Однажды из-за стихов у нас с Олей произошёл ужасный спор. Она обожала Лермонтова и хотела, чтобы я выучил наизусть поэму «Мцыри». Но ведь это же для меня всё одно что гору сдвинуть! Я взмолился. Попросил задание полегче.

— Хочешь «Колыбельную»? Изволь! — И она насмешливо стала напевать:

Я хотел удрать, но она схватила меня за руку:

— Нет, ты послушай, какие прекрасные слова!

— А моя бабушка лучше пела. В нашей колыбельной песне слова сильней!

— Слова неграмотной бабушки лучше лермонтовских? Да как ты смеешь!.. — И Оля потащила меня к Глафире Ефимовне.

— Наши слова лучше, лучше! — упорствовал я.

И напел, как напевала мне бабушка.

— Ну и что же тут сказано! — выслушав, спросила Глафира Ефимовна: она по-мордовски знала плохо.

— А то, что нам понятней: «Спи, малютка, ночка очень тёмная, дай и мне поспать. Завтра я накормлю тебя вкусными лесными орешками. Поймаю тебе пташечку».

— А дальше что? — заинтересовалась Оля.

— А дальше про то, что изба наша плоха, отец погиб в бою и с войны не вернётся. Малютке надо вырастать сильным, чтобы защитить свою мать и свою родину.

— Слова очень хорошие, — сказала Глафира Ефимовна.

Она была всегда справедлива.

— А припев какой! Тю-тю, лю-лю, бай! — обрадовался я.

— Так, значит, по-твоему, Лермонтов сочинял хуже любой мордовской бабушки? Неправда!

Слёзы так и брызнули из Олиных глаз.

Она — в одну, я — в другую сторону. Оля обиделась за Лермонтова, я — за свою бабушку.