упоминались.
Птолемей вновь описал побережье Азании во втором веке н. э., но не добавил ничего нового. Четырьмя веками позже работа Косьмы Индикоплова — египетского монаха и одного из нескольких авторов раннего Средневековья, который утверждал, что земля плоская — мало что добавила к картине, а Азания оставалась в стороне от основных торговых маршрутов Индийского океана. Маленькие судёнышки, на которых велась эта торговля, были сконструированы, чтобы плавать до того, как подуют муссоны; поэтому они были настолько лёгкими, что их изготавливали без гвоздей, просто сшивая доски вместе. Их возможностей хватало, чтобы охватить маршрутами африканское побережье, берега Красного моря и Персидского залива и Малабарский берег Индии, но они не могли выдержать испытание открытым морем при плавании на юг.
К концу первого тысячелетия, или, возможно, даже раньше Маскаренские острова посещались арабскими купцами. Их суда свободно и смело бороздили Индийский океан от Ближнего Востока до Африки, Индии, и даже до Китая с десятого по двенадцатый и тринадцатый века. Эти три острова появляются, по крайней мере, на одной старой арабской карте, но те путешественники не основали никаких поселений, как они делали на Коморских островах, и их краткие визиты не оставили никаких исторических следов и не оказали никакого воздействия на местную флору и фауну.
К девятому веку Азания появляется на арабских картах под названием Зандж, омываемая морем Зандж. Арабские путешественники, которые поселились на восточном побережье Африки, вступали в смешанные браки с местными жителями Занджа, дав начало исламской цивилизации суахили; это слово буквально означает «прибрежный». Эта культура распространилась через множество разбросанных далеко друг от друга факторий, никогда не проникая далеко вглубь материка, и достигла своего пика в двенадцатом веке. Её развитию способствовало появление нового типа судна, дхау; это название неправильно считается арабским, хотя «дхау» или «дау» — слово из языка суахили. (Применительно к любому виду дхау арабы предпочитали использовать слово «самбук») У новых дхау доски по-прежнему сшивались вместе, но они были достаточно прочными, чтобы суахили смогли переплыть через море к Мадагаскару и соседним островам. Маскаренские острова были в числе тех, которые суахили исследовали в тот период. Под арабскими названиями они появляются на карте мира Кантино, изданной в 1502 г. Маврикий — это Дина Мозаре, Реюньон — Дина Маргабим, а Родригес — Дина Ароби, пустынный остров.
Ислам замкнул кольцо вокруг Маскаренских островов, но не проявил никакого интереса к тому, чтобы объявить ничью землю своей. Эту роль сыграл христианский мир.
Существовали сильные стимулы для установления присутствия европейских христиан в Индийском океане, где мусульманская торговая империя контролировала большую часть интенсивной торговли пряностями и тканями, установившейся между Азией и христианскими странами Европы. Первыми европейцами, которые предприняли опасное путешествие через воды, не отмеченные на карте, чтобы найти морской путь в Азию, были португальцы, работавшие в духе крестового похода — как религиозного, так и коммерческого.
Что же запустило португальский демарш? Больше, чем что-либо другое, здесь сыграли свою роль взгляды одного человека — принца Энрике, инфанта Португалии (1394–1460) и сына португальского короля Жуана I Ависского, который стал известен в истории как Энрике Мореплаватель. Согласно историку Жуану де Баррушу (1496–1570), который писал свои пространные «Декады» век спустя, к середине 1400-х гг. на долю принца Энрике выпало мало свершений, потому что «в его королевстве не было мавров, чтобы их покорять; во времена своего царствования его бабка и дед изгнали их всех за море и на берега Африки». Конечно, Энрике мог вступить с войной в Марокко и таким путём заполучить для португальской короны богатые земли. Но ему пришлось бы действовать, будучи «военачальником, действующим по приказу, а не завоевателем, поскольку завоевателем должен быть сам король». Так как следующим в очереди претендентов на трон был его старший брат Дуарте, отказывая тем самым Энрике в праве быть «завоевателем» Северной Африки, принц устремил свой взгляд в другую сторону.
Энрике Мореплаватель не только лично организовал и финансировал ряд морских экспедиций, но также нанял множество картографов, которые создавали подробные карты, позволяя мореходам накапливать информацию и обмениваться ею. Приобретённые при этом знания были собраны в месте, которое называлось «Сагрешская школа». Название отдаёт дань городу Сагреш (расположенному на мысе Сен-Винсент, в самой юго-западной точке Португалии) близ порта Лагос, откуда отправлялись в плавание каравеллы. Эта школа — одновременно интеллектуальная, технологическая и коммерческая — была первым организованным проектом, который непосредственно связан с европейскими открытиями. (Коллекция изображений, отделение Нью-Йоркской публичной библиотеки.)
После борьбы с маврами в «отдалённых и непокорённых областях Испании» Энрике обратил своё внимание на то, что считал обширным царством на западном побережье Африки. В порту Лагос, недалеко от Сагреша на мысе Сен-Винсент, Энрике организовал школу для моряков и начал посылать на юг экспедиции с целями торговли, наложив руку на местные морские перевозки, и для исследований, за десятки лет до того, как испанская корона прислушалась к проектам некоего Христофора Колумба.
В 1433 году один из капитанов Энрике, Жил Эанеш, стал первым, кто бросил вызов опасному мысу Бохадор на северо-западном побережье Африки, южнее Канарских островов. Вскоре после этого Португалия триумфально добыла, как заметил Баррос, «жир и кожи миллиона морских волков [тюленей], которых они могли убивать в тех местах». На своём пути моряки Энрике объявили принадлежащими принцу «ещё несколько мысов, которые мы можем найти». Среди захваченных земель были острова Мадейра и Порту Санту, Азорские острова, Кабо-Верде, Гвинея и Сан-Томе и Принсипи. Затем португальцы завладели почти всей землёй по африканскому побережью, которой можно было достичь на судне, начиная с области, которую ныне занимают Кот-д’Ивуар и Сьерра-Леоне. После того, как были захвачены эти земли, португальцы заявили свои права на то, что теперь называется Анголой. А затем португальцы направились к Мысу.
После смерти Энрике, когда на португальский трон взошёл король Мануэль, он также продолжил перешедшее к нему по наследству предприятие, начатое предшественниками — открытие Восточного пути в этом нашем море-океане, которое стоило нам семидесяти пяти лет усилий, трудов и расходов: уже на первом году своего королевского правления он хотел показать желание упорно продолжать начатое дело.
Его настойчивость окупилась. В 1494 году португальский исследователь Бартоломеу Диаш проплыл вокруг Мыса Бурь, который с тех пор стал известен как Мыс Доброй Надежды, хотя обычно его называли просто «Мыс» из-за его важности в судоходстве в восточном и западном направлениях. В 1497 г. флот Васко да Гама, «дворянина королевского дома», следуя маршрутом Диаша, вышел в Индийский океан. Арабский лоцман показал да Гама путь к Гоа, порту на западном побережье Индии, куда тот прибыл в 1498 г. В последующие несколько лет было организовано ещё несколько португальских экспедиций. В 1494 г. Тордесильясский договор разделил мир вдоль Атлантического океана, отдавая запад Испании, а восток Португалии, чтобы положить конец бесконечной череде мелких споров, возникающих вокруг небольших территорий вроде Канарских островов и части побережья Гвинеи. Пока Испания занималась исследованием Америки, рассматривая её вначале как альтернативный путь в Ост-Индию, а затем как источник собственного богатства, Португалия на протяжении нескольких десятилетий оставалась единственной европейской державой, действовавшей в Индийском океане.
В феврале 1507 г. капитан Диого Фернандес Перейра проплыл восточнее Мадагаскара в составе экспедиции в Малинду, морской порт близ Гоа, под командой могущественного португальского вице-короля Индии Афонсу де Албукерки. Перейра обнаружил остров Реюньон и назвал его Санта-Аполония, в честь португальского святого, которому посвящён день 9 февраля, день его открытия. После пополнения запасов питьевой воды и продовольствия Перейра отплыл и достиг острова Маврикий, который назвал Ilha do Cerne, Островом Лебедя, в честь своего корабля «Cerne» («Лебедь»), вошедшего в бухту Маврикия первым. Первые гости, занятые поисками желанного Востока, вновь подняли паруса и даже не побеспокоились о том, чтобы объявить Маврикий владениями своей страны. По пути они обнаружили третий остров в этой группе, Родригес, которому по причинам, оставшимся неясными, Перейра дал название Доминго Фриас. Высадившись на островах только для пополнения запасов пресной воды и фруктов, люди Перейры не заметили ничего необычного. И что ещё важнее, они не оказали никакого воздействия на экологию островов.
В 1513 г. до Маврикия (Ilha do Cerne) добрался другой португальский капитан, дворянин Педру (или Перо — на старом португальском) Машкареньяш, племянник капитана кавалерии королей Жуана II и Мануэля; дворянство было присвоено ему в награду за хорошую службу. Педру Машкареньяш бросил якорь у Ilha do Cerne и тут же переименовал его в Маскаренас в свою честь. Он также использовал собственное имя, чтобы назвать весь архипелаг Маскаренским (Mascarenhas, позже транслитерировано в Mascarenes; название закрепилось, хотя с португальскими названиями двух больших островов этого не случилось). Однако, всецело поглощённые решением своих колониальных интересов, в частности, морским путём к Индии и торговлей на Дальнем Востоке, португальцы не уделили этому открытию особого внимания.
Педру Машкареньяш, который назвал Маскаренскими островами группу островов, известных в настоящее время как Маврикий, Реюньон и Родригес. (Королевское Географическое Общество, Лондон.)
Возможно даже, что моряки, высадившиеся на берег, увидели глупо выглядящую, толстую, уродливую нелетающую птицу. Хотя они мало что написали об этом существе в официальных отчётах о плавании, мы знаем, что они видели её, из-за названия, которое она носит с тех пор. Слово «doudo» в португальском языке шестнадцатого века означает «ненормальный».
И какой же странной была эта птица: чудная огромная индюшка с голубиной головой и воинственным выражением «лица», уродливая шутка природы. Это было медлительное, тяжёлое, неуклюжее существо, которое, по-видимому, было немым и даже не могло летать, и оказалось неспособным убежать от человека. Ненормальная птица. Или, по-португальски, passaro doido, или скорее, как португальцы говорили и писали в шестнадцатом веке, passaro doudo.
Маврикийский додо. По описаниям европейских моряков, которые первыми столкнулись с этим существом, он был огромным, жирным, его было легко нести, и им можно было накормить сразу много людей, и ещё оставалось. (Иллюстрация Жака Гниздовски для книги Robert Silverberg «The Auk, the Dodo, and the Oryx: Vanished and Vanishing Creatures», New York: Thomas Y. Crowell Company, 1967.)
Круглая, словно мешок, она обладала огромной головой, а её чёрный клюв заканчивался большим вздёрнутым крючком. Её оперение было пепельно-серым, грудь и хвост беловатыми, а крылья желтовато-белыми. Неспособная летать, она ходила вперевалку на коротких жёлтых лапах с большими растопыренными пальцами. Когда она пробовала бегать, то трусила так неуклюже, что, по рассказам моряков, её толстый живот скрёб по земле. Это было спокойное, медлительное животное, которое хроникёры семнадцатого века описывали как «обходительное к своему партнёру и преданное своим птенцам». То, что додо был нелетающим, означало, что он не мог лазить по деревьям, поэтому он устраивал своё гнездо на земле, возможно, в чаще леса. Здесь во время каждого сезона гнездования самки откладывали только по одному яйцу и не устраивали вокруг него никакой защиты. Им это не было нужно, потому что додо никогда не сталкивались ни с какими врагами, пока острова не обнаружили европейцы. По этой же причине додо понятия не имел о том, что такое страх, и вёл себя, как писали многие мореходы, «глупо» или «как слабоумный».
Трагедия начала разворачиваться после отплытия первооткрывателей. Птица существовала только на Маврикии и больше нигде в мире. Это не было случайностью: на островах часто появляются свои собственные уникальные обитатели. Поскольку они были изолированы от остального мира на протяжении, возможно, миллионов лет, клочки суши, окружённые морскими просторами, позволяют своей флоре и фауне эволюционировать и развиваться по своим собственным правилам. Такие островные виды прогрессивно улучшают приспособленность к максимально полному использованию ресурсов своего изолированного местообитания. И спустя какое-то время они в значительной степени теряют своё сходство с ближайшими родственниками, живущими в другом месте. Маленькие и обособленные острова — это места, где Природа играет в свои самые эксцентричные игры, потому что они почти полностью защищены от внешнего мира и таким образом избавлены от действия гораздо более сложных законов, управляющих мозаикой жизни на обширных пространствах материковой суши.
Напряжённая драма, которая в эпоху европейских открытий неумолимо разыгрывалась раз за разом, начинается, как только острова наводняют чужеродные гости. Островные животные и растения, привыкшие пребывать изолированными в своей давно установившейся и непотревоженной гармонии, часто оказываются бессильными перед лицом захватчиков. Захваченные врасплох, они могут биться и бороться, но им очень трудно оказывать сильное сопротивление. В любом случае, что они могли знать о том, как оказывать сильное сопротивление? Животные лишены чувства страха и инстинкта самозащиты, потому что никогда в них не нуждались. Поэтому новоприбывшие виды легко занимают их место, а аборигены медленно отходят всё дальше и дальше в тень, во всё более и более глубокую тишину, пока тень не сменяется забвением.
Исследователи оставались на Маврикии достаточно долго, чтобы оставить после себя первую волну захватчиков и привести в движение хорошо знакомый нам процесс, который способен уничтожить туземную природу. Когда их суда исчезли вдали за плавно изогнутой линией горизонта, любопытный рой беспокойных чужаков уже исследовал землю острова. Португальцы просто завезли на остров первых обезьян и коз. Такая практика была достаточно обычной. Перед отплытием моряки оставляли после себя животных, которых они любили есть, чтобы животные размножались и у следующих людей, приплывших на остров, было бы хорошее мясо для еды.
Когда судно покинуло Маврикий, оно также оставило стадо никем не предусмотренных колонизаторов — сотни крыс, сбежавших целым потоком из своего тёмного и заплесневелого убежища в трюме судна.
Португальцы не видели особой коммерческой или стратегической выгоды в маленьком архипелаге, названном именем одного из них самих. В 1510 г. португальцы захватили Гоа на Малабарском берегу Индии, а в 1511 г. захватили Малакку, порт на Малайском полуострове, который господствовал над имеющим важнейшее значение проливом в торговом маршруте к Островам Пряностей и далее в Китай. В Азии их основные коммерческие базы располагались в Гоа, на острове Шри-Ланки, в то время называвшемся Тапробана, а позже Цейлао (отсюда название «Цейлон»), в Малакке и на Тиморе на Малых Зондских островах. (Тимор оставался португальской колонией до 1975 г.) Восточноафриканские города от Софалы в современном Мозамбике до Могадишо, близ Африканского Рога в современном Сомали, были захвачены, некоторые с применением силы.
На западе Индийского океана в первое десятилетие шестнадцатого века португальцы обратили внимание на Мадагаскар (Сао Lourenco), Коморские (Ilhas do Comoro) и Сейшельские острова (Sete Irmanas). В следующие десять лет они нанесли на карты Маврикий (Ilha do Cerne, Ilha do Cirne, или Ilha do Cisne — всё это более или менее современные друг другу названия для «Острова Лебедя») и Реюньон (Санта-Аполлония). Родригес (вначале Доминго Фриас, затем Диого Родригес, а иногда даже Диего Руис) и архипелаг Чагос (Чагас) появились на португальских картах в 1538 г. Исследования начала шестнадцатого века, проведённые португальцами, результатом которых были первые европейские научные карты Индийского океана, совпадают с доминирующим присутствием Португалии в обширной области, охватывающей Юго-Восточную Азию, всё побережье и острова Индийского океана и восточное и западное побережья Африки. Это присутствие подтверждается португальскими названиями, постоянно встречающимися в этой области в наши дни.
Хотя португальские суда шестнадцатого века значительно превосходили арабские дхоу, а их навигационные инструменты были гораздо более совершенными, суда на «Carreira das Indias» («Индийский путь», позже также известный как «внутренний маршрут») по-прежнему преодолевали путь от Африки на восток при помощи сезонных муссонов, как всегда делали их предшественники. Название «Carreira das Indias» относится конкретно к путешествию туда и обратно, которое проделывают португальские ост-индские корабли между Лиссабоном и большим портом Гоа в эпоху парусного флота. Определяющим фактором были сезонные ветры тропиков, и при самых благоприятных условиях плавание, включающее остановку в Гоа, занимало примерно полтора года.
Юго-западный муссон, который обычно начинается на западном побережье Индии в начале июня, приводил к фактическому закрытию всех гаваней в этом регионе с конца мая до начала сентября. Таким образом, сезон торговли продолжался с сентября по апрель. Португальские суда, под завязку набитые пассажирами, состав которых разнился от солдат и миссионеров до мужчин и женщин, ищущих свою удачу за границей, старались выйти из Лиссабона перед Пасхой. Если всё складывалось удачно, они могли обогнуть Мыса Доброй Надежды и успевали застать окончание сезона юго-западных муссонов, дующих с восточноафриканского побережья на север к экватору, которые доставляли их в Гоа в сентябре или октябре. На обратном пути суда, набитые специями, драгоценным фарфором и другими экзотическими товарами, уходили из Гоа в дни Рождества с северо-восточным муссоном, чтобы обогнуть Мыс до того, как в этих местах станут бушевать штормы, начинающиеся в мае.
Суда, участвующие в этих долгих плаваниях, представляли собой главным образом разновидность галеона, называемую в те времена «нау», или «большое судно»: это судно коммерческого назначения, созданное на основе судов, которые использовали в Средние Века венецианцы и генуэзцы, и выросшее до внушительных размеров у португальцев во времена торговой лихорадки шестнадцатого и семнадцатого веков. Nau da Carreira das Indias был широким в бортах, с тремя или больше палубами, высокими кормой и полубаком, слабо вооружённым для своих размеров и зачастую неторопливым. Ранние «нау» могли вместить примерно 400 тонн груза, но в дальнейшем стали принимать на борт более 2000 тонн, став самыми большими действующими судами на заре шестнадцатого века, уступая лишь самым большим галеонам из испанской Манилы.
Некоторые из лучших и крупнейших «нау» были построены в Португальской Индии. Португальцы быстро признали превосходство индийского тикового дерева для постройки судов над европейской сосной и даже над дубом. Кочин, возле южной оконечности субконтинента, Бассейн в современной Мьянме и в меньшей степени Даман, находящийся к северу от Бомбея — все эти города стали важными центрами судостроения. В Кочине суда для Португалии строились по договору с местным раджой. Большой королевский арсенал и верфь в Гоа были, вероятно, наилучшим образом организованными предприятиями в Индии времён Империи Великих Моголов. Королевский указ 1585 года, повторно изданный через девять лет, подчеркнул важность преимуществ постройки «Naus da Carreira» в Индии перед Португалией,
поскольку опыт показал, что те [корабли], которые построены там, более долговечны, чем те, которые строили в нашем королевстве, а также потому, что они дешевле и прочнее, и потому что добывать древесину для этих кораблей всё труднее и труднее. {15}
Маскаренские и Сейшельские острова были расположены слишком далеко от основного торгового маршрута, чтобы оказывать какое-либо влияние на судостроение. Кроме того, португальцы могли найти всю древесину, которая им была нужна, в Бразилии и Индии, и потому не проявляли никакого интереса к маврикийскому чёрному дереву.
Пытаясь организовать базы снабжения для «Carreira das Indias» вдоль восточного побережья Африки, португальцы захватили Мозамбик и сконцентрировали там свои усилия. Если бы какой-то из близлежащих архипелагов и представлял какой-либо стратегический интерес в качестве базы снабжения, то это были бы Коморские острова, а не Маскаренские. Но усилия по колонизации Коморских островов никогда не заканчивались сколько-нибудь успешно. Потому Мозамбик сохранял ведущую роль в организации защиты торговли с Индией и оставался португальской колонией до 1975 г. Маврикий и его дронтов просто проглядели.
Однако примерно в то же самое время моряки, высадившиеся на два других острова Маскаренского архипелага, обнаружили родственников дронта. Похожая на него птица белого цвета жила в спокойствии и изоляции на Реюньоне. Они просто назвали её белым додо.
А среди скал на каменистом бугре посреди океана, который называется Родригес, скрывался в лесах его длинношеий кузен. Поскольку эту птицу никогда не наблюдали собирающейся группами, её назвали пустынником.
Белый додо с Реюньона. Первым европейцем, который его увидел, был голландский моряк по имени Бонтеку, который описал его как своего рода гигантского гуся, и на него произвело особенно глубокое впечатление то, каким большим количеством еды могли снабдить его экипаж эти птицы. (Иллюстрация Жака Гниздовски для книги Роберта Сильверберга «The Auk, the Dodo, and the Oryx: Vanished and Vanishing Creatures», New York: Thomas Y. Crowell Company, 1967.)
Длинношеий пустынник с Родригеса. Эту птицу впервые описал французский гугенот Франсуа Лега, который был человеком глубочайшей духовности и никогда не говорил о том, скольких людей можно прокормить птицей такого размера. Вместо этого он подробно написал об отваге и милосердии этой божьей твари. (Иллюстрация Жака Гниздовски для книги Robert Silverberg «The Auk, the Dodo, and the Oryx: Vanished and Vanishing Creatures», New York: Thomas Y. Crowell Company, 1967.)
Существование семейства дронтов было открыто как раз в эпоху его гибели, потому что моряки обнаружили, что дронтов было легко ловить, и что они были хороши для еды. До прибытия европейцев на Маскаренских островах совсем не было хищных зверей. Поэтому птицы семейства дронтов никогда не учились убегать. Поскольку главной частью их рациона были улитки и орехи, единственными инструментами для выживания, в которых они когда-либо нуждались, были две сильных ноги и один мощный крючковатый клюв. Острова никогда не учили их пользоваться чем-нибудь ещё, и птицам семейства дронтов всегда жилось очень неплохо. Они настолько привыкли с этому спокойному образу жизни, что постепенно, очень постепенно, как всегда происходят такого рода события, их крылья стали короче, тогда как ноги стали ещё мощнее. Поэтому, в полном соответствии с явлением островного видообразования, а в дальнейшем и вымирания, поколение за поколением, чрезвычайно постепенно и столь же неуклонно маврикийский дронт и его кузены, белый додо с Реюньона и пустынник с Родригеса, постепенно эволюционировали в лёгкую добычу для первых же хищников, с которыми они встретились. Охотники никогда не были частью островного микрокосма, где жизнь никогда не была опасной игрой, в которой тебе лучше всегда быть начеку. Когда люди стали вторгаться на его остров в сопровождении всех этих умных и голодных зверей, всё, что мог сделать дронт — это попытаться бежать. Но он не мог бегать достаточно быстро, да и бежать было некуда.
По мере того, как время шло, а португальцы плавали мимо, через Маскаренские острова вполне могли проплывать корабли других наций — возможно, англичан и французов, но никто из них не озадачился объявить острова принадлежащими их стране; также не появлялось никаких письменных свидетельств таких визитов. Вместо них это сделали голландцы, которые стали вторым крупным европейским игроком в Индийском океане. Голландцы сумели незаметно пробраться туда по следам португальцев, основали постоянные поселения и заявили о своих правах на ценные территории, опередив англичан или французов. Это деяние сопровождалось сложными взаимными уступками, и между Португалией и Нидерландами установились напряжённые отношения, особенно между 1581 и 1640 гг., когда Португалия была аннексирована в пользу Испании Филипом II и эти две страны официально находились в состоянии войны. Но в целом между португальцами и голландцами всё же продолжались неофициальные отношения того или иного рода, поскольку история мореплавания у этих стран была схожей, и они нуждались друг в друге настолько же, насколько не доверяли друг другу. Карьера голландского авантюриста Яна Гюйгена ван Линсхотена (1563–1611), который оставил замечательный отчёт о своих путешествиях, освещает сложные отношения между Нидерландами и Португалией в шестнадцатом веке. «Путешествие Яна Гюйгена ван Линсхотена в Ост-Индию», впервые переведённое на английский язык в 1598 г., великолепно демонстрирует ход колониальной шахматной партии, в которой игроки из Португалии, Испании, Нидерландов и Англии постоянно двигают свои фигуры по обширной шахматной доске, в которую превратились Ост-Индия и все морские маршруты, ведущие туда и оттуда. Ван Линсхотен родился в Харлеме, Голландия, в 1563 г. и рос во времена оккупации его родины испанцами. На протяжении значительной части шестнадцатого века Нидерланды боролись за независимость от Испании, но коммерческие отношения между этими двумя странами никогда не разрывала ни та, ни другая сторона, поскольку в те времена голландский рынок был необходим для процветания торговли с Индией, как для Испании, так и для Португалии. Ян был прилежным юнцом, который «испытывал немалое восхищение при чтении историй и странных приключений», и у него развилось «сильное желание хоть одним глазком повидать мир».
В возрасте примерно 16 лет Ян покинул своих родителей, чтобы присоединиться к братьям, державшим дело в Севилье. Оттуда он переехал на работу к купцу в Лиссабон. Во время двух лет непрерывных войн между Португалией и Испанией, вспыхнувших после смерти молодого короля Себастьяна I в 1578 г., ван Линсхотен вступал в ряды нескольких военных полков и путешествовал по этим двум странам, в итоге осев в столице Португалии. Во время Войны за португальское наследство торговля находилась в упадке, поэтому молодой ван Линсхотен решил последовать за одним из своих братьев и поискать работу в «Carreira das Indias». Вместе с братом он взошёл на борт «нау» в одной партии с Жуаном Виценте де Фонсека, новоназначенным архиепископом Гоа.
На протяжении тех шести лет, которые он провёл в Гоа рядом с архиепископом, голландец вёл ту же жизнь, что и португальцы. Вскоре после своего прибытия он сделал запись о типичном инциденте. Два английских купца были арестованы, якобы за шпионаж от имени претендента на трон Португалии. Похоже, что реальным мотивом ареста был ответ на нападения на португальцев в районе Молуккских островов в восточной части Индонезии, также известных как Острова Пряностей, которые осуществил соотечественник купцов, сэр Фрэнсис Дрейк. Дрейк боялся португальцев, чьё владение Островами Пряностей было поставлено под угрозу из-за обещания английского адмирала местным жителям, что он вернётся и «прогонит угнетателей».10 Ван Линсхотен и ещё один голландец обратились от имени английских купцов к архиепископу и добились их освобождения.
Будучи в Гоа, он обдумывал возможности путешествия в Китай и Японию, которое так никогда и не осуществил, но зато много путешествовал по Ост-Индии и воочию наблюдал и нравы португальских торговцев, и возможности, предлагаемые Ост-Индией в плане богатства.
Например, прибыв на Яву, ван Линсхотен отметил, что там в изобилии имеются рис («и другие вещи, необходимые для жизни»), крупный рогатый скот, овцы, домашняя птица, чеснок, «мускатный орех и все виды пряностей», «другие вещи, которые они привозят в Малакку» (Молуккские острова), «очень хороший» перец, а также «ладан, камфора и алмазы». Затем он обратился к вопросам повседневной жизни:
Некоторые португальские мужчины в Индии вступили в брак с местными женщинами. Их дети желтоватые, хотя некоторые женщины весьма красивы. Дети смешанных кровей — это не всё, что отличает их от португальцев, и, если дети португальских родителей рождаются здесь, они также склонны быть более желтоватыми, чем их предки, к третьему или четвёртому поколению их нельзя отличить от аборигенов…Португальцы, люди смешанных кровей и христиане, проявляют значительную и изумительную заботу о своей семье. У них обычно есть от десяти до двадцати слуг, сообразно их средствам. Кто из них женаты, великолепно украшают и обставляют свои дома, особенно когда дело касается изделий из полотна. Они всегда изящно одеваются, когда выходят из дома, и проявляют чрезвычайную любезность друг к другу, многократно повторяя приветствия, поклоны в пояс и поцелуи рук, и даже больше, когда они собираются вместе, а их слуги готовят для них места для сидения… {17}
Затем ван Линсхотен обращает внимание на женщин:
Они берут мясо руками, полагая использование ложки смешным и нецивилизованным. Они пьют из бутылок, по форме подобным вазам, с помощью приспособления, называемого «горголета», которое позволяет им глотать напиток, не прикасаясь к бутылке, и находят использование этого весьма изысканным. Те, кто не привык к этому способу питья, не могут с первого раза обращаться с такими бутылками без того, чтобы не разлить напиток по всей своей груди. В действительности, те, которые только что прибыли сюда и не знают местных костюмов, и пока ещё недостаточно степенны во время прогулки, не могут перейти через улицу, не вызвав насмешек. Но они быстро изучают новые привычки и с удовольствием перенимают их. {18}
Эта любопытная зарисовка колониальной повседневной жизни сопровождается чувственными подробностями того, как Восток склонен развращать европейские семьи:
Ревность мужей к своим жёнам и дочерям очень велика, и они никому не позволяют их видеть, кроме случаев, когда семьи проводят время вместе с детьми и некоторыми из близких друзей в некоторых садах, всегда с группой рабов и солдат, которые стоят поблизости, чтобы охранять их. Как только их мальчикам [в португальских семьях] исполняется пятнадцать лет, их переселяют в их собственные кварталы, прочь от матерей и сестёр; это происходит из-за чудовищного и странного сладострастия этих женщин, которое приводит к достаточно постоянным случаям кровосмешения, что ведёт к убийству детей, когда их застают за этим действием, или к убийству разгневанными мужьями своих жён в слепой ярости. Здесь мало замужних женщин, которые соблюдают своё целомудрие в браке и не имеют негодяя из числа солдат, торговцев, или мальчиков-слуг для развлечений, и никто не может остановить их в желании иметь его, поскольку для этой цели они часто используют травы. Есть даже питьё под названием Dutroa, которое они дают своим мужьям, и [оно] погружает их в оцепенение или глубочайший сон, как если бы они полностью потеряли чувства, и кто-то может подумать, что они мертвы, и в течение этого времени женщины могут делать всё для своего удовольствия, поскольку это время — целых 24 часа. Единственный способ пробудить мужей от этого транса состоит в том, что их ноги нужно вымыть холодной водой, но даже тогда они не могут помнить ничего, что случилось во время их сна. {19}
Когда его патрон-архиепископ умер, ван Линсхотен решил вернуться в Европу; это заняло у него три года, включая двухлетнее пребывание на Азорских островах, во время которого он сделал осторожные заметки о попытках Британии грабить испанские и португальские суда, возвращающиеся из Ост-Индии.
В 1592 г. ван Линсхотен, наконец, добрался до Лиссабона, а затем приплыл в Нидерланды, вернувшись домой после почти 13-летнего отсутствия. Спустя четыре года после возвращения рассказ ван Линсхотена о его приключениях был издан в Нидерландах. Тем временем он нанялся в голландскую экспедицию, организованную с одобрения Морица Нассауского, принца Оранского, главного судьи и правителя Нидерландов, в целях исследования возможности прокладки северо-восточного маршрута в Tихий океан, а оттуда в Индию.
В июне 1594 г. три судна вышли из голландского порта Тессел на север вдоль побережье Норвегии, а затем свернули на восток в Северный Ледовитый океан. Но в сентябре того же года они вернулись в Нидерланды. Они достигли Карского моря и нашли то, что было похоже на пролив, ведущий на восток, но вынуждены были повернуть обратно из-за льдов.
Ван Линсхотен сообщил Морицу Нассаускому о своей уверенности в том, что северный маршрут, ведущий в Китай и Индию, теперь обнаружен, и ему весьма успешно удалось вселить свою надежду в сердца многих соотечественников. На следующий год для продолжения исследований было снаряжено семь кораблей, но на сей раз из-за льдов суда даже не добрались до Карского моря. Голландское правительство решило не предпринимать дальнейших попыток за счёт общественных средств. Третья попытка, профинансированная в частном порядке, бесславно провалилась. Тем временем ранняя публикация отрывков из описания приключений ван Линсхотена побудила Морица Нассауского послать в Индийский океан голландский флот под командованием капитана Корнелиса Хаутмана, чтобы проследовать по маршруту португальцев. Мориц особо оговорил, что голландские суда должны в максимально возможной степени избегать конфликтов с португальцами и искать дружеских отношений с жителями стран, которые они посетили. Ван Линсхотен уже указал на важность торговли с Явой, отметив, что на этом острове «люди могли бы свободно путешествовать без всяких помех, поскольку португальцы не пойдут туда, ведь множества самих яванцев прибывают в Малакку, чтобы продавать свои товары». И так случилось, что Ява была первой сушей в Ост-Индии, до которой добрались голландцы.
Мориц Нассауский, генерал-капитан и адмирал Объединённых Нидерландов, от имени которого Маврикий получил своё название. Славный представитель дома Оранских, Мориц был снисходителен в вопросах религии, сделав Нидерланды зоной безопасности для религиозных беженцев из смежных областей Европы. В свою очередь эти беженцы внесли существенный вклад в культурную и коммерческую жизнь Нидерландов, что в итоге вылилось в значительное укрепление позиций страны как морской державы, настолько основательное, что оно угрожало даже португальскому владению Бразилией (и бразильским золотом). (Коллекция изображений, отделение Нью-Йоркской публичной библиотеки.)
Но ван Линсхотен ошибался, утверждая, что португальцы не пойдут на Яву. Когда голландцы добрались до города Бантам, они обнаружили, что там уже работали португальские купцы. Несмотря на это первое разочарование, успех последующих голландских плаваний показал, что ван Линсхотен был прав, когда обращал внимание голландцев на Яву. Выбор этого острова в качестве штаб-квартиры голланцев был главной причиной быстрого роста их влияния в Ост-Индии.
Кроме того, публикация полной версии рассказа ван Линсхотена стала важным моментом в осознании Нидерландами того факта, что португальская колониальная империя на Востоке начала выгнивать изнутри, и что у энергичного конкурента есть хороший шанс вытеснить их оттуда. Степень влияния книги ван Линсхотена можно оценить по истории её публикации. Английский и немецкий переводы были сделаны в 1598 г.; в 1599 г. были изданы два перевода на латынь — один во Франкфурте и один в Амстердаме; в том же году последовал французский перевод.
В 1598 г. Мориц Нассауский послал адмирала Якоба Корнелисзоона ван Нека в исследовательское плавание во главе флота из восьми судов. Именно эта экспедиция обнаружила Маскаренские острова и бросила якорь у Ilha do Cerne. Ван Нек переименовал остров в Маврикий в честь Морица; это название закрепилось за ним по сей день.
С этого момента Нидерланды охватила морская лихорадка. Ост-Индская компания в Амстердаме снарядила восемь кораблей, которые отплыли на юг в начале февраля 1599 г., а затем ещё три отплыли в мае. 8 июля вернулись первые три из восьми кораблей ван Нека. Их быстро разгрузили и отдали команду вновь поднимать паруса. В это же время другая группа амстердамских купцов образовала новую компанию, которая в декабре 1599 г. послала в плавание четыре корабля в сопровождении ещё четырёх, принадлежащих старой компании. Эти восемь кораблей вернулись спустя два года, нагруженные богатствами. Но до их возвращения новая компания снарядила ещё два судна, а старая компания добавила к этим двум ещё шесть. Этот восемь судов отправились в плавание вместе в 1600 г., вновь под командованием ван Нека.
Адмирал Якоб Корнелисзоон ван Нек, командир второй голландской экспедиции, маршрут которой следовал через Маврикий, объявил остров голландскими владениями и был первым европейцем, который целиком исследовал его. Его часто считают первым человеком, который нарисовал додо. Журнал, описывающий его путешествия, пользовался чрезвычайным успехом и несколько его переводов вышло уже вскоре после первого издания. (Изображение любезно предоставлено Государственным музеем Амстердама.)
В отличие от португальцев, голландцы избрали более южный маршрут через Индийский океан, что стало для них весомой стратегической причиной закрепиться на Маскаренских островах. Им понравилась плодородная тёмная вулканическая земля Маврикия. Исследуя остров, они обратили внимание на густые леса из чёрного дерева и изобилие живых существ, в том числе голубей, черепах, рыбы, и на стаи уродливых птиц, не похожих ни на одну из тех, каких они видели раньше. Она была размером с лебедя, с большой головой, снабжённой своего рода капюшоном. Она выглядела совсем бескрылой, а вместо них у неё были три или четыре маленьких чёрных шипа и хвост, состоящий из четырёх или пяти курчавых перьев серого цвета. Голландцы назвали это существо Walckvogel, или «тошнотворная птица», из-за того, что её мясо становится жёстким, когда приготовлено для еды, даже при том, что они нашли грудные мускулы приятными на вкус. Изобилие диких голубей явно стало причиной того, что Walckvogel оказалась менее желанным источником пищи.
Якоб ван Нек (1598), «Путешествие»
Согласно французскому изданию, Вибрандт ван Варвик, компаньон ван Нека, описал дронта такими словами:
Это птица, которую мы называем птицей тошноты, размером с лебедя, с круглым хвостом, без крыльев; мы добыли некоторое количество этих птиц вместе с несколькими черепахами и другими птицами; мы варили эту птицу, но она была настолько жёсткой, что мы не могли проварить её в достаточной степени, и ели её лишь наполовину приготовленной. На острове мы никого не нашли, но убили большое количество черепах, а поскольку никто не мог их пугать, они никого не боялись, оставались на месте и позволяли нам убивать их. В общем, это страна огромного изобилия птиц и рыбы, большего, чем во всех других странах, которые мы обнаружили во время этого путешествия. {22}
Здесь изображены моряки ван Нека, наслаждающиеся изобилием природных богатств на Маврикии. (Из книги Hugh Edwin Strickland, The Dodo and Its Kindred; or, The History, Affinities, and Osteology of the Dodo, Solitaire, and Other Extinct Birds of the Islands Mauritius, Rodriguez, and Bourbon, London: Reeve, Benham, and Reeve, 1848. Из коллекций библиотеки Эрнста Майра в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета.)
Друг и коллега адмирала ван Нека, адмирал Петер Виллем Верхувен решил прогуляться среди гнёзд дронтов и его «очень сильно клюнули» за его любопытство. Этот и другие эпизоды заложили краеугольный камень в массив знаний о дронте в Европе. Ван Нек вернулся в Нидерланды с четырьмя из своих судов в 1599 г. Остальные четыре судна вернулись следом в 1601 г. Бортовой журнал адмирала был немедленно издан на голландском (1601), французском (1601), латинском (1601), английском (1601) и немецком (1602) языках. Затем последовал вал других отчётов о путешествиях, и все они были приправлены рассказами о птице, которую с трудом можно было признать существующей на самом деле, даже если она стояла прямо перед удивлёнными глазами мореплавателей. Однако экспедиция ван Нека опустила занавес на судьбе додо, обрекая птицу на вымирание менее чем через столетие, и в то же самое время обрекая её на бессмертие в умах Европы, потому что ван Нек привёз живых дронтов с собой в Нидерланды. И одному из них была предначертана судьба стать неизгладимым символом современной эпохи.